Буссенар Луи Анри. Приключения в стране львов

Луи Буссенар
Приключения в стране львов

ГЛАВА 1

Дикая симфония. — Львиный турнир. — Три охотника в засаде. — Два выстрела. — Смерть кокетки. — Похищение женщины гориллой.

 
   Ужасающий рев, от которого задрожали листья деревьев, прокатился над тропическим лесом. Насмешливый голос проговорил:
   — Батюшки! Дебют органной трубы.
   — Замолчи! — приказал другой.
   — Это все-таки лучше трубы паровозной.
   — Умолкнешь ты или нет? По твоей милости нас могут растерзать.
   Вновь раздалось оглушительное рычание. Мгновение спустя лес содрогнулся от ответного грохочущего рыка, заполнившего собой весь густо насыщенный сыростью воздух.
   — Ну, вот. Теперь оркестр сороковых бочек.
   Неугомонный болтун не останавливался.
   — Нет, тебе, видно, непременно этого хочется, — тихо, но вполне внятно заметил его собеседник.
   — Что именно, господин Андре?
   — Быть разорванным на клочки или вернуться ни с чем — это как минимум.
   — Второе было бы хуже первого.
   — Да уж. Проехать тысячу двести километров только затем, чтобы остаться с носом! А кто будет в этом виноват? Ты один.
   — Довольно, командир. Умолкаю… Ну и киска! Вот это да!
   На поляну выпрыгнула великолепная львица и застыла при виде трех охотников.
   Царица природы смотрела на людей не со злобой или страхом, а скорее с любопытством. До сих пор ей попадались только чернокожие двуногие, теперь же перед ней стояли бледнолицые, к тому же в светлой одежде.
   «Это еще кто такие? » — казалось, вопрошала она.
   Припав на одно колено, путешественники ждали, что последует дальше.
   Всем трем охотникам в равной мере была присуща железная выдержка и необыкновенное хладнокровие. При появлении львицы никто из них даже бровью не повел, только пальцы крепче сжали тяжелые винтовки.
   Главным в компании легко узнавался мужчина лет тридцати двух или тридцати пяти, — высокий, смуглый, пышущий здоровьем. Неумолчный балабол называл его господином Андре.
   Сам шутник — небольшого роста мускулистый крепыш с плутовским выражением серо-голубых глаз, настоящий гамен из парижского предместья по прозвищу Фрике — выглядел года на двадцать три.
   Третий — с худощавым, испещренным морщинами и шрамами бесстрашном лице, украшенном большими бровями, крючковатым носом, длинными опущенными книзу усами, бородкой в виде запятой — всей своей выправкой напоминал старого солдата, коим и являлся в действительности. Недавно ему минуло сорок пять.
   Львица, недовольная присутствием незнакомцев, глухо заурчала, ударив себя хвостом по бокам, сморщила нос, прижала уши и вся подобралась, готовясь к прыжку.
   Андре, медленно поднимая винтовку, предостерег товарищей:
   — Главное — не стрелять! Ни в коем случае! Ты понял, Фрике? Слышали, Барбантон?
   — Понял, — отвечал молодой человек.
   — Слышал, — откликнулся старый солдат.
   Охотник прицелился и хотел уже спустить курок, как вдруг хищница — не то из каприза, не то из любопытства — выпрямилась и неспешно отвернулась, подставив сама себя под выстрел.
   Андре спокойно, будто перед ним простой кролик, проводил ее взглядом и опустил винтовку.
   Огромная кошка вздрогнула всем телом. На поляну, рассекая грудью лианы и кусты, вылетели два исполинских льва.
   Сверкая глазами, ощетинив шерсть, самцы-соперники рыча рвали когтями траву, не обращая никакого внимания на охотников. Еще мгновение — и, подпрыгнув метра на три, они сшиблись в воздухе. Послышался хруст костей, противный звук разрываемого мяса — и оба зверя тяжко рухнули наземь.
   — Хороши, однако, ласки! — прокомментировал молодой человек, обращаясь к Андре.
   — Похоже, оба будут растерзаны. Очень жаль!
   — Шкур жаль?
   — Да, и шкур. Ты не находишь, что они послужили бы недурным началом для нашей будущей коллекции?
   — Согласен. Но прервать это выяснение отношений может только пуля.
   — Ну что за идиоты! Дерутся из-за самки! — вступил в разговор Барбантон.
   — Эх, дружище, — перебил его Фрике. — А мне даже нравится такая борьба. Я видел львов в цирках Виделя, Пизонье. В сравнении с этими двумя красавцами те просто набитые чучела.
   — Не спорю. Но ведь можно быть красавцем и одновременно идиотом. Не проще ли им поделить свою мамзель, чем скусывать друг другу носы и драть гриву ей же на потеху. Взгляните — она прямо смеется над ними.
   — Служивый, не беспокойтесь: все трое будут наши — и сия молодая особа, и ее воздыхатели.
   Тем временем львица, присев на задние лапы, прищурив глаза и позевывая, томно следила за ожесточенной дуэлью.
   Андре снова поднял винтовку и прицелился. Он метил в дерущихся, рассчитывая улучить хоть секунду передышки. Но львы не знали удержу. Стрелять было опасно.
   Раздосадованный, охотник повернулся к юноше.
   — Чего бы лучше застрелить их сейчас, но боюсь лишь ранить.
   — Хотите, они остановятся?
   — Разумеется.
   — Идет. Вы готовы?
   — Готов.
   — Тогда не теряйте ни секунды.
   Молодой человек, поднеся к губам два пальца, с силой свистнул. Дерущиеся вздрогнули и замерли.
   — Вот бы сделать моментальный снимок! — вскричал говорун.
   Слова его заглушил грянувший выстрел. Один из львов, получив пулю между глазом и ухом, привскочил на задние лапы, взмахнул в воздухе передними и растянулся бездыханный.
   Другой, приписывая победу одному себе, громко прорычал в знак торжества, гордо выпрямился над трупом и бросил на львицу победоносный взгляд.
   — Ах ты, болван! — пробормотал молодой человек.
   Даже не дожидаясь, пока рассеется дым, Андре снова нажал на курок.
   — Великолепный двойной выстрел! — с восторгом отметил Фрике.
   — Чисто сделано, — похвалил Барбантон, когда и второй зверь пал замертво.
   — Винтовку мне, — кратко бросил удачливый охотник, протягивая товарищам разряженное ружье.
   Видя убитым и второго поклонника, львица забеспокоилась.
   Когда соперники дрались, ничего не замечая вокруг, она обратила внимание на две молнии, сверкнувшие сквозь облако белого дыма, слышала выстрелы и интуитивно поняла, что все это сделали странные белые люди.
   Смутно предчувствуя опасность, владычица леса решила идти ей навстречу. Уверенная в своей силе, смелая и ловкая, она знала, что лучший способ защититься — напасть самой, и как можно скорее.
   Решив действовать, хищница метнулась в сторону, будто желая обратиться в бегство, потом сделала боковой прыжок и бросилась прямо на охотников.
   Оставалось каких-то двадцать метров.
   Еще семь-восемь секунд, и будет поздно. Но Андре, не растерявшись, выстрелил, когда та уже собралась напасть на них.
   Пуля попала зверю в бедро и перебила его. В ярости, упираясь передними лапами, она, рыча и истекая кровью, поползла к бледнолицым метателям молний.
   Стрелок подпустил ее поближе и разрядил винтовку в самую пасть.
   Львица упала с совершенно раздробленной головой. Последствия от выстрела оказались слишком разрушительными. Череп раскрошился на мелкие куски, глаза выкатились, зубы вылетели, язык был разорван.
   — Чем это вы зарядили ружье? — спросил он Барбантона.
   Солдат в первый раз засмеялся, отчего его старческое лицо еще больше сморщилось.
   — Разрывной пулей, только и всего. Разве плохо?
   — Напротив, очень хорошо. Иначе не знаю, как бы я справился с такой зверюгой.
   — Раз дело идет о самке, я вам скажу, нужна особая осторожность. Самцы погибли честно, благородно, без всяких фокусов, а она не могла и тут обойтись без хитростей. Берите с меня пример, господин Андре, и никогда не доверяйте женскому полу. Не верьте ни человеческим самкам, ни самкам животных. Учтите опыт старого жандарма и обманутого мужа.
   Молодой человек только улыбнулся и, указывая на мертвых львов, призвал:
   — За работу, друзья! Надо снять шкуры, скоро подойдут наши негры и отнесут их в лагерь.
   Охотники сейчас же принялись за дело. Работа спорилась и не мешала оживленному разговору. Судя по нему, всех троих связывала большая и искренняя дружба.
   — Черт возьми! — сказал Фрике. — Для начала не дурно, господин Андре! Полагаю, вы довольны?
