Страница:
– Увы, не могу похвастаться, – сказал пассажир. – Поезда в наших местах не водятся. – Он жестко усмехнулся. – А вот бронетранспортер однажды поджигать приходилось… Справился.
– Чей это?
– Грузинский. Про Цхинвал слышали или уже забыли? Есть такая страна – Южная Осетия, которая к вам в Россию просится вот уже несколько лет, а вы почему-то не пускаете, словно пьяного в метро…
– А на вид и не похожи…
– На кого? А… Осетины, дорогой товарищ, когда-то как раз и были светловолосыми и голубоглазыми. Пока через наши места не стали прокатываться разные черномазые орды… – Он беззлобно усмехнулся. – А вы вот не боитесь, что лет через двадцать станете черноволосыми и узкоглазыми?
– Авось пронесет…
– Авось да небось? Русская сладкая парочка?
– Вы знаете, как-то до сих пор проносило… – сказал Родион серьезно.
– Великолепный аргумент. И дальше, как положено, следует упомянуть про то, что Святая Русь автоматически преодолеет все невзгоды? Не боитесь, что при такой постановке вопроса как раз и окажетесь в дерьме уже по самую маковку? Нет в истории такого понятия – «автоматически». Хотя вы, русские, конечно, надеетесь, что для вас Бог сделает исключение…
– Что, не любите нас, а?
– «Вы не любите пролетариата, профессор Преображенский!» Не люблю, уж не посетуйте… Просрать великую державу – это надо уметь.
– Коммунисты…
– Бросьте вы про коммунистов! – вырвалось у пассажира с таким ожесточением, что Родиона неприятно передернуло. – Нашли себе палочку-выручалочку… Хорошо, коммунисты. Хорошо, семьдесят лет угнетения – хотя я не назвал бы это время непрерывной цепью угнетения. Бывали просветы… – Он помолчал, вытянул сигарету из мятой пачки. – Понимаете, дело тут не в пресловутой русофобии, и если копнуть поглубже, окажется, пожалуй, что эту нелюбовь нужно как-то по-другому назвать… Давайте отрешимся от прошлого и зациклимся на настоящем. Посмотрите. – Он показал на обочину, где чадил длинный ржавый мангал, и возле него лениво колдовали два пузатых субъекта в кожанках. – Почему там делает деньги черномазая морда, а не какой-нибудь ваш земляк? Что, есть государственный или мафиозный запрет? Неужели? Ох, сколько я уже наслушался стонов про заполонивших ваши города кавказцев, жидов и «урюков»… Вам что, запрещено заполонить какую-нибудь прилегающую территорию? Снова коммунисты мешают?
– Отбили у нашего народа охоту работать, – уверенно сказал Родион. – Вот и отстаем…
– Притормозите-ка, – вдруг распорядился пассажир. – Вот здесь.
Родион аккуратно притер машину к обочине и огляделся, но не усмотрел ничего интересного. Они уже въехали в город, слева тянулся бесконечный бетонный забор троллейбусного парка, справа параллельно ему стояли пятиэтажные «хрущевки» из грязно-рыжего кирпича. Пейзаж как пейзаж, ни удивительного, ни особо примечательного.
– Ну, и что? – спросил он недоуменно.
– Вон туда посмотрите.
– Ей-богу, ничего не усматриваю…
– То-то и оно. Я имею в виду вон ту свалку.
Родион присмотрелся. Собственно говоря, никакой свалки и не было – так, обширное пространство меж домами и проезжей частью, густо усыпанное зелеными осколками битых бутылок, яркими разноцветными пакетами из-под чипсов, мороженого, вообще непонятно чего и прочим знакомым мусором.
– И дети копаются, – сказал пассажир с брезгливой усталостью. – И собаки лапы режут, а самое главное, всем наплевать… Это что, коммунисты вам велели срать под окнами? Или мафия? Самое страшное – вы ведь привыкли и не замечаете… Поедемте уж.
Родион тронул машину, ощущая некую неловкость. Пожал плечами:
– Понакидали тут… Базарчик поблизости, вот косоглазые и гадят.
– Опять они, косоглазые… Они гадят, а вы смотрите. И коммунистов давно уже нет… Гадят на голову только тому, кто согласен, чтобы ему гадили. И тащат в рестораны ваших девочек, выбирая, как легко заключить, тех, кто согласен за ужин и колготки подставлять все имеющиеся дырки. Нет?
– Интересно, какой рецепт предлагаете? – усмехнулся Родион. – Напялить черные рубашки и дубинками махать?
– Ну к чему такая демагогия? Как выражались Ильф и Петров, нужно не бороться за чистоту, а подметать. Поставить себя так, чтобы никакому чужаку и в голову не пришло швырять вам мусор под окна. Ну и самим в первую голову избавиться от привычки вышвыривать консервные банки и презервативы за окно. Я ведь при той самой битой и руганой Советской власти изъездил весь Союз – и нигде, знаете ли, не видел такой непринужденности в обращении с мусором, кроме России… И ненавидят, и любят всегда за что-то, согласитесь? И как вы ни повторяйте с рассвета до заката старые песни про Сергия Радонежского и Суворова, прошлым не проживешь.
Родион поджал губы, ощущая некое неудобство. Следовало бы что-то возразить, но аргументы на ум не шли – если только они были…
– Русофобия на пустом месте не возникает, – сказал пассажир мягче. – Если хотите, нам за вас скорее обидно – когда смотрим, как старший брат превращается неведомо во что. Ни в мышонка, ни в лягушку, ни в неведому зверушку… Уж если ваши предки взвалили на себя обязанность быть становым хребтом империи, потомки обязаны соответствовать.
– Попытаюсь, – хмыкнул Родион.
Осетин покосился на него, ничего не сказал, но в глазах промелькнуло нечто неприятно царапнувшее. Словно включилось некое второе зрение – Родион все чаще замечал на тротуарах то пошатывавшихся пьяненьких мужичков, то кучи мусора возле киосков.
– Вообще-то, у нас во дворе такого дерьма нет, – сказал он зачем-то. И сам понял, как по-детски прозвучало.
И ответный удар последовал мгновенно:
– А за остальные можно и не отвечать?
– Слушайте, а у вас-то есть рецепт? – спросил он, внезапно озлившись. – Или со стороны указывать легко?
– Срезали… – улыбнулся пассажир чуть беспомощно. – Нет у меня рецептов. У нас, как ни странно, гораздо проще – отбиться бы, когда опять полезут. А вообще… Нужен ли рецепт, а? Разве есть рецепт для таких случаев? Не президентский же указ издавать: «Сим повелеваю с завтрашнего дня отучиться выбрасывать мусор на улицы, в кратчайший срок обрести национальную гордость и стать расторопными, работящими, достойными славы великих предков…» Ведь не сработает, согласитесь.
– Не сработает, – угрюмо подтвердил Родион.
– Уж извините, если наговорил… Стоп!
Они двигались в крайнем правом ряду, движение на Кутеванова было, как всегда в эту пору, слабеньким, и Родион без всякого труда притерся к тротуару, не вызвав протестующей лавины гудков. Недоумевающе завертел головой. Пассажир уже выскочил, оставив дверцу незакрытой.
Ага, вот оно что… Автобусная остановка – обшарпанный бетонный павильончик, сохранившийся со старых времен. Трое приземистых типов в коже, то ли небритых неделю, то ли чернощеких от природы, обступили девушку в синем пальто, со скрипичным футляром в руке. Нельзя сказать, чтобы картина была для Шантарска необычная – черные не то чтобы наглели и хватали руками, но блокировали прочно, сцепив руки, с ухмылочками и пересмешкой бросали реплики, легко читавшиеся по губам. Толпившийся на остановке народ, человек десять, старательно отводил глаза – кто заинтересовался небом, кто высматривал автобус. Тут же стояла белая «японка» с распахнутыми дверцами.
Родионов пассажир что-то коротко спросил у оказавшегося к нему ближе всех. Тот лениво, не поворачивая головы, откликнулся парой слов. Метаморфоза была молниеносной – лицо осетина исказилось в хищном оскале, он даже повеселел, будто оправдались его неведомые ожидания. И, гордо выпрямившись, громко произнес несколько непонятных слов. Родион, приоткрывший дверцу, услышал лишь конец фразы, прозвучавшей для него, как загадочное заклинание:
– …могытхан ни траки!
Вот тут все трое кинулись на него, слаженно и яростно, будто сработал таинственный детонатор. Девушка отлетела в сторону, чуть не упала, но удержалась на ногах. Раздался отчаянный женский визг.
Пассажир буквально снес первого, так, что Родион и заметить не успел удара. Нелепо взмахнув руками, нападающий покатился кубарем по мятым сигаретным пачкам и обрывкам газет. Секундой позже к нему присоединился и второй. Остановка забыла о созерцании небес – все с тупо-завороженными лицами таращились на драку.
Родион выпрыгнул из машины, хоть и без особой охоты. Успел заметить, что сшибленный первым, раскорячась, встал на корточки и потянул из кармана что-то длинное, блеснувшее металлом.
Что-что, а драться он умел, по крайней мере, по этому поводу не испытывал никаких комплексов и не ощущал себя слабаком… Третий чернокожаный, похоже, с грехом пополам владел каким-то из видов рукопашной – с ним пассажиру Родиона пришлось потруднее, оба крутились волчком вокруг невидимой оси, делая разведочные выпады.
Точно, пика… Носком кроссовки Родион метко угодил по запястью уже вставшего на ноги противника, увернулся от захвата, левой коротко влепил под вздох и добавил правой в подбородок. Тот хрястнулся на задницу так смачно, что неминуемо должен был отшибить внутренности. Из игры он безусловно выбыл, и принимать его в расчет больше не следовало. Подхваченный веселой яростью – будто в студенческие годы, когда «политехи» согласно бравшей исток в неведомом прошлом традиции ходили кучками колошматить свято соблюдавших ту же традицию курсантов из Шантарского танкового, – налетел на второго. Тот, заверещав, шарахнулся, всем видом показывая, что не особенно и стремится к лаврам воина. Родион удачно попал ему пинком под зад, обернулся, услышав невыносимый дребезг стекла.
Третий уже валялся у скамейки с наполовину выломанными деревянными планками сиденья. Вооружившись неведомо где раздобытым арматурным прутом, осетин крушил стекла белой «хонды». Толпа взирала на него с боязливым восхищением, где-то поблизости истошно орал мальчишка:
– Витек, беги посмотреть! «Грачи» район делят!
Именно этот вопль и отрезвил Родиона, сгоряча было решившего поднять за шкирку поверженного противника и настучать по почкам. За его машиной уже недовольно трубил клаксоном шофер автобуса, в котором успели скрыться и девушка со скрипкой, и добрая половина болельщиков. Милиции, слава богу, поблизости пока что не наблюдалось.
Он схватил за шиворот воинственного пассажира, потащил к машине, на ходу отобрав арматурину и запустив ее подальше. «Хонда» являла собою зрелище жалкое и унылое. Родион рванул с места на второй скорости, мимо, отчаянно мяукнув переливчатым сигналом, впритирку прошла бежевая «Волга». Он опомнился, держась осевой, подъехал к перекрестку и, дождавшись зеленого света, свернул влево – в гостиницу, куда требовалось пассажиру, было бы гораздо ближе проехать прямой дорогой, но на всякий случай следовало укрыться на тихих окраинных улочках.
Остановив машину у ржавого остова самосвала ЗИЛ-130, судя по виду, покоившегося на пустой улочке, застроенной частными домами, с времен очаковских и покорения Крыма, помотал головой, закурил сам и протянул сигарету пассажиру, все еще сверкавшему глазами и бормотавшему сквозь зубы что-то непонятное. Нервно хохотнул, с понимающим видом спросил:
– Что, грузины?
Пассажир кивнул, осторожно трогая тыльной стороной ладони кровоточащую царапину на скуле.
– А будь это осетины? – с откровенной подначкой спросил Родион.
– Все равно получили бы по физиономии. Чтобы не позорили нацию вдали от дома.
– Странный ты русофоб, – хмыкнул Родион.
– Какие русские, такая и русофобия, – огрызнулся пассажир. Вытер кровь платком. – Мы почему не едем?
– Следы заметаем, – сказал Родион. – Согласно закону гор.
– В горах следы не заметают, – машинально огрызнулся осетин.
…Свернув на Короленко и прибавив газу – дорога резко поднималась вверх, движение было одностороннее, – он не сразу заметил, что улица блокирована. Поворачивать все равно было некуда, дворы глухие – и Родион, сбросив газ, продолжал двигаться к плотно перегородившему улицу невеликому скопищу машин. Над крышами некоторых крутились синие мигалки – две милицейские, высокая желтая «Газель» реанимации…
Наперерез кинулся милиционер в белых ремнях и с коротким автоматом на плече, отчаянно замахал жезлом, словно опасался, что Родион собирается повторить подвиг капитана Гастелло и на полной скорости врежется в бок ближайшей машины.
Он затормозил. Милиционер пробежал мимо машины, торопясь тормознуть следующую. Родион с пассажиром во все глаза уставились направо.
