Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Денис Бутов, 2000
WWW: http://www.artofwar.spb.ru/butov/index_tale_butov.html
Date: 11 May 2000
Отзывы о рассказах можно записать в гестбуке "Art of War"
Рассказы номинированы на литературный конкурс "Тенета-2000"
---------------------------------------------------------------
Памяти всех российских солдат,
погибших в Чечне.
Земля вам пухом, ребята.
День первый.
Гранатомет - вещь серьезная. Рацию снесло первым же выстрелом. Вместе с
радистом. Хорошо, что осталась рация в бэтре. Плохо, что бэтр зажгли на
пятой минуте боя. Спросонья все действо воспринималось мной как-то
дискретно, рывками.
Вот я трясущимися руками пристегиваю очередной рожок к автомату, потом
прицеливаюсь, - рожок отваливается и падает на пол. На второй раз
пристегнуть получилось лучше. Наверное. Не помню. Вот, всхлипнув, съезжает
по стенке и съеживается клубком лейтенант Садыков. Вот у меня кончаются
патроны, я переворачиваю Садыкова на спину и начинаю лихорадочно обшаривать
его разгрузку в поисках рожков. Судя по развороченной груди и остекленевшим
открытым глазам, помощь ему уже не нужна. В общем, он был не самым плохим
лейтенантом из всех, кого я видел. Вот оскаленно-бородатая камуфлированная
фигура на мушке и длинная-длинная, патронов на двадцать, очередь. Ладони,
измазанные садыковской кровью, липнут к цевью.
Было нас на этом блокпосту ровно двадцать шесть человек. С утра еще. А
потом нохчам зачем-то понадобились раздолбанные и провонявшие мертвечиной
остатки города, когда-то называвшегося Грозным. И нас за неполный час атаки
чехов на блок осталось десять, из них боеспособных - восемь. Вряд ли,
кстати, чехов поначалу было больше чем нас, просто они грамотно использовали
фактор внезапности. Да и бойцы у них поопытнее наших. По крайней мере,
просто так не подставляются под пули. Не то, что Саня Криволапов, который
лежит сейчас с разнесенным черепом возле Садыкова и еще нескольких ребят, из
тех, кто был в здании.
Блокпост наш расположен удачно. Относительно удачно, конечно. Удачно
для нас, если уж совсем точно. В здании какой-то бывшей конторы. Одноэтажное
небольшенькое здание, построенное из бетонных плит, комнат на пять-шесть.
Много окон, большинство из которых мы заложили мешками с песком. Те, что
остались - неплохие амбразуры. Хороший обзор. Ближайшее здание - метров за
полтораста. Руины метрах в пятидесяти тоже когда-то были зданием, пока не
поработала САУшка. За руины мы не очень опасаемся, - они неплохо минированы.
Почти все МОНки ушли туда, поэтому в здании - в основном растяжки на
гранатах. А это есть не очень надежно. Поэтому у нас кто-то постоянно за
зданием этим наблюдает. И перед атакой наблюдали. Проворонили. Теперь в
здании - две чеховские пулеметные точки. Может и больше, но две мы засекли
точно. И с этих точек по нам неслабо работают пулеметы. Судя по звуку - ПК.
Снайпера нашего посекло осколками в самом начале боя. Так и истек
кровью в обнимку с эсвэдэхой. Я стреляю неплохо, так что решил попробовать
себя в роли снайпера. Занятно. Раньше я думал, что снайпером быть просто -
смотришь в прицел, наводишь перекрестие в область сердца, или там, в лоб,
короче, куда хочешь, вражеская фигура-то - во весь прицел, да и лупишь.
Потом зарубку на прикладе делаешь. Оказалось - хрен так все просто. И
перекрестия нету как такового - какие-то уголки, деления... С кривой с этой
я разобрался вроде. Дальномер, однако. Так на четыреста метров даже если
стрелять - фигурка маленькая получается, хоть куда-нибудь попасть, не то,
чтобы в лоб или в сердце. А как за восемьсот метров выцеливать? Человек-то
не больше гниды получается. По размерам.
Несмотря на такие трудности, все же потихоньку высунулся и решил
пулеметчиков этих заснайперить. Смотрю в прицел - вроде вижу одного. Стреляю
- мимо. Еще - опять мимо. Раза четыре стрелял, и все мимо. Как дал он по мне
из ПК - никакой снайперки не надо. Еле успел по полу расстелиться. Решил,
что горек, однако, снайперский хлебушек. Отложил эсведэ, взял автомат.
Попали мы в осаду. Чехи штурмовать больше не штурмовали, все-таки
огрызнулись мы неплохо - человек восемь у них положили. Я сильно подозреваю,
что даже мусульмане, за исключением совсем отмороженных, к гуриям не
очень-то стремятся. Да и не сильно-то мы им мешали, судя по всему. Так что
оставили они эти гнезда пулеметные, еще человек несколько с другой стороны -
и свалили. А нам валить некуда. Город мы не знаем, где наши - представления
не имеем. Везли нас сюда в бэтре. Водила вместе с бэтром догорает, летеха с
развороченной грудью вместе с остальными двухсотыми в углу лежит. Где
наводчик - никто вообще не знает. Снаружи несколько наших из граника
накрыло, наверное, там лежит. Карты нет. У лейтенанта нашли схему местности
вокруг блокпоста. Нам она сейчас нужна как рыбе зонтик. Короче, робинзонада.
Раненых у нас было семеро, но ранения более-менее легкие почти у всех,
за исключением Рашида Хуснутдинова. У того живот осколком разворотило, кишки
наружу. Перевязали его, промедолом обкололи, да только он все равно часа
через два умер. По-татарски чего-то сказал, улыбнулся и умер. Из оставшихся
самое тяжелое ранение у Малого - один глаз вышибло, второй ослеп. Сидит в
углу, молчит и плачет. Утешать его некому, некогда, да и незачем. Без толку.
У остальных - совсем мелочи. Задетая пулей рука, поцарапанное бедро...
Что делать - никто не знает. Пулеметчики периодически постреливают по
окнам. Благо, здание то стоит не очень для них удачно, есть мертвые зоны.
Остальные чехи, те, что зашли с другой стороны, расположились более
грамотно. Мы это поняли, когда Мурза словил очередь в грудину. Как
говорится, "...И их осталось восемь". Малой - не боец, Мурза пока живой, но
чувствуется - ненадолго. Вкатили ему предпоследний тюбик промедола,
перевязали, положили возле Малого.
Собрались на совещание. Планерка, блин, такая... Напряженная. Четверо
присутствуют. Остальные по окнам сидят, чехов караулят.
- Ну что, - спрашиваю, - делать будем?
