— Ты ведь обещал мне никуда не отлучаться во время моего отсутствия.
— Да, действительно. Но мне было необходимо… Я должен был… — Йок медлил с ответом.
Борский окинул его презрительным взглядом.
— Твоя дурацкая выходка стоила нам четырех человек. Четверо будут охранять лагерь. Итого остается двенадцать. Может, и хватит. Давай собирать наше войско, и — в дорогу! Поторапливайся. Нельзя терять ни минуты.
Несмотря на свой независимый характер, Райкар чувствовал превосходство русского громилы. Взаимоотношения двух бандитов были весьма сложными. Борский оказался единственным человеком, кто не боялся бурята, не пресмыкался перед ним и относился чуть ли не высокомерно. За это Райкар ненавидел его, но в то же время восхищался его смелостью, хладнокровием и признавал некоторое превосходство над собой. Борский слыл умным, образованным и культурным человеком, и даже главарю трудно было подавить вековой инстинкт[66] подчинения сильнейшему. Он был почти готов полюбить его, как дикий зверь любит того, кто его приручил, не забывая, правда, о тайном желании сожрать своего дрессировщика.
Двое мужчин спустились в лагерь. Борский бросил беглый взгляд вокруг и, с трудом сдерживая неприязнь, сказал:
— Дикари! Распорядись, чтобы убрали трупы и устранили следы этой безумной вакханалии. Через час все должны быть готовы к отъезду. Где лошади?
— В буковой роще, в трех верстах отсюда.
— Проследи, чтобы все было в порядке — оружие, боеприпасы, продовольствие на три дня и вдоволь питья.
— Что? Разве эта вылазка будет долгой?
— Я не знаю…
— Может, лучше перенести отъезд на завтрашнее утро?
— Нет, это все нарушит, да и незачем.
Райкар умолк, не желая назвать настоящую причину, по которой он хотел задержаться. Он опасался, что русский будет насмехаться над ним, если увидит Янку, поймет, в каком она состоянии и кто ее охраняет.
— Да, но ты мне еще не объяснил, — снова начал разговор Йок, — чем же хороша будет наша поездка и что она сулит нам в случае удачи?
— Отдай сначала распоряжения, а потом я тебе все расскажу.
Подавив сомнения, Райкар принялся командовать. На громовой клич быстро прибежали привыкшие к дисциплине бандиты. Мысль о новом разбое воодушевила их. Они вновь стали верными солдатами своего грубияна командира.
Головорезы быстро вырыли яму и кое-как побросали в нее трупы, ничуть не заботясь о соблюдении правил гигиены. Затем они отправились в рощу забрать лошадей, пасущихся на привязи возле деревьев. Райкар поторапливал их, зорко следя за всеми приготовлениями.
Пока грабители выполняли поручения, накладывали повязки раненым, хоть те слегка и противились этому, поскольку их царапины сразу же зажили, как только они узнали о предстоящем деле, Райкар подошел к Борскому. Оба сели в сторонке.
— Ну что? — Йок. — Объяснишь ты мне все наконец?
— Речь идет о нападении на караван.
— С продовольствием?
— Нет, с ранеными… Знаешь, как обычно организует транспортировку раненых с поля боя Красный Крест? И в Японии, и в Китае, и у русских. Завтра одна такая группа проедет в пятидесяти верстах отсюда по узкому ущелью. Ее ведет один американец или француз, женатый на американке. Он сказочно богат, если организовал подобное благотворительное мероприятие на свои деньги. К тому же он везет с собой фургон, в котором, возможно, таятся миллионы.
— Сколько это составит рублей?
— Приблизительно пятьсот тысяч.
Райкар задумался. За всю его преступную жизнь самые удачные нападения не принесли ему более нескольких стволов оружия, двух или трех сотен рублей да нескольких бочек с тростниковой водкой. Цифра пятьсот тысяч ослепила, околдовала его разум. Безумные видения появились в голове: блеск и сияние металла, горы золота, россыпи драгоценных камней. Райкар задавался вопросом, не сошел ли Борский с ума или, что еще хуже, не хочет ли он заманить его в какую-нибудь ловушку.
Но русский с присущим ему спокойствием продолжал уточнять детали нападения. В своей прежней жизни он знавал людей, обладавших подобным богатством, которые жили во дворцах, едали из серебряной посуды и им прислуживали орды слуг. Райкар слушал, и картины роскоши представали перед глазами.
— И ты обещаешь, что мы сможем заполучить это богатство?
— По моим сведениям, да. Надо только проявить храбрость. Конвой сопровождают несколько сестер милосердия, то есть людей, которые не умеют стрелять. А главный, о котором я тебе говорил, будет защищать свою жену.
— С ним едет его жена?
— Она никогда с ним не расстается. Настоящая дочь американского народа. Похоже, она умеет стрелять не хуже мужчины, правда, я думаю, ей тебя не запугать.
— И это все?
— Кроме сиделок, нашими настоящими противниками будут, пожалуй, полдюжины солдат-европейцев, набранных специально для охраны конвоя и кое-как вооруженных. А дальше я предполагаю вот что: караван вынужден будет остановиться в деревне, где уже приготовлены койки для больных, там-то мы их и захватим. Не беспокойся, я отвечаю за все.
Райкар воодушевился. Золотой мираж окончательно завладел его воображением. На какое-то время он позабыл даже о своей пленнице.
Разбойники собрались. Все было готово. Борский рассказал, сколько времени в их распоряжении, чтобы преодолеть расстояние и первыми занять место в деревне. На маньчжурских конях они легко проскачут такую дистанцию.
Райкару не терпелось отправиться в путь. Пока лейтенант занимался последними приготовлениями, бандит улучил минутку и побежал в пещеру. Он ворвался так быстро, что Тониш, приняв его за чужака, с глухим рычанием бросился навстречу. Йок пнул его ногой, и животное отступило. Райкар направился прямо к соломенной подстилке, на которой лежала девушка. Увидев его, старая Бася поднялась.
— Не буди ее, — тихо попросила она, — девочка спит!
Молодость взяла свое. Усталость и отчаяние отступили. Бледность уступила место легкому румянцу. Юная маньчжурка спала спокойным безмятежным сном. Райкар склонился над Розой Мукдена — чистота и красота невинного создания завораживала и притягивала к себе видавшего виды бандита.