   — Еще бы!
   — Наверное, эти трофеи можно рассматривать в качестве вознаграждения за неудачное начало сезона в Босе. Первого сентября вернуться в Париж с пустым ягдташем! ^{note 1} Думаю, это был для вас удар!
   — Немудрено, на моей земле несколько дней хозяйничали браконьеры.
   — Неужели браконьеры еще процветают?
   — Теперь даже особенно, тем паче жандармы им все позволяют. Слышите, Барбантон? Это камень в ваш огород.
   — Нет, мой друг! Я служил жандармом в колониях, а не на континенте, а там браконьеры охотятся, чтобы добывать пищу. Правда, дичью у канаков^{note 2} нередко бывают люди.
   — Как же, помним! — засмеялся юноша. — Нас двоих и еще доктора Ламперрьера вы чуть не с вертела стащили.
   — Ну, это пустяки. Я хотел только сказать, что жандармы бывают разные, и браконьеры тоже не все одинаковы. А скажите, господин Андре, в этих местах существует людоедство?
   — Здесь, в ста километрах от побережья Сьерра-Леоне^{note 3}, — могу положительно сказать, нет. Тут британские владения, а англичане чрезмерно суровы с чернокожими.
   За беседой работа быстро продвигалась. Друзья трудились усердно, несмотря на жару и духоту в лесу. Через час все три шкуры были содраны с искусством, которому мог бы позавидовать всякий натуралист, и аккуратно свернуты в ожидании носильщиков-негров. Однако те что-то долго не шли.
   Андре в очередной раз прислушался к смутному лесному гулу и с трудом различил вдали нестройные крики.
   — Наконец-то! Идут наши горлопаны.
   На поляну выбежали человек двадцать негров с копьями и ружьями. Они кричали, выли, махали руками, точно пьяные обезьяны.
   — Масса! Несчастье!
   — Масса! Иди скорей!
   — Ах, ужасное несчастье!
   — О! Бедная мадам!
   — Какая мадам? Да что произошло в конце концов? — встревожился Андре.
   Чернокожие кричали все сразу, так что нельзя было ничего разобрать. Француз приказал им замолчать и, выбрав одного, посмышленее, спросил, в чем дело.
   — Масса, там белая женщина.
   — Кто она такая?
   — Не знаю.
   — Нечего сказать, объяснил. Дальше?
   — Горилла! ..
   — Какая горилла?
   — Из леса!
   — Разумеется, из леса, живая, а не чучело из музея. Ну?
   — Она похитила белую даму… Понимаете?
   Бывалый путешественник невольно вздрогнул. Слуга, по-видимому, говорил правду, хотя какими судьбами могла попасть сюда, в африканский лес за двадцать километров от Фритауна, белая женщина?
   Но гориллы их часто похищают. Андре позвал товарищей, приготовил оружие и во главе небольшого отряда кинулся в лес.

ГЛАВА 2

Через лес. — Труп матроса. — На баобабе. — Смертельная рана. — Удивление Андре. — Изумление Фрике. — Жандарм просто поражен.

 
   Пробираться через джунгли всегда трудно, особенно если двигаться вдоль опушек и полян. Полегче в середине леса, где под деревьями высокая трава расти не может — солнце сюда никогда не заглядывает. Здесь нет лиан, только гладкий мох покрывает девственную почву, устланную растительным перегноем. Путнику тут нужно остерегаться только скрытых трясин, невидимых болот, предательских оврагов, да еще стараться не споткнуться о поваленное дерево. Все это тоже очень нелегко. Но истинное мучение идти лесами, наполовину выгоревшими от пожаров. Новые деревья, все увитые лианами, с необычайной быстротой вырастают на месте уничтоженных, а из жирной почвы пробивается густая, высокая трава и кустарники.
   От такого растительного богатства ботаник придет в неописуемый восторг, а путешественник и исследователь в ярость — на каждом шагу нужно расчищать себе дорогу тесаком или топором.
   Со всех сторон такого скитальца опутают лианы, ноги будут цепляться за корни деревьев, колючки вопьются в тело; задыхаясь от жары, обливаясь потом, весь искусанный мухами, он измучится вконец, выйдет из терпения и проклянет себя за то, что зашел в эти непроходимые дебри.
   В таком именно положении оказались три европейца, когда покинули место львиного турнира, услышав от испуганных негров о какой-то белой женщине, похищенной гориллой.
   Андре и Фрике — исключительные натуры, оба благородные и великодушные, нетерпеливо рвались вперед, прокладывая себе дорогу тесаками. Старый солдат не отставал от них, но при этом поминал всех чертей и проклинал вместе с гориллами все, что не принадлежит к сильному полу.
   — Женщина — в девственном лесу! Занесет же нелегкая! Если бы не моя преданность вам, господин Андре, и этому мальчишке Фрике, ни за что не пошел бы выручать эту особу.
   — Барбантон, вы же старый солдат, сколько лет служивший верой и правдой Венере и Беллоне! ^{note 4}
   — Верой и правдой, в том-то и дело.
   — Так неужели вы оставили бы несчастную женщину в столь ужасном положении?
   — А за каким дьяволом она сюда забралась? Кто ее звал?
   — Спасем ее сперва, а внушение сделаем уже потом.
   — Знаете, господин Андре, идя сейчас за вами, я не чувствую ни малейшего душевного трепета.
   — Тем лучше! Самообладание — первое дело на войне.
   — Совсем не то! Я хочу сказать, что иду как бы по принуждению, против своей воли.
   — Барбантон, у вас нет сердца.
   — Так точно, господин Андре.
   — У него сердце съела жена, Элодия Лера, — не правда ли, жандарм?
   — с насмешкой проговорил Фрике.
   — Правда, мой мальчик. Старого солдата, кавалера с шевронами^{note 5} и медалями, она едва-едва не ввела в страшный грех.
   — Но ведь вы теперь в тысяче двухстах километрах от своего домашнего тирана.
   — Тут и десяти тысяч мало. Это такая гиена, такая ведьма! Настоящий черт в юбке. Волчица. Тигрица. Змея подколодная!
   — Да вы всех зверей хотите перебрать, — засмеялся юноша. — Назовите ее лучше ходячим зверинцем — и дело с концом.
   — Ведь сами знаете, на что способна моя жена.
   — Знаю. Вам не повезло — в брачной лотерее достался несчастливый номер. Но все же не резон валить всех женщин в одну кучу и ненавидеть их всех без разбора.
   — За ребенком я бы кинулся к акулам, в огонь, в расплавленное олово.
   — Нисколько не сомневаюсь.
   — Но за женщиной — слуга покорный!
   — Вы очень жестоки.
   — Но справедлив. Я знаю, что, спасая женщину, причиняю вред какому-нибудь мужчине, не сделавшему мне ни малейшего зла.
   — Не стремитесь казаться хуже, чем есть. Без сомнения, вы никому не способны отказать в помощи, особенно когда о ней умоляют. Даже женщина.
   — Гм! .. Гм! ..
   — Так-то, старый ворчун.
   — Ну, может быть, но только в случае, если я эту особу не знаю.
   — Даже если бы это оказалась ваша жена, сама Элодия Лера.
   — Э, нет! Миллион миллионов раз — нет. Что вы такое говорите. Так можно накликать несчастье.
   — Повторяю — вы бы выручили ее, поскольку только притворяетесь злым.
   — Думайте как хотите, но только истинно говорю: эту… особу (у него язык не повернулся сказать: жену) я бы от гориллы спасать не стал. Кстати, гориллы ведь ужасно свирепы?
   — Вроде бы. А что?
   — А то, что, сведи их судьба вместе, нужно было бы спасать обезьяну от этой стервы, а не наоборот. Через две недели несчастное животное сошло бы с ума, а еще через месяц умерло бы от разрыва сердца, — закончил солдат, яростно разрубив тесаком лиану.
   Путешественники от души расхохотались.
   — Однако не волнуйтесь, — успокоил Андре женоненавистника. — Ваш «тиран» живет себе преспокойно в Париже, торгует в своей лавочке, а вы опять странствуете по белу свету.
   — Нет худа без добра. Ей я обязан тем, что нахожусь с людьми, которых люблю больше всего на свете, — с вами и Фрике. Конечно, это нисколько не исключает моей привязанности к доктору Ламперрьеру и к нашему матросу Пьеру ле-Галю.
   — И мы отвечаем вам полной взаимностью. — Андре крепко пожал ему руку.
   … Наконец молодой лес уступил место старому. Показались большие деревья с высокими, гладкими стволами. Они тянулись бесконечными рядами и терялись вдали под густым, непроницаемым для солнца сводом. Было темно и душно, в воздухе висел тяжелый запах, насыщенный испарениями гниющих растений. Над почвой невидимо поднимались целые облака миазмов^{note 6} лихорадки.
   В этих местах могли жить и прятаться только дикие звери.
   Три друга шли теперь довольно быстро, но с каждым шагом усталость давала себя знать все сильнее. Негры, особенно те, которым поручено было тащить львиные шкуры, едва поспевали за своими хозяевами.
   Но вот вдали послышался неясный гул, затем во влажном воздухе глухо прозвучал выстрел.
   Усталости как не бывало. Охотники, перепрыгивая через все препятствия, помчались к небольшой группе испуганных людей.
   Их глазам предстало ужасное зрелище.
   На земле навзничь лежал человек с распоротым животом, с вырванными внутренностями; кругом валялись клочья разорванной одежды вперемешку с кишками. Цела была только голова и синий матросский воротник на плечах.
   Андре взглянул на лицо, искаженное короткой, но, вероятно, мучительной агонией, и ахнул:
   — Да ведь это один из наших матросов! Фрике, погляди!
   — Увы, да, — побледнел молодой человек. — С нашей шхуны.
   — А вот и еще мертвец! Да тут была целая бойня.
   Чуть дальше лежал труп негра с оторванной напрочь рукой. Одно легкое виднелось сквозь ребра, с лица была содрана вся кожа.
   — Боже! Мы опоздали! — пробормотал юноша.
   — Станьте ближе к стволу, джентльмены! — крикнул им вдруг по-английски какой-то господин в европейском костюме с винчестером^{note 7} в руках. — Поторопитесь! Обезьяна сейчас будет атаковать.
   С дерева с шумом повалились огромные ветви. Кто-то кидал их с самой вершины. Наши охотники не преминули воспользоваться разумным советом и пристроились около незнакомца, рядом с которым стояли четыре насмерть перепуганных негра. У одного голова была чем-то проломана; из раны непрерывно сочилась кровь.
   — Вероятно, жертвы гориллы? — Андре указал на трупы.
   — Да, сэр, — флегматично согласился европеец. — Она сидит на баобабе, почти прямо над нами. Я ее ранил, но обезьяна только еще больше рассвирепела.
   — Негры утверждают, будто она украла какую-то женщину.
   — Это правда — у нас на глазах. Матрос хотел ее защитить — и вот печальный итог. Чернокожий тоже поплатился за свою попытку вызволить несчастную.
   — А женщина?
   — Думаю, обезьяна не причинила ей особенного зла и, по всей вероятности, спрятала в нижних ветвях баобаба. Потом, испугавшись выстрелов, оставила ее там, а сама поднялась на вершину. Эта горилла очень ловка и хитра: покажется и сейчас же спрячется. Я видел ее лишь несколько раз, когда она ломала ветви, которыми в нас бросала. Чу! Вы слышите?
   С вершины дерева донеслись резкие и громкие звуки:
   — Кзк-ак! .. Кэк-ак! ..
   Звуки выходили как будто из металлического горла и чередовались с глухим рычанием, словно чудовище старалось набрать в легкие побольше воздуха.
   У негров застучали от ужаса зубы. Они были не в состоянии слышать это без трепета.
   — Вы не можете указать в точности, где находится похищенная? — продолжал француз. — Что с ней?
   — Не знаю. Но надеюсь, она жива. Я сделал все, что обязан сделать в подобном случае каждый порядочный человек.
   — Нисколько не сомневаюсь и готов вместе с друзьями оказать вам поддержку. Если мы не спасем даму, то хотя бы отомстим за нее.
   Временами обезьяна замолкала, и тогда слышался треск ломаемых сучьев, которые, падая, ударялись о корни баобаба.
   Андре напряг зрение, глядя в бинокль и стараясь отыскать гориллу. И вдруг, несмотря на все свое хладнокровие, вздрогнул.
   — Я ее вижу, — произнес он тихо, — на высоте около девяти метров. Из бедра течет кровь, но рана, должно быть, легкая; незаметно, чтобы чудовище ослабело. Посмотрим, не удастся ли ее свалить.
   — Если вы не убьете, а еще больше раздразните животное… — начал незнакомец.
   — Постараюсь убить, — холодно оборвал его Андре. — Моя винтовка заряжена пулями восьмого калибра при семнадцати с половиной граммах английского пороха.
   Охотник медленно поднял винтовку и застыл, прицелившись в густую листву.
   Но выстрела не последовало. Обезьяну было хорошо видно только в бинокль.
   — Вот несчастье! Вижу лишь неопределенное пятно.
   — Помогите! Помогите! — послышался над головой женский голос.
   Три друга вздрогнули. Следовало торопиться, голос мог привлечь внимание гориллы.
   Андре вдруг решился. Грянул оглушительный выстрел, и лес сразу наполнился ужасным воем зверя.
   — Попал! — возликовали Фрике и Барбантон. Лишь англичанин глядел на происходящее бесстрастно и безмолвно.
   С вершины дерева на землю, цепляясь за ветви и кувыркаясь, валилось огромное мохнатое тело. Горилла, хоть и смертельно раненная, была опасна и страшна. Она ухватилась за один из суков, встала ногами на другой и устремила свои маленькие свирепые глазки на врагов, до которых оставалось не более шести метров.
   Ее громадные челюсти с длинными желтыми зубами громко стучали. Морда — эта ужасная карикатура на человеческое лицо — исказилась гримасой, похожей на улыбку. Обезьяна выла, хрипела и харкала в людей кровью.
   Собрав последние силы, она приготовилась ринуться на охотников, но тут снова раздались возгласы похищенной. От нее гориллу отделяли всего три метра.
   Чудовище раздумало прыгать на землю и с криком «кэк-ак» устремилось к пленнице, невидимой снизу охотникам.
   Француз еще раз спустил курок. Пуля нашла зверя, но угодила не в висок, как хотелось, а в челюсть. Обезьяна рассвирепела еще больше, наклонилась и уже было ухватила женщину, но грянул третий выстрел — в самое сердце. Горилла выпрямилась, постояла, схватившись огромными руками за груди, глухо выдохнув, рухнула вниз, едва не задев свою жертву.
   На сей раз самым метким оказался жандарм. Своим спасением незнакомка была обязана ему.
   Осторожный англичанин подошел к обезьяне и на всякий случай выстрелил в ухо, а Андре подозвал двух негров и стал быстро что-то объяснять, указывая на баобаб.
   Лазить по деревьям для чернокожих — сущий пустяк. В несколько секунд они выполнили поручение хозяина, взобравшись наверх не по стволу, слишком для этого толстому, а по висячим корням, росшим из боковых ветвей растения-великана и вертикально спускавшимся к земле, чтобы в нее врасти.
   Фрике полез вместе с неграми, дабы руководить их действиями. Он сам был почти так же ловок, как убитая горилла. Вдруг юноша вскрикнул, словно попал в змеиное гнездо, схватился за лиану и быстро-быстро спустился вниз, бледный, с искаженным лицом.
   — Что с тобой? Что случилось? — всполошился Андре.
   — Скажите, я очень похож на сумасшедшего?
   — Так похож, что мне самому хотелось задать тебе этот вопрос.
   — Действительно, дружище, вы выглядите как-то странно, — подтвердил Барбантон, заряжая свою винтовку.
   — Странно! Всего лишь странно?! Да мне нужно бы кровь пустить, не то удар хватит! Впрочем, с вами сейчас сделается то же самое.
   — Почему?
   — А потому… Вот, смотрите.
   Потерпевшая тем временем тихо спустилась на землю при помощи негров.
   Андре и Барбантон одновременно обернулись. Первый невольно закашлялся. А жандарм… Невозможно описать, что изобразилось на его энергичном, мужественном лице: изумление, тревога, гнев, недоумение. Он стоял как вкопанный, не в силах ни говорить, ни думать, ни даже пошевелиться.
   Бедняга едва-едва пролепетал глухим, замогильным голосом:
   — Элодия Лера! .. Жена! ..

ГЛАВА 3

Открытие сезона охоты. — Жилище охотника-космополита. — Разочарование, мистификация, бедствие. — О том, как горе-охотники затеяли экспедицию по белу свету.

 
   Чтобы уяснить происходящее, вернемся немного назад, к 31 августа 1880 года, к событиям, случившимся за четыре месяца до начала нашего рассказа.
   Было семь часов вечера. У станции Монервиль (что сразу после Этампа^{note 8}) остановился пассажирский поезд. Из него вышло семеро парижан в полном охотничьем снаряжении: в сапогах, гетрах^{note 9}, с ружьями и сумками — все, как положено. При каждом из столичных немвродов^{note 10} было, как водится, по легавой собаке. Милые песики, радуясь освобождению из специального вагона, в котором они, протестуя, выли два часа, весело лаяли и прыгали. По тому, как вырядились их хозяева, сомнения не было — скоро охота.