Саня Кикин, по прозвищу Кика:
- А хуй ли делать, надо в город прорываться, своих искать.
- А ты знаешь, где свои?
- Найдем.
- Хуй ты найдешь, а не своих, баран!
Это Вагиз нервничает. Они с Рашидом десять лет за одной партой
просидели в Набережных Челнах. Вместе призвались, вместе служили. Один
сейчас - двухсотый, второй - в глубокой жопе, как и мы все. Все мы
нервничаем.
- Карта есть у тебя? Город знаешь? Куда ты искать собрался?
- А хуй ли здесь сидеть?
- Здесь, бля, хоть шанс есть. На связь мы не выйдем вовремя, в бригаде
зашевелятся. Вытащат.
- Ага, это если бригаду еще не раздолбали нахуй.
Задумались. Никто, пожалуй, всерьез не верит, что бригаду могут "нахуй
раздолбать", но обстановка к оптимизму не располагает.
- Заебутся бригаду долбить. Короче, я за то, чтобы здесь сидеть и не
дергаться.
Это Бычок вставил свое веское слово. Оптимист у нас Бычок.
Впрочем, я с ним согласен полностью. Лучше сидеть с невеликими шансами
на знакомой территории, чем ползти хрен знает куда вообще без шансов. Больше
всего меня пугает возможность попасть в плен. Лучше уж как Рашид. А еще
лучше как Садыков. Чик - и ты уже на небесах. Пацаны с бригады рассказывали
- стояли вот так же на блоке, с местными общались. Мирными местными. Ага.
"Ты гранаты не бойся, она совсем ручная". Местные эти мирные им золотые горы
обещали - мол, домой отправим, денег с собой дадим, бросайте воевать... Вот
два дурачка и поверили. Ушли, дебилы, ночью с поста, и автоматы с собой
прихватили. Одного потом чехи обратно подбросили. Нос и губы отрезаны, глаза
выколоты. Это если чехи так обращаются с теми, кто им сам сдался, что ж нас
тогда ждет, если, не дай бог, к ним попасть? Нафиг нафиг.
- Согласен, - говорю.
- Я тоже согласен, - Вагиз говорит.
Кика только плечами пожал.
- Ну и бараны. А ночью что делать будем? А воды до хуя ли у нас? А
патронов? А жрать что будем? Сколько сидеть вообще?
- До упора, - отрезал Бычок. - А насчет всего остального, надо
посмотреть.
Посмотреть я первым делом пробрался на кухню - там у нас стояла
здоровая фляга, которую наполняли раз в несколько дней. Кухня окном своим
выходила точняком на то самое злополучное здание, и самая нижняя из десятка
пробоин во фляге была сантиметров на восемь-десять выше дна. Пол вокруг
фляги был обильно мокрым. Я, стараясь не подставляться, подполз к фляге,
качнул ее. Из пробоин выплеснулась вода. Значит, наполнена она как раз
сантиметров на десять. А это всего литров шесть-семь. Если на всех раскинуть
- даже фляжку не зальешь. Хреново.
Психология... Как только стало ясно, что воды у нас совсем даже
немного, сразу захотелось пить. Я побулькал водой в своей фляжке. Полфляжки
точно есть, а то и больше. Подумал, и решил потерпеть. Подполз в угол, к
ящику с тушенкой. Тушенки у нас банок двадцать, не так и плохо.
Увлекся я. Высунулся неудачно. Чех влупил из ПК, чудом не попал. А,
может, и не по мне целился. Просто так влупил. Но не попал. Вообще, здесь
поневоле начнешь верить в судьбу. Рожденный быть повешенным не утонет. На
растяжке подорваться еще может, а вот утонуть - навряд ли.
Пришлось, скорчившись в углу и по мере возможности, прикрывая автоматом
голову и яйца, пережидать всплеск чеховской активности. Благо, что не
угловая комната. В угловых от второй стены бетонной рикошетит будь здоров. А
здесь перегородки то ли саманные, то ли фиг знает. То ли кирпич такой
самодельный. Крошится, пули в себя берет.
Приполз обратно в центральную комнату, штаб наш... Рассказал, что и
как. Вагиз с Бычком притащили еще несколько фляжек. Я говорю:
- Надо флягу как-то сюда притаранить, а то если этот пидор так и дальше
палить будет, мы совсем без воды останемся. А ее у нас и так меньше, чем у
него патронов.
Притаранили. В общем, и несложно. Кика дал пару очередей с другого окна
и залег за мешками с песком. Пока пулеметчики то окно обрабатывали, мы флягу
и вытащили. Правда, не меньше литра расплескали по дороге. Тушенки несколько
банок еще захватили.
Сел я, к стеночке привалился, банку тушенки уже приноровился штык-ножом
вспороть. И вот тут-то меня и затрясло. Тушенку уронил, штык-нож тоже,
руками себя за плечи обхватил. Трясет как малярийного. Еще и срать
захотелось до невыносимости, а подняться не могу. Кузя заметил, в разгрузке
своей покопался, и протягивает мне чекушку. Взял я ее и машинально вспомнил,
где у нас водка заныкана была. По всем моим расчетам, водки у нас ощутимо
больше, чем воды. Хоть какая-то радость в этой говенной жизни.
Сорвал колпачок зубами, сделал пару длинных глотков. Отпустило почти
моментально. Вернул чекушку Кузе, подобрал тушенку, вскрыл. Чехи
постреливают изредка. Нехотя так. Народ сидит вокруг, жует. Я тоже жую, хотя
не очень и хочется. Хлеба нет, воды нет. Точнее есть, но мало. Практически
нет. Хрен его знает, сколько нам тут сидеть. На тушенку тоже налегать не
стоило бы так. Я говорю об этом пацанам, они со мной согласны. Но жрать
продолжают. Отставляю свою банку в сторону, там еще почти две трети. Тушенка
на удивление хорошая, не те жилы и желе, которое нам привозили в последнее
время.
Пошел посрал. Со стороны, наверное, смешно смотрелось - подтер задницу
и в той же позе до двери. Заглянул к раненым. Точнее, к раненому. Мурза уже
не раненый. Мертвый уже Мурза. Малой без сознания. Тела тут же лежат. А на
дворе август - далеко не самый прохладный месяц в Чечне. Скоро запах пойдет.
Пригибаясь, пробрался к Бычку. Тот наблюдал за пулеметчиками. Наблюдаем
мы парами. Четверо караулят - по двое в каждой угловой комнате. Пятеро
отдыхают.
Закурили.
- Мурза умер, - говорю.
- Сам виноват. - Бычок глубоко затянулся. - Нехуй было разгуливать, как
на параде.