Обменный пункт располагался на первом этаже закопченной пятиэтажки. Он и был эпицентром суеты. Стекла в одном из зарешеченных окон торчали острыми обломками, неподалеку от входа лежал длинный предмет, накрытый куском черного пластика. Родион, присмотревшись, разглядел высокий черный ботинок и штанину пятнистых камуфляжных брюк. Рядом – несколько больших темно-багровых пятен, уже успевшая подсохнуть кровь. Сквозь разбитое окно видно было, что внутри полно народу, главным образом людей в форме. Там ослепительно полыхнул блиц.
Из распахнутой двери показалась девушка в джинсах и серой куртке, с красивыми рыжими волосами. Остановилась, что-то сказала сопровождавшим ее милиционерам. Они кивнули с таким видом, словно старшей здесь была именно она. Торопливо направились к бело-синим «Жигулям» с длинной красно-синей мигалкой поперек крыши, залезли внутрь, и машина, осторожно объехав «скорую помощь», рванула к центру.
Задняя дверца распахнулась, на сиденье, не спрашивая разрешения, плюхнулись двое – крепыш в штатском и капитан с белой портупеей поверх бушлата. Капитан распорядился:
– Давай, парень, к областному УВД. Дорогу знаешь?
– Конечно, – сказал Родион.
Без малейшего протеста включил зажигание – подвернулась единственная возможность выбраться из затора, и глупо было бы протестовать. Любопытно глянул в зеркальце заднего вида – парень в штатском бережно держал на весу полиэтиленовый пакет с пистолетом Макарова. Капитан, склонив голову к плечу, бубнил в пристегнутую к ремню рацию:
– Я «Ишим-два», я «Ишим-два», повторяю ориентировку: белая иномарка, предположительно БМВ до девяностого года, две дверцы. Трое пассажиров, трое, совершили налет на обменный пункт, все вооружены. Начинайте в придачу к «Неводу» перехват по спирали, соблюдайте осторожность…
Рация что-то неразборчиво захрипела в ответ.
– Много взяли? – поинтересовался Родион, когда рация умолкла и пару минут стояла тишина.
– Нам с тобой все равно таких денег в руках не держать, – устало огрызнулся капитан. – Давай по крайнему левому, в темпе… Слав, а Рыжая что, не в отпуске?
– Не-а.
– А говорил кто-то, в отпуске… – Он настороженно склонил голову, чтобы не прослушать ничего, если рация вдруг заработает. – Ведмедь своих поднимает…
– Хоть сто Ведмедей, – отрешенно сказал крепыш в штатском. – Хрена ты их сейчас возьмешь. Если бросят тачку. Описания никто не дал, безнадега…
– А белобрысая?
– Белобрысая… «Высокий, рожа наглая…» Это, Коляныч, не описание, а лирическая зарисовка.
– Рыжая из-под земли выкопает.
– Мне, конечно, приятно, что ты нас чародеями считаешь, но у Дрына не тебе отдуваться. Хорошо, если есть пальчики. – Парень качнул пакетом с «Макаровым». – Только если они свежие, не светившиеся, ни черта это не поможет.
– Залетные, думаешь?
– Ничего я пока не думаю… Ты лучше в окно высунься да покрути палкой, чтобы видели… – Он наклонился вперед и тронул Родиона за плечо: – Вруби фары на дальний, гони через светофор. Уж извини, что запрягли…
– Да что там, – сказал Родион. – Найдете?
– Будем искать, – сказал тот, но прозвучало это не особенно решительно.
«Значит, вот так и делаются дела?» – спросил себя Родион. – А голосок-то у него отнюдь не исполнен оптимизма, совсем даже наоборот… Интересно, сколько можно взять в таком вот заведении? Вряд ли у них переписаны номера купюр, тут не банк, каждый день то продают, то покупают, коловращение денег такое, что замучаешься записывать номера…
Испугался на миг, что двое на заднем сиденье смогут отгадать его мысли, – и тут же опомнился, посмеялся над собой.
Глава пятая
– Чей это?
– Грузинский. Про Цхинвал слышали или уже забыли? Есть такая страна – Южная Осетия, которая к вам в Россию просится вот уже несколько лет, а вы почему-то не пускаете, словно пьяного в метро…
– А на вид и не похожи…
– На кого? А… Осетины, дорогой товарищ, когда-то как раз и были светловолосыми и голубоглазыми. Пока через наши места не стали прокатываться разные черномазые орды… – Он беззлобно усмехнулся. – А вы вот не боитесь, что лет через двадцать станете черноволосыми и узкоглазыми?
– Авось пронесет…
– Авось да небось? Русская сладкая парочка?
– Вы знаете, как-то до сих пор проносило… – сказал Родион серьезно.
– Великолепный аргумент. И дальше, как положено, следует упомянуть про то, что Святая Русь автоматически преодолеет все невзгоды? Не боитесь, что при такой постановке вопроса как раз и окажетесь в дерьме уже по самую маковку? Нет в истории такого понятия – «автоматически». Хотя вы, русские, конечно, надеетесь, что для вас Бог сделает исключение…
– Что, не любите нас, а?
– «Вы не любите пролетариата, профессор Преображенский!» Не люблю, уж не посетуйте… Просрать великую державу – это надо уметь.
– Коммунисты…
– Бросьте вы про коммунистов! – вырвалось у пассажира с таким ожесточением, что Родиона неприятно передернуло. – Нашли себе палочку-выручалочку… Хорошо, коммунисты. Хорошо, семьдесят лет угнетения – хотя я не назвал бы это время непрерывной цепью угнетения. Бывали просветы… – Он помолчал, вытянул сигарету из мятой пачки. – Понимаете, дело тут не в пресловутой русофобии, и если копнуть поглубже, окажется, пожалуй, что эту нелюбовь нужно как-то по-другому назвать… Давайте отрешимся от прошлого и зациклимся на настоящем. Посмотрите. – Он показал на обочину, где чадил длинный ржавый мангал, и возле него лениво колдовали два пузатых субъекта в кожанках. – Почему там делает деньги черномазая морда, а не какой-нибудь ваш земляк? Что, есть государственный или мафиозный запрет? Неужели? Ох, сколько я уже наслушался стонов про заполонивших ваши города кавказцев, жидов и «урюков»… Вам что, запрещено заполонить какую-нибудь прилегающую территорию? Снова коммунисты мешают?
– Отбили у нашего народа охоту работать, – уверенно сказал Родион. – Вот и отстаем…
– Притормозите-ка, – вдруг распорядился пассажир. – Вот здесь.
Родион аккуратно притер машину к обочине и огляделся, но не усмотрел ничего интересного. Они уже въехали в город, слева тянулся бесконечный бетонный забор троллейбусного парка, справа параллельно ему стояли пятиэтажные «хрущевки» из грязно-рыжего кирпича. Пейзаж как пейзаж, ни удивительного, ни особо примечательного.
– Ну, и что? – спросил он недоуменно.
– Вон туда посмотрите.
– Ей-богу, ничего не усматриваю…
– То-то и оно. Я имею в виду вон ту свалку.
Родион присмотрелся. Собственно говоря, никакой свалки и не было – так, обширное пространство меж домами и проезжей частью, густо усыпанное зелеными осколками битых бутылок, яркими разноцветными пакетами из-под чипсов, мороженого, вообще непонятно чего и прочим знакомым мусором.
– И дети копаются, – сказал пассажир с брезгливой усталостью. – И собаки лапы режут, а самое главное, всем наплевать… Это что, коммунисты вам велели срать под окнами? Или мафия? Самое страшное – вы ведь привыкли и не замечаете… Поедемте уж.
Родион тронул машину, ощущая некую неловкость. Пожал плечами:
– Понакидали тут… Базарчик поблизости, вот косоглазые и гадят.
– Опять они, косоглазые… Они гадят, а вы смотрите. И коммунистов давно уже нет… Гадят на голову только тому, кто согласен, чтобы ему гадили. И тащат в рестораны ваших девочек, выбирая, как легко заключить, тех, кто согласен за ужин и колготки подставлять все имеющиеся дырки. Нет?
– Интересно, какой рецепт предлагаете? – усмехнулся Родион. – Напялить черные рубашки и дубинками махать?
– Ну к чему такая демагогия? Как выражались Ильф и Петров, нужно не бороться за чистоту, а подметать. Поставить себя так, чтобы никакому чужаку и в голову не пришло швырять вам мусор под окна. Ну и самим в первую голову избавиться от привычки вышвыривать консервные банки и презервативы за окно. Я ведь при той самой битой и руганой Советской власти изъездил весь Союз – и нигде, знаете ли, не видел такой непринужденности в обращении с мусором, кроме России… И ненавидят, и любят всегда за что-то, согласитесь? И как вы ни повторяйте с рассвета до заката старые песни про Сергия Радонежского и Суворова, прошлым не проживешь.
Родион поджал губы, ощущая некое неудобство. Следовало бы что-то возразить, но аргументы на ум не шли – если только они были…
– Русофобия на пустом месте не возникает, – сказал пассажир мягче. – Если хотите, нам за вас скорее обидно – когда смотрим, как старший брат превращается неведомо во что. Ни в мышонка, ни в лягушку, ни в неведому зверушку… Уж если ваши предки взвалили на себя обязанность быть становым хребтом империи, потомки обязаны соответствовать.
– Попытаюсь, – хмыкнул Родион.
Осетин покосился на него, ничего не сказал, но в глазах промелькнуло нечто неприятно царапнувшее. Словно включилось некое второе зрение – Родион все чаще замечал на тротуарах то пошатывавшихся пьяненьких мужичков, то кучи мусора возле киосков.
– Вообще-то, у нас во дворе такого дерьма нет, – сказал он зачем-то. И сам понял, как по-детски прозвучало.
И ответный удар последовал мгновенно:
– А за остальные можно и не отвечать?
– Слушайте, а у вас-то есть рецепт? – спросил он, внезапно озлившись. – Или со стороны указывать легко?
– Срезали… – улыбнулся пассажир чуть беспомощно. – Нет у меня рецептов. У нас, как ни странно, гораздо проще – отбиться бы, когда опять полезут. А вообще… Нужен ли рецепт, а? Разве есть рецепт для таких случаев? Не президентский же указ издавать: «Сим повелеваю с завтрашнего дня отучиться выбрасывать мусор на улицы, в кратчайший срок обрести национальную гордость и стать расторопными, работящими, достойными славы великих предков…» Ведь не сработает, согласитесь.
– Не сработает, – угрюмо подтвердил Родион.
– Уж извините, если наговорил… Стоп!
Они двигались в крайнем правом ряду, движение на Кутеванова было, как всегда в эту пору, слабеньким, и Родион без всякого труда притерся к тротуару, не вызвав протестующей лавины гудков. Недоумевающе завертел головой. Пассажир уже выскочил, оставив дверцу незакрытой.
Ага, вот оно что… Автобусная остановка – обшарпанный бетонный павильончик, сохранившийся со старых времен. Трое приземистых типов в коже, то ли небритых неделю, то ли чернощеких от природы, обступили девушку в синем пальто, со скрипичным футляром в руке. Нельзя сказать, чтобы картина была для Шантарска необычная – черные не то чтобы наглели и хватали руками, но блокировали прочно, сцепив руки, с ухмылочками и пересмешкой бросали реплики, легко читавшиеся по губам. Толпившийся на остановке народ, человек десять, старательно отводил глаза – кто заинтересовался небом, кто высматривал автобус. Тут же стояла белая «японка» с распахнутыми дверцами.
Родионов пассажир что-то коротко спросил у оказавшегося к нему ближе всех. Тот лениво, не поворачивая головы, откликнулся парой слов. Метаморфоза была молниеносной – лицо осетина исказилось в хищном оскале, он даже повеселел, будто оправдались его неведомые ожидания. И, гордо выпрямившись, громко произнес несколько непонятных слов. Родион, приоткрывший дверцу, услышал лишь конец фразы, прозвучавшей для него, как загадочное заклинание:
– …могытхан ни траки!
Вот тут все трое кинулись на него, слаженно и яростно, будто сработал таинственный детонатор. Девушка отлетела в сторону, чуть не упала, но удержалась на ногах. Раздался отчаянный женский визг.
Пассажир буквально снес первого, так, что Родион и заметить не успел удара. Нелепо взмахнув руками, нападающий покатился кубарем по мятым сигаретным пачкам и обрывкам газет. Секундой позже к нему присоединился и второй. Остановка забыла о созерцании небес – все с тупо-завороженными лицами таращились на драку.
Родион выпрыгнул из машины, хоть и без особой охоты. Успел заметить, что сшибленный первым, раскорячась, встал на корточки и потянул из кармана что-то длинное, блеснувшее металлом.
Что-что, а драться он умел, по крайней мере, по этому поводу не испытывал никаких комплексов и не ощущал себя слабаком… Третий чернокожаный, похоже, с грехом пополам владел каким-то из видов рукопашной – с ним пассажиру Родиона пришлось потруднее, оба крутились волчком вокруг невидимой оси, делая разведочные выпады.
Точно, пика… Носком кроссовки Родион метко угодил по запястью уже вставшего на ноги противника, увернулся от захвата, левой коротко влепил под вздох и добавил правой в подбородок. Тот хрястнулся на задницу так смачно, что неминуемо должен был отшибить внутренности. Из игры он безусловно выбыл, и принимать его в расчет больше не следовало. Подхваченный веселой яростью – будто в студенческие годы, когда «политехи» согласно бравшей исток в неведомом прошлом традиции ходили кучками колошматить свято соблюдавших ту же традицию курсантов из Шантарского танкового, – налетел на второго. Тот, заверещав, шарахнулся, всем видом показывая, что не особенно и стремится к лаврам воина. Родион удачно попал ему пинком под зад, обернулся, услышав невыносимый дребезг стекла.
Третий уже валялся у скамейки с наполовину выломанными деревянными планками сиденья. Вооружившись неведомо где раздобытым арматурным прутом, осетин крушил стекла белой «хонды». Толпа взирала на него с боязливым восхищением, где-то поблизости истошно орал мальчишка:
– Витек, беги посмотреть! «Грачи» район делят!
Именно этот вопль и отрезвил Родиона, сгоряча было решившего поднять за шкирку поверженного противника и настучать по почкам. За его машиной уже недовольно трубил клаксоном шофер автобуса, в котором успели скрыться и девушка со скрипкой, и добрая половина болельщиков. Милиции, слава богу, поблизости пока что не наблюдалось.
Он схватил за шиворот воинственного пассажира, потащил к машине, на ходу отобрав арматурину и запустив ее подальше. «Хонда» являла собою зрелище жалкое и унылое. Родион рванул с места на второй скорости, мимо, отчаянно мяукнув переливчатым сигналом, впритирку прошла бежевая «Волга». Он опомнился, держась осевой, подъехал к перекрестку и, дождавшись зеленого света, свернул влево – в гостиницу, куда требовалось пассажиру, было бы гораздо ближе проехать прямой дорогой, но на всякий случай следовало укрыться на тихих окраинных улочках.
Остановив машину у ржавого остова самосвала ЗИЛ-130, судя по виду, покоившегося на пустой улочке, застроенной частными домами, с времен очаковских и покорения Крыма, помотал головой, закурил сам и протянул сигарету пассажиру, все еще сверкавшему глазами и бормотавшему сквозь зубы что-то непонятное. Нервно хохотнул, с понимающим видом спросил:
– Что, грузины?
Пассажир кивнул, осторожно трогая тыльной стороной ладони кровоточащую царапину на скуле.
– А будь это осетины? – с откровенной подначкой спросил Родион.
– Все равно получили бы по физиономии. Чтобы не позорили нацию вдали от дома.
– Странный ты русофоб, – хмыкнул Родион.
– Какие русские, такая и русофобия, – огрызнулся пассажир. Вытер кровь платком. – Мы почему не едем?
– Следы заметаем, – сказал Родион. – Согласно закону гор.
– В горах следы не заметают, – машинально огрызнулся осетин.
…Свернув на Короленко и прибавив газу – дорога резко поднималась вверх, движение было одностороннее, – он не сразу заметил, что улица блокирована. Поворачивать все равно было некуда, дворы глухие – и Родион, сбросив газ, продолжал двигаться к плотно перегородившему улицу невеликому скопищу машин. Над крышами некоторых крутились синие мигалки – две милицейские, высокая желтая «Газель» реанимации…
Наперерез кинулся милиционер в белых ремнях и с коротким автоматом на плече, отчаянно замахал жезлом, словно опасался, что Родион собирается повторить подвиг капитана Гастелло и на полной скорости врежется в бок ближайшей машины.
Он затормозил. Милиционер пробежал мимо машины, торопясь тормознуть следующую. Родион с пассажиром во все глаза уставились направо.
Обменный пункт располагался на первом этаже закопченной пятиэтажки. Он и был эпицентром суеты. Стекла в одном из зарешеченных окон торчали острыми обломками, неподалеку от входа лежал длинный предмет, накрытый куском черного пластика. Родион, присмотревшись, разглядел высокий черный ботинок и штанину пятнистых камуфляжных брюк. Рядом – несколько больших темно-багровых пятен, уже успевшая подсохнуть кровь. Сквозь разбитое окно видно было, что внутри полно народу, главным образом людей в форме. Там ослепительно полыхнул блиц.
Из распахнутой двери показалась девушка в джинсах и серой куртке, с красивыми рыжими волосами. Остановилась, что-то сказала сопровождавшим ее милиционерам. Они кивнули с таким видом, словно старшей здесь была именно она. Торопливо направились к бело-синим «Жигулям» с длинной красно-синей мигалкой поперек крыши, залезли внутрь, и машина, осторожно объехав «скорую помощь», рванула к центру.
Задняя дверца распахнулась, на сиденье, не спрашивая разрешения, плюхнулись двое – крепыш в штатском и капитан с белой портупеей поверх бушлата. Капитан распорядился:
– Давай, парень, к областному УВД. Дорогу знаешь?
– Конечно, – сказал Родион.
Без малейшего протеста включил зажигание – подвернулась единственная возможность выбраться из затора, и глупо было бы протестовать. Любопытно глянул в зеркальце заднего вида – парень в штатском бережно держал на весу полиэтиленовый пакет с пистолетом Макарова. Капитан, склонив голову к плечу, бубнил в пристегнутую к ремню рацию:
– Я «Ишим-два», я «Ишим-два», повторяю ориентировку: белая иномарка, предположительно БМВ до девяностого года, две дверцы. Трое пассажиров, трое, совершили налет на обменный пункт, все вооружены. Начинайте в придачу к «Неводу» перехват по спирали, соблюдайте осторожность…
Рация что-то неразборчиво захрипела в ответ.
– Много взяли? – поинтересовался Родион, когда рация умолкла и пару минут стояла тишина.
– Нам с тобой все равно таких денег в руках не держать, – устало огрызнулся капитан. – Давай по крайнему левому, в темпе… Слав, а Рыжая что, не в отпуске?
– Не-а.
– А говорил кто-то, в отпуске… – Он настороженно склонил голову, чтобы не прослушать ничего, если рация вдруг заработает. – Ведмедь своих поднимает…
– Хоть сто Ведмедей, – отрешенно сказал крепыш в штатском. – Хрена ты их сейчас возьмешь. Если бросят тачку. Описания никто не дал, безнадега…
– А белобрысая?
– Белобрысая… «Высокий, рожа наглая…» Это, Коляныч, не описание, а лирическая зарисовка.
– Рыжая из-под земли выкопает.
– Мне, конечно, приятно, что ты нас чародеями считаешь, но у Дрына не тебе отдуваться. Хорошо, если есть пальчики. – Парень качнул пакетом с «Макаровым». – Только если они свежие, не светившиеся, ни черта это не поможет.
– Залетные, думаешь?
– Ничего я пока не думаю… Ты лучше в окно высунься да покрути палкой, чтобы видели… – Он наклонился вперед и тронул Родиона за плечо: – Вруби фары на дальний, гони через светофор. Уж извини, что запрягли…
– Да что там, – сказал Родион. – Найдете?
– Будем искать, – сказал тот, но прозвучало это не особенно решительно.
«Значит, вот так и делаются дела?» – спросил себя Родион. – А голосок-то у него отнюдь не исполнен оптимизма, совсем даже наоборот… Интересно, сколько можно взять в таком вот заведении? Вряд ли у них переписаны номера купюр, тут не банк, каждый день то продают, то покупают, коловращение денег такое, что замучаешься записывать номера…
Испугался на миг, что двое на заднем сиденье смогут отгадать его мысли, – и тут же опомнился, посмеялся над собой.
Глава пятая
Случайная подруга дона Сезара
Отъехав от гостиницы, он сразу обратил внимание, что милиции на улицах резко прибавилось: ну да, охота продолжается, а значит, тех, в стареньком белом БМВ, так и не поймали, надо думать.
Нет, ему такое безусловно не подходило – в одиночку не провернешь, нечего и думать, да и не обойтись без крови. Он как-то проходил мимо обменного пункта на Ленина и видел, что охранник там щеголял с коротеньким АКСУ. И автомат, уж конечно, заряжен. Значит, ковбойские штучки отпадают. Что же тогда?
Он нажал на тормоз, остановился метрах в двадцати от шеренги однотипных ларьков, оглянулся. Было еще достаточно светло, и он разглядел, что не ошибся. Происходящее имело нехорошую странность.
Девушку с длинными пепельно-русыми волосами тащил за руку к вишневой «девятке» коротко стриженый молодец из ненавистных Кожаных, а еще двое, сидевшие в машине, высунувшись, подбадривали компатриота свистом и криками. Девчонка, в джинсах и распахнутой алой куртке, отчаянно отбивалась, так, что с первого взгляда было видно – ни игрой, ни кокетством тут не пахнет. Свободной рукой колотила парня по спине, но с тем же успехом могла стучать по рельсу. Силы были заведомо неравны, и от распахнутой задней дверцы ее отделяло уже метров десять.
По совести признаться, в другое время он побыстрее проехал бы мимо. Одному богу известно, что там могло оказаться у них в карманах. Однако темпераментный осетин, с которым Родион только что вполне дружелюбно расстался у гостиницы, чтобы никогда больше наверняка не встретиться, заронил в душу, чтоб его черти взяли, то ли отвагу, то ли горячее стремление кому-то что-то доказать. Родион и сам не понял толком, что за импульс заставил его, не заглушив мотора, выскочить из машины с монтиркой наперевес.
Вокруг было тихо и пустынно – только две машины и шеренга забранных стальными решетками ларьков. «Шлепнут и фамилии не спросят», – пронеслось в голове у Родиона, в коленках почувствовалась неприятная вялость, но отступать было поздно. В три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он вторгся в происходящее, как чертик из коробочки, остановился совсем рядом, перекинул монтирку в левую руку, а правую с самым многозначительным видом сунул за отворот кожанки, рявкнул:
– Стоять!
Действующие лица так и замерли. Те, что в машине, видел он краешком глаза, перестали махать руками и смотрели скорее озадаченно. Это приободрило Родиона, и он, сторожа каждое движение парня, не вынимая руки из-под куртки, приказал:
– Ну-ка, отпустил живенько!
Кожаный с оторопелым видом разжал пальцы. Девчонка, освободившись, осталась стоять, словно соляной столб. Сердито оправила задравшийся чуть ли не до локтя рукав красной курточки. Немая сцена продолжалась, и Родион чем дальше, тем больше убеждался, что смелость и в самом деле города берет, – шло время, но никто не вытаскивал оружия, на лицах осталось прежнее удивление.
– Иди в машину! – мягко сказал он девчонке. – Довезу, куда надо.
– Эй, ты откуда упал? – скорее озадаченно, чем агрессивно пробурчал похититель.
– Избавитель пришел, как в кино, – громко сказал тот, что сидел за рулем. – Э, мужик, а ну-ка врежь ему промеж глаз, чтобы не хватал невинных девочек…
Он и сидевший рядом заржали. Что-то тут не складывалось…
– Иди в машину, не бойся, – сказал Родион громче. – Живо.
Девчонка, подбоченясь, шагнула к нему. Распущенные волосы падали ей на лицо и Родион не смог его толком рассмотреть – но запашок спиртного почувствовал сразу.
– А ты кто такой, чтобы я к тебе в машину садилась? – предельно агрессивно напустилась она на Родиона. – Ты, вообще, что себе тут воображаешь?
– Говорят тебе, избавитель нашелся! – жизнерадостно заорал сидевший за рулем. – Счас спасать будет. Мужик, врежь ему, врежь железякой, чтоб не наглел!
Теперь заржали все трое. Девчонка смерила Родиона взглядом, хмельно рассмеялась, повернулась и направилась к «девятке». Энергично распахнув дверцу, плюхнулась на сиденье и сказала:
– Ладно, Вить, поехали, ну его, крестьянина…
– Ну вот, а ломалась, мужика перепугала… Куплю я тебе ликеру, я ж не виноват, что его тут нету…
Тот, что тащил девчонку в машину, преспокойно уселся с ней рядом, по-хозяйски обхватил за плечи, и машина тронулась, мелькнули ухмыляющиеся физиономии. Девчонка вдобавок показала Родиону язык. Еще несколько секунд – и их уже не было, машина исчезла за поворотом. Тогда только до него дошло, каким клоуном он предстал. Воровато оглянулся, ожидая взрыва издевательского хохота, но некому было смеяться, кроме продавцов в ларьках, а их за решетками и частоколом бутылок было и не разглядеть.
Родион тихонечко вернулся к машине, как оплеванный. Сел за руль и не сразу нашарил ногой педаль сцепления – щеки форменным образом пылали. Избавитель, мать твою, святой Георгий на лихом коне. Как там, говорил осетин, у них зовется святой Георгий? Ага, Уастырджи. Вот уж точно – отменный из тебя Уастырджи…
Вырулил в крайний левый ряд. Промышляя частным извозом, пусть и эпизодически, набираешься кое-какого опыта. На пассажиров в этом районе особо рассчитывать не приходилось – в цирке сегодня ничего, улица пуста. А видневшийся впереди китайский ресторан «Хуанхэ» – замысловатые плетения разноцветных электрических лампочек на крыше, светящиеся красно-золотые иероглифы – клиентуру частным извозчикам практически не поставлял: народ туда ездил, как правило, богатенький, прибывал на своих машинах, на них же и разъезжался. Ловить нечего, можно проскочить длиннющий участок на скорости, а там и домой, что ли, нет сегодня настроения…
В сгущавшихся сумерках длинный белый плащ он заметил издали. Женщина, выскочившая на проезжую часть, отчаянно махала рукой. «Нет уж, – подумал он неприязненно и не подумав притормозить. – Еще раз нарваться на идиллическую сцену семейной ссоры? Вторично предстать шутом? Увольте…»
Правда, подъехав ближе, он начал думать, что ошибся. Площадка вокруг ресторана была ярко освещена. У затейливого навеса над парадным входом – рядок иномарок. На автобусной остановке, на стоявшей под открытым небом лавочке без спинки скорчился здоровенный мужик в черном плаще, кроме него и женщины, никого поблизости нет. Пожалуй, все-таки клиенты, у таких и зеленые водятся, так что извольте напялить на рожу профессиональную улыбочку… Но если не по дороге – пусть катятся вместе с зелеными…
Остановился на скорости, под визг тормозов, по инерции машина проскочила мимо лавочки метров на пятнадцать. Женщина в белом плаще тут же кинулась к нему, словно боялась, что он передумает и нажмет на газ. Отчаянно стучали высокие каблуки, развевались полы длинного, чуть ли не до земли, плаща. Родион сидел, не без удовольствия глядя на нее в зеркальце заднего вида, – пусть побегает хоть раз в жизни, если есть такая необходимость…
Она перешла на быстрый шаг, видимо, убедившись, что машина отъезжать не собирается. Под плащом, теперь он видел, на ней было коротенькое платье, то ли черное, то ли темно-вишневое, по плечам рассыпалась волна темных волос. «Симпатичная, стерва, – оценил он, – э т и ж себе кикимор не выбирают…» И, закурив, неторопливо завертел ручку, опуская стекло.
Незнакомка, наконец, добежала, наклонилась к нему, обдавая запахом духов и вина, на груди в свете фонаря остро сверкнуло белыми лучиками ожерелье – а грудь, насколько позволяет судить глубокий низкий вырез, весьма даже недурна… Лет тридцати? Или меньше?
Он, глядя на женщину, терпеливо ждал. Пусть проникнется и сообразит, что на цыпочках здесь не ходят, «драйверу» сам бог велел быть наглым, как танк…
Ну вот. Голос, к его удовольствию, звучал крайне просительно:
– Вы нас на Тухачевского не увезете?
В общем, это было почти по дороге, не столь уж великий крюк. Выдержав театральную паузу, Родион спросил с хорошо рассчитанным равнодушием:
– Кого это – нас?
Она, сразу видно, была довольно пьяна, но на ногах держалась и себя контролировала. Показала на фигуру, успевшую к тому времени самым безмятежнейшим образом перебраться из сидячего положения в лежачее: мужчина вытянулся во всю длину скамейки, обратив лицо к небесам, полы плаща свисали на обе стороны, руки по-наполеоновски скрещены на груди, а широкий галстук протянулся косой полосой, словно кровь из перерезанной глотки… Судя по всему, верзиле было хорошо и уютно, он уже никуда не стремился и ни малейшего неудобства испытывать не мог.
– Неужели не видите? – она показала назад. – Вот это именуется – беспутный муж.
Родион выждал еще немного, наслаждаясь минутной иллюзией власти над чужой холеной красавицей, хамским тоном бросил:
– Пятьдесят баксов.
– И плюс десятка, если потом поможете поднять тело в апартаменты. Там, в принципе, невысоко, третий этаж…
– Годится.
– Вы, пожалуйста, назад сдайте, надо же его погрузить…
Родион кивнул и задним ходом подъехал к бесчувственным останкам. Вышел, критически обозрел лежащего с видом опытного грузчика, приготовившегося грузить тяжеленный платяной шкаф.
Жлоб был тот еще, немногим уже и массивнее шкафа. На запястье поблескивали массивные золотые часы, на указательном пальце красовался огромный перстень с каким-то синим камнем – в общем, полный джентльменский набор.
Нет, ему такое безусловно не подходило – в одиночку не провернешь, нечего и думать, да и не обойтись без крови. Он как-то проходил мимо обменного пункта на Ленина и видел, что охранник там щеголял с коротеньким АКСУ. И автомат, уж конечно, заряжен. Значит, ковбойские штучки отпадают. Что же тогда?
Он нажал на тормоз, остановился метрах в двадцати от шеренги однотипных ларьков, оглянулся. Было еще достаточно светло, и он разглядел, что не ошибся. Происходящее имело нехорошую странность.
Девушку с длинными пепельно-русыми волосами тащил за руку к вишневой «девятке» коротко стриженый молодец из ненавистных Кожаных, а еще двое, сидевшие в машине, высунувшись, подбадривали компатриота свистом и криками. Девчонка, в джинсах и распахнутой алой куртке, отчаянно отбивалась, так, что с первого взгляда было видно – ни игрой, ни кокетством тут не пахнет. Свободной рукой колотила парня по спине, но с тем же успехом могла стучать по рельсу. Силы были заведомо неравны, и от распахнутой задней дверцы ее отделяло уже метров десять.
По совести признаться, в другое время он побыстрее проехал бы мимо. Одному богу известно, что там могло оказаться у них в карманах. Однако темпераментный осетин, с которым Родион только что вполне дружелюбно расстался у гостиницы, чтобы никогда больше наверняка не встретиться, заронил в душу, чтоб его черти взяли, то ли отвагу, то ли горячее стремление кому-то что-то доказать. Родион и сам не понял толком, что за импульс заставил его, не заглушив мотора, выскочить из машины с монтиркой наперевес.
Вокруг было тихо и пустынно – только две машины и шеренга забранных стальными решетками ларьков. «Шлепнут и фамилии не спросят», – пронеслось в голове у Родиона, в коленках почувствовалась неприятная вялость, но отступать было поздно. В три прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он вторгся в происходящее, как чертик из коробочки, остановился совсем рядом, перекинул монтирку в левую руку, а правую с самым многозначительным видом сунул за отворот кожанки, рявкнул:
– Стоять!
Действующие лица так и замерли. Те, что в машине, видел он краешком глаза, перестали махать руками и смотрели скорее озадаченно. Это приободрило Родиона, и он, сторожа каждое движение парня, не вынимая руки из-под куртки, приказал:
– Ну-ка, отпустил живенько!
Кожаный с оторопелым видом разжал пальцы. Девчонка, освободившись, осталась стоять, словно соляной столб. Сердито оправила задравшийся чуть ли не до локтя рукав красной курточки. Немая сцена продолжалась, и Родион чем дальше, тем больше убеждался, что смелость и в самом деле города берет, – шло время, но никто не вытаскивал оружия, на лицах осталось прежнее удивление.
– Иди в машину! – мягко сказал он девчонке. – Довезу, куда надо.
– Эй, ты откуда упал? – скорее озадаченно, чем агрессивно пробурчал похититель.
– Избавитель пришел, как в кино, – громко сказал тот, что сидел за рулем. – Э, мужик, а ну-ка врежь ему промеж глаз, чтобы не хватал невинных девочек…
Он и сидевший рядом заржали. Что-то тут не складывалось…
– Иди в машину, не бойся, – сказал Родион громче. – Живо.
Девчонка, подбоченясь, шагнула к нему. Распущенные волосы падали ей на лицо и Родион не смог его толком рассмотреть – но запашок спиртного почувствовал сразу.
– А ты кто такой, чтобы я к тебе в машину садилась? – предельно агрессивно напустилась она на Родиона. – Ты, вообще, что себе тут воображаешь?
– Говорят тебе, избавитель нашелся! – жизнерадостно заорал сидевший за рулем. – Счас спасать будет. Мужик, врежь ему, врежь железякой, чтоб не наглел!
Теперь заржали все трое. Девчонка смерила Родиона взглядом, хмельно рассмеялась, повернулась и направилась к «девятке». Энергично распахнув дверцу, плюхнулась на сиденье и сказала:
– Ладно, Вить, поехали, ну его, крестьянина…
– Ну вот, а ломалась, мужика перепугала… Куплю я тебе ликеру, я ж не виноват, что его тут нету…
Тот, что тащил девчонку в машину, преспокойно уселся с ней рядом, по-хозяйски обхватил за плечи, и машина тронулась, мелькнули ухмыляющиеся физиономии. Девчонка вдобавок показала Родиону язык. Еще несколько секунд – и их уже не было, машина исчезла за поворотом. Тогда только до него дошло, каким клоуном он предстал. Воровато оглянулся, ожидая взрыва издевательского хохота, но некому было смеяться, кроме продавцов в ларьках, а их за решетками и частоколом бутылок было и не разглядеть.
Родион тихонечко вернулся к машине, как оплеванный. Сел за руль и не сразу нашарил ногой педаль сцепления – щеки форменным образом пылали. Избавитель, мать твою, святой Георгий на лихом коне. Как там, говорил осетин, у них зовется святой Георгий? Ага, Уастырджи. Вот уж точно – отменный из тебя Уастырджи…
Вырулил в крайний левый ряд. Промышляя частным извозом, пусть и эпизодически, набираешься кое-какого опыта. На пассажиров в этом районе особо рассчитывать не приходилось – в цирке сегодня ничего, улица пуста. А видневшийся впереди китайский ресторан «Хуанхэ» – замысловатые плетения разноцветных электрических лампочек на крыше, светящиеся красно-золотые иероглифы – клиентуру частным извозчикам практически не поставлял: народ туда ездил, как правило, богатенький, прибывал на своих машинах, на них же и разъезжался. Ловить нечего, можно проскочить длиннющий участок на скорости, а там и домой, что ли, нет сегодня настроения…
В сгущавшихся сумерках длинный белый плащ он заметил издали. Женщина, выскочившая на проезжую часть, отчаянно махала рукой. «Нет уж, – подумал он неприязненно и не подумав притормозить. – Еще раз нарваться на идиллическую сцену семейной ссоры? Вторично предстать шутом? Увольте…»
Правда, подъехав ближе, он начал думать, что ошибся. Площадка вокруг ресторана была ярко освещена. У затейливого навеса над парадным входом – рядок иномарок. На автобусной остановке, на стоявшей под открытым небом лавочке без спинки скорчился здоровенный мужик в черном плаще, кроме него и женщины, никого поблизости нет. Пожалуй, все-таки клиенты, у таких и зеленые водятся, так что извольте напялить на рожу профессиональную улыбочку… Но если не по дороге – пусть катятся вместе с зелеными…
Остановился на скорости, под визг тормозов, по инерции машина проскочила мимо лавочки метров на пятнадцать. Женщина в белом плаще тут же кинулась к нему, словно боялась, что он передумает и нажмет на газ. Отчаянно стучали высокие каблуки, развевались полы длинного, чуть ли не до земли, плаща. Родион сидел, не без удовольствия глядя на нее в зеркальце заднего вида, – пусть побегает хоть раз в жизни, если есть такая необходимость…
Она перешла на быстрый шаг, видимо, убедившись, что машина отъезжать не собирается. Под плащом, теперь он видел, на ней было коротенькое платье, то ли черное, то ли темно-вишневое, по плечам рассыпалась волна темных волос. «Симпатичная, стерва, – оценил он, – э т и ж себе кикимор не выбирают…» И, закурив, неторопливо завертел ручку, опуская стекло.
Незнакомка, наконец, добежала, наклонилась к нему, обдавая запахом духов и вина, на груди в свете фонаря остро сверкнуло белыми лучиками ожерелье – а грудь, насколько позволяет судить глубокий низкий вырез, весьма даже недурна… Лет тридцати? Или меньше?
Он, глядя на женщину, терпеливо ждал. Пусть проникнется и сообразит, что на цыпочках здесь не ходят, «драйверу» сам бог велел быть наглым, как танк…
Ну вот. Голос, к его удовольствию, звучал крайне просительно:
– Вы нас на Тухачевского не увезете?
В общем, это было почти по дороге, не столь уж великий крюк. Выдержав театральную паузу, Родион спросил с хорошо рассчитанным равнодушием:
– Кого это – нас?
Она, сразу видно, была довольно пьяна, но на ногах держалась и себя контролировала. Показала на фигуру, успевшую к тому времени самым безмятежнейшим образом перебраться из сидячего положения в лежачее: мужчина вытянулся во всю длину скамейки, обратив лицо к небесам, полы плаща свисали на обе стороны, руки по-наполеоновски скрещены на груди, а широкий галстук протянулся косой полосой, словно кровь из перерезанной глотки… Судя по всему, верзиле было хорошо и уютно, он уже никуда не стремился и ни малейшего неудобства испытывать не мог.
– Неужели не видите? – она показала назад. – Вот это именуется – беспутный муж.
Родион выждал еще немного, наслаждаясь минутной иллюзией власти над чужой холеной красавицей, хамским тоном бросил:
– Пятьдесят баксов.
– И плюс десятка, если потом поможете поднять тело в апартаменты. Там, в принципе, невысоко, третий этаж…
– Годится.
– Вы, пожалуйста, назад сдайте, надо же его погрузить…
Родион кивнул и задним ходом подъехал к бесчувственным останкам. Вышел, критически обозрел лежащего с видом опытного грузчика, приготовившегося грузить тяжеленный платяной шкаф.
Жлоб был тот еще, немногим уже и массивнее шкафа. На запястье поблескивали массивные золотые часы, на указательном пальце красовался огромный перстень с каким-то синим камнем – в общем, полный джентльменский набор.