Оставив обеих пленниц под охраной своих людей, Биканель пошел известить его в нескольких словах о всем происшедшем, пропустив все то, что касалось сокровища герцогов Ричмондских. Янки холодно выслушал и прибавил:
— Я слышу, что мой враг жив и здоров.
— Но не надолго.
— Да будет так!
— Я беру на себя сделать вдовой прелестную графиню де Солиньяк. Мы уедем, вы должны следовать за нами на некотором расстоянии и ни за что не покидать поста, который я вам укажу.
— Well! Но действуйте скорее, я нахожу, что время тянется ужасно долго.
Биканель вернулся к своей группе, заставил миссис Клавдию и Мэри сесть на лошадей, поручил их людям, на которых он вполне мог положиться, и подал сигнал к выезду.
Другая группа последовала за ним, и они тронулись по направлению к храму Кали. Путешествие было долгое и тяжелое, несмотря на быстроту животных и выносливость людей. Наступала ночь, когда они оказались приблизительно в одной миле[15] от храма ужасной богини. Обе группы остановились в джунглях недалеко одна от другой. Когда мрак сгустился над этой страшной местностью, Биканель ушел один. Он снял все одежды, натерся таинственными веществами, распространяющими кругом запах, свойственный диким зверям, и молча начал пробираться между всеми этими растениями, которые не кололи его и не причиняли боли его бронзовой коже. Он шел и шел, заставлял разбегаться шакалов, хотя не имел с собой никакого оружия, и направлялся, руководимый слухом или чутьем, к тем местам, откуда слышалось рычанье тигра. Известно, что эти страшные хищники избрали местом своего жительства ту часть джунглей, которые окружали развалины.
Попробовав раз человеческого мяса, тигры стали есть людей. Это случилось не потому, что они, как некоторые думают, состарившись, потеряв силу и ловкость, стали нападать на человека как на самую легкую добычу; они ели людей потому, что человеческое мясо им более нравилось, и они с особенной жадностью кидались на эту пищу, которую туги-душители охотно им и предоставляли. Эта близость тигров была тем приятнее мрачным обитателям здешних мест, что она усиливала ужас, внушаемый всем их страшным жилищем, и удаляла от него непосвященных.
Время от времени Биканель останавливался, складывал руки воронкой около рта и подражал рычанию тигра. Тигры, скрытые в лесу или подкрадывавшиеся к источникам, слышали этот крик и громко отвечали на него. Биканель шел все вперед и рычал, возбуждаясь своим собственным голосом, и круг тигров около него все суживался. Кто не слышал рассказов о колдунах, которых народное суеверие называло «вожатыми волков»!
Они имели, как доказано, странную способность приручать волков, сзывать их ночью, подражая их вою, заставлять их покорно идти за собой. В Индии, где все так странно, брамин, «посвященный» и «просвещенный», был заклинателем тигров.
Ужасные хищники, прибежавшие на его голос из джунглей, остановились в недоумении при виде человека. Потом они начали подходить, медленно, лукаво; их непреодолимо тянули те жесты, которые он делал и которые теперь были хорошо видны им, плохо видящим днем; их также привлекали испарения веществ, которыми была намазана его кожа.
Они подходили с мурлыканьем огромной кошки и с любовью терлись около привлекавшего их человека. Теперь он вел их целыми дюжинами на приступ храма. И действительно, нужно было чудо, чтобы спасти капитана, Патрика, Мария, Джонни и Берара, которые никогда еще не подвергались такой опасности.
ГЛАВА VIII
ГЛАВА IX
— Я слышу, что мой враг жив и здоров.
— Но не надолго.
— Да будет так!
— Я беру на себя сделать вдовой прелестную графиню де Солиньяк. Мы уедем, вы должны следовать за нами на некотором расстоянии и ни за что не покидать поста, который я вам укажу.
— Well! Но действуйте скорее, я нахожу, что время тянется ужасно долго.
Биканель вернулся к своей группе, заставил миссис Клавдию и Мэри сесть на лошадей, поручил их людям, на которых он вполне мог положиться, и подал сигнал к выезду.
Другая группа последовала за ним, и они тронулись по направлению к храму Кали. Путешествие было долгое и тяжелое, несмотря на быстроту животных и выносливость людей. Наступала ночь, когда они оказались приблизительно в одной миле[15] от храма ужасной богини. Обе группы остановились в джунглях недалеко одна от другой. Когда мрак сгустился над этой страшной местностью, Биканель ушел один. Он снял все одежды, натерся таинственными веществами, распространяющими кругом запах, свойственный диким зверям, и молча начал пробираться между всеми этими растениями, которые не кололи его и не причиняли боли его бронзовой коже. Он шел и шел, заставлял разбегаться шакалов, хотя не имел с собой никакого оружия, и направлялся, руководимый слухом или чутьем, к тем местам, откуда слышалось рычанье тигра. Известно, что эти страшные хищники избрали местом своего жительства ту часть джунглей, которые окружали развалины.
Попробовав раз человеческого мяса, тигры стали есть людей. Это случилось не потому, что они, как некоторые думают, состарившись, потеряв силу и ловкость, стали нападать на человека как на самую легкую добычу; они ели людей потому, что человеческое мясо им более нравилось, и они с особенной жадностью кидались на эту пищу, которую туги-душители охотно им и предоставляли. Эта близость тигров была тем приятнее мрачным обитателям здешних мест, что она усиливала ужас, внушаемый всем их страшным жилищем, и удаляла от него непосвященных.
Время от времени Биканель останавливался, складывал руки воронкой около рта и подражал рычанию тигра. Тигры, скрытые в лесу или подкрадывавшиеся к источникам, слышали этот крик и громко отвечали на него. Биканель шел все вперед и рычал, возбуждаясь своим собственным голосом, и круг тигров около него все суживался. Кто не слышал рассказов о колдунах, которых народное суеверие называло «вожатыми волков»!
Они имели, как доказано, странную способность приручать волков, сзывать их ночью, подражая их вою, заставлять их покорно идти за собой. В Индии, где все так странно, брамин, «посвященный» и «просвещенный», был заклинателем тигров.
Ужасные хищники, прибежавшие на его голос из джунглей, остановились в недоумении при виде человека. Потом они начали подходить, медленно, лукаво; их непреодолимо тянули те жесты, которые он делал и которые теперь были хорошо видны им, плохо видящим днем; их также привлекали испарения веществ, которыми была намазана его кожа.
Они подходили с мурлыканьем огромной кошки и с любовью терлись около привлекавшего их человека. Теперь он вел их целыми дюжинами на приступ храма. И действительно, нужно было чудо, чтобы спасти капитана, Патрика, Мария, Джонни и Берара, которые никогда еще не подвергались такой опасности.
ГЛАВА VIII
Первые новости. — Адская музыка. — Заклинатель против заклинателя. — Змеи против тигров. — Найя, или очковая змея. — Ужас!.. — Песенка на флейте. — Отступление тигров. — Биканель в ужасе. — Наконец, пленники свободны и находятся вместе. — Обряды, совершаемые душителями. — Жертвоприношение Кали.
Беглецы находились в ожидании, скрытые в убежище, которое до сих пор никому не было доступно, — на развалинах храма Кали. Полные доверия к ловкости, храбрости и находчивости тугов, посланных Бераром на розыски тех, кто похитил графиню, они надеялись на скорый и счастливый конец. Вдруг один из тугов неслышно подошел к группе и сказал Берару:
— Вот и я!
Это тихое появление было так странно и неожиданно, что капитан вскрикнул от удивления:
— Как? Уже?
— Что ты видел? — спросил холодно Берар.
— Двух белых с теми, кто их сторожит.
— А твой товарищ?
— Ушел позвать братьев.
— Хорошо! Видел вас кто-нибудь?
— Да, я думаю, потому что молодая белая, усыпленная начальником индусов, обнаружила наше присутствие.
— Что они делают?
— Они следуют за мной верхом, галопом… две группы.
— Много их?
— Да! Каждая группа состоит из пятнадцати хорошо вооруженных людей. Они расположились в одной миле отсюда.
— Странно! — пробормотал Берар. — Они должны были бы бежать, скрываться, а они располагаются здесь, как будто мы уже в их власти.
Факир тотчас же передал Пеннилесу все факты, рассказанные тугом. Узнав, что его жена здесь, Пеннилес вскочил и хотел тотчас же напасть на них с двумя моряками. Берару было очень трудно убедить его в том, что этот поступок безумен, что он испортит окончательный результат и приведет их всех к неминуемой и беспощадной смерти. Потом он сказал:
— Подождите до завтра, и эти люди будут окружены, сами того не подозревая, целой толпой тугов, которые ни одного из них не выпустят.
Понимая разумность этого довода и не будучи в состоянии сделать ничего лучшего, капитан, сжав кулаки, примирился с этим ожиданием.
Однако, несмотря на полученные новости, Берар беспокоился. Он не мог понять, почему его враги подошли так близко к храму Кали. Он не думал, что они решатся взять его штурмом. Индус никогда не согласился бы оскорбить это ужасное святилище, внушавшее всем такой страх и до сих пор всегда остававшееся местом неприкосновенным. Тогда отчего же они здесь?
Когда мрак сгустился, слон, пасшийся на свободе, прибежал в беспокойстве, с поднятым хоботом и сильно пыхтя. Боб наморщил лоб, опустил хвост, шерсть встала у него дыбом, и он в ужасе прижался к ногам своего молодого хозяина. Скоро раздалась ужасная симфония, вызванная Биканелем. Европейцы слушали удивленно, не понимая, что это значит, и им становилось жутко, несмотря на их испытанное мужество.
— Гадкая музыка! — пробормотал Джонни со своей обычной краткостью.
— Да, — подтвердил Марий, — это точно товарный поезд, который идет по виадуку[16] Бандоль в моем отечестве, а вы слушаете внизу, под сводом.
— Это рычащие обезьяны? — спросил Джонни, все более озадаченный.
— Вероятно, — ответил провансалец. — Я слышал таких зверей в Гвиане.
— Это тигры, не правда ли? — сказал в свою очередь капитан.
— Тигры! Да, саиб! — ответил факир, как бы соображая что-то. — И я не знаю, что могло так взволновать этих ужасных животных.
Слон Рама пыхтел все больше и больше, подходил к людям и выражал страх и гнев. Что касается Боба, то он совсем с ума сошел от страха.
Марий продолжал:
— Музыка-то приближается! Что ты думаешь, Джонни?
— By God! Ничего хорошего.
Рычанья раздавались все громче.
Мальчик и четверо мужчин подумали, что они окружены адской стаей под предводительством самого дьявола. Прислушавшись внимательно, Берар начал различать среди этого шума какой-то голос.
— Да ведь это человеческий голос! — воскликнул он.
— Не может быть! — быстро прервал его Пеннилес. — Нет ни одного человека на свете, который мог бы безнаказанно находиться среди этих животных: они, наверное, разорвали бы его.
— За исключением нескольких пундитов, посвященных первой степени,
— возразил Берар. — Они могут заставить повиноваться себе царей наших лесов.
— Так по-твоему, факир, эту стаю тигров ведут на нас?
— Могу вас в этом уверить, саиб! И негодяй несомненно тот самый, что хотел вас заживо схоронить в Башне Молчания!
Медленно, но неуклонно сжимался роковой круг. Не оставалось ни малейшей надежды прорваться сквозь это кольцо, даже на спине Рамы, потому что тот был бы захвачен двадцатью тиграми, угрожавшими растерзать его в клочья. Кругом не было ни одного дерева, на котором можно было бы выждать наступления дня. Берар сохранил присутствие духа; ни один мускул не дрогнул на его бронзовом теле.
— Идем, — сказал он, — кончено!.. Я не вижу иного способа… он ужасен… почти безрассуден… но я во что бы то ни стало должен им воспользоваться!
— Смотри, факир, — воскликнул капитан, — уж не хочешь ли ты оставить нас на съедение зверям?
— Нет, саиб! Но мне приходится бороться с посвященным… брамином, мне — простому факиру! Я боюсь потерпеть неудачу, но во всяком случае попробую. Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, не трогайтесь с места, не кричите, будьте неподвижны, как изваянные из камня, — и тигры не тронут вас!
— Прекрасно! Мы будем повиноваться тебе. Не так ли, матросы? Не правда ли, Патрик?
— Да, капитан! — ответили матросы и мальчик.
— Хорошо, — сказал факир, — соберитесь с силами, потому что никогда еще вам не приходилось видеть ничего подобного.
С этими словами он вынул из-под одежды маленькую тростниковую свирель, приложил ее к губам и извлек несколько довольно приятных звуков. Это была как бы прелюдия, за которой последовала медленная, печальная, мелодичная песнь, несколько заунывная. Поистине, эти тихие звуки скромной тростниковой свирели являлись сильным контрастом бешеному реву предводителя тигров. С замечательным хладнокровием Берар продолжал наигрывать.
Мало-помалу из-под листьев, в расщелинах камней послышался едва заметный шорох. Затем послышался короткий, отрывистый свист, и все почувствовали у ног прикосновение мягких и холодных тел пресмыкающихся. Нервная дрожь прохватила европейцев до мозга костей. С прерывающимся дыханием, оцепенев от ужаса, они изо всех сил старались сохранить неподвижность. Удушливый крик вырвался из горла Патрика, произнесшего замирающим от волнения голосом:
— Змеи!.. Повсюду!
— Тише, дитя! — прошептал Пеннилес.
Между тем рев тигров все приближался!
Через несколько минут тигры готовы были прыгнуть на свою столь желанную добычу, запах которой уже давно раздражал их обоняние. Но в то же самое время Берар ускорил темп своей песни. Змеи прибывали отовсюду, ползали по земле, обвивались вокруг кустов, взбирались на камни и высовывали свои раздвоенные языки. Все они принадлежали к той страшной породе пресмыкающихся, укус которых смертельный. Они в изобилии водятся в Индии и носят название найя, кобра, или очковая змея. Длина их не особенно велика, самые большие из них едва достигают двух метров. Но они чрезвычайно ловки, крайне раздражительны, и яд их всегда смертелен. Одним словом, это настоящий бич Индии и местами они столь многочисленны, что целые округа необитаемы из-за них. Заклинатели змей обладают способностью настолько приручать и укрощать их, что заставляют их следовать за собой. Берар был одним из них. Песня его становилась пронзительнее и резче. Змеи мало-помалу приходили в ярость. Они качали своими надутыми шеями, шипели, свертывались в кольца и бросались вперед, как стрелы, как бы ища добычу.
Против вожака тигров выступил теперь предводитель змей.
Тигр, безусловно, король беспредельных просторов. Все страшатся его: и дикий буйвол, и носорог, и даже слон, но сам он, в свою очередь, отступает перед найей.
Менее чем за двадцать шагов от кучки людей, застывших на месте от ужаса и страха, слышится рев тигров, готовых броситься на добычу. Тигр делает скачок и падает среди кишащих, раздраженных и свирепых змей. Его страшный рев вызван уже испугом и борьбой со смертью. Он хочет отступить, убежать, схватиться за ветви, чтобы освободиться от скользких объятий. Бесполезные усилия! Яд, попавший в двадцати местах, быстро делает свое дело. Тигр шатается, издает новый крик и падает, извиваясь в предсмертной агонии. А музыка продолжает возбуждать дикую ярость змей! Второй тигр бросается сквозь кустарник и тяжело падает всей своей тушей на землю. Затем еще, еще и еще…
И одна только назойливая мысль настойчиво преследует и мужчин, и ребенка. И мысль эта: достаточно ли там змей, чтобы сразиться и уничтожить эту стаю тигров?
Европейцы все еще сохраняли неподвижность, в ней одной видя спасение, но первый приступ ужаса прошел и хладнокровие снова возвратилось к ним. Уже начало замечаться некоторое колебание со стороны тигров, и они уже не так яростно нападали. Они все еще прибывают, но вопли страха и предсмертное хрипение погибающих товарищей, и запах мускуса, испускаемый змеями, подсказывают им, отчего они гибнут, и тигры начинают останавливаться. Напрасно Биканель усилил свои вопли и пытался довести их до бешенства.
Вождь тигров был побежден предводителем змей!
Биканель сам осторожно приближается, желая узнать истинную причину отступления тигров, не решающихся напасть на беглецов. Скоро звуки маленькой тростниковой свирели достигли его слуха. Он узнает звуки песни, употребляемой заклинателями змей, и, скрежеща зубами, бормочет:
— О, дьявол! Он разбудил целую армию змей, и я в третий раз побежден. Мне снова приходится отступить. О, да будет проклят и он, и белые!..
Биканель в изнеможении упал к подножию дерева. Тигры, не возбуждаемые больше яростными криками своего предводителя, понемногу успокаивались и медленно, как бы с сожалением, возвращались в свои логовища. Берар мало-помалу замедлял темп своей песни. Кобры перестали шипеть, волноваться и свиваться в кольца. Повторение тихой и протяжной мелодии постепенно усмиряло их. Они медленно начали уползать в свои норы. Маленькая свирель издала еще несколько звуков и смолкла. Наступила полнейшая тишина.
Гортанный голос Берара раздался в ночной тиши.
— Найи все ушли… опасность миновала!
Тогда только свободно вздохнули европейцы. Опасность миновала, и они заснули спокойным сном.
Заснул и Биканель. Проснулся он поздно и приступил к осмотру окрестностей. Он был в отвратительном расположении духа и обдумывал план немедленного мщения. Неровный гул достиг слуха Биканеля. При блеске солнечных лучей появился торжественный кортеж. Две женщины, одетые в белое, приближались верхом в сопровождении сотни мужчин, их обнаженные торсы казались отлитыми из бронзы. Кортеж этот приближался к развалинам храма богини Кали. Крик вырвался у него, когда он увидел, что женщины эти были — Клавдия и Мэри!
— Свободны!.. Они свободны! — воскликнул он и бросился к тому месту, где вчера вечером оставил две группы. Зрелище, открывшееся его глазам, было действительно ужасно. Все, составлявшие первую группу, лежали на земле, и лица их были одинаково обращены к небу. У них у всех вокруг шеи были обмотаны зловещие черные платки тугов. Несомненно все они были задушены неумолимыми поклонниками кровавой богини Кали. Биканель начал разыскивать вторую группу во главе с Денежным Королем. Первый труп, который он увидел, был труп гиганта-американца Джима Сильвера, богача Соединенных Штатов, Денежного Короля. Черный шелковый платок сжимал ему горло. Труп его уже начал разлагаться, и рои зеленых мух облепили его. Лошади, оружие, припасы и обоз — все исчезло. Туги, благоговеющие перед своей богиней Кали, не пренебрегают возможностью воспользоваться имуществом своих жертв. Берар сдержал свое слово: ужасные душители освободили двух пленниц!
И в то время как Биканель, побежденный и разбитый, упал в джунглях с диким яростным криком, кортеж прибыл к развалинам, где возвышалась величественная в своем грозном безобразии статуя Кали. Капитан, обезумев от радости, не смея верить своему счастью, увидел свою жену, которая, сойдя с лошади, с протянутыми руками приближалась к нему.
— Джордж! Мой милый Джордж!
— Клавдия, моя дорогая Клавдия! Наконец-то вы свободны!
В то же время и Мэри, соскочив с коня, бросилась на шею к своему брату.
Берар молча созерцал счастье этих людей. Марий приблизился к нему и, с волнением сжав ему руку, сказал:
— Ты сделал доброе дело, друг факир, ты очень славный человек.
Беглецы находились в ожидании, скрытые в убежище, которое до сих пор никому не было доступно, — на развалинах храма Кали. Полные доверия к ловкости, храбрости и находчивости тугов, посланных Бераром на розыски тех, кто похитил графиню, они надеялись на скорый и счастливый конец. Вдруг один из тугов неслышно подошел к группе и сказал Берару:
— Вот и я!
Это тихое появление было так странно и неожиданно, что капитан вскрикнул от удивления:
— Как? Уже?
— Что ты видел? — спросил холодно Берар.
— Двух белых с теми, кто их сторожит.
— А твой товарищ?
— Ушел позвать братьев.
— Хорошо! Видел вас кто-нибудь?
— Да, я думаю, потому что молодая белая, усыпленная начальником индусов, обнаружила наше присутствие.
— Что они делают?
— Они следуют за мной верхом, галопом… две группы.
— Много их?
— Да! Каждая группа состоит из пятнадцати хорошо вооруженных людей. Они расположились в одной миле отсюда.
— Странно! — пробормотал Берар. — Они должны были бы бежать, скрываться, а они располагаются здесь, как будто мы уже в их власти.
Факир тотчас же передал Пеннилесу все факты, рассказанные тугом. Узнав, что его жена здесь, Пеннилес вскочил и хотел тотчас же напасть на них с двумя моряками. Берару было очень трудно убедить его в том, что этот поступок безумен, что он испортит окончательный результат и приведет их всех к неминуемой и беспощадной смерти. Потом он сказал:
— Подождите до завтра, и эти люди будут окружены, сами того не подозревая, целой толпой тугов, которые ни одного из них не выпустят.
Понимая разумность этого довода и не будучи в состоянии сделать ничего лучшего, капитан, сжав кулаки, примирился с этим ожиданием.
Однако, несмотря на полученные новости, Берар беспокоился. Он не мог понять, почему его враги подошли так близко к храму Кали. Он не думал, что они решатся взять его штурмом. Индус никогда не согласился бы оскорбить это ужасное святилище, внушавшее всем такой страх и до сих пор всегда остававшееся местом неприкосновенным. Тогда отчего же они здесь?
Когда мрак сгустился, слон, пасшийся на свободе, прибежал в беспокойстве, с поднятым хоботом и сильно пыхтя. Боб наморщил лоб, опустил хвост, шерсть встала у него дыбом, и он в ужасе прижался к ногам своего молодого хозяина. Скоро раздалась ужасная симфония, вызванная Биканелем. Европейцы слушали удивленно, не понимая, что это значит, и им становилось жутко, несмотря на их испытанное мужество.
— Гадкая музыка! — пробормотал Джонни со своей обычной краткостью.
— Да, — подтвердил Марий, — это точно товарный поезд, который идет по виадуку[16] Бандоль в моем отечестве, а вы слушаете внизу, под сводом.
— Это рычащие обезьяны? — спросил Джонни, все более озадаченный.
— Вероятно, — ответил провансалец. — Я слышал таких зверей в Гвиане.
— Это тигры, не правда ли? — сказал в свою очередь капитан.
— Тигры! Да, саиб! — ответил факир, как бы соображая что-то. — И я не знаю, что могло так взволновать этих ужасных животных.
Слон Рама пыхтел все больше и больше, подходил к людям и выражал страх и гнев. Что касается Боба, то он совсем с ума сошел от страха.
Марий продолжал:
— Музыка-то приближается! Что ты думаешь, Джонни?
— By God! Ничего хорошего.
Рычанья раздавались все громче.
Мальчик и четверо мужчин подумали, что они окружены адской стаей под предводительством самого дьявола. Прислушавшись внимательно, Берар начал различать среди этого шума какой-то голос.
— Да ведь это человеческий голос! — воскликнул он.
— Не может быть! — быстро прервал его Пеннилес. — Нет ни одного человека на свете, который мог бы безнаказанно находиться среди этих животных: они, наверное, разорвали бы его.
— За исключением нескольких пундитов, посвященных первой степени,
— возразил Берар. — Они могут заставить повиноваться себе царей наших лесов.
— Так по-твоему, факир, эту стаю тигров ведут на нас?
— Могу вас в этом уверить, саиб! И негодяй несомненно тот самый, что хотел вас заживо схоронить в Башне Молчания!
Медленно, но неуклонно сжимался роковой круг. Не оставалось ни малейшей надежды прорваться сквозь это кольцо, даже на спине Рамы, потому что тот был бы захвачен двадцатью тиграми, угрожавшими растерзать его в клочья. Кругом не было ни одного дерева, на котором можно было бы выждать наступления дня. Берар сохранил присутствие духа; ни один мускул не дрогнул на его бронзовом теле.
— Идем, — сказал он, — кончено!.. Я не вижу иного способа… он ужасен… почти безрассуден… но я во что бы то ни стало должен им воспользоваться!
— Смотри, факир, — воскликнул капитан, — уж не хочешь ли ты оставить нас на съедение зверям?
— Нет, саиб! Но мне приходится бороться с посвященным… брамином, мне — простому факиру! Я боюсь потерпеть неудачу, но во всяком случае попробую. Что бы вы ни увидели, что бы ни почувствовали, не трогайтесь с места, не кричите, будьте неподвижны, как изваянные из камня, — и тигры не тронут вас!
— Прекрасно! Мы будем повиноваться тебе. Не так ли, матросы? Не правда ли, Патрик?
— Да, капитан! — ответили матросы и мальчик.
— Хорошо, — сказал факир, — соберитесь с силами, потому что никогда еще вам не приходилось видеть ничего подобного.
С этими словами он вынул из-под одежды маленькую тростниковую свирель, приложил ее к губам и извлек несколько довольно приятных звуков. Это была как бы прелюдия, за которой последовала медленная, печальная, мелодичная песнь, несколько заунывная. Поистине, эти тихие звуки скромной тростниковой свирели являлись сильным контрастом бешеному реву предводителя тигров. С замечательным хладнокровием Берар продолжал наигрывать.
Мало-помалу из-под листьев, в расщелинах камней послышался едва заметный шорох. Затем послышался короткий, отрывистый свист, и все почувствовали у ног прикосновение мягких и холодных тел пресмыкающихся. Нервная дрожь прохватила европейцев до мозга костей. С прерывающимся дыханием, оцепенев от ужаса, они изо всех сил старались сохранить неподвижность. Удушливый крик вырвался из горла Патрика, произнесшего замирающим от волнения голосом:
— Змеи!.. Повсюду!
— Тише, дитя! — прошептал Пеннилес.
Между тем рев тигров все приближался!
Через несколько минут тигры готовы были прыгнуть на свою столь желанную добычу, запах которой уже давно раздражал их обоняние. Но в то же самое время Берар ускорил темп своей песни. Змеи прибывали отовсюду, ползали по земле, обвивались вокруг кустов, взбирались на камни и высовывали свои раздвоенные языки. Все они принадлежали к той страшной породе пресмыкающихся, укус которых смертельный. Они в изобилии водятся в Индии и носят название найя, кобра, или очковая змея. Длина их не особенно велика, самые большие из них едва достигают двух метров. Но они чрезвычайно ловки, крайне раздражительны, и яд их всегда смертелен. Одним словом, это настоящий бич Индии и местами они столь многочисленны, что целые округа необитаемы из-за них. Заклинатели змей обладают способностью настолько приручать и укрощать их, что заставляют их следовать за собой. Берар был одним из них. Песня его становилась пронзительнее и резче. Змеи мало-помалу приходили в ярость. Они качали своими надутыми шеями, шипели, свертывались в кольца и бросались вперед, как стрелы, как бы ища добычу.
Против вожака тигров выступил теперь предводитель змей.
Тигр, безусловно, король беспредельных просторов. Все страшатся его: и дикий буйвол, и носорог, и даже слон, но сам он, в свою очередь, отступает перед найей.
Менее чем за двадцать шагов от кучки людей, застывших на месте от ужаса и страха, слышится рев тигров, готовых броситься на добычу. Тигр делает скачок и падает среди кишащих, раздраженных и свирепых змей. Его страшный рев вызван уже испугом и борьбой со смертью. Он хочет отступить, убежать, схватиться за ветви, чтобы освободиться от скользких объятий. Бесполезные усилия! Яд, попавший в двадцати местах, быстро делает свое дело. Тигр шатается, издает новый крик и падает, извиваясь в предсмертной агонии. А музыка продолжает возбуждать дикую ярость змей! Второй тигр бросается сквозь кустарник и тяжело падает всей своей тушей на землю. Затем еще, еще и еще…
И одна только назойливая мысль настойчиво преследует и мужчин, и ребенка. И мысль эта: достаточно ли там змей, чтобы сразиться и уничтожить эту стаю тигров?
Европейцы все еще сохраняли неподвижность, в ней одной видя спасение, но первый приступ ужаса прошел и хладнокровие снова возвратилось к ним. Уже начало замечаться некоторое колебание со стороны тигров, и они уже не так яростно нападали. Они все еще прибывают, но вопли страха и предсмертное хрипение погибающих товарищей, и запах мускуса, испускаемый змеями, подсказывают им, отчего они гибнут, и тигры начинают останавливаться. Напрасно Биканель усилил свои вопли и пытался довести их до бешенства.
Вождь тигров был побежден предводителем змей!
Биканель сам осторожно приближается, желая узнать истинную причину отступления тигров, не решающихся напасть на беглецов. Скоро звуки маленькой тростниковой свирели достигли его слуха. Он узнает звуки песни, употребляемой заклинателями змей, и, скрежеща зубами, бормочет:
— О, дьявол! Он разбудил целую армию змей, и я в третий раз побежден. Мне снова приходится отступить. О, да будет проклят и он, и белые!..
Биканель в изнеможении упал к подножию дерева. Тигры, не возбуждаемые больше яростными криками своего предводителя, понемногу успокаивались и медленно, как бы с сожалением, возвращались в свои логовища. Берар мало-помалу замедлял темп своей песни. Кобры перестали шипеть, волноваться и свиваться в кольца. Повторение тихой и протяжной мелодии постепенно усмиряло их. Они медленно начали уползать в свои норы. Маленькая свирель издала еще несколько звуков и смолкла. Наступила полнейшая тишина.
Гортанный голос Берара раздался в ночной тиши.
— Найи все ушли… опасность миновала!
Тогда только свободно вздохнули европейцы. Опасность миновала, и они заснули спокойным сном.
Заснул и Биканель. Проснулся он поздно и приступил к осмотру окрестностей. Он был в отвратительном расположении духа и обдумывал план немедленного мщения. Неровный гул достиг слуха Биканеля. При блеске солнечных лучей появился торжественный кортеж. Две женщины, одетые в белое, приближались верхом в сопровождении сотни мужчин, их обнаженные торсы казались отлитыми из бронзы. Кортеж этот приближался к развалинам храма богини Кали. Крик вырвался у него, когда он увидел, что женщины эти были — Клавдия и Мэри!
— Свободны!.. Они свободны! — воскликнул он и бросился к тому месту, где вчера вечером оставил две группы. Зрелище, открывшееся его глазам, было действительно ужасно. Все, составлявшие первую группу, лежали на земле, и лица их были одинаково обращены к небу. У них у всех вокруг шеи были обмотаны зловещие черные платки тугов. Несомненно все они были задушены неумолимыми поклонниками кровавой богини Кали. Биканель начал разыскивать вторую группу во главе с Денежным Королем. Первый труп, который он увидел, был труп гиганта-американца Джима Сильвера, богача Соединенных Штатов, Денежного Короля. Черный шелковый платок сжимал ему горло. Труп его уже начал разлагаться, и рои зеленых мух облепили его. Лошади, оружие, припасы и обоз — все исчезло. Туги, благоговеющие перед своей богиней Кали, не пренебрегают возможностью воспользоваться имуществом своих жертв. Берар сдержал свое слово: ужасные душители освободили двух пленниц!
И в то время как Биканель, побежденный и разбитый, упал в джунглях с диким яростным криком, кортеж прибыл к развалинам, где возвышалась величественная в своем грозном безобразии статуя Кали. Капитан, обезумев от радости, не смея верить своему счастью, увидел свою жену, которая, сойдя с лошади, с протянутыми руками приближалась к нему.
— Джордж! Мой милый Джордж!
— Клавдия, моя дорогая Клавдия! Наконец-то вы свободны!
В то же время и Мэри, соскочив с коня, бросилась на шею к своему брату.
Берар молча созерцал счастье этих людей. Марий приблизился к нему и, с волнением сжав ему руку, сказал:
— Ты сделал доброе дело, друг факир, ты очень славный человек.
ГЛАВА IX
Свидание Мэри с отцом и узником-лейтенантом. — Состязание в скорости. — Начальник станции Гайи. — Экстренный поезд. — От пятидесяти до тридцати часов. — На пути. — Древние города Индии. — Ряд ошибок. — Пешавар. — Комендант крепости и посланник. — Караван. — Вперед!
Даже после своего чудесного спасения капитан Пеннилес не был еще в безопасности. Гнусное и неосновательное обвинение, возведенное на него наемником Денежного Короля Биканелем, все еще было в силе и было опасно более, чем когда-либо, для его чести и свободы. Это обвинение, как, вероятно, помнят читатели, состояло в том, что Пеннилеса выдали за русского агента, посланного для поддержки священной войны в Бенгалии, население которой восстало против англичан. Это неосновательное обвинение, возведенное на капитана, тем более стало вероятным в глазах английских властей, что им показался подозрительным его быстрый проезд. Поэтому Пеннилесу следовало как можно скорее бежать или спрятаться, избегая во что бы то ни стало английских властей, даже последнего полицейского, потому что, по всей вероятности, его точные приметы были сообщены повсюду. При других обстоятельствах для него, конечно, было бы детской игрушкой пробраться берегом и покинуть эту негостеприимную страну. Но, встретив Мэри и Патрика, он считал своим нравственным долгом спасти их. Несмотря на находку сокровища, которое было для них скорее стеснением, чем помощью, положение бедных детей было крайне непрочно. Пеннилес дал слово возвратить отцу его детей и хотел сдержать свое слово. В данную минуту необходимо было знать точное местопребывание майора Леннокса. Патрик и Мэри знали только, что их отец был командиром шотландского полка Гордона, что он был в походе против афридиев и что последнее его письмо было послано из лагеря Шакдара. Вот все довольно неопределенные сведения. Берар вывел их из затруднения. Этот душитель сделался для них настоящим ангелом-хранителем. Магнетический сон — вот средство, к которому он прибег.
Так как Мэри была чрезвычайно податливым и чувствительным субъектом, то факиру не стоило большого труда усыпить ее. Едва она впала в транс, как увидела лагерь афридиев и описала его в нескольких словах; там же она увидела и своего отца, да, своего отца, заключенного вместе с лейтенантом Тейлором в маленький уединенный домик. Ее очаровательное личико, прояснившееся при виде своего обожаемого отца, обнаружило признаки сильной скорби, когда она произнесла это ужасное слово:
— Узники!.. Пленники мятежников!.. Плач, бедный Патрик. О Боже мой! Защити его! Он приговорен к смерти! — стонала бедная девушка, голос которой прерывался от действия гипнотического усыпления.
— А когда это произошло? — спросил Берар.
— Несколько часов тому назад…
— Теперь мы знаем все, что нам нужно, — сказал Пеннилес. — Разбудите ее поскорее, факир, и составим план: каждая минута дорога! Скажите, как далеко до Пешавара?
— Около тысячи двухсот миль.
— Это ужасно! А какой самый ближайший к нам город?
— Гайя, господин.
— А есть ли там железная дорога?
— Да, саиб!
Патрик и Мэри во время этого разговора с мольбою смотрели на капитана.
— На каком расстоянии от Гайи мы теперь находимся?
— На расстоянии сорока миль!
— Когда Рама может нас доставить туда?
— Часа через три, саиб.
— Превосходно! Теперь, мои милые дети, — мужайтесь и надейтесь! Мы сделаем все возможное для спасения вашего отца. Нам понадобятся деньги… много денег… а так как меня недаром зовут бессребренником, то будьте моими банкирами.
— Сударь, — сказал с достоинством Патрик, вытирая слезы, — самое лучшее, что мы можем сделать, это использовать все до последнего гроша для спасения нашего отца! Мы будем вам бесконечно признательны, и я, и сестра моя, если вы будете располагать сокровищами нашей семьи как своими собственными.
Так как в данную минуту дело было гораздо важнее слов, то Пеннилес сейчас же открыл старый сундук. Блеск содержимого сундука ослепил всех. Мэри нисколько не ошиблась в оценке, назвав колоссальную сумму сокровища, заключенного в сундуке. Там находилось громадное богатство. Пеннилес быстро прочел опись, подписанную и скрепленную дедом детей, затем вынул около трех тысяч фунтов стерлингов. Сделав это, он завязал сундук тростниковыми перевязками и снова укрепил на спине Рамы. Впрочем, замки сундука пришлось сломать. Чтобы не терять времени, каждый занял свое место в корзине на спине слона. Берар взял в качестве проводника туга — и слон, наконец, тронулся в путь по направлению к Гайе.
Через три часа запыхавшийся от быстрого бега Рама достиг первых домиков города, в котором насчитывалось до семидесяти тысяч жителей. Путешественники узнали от факира, что Гайя — город священный. В Гайе находился университет, много школ разного рода еще в то время, когда Сакиа-Муни стал проповедовать там свое учение за шестьсот лет до Рождества Христова. Факир сообщил, что здесь находятся самые достопримечательные памятники первобытной Индии, но белых интересовала лишь одна достопримечательность этого города, да и то продукт европейской культуры — железная дорога. Им указали центральную станцию, и они моментально отправились туда. Пеннилес попросил позволения переговорить с начальником станции. Капитана впустили к нему вместе с женой, Патриком и Мэри, а Берар, Марий, Джонни и туг остались караулить слона, на спине которого находились сокровища.
После холодного обмена поклонами, которыми англичане всегда приветствуют незнакомого человека, капитан Пеннилес, взяв детей за руки, сказал:
— Имею честь представить вам, милостивый государь, детей несчастной герцогини Ричмондской, погибшей, как вам известно, трагической смертью. — И прибавил: — Что касается меня, то я — их опекун, а эта особа — моя супруга.
При имени герцогов Ричмондских начальник растаял и выразил полную готовность услужить им.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил он.
— Мы только что узнали, что отец Патрика и Мэри, майор Леннокс, герцог Ричмондский, находится в плену у афридиев и что жизнь его в большой опасности. Мы едем к афридиям, чтобы предложить им выкуп за пленника. В какой самый меньший срок мы можем добраться до Пешавара?
— Приблизительно за двое суток.
Печальный вздох вырвался у детей. Они могут прийти слишком поздно.
— Это долго, — сказал капитан, — не можете ли вы дать нам отдельный поезд: локомотив, багажный вагон и вагон-салон?
— Конечно, можно!
— А сколько это будет стоить?
— Это обойдется в пятьсот фунтов стерлингов, и вы выиграете не менее десяти часов.
— Я заплачу тысячу фунтов, дам в награду кочегару и машинисту сто фунтов и пятьсот фунтов вам, если этот переезд будет продолжаться тридцать часов и менее, если возможно. Примите во внимание, что дело идет о спасении человека, носящего одно из самых славных имен Англии, одного из лучших офицеров армии и одного из самых преданных слуг королевы! Для его спасения я и добиваюсь скорейшего прибытия в лагерь афридиев!
— Хорошо, сударь, вы получите экстренный поезд, — сказал начальник станции, подумавший, конечно, о награде, — мне потребуется всего только час времени, чтобы связаться с главной администрацией дороги и телеграфировать промежуточным станциям для избежания каких-либо задержек на них.
— Итак, вы думаете, что через тридцать часов?..
— Поезд прибудет в Пешавар без всяких приключений!
— Я вам тысячу раз признателен. Во время приготовления поезда я отсчитаю нужную сумму.
Час спустя с удивительной точностью поезд вышел из депо и остановился у платформы. Уложив кое-какую провизию, купленную в буфете вокзала, шестеро пассажиров, не исключая и Берара, заняли места в салон-вагоне. Боб также прыгнул туда, а добрый Рама, оставшись один, печально тронулся в путь к священной пагоде с вожаком-тугом. Начальник станции превосходно устроил все. Вместо одного вагона он приказал прицепить два, что позволило путешественникам устроиться с большим комфортом. Наконец, раздался свисток, — и поезд тронулся.
Путники мчались с большой скоростью, счастливые тем, что никто не догадался: опекун герцогов Ричмондских и был тот иноземец, гнусно оклеветанный негодяями и поставленный вне английских законов. К несчастью, путники не могли знать, что они не одни в поезде. Какой-то человек, прискакавший на сильно взмыленной лошади почти перед самым отходом поезда, весь в крови и пыли, быстро подошел к начальнику станции, шепнул ему несколько слов, и тот позволил неизвестному проскользнуть незаметно в багажный вагон.
Один и тот же поезд, который мчал последнюю надежду майора Леннокса, вез и врага его, ожесточенного потерей своих сокровищ. Сто километров, отделяющие Гайю от Патны, были пройдены за полтора часа. Скорость эта ободряюще действовала на путников, потому что обыкновенные поезда в Индии движутся утомительно медленно. От Патны поезд идет по Северо-Западной железнодорожной линии, конечный пункт которой — Пешавар. Поезд останавливается лишь на несколько секунд, чтобы сменить локомотив или запастись водою и топливом. Всякий раз при подобной остановке Пеннилес выходит и поощряет рвение машиниста и кочегара, а те, весело побрякивая полученными деньгами, доводят ход поезда до головокружительной быстроты. Вот после Панты, этого города опиума, промчались мимо Бенареса, браминского Рима, где находится туземная большая школа богословия — центр изучения и распространения религии. Вот Аллагабад, Прейяго — священный город, расположенный на берегах Ганга. Затем поезд проносится мимо памятного кровавой резней Каумпора. При блеске электрических фонарей путники едва могут прочесть название следующей станции: Агра, потому что поезд мчится, не умеряя своей скорости, мимо этой бывшей столицы империи Великого Могола. Следующая минутная остановка делается в Дели. Весь этот переезд, составляющий ровно половину пути, пройден за четырнадцать часов. Пеннилес полон надежды!
Даже после своего чудесного спасения капитан Пеннилес не был еще в безопасности. Гнусное и неосновательное обвинение, возведенное на него наемником Денежного Короля Биканелем, все еще было в силе и было опасно более, чем когда-либо, для его чести и свободы. Это обвинение, как, вероятно, помнят читатели, состояло в том, что Пеннилеса выдали за русского агента, посланного для поддержки священной войны в Бенгалии, население которой восстало против англичан. Это неосновательное обвинение, возведенное на капитана, тем более стало вероятным в глазах английских властей, что им показался подозрительным его быстрый проезд. Поэтому Пеннилесу следовало как можно скорее бежать или спрятаться, избегая во что бы то ни стало английских властей, даже последнего полицейского, потому что, по всей вероятности, его точные приметы были сообщены повсюду. При других обстоятельствах для него, конечно, было бы детской игрушкой пробраться берегом и покинуть эту негостеприимную страну. Но, встретив Мэри и Патрика, он считал своим нравственным долгом спасти их. Несмотря на находку сокровища, которое было для них скорее стеснением, чем помощью, положение бедных детей было крайне непрочно. Пеннилес дал слово возвратить отцу его детей и хотел сдержать свое слово. В данную минуту необходимо было знать точное местопребывание майора Леннокса. Патрик и Мэри знали только, что их отец был командиром шотландского полка Гордона, что он был в походе против афридиев и что последнее его письмо было послано из лагеря Шакдара. Вот все довольно неопределенные сведения. Берар вывел их из затруднения. Этот душитель сделался для них настоящим ангелом-хранителем. Магнетический сон — вот средство, к которому он прибег.
Так как Мэри была чрезвычайно податливым и чувствительным субъектом, то факиру не стоило большого труда усыпить ее. Едва она впала в транс, как увидела лагерь афридиев и описала его в нескольких словах; там же она увидела и своего отца, да, своего отца, заключенного вместе с лейтенантом Тейлором в маленький уединенный домик. Ее очаровательное личико, прояснившееся при виде своего обожаемого отца, обнаружило признаки сильной скорби, когда она произнесла это ужасное слово:
— Узники!.. Пленники мятежников!.. Плач, бедный Патрик. О Боже мой! Защити его! Он приговорен к смерти! — стонала бедная девушка, голос которой прерывался от действия гипнотического усыпления.
— А когда это произошло? — спросил Берар.
— Несколько часов тому назад…
— Теперь мы знаем все, что нам нужно, — сказал Пеннилес. — Разбудите ее поскорее, факир, и составим план: каждая минута дорога! Скажите, как далеко до Пешавара?
— Около тысячи двухсот миль.
— Это ужасно! А какой самый ближайший к нам город?
— Гайя, господин.
— А есть ли там железная дорога?
— Да, саиб!
Патрик и Мэри во время этого разговора с мольбою смотрели на капитана.
— На каком расстоянии от Гайи мы теперь находимся?
— На расстоянии сорока миль!
— Когда Рама может нас доставить туда?
— Часа через три, саиб.
— Превосходно! Теперь, мои милые дети, — мужайтесь и надейтесь! Мы сделаем все возможное для спасения вашего отца. Нам понадобятся деньги… много денег… а так как меня недаром зовут бессребренником, то будьте моими банкирами.
— Сударь, — сказал с достоинством Патрик, вытирая слезы, — самое лучшее, что мы можем сделать, это использовать все до последнего гроша для спасения нашего отца! Мы будем вам бесконечно признательны, и я, и сестра моя, если вы будете располагать сокровищами нашей семьи как своими собственными.
Так как в данную минуту дело было гораздо важнее слов, то Пеннилес сейчас же открыл старый сундук. Блеск содержимого сундука ослепил всех. Мэри нисколько не ошиблась в оценке, назвав колоссальную сумму сокровища, заключенного в сундуке. Там находилось громадное богатство. Пеннилес быстро прочел опись, подписанную и скрепленную дедом детей, затем вынул около трех тысяч фунтов стерлингов. Сделав это, он завязал сундук тростниковыми перевязками и снова укрепил на спине Рамы. Впрочем, замки сундука пришлось сломать. Чтобы не терять времени, каждый занял свое место в корзине на спине слона. Берар взял в качестве проводника туга — и слон, наконец, тронулся в путь по направлению к Гайе.
Через три часа запыхавшийся от быстрого бега Рама достиг первых домиков города, в котором насчитывалось до семидесяти тысяч жителей. Путешественники узнали от факира, что Гайя — город священный. В Гайе находился университет, много школ разного рода еще в то время, когда Сакиа-Муни стал проповедовать там свое учение за шестьсот лет до Рождества Христова. Факир сообщил, что здесь находятся самые достопримечательные памятники первобытной Индии, но белых интересовала лишь одна достопримечательность этого города, да и то продукт европейской культуры — железная дорога. Им указали центральную станцию, и они моментально отправились туда. Пеннилес попросил позволения переговорить с начальником станции. Капитана впустили к нему вместе с женой, Патриком и Мэри, а Берар, Марий, Джонни и туг остались караулить слона, на спине которого находились сокровища.
После холодного обмена поклонами, которыми англичане всегда приветствуют незнакомого человека, капитан Пеннилес, взяв детей за руки, сказал:
— Имею честь представить вам, милостивый государь, детей несчастной герцогини Ричмондской, погибшей, как вам известно, трагической смертью. — И прибавил: — Что касается меня, то я — их опекун, а эта особа — моя супруга.
При имени герцогов Ричмондских начальник растаял и выразил полную готовность услужить им.
— Чем я могу быть вам полезен? — спросил он.
— Мы только что узнали, что отец Патрика и Мэри, майор Леннокс, герцог Ричмондский, находится в плену у афридиев и что жизнь его в большой опасности. Мы едем к афридиям, чтобы предложить им выкуп за пленника. В какой самый меньший срок мы можем добраться до Пешавара?
— Приблизительно за двое суток.
Печальный вздох вырвался у детей. Они могут прийти слишком поздно.
— Это долго, — сказал капитан, — не можете ли вы дать нам отдельный поезд: локомотив, багажный вагон и вагон-салон?
— Конечно, можно!
— А сколько это будет стоить?
— Это обойдется в пятьсот фунтов стерлингов, и вы выиграете не менее десяти часов.
— Я заплачу тысячу фунтов, дам в награду кочегару и машинисту сто фунтов и пятьсот фунтов вам, если этот переезд будет продолжаться тридцать часов и менее, если возможно. Примите во внимание, что дело идет о спасении человека, носящего одно из самых славных имен Англии, одного из лучших офицеров армии и одного из самых преданных слуг королевы! Для его спасения я и добиваюсь скорейшего прибытия в лагерь афридиев!
— Хорошо, сударь, вы получите экстренный поезд, — сказал начальник станции, подумавший, конечно, о награде, — мне потребуется всего только час времени, чтобы связаться с главной администрацией дороги и телеграфировать промежуточным станциям для избежания каких-либо задержек на них.
— Итак, вы думаете, что через тридцать часов?..
— Поезд прибудет в Пешавар без всяких приключений!
— Я вам тысячу раз признателен. Во время приготовления поезда я отсчитаю нужную сумму.
Час спустя с удивительной точностью поезд вышел из депо и остановился у платформы. Уложив кое-какую провизию, купленную в буфете вокзала, шестеро пассажиров, не исключая и Берара, заняли места в салон-вагоне. Боб также прыгнул туда, а добрый Рама, оставшись один, печально тронулся в путь к священной пагоде с вожаком-тугом. Начальник станции превосходно устроил все. Вместо одного вагона он приказал прицепить два, что позволило путешественникам устроиться с большим комфортом. Наконец, раздался свисток, — и поезд тронулся.
Путники мчались с большой скоростью, счастливые тем, что никто не догадался: опекун герцогов Ричмондских и был тот иноземец, гнусно оклеветанный негодяями и поставленный вне английских законов. К несчастью, путники не могли знать, что они не одни в поезде. Какой-то человек, прискакавший на сильно взмыленной лошади почти перед самым отходом поезда, весь в крови и пыли, быстро подошел к начальнику станции, шепнул ему несколько слов, и тот позволил неизвестному проскользнуть незаметно в багажный вагон.
Один и тот же поезд, который мчал последнюю надежду майора Леннокса, вез и врага его, ожесточенного потерей своих сокровищ. Сто километров, отделяющие Гайю от Патны, были пройдены за полтора часа. Скорость эта ободряюще действовала на путников, потому что обыкновенные поезда в Индии движутся утомительно медленно. От Патны поезд идет по Северо-Западной железнодорожной линии, конечный пункт которой — Пешавар. Поезд останавливается лишь на несколько секунд, чтобы сменить локомотив или запастись водою и топливом. Всякий раз при подобной остановке Пеннилес выходит и поощряет рвение машиниста и кочегара, а те, весело побрякивая полученными деньгами, доводят ход поезда до головокружительной быстроты. Вот после Панты, этого города опиума, промчались мимо Бенареса, браминского Рима, где находится туземная большая школа богословия — центр изучения и распространения религии. Вот Аллагабад, Прейяго — священный город, расположенный на берегах Ганга. Затем поезд проносится мимо памятного кровавой резней Каумпора. При блеске электрических фонарей путники едва могут прочесть название следующей станции: Агра, потому что поезд мчится, не умеряя своей скорости, мимо этой бывшей столицы империи Великого Могола. Следующая минутная остановка делается в Дели. Весь этот переезд, составляющий ровно половину пути, пройден за четырнадцать часов. Пеннилес полон надежды!