Мурзу у нас никто не любил. Был он жадным и тупым, даже земляки-татары
с ним не общались. Даже имени его никто из нас не знал. Мурза и Мурза.
Фамилия у него Мурзаев была, кажется.
- А все равно боец не помешал бы.
- Базара нет, - согласился Бычок. - Не помешал бы. Только не Мурза. Как
там Малой?
- Отрубился.
- Малого жалко.
Малого действительно жалко. Хороший боец, и парень неплохой. Хреново
ему теперь слепому будет.
- Ладно, - сказал я, - иди похавай. Я посижу.
Бычок, пригнувшись, ушел, а я остался с Васей-Алтайцем. Раньше я
наполовину всерьез думал, что Вася-Алтаец не умеет говорить по-русски.
Теперь я почти уверен, что он вообще говорить не умеет. За те две недели,
которые я его знаю, ни разу от него не слышал ни одного слова. Вот и сейчас
молчит. Я тоже молчу. Чехи тоже молчат. Всеобщее такое молчание. Бурое
безмолвие.
День вторый.
Ночью застрелился Малой. Снес себе полчерепа. Я как раз сидел на посту
- наблюдал за зданием. Услышал очередь внутри блокпоста, кинулся в ту
комнатку, где лежали трупы и Малой. Уидел, как мозги Малого сползают по
стене. Теперь в той комнатке одни только трупы.
Чехи молчат. Даже на эту очередь не откликнулись. Может их там и нет
уже вовсе, только сходить проверить желающих не нашлось. Часа через три
стало ясно - чехи на боевом посту. Обкуренные, наверное. Начали хлестать из
пулеметов как угорелые. Каждый по коробке извел, не меньше. У них-то с
патронами проблем нет, судя по всему. У нас тоже. Только у нас и пулеметов
нет. Автоматов - помойка, хоть весь обвешайся. А потяжелее - только
эсвэдэшка, из которой никто грамотно стрелять не умеет.
Так и сидим. Я снял разгрузку, броник, подложил под голову и лег. Рядом
прилег Кузя, свинтил крышку с фляги, глотнул водки сам, протянул мне. Я тоже
глотнул пару раз, вернул фляжку обратно.
- Жопа, - сказал Кузя, завинчивая крышку и мечтательно глядя куда-то в
угол.
- Точно, - согласился я.
Кузя, завинтив фляжку, тут же опять открыл ее и глотнул еще раз. Опять
протянул мне. Так мы с ним допили всю водку во фляжке.
- Я где-то читал, - сказал Кузя, - что каждая война - это, типа,
репетиция глобальной войны добра и зла. Ну, там, - бог и дьявол бьются между
собой. Вот, например, Великая Отечественная - это дьявол был за немцев, а
бог - за нас.
- А сейчас? - спросил я, - За кого бог? За нас или за нохчей?
- А сейчас, по моему, вообще бог ни при чем. Это вообще два чертенка
обкуренных на бабки шпилятся.
- И кто выигрывает? - я расхохотался.
- А никто. Они мухлюют оба не по детски. И, по ходу, никто и не
выиграет. Набьют друг другу морды и все.
Жара стоит прямо-таки угнетающая. К вечеру мы выпили почти всю воду,
которая у нас еще оставалась. Из комнаты, где лежат трупы, ощутимо потянуло
мертвечиной. Прорвало Васю-Алтайца - с час он матерился по-русски и
по-нерусски. Потом опять замолчал.
День третий.
Не сплю третьи сутки. Под утро прикемарил было - чехи открыли бешеную
пальбу. Я очумело подкинулся, не сразу понял, что палят чехи не по нам, там
явно шел бой. А кто там может с чехами драться? Только наши.
Я рванул в угловую комнатку, выходящую окнами на то злополучное здание,
где засели чехи. Решили поддержать наших, хотя бы морально - влупили со
всего имеющегося в наличии оружия по окнам, где раньше сидели пулеметчики. Я
высадил два рожка, захлопал по карманам разгрузки - а патронов-то больше
нет. Пришлось бежать в мертвецкую - там у нас лежали еще и лишние автоматы,
и эсвэдэшка, и разгрузники, снятые с трупов. Дашать там было возможно только
через рот.
Пока бегал за патронами, бой закончился. Из-за здания выскочила
бээмпэшка и газанула к нам. Я еще успел подумать, чем будем отбиваться, если
это чеховская коробочка, но БМП, подлетев, развернулась боком, из люка
выглянул чумазый боец и заорал: "Кто такие, блядь?!"
Как оказалось, это были мотострелки-федералы, которые ехали на выручку
своему блокпосту, а нарвались на нас. Точнее не на нас, а на нохчей, которые
нас блокировали. Повезло нам, короче говоря.
День пятый.
Лечу из Ханкалы в Моздок. Оттуда, говорят, - домой. На борту кроме
техники, пяти десятков вэвэшников и федералов - еще тридцать мертвых ребят.
Скоро мы полетим домой. Все вместе.
Примечания:
Бэтр, бэтээр - колесный бронетранспортер БТР-80 (БТР-70)
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет
Чехи, нохчи - чеченцы
Саушка, САУ - самоходная артиллерийская установка
МОН, МОНка - мина осколочная направленного действия
СВД, эсвэдэ, эсвэдэха - снайперская винтовка Драгунова
ПК, ПКМС - пулемет Калашникова модернизированный станковый
Двухсотый, груз 200 - убитый солдат
БМП, бээмпэшка - боевая машина пехоты
Федералы - солдаты войсковых частей, относящихся к Министерству обороны
Коля Булкин ехал отдавать долг Родине. Автобус, дымя и попёрдывая,
оставил позади Колин родной поселок, Колину любимую девушку и Колино
детство. На краевом сборном пункте Коля провёл почти неделю, пока
"покупатель" не забрал его в часть.
Первый месяц армейской жизни Коле показался адом. Подъем, отбой, в
туалет по команде, зарядка, "форма одежды два -- голый торс", еда, которой
Колина мама постеснялась бы кормить свиней, -- все это настолько отличалось
от привычной гражданской расслабленной жизни, что Коля затосковал не на
шутку. Масла в огонь подбавляли сержанты, с первого дня окрестившие Колю
"Булкой". После того, как Коля, подергиваясь, сумел подтянуться только
полтора раза, Булкой его стали звать все, кроме, пожалуй, офицеров.