— Йок, не трогай ее, не буди, ты испугаешь ее! Мужчина сжал кулаки и стиснул зубы. Предстоящее расставание приводило его в бешенство. Снаружи прозвучал короткий нетерпеливый сигнал рожка лейтенанта. Райкар вздрогнул.
— Мне надо уехать, — зло сказал он цыганке, — смотри за ней хорошенько. Клянусь дьяволом, если по возвращении ее не обнаружу, я устрою тебе адские пытки. Ты меня знаешь, я умею мучить людей.
Мать посмотрела сыну в глаза. Да, она действительно его знала.
— Сколько времени тебя не будет?
— Два или три дня. Но вернусь я очень богатым, таким же богатым, как царь.
И без объяснений он выскочил из пещеры. Медведь и старая женщина остались сторожить пленницу.
ГЛАВА 3
— Да, действительно. Но мне было необходимо… Я должен был… — Йок медлил с ответом.
Борский окинул его презрительным взглядом.
— Твоя дурацкая выходка стоила нам четырех человек. Четверо будут охранять лагерь. Итого остается двенадцать. Может, и хватит. Давай собирать наше войско, и — в дорогу! Поторапливайся. Нельзя терять ни минуты.
Несмотря на свой независимый характер, Райкар чувствовал превосходство русского громилы. Взаимоотношения двух бандитов были весьма сложными. Борский оказался единственным человеком, кто не боялся бурята, не пресмыкался перед ним и относился чуть ли не высокомерно. За это Райкар ненавидел его, но в то же время восхищался его смелостью, хладнокровием и признавал некоторое превосходство над собой. Борский слыл умным, образованным и культурным человеком, и даже главарю трудно было подавить вековой инстинкт[66] подчинения сильнейшему. Он был почти готов полюбить его, как дикий зверь любит того, кто его приручил, не забывая, правда, о тайном желании сожрать своего дрессировщика.
Двое мужчин спустились в лагерь. Борский бросил беглый взгляд вокруг и, с трудом сдерживая неприязнь, сказал:
— Дикари! Распорядись, чтобы убрали трупы и устранили следы этой безумной вакханалии. Через час все должны быть готовы к отъезду. Где лошади?
— В буковой роще, в трех верстах отсюда.
— Проследи, чтобы все было в порядке — оружие, боеприпасы, продовольствие на три дня и вдоволь питья.
— Что? Разве эта вылазка будет долгой?
— Я не знаю…
— Может, лучше перенести отъезд на завтрашнее утро?
— Нет, это все нарушит, да и незачем.
Райкар умолк, не желая назвать настоящую причину, по которой он хотел задержаться. Он опасался, что русский будет насмехаться над ним, если увидит Янку, поймет, в каком она состоянии и кто ее охраняет.
— Да, но ты мне еще не объяснил, — снова начал разговор Йок, — чем же хороша будет наша поездка и что она сулит нам в случае удачи?
— Отдай сначала распоряжения, а потом я тебе все расскажу.
Подавив сомнения, Райкар принялся командовать. На громовой клич быстро прибежали привыкшие к дисциплине бандиты. Мысль о новом разбое воодушевила их. Они вновь стали верными солдатами своего грубияна командира.
Головорезы быстро вырыли яму и кое-как побросали в нее трупы, ничуть не заботясь о соблюдении правил гигиены. Затем они отправились в рощу забрать лошадей, пасущихся на привязи возле деревьев. Райкар поторапливал их, зорко следя за всеми приготовлениями.
Пока грабители выполняли поручения, накладывали повязки раненым, хоть те слегка и противились этому, поскольку их царапины сразу же зажили, как только они узнали о предстоящем деле, Райкар подошел к Борскому. Оба сели в сторонке.
— Ну что? — Йок. — Объяснишь ты мне все наконец?
— Речь идет о нападении на караван.
— С продовольствием?
— Нет, с ранеными… Знаешь, как обычно организует транспортировку раненых с поля боя Красный Крест? И в Японии, и в Китае, и у русских. Завтра одна такая группа проедет в пятидесяти верстах отсюда по узкому ущелью. Ее ведет один американец или француз, женатый на американке. Он сказочно богат, если организовал подобное благотворительное мероприятие на свои деньги. К тому же он везет с собой фургон, в котором, возможно, таятся миллионы.
— Сколько это составит рублей?
— Приблизительно пятьсот тысяч.
Райкар задумался. За всю его преступную жизнь самые удачные нападения не принесли ему более нескольких стволов оружия, двух или трех сотен рублей да нескольких бочек с тростниковой водкой. Цифра пятьсот тысяч ослепила, околдовала его разум. Безумные видения появились в голове: блеск и сияние металла, горы золота, россыпи драгоценных камней. Райкар задавался вопросом, не сошел ли Борский с ума или, что еще хуже, не хочет ли он заманить его в какую-нибудь ловушку.
Но русский с присущим ему спокойствием продолжал уточнять детали нападения. В своей прежней жизни он знавал людей, обладавших подобным богатством, которые жили во дворцах, едали из серебряной посуды и им прислуживали орды слуг. Райкар слушал, и картины роскоши представали перед глазами.
— И ты обещаешь, что мы сможем заполучить это богатство?
— По моим сведениям, да. Надо только проявить храбрость. Конвой сопровождают несколько сестер милосердия, то есть людей, которые не умеют стрелять. А главный, о котором я тебе говорил, будет защищать свою жену.
— С ним едет его жена?
— Она никогда с ним не расстается. Настоящая дочь американского народа. Похоже, она умеет стрелять не хуже мужчины, правда, я думаю, ей тебя не запугать.
— И это все?
— Кроме сиделок, нашими настоящими противниками будут, пожалуй, полдюжины солдат-европейцев, набранных специально для охраны конвоя и кое-как вооруженных. А дальше я предполагаю вот что: караван вынужден будет остановиться в деревне, где уже приготовлены койки для больных, там-то мы их и захватим. Не беспокойся, я отвечаю за все.
Райкар воодушевился. Золотой мираж окончательно завладел его воображением. На какое-то время он позабыл даже о своей пленнице.
Разбойники собрались. Все было готово. Борский рассказал, сколько времени в их распоряжении, чтобы преодолеть расстояние и первыми занять место в деревне. На маньчжурских конях они легко проскачут такую дистанцию.
Райкару не терпелось отправиться в путь. Пока лейтенант занимался последними приготовлениями, бандит улучил минутку и побежал в пещеру. Он ворвался так быстро, что Тониш, приняв его за чужака, с глухим рычанием бросился навстречу. Йок пнул его ногой, и животное отступило. Райкар направился прямо к соломенной подстилке, на которой лежала девушка. Увидев его, старая Бася поднялась.
— Не буди ее, — тихо попросила она, — девочка спит!
Молодость взяла свое. Усталость и отчаяние отступили. Бледность уступила место легкому румянцу. Юная маньчжурка спала спокойным безмятежным сном. Райкар склонился над Розой Мукдена — чистота и красота невинного создания завораживала и притягивала к себе видавшего виды бандита.
— Йок, не трогай ее, не буди, ты испугаешь ее! Мужчина сжал кулаки и стиснул зубы. Предстоящее расставание приводило его в бешенство. Снаружи прозвучал короткий нетерпеливый сигнал рожка лейтенанта. Райкар вздрогнул.
— Мне надо уехать, — зло сказал он цыганке, — смотри за ней хорошенько. Клянусь дьяволом, если по возвращении ее не обнаружу, я устрою тебе адские пытки. Ты меня знаешь, я умею мучить людей.
Мать посмотрела сыну в глаза. Да, она действительно его знала.
— Сколько времени тебя не будет?
— Два или три дня. Но вернусь я очень богатым, таким же богатым, как царь.
И без объяснений он выскочил из пещеры. Медведь и старая женщина остались сторожить пленницу.
ГЛАВА 3
Со дня исчезновения Янки прошло три дня — три мучительных, тревожных и полных беспокойства дня. То, что Пьеко видел похитителя, не сыграло никакой роли. По какой дороге ускакал злодей? Сколько друзья ни искали, им не удалось найти следов от лошадиных копыт. Они отчетливо стали видны лишь на узкой тропинке, а значит, девушку увезли в глухую чащу бесконечного непроходимого леса. Но кто? Кто же это сделал?
Обезумевший от горя отец сначала не мог думать ни о чем. Через некоторое время он вспомнил о настоятельной просьбе Райкара, об угрозах в случае отказа. Однако последние два месяца бандит не появлялся, и старый тюремный охранник подумал было, что тот отказался от своих планов. Пьеко сказал, что сестра жаловалась ему на бесконечные преследования Райкара.
— Это безусловно он, злодей Райкар, похитил мою сестру, — сказал мальчик. — О! Прошу вас, вы храбрые и сильные мужчины, помогите нам найти ее и спасти.
Да, но куда идти? В какую сторону отправиться на поиски? Ведя кочевой образ жизни, разбойники не останавливались более двух дней в одном месте.
Горе Туанг-Ки не знало границ. Старый солдат, перенесший столько страданий и несчастий, не плакал, не кричал, он просто весь обмяк и потерял интерес к жизни. Тогда Поль Редон принял решение, о котором не поведал никому, даже своему верному помощнику Буль-де-Сону.
— Дружище, — обратился репортер к юноше, — прежде чем мы отправимся на поиски этого мерзавца, я хочу вернуться в Мукден.
— Но, патрон! Вы забыли, что нас приговорили к смерти?
— Нет, нет, я ничего не забыл… А главное, я не забыл, что Туанг-Ки, Пьеко и Янка рисковали жизнью, чтобы спасти нас. Мне кажется, что в городе жители лучше осведомлены о злодеяниях этих проходимцев, и возможно, им даже известно, где скрываются мерзавцы. Я хочу это узнать. Похожу, поспрашиваю, соберу сведения и тогда пойдем прямо к цели и найдем их логово. Подумай, наша любимая Янка, дорогая Роза Мукдена в опасности, и только мы одни можем ее освободить. Она надеется на нас, ждет нас, произнося в молитвах наши имена.
— О, бедное дитя! Возможно, ее уже нет в живых!
— Нет, нет, сто раз нет! Я видел ее глаза, она девушка решительная, энергичная… Она доказала нам это… Я предчувствую, что мы вовремя придем ей на помощь. Разреши мне скорее уйти, нельзя терять ни минуты. Я вернусь еще до ночи, вот увидишь, и тогда мы решим, как действовать.
В этот момент появился Вуонг-Тай.
— Брат мой, мне необходимо с тобой поговорить.
— Я в твоем распоряжении, только прошу побыстрее. Мне надо кое-что сделать, я тороплюсь.
— Хорошо, буду краток.
У корейца был почти величественный вид из-за белой повязки на голове, напоминавшей царский венец. Редон знаком велел Буль-де-Сону удалиться.
— Ну вот, — произнес француз, обращаясь к Вуонг-Таю, — теперь, когда мы остались одни, я готов тебя выслушать.
— Брат мой, — серьезно произнес кореец, — веришь ли ты, что некоторые люди получают от Судьбы приказы, которые они не могут, не должны игнорировать?
— То, что ты называешь Судьбой, для меня означает Совесть… Да, существуют обязательства, которыми человек не может пренебречь.
— Хорошо. В силу одного из таких обязательств, которое выше меня, которое настолько могущественно, что диктует мне свои условия и ведет меня к цели, так вот в силу моего долга я пришел к тебе с болью в сердце и с огнем в душе сказать: брат, нам необходимо расстаться.
Репортер вздрогнул. Все это, по правде говоря, смахивало на предательство. Разве не он с друзьями спас жизнь корейцев, которые наверняка не справились бы с неприятелем и все погибли бы!
— Дружище! — Вуонг-Тай с несвойственным ему волнением, и лицо его вдруг озарилось догадкой. — Я понял, ты считаешь меня неблагодарным, ты думаешь, я забыл о своих обещаниях… Нет, конечно же нет, я никогда тебя не забуду, ты спас не просто людей, ты спас народ!
Поль Редон с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с его знакомым. Глаза корейца светились, а легкое волнение очень шло ему.
— Продолжай, — сказал репортер.
— Знаешь ли ты, что такое, когда твой народ отдают иностранным завоевателям? Знаешь ли ты, что значит не иметь родины? Я человек без отечества! Я едва осмеливаюсь вспоминать наши завоевания, наши победы. У меня две матери, одна та, что дала мне жизнь, ее убили, а другая та, что хранит прах моих предков, ее сейчас убивают… А теперь, послушай, что я тебе скажу. По всей Маньчжурии и на границах с Кореей, в деревнях и городах от Сеула до Чемульпо[67], в разных местах живут люди, готовые на все, чтобы спасти родину. Они дали мне небольшую передышку, небольшие каникулы, которые вот-вот должны закончиться. Они ждут меня, рассчитывают на меня. Если я не сдержу слова, которое дал им, они способны — о, я их хорошо знаю, — они способны на все, на любую фатальную неосторожность… Подчиняясь только злобе, они поднимутся и пойдут Бог знает куда, слушая лишь голос безумцев, которые приведут их к резне. Я говорю не из гордости, но только я могу направить их действия в нужное русло, только я могу привести их к победе. Я задержался настолько, насколько это было возможно. Я надеялся тебе помочь и спасти несчастную девушку, чья судьба меня очень беспокоит. Но сейчас у меня нет больше ни единого часа, ни единой минуты. Мое дело ждет, зовет меня. Я вынужден забыть долг перед тобой. Вот и все, что я хотел тебе сказать. Прости меня, брат! Я верю, у тебя прекрасная душа, открытая великим мыслям… Знаешь ли ты чувство сильнее, чем любовь к родине?
Редон больше не сопротивлялся. Француз лучше, чем кто-либо другой, понимал, что такое родина и долг перед ней.
— Друг мой, — ответил он, — не будем более спорить. Иди!
— Благодарю, — кивнул головой кореец. — Кто знает, встретимся ли мы еще когда-нибудь. Разреши мне выразить мое уважение к тебе и твоей стране. Для меня ты более не чужестранец. Можно, я обниму тебя на прощание?..
Редон протянул руки, и мужчины обнялись. Затем Вуонг-Тай решительно повернулся и побежал к своим товарищам. Редон же позвал Буль-де-Сона, и тот незамедлительно появился.
— Как ты думаешь, на каком расстоянии от Мукдена мы находимся? — репортер.
— Хм, трудно сказать. Не очень далеко, во всяком случае… Если выйти на дорогу из Ляодес-Тунга и идти по ней в нужном направлении, думаю, это займет часа два или три…
— Я тоже так думаю. Я оставляю тебя с Пьеко и несчастным стариком. Он, похоже, совершенно убит горем. Пожалуйста, не предпринимай ничего без меня. Необходимо, чтобы я непременно нашел вас здесь. Если же все-таки придется уйти, сделайте отметки на деревьях, только так, чтобы я смог их увидеть.
— Хорошо, патрон. Лучше бы, конечно, вы вернулись.
Редон отправился в Мукден. Что он собирался там делать? По правде говоря, он и сам не очень-то четко это себе представлял. В такой глуши, куда шел отважный француз на поиски Янки, возможно, он и не встретит никого, к кому можно будет обратиться. Мукден был слишком опасным городом — журналист испытал это на собственной шкуре, — но город притягивал его. Чего бояться в конце концов? Его никто там не знает, кроме арестовавшего их офицера и нескольких солдат, которые едва ли его заметили, да судей трибунала, которые вряд ли запомнили его лицо из-за полумрака, царившего в зале заседаний. У журналиста были все шансы незаметно пройти в город. Но что он хотел получить там? Карту местности да какие-нибудь сведения о бандитском логове — разве это так уж трудно?
Француз все шел и шел, вспоминая молодые годы. Через два часа он оказался как раз в том месте, где разыгралась ужасная трагедия и их взяли в плен. А вот и стена некрополя, дальше — крепость, откуда им удалось бежать. Участок мог быть опасен! Но нет, старая башня оставалась безразличной, безмолвной и конечно же необитаемой.
Редон почувствовал облегчение. Появилась надежда. Не могло же так быть, в конце концов, чтобы ему не удалось найти хоть какую-нибудь зацепку, которая навела бы его на бандитов. Репортер зашагал быстрее. Вскоре появились каменные стены, окружавшие пригород. Задержат ли его при входе? Но почему, собственно? Костюм француза за долгое время скитаний претерпел некоторые изменения и потерял свою элегантность и лоск. Внешность давно перестала быть привлекательной: на голове серый шарф, частично прикрывающий лицо, редкая борода начала пробиваться на давно не бритом подбородке. Поль и сам узнал бы себя с трудом.
Что ж, шанс у него определенно есть, и репортер, решительно отворив ворота, оказался под аркой, выходившей в пригород.
Смешавшись с толпой, он почувствовал себя в безопасности. Толкая и пихая друг друга, люди сновали в разные стороны. В основном это были торговцы, предлагавшие свой жалкий съестной товар.
Вскоре вторая стена преградила ему путь. Перед ней стояли часовые. Возможно, с ними придется переговорить.
К счастью, досмотр не был слишком суровым. Француз не продумал сколько-нибудь точного плана и надеялся лишь на удачу. Наконец он попал на центральную улицу Мукдена. Никому и в голову не могло прийти, что один из беглецов осмелился вернуться сюда на свой страх и риск.
Город уже принял свой обычный облик: многочисленные фонари ярко освещали центральную улицу с великолепными полукитайскими-полуевропейскими зданиями.
Редон осмелел: никто из толпы не обращал внимания на высокого мужчину, решительно шагавшего по дороге и с любопытством озиравшегося вокруг, если бы вдруг француза не заметили…
Мюзик-холл стоял освещенный разноцветными огнями и афишами, притягивающими разнообразием и обещающими все виды развлечений — музыку, танцы, акробатические номера и танцующих балерин с пленительными улыбками. Вот там он и найдет то, что нужно. Вперед!
— Господин Поль Редон, минутку, пожалуйста!
Чья-то рука опустилась на плечо репортера, и он услышал сухой хрипловатый голос, показавшийся ему знакомым. Где же он мог его слышать? Француз на мгновение замер, затем резко развернулся, приготовившись к самому худшему. И тут же узнал человека, одетого в гражданский плащ и в каскетку с золотыми галунами. Им оказался капитан Бан-Тай-Сан, что сопровождал пленников до зала суда.
Не повезло! И надо же было встретиться именно с тем, кто знал Редона лучше других, защищал его перед судьями трибунала и кто конечно же слышал о смертном приговоре. Да, это был именно он, тот самый капитан с усами дикого кота и маленькими глазками, взгляд которых пронизывал насквозь.
Репортер посмотрел японцу прямо в глаза и отчетливо произнес:
— Это действительно я, живой и невредимый! Что вам угодно?
— Что вы здесь делаете?
— Могу ответить только, что вас это не касается.
— Разве вы не приговорены к смертной казни?
— Черт возьми!
— И нужно было лишь отдать приказ, чтобы исполнить приговор…
— Но прежде, чем вы это сделаете, я вас задушу!
— Как только вы протянете ко мне руки, я продырявлю вам грудь. — И японец достал револьвер.
— Хорошо, — примирительно сказал Редон, — это вопрос скорости. Давайте лучше поговорим. Мне кажется, вы неплохо владеете французским?
— Да, понимаю немного… Но прежде, прошу вас, ответьте мне на один вопрос. Вас приговорили к смерти, вы благополучно сбежали, хоть с трудом, но это я понимаю, но почему, черт побери, вы вернулись сюда, рискуя жизнью, будь вы хоть трижды француз?
— Потому что мне необходимо было сюда попасть во что бы то ни стало, мне нужны кое-какие сведения, вот и все.
Разговор проходил очень быстро и практически шепотом.
— Какие сведения?
— Вы слишком любопытны!
Репортер отвечал спокойным непринужденным тоном, и можно было подумать, что он чувствует себя вполне в своей тарелке и совсем забыл о смертельной опасности.
Бан-Тай на мгновение замолчал, а потом спросил:
— Хотите пойти со мной?
— Как бы не так! Чтобы вы снова отвели меня в трибунал?..
— Нет, я спасу вас.
— Вы?
— И если это будет в моих силах, дам вам те необходимые сведения, за которыми вы пришли.
Возникла щекотливая ситуация: возможно, это случай, которого Редон ждал и на который надеялся. Как не использовать его! А вдруг репортер действительно получит столь необходимые данные?
— Послушайте, — медленно произнес француз, — я вас совсем не знаю… Почему я должен доверять вам? Но тем не менее что-то подсказывает мне, что вы не обманете… Дайте мне вашу руку.
И Поль протянул свою Бан-Таю. Тот без колебаний вложил свои пальцы в его ладонь.
Если бы японец был предателем, его кисть наверняка бы дрогнула под проницательным взглядом Редона.
— Я верю вам, — коротко сказал француз, — идемте! Через секунду двое мужчин покинули суету главной улицы и свернули в переулок, а затем, сделав еще два или три поворота в полной темноте, — Бан-Тай прекрасно ориентировался, — остановились перед бамбуковой дверью. Хозяин вошел первым, гость последовал за ним. Оба оказались в маленьком, посыпанном песком дворике, по краям которого росли карликовые деревья, как это обычно принято у японцев. Пройдя через дворик, мужчины поднялись по ступенькам. Капитан вставил ключ в замок и, войдя в дом, первым делом зажег свет. Свечи вспыхнули сначала в первой комнате, служившей скорее всего прихожей, затем во второй, похожей на французскую курительную комнату. Жестом японец пригласил гостя сесть. А сам, удостоверившись, что все хорошо заперто и закрыто, снял каскетку с галунами и, повесив ее на вешалку, надел на голову берет. Затем снял со стены висевшие на специальном приспособлении курительные трубки. Одну, старую обкуренную, хозяин взял себе, а другую, поновее, протянул Редону и просто предложил:
— Что, если мы покурим?
Из-под берета парижских студентов на француза смотрели узкие умные черные глаза.
— Вы удивлены, молодой человек? Учитесь не удивляться ничему… Да, да, посмотрите хорошенько на меня: я действительно капитан Бан-Тай из третьей роты четырнадцатой линии, в настоящее время на пенсии. Когда-то я был студентом медицинского факультета в Париже и жил в доме номер семнадцать по улице Серпанте. Там я немало денег оставил в таверне[68] «Пантеон»…[69] Вы уже начинаете мне верить?
— Да, конечно, вы ведь почти мой соотечественник! Но какую же роль вы играли в суде? Зачем заставили меня предстать перед трибуналом?
— По-моему, вы ненаблюдательны. Вы забыли, что, во-первых, я вмешался в тот момент, когда вашего слугу Буль-де-Сона чуть было не разорвала толпа, во-вторых, я был не один, а с маленьким злобным лейтенантом, который, без сомнения, первым проломил бы вам голову без суда и следствия. Я вынужден был отправиться за вами в казематы, но, если бы я хоть одним жестом, одним неосторожным словом выдал бы свое расположение к вам, толпа мгновенно переломала бы вам кости.
— Вы старались выиграть время? И благодаря суровому виду вам это удалось…
— Да, правильно… Еще хочу заметить, что я абсолютно не знал, почему и за что вас задержали… И должен признаться, когда мне стало известно, что дело связано со шпионажем, у меня возникло большое желание оставить вас.
— Абсурдное обвинение, ложное по всем пунктам.
— Как я должен был об этом догадаться? Мне необходимо было сначала услышать все «за» и «против», прежде чем сделать вывод.
— Согласен. И все же вы защищали нас в суде.
— Оказалось непросто, поверьте, чтобы вас и юношу не передали тотчас команде, назначенной для расстрела. К счастью, мне удалось их немного напугать той ответственностью, которую они берут на себя, убив двух французов, и убедить их не приводить приговор в исполнение, пока он не будет подписан главнокомандующим.
— Вы здорово придумали! К тому же мы выиграли целые сутки!
— Чем вы и воспользовались, признайтесь!
— Мы бежали…
— Убив двух солдат и одного младшего офицера… Вы склонили к дезертирству начальника тюрьмы и вдобавок увели его с собой. Что и говорить, неплохо поработали!
— Да уж, мне тоже кажется, неплохо…
— Конечно! Знали бы вы, что сделал в это время капитан Бан-Тай-Сан, старый парижский студент? Я пошел к главнокомандующему, изложил ему суть дела, и он согласился лично вас допросить. Генерал — человек очень умный, вы были бы освобождены. Тогда как, если вас задержат сейчас, никто не сможет вас спасти, ваше дело — труба…
— Черт! Значит, не надо попадаться! Но ведь в Мукдене никто, кроме вас, меня не знает, значит…
— Значит что?
— Раз вы вытащили меня однажды, не продадите и во второй раз, и мы откроем счет.
Капитан весело рассмеялся.
— Уж не считаете ли вы, что я проведу остаток дней, спасая вашу жизнь… Что, мне больше делать нечего?
По мере того как французская речь японца, некогда говорившего весьма бегло на Бульмише[70], набирала силу, лицо становилось все добрее.
— Подождите, надо кое-что уточнить, — произнес он и исчез в другой комнате.
Затем появился, неся бутылку и два бокала.
— Это старое бургундское[71], настоящее, вы сможете оценить.
Капитан наполнил бокалы.
— Попробуйте, — произнес японец, — надеюсь, оно развяжет ваш язык. Я хочу, чтобы вы ответили мне, наконец, на один вопрос: «Что же вы здесь забыли?»
— Честное слово! — Редон, чокаясь с хозяином дома. — Вы мне нравитесь, вы производите впечатление отважного и честного человека, и я все расскажу.
И репортер откровенно поведал о том, что с ними случилось, как они бежали, как оказались в некрополе маньчжурских императоров…
— Вам повезло, — перебил его японец, — если бы вы попали в руки этих безумцев, то непосредственно познакомились бы с искусством палачей.
— Славу Богу, нам удалось этого избежать. Но мы далеки от благополучного исхода, так как другое несчастье обрушилось на наши головы. Именно поэтому я и решился на опасное возвращение в этот малогостеприимный для меня город Мукден…
Обезумевший от горя отец сначала не мог думать ни о чем. Через некоторое время он вспомнил о настоятельной просьбе Райкара, об угрозах в случае отказа. Однако последние два месяца бандит не появлялся, и старый тюремный охранник подумал было, что тот отказался от своих планов. Пьеко сказал, что сестра жаловалась ему на бесконечные преследования Райкара.
— Это безусловно он, злодей Райкар, похитил мою сестру, — сказал мальчик. — О! Прошу вас, вы храбрые и сильные мужчины, помогите нам найти ее и спасти.
Да, но куда идти? В какую сторону отправиться на поиски? Ведя кочевой образ жизни, разбойники не останавливались более двух дней в одном месте.
Горе Туанг-Ки не знало границ. Старый солдат, перенесший столько страданий и несчастий, не плакал, не кричал, он просто весь обмяк и потерял интерес к жизни. Тогда Поль Редон принял решение, о котором не поведал никому, даже своему верному помощнику Буль-де-Сону.
— Дружище, — обратился репортер к юноше, — прежде чем мы отправимся на поиски этого мерзавца, я хочу вернуться в Мукден.
— Но, патрон! Вы забыли, что нас приговорили к смерти?
— Нет, нет, я ничего не забыл… А главное, я не забыл, что Туанг-Ки, Пьеко и Янка рисковали жизнью, чтобы спасти нас. Мне кажется, что в городе жители лучше осведомлены о злодеяниях этих проходимцев, и возможно, им даже известно, где скрываются мерзавцы. Я хочу это узнать. Похожу, поспрашиваю, соберу сведения и тогда пойдем прямо к цели и найдем их логово. Подумай, наша любимая Янка, дорогая Роза Мукдена в опасности, и только мы одни можем ее освободить. Она надеется на нас, ждет нас, произнося в молитвах наши имена.
— О, бедное дитя! Возможно, ее уже нет в живых!
— Нет, нет, сто раз нет! Я видел ее глаза, она девушка решительная, энергичная… Она доказала нам это… Я предчувствую, что мы вовремя придем ей на помощь. Разреши мне скорее уйти, нельзя терять ни минуты. Я вернусь еще до ночи, вот увидишь, и тогда мы решим, как действовать.
В этот момент появился Вуонг-Тай.
— Брат мой, мне необходимо с тобой поговорить.
— Я в твоем распоряжении, только прошу побыстрее. Мне надо кое-что сделать, я тороплюсь.
— Хорошо, буду краток.
У корейца был почти величественный вид из-за белой повязки на голове, напоминавшей царский венец. Редон знаком велел Буль-де-Сону удалиться.
— Ну вот, — произнес француз, обращаясь к Вуонг-Таю, — теперь, когда мы остались одни, я готов тебя выслушать.
— Брат мой, — серьезно произнес кореец, — веришь ли ты, что некоторые люди получают от Судьбы приказы, которые они не могут, не должны игнорировать?
— То, что ты называешь Судьбой, для меня означает Совесть… Да, существуют обязательства, которыми человек не может пренебречь.
— Хорошо. В силу одного из таких обязательств, которое выше меня, которое настолько могущественно, что диктует мне свои условия и ведет меня к цели, так вот в силу моего долга я пришел к тебе с болью в сердце и с огнем в душе сказать: брат, нам необходимо расстаться.
Репортер вздрогнул. Все это, по правде говоря, смахивало на предательство. Разве не он с друзьями спас жизнь корейцев, которые наверняка не справились бы с неприятелем и все погибли бы!
— Дружище! — Вуонг-Тай с несвойственным ему волнением, и лицо его вдруг озарилось догадкой. — Я понял, ты считаешь меня неблагодарным, ты думаешь, я забыл о своих обещаниях… Нет, конечно же нет, я никогда тебя не забуду, ты спас не просто людей, ты спас народ!
Поль Редон с интересом наблюдал за изменениями, происходившими с его знакомым. Глаза корейца светились, а легкое волнение очень шло ему.
— Продолжай, — сказал репортер.
— Знаешь ли ты, что такое, когда твой народ отдают иностранным завоевателям? Знаешь ли ты, что значит не иметь родины? Я человек без отечества! Я едва осмеливаюсь вспоминать наши завоевания, наши победы. У меня две матери, одна та, что дала мне жизнь, ее убили, а другая та, что хранит прах моих предков, ее сейчас убивают… А теперь, послушай, что я тебе скажу. По всей Маньчжурии и на границах с Кореей, в деревнях и городах от Сеула до Чемульпо[67], в разных местах живут люди, готовые на все, чтобы спасти родину. Они дали мне небольшую передышку, небольшие каникулы, которые вот-вот должны закончиться. Они ждут меня, рассчитывают на меня. Если я не сдержу слова, которое дал им, они способны — о, я их хорошо знаю, — они способны на все, на любую фатальную неосторожность… Подчиняясь только злобе, они поднимутся и пойдут Бог знает куда, слушая лишь голос безумцев, которые приведут их к резне. Я говорю не из гордости, но только я могу направить их действия в нужное русло, только я могу привести их к победе. Я задержался настолько, насколько это было возможно. Я надеялся тебе помочь и спасти несчастную девушку, чья судьба меня очень беспокоит. Но сейчас у меня нет больше ни единого часа, ни единой минуты. Мое дело ждет, зовет меня. Я вынужден забыть долг перед тобой. Вот и все, что я хотел тебе сказать. Прости меня, брат! Я верю, у тебя прекрасная душа, открытая великим мыслям… Знаешь ли ты чувство сильнее, чем любовь к родине?
Редон больше не сопротивлялся. Француз лучше, чем кто-либо другой, понимал, что такое родина и долг перед ней.
— Друг мой, — ответил он, — не будем более спорить. Иди!
— Благодарю, — кивнул головой кореец. — Кто знает, встретимся ли мы еще когда-нибудь. Разреши мне выразить мое уважение к тебе и твоей стране. Для меня ты более не чужестранец. Можно, я обниму тебя на прощание?..
Редон протянул руки, и мужчины обнялись. Затем Вуонг-Тай решительно повернулся и побежал к своим товарищам. Редон же позвал Буль-де-Сона, и тот незамедлительно появился.
— Как ты думаешь, на каком расстоянии от Мукдена мы находимся? — репортер.
— Хм, трудно сказать. Не очень далеко, во всяком случае… Если выйти на дорогу из Ляодес-Тунга и идти по ней в нужном направлении, думаю, это займет часа два или три…
— Я тоже так думаю. Я оставляю тебя с Пьеко и несчастным стариком. Он, похоже, совершенно убит горем. Пожалуйста, не предпринимай ничего без меня. Необходимо, чтобы я непременно нашел вас здесь. Если же все-таки придется уйти, сделайте отметки на деревьях, только так, чтобы я смог их увидеть.
— Хорошо, патрон. Лучше бы, конечно, вы вернулись.
Редон отправился в Мукден. Что он собирался там делать? По правде говоря, он и сам не очень-то четко это себе представлял. В такой глуши, куда шел отважный француз на поиски Янки, возможно, он и не встретит никого, к кому можно будет обратиться. Мукден был слишком опасным городом — журналист испытал это на собственной шкуре, — но город притягивал его. Чего бояться в конце концов? Его никто там не знает, кроме арестовавшего их офицера и нескольких солдат, которые едва ли его заметили, да судей трибунала, которые вряд ли запомнили его лицо из-за полумрака, царившего в зале заседаний. У журналиста были все шансы незаметно пройти в город. Но что он хотел получить там? Карту местности да какие-нибудь сведения о бандитском логове — разве это так уж трудно?
Француз все шел и шел, вспоминая молодые годы. Через два часа он оказался как раз в том месте, где разыгралась ужасная трагедия и их взяли в плен. А вот и стена некрополя, дальше — крепость, откуда им удалось бежать. Участок мог быть опасен! Но нет, старая башня оставалась безразличной, безмолвной и конечно же необитаемой.
Редон почувствовал облегчение. Появилась надежда. Не могло же так быть, в конце концов, чтобы ему не удалось найти хоть какую-нибудь зацепку, которая навела бы его на бандитов. Репортер зашагал быстрее. Вскоре появились каменные стены, окружавшие пригород. Задержат ли его при входе? Но почему, собственно? Костюм француза за долгое время скитаний претерпел некоторые изменения и потерял свою элегантность и лоск. Внешность давно перестала быть привлекательной: на голове серый шарф, частично прикрывающий лицо, редкая борода начала пробиваться на давно не бритом подбородке. Поль и сам узнал бы себя с трудом.
Что ж, шанс у него определенно есть, и репортер, решительно отворив ворота, оказался под аркой, выходившей в пригород.
Смешавшись с толпой, он почувствовал себя в безопасности. Толкая и пихая друг друга, люди сновали в разные стороны. В основном это были торговцы, предлагавшие свой жалкий съестной товар.
Вскоре вторая стена преградила ему путь. Перед ней стояли часовые. Возможно, с ними придется переговорить.
К счастью, досмотр не был слишком суровым. Француз не продумал сколько-нибудь точного плана и надеялся лишь на удачу. Наконец он попал на центральную улицу Мукдена. Никому и в голову не могло прийти, что один из беглецов осмелился вернуться сюда на свой страх и риск.
Город уже принял свой обычный облик: многочисленные фонари ярко освещали центральную улицу с великолепными полукитайскими-полуевропейскими зданиями.
Редон осмелел: никто из толпы не обращал внимания на высокого мужчину, решительно шагавшего по дороге и с любопытством озиравшегося вокруг, если бы вдруг француза не заметили…
Мюзик-холл стоял освещенный разноцветными огнями и афишами, притягивающими разнообразием и обещающими все виды развлечений — музыку, танцы, акробатические номера и танцующих балерин с пленительными улыбками. Вот там он и найдет то, что нужно. Вперед!
— Господин Поль Редон, минутку, пожалуйста!
Чья-то рука опустилась на плечо репортера, и он услышал сухой хрипловатый голос, показавшийся ему знакомым. Где же он мог его слышать? Француз на мгновение замер, затем резко развернулся, приготовившись к самому худшему. И тут же узнал человека, одетого в гражданский плащ и в каскетку с золотыми галунами. Им оказался капитан Бан-Тай-Сан, что сопровождал пленников до зала суда.
Не повезло! И надо же было встретиться именно с тем, кто знал Редона лучше других, защищал его перед судьями трибунала и кто конечно же слышал о смертном приговоре. Да, это был именно он, тот самый капитан с усами дикого кота и маленькими глазками, взгляд которых пронизывал насквозь.
Репортер посмотрел японцу прямо в глаза и отчетливо произнес:
— Это действительно я, живой и невредимый! Что вам угодно?
— Что вы здесь делаете?
— Могу ответить только, что вас это не касается.
— Разве вы не приговорены к смертной казни?
— Черт возьми!
— И нужно было лишь отдать приказ, чтобы исполнить приговор…
— Но прежде, чем вы это сделаете, я вас задушу!
— Как только вы протянете ко мне руки, я продырявлю вам грудь. — И японец достал револьвер.
— Хорошо, — примирительно сказал Редон, — это вопрос скорости. Давайте лучше поговорим. Мне кажется, вы неплохо владеете французским?
— Да, понимаю немного… Но прежде, прошу вас, ответьте мне на один вопрос. Вас приговорили к смерти, вы благополучно сбежали, хоть с трудом, но это я понимаю, но почему, черт побери, вы вернулись сюда, рискуя жизнью, будь вы хоть трижды француз?
— Потому что мне необходимо было сюда попасть во что бы то ни стало, мне нужны кое-какие сведения, вот и все.
Разговор проходил очень быстро и практически шепотом.
— Какие сведения?
— Вы слишком любопытны!
Репортер отвечал спокойным непринужденным тоном, и можно было подумать, что он чувствует себя вполне в своей тарелке и совсем забыл о смертельной опасности.
Бан-Тай на мгновение замолчал, а потом спросил:
— Хотите пойти со мной?
— Как бы не так! Чтобы вы снова отвели меня в трибунал?..
— Нет, я спасу вас.
— Вы?
— И если это будет в моих силах, дам вам те необходимые сведения, за которыми вы пришли.
Возникла щекотливая ситуация: возможно, это случай, которого Редон ждал и на который надеялся. Как не использовать его! А вдруг репортер действительно получит столь необходимые данные?
— Послушайте, — медленно произнес француз, — я вас совсем не знаю… Почему я должен доверять вам? Но тем не менее что-то подсказывает мне, что вы не обманете… Дайте мне вашу руку.
И Поль протянул свою Бан-Таю. Тот без колебаний вложил свои пальцы в его ладонь.
Если бы японец был предателем, его кисть наверняка бы дрогнула под проницательным взглядом Редона.
— Я верю вам, — коротко сказал француз, — идемте! Через секунду двое мужчин покинули суету главной улицы и свернули в переулок, а затем, сделав еще два или три поворота в полной темноте, — Бан-Тай прекрасно ориентировался, — остановились перед бамбуковой дверью. Хозяин вошел первым, гость последовал за ним. Оба оказались в маленьком, посыпанном песком дворике, по краям которого росли карликовые деревья, как это обычно принято у японцев. Пройдя через дворик, мужчины поднялись по ступенькам. Капитан вставил ключ в замок и, войдя в дом, первым делом зажег свет. Свечи вспыхнули сначала в первой комнате, служившей скорее всего прихожей, затем во второй, похожей на французскую курительную комнату. Жестом японец пригласил гостя сесть. А сам, удостоверившись, что все хорошо заперто и закрыто, снял каскетку с галунами и, повесив ее на вешалку, надел на голову берет. Затем снял со стены висевшие на специальном приспособлении курительные трубки. Одну, старую обкуренную, хозяин взял себе, а другую, поновее, протянул Редону и просто предложил:
— Что, если мы покурим?
Из-под берета парижских студентов на француза смотрели узкие умные черные глаза.
— Вы удивлены, молодой человек? Учитесь не удивляться ничему… Да, да, посмотрите хорошенько на меня: я действительно капитан Бан-Тай из третьей роты четырнадцатой линии, в настоящее время на пенсии. Когда-то я был студентом медицинского факультета в Париже и жил в доме номер семнадцать по улице Серпанте. Там я немало денег оставил в таверне[68] «Пантеон»…[69] Вы уже начинаете мне верить?
— Да, конечно, вы ведь почти мой соотечественник! Но какую же роль вы играли в суде? Зачем заставили меня предстать перед трибуналом?
— По-моему, вы ненаблюдательны. Вы забыли, что, во-первых, я вмешался в тот момент, когда вашего слугу Буль-де-Сона чуть было не разорвала толпа, во-вторых, я был не один, а с маленьким злобным лейтенантом, который, без сомнения, первым проломил бы вам голову без суда и следствия. Я вынужден был отправиться за вами в казематы, но, если бы я хоть одним жестом, одним неосторожным словом выдал бы свое расположение к вам, толпа мгновенно переломала бы вам кости.
— Вы старались выиграть время? И благодаря суровому виду вам это удалось…
— Да, правильно… Еще хочу заметить, что я абсолютно не знал, почему и за что вас задержали… И должен признаться, когда мне стало известно, что дело связано со шпионажем, у меня возникло большое желание оставить вас.
— Абсурдное обвинение, ложное по всем пунктам.
— Как я должен был об этом догадаться? Мне необходимо было сначала услышать все «за» и «против», прежде чем сделать вывод.
— Согласен. И все же вы защищали нас в суде.
— Оказалось непросто, поверьте, чтобы вас и юношу не передали тотчас команде, назначенной для расстрела. К счастью, мне удалось их немного напугать той ответственностью, которую они берут на себя, убив двух французов, и убедить их не приводить приговор в исполнение, пока он не будет подписан главнокомандующим.
— Вы здорово придумали! К тому же мы выиграли целые сутки!
— Чем вы и воспользовались, признайтесь!
— Мы бежали…
— Убив двух солдат и одного младшего офицера… Вы склонили к дезертирству начальника тюрьмы и вдобавок увели его с собой. Что и говорить, неплохо поработали!
— Да уж, мне тоже кажется, неплохо…
— Конечно! Знали бы вы, что сделал в это время капитан Бан-Тай-Сан, старый парижский студент? Я пошел к главнокомандующему, изложил ему суть дела, и он согласился лично вас допросить. Генерал — человек очень умный, вы были бы освобождены. Тогда как, если вас задержат сейчас, никто не сможет вас спасти, ваше дело — труба…
— Черт! Значит, не надо попадаться! Но ведь в Мукдене никто, кроме вас, меня не знает, значит…
— Значит что?
— Раз вы вытащили меня однажды, не продадите и во второй раз, и мы откроем счет.
Капитан весело рассмеялся.
— Уж не считаете ли вы, что я проведу остаток дней, спасая вашу жизнь… Что, мне больше делать нечего?
По мере того как французская речь японца, некогда говорившего весьма бегло на Бульмише[70], набирала силу, лицо становилось все добрее.
— Подождите, надо кое-что уточнить, — произнес он и исчез в другой комнате.
Затем появился, неся бутылку и два бокала.
— Это старое бургундское[71], настоящее, вы сможете оценить.
Капитан наполнил бокалы.
— Попробуйте, — произнес японец, — надеюсь, оно развяжет ваш язык. Я хочу, чтобы вы ответили мне, наконец, на один вопрос: «Что же вы здесь забыли?»
— Честное слово! — Редон, чокаясь с хозяином дома. — Вы мне нравитесь, вы производите впечатление отважного и честного человека, и я все расскажу.
И репортер откровенно поведал о том, что с ними случилось, как они бежали, как оказались в некрополе маньчжурских императоров…
— Вам повезло, — перебил его японец, — если бы вы попали в руки этих безумцев, то непосредственно познакомились бы с искусством палачей.
— Славу Богу, нам удалось этого избежать. Но мы далеки от благополучного исхода, так как другое несчастье обрушилось на наши головы. Именно поэтому я и решился на опасное возвращение в этот малогостеприимный для меня город Мукден…