Страница:
Да, завтра утром, на восходе солнца, должно было состояться открытие сезона. Люди радовались этому не меньше собак — ведь в Босе, местности, изобилующей куропатками, хороший стрелок может показать все свое искусство.
У станции гостей дожидался громадный шарабанnote 11, запряженный парой крепких першероновnote 12. Охотники уселись в него вместе с собаками, возница в блузе хлопнул бичом — и тяжелый экипаж покатился.
Дорогой парижане весело беседовали. Шесть километров от станции до деревеньки С. пролетели совершенно незаметно. Кучер, краснощекий парень из местных, сообщил, что уже лет девять, с самой войны, не было в их краях такого обилия куропаток и зайцев. В прошлую среду он обходил вместе с хозяином имение и видел более сотни стай, а крестьяне говорили, что в действительности их втрое больше.
Охотники предвкушали богатую добычу. В большом возбуждении, они подъехали к ухоженному домику и остановились у крыльца.
Строение было совершенно простым, без всяких архитектурных претензий, но просторное, уютное и чрезвычайно комфортабельно обставленное.
Услышав стук экипажа, из гамака, висевшего под липами, поднялся владелец усадьбы — здоровяк лет тридцати пяти.
— Андре! Андре Бреванн! Здравствуйте, Андре!
Гости шумно приветствовали хозяина, а собаки с громким лаем стали носиться по клумбам и грядам. Всюду слышался смех, шутки, компания подобралась сугубо мужская, следовательно, все церемонии были отброшены.
Бреванн, одетый в синюю фланелевую блузу, полотняные штаны и высокие сапоги из желтой кожи, имел вид довольно простецкий, как бы говоря: «Не взыщите, каков есть».
К приезду гостей подали обед, походный и в то же время изысканный. Готовила его Софи, великолепная стряпуха, знающая свое дело.
Суп стоял уже на столе, а все прочее жарилось, варилось, пеклось, кипело и томилось, дожидаясь своей очереди.
— Прошу, господа! Пожалуйте за стол!
Гости расположились в просторной столовой со стенами, увешанными диковинными трофеями, добытыми хозяином во всех пяти частях света.
Парижане, приехавшие поохотиться на каких-то куропаток, стали восторгаться бивнями слонов, рогами лосей, карибуnote 13, буйволов, антилоп, носорогов, кожей ящериц, шкурами львов, тигров, леопардов, чучелами гигантских и крошечных птиц, одеждой и утварью дикарей, разными амулетами, украшенными веслами и оружием. Этот интерьер создавал в доме особую атмосферу.
Не будем подробно описывать вкусный обед и передавать разговоры охотников. За столом компания просидела больше трех часов. У Андре Бреванна был винный погреб, доставшийся от дяди-миллионера, крупного судовладельца и большого гастронома. Разумеется, он ничего не пожалел для гостей, и когда те стали расходиться, прощаясь: «До завтра», кто-то сказал:
— Завтра! Да ведь это уже сегодня.
В семь часов утра, в урочный час, все были снова в сборе, хотя и чувствовали себя невыспавшимися. Наскоро закусив легким завтраком, восемь охотников весело рассыпались по равнине, при каждом был егерь, имевший запас патронов.
Андре накануне за обедом обещал:
— Дичи так много, что будете стрелять почти без перерыва.
И вот прошло полчаса. Друзья усердно прочесывали лес, но странно: не раздавалось ни одного выстрела, не взлетало ни одной куропатки.
Владелец усадьбы не знал, что и думать.
Прошел час — ничего, — если не считать нескольких стаек перепелок. По ним, конечно, били. Но где же обещанная пропасть дичи?
Оказалось, что она исчезла дня три назад. Владения Бреванна подверглись нашествию браконьеров, истребивших всю живность. Преступники нагрянули шайкой и переловили куропаток сетью — протянули ее над долиной и в два приема заполучили не меньше трех тысяч птиц.
Гостеприимный хозяин положительно не знал, чем утешить своих гостей, уж очень им не хотелось записываться в горе-охотники.
Завтрак был назначен в половине двенадцатого, но уже в десять часов неудачники вернулись в дом, принеся с собой всего лишь одну куропатку, зайца, трех перепелок и штук сорок жаворонков. Настроение было испорчено безвозвратно. Самому Бреванну вообще ни разу не довелось выстрелить. Чтобы как-то скрасить ситуацию, он прибегнул к очень верному средству — угостил друзей лучшими винами из своего погреба и многочисленными кушаньями, изумительно приготовленными поварихой Софи, превзошедшей в этот раз саму себя. Расположение духа у присутствующих улучшилось, головы разгорячились, беседа приобрела совсем иной характер.
Наши «охотники за воробьями» внезапно воспылали страстью к путешествиям. В своих фантазиях они пускались переплывать океаны, проходили сквозь джунгли, прерии и девственные леса, убивали бизонов, истребляли тигров, стреляли львов и сокрушали слонов. Ничто не могло устоять перед их отвагой и удалью.
Путешествие в мечтах оказалось сколь увлекательным, столь и безопасным, ведь совершалось оно, не выходя из уютной столовой. А уж насколько интереснее было слушать Андре, с жаром рассказывавшего про удивительные страны, в которых он побывал!
Каждый воображал себя героем того или иного приключения, описанного бывалым охотником. Временами слышались восклицания:
— Браво! Я бы тоже так сделал! Какой вы счастливец, Бреванн: вам удалось объехать весь свет.
— А вам кто мешает, — спокойно замечал тот, — людям со средствами, холостякам и любителям охоты? Неужели вы так привязаны к нормандским равнинам и пикардийским болотамnote 14, что уже и прожить без них не можете?
— Вовсе нет! — возражали наэлектризованные друзья.
— Так за чем же дело стало? Вам нравятся мои трофеи? Прекрасно! Так поезжайте добывать такие же; по крайней мере, встряхнетесь, наберетесь впечатлений, испытаете здоровое волнение. Пережитые тревоги заставят потом сильнее почувствовать прелесть домашнего очага.
— Все это так, — вмешался вдруг один из молодых людей. — Желание есть, за деньгами дело не станет, нужно найти лишь повод и руководителя. Впрочем, первое сделать просто, но вот кто бы мог нас возглавить?
— Правильно ли я понял? — уточнил Андре. — Вы хотите сказать, что, не будучи опытным путешественником, боитесь столкнуться с затруднениями, не имеющими прямого отношения к охоте. Так?
— Совершенно верно. Ведь, ясное же дело, нельзя сесть на первый попавшийся пароход, приехать, куда Бог послал, выйти на берег и пуститься на охоту. Ведь существуют тысячи вещей, которые нужно заранее обдумать и приготовить. Смешно и опасно действовать очертя голову.
— Это правильно.
— Наконец, путешествовать и охотиться одному. Бывают минуты, когда одиночество непереносимо. Я бы предпочел поехать компанией.
— О да! Точно! .. Компанией гораздо лучше!
— В таком случае остается только вопрос руководства.
— Вот именно.
— Так что, если б нашелся бывалый человек, который бы вас сплотил, предложив знания и опыт, вы бы с ним поехали?
— С восторгом!
— Только уговор: чтоб уж дичь была непременно.
— На этот счет будьте спокойны. Он заведет вас туда, где сетей не ставят, где не встретить дичи просто нельзя. Правда, и там есть браконьеры, но только другого сорта.
— Кто же этот человек?
— Если угодно — я.
— Здорово! А мы думали, дружище, вы решили больше не путешествовать.
— Пять минут назад я и сам так думал.
— А теперь, спустя пять минут?
— А теперь решил поехать с вами и угостить такой охотой! .. Сказать правду, я даже обязан это сделать.
— Серьезно, Бреванн?
— Разумеется.
— Знаете что, вы удивительный человек.
— Ничуть. Я только быстро принимаю решения.
Как раз в эту минуту громко хлопнули пробки нескольких бутылок с красными этикетками и просмоленными головками.
Искрясь и пенясь, разлилась по бокалам дивная влага шампанского «Монополь»! Настроение достигло наивысшей точки.
— Итак, — заговорил хозяин, подняв бокал, — мы едем охотиться. Договорились?
— Все едем! .. Все! .. И чем скорее, тем лучше.
— Чтобы приготовиться как следует, мне понадобятся два месяца.
— Так долго?
— Два месяца — долго? Да ведь нужно корабль подыскать, приспособить его для нашей цели, починить, если потребуется, опробовать ход, экипаж подобрать! Еще — заказать оружие и снаряжение безукоризненного качества! Через пару дней я дам вам полный список всего необходимого. Тогда сами увидите, два месяца — минимум, который нужен на подготовку экспедиции. Ведь она продлится месяцев десять, а то и год.
— Ну, хорошо. Два месяца так два месяца. Но не дольше!
— Дня не просрочу. Теперь — несколько слов о расходах.
— Об этом можно не беспокоиться.
— Напрасно. Это очень важно. Полагаю, что по двадцати пяти тысяч с каждого будет вполне достаточно.
— А корабль?
— Я куплю его для себя — давно собираюсь завести яхту, вот мы ее и испробуем.
— Когда же вы думаете начать приготовления?
— Немедленно, с этой же минуты. Нашу сегодняшнюю охоту следует считать оконченной. Через час еду в Париж. Если желаете остаться — располагайтесь как дома. Здесь все к вашим услугам, от погреба до чердака.
— Нет, спасибо. Мы тоже поедем.
— Как угодно. Завтра вечером я буду в Гавреnote 15, а послезавтра — получите от меня подробные наставления о необходимых покупках.
— Для себя вы что приобретете?
— Мне не нужно ничего. Я в любой момент готов выехать. Сегодня первое сентября. Сбор тридцать первого октября в Гавре, в гостинице «Фраскатти». Опоздавших не дожидаемся. Утром первого ноября яхта разведет пары — все должны быть на борту. Час отплытия будет зависеть от прилива.
— А куда же мы направимся?
— Решим по выходе в море. Можно начать с южной Африки, оттуда двинуться в Индию, в Индо-Китай, затем в Океанию. Впрочем, еще рано говорить об этом. Друзья, выпьем за наше путешествие и в особенности за твердость вашего намерения. Dixi! note 16
ГЛАВА 4
Бреванн и его гости, в восторге от того, что им предстоит экспедиция чуть не по всему белому свету, сели в поезд, проходивший в четыре часа дня через Монервиль, и отправились в Париж.
Веселые пассажиры уже представляли себе неведомые земли и увлекательную охоту.
Дорога заняла два часа.
Андре, радуясь решительному настроению друзей, крепко пожал им всем руку при выходе из вагона и простился. Затем он взял извозчика, сказал ему на ухо несколько слов, и фиакрnote 17 быстро покатился по парижским мостовым, обгоняя другие экипажи.
От Орлеанского вокзала ровно за три четверти часа Бреванн добрался до улицы Лепик и остановился у дома номер двенадцать с уединенным павильоном в глубине прелестного сада. По усыпанным песком дорожкам он пересек цветник, отворил двустворчатую входную дверь и очутился в большой комнате, служившей хозяину, по всей вероятности, и рабочим кабинетом, и мастерской.
Посетитель, чувствовалось, был хорошо знаком с ней, поэтому не обратил внимания на обстановку, которая состояла из совершенно не сочетавшихся предметов: двух громадных библиотечных шкафов, набитых книгами, большой черной доски, исчерченной геометрическими фигурами и алгебраическими формулами — решалась, по-видимому, задача по механике,
— на стене висела карта земных полушарий и множество каких-то странных деревянных и гипсовых моделей инструментов. Направо стоял верстак из вязового дерева, самоточка и целый набор слесарно-механических инструментов. Наверху висела клетка со скворцом. Напротив верстака находился большой дубовый письменный стол, заваленный бумагами и разными папками, набросанными одна на другую. На глаза то и дело попадались экзотические безделушки, шкуры животных, трофейные ружья, абордажные сабли и салакко, а напротив дверей эффектно смотрелся портрет самого Андре Бреванна в натуральную величину.
Звонок, прикрепленный ко входной двери, пронзительно зазвенел. Скворец прекратил свою болтовню и стал подражать металлическим трелям. Из большой плетеной корзины вылезла, махая хвостом, некрасивая собака с облезлой шерстью, но с живым и добрым взглядом, и своим влажным носом, черным, как трюфель, дотронулась до руки вошедшего гостя.
Отворилась боковая дверь, и молодой человек в синей блузе, как у гостя, воскликнул:
— Господин Андре! Вы! .. Как замечательно!
Во всем облике юноши сразу чувствовался настоящий парижанин, веселый даже в самые серьезные минуты.
— Здравствуйте, Фрике. — Андре крепко пожал руку друга.
— Какой добрый ветер занес вас ко мне?
— Очень странное приключение, честное слово.
— Не может быть! Наши приключения давно окончены… Ах да! Сегодня должен был открыться сезон охоты.
— Вот тут и начинается то, что может увести нас с тобой очень далеко.
— Ну, не страшно. Мы у черта на рогах уже побывали.
— И опять, пожалуй, отправимся туда.
— Что ж, я готов. Предстоит постранствовать?
— Месяцев восемь или десять.
— А когда отправляться?
— Мне и тебе — завтра.
— Стало быть, будут и другие?
— Вечером расскажу все подробно.
— Тогда не разделите ли со мною трапезу?
— Разумеется. Но только наперед говорю: я очень основательно позавтракал. Расскажи лучше. Как твои работы?
— Три дня назад закончил механический промыватель. Действует превосходно. Могу ручаться, что при промывке не будет пропадать ни малейшей частички золота. Амальгаматорnote 18 тоже готов. Я снабдил его аппаратом, устраняющим кражу золота и ртути.
— Молодчина!
— Кроме того, докончил вашу модель металлического патрона, соединяемого с капсюлем пистонного ружья. Вот она.
— Превосходно! А ты патент на себя выправил?
— Как же я это сделаю? Ведь изобретатель — вы.
— Не говори глупостей. Патент для тебя — деньги, понимаешь? И если даже у меня есть какие-нибудь права на эту штуку, я уступаю их тебе — и точка. А теперь изволь выслушать: завтра в восемь часов вечера — выедешь в Брестnote 19.
— Ладно.
— Там мы найдем на один год, с пятнадцатого сентября, десять патентованных матросов, корабельного повара и юнгу.
— Раз вы посылаете меня в Брест, значит, хотите, чтобы матросами были исключительно бретонцыnote 20, не иначе?
— Разумеется. Потом наймем двух машинистов и двух кочегаров, двух гребцов для лодок, суперкаргоnote 21, канонира, рулевого и боцмана. Капитана, помощника метрдотеля и повара для пассажиров я поищу сам.
— Все?
— Пока все. Выбирай людей надежных, безупречных. Скажи, что они будут плавать на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, требует железной дисциплины. Собраться надо в Гавре через две недели. Я желаю как можно скорее иметь команду под руками. Размер жалованья определишь сам. Знаю, ты выкажешь надлежащую щедрость без излишества. По окончании плавания каждому будет, кроме того, вручена награда, смотря по его заслугам.
— Теперь все?
— Все. Надеюсь, выедешь сейчас же? Или есть задержки?
— Задержки? Что вы, господин Андре! Какие у меня могут быть задержки? Я вольная птица.
— Пожалуйте кушать, господа, — сказала, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская «одна прислуга».
— Сейчас идем, мадам Леруа. Бедняжка! Для нее будет крушением мой отъезд. Впрочем, я обеспечу ее на время нашего отсутствия — пусть коротает время в компании со скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.
Было девять часов. Молодой человек шагал с обычной раскованностью парижского фланераnote 22, не думая о том, что вечером предстоит отъезд в Брест.
Оглядывая трамваи, витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице, наслаждаясь водоворотом толпы, которая так мила всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.
Но Фрике не гулял, у него была цель — навестить друга.
Знакомых у юноши в Париже было много, но друзей только двое: Бреванн и еще один человек, живший в самом конце улицы, почти в Пантенеnote 23. Молодой человек намеревался проститься с ним перед отъездом.
Любой другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрике это даже не пришло в голову. Ему напоследок хотелось пройтись по парижскому асфальту, пробежаться по любимым улицам, надышаться воздухом великого города.
Дойдя до одной табачно-винной лавочки, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидевшей у конторки, и замер, услышав крики и брань в комнате за лавкой.
— Неудачно я пришел, — прошептал он. — У мадам Барбантон расходились нервы, а когда это случается, для моего бедного друга настает сущий ад. Такой ад, что самому Вельзевулуnote 24 сделалось бы тошно. Но все-таки зайду и пожму ему руку.
Он стукнул в дверь и отворил ее, не дождавшись положенного «Войдите».
— Имею честь кланяться, сударыня! — произнес он с особенной любезностью. — Здравствуйте, дружище Барбантон!
На эти слова быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке и трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.
— Ах, Фрике! Я очень несчастлив, дитя мое!
Дама, в ответ на приветствие, кинула косой взгляд на гостя и ответила, точно хлыстом ударила:
— Здравствуйте, сударь!
Ледяной, чтобы не сказать более, прием не смутил Фрике. Он решил храбро выдержать бурю не отступая.
— Что случилось? Что у вас тут?
— Я доведен до бешенства. Еще немного — и выйдет большой грех.
— Боже, да у вас все лицо исцарапано до крови, — воскликнул молодой человек, невольно рассмеявшись. — Вы, должно быть дрались с полудюжиной кошек?
— Нет, это все доблестная госпожа Барбантон. Вот уже целый час она пробует на мне свои когти. И кроме того, осыпает оскорблениями, позорит честь солдата, прослужившего отечеству двадцать пять лет.
— Ну, может, вы и сами немного вспылили? — заметил юноша, зная, что говорит ерунду.
— Если я и вспылил, то ведь ничего же себе не позволял, — возразил исцарапанный муж. — А мог бы!
Женщина засмеялась противным, злым смехом, от которого передернуло бы самого невозмутимого человека.
— Что бы ты мог? Ну-ка, скажи!
Тон был злобный, вызывающий.
— Несчастная! Хорошо, что я с бабами не дерусь, считая это позором, а то ведь убил бы тебя одним ударом кулака!
— Это ты-то?
— Да! Но я не для того прослужил двадцать пять лет в жандармах, чтобы самому усесться на скамью подсудимых.
— Погоди же, сейчас ты у меня запляшешь. — Она схватила его за седую бородку и стала трепать ее изо всех сил, визжа как резаная:
— Трус и подлец!
Фрике был изумлен и не понимал, во сне это или наяву. При всей своей находчивости, он растерялся, нерешительно вымолвив:
— Сударыня, до сих пор я считал наоборот — подлец и трус тот, кто бьет женщину даже тогда, когда она сто раз того заслуживает.
Но госпожу Барбантон нельзя было ничем урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося мужа за бороду, она ответила глупо и грубо:
Не лезьте с вашими рассуждениями! Очень нужно! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда — с улицы первый встречный!
Молодой человек побелел как полотно, выпрямился, устремил на нее свои стальные глаза, загоревшиеся особенным блеском, и проговорил:
— Скажи это мужчина, плохо бы ему пришлось. Но вы женщина. Я вас прощаю.
Отставному жандарму удалось наконец избавить свою бороду от мучительной трепки.
— Фрике прав, — негодовал он. — Тебя спасает, во-первых, то, что ты женщина, а во-вторых, то, что мы французы. Будь я турок, тебе бы голову отрубили за посягательство на бороду мужа, священную у мусульман.
— Шалопай! — взвизгнула госпожа Барбантон и выбежала вон, хлопнув дверью.
— Да, Фрике, милый мой товарищ, я гораздо лучше чувствовал себя у канаков. Тот день, когда нас в Австралии хотели посадить на вертел, не сравню с нынешним — было гораздо приятнее.
— Действительно, характер вашей супруги сделался еще ужаснее. Раньше был уксус, а теперь — купорос.
— И так каждый день. Не то, так другое. Последнюю неделю она изводит меня, требуя, чтобы я подмешивал воду в вино и водку. А я не желаю! Во всем ей уступил, а в этом нет. И не уступлю ни за что. Скорее всю свою торговлю к черту пошлю. Ах, если бы можно было поступить опять на службу!
— Кстати, я ведь зашел проститься.
— Уезжаешь?
— Сегодня вечером и, вероятно, на целый год.
— Счастливец!
— Вы сейчас хотели послать все к черту. Поезжайте со мной. Ведь меня увозит господин Андре.
— Господин Андре? Тысяча канаков!
— Вы же знаете, как он вас любит. Отправляйтесь с нами. Решено? Я увожу вас в Брест. Укладывайтесь, потом вместе позавтракаем, погуляем, как матросы на берегу, а вечером к восьми часам — на вокзал.
— Согласен, — энергично заявил Барбантон. — Через четверть часа буду готов.
Четверти часа не понадобилось. Уже через десять минут отставной жандарм вышел из спальни с застегнутым чемоданом, под ремни которого
был просунут длинный и твердый предмет в чехле из зеленой саржиnote 25.
Исцарапанное лицо старого служаки сияло.
Он прошел с юношей в лавку, где среди сигарных ящиков уже восседала за конторкой Элодия Лера, успевшая прийти в себя после передряги.
— Вы часто выражали желание расстаться со мной, — сказал ей слегка насмешливым тоном жандарм. — Желание это сегодня исполняется. Я уезжаю с Фрике, оставляю вам все деньги, какие есть в доме, беру только двести пятьдесят франков — пенсию за крест. Можете подавать на развод
— протестовать не буду. Надеюсь, что за время моего отсутствия примут закон, упрощающий расторжение брака. Счастливо оставаться!
— Скатертью дорога! — взвизгнула мегера, испытывая, однако, смутное беспокойство. Ей было очень не по себе, хотя она и старалась это скрыть.
— Спасибо.
Фрике тем временем насвистывал — правда, очень фальшиво, — легендарную арию господина Дюмолле, подходящую к случаю.
В тот же вечер два друга поехали на Сен-Лазарский вокзал и сели в поезд, отходящий в Брест.
ГЛАВА 5
Прошло два месяца. Наступило 31 октября. На следующий день экспедиция Бреванна и его друзей должна была тронуться в путь.
Андре, благодаря своим необыкновенным организаторским способностям, неутомимой энергии и огромному богатству, в короткий срок запасся решительно всем для задуманного путешествия.
Услав Фрике в Брест нанимать команду, Бреванн снял квартиру в Гавре и связался с крупнейшими морскими агентствами Франции и Англии, в которых сосредоточены все сведения по части найма, постройки и покупки коммерческих кораблей. За хорошие комиссионные одно из агентств вскоре уведомило его, что в Брайтонеnote 26 продается отличная яхта. Описывая это судно, маклер не утаил и причин его продажи.
Построила яхту в Ливерпуле два года назад фирма «Шау, Тернер и Бангем» по заказу богатого баронета, страдавшего сплином. Путешествовать ей довелось всего два раза: в Капскую землюnote 27 и на Ближний Восток. Плавание по морю не избавило ее владельца от хандры; тогда он прибег к другому, также чисто английскому средству борьбы с недугом — к веревке, которая и спасла его от тягостного мизантропическогоnote 28 существования. Повесился ипохондрикnote 29 на рее своего корабля в день возвращения из плавания, удалив предварительно весь экипаж.
У станции гостей дожидался громадный шарабанnote 11, запряженный парой крепких першероновnote 12. Охотники уселись в него вместе с собаками, возница в блузе хлопнул бичом — и тяжелый экипаж покатился.
Дорогой парижане весело беседовали. Шесть километров от станции до деревеньки С. пролетели совершенно незаметно. Кучер, краснощекий парень из местных, сообщил, что уже лет девять, с самой войны, не было в их краях такого обилия куропаток и зайцев. В прошлую среду он обходил вместе с хозяином имение и видел более сотни стай, а крестьяне говорили, что в действительности их втрое больше.
Охотники предвкушали богатую добычу. В большом возбуждении, они подъехали к ухоженному домику и остановились у крыльца.
Строение было совершенно простым, без всяких архитектурных претензий, но просторное, уютное и чрезвычайно комфортабельно обставленное.
Услышав стук экипажа, из гамака, висевшего под липами, поднялся владелец усадьбы — здоровяк лет тридцати пяти.
— Андре! Андре Бреванн! Здравствуйте, Андре!
Гости шумно приветствовали хозяина, а собаки с громким лаем стали носиться по клумбам и грядам. Всюду слышался смех, шутки, компания подобралась сугубо мужская, следовательно, все церемонии были отброшены.
Бреванн, одетый в синюю фланелевую блузу, полотняные штаны и высокие сапоги из желтой кожи, имел вид довольно простецкий, как бы говоря: «Не взыщите, каков есть».
К приезду гостей подали обед, походный и в то же время изысканный. Готовила его Софи, великолепная стряпуха, знающая свое дело.
Суп стоял уже на столе, а все прочее жарилось, варилось, пеклось, кипело и томилось, дожидаясь своей очереди.
— Прошу, господа! Пожалуйте за стол!
Гости расположились в просторной столовой со стенами, увешанными диковинными трофеями, добытыми хозяином во всех пяти частях света.
Парижане, приехавшие поохотиться на каких-то куропаток, стали восторгаться бивнями слонов, рогами лосей, карибуnote 13, буйволов, антилоп, носорогов, кожей ящериц, шкурами львов, тигров, леопардов, чучелами гигантских и крошечных птиц, одеждой и утварью дикарей, разными амулетами, украшенными веслами и оружием. Этот интерьер создавал в доме особую атмосферу.
Не будем подробно описывать вкусный обед и передавать разговоры охотников. За столом компания просидела больше трех часов. У Андре Бреванна был винный погреб, доставшийся от дяди-миллионера, крупного судовладельца и большого гастронома. Разумеется, он ничего не пожалел для гостей, и когда те стали расходиться, прощаясь: «До завтра», кто-то сказал:
— Завтра! Да ведь это уже сегодня.
В семь часов утра, в урочный час, все были снова в сборе, хотя и чувствовали себя невыспавшимися. Наскоро закусив легким завтраком, восемь охотников весело рассыпались по равнине, при каждом был егерь, имевший запас патронов.
Андре накануне за обедом обещал:
— Дичи так много, что будете стрелять почти без перерыва.
И вот прошло полчаса. Друзья усердно прочесывали лес, но странно: не раздавалось ни одного выстрела, не взлетало ни одной куропатки.
Владелец усадьбы не знал, что и думать.
Прошел час — ничего, — если не считать нескольких стаек перепелок. По ним, конечно, били. Но где же обещанная пропасть дичи?
Оказалось, что она исчезла дня три назад. Владения Бреванна подверглись нашествию браконьеров, истребивших всю живность. Преступники нагрянули шайкой и переловили куропаток сетью — протянули ее над долиной и в два приема заполучили не меньше трех тысяч птиц.
Гостеприимный хозяин положительно не знал, чем утешить своих гостей, уж очень им не хотелось записываться в горе-охотники.
Завтрак был назначен в половине двенадцатого, но уже в десять часов неудачники вернулись в дом, принеся с собой всего лишь одну куропатку, зайца, трех перепелок и штук сорок жаворонков. Настроение было испорчено безвозвратно. Самому Бреванну вообще ни разу не довелось выстрелить. Чтобы как-то скрасить ситуацию, он прибегнул к очень верному средству — угостил друзей лучшими винами из своего погреба и многочисленными кушаньями, изумительно приготовленными поварихой Софи, превзошедшей в этот раз саму себя. Расположение духа у присутствующих улучшилось, головы разгорячились, беседа приобрела совсем иной характер.
Наши «охотники за воробьями» внезапно воспылали страстью к путешествиям. В своих фантазиях они пускались переплывать океаны, проходили сквозь джунгли, прерии и девственные леса, убивали бизонов, истребляли тигров, стреляли львов и сокрушали слонов. Ничто не могло устоять перед их отвагой и удалью.
Путешествие в мечтах оказалось сколь увлекательным, столь и безопасным, ведь совершалось оно, не выходя из уютной столовой. А уж насколько интереснее было слушать Андре, с жаром рассказывавшего про удивительные страны, в которых он побывал!
Каждый воображал себя героем того или иного приключения, описанного бывалым охотником. Временами слышались восклицания:
— Браво! Я бы тоже так сделал! Какой вы счастливец, Бреванн: вам удалось объехать весь свет.
— А вам кто мешает, — спокойно замечал тот, — людям со средствами, холостякам и любителям охоты? Неужели вы так привязаны к нормандским равнинам и пикардийским болотамnote 14, что уже и прожить без них не можете?
— Вовсе нет! — возражали наэлектризованные друзья.
— Так за чем же дело стало? Вам нравятся мои трофеи? Прекрасно! Так поезжайте добывать такие же; по крайней мере, встряхнетесь, наберетесь впечатлений, испытаете здоровое волнение. Пережитые тревоги заставят потом сильнее почувствовать прелесть домашнего очага.
— Все это так, — вмешался вдруг один из молодых людей. — Желание есть, за деньгами дело не станет, нужно найти лишь повод и руководителя. Впрочем, первое сделать просто, но вот кто бы мог нас возглавить?
— Правильно ли я понял? — уточнил Андре. — Вы хотите сказать, что, не будучи опытным путешественником, боитесь столкнуться с затруднениями, не имеющими прямого отношения к охоте. Так?
— Совершенно верно. Ведь, ясное же дело, нельзя сесть на первый попавшийся пароход, приехать, куда Бог послал, выйти на берег и пуститься на охоту. Ведь существуют тысячи вещей, которые нужно заранее обдумать и приготовить. Смешно и опасно действовать очертя голову.
— Это правильно.
— Наконец, путешествовать и охотиться одному. Бывают минуты, когда одиночество непереносимо. Я бы предпочел поехать компанией.
— О да! Точно! .. Компанией гораздо лучше!
— В таком случае остается только вопрос руководства.
— Вот именно.
— Так что, если б нашелся бывалый человек, который бы вас сплотил, предложив знания и опыт, вы бы с ним поехали?
— С восторгом!
— Только уговор: чтоб уж дичь была непременно.
— На этот счет будьте спокойны. Он заведет вас туда, где сетей не ставят, где не встретить дичи просто нельзя. Правда, и там есть браконьеры, но только другого сорта.
— Кто же этот человек?
— Если угодно — я.
— Здорово! А мы думали, дружище, вы решили больше не путешествовать.
— Пять минут назад я и сам так думал.
— А теперь, спустя пять минут?
— А теперь решил поехать с вами и угостить такой охотой! .. Сказать правду, я даже обязан это сделать.
— Серьезно, Бреванн?
— Разумеется.
— Знаете что, вы удивительный человек.
— Ничуть. Я только быстро принимаю решения.
Как раз в эту минуту громко хлопнули пробки нескольких бутылок с красными этикетками и просмоленными головками.
Искрясь и пенясь, разлилась по бокалам дивная влага шампанского «Монополь»! Настроение достигло наивысшей точки.
— Итак, — заговорил хозяин, подняв бокал, — мы едем охотиться. Договорились?
— Все едем! .. Все! .. И чем скорее, тем лучше.
— Чтобы приготовиться как следует, мне понадобятся два месяца.
— Так долго?
— Два месяца — долго? Да ведь нужно корабль подыскать, приспособить его для нашей цели, починить, если потребуется, опробовать ход, экипаж подобрать! Еще — заказать оружие и снаряжение безукоризненного качества! Через пару дней я дам вам полный список всего необходимого. Тогда сами увидите, два месяца — минимум, который нужен на подготовку экспедиции. Ведь она продлится месяцев десять, а то и год.
— Ну, хорошо. Два месяца так два месяца. Но не дольше!
— Дня не просрочу. Теперь — несколько слов о расходах.
— Об этом можно не беспокоиться.
— Напрасно. Это очень важно. Полагаю, что по двадцати пяти тысяч с каждого будет вполне достаточно.
— А корабль?
— Я куплю его для себя — давно собираюсь завести яхту, вот мы ее и испробуем.
— Когда же вы думаете начать приготовления?
— Немедленно, с этой же минуты. Нашу сегодняшнюю охоту следует считать оконченной. Через час еду в Париж. Если желаете остаться — располагайтесь как дома. Здесь все к вашим услугам, от погреба до чердака.
— Нет, спасибо. Мы тоже поедем.
— Как угодно. Завтра вечером я буду в Гавреnote 15, а послезавтра — получите от меня подробные наставления о необходимых покупках.
— Для себя вы что приобретете?
— Мне не нужно ничего. Я в любой момент готов выехать. Сегодня первое сентября. Сбор тридцать первого октября в Гавре, в гостинице «Фраскатти». Опоздавших не дожидаемся. Утром первого ноября яхта разведет пары — все должны быть на борту. Час отплытия будет зависеть от прилива.
— А куда же мы направимся?
— Решим по выходе в море. Можно начать с южной Африки, оттуда двинуться в Индию, в Индо-Китай, затем в Океанию. Впрочем, еще рано говорить об этом. Друзья, выпьем за наше путешествие и в особенности за твердость вашего намерения. Dixi! note 16
ГЛАВА 4
Домик на улице Лепик. — Улица Лафайет в девять часов утра. — Несчастья владельца табачной лавочки. — Нашего полку прибыло.
Бреванн и его гости, в восторге от того, что им предстоит экспедиция чуть не по всему белому свету, сели в поезд, проходивший в четыре часа дня через Монервиль, и отправились в Париж.
Веселые пассажиры уже представляли себе неведомые земли и увлекательную охоту.
Дорога заняла два часа.
Андре, радуясь решительному настроению друзей, крепко пожал им всем руку при выходе из вагона и простился. Затем он взял извозчика, сказал ему на ухо несколько слов, и фиакрnote 17 быстро покатился по парижским мостовым, обгоняя другие экипажи.
От Орлеанского вокзала ровно за три четверти часа Бреванн добрался до улицы Лепик и остановился у дома номер двенадцать с уединенным павильоном в глубине прелестного сада. По усыпанным песком дорожкам он пересек цветник, отворил двустворчатую входную дверь и очутился в большой комнате, служившей хозяину, по всей вероятности, и рабочим кабинетом, и мастерской.
Посетитель, чувствовалось, был хорошо знаком с ней, поэтому не обратил внимания на обстановку, которая состояла из совершенно не сочетавшихся предметов: двух громадных библиотечных шкафов, набитых книгами, большой черной доски, исчерченной геометрическими фигурами и алгебраическими формулами — решалась, по-видимому, задача по механике,
— на стене висела карта земных полушарий и множество каких-то странных деревянных и гипсовых моделей инструментов. Направо стоял верстак из вязового дерева, самоточка и целый набор слесарно-механических инструментов. Наверху висела клетка со скворцом. Напротив верстака находился большой дубовый письменный стол, заваленный бумагами и разными папками, набросанными одна на другую. На глаза то и дело попадались экзотические безделушки, шкуры животных, трофейные ружья, абордажные сабли и салакко, а напротив дверей эффектно смотрелся портрет самого Андре Бреванна в натуральную величину.
Звонок, прикрепленный ко входной двери, пронзительно зазвенел. Скворец прекратил свою болтовню и стал подражать металлическим трелям. Из большой плетеной корзины вылезла, махая хвостом, некрасивая собака с облезлой шерстью, но с живым и добрым взглядом, и своим влажным носом, черным, как трюфель, дотронулась до руки вошедшего гостя.
Отворилась боковая дверь, и молодой человек в синей блузе, как у гостя, воскликнул:
— Господин Андре! Вы! .. Как замечательно!
Во всем облике юноши сразу чувствовался настоящий парижанин, веселый даже в самые серьезные минуты.
— Здравствуйте, Фрике. — Андре крепко пожал руку друга.
— Какой добрый ветер занес вас ко мне?
— Очень странное приключение, честное слово.
— Не может быть! Наши приключения давно окончены… Ах да! Сегодня должен был открыться сезон охоты.
— Вот тут и начинается то, что может увести нас с тобой очень далеко.
— Ну, не страшно. Мы у черта на рогах уже побывали.
— И опять, пожалуй, отправимся туда.
— Что ж, я готов. Предстоит постранствовать?
— Месяцев восемь или десять.
— А когда отправляться?
— Мне и тебе — завтра.
— Стало быть, будут и другие?
— Вечером расскажу все подробно.
— Тогда не разделите ли со мною трапезу?
— Разумеется. Но только наперед говорю: я очень основательно позавтракал. Расскажи лучше. Как твои работы?
— Три дня назад закончил механический промыватель. Действует превосходно. Могу ручаться, что при промывке не будет пропадать ни малейшей частички золота. Амальгаматорnote 18 тоже готов. Я снабдил его аппаратом, устраняющим кражу золота и ртути.
— Молодчина!
— Кроме того, докончил вашу модель металлического патрона, соединяемого с капсюлем пистонного ружья. Вот она.
— Превосходно! А ты патент на себя выправил?
— Как же я это сделаю? Ведь изобретатель — вы.
— Не говори глупостей. Патент для тебя — деньги, понимаешь? И если даже у меня есть какие-нибудь права на эту штуку, я уступаю их тебе — и точка. А теперь изволь выслушать: завтра в восемь часов вечера — выедешь в Брестnote 19.
— Ладно.
— Там мы найдем на один год, с пятнадцатого сентября, десять патентованных матросов, корабельного повара и юнгу.
— Раз вы посылаете меня в Брест, значит, хотите, чтобы матросами были исключительно бретонцыnote 20, не иначе?
— Разумеется. Потом наймем двух машинистов и двух кочегаров, двух гребцов для лодок, суперкаргоnote 21, канонира, рулевого и боцмана. Капитана, помощника метрдотеля и повара для пассажиров я поищу сам.
— Все?
— Пока все. Выбирай людей надежных, безупречных. Скажи, что они будут плавать на увеселительной яхте с очень добрым капитаном, который, однако, требует железной дисциплины. Собраться надо в Гавре через две недели. Я желаю как можно скорее иметь команду под руками. Размер жалованья определишь сам. Знаю, ты выкажешь надлежащую щедрость без излишества. По окончании плавания каждому будет, кроме того, вручена награда, смотря по его заслугам.
— Теперь все?
— Все. Надеюсь, выедешь сейчас же? Или есть задержки?
— Задержки? Что вы, господин Андре! Какие у меня могут быть задержки? Я вольная птица.
— Пожалуйте кушать, господа, — сказала, отворив дверь, добродушная женщина с седыми волосами, типичная парижская «одна прислуга».
— Сейчас идем, мадам Леруа. Бедняжка! Для нее будет крушением мой отъезд. Впрочем, я обеспечу ее на время нашего отсутствия — пусть коротает время в компании со скворцом Мальчишкой и собакой Бедой.
* * *
На другой день утром Фрике, все в том же своем костюме, прошел пешком от своего дома до Монмартрского предместья и повернул на улицу Лафайет.Было девять часов. Молодой человек шагал с обычной раскованностью парижского фланераnote 22, не думая о том, что вечером предстоит отъезд в Брест.
Оглядывая трамваи, витрины, прочитывая афиши, закуривая бесчисленное множество папирос в табачных лавочках, он шел вверх по бесконечной улице, наслаждаясь водоворотом толпы, которая так мила всякому парижанину и так смущает приезжего из провинции.
Но Фрике не гулял, у него была цель — навестить друга.
Знакомых у юноши в Париже было много, но друзей только двое: Бреванн и еще один человек, живший в самом конце улицы, почти в Пантенеnote 23. Молодой человек намеревался проститься с ним перед отъездом.
Любой другой, отправляясь в такую даль, взял бы извозчика, но Фрике это даже не пришло в голову. Ему напоследок хотелось пройтись по парижскому асфальту, пробежаться по любимым улицам, надышаться воздухом великого города.
Дойдя до одной табачно-винной лавочки, он смело вошел в нее, поклонился молодой особе, сидевшей у конторки, и замер, услышав крики и брань в комнате за лавкой.
— Неудачно я пришел, — прошептал он. — У мадам Барбантон расходились нервы, а когда это случается, для моего бедного друга настает сущий ад. Такой ад, что самому Вельзевулуnote 24 сделалось бы тошно. Но все-таки зайду и пожму ему руку.
Он стукнул в дверь и отворил ее, не дождавшись положенного «Войдите».
— Имею честь кланяться, сударыня! — произнес он с особенной любезностью. — Здравствуйте, дружище Барбантон!
На эти слова быстро обернулся высокий мужчина в узких панталонах, жилетке и трико, с лицом суровым, но симпатичным, и дружески протянул молодому человеку обе руки.
— Ах, Фрике! Я очень несчастлив, дитя мое!
Дама, в ответ на приветствие, кинула косой взгляд на гостя и ответила, точно хлыстом ударила:
— Здравствуйте, сударь!
Ледяной, чтобы не сказать более, прием не смутил Фрике. Он решил храбро выдержать бурю не отступая.
— Что случилось? Что у вас тут?
— Я доведен до бешенства. Еще немного — и выйдет большой грех.
— Боже, да у вас все лицо исцарапано до крови, — воскликнул молодой человек, невольно рассмеявшись. — Вы, должно быть дрались с полудюжиной кошек?
— Нет, это все доблестная госпожа Барбантон. Вот уже целый час она пробует на мне свои когти. И кроме того, осыпает оскорблениями, позорит честь солдата, прослужившего отечеству двадцать пять лет.
— Ну, может, вы и сами немного вспылили? — заметил юноша, зная, что говорит ерунду.
— Если я и вспылил, то ведь ничего же себе не позволял, — возразил исцарапанный муж. — А мог бы!
Женщина засмеялась противным, злым смехом, от которого передернуло бы самого невозмутимого человека.
— Что бы ты мог? Ну-ка, скажи!
Тон был злобный, вызывающий.
— Несчастная! Хорошо, что я с бабами не дерусь, считая это позором, а то ведь убил бы тебя одним ударом кулака!
— Это ты-то?
— Да! Но я не для того прослужил двадцать пять лет в жандармах, чтобы самому усесться на скамью подсудимых.
— Погоди же, сейчас ты у меня запляшешь. — Она схватила его за седую бородку и стала трепать ее изо всех сил, визжа как резаная:
— Трус и подлец!
Фрике был изумлен и не понимал, во сне это или наяву. При всей своей находчивости, он растерялся, нерешительно вымолвив:
— Сударыня, до сих пор я считал наоборот — подлец и трус тот, кто бьет женщину даже тогда, когда она сто раз того заслуживает.
Но госпожу Барбантон нельзя было ничем урезонить. Продолжая таскать отбивавшегося мужа за бороду, она ответила глупо и грубо:
Не лезьте с вашими рассуждениями! Очень нужно! Да я и не знаю вас. Явился неведомо кто, неведомо откуда — с улицы первый встречный!
Молодой человек побелел как полотно, выпрямился, устремил на нее свои стальные глаза, загоревшиеся особенным блеском, и проговорил:
— Скажи это мужчина, плохо бы ему пришлось. Но вы женщина. Я вас прощаю.
Отставному жандарму удалось наконец избавить свою бороду от мучительной трепки.
— Фрике прав, — негодовал он. — Тебя спасает, во-первых, то, что ты женщина, а во-вторых, то, что мы французы. Будь я турок, тебе бы голову отрубили за посягательство на бороду мужа, священную у мусульман.
— Шалопай! — взвизгнула госпожа Барбантон и выбежала вон, хлопнув дверью.
— Да, Фрике, милый мой товарищ, я гораздо лучше чувствовал себя у канаков. Тот день, когда нас в Австралии хотели посадить на вертел, не сравню с нынешним — было гораздо приятнее.
— Действительно, характер вашей супруги сделался еще ужаснее. Раньше был уксус, а теперь — купорос.
— И так каждый день. Не то, так другое. Последнюю неделю она изводит меня, требуя, чтобы я подмешивал воду в вино и водку. А я не желаю! Во всем ей уступил, а в этом нет. И не уступлю ни за что. Скорее всю свою торговлю к черту пошлю. Ах, если бы можно было поступить опять на службу!
— Кстати, я ведь зашел проститься.
— Уезжаешь?
— Сегодня вечером и, вероятно, на целый год.
— Счастливец!
— Вы сейчас хотели послать все к черту. Поезжайте со мной. Ведь меня увозит господин Андре.
— Господин Андре? Тысяча канаков!
— Вы же знаете, как он вас любит. Отправляйтесь с нами. Решено? Я увожу вас в Брест. Укладывайтесь, потом вместе позавтракаем, погуляем, как матросы на берегу, а вечером к восьми часам — на вокзал.
— Согласен, — энергично заявил Барбантон. — Через четверть часа буду готов.
Четверти часа не понадобилось. Уже через десять минут отставной жандарм вышел из спальни с застегнутым чемоданом, под ремни которого
был просунут длинный и твердый предмет в чехле из зеленой саржиnote 25.
Исцарапанное лицо старого служаки сияло.
Он прошел с юношей в лавку, где среди сигарных ящиков уже восседала за конторкой Элодия Лера, успевшая прийти в себя после передряги.
— Вы часто выражали желание расстаться со мной, — сказал ей слегка насмешливым тоном жандарм. — Желание это сегодня исполняется. Я уезжаю с Фрике, оставляю вам все деньги, какие есть в доме, беру только двести пятьдесят франков — пенсию за крест. Можете подавать на развод
— протестовать не буду. Надеюсь, что за время моего отсутствия примут закон, упрощающий расторжение брака. Счастливо оставаться!
— Скатертью дорога! — взвизгнула мегера, испытывая, однако, смутное беспокойство. Ей было очень не по себе, хотя она и старалась это скрыть.
— Спасибо.
Фрике тем временем насвистывал — правда, очень фальшиво, — легендарную арию господина Дюмолле, подходящую к случаю.
В тот же вечер два друга поехали на Сен-Лазарский вокзал и сели в поезд, отходящий в Брест.
ГЛАВА 5
«Голубая Антилопа». — Экипаж яхты. — Ее снаряжение. — Последний день на суше. — Приход почтальона. — Пакеты с вложением. — Нас только трое!
Прошло два месяца. Наступило 31 октября. На следующий день экспедиция Бреванна и его друзей должна была тронуться в путь.
Андре, благодаря своим необыкновенным организаторским способностям, неутомимой энергии и огромному богатству, в короткий срок запасся решительно всем для задуманного путешествия.
Услав Фрике в Брест нанимать команду, Бреванн снял квартиру в Гавре и связался с крупнейшими морскими агентствами Франции и Англии, в которых сосредоточены все сведения по части найма, постройки и покупки коммерческих кораблей. За хорошие комиссионные одно из агентств вскоре уведомило его, что в Брайтонеnote 26 продается отличная яхта. Описывая это судно, маклер не утаил и причин его продажи.
Построила яхту в Ливерпуле два года назад фирма «Шау, Тернер и Бангем» по заказу богатого баронета, страдавшего сплином. Путешествовать ей довелось всего два раза: в Капскую землюnote 27 и на Ближний Восток. Плавание по морю не избавило ее владельца от хандры; тогда он прибег к другому, также чисто английскому средству борьбы с недугом — к веревке, которая и спасла его от тягостного мизантропическогоnote 28 существования. Повесился ипохондрикnote 29 на рее своего корабля в день возвращения из плавания, удалив предварительно весь экипаж.