Дедовщины, к которой Коля готовился и которой боялся до дрожи в
коленях, на удивление -- не было. Впрочем, с "дедами" молодые солдаты
практически и не общались -- КМБ, курс молодого бойца, карантин. Молодые
жили в отдельной казарме, питались в столовой перед всеми остальными
подразделениями и ждали присяги. Единственными старослужащими, с которыми
общались молодые бойцы, были сержанты учебной роты. Да и какие это
старослужащие -- на полгода старше призывом. Сержанты пугали: "Вот кончится
карантин, распределят по ротам -- там и начнется настоящая армия. А это у
вас так... Курорт".
Сержанты были правы. Первый месяц в армии, показавший Коле адом,
оказался раем. Парадизом. Курортом. И дело было даже не в дедовщине,
которая, как оказалось, была вполне обычным, и даже терпимым, явлением. Дело
было в однообразности и монотонности армейской жизни. Подъем, зарядка,
завтрак, утренний развод, строевая подготовка или зубрежка уставов, обед,
вечерний развод, караул или наряд, ужин, полчаса личного времени, отбой.
Дедовщина. Ночной подъем,
"упор-лежа-принять-на-раз-руки-согнуты-на-два-разогнуты-раз-два-раз-два-раз-два-полтора-стоим-стоим-стоим-вставай-хлюпик",
"джампы" до сорока --
"тридцать-пять-тридцать-шесть-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-кто-вякнул?-тридцать-два-тридцать-три".
Подъем. На пост. "Ты туалет с умывальником вымыл? Кому ты чешешь? А мне
поебать, иди перемывай". Бодрствующая смена. Отбой. Подъем. Зарядка. "Эй,
молодняк, караулку мыть, бегом!". Обед. Развод. Ужин. Отбой. Подъем. "Упор
лежа принять!". Отбой. Подъем. "Пока располагу не перемоешь, наряд хуй
приму". Отбой. Подъем. Отбой. "День прошел! -- Ну и хрен с ним! -- Завтра
новый! -- Поебать!". Подъем. Завтрак. Обед. Строевая. Развод. Отбой.
"Дембель стал на день короче, спи, старик, спокойной ночи". Отупелая
усталость.
Но ничего, втянулся Коля. Перестал в подушку плакать ночами -- был
такой грех. Окреп. Пятнадцать раз на турнике, после первоначальных полутора,
-- не шутка. А скучно. А тоскливо. А приехали вербовщики. "Эй, боец, на
войну хочешь?". Романтика. Батальоны просят огня. "Кормят как на убой --
раз. Спецпаек, доппаек, все дела. Дедовщины нет -- два. Сам подумай, у тебя
ж автомат в руках. Какому деду охота пулю в спину поймать? Деньги платят --
три. Здесь у тебя восемнадцать пятьсот в месяц, а там шестьдесят шесть тонн
в день, прикинь, боец! На дембель машину купишь! Кстати, и дембель раньше --
четыре. День за три, сечешь?". Секу, товарищ капитан.
Комбат, подполковник Дымко. "Пошел ты нахуй со своим рапортом, дэбил! Я
тебя на картошке сгною! Я тебе, блядь, здесь Чечню устрою! Что, три
мушкетера в жопе заворочались?". Заворочались. Второй рапорт -- на.
"Капитан, какого хрена ты мне здесь воду мутишь?". "Разнарядка у меня,
комбат. Сам знаешь, не маленький". Третий рапорт -- на. "Пошел нахуй.
Горбатого могила исправит". Не возражаю -- Дымко.
Поезд, моргая фарами, подтащил кишку вагонов, до отказа набитую
пассажирской требухой, к перрону Н-ска. Сопровождающий капитан, сильно болея
с похмелья, скомандовал "Где-то у выхода нас должна ждать машина. Вперед,
хлопцы", и хлопцы в количестве неполного взвода побрели вперд к выходу
искать обещанную машину. Как ни странно, машины не обнаружилось. Мороз
двадцать пять в минусе, на часах три-ноль-ноль. "Машины, видимо, не будет,
пошли-ка, хлопцы, пешком, тут недалеко". Пошли пешком. Недалеко. Километров
восемь по ночному Н-ску. Хрустя снегом под сапогами, дымя примой и смаргивая
морозные слезы с ресниц.
Неделю прожили в Н-ске, ждали полного сбора команды и борт. Взлет.
Посадка. Взлет. Посадка. Взлет-посадка-взлет-посадка. Н-ск. Екатеринбург.
Нижний Новгород. Минводы. Моздок. Взлет. Посадка. Ханкала. Приехали.
Кормят как на убой -- раз. В смысле -- все равно убьют, нахрен вас
кормить? Коля отстоял очередь к полевой кухне. Шшшшлеп ложку сечки в
котелок, скрррряб ее по стенкам. Чтоб казалось -- больше, -- угрюмо
догадался Коля. Хлеб. Булка на дюжину бойцов. Не переедай, родимый.
Дедовщины нет -- два. "А мне пофигу, сколько ты отслужил". Табуреткой
по башке -- хрясь. Сапогом в лицо -- хрясь. Дужкой от кровати -- по ребрам
-- хрясь. Разве это дедовщина, сынок? Вот у нас была дедовщина... А это
разве дедовщина? Нет, дедушка, это не дедовщина. Это беспредел. Оп-па.
Табуреткой по башке -- хрясь. Сапогом. Дужкой. В санчасти Коля заявил:
"Упал". "С кровати?" -- ласково уточнил замполит батальона. "С нее, товарищ
старший лейтенант. Хлипкая какая-то". Служи, сынок, как дед служил. Перелом
носа и двух ребер. Отдохни с недельку.
Автомат Коле осточертел на вторые же сутки. А бронежилет -- на первые.
Шестнадцать килограмм железа давят на плечи, подгибают колени. Зато дают
ощущение неуязвимости. Я -- Терминатор, узнали меня? Айл би бэк. Лейтенант,
мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, два дня как после училища.
Училище какое? инженерно-техническое? инженер, говоришь? Вот тебе взвод в
инженерно-саперной роте. С обеда будешь командовать, а сейчас -- на
инженерную разведку. Дорогу проверить на мины. А то колонна в обед выходит.
Поехали, какой разговор. Броник не забудь в каптерке взять. Шестнадцать
килограмм железа. Айл би бэк. Первое боевое задание, на бэтр залез, как на
боевого коня. Марш-марш, аллюр три креста. Снайпер, сука, с минарета --
хлоп. Грудные пластины прошибло, а вот на тыльные пороху не хватило.
Отрикошетила пулька обратно, а там -- опять грудные. Их пробить -- тем более
никак. Опять пороха не хватило. Зато хватило рикошетов внутри броника
понаделать. Сняли парни броник с летехи, а там -- малиновое варенье.
Покомандовал взводом. Мин нет.
Особенно Колю доставал дедушка по кличке Кузя. Был он водителем бэтра.
А Колю наводчиком БТР назначили. Равняйсь! Смирно! Ты, ты, ты и ты --
снайпера. Ты, ты и ты -- наводчики. Ты, ты и ты -- гранатометчики. А мне
похуй, что ты бэтээр только в кино видел. Не можешь -- научим, не хочешь --
заставим, хе-хе.
Наводчик так наводчик. Собрали всех новоиспеченных наводчиков возле
бэтра. Булкин! -- Я! -- Херня! Залазь вон на то креслице. Залез. Лезть
неудобно. Вылазить -- еще хуже. Зато сидеть удобно. Все под руками, резина
на оптике мягко ласкает глазницу. "А вылазить как, товарищ капитан, если
что?". "Запомни, боец, наводчик вылазит в трех случаях. Либо клинит оба
пулемета, либо кончают патроны, либо сжигают". Весело. "Так вот. Здесь два
пулемета, понял? Капэвэтэ, вот этот, здоровый, и пэкатэ -- который поменьше,
понял? Так вот. Капэвэтэ -- га-а-авно, клинит после первой же коробки. Зато
пэкатэ -- это Калашников, понял? Песка нахерачь в него -- ему похеру, он
один хрен стрелять будет. А бэка у него -- две тыщи патронов, понял?" Понял.
"Короче, обычно жгут наводчиков". Понял. Зашибись.
Кузя, сука, заставляет кроме пулеметов, еще и двигатели вылизывать.
Главное, что? Главное -- Коля не в Кузином ведь даже экипаже. Зачем,
спрашивается, докопался? Свой двигатель отчисти, а потом еще и Кузин.
"Давай, салабон, работай, в жизни пригодится". Плохо оттер -- хлоп в рыло.
Не так подал -- хлоп в рыло. Сигарету не нашел -- в рыло. "Ну, сука, попадем
в бой..." -- озверел Коля. Сказано -- сделано.
Вели колонну с Моздока. Впереди два бэтра, потом пара
сто-тридцать-первых бортовых, штук шесть наливников-АРСов. Сзади бэтр и
бээмпэ. Коля сидел во втором бэтре. Стволы вправо на сорок пять градусов. У
головного -- влево на сорок пять. А там ложбинка такая между холмами, слева
на холме кошара стоит. Бывшая кошара. Одно название, что кошара. Ездили сто
раз уже здесь. Что там еще за кошара, посрать на нее. Ша-рах!!! По тормозам!
Коле чуть глаз окуляром не выдавило. В машине должны оставаться водитель,
командир и наводчик -- так Колю учили. Раз, два, -- пара секунд, и Коля один
сидит. Ни командира, ни водителя. Ни десанта. Водитель с воплем "Передний
бэтр сожгли!!!" десантировался первым. "Кузя бы не свалил", -- вскользь
подумал Коля. Кузя подхватил дезуху и усиленно срал в городке, так что
водителя сунули со второй роты. Вторым сдернул командир машины боевой. А
© Copyright Денис Бутов, 2000
WWW: http://www.artofwar.spb.ru/butov/index_tale_butov.html
Date: 11 May 2000
Отзывы о рассказах можно записать в гестбуке "Art of War"
Рассказы номинированы на литературный конкурс "Тенета-2000"
---------------------------------------------------------------
Памяти всех российских солдат,
погибших в Чечне.
Земля вам пухом, ребята.
День первый.
Гранатомет - вещь серьезная. Рацию снесло первым же выстрелом. Вместе с
радистом. Хорошо, что осталась рация в бэтре. Плохо, что бэтр зажгли на
пятой минуте боя. Спросонья все действо воспринималось мной как-то
дискретно, рывками.
Вот я трясущимися руками пристегиваю очередной рожок к автомату, потом
прицеливаюсь, - рожок отваливается и падает на пол. На второй раз
пристегнуть получилось лучше. Наверное. Не помню. Вот, всхлипнув, съезжает
по стенке и съеживается клубком лейтенант Садыков. Вот у меня кончаются
патроны, я переворачиваю Садыкова на спину и начинаю лихорадочно обшаривать
его разгрузку в поисках рожков. Судя по развороченной груди и остекленевшим
открытым глазам, помощь ему уже не нужна. В общем, он был не самым плохим
лейтенантом из всех, кого я видел. Вот оскаленно-бородатая камуфлированная
фигура на мушке и длинная-длинная, патронов на двадцать, очередь. Ладони,
измазанные садыковской кровью, липнут к цевью.
Было нас на этом блокпосту ровно двадцать шесть человек. С утра еще. А
потом нохчам зачем-то понадобились раздолбанные и провонявшие мертвечиной
остатки города, когда-то называвшегося Грозным. И нас за неполный час атаки
чехов на блок осталось десять, из них боеспособных - восемь. Вряд ли,
кстати, чехов поначалу было больше чем нас, просто они грамотно использовали
фактор внезапности. Да и бойцы у них поопытнее наших. По крайней мере,
просто так не подставляются под пули. Не то, что Саня Криволапов, который
лежит сейчас с разнесенным черепом возле Садыкова и еще нескольких ребят, из
тех, кто был в здании.
Блокпост наш расположен удачно. Относительно удачно, конечно. Удачно
для нас, если уж совсем точно. В здании какой-то бывшей конторы. Одноэтажное
небольшенькое здание, построенное из бетонных плит, комнат на пять-шесть.
Много окон, большинство из которых мы заложили мешками с песком. Те, что
остались - неплохие амбразуры. Хороший обзор. Ближайшее здание - метров за
полтораста. Руины метрах в пятидесяти тоже когда-то были зданием, пока не
поработала САУшка. За руины мы не очень опасаемся, - они неплохо минированы.
Почти все МОНки ушли туда, поэтому в здании - в основном растяжки на
гранатах. А это есть не очень надежно. Поэтому у нас кто-то постоянно за
зданием этим наблюдает. И перед атакой наблюдали. Проворонили. Теперь в
здании - две чеховские пулеметные точки. Может и больше, но две мы засекли
точно. И с этих точек по нам неслабо работают пулеметы. Судя по звуку - ПК.
Снайпера нашего посекло осколками в самом начале боя. Так и истек
кровью в обнимку с эсвэдэхой. Я стреляю неплохо, так что решил попробовать
себя в роли снайпера. Занятно. Раньше я думал, что снайпером быть просто -
смотришь в прицел, наводишь перекрестие в область сердца, или там, в лоб,
короче, куда хочешь, вражеская фигура-то - во весь прицел, да и лупишь.
Потом зарубку на прикладе делаешь. Оказалось - хрен так все просто. И
перекрестия нету как такового - какие-то уголки, деления... С кривой с этой
я разобрался вроде. Дальномер, однако. Так на четыреста метров даже если
стрелять - фигурка маленькая получается, хоть куда-нибудь попасть, не то,
чтобы в лоб или в сердце. А как за восемьсот метров выцеливать? Человек-то
не больше гниды получается. По размерам.
Несмотря на такие трудности, все же потихоньку высунулся и решил
пулеметчиков этих заснайперить. Смотрю в прицел - вроде вижу одного. Стреляю
- мимо. Еще - опять мимо. Раза четыре стрелял, и все мимо. Как дал он по мне
из ПК - никакой снайперки не надо. Еле успел по полу расстелиться. Решил,
что горек, однако, снайперский хлебушек. Отложил эсведэ, взял автомат.
Попали мы в осаду. Чехи штурмовать больше не штурмовали, все-таки
огрызнулись мы неплохо - человек восемь у них положили. Я сильно подозреваю,
что даже мусульмане, за исключением совсем отмороженных, к гуриям не
очень-то стремятся. Да и не сильно-то мы им мешали, судя по всему. Так что
оставили они эти гнезда пулеметные, еще человек несколько с другой стороны -
и свалили. А нам валить некуда. Город мы не знаем, где наши - представления
не имеем. Везли нас сюда в бэтре. Водила вместе с бэтром догорает, летеха с
развороченной грудью вместе с остальными двухсотыми в углу лежит. Где
наводчик - никто вообще не знает. Снаружи несколько наших из граника
накрыло, наверное, там лежит. Карты нет. У лейтенанта нашли схему местности
вокруг блокпоста. Нам она сейчас нужна как рыбе зонтик. Короче, робинзонада.
Раненых у нас было семеро, но ранения более-менее легкие почти у всех,
за исключением Рашида Хуснутдинова. У того живот осколком разворотило, кишки
наружу. Перевязали его, промедолом обкололи, да только он все равно часа
через два умер. По-татарски чего-то сказал, улыбнулся и умер. Из оставшихся
самое тяжелое ранение у Малого - один глаз вышибло, второй ослеп. Сидит в
углу, молчит и плачет. Утешать его некому, некогда, да и незачем. Без толку.
У остальных - совсем мелочи. Задетая пулей рука, поцарапанное бедро...
Что делать - никто не знает. Пулеметчики периодически постреливают по
окнам. Благо, здание то стоит не очень для них удачно, есть мертвые зоны.
Остальные чехи, те, что зашли с другой стороны, расположились более
грамотно. Мы это поняли, когда Мурза словил очередь в грудину. Как
говорится, "...И их осталось восемь". Малой - не боец, Мурза пока живой, но
чувствуется - ненадолго. Вкатили ему предпоследний тюбик промедола,
перевязали, положили возле Малого.
Собрались на совещание. Планерка, блин, такая... Напряженная. Четверо
присутствуют. Остальные по окнам сидят, чехов караулят.
- Ну что, - спрашиваю, - делать будем?
Саня Кикин, по прозвищу Кика:
- А хуй ли делать, надо в город прорываться, своих искать.
- А ты знаешь, где свои?
- Найдем.
- Хуй ты найдешь, а не своих, баран!
Это Вагиз нервничает. Они с Рашидом десять лет за одной партой
просидели в Набережных Челнах. Вместе призвались, вместе служили. Один
сейчас - двухсотый, второй - в глубокой жопе, как и мы все. Все мы
нервничаем.
- Карта есть у тебя? Город знаешь? Куда ты искать собрался?
- А хуй ли здесь сидеть?
- Здесь, бля, хоть шанс есть. На связь мы не выйдем вовремя, в бригаде
зашевелятся. Вытащат.
- Ага, это если бригаду еще не раздолбали нахуй.
Задумались. Никто, пожалуй, всерьез не верит, что бригаду могут "нахуй
раздолбать", но обстановка к оптимизму не располагает.
- Заебутся бригаду долбить. Короче, я за то, чтобы здесь сидеть и не
дергаться.
Это Бычок вставил свое веское слово. Оптимист у нас Бычок.
Впрочем, я с ним согласен полностью. Лучше сидеть с невеликими шансами
на знакомой территории, чем ползти хрен знает куда вообще без шансов. Больше
всего меня пугает возможность попасть в плен. Лучше уж как Рашид. А еще
лучше как Садыков. Чик - и ты уже на небесах. Пацаны с бригады рассказывали
- стояли вот так же на блоке, с местными общались. Мирными местными. Ага.
"Ты гранаты не бойся, она совсем ручная". Местные эти мирные им золотые горы
обещали - мол, домой отправим, денег с собой дадим, бросайте воевать... Вот
два дурачка и поверили. Ушли, дебилы, ночью с поста, и автоматы с собой
прихватили. Одного потом чехи обратно подбросили. Нос и губы отрезаны, глаза
выколоты. Это если чехи так обращаются с теми, кто им сам сдался, что ж нас
тогда ждет, если, не дай бог, к ним попасть? Нафиг нафиг.
- Согласен, - говорю.
- Я тоже согласен, - Вагиз говорит.
Кика только плечами пожал.
- Ну и бараны. А ночью что делать будем? А воды до хуя ли у нас? А
патронов? А жрать что будем? Сколько сидеть вообще?
- До упора, - отрезал Бычок. - А насчет всего остального, надо
посмотреть.
Посмотреть я первым делом пробрался на кухню - там у нас стояла
здоровая фляга, которую наполняли раз в несколько дней. Кухня окном своим
выходила точняком на то самое злополучное здание, и самая нижняя из десятка
пробоин во фляге была сантиметров на восемь-десять выше дна. Пол вокруг
фляги был обильно мокрым. Я, стараясь не подставляться, подполз к фляге,
качнул ее. Из пробоин выплеснулась вода. Значит, наполнена она как раз
сантиметров на десять. А это всего литров шесть-семь. Если на всех раскинуть
- даже фляжку не зальешь. Хреново.
Психология... Как только стало ясно, что воды у нас совсем даже
немного, сразу захотелось пить. Я побулькал водой в своей фляжке. Полфляжки
точно есть, а то и больше. Подумал, и решил потерпеть. Подполз в угол, к
ящику с тушенкой. Тушенки у нас банок двадцать, не так и плохо.
Увлекся я. Высунулся неудачно. Чех влупил из ПК, чудом не попал. А,
может, и не по мне целился. Просто так влупил. Но не попал. Вообще, здесь
поневоле начнешь верить в судьбу. Рожденный быть повешенным не утонет. На
растяжке подорваться еще может, а вот утонуть - навряд ли.
Пришлось, скорчившись в углу и по мере возможности, прикрывая автоматом
голову и яйца, пережидать всплеск чеховской активности. Благо, что не
угловая комната. В угловых от второй стены бетонной рикошетит будь здоров. А
здесь перегородки то ли саманные, то ли фиг знает. То ли кирпич такой
самодельный. Крошится, пули в себя берет.
Приполз обратно в центральную комнату, штаб наш... Рассказал, что и
как. Вагиз с Бычком притащили еще несколько фляжек. Я говорю:
- Надо флягу как-то сюда притаранить, а то если этот пидор так и дальше
палить будет, мы совсем без воды останемся. А ее у нас и так меньше, чем у
него патронов.
Притаранили. В общем, и несложно. Кика дал пару очередей с другого окна
и залег за мешками с песком. Пока пулеметчики то окно обрабатывали, мы флягу
и вытащили. Правда, не меньше литра расплескали по дороге. Тушенки несколько
банок еще захватили.
Сел я, к стеночке привалился, банку тушенки уже приноровился штык-ножом
вспороть. И вот тут-то меня и затрясло. Тушенку уронил, штык-нож тоже,
руками себя за плечи обхватил. Трясет как малярийного. Еще и срать
захотелось до невыносимости, а подняться не могу. Кузя заметил, в разгрузке
своей покопался, и протягивает мне чекушку. Взял я ее и машинально вспомнил,
где у нас водка заныкана была. По всем моим расчетам, водки у нас ощутимо
больше, чем воды. Хоть какая-то радость в этой говенной жизни.
Сорвал колпачок зубами, сделал пару длинных глотков. Отпустило почти
моментально. Вернул чекушку Кузе, подобрал тушенку, вскрыл. Чехи
постреливают изредка. Нехотя так. Народ сидит вокруг, жует. Я тоже жую, хотя
не очень и хочется. Хлеба нет, воды нет. Точнее есть, но мало. Практически
нет. Хрен его знает, сколько нам тут сидеть. На тушенку тоже налегать не
стоило бы так. Я говорю об этом пацанам, они со мной согласны. Но жрать
продолжают. Отставляю свою банку в сторону, там еще почти две трети. Тушенка
на удивление хорошая, не те жилы и желе, которое нам привозили в последнее
время.
Пошел посрал. Со стороны, наверное, смешно смотрелось - подтер задницу
и в той же позе до двери. Заглянул к раненым. Точнее, к раненому. Мурза уже
не раненый. Мертвый уже Мурза. Малой без сознания. Тела тут же лежат. А на
дворе август - далеко не самый прохладный месяц в Чечне. Скоро запах пойдет.
Пригибаясь, пробрался к Бычку. Тот наблюдал за пулеметчиками. Наблюдаем
мы парами. Четверо караулят - по двое в каждой угловой комнате. Пятеро
отдыхают.
Закурили.
- Мурза умер, - говорю.
- Сам виноват. - Бычок глубоко затянулся. - Нехуй было разгуливать, как
на параде.
Мурзу у нас никто не любил. Был он жадным и тупым, даже земляки-татары
с ним не общались. Даже имени его никто из нас не знал. Мурза и Мурза.
Фамилия у него Мурзаев была, кажется.
- А все равно боец не помешал бы.
- Базара нет, - согласился Бычок. - Не помешал бы. Только не Мурза. Как
там Малой?
- Отрубился.
- Малого жалко.
Малого действительно жалко. Хороший боец, и парень неплохой. Хреново
ему теперь слепому будет.
- Ладно, - сказал я, - иди похавай. Я посижу.
Бычок, пригнувшись, ушел, а я остался с Васей-Алтайцем. Раньше я
наполовину всерьез думал, что Вася-Алтаец не умеет говорить по-русски.
Теперь я почти уверен, что он вообще говорить не умеет. За те две недели,
которые я его знаю, ни разу от него не слышал ни одного слова. Вот и сейчас
молчит. Я тоже молчу. Чехи тоже молчат. Всеобщее такое молчание. Бурое
безмолвие.
День вторый.
Ночью застрелился Малой. Снес себе полчерепа. Я как раз сидел на посту
- наблюдал за зданием. Услышал очередь внутри блокпоста, кинулся в ту
комнатку, где лежали трупы и Малой. Уидел, как мозги Малого сползают по
стене. Теперь в той комнатке одни только трупы.
Чехи молчат. Даже на эту очередь не откликнулись. Может их там и нет
уже вовсе, только сходить проверить желающих не нашлось. Часа через три
стало ясно - чехи на боевом посту. Обкуренные, наверное. Начали хлестать из
пулеметов как угорелые. Каждый по коробке извел, не меньше. У них-то с
патронами проблем нет, судя по всему. У нас тоже. Только у нас и пулеметов
нет. Автоматов - помойка, хоть весь обвешайся. А потяжелее - только
эсвэдэшка, из которой никто грамотно стрелять не умеет.
Так и сидим. Я снял разгрузку, броник, подложил под голову и лег. Рядом
прилег Кузя, свинтил крышку с фляги, глотнул водки сам, протянул мне. Я тоже
глотнул пару раз, вернул фляжку обратно.
- Жопа, - сказал Кузя, завинчивая крышку и мечтательно глядя куда-то в
угол.
- Точно, - согласился я.
Кузя, завинтив фляжку, тут же опять открыл ее и глотнул еще раз. Опять
протянул мне. Так мы с ним допили всю водку во фляжке.
- Я где-то читал, - сказал Кузя, - что каждая война - это, типа,
репетиция глобальной войны добра и зла. Ну, там, - бог и дьявол бьются между
собой. Вот, например, Великая Отечественная - это дьявол был за немцев, а
бог - за нас.
- А сейчас? - спросил я, - За кого бог? За нас или за нохчей?
- А сейчас, по моему, вообще бог ни при чем. Это вообще два чертенка
обкуренных на бабки шпилятся.
- И кто выигрывает? - я расхохотался.
- А никто. Они мухлюют оба не по детски. И, по ходу, никто и не
выиграет. Набьют друг другу морды и все.
Жара стоит прямо-таки угнетающая. К вечеру мы выпили почти всю воду,
которая у нас еще оставалась. Из комнаты, где лежат трупы, ощутимо потянуло
мертвечиной. Прорвало Васю-Алтайца - с час он матерился по-русски и
по-нерусски. Потом опять замолчал.
День третий.
Не сплю третьи сутки. Под утро прикемарил было - чехи открыли бешеную
пальбу. Я очумело подкинулся, не сразу понял, что палят чехи не по нам, там
явно шел бой. А кто там может с чехами драться? Только наши.
Я рванул в угловую комнатку, выходящую окнами на то злополучное здание,
где засели чехи. Решили поддержать наших, хотя бы морально - влупили со
всего имеющегося в наличии оружия по окнам, где раньше сидели пулеметчики. Я
высадил два рожка, захлопал по карманам разгрузки - а патронов-то больше
нет. Пришлось бежать в мертвецкую - там у нас лежали еще и лишние автоматы,
и эсвэдэшка, и разгрузники, снятые с трупов. Дашать там было возможно только
через рот.
Пока бегал за патронами, бой закончился. Из-за здания выскочила
бээмпэшка и газанула к нам. Я еще успел подумать, чем будем отбиваться, если
это чеховская коробочка, но БМП, подлетев, развернулась боком, из люка
выглянул чумазый боец и заорал: "Кто такие, блядь?!"
Как оказалось, это были мотострелки-федералы, которые ехали на выручку
своему блокпосту, а нарвались на нас. Точнее не на нас, а на нохчей, которые
нас блокировали. Повезло нам, короче говоря.
День пятый.
Лечу из Ханкалы в Моздок. Оттуда, говорят, - домой. На борту кроме
техники, пяти десятков вэвэшников и федералов - еще тридцать мертвых ребят.
Скоро мы полетим домой. Все вместе.
Примечания:
Бэтр, бэтээр - колесный бронетранспортер БТР-80 (БТР-70)
Разгрузка, разгрузник - разгрузочный жилет
Чехи, нохчи - чеченцы
Саушка, САУ - самоходная артиллерийская установка
МОН, МОНка - мина осколочная направленного действия
СВД, эсвэдэ, эсвэдэха - снайперская винтовка Драгунова
ПК, ПКМС - пулемет Калашникова модернизированный станковый
Двухсотый, груз 200 - убитый солдат
БМП, бээмпэшка - боевая машина пехоты
Федералы - солдаты войсковых частей, относящихся к Министерству обороны
Коля Булкин ехал отдавать долг Родине. Автобус, дымя и попёрдывая,
оставил позади Колин родной поселок, Колину любимую девушку и Колино
детство. На краевом сборном пункте Коля провёл почти неделю, пока
"покупатель" не забрал его в часть.
Первый месяц армейской жизни Коле показался адом. Подъем, отбой, в
туалет по команде, зарядка, "форма одежды два -- голый торс", еда, которой
Колина мама постеснялась бы кормить свиней, -- все это настолько отличалось
от привычной гражданской расслабленной жизни, что Коля затосковал не на
шутку. Масла в огонь подбавляли сержанты, с первого дня окрестившие Колю
"Булкой". После того, как Коля, подергиваясь, сумел подтянуться только
полтора раза, Булкой его стали звать все, кроме, пожалуй, офицеров.
Дедовщины, к которой Коля готовился и которой боялся до дрожи в
коленях, на удивление -- не было. Впрочем, с "дедами" молодые солдаты
практически и не общались -- КМБ, курс молодого бойца, карантин. Молодые
жили в отдельной казарме, питались в столовой перед всеми остальными
подразделениями и ждали присяги. Единственными старослужащими, с которыми
общались молодые бойцы, были сержанты учебной роты. Да и какие это
старослужащие -- на полгода старше призывом. Сержанты пугали: "Вот кончится
карантин, распределят по ротам -- там и начнется настоящая армия. А это у
вас так... Курорт".
Сержанты были правы. Первый месяц в армии, показавший Коле адом,
оказался раем. Парадизом. Курортом. И дело было даже не в дедовщине,
которая, как оказалось, была вполне обычным, и даже терпимым, явлением. Дело
было в однообразности и монотонности армейской жизни. Подъем, зарядка,
завтрак, утренний развод, строевая подготовка или зубрежка уставов, обед,
вечерний развод, караул или наряд, ужин, полчаса личного времени, отбой.
Дедовщина. Ночной подъем,
"упор-лежа-принять-на-раз-руки-согнуты-на-два-разогнуты-раз-два-раз-два-раз-два-полтора-стоим-стоим-стоим-вставай-хлюпик",
"джампы" до сорока --
"тридцать-пять-тридцать-шесть-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-тридцать-семь-кто-вякнул?-тридцать-два-тридцать-три".
Подъем. На пост. "Ты туалет с умывальником вымыл? Кому ты чешешь? А мне
поебать, иди перемывай". Бодрствующая смена. Отбой. Подъем. Зарядка. "Эй,
молодняк, караулку мыть, бегом!". Обед. Развод. Ужин. Отбой. Подъем. "Упор
лежа принять!". Отбой. Подъем. "Пока располагу не перемоешь, наряд хуй
приму". Отбой. Подъем. Отбой. "День прошел! -- Ну и хрен с ним! -- Завтра
новый! -- Поебать!". Подъем. Завтрак. Обед. Строевая. Развод. Отбой.
"Дембель стал на день короче, спи, старик, спокойной ночи". Отупелая
усталость.
Но ничего, втянулся Коля. Перестал в подушку плакать ночами -- был
такой грех. Окреп. Пятнадцать раз на турнике, после первоначальных полутора,
-- не шутка. А скучно. А тоскливо. А приехали вербовщики. "Эй, боец, на
войну хочешь?". Романтика. Батальоны просят огня. "Кормят как на убой --
раз. Спецпаек, доппаек, все дела. Дедовщины нет -- два. Сам подумай, у тебя
ж автомат в руках. Какому деду охота пулю в спину поймать? Деньги платят --
три. Здесь у тебя восемнадцать пятьсот в месяц, а там шестьдесят шесть тонн
в день, прикинь, боец! На дембель машину купишь! Кстати, и дембель раньше --
четыре. День за три, сечешь?". Секу, товарищ капитан.
Комбат, подполковник Дымко. "Пошел ты нахуй со своим рапортом, дэбил! Я
тебя на картошке сгною! Я тебе, блядь, здесь Чечню устрою! Что, три
мушкетера в жопе заворочались?". Заворочались. Второй рапорт -- на.
"Капитан, какого хрена ты мне здесь воду мутишь?". "Разнарядка у меня,
комбат. Сам знаешь, не маленький". Третий рапорт -- на. "Пошел нахуй.
Горбатого могила исправит". Не возражаю -- Дымко.
Поезд, моргая фарами, подтащил кишку вагонов, до отказа набитую
пассажирской требухой, к перрону Н-ска. Сопровождающий капитан, сильно болея
с похмелья, скомандовал "Где-то у выхода нас должна ждать машина. Вперед,
хлопцы", и хлопцы в количестве неполного взвода побрели вперд к выходу
искать обещанную машину. Как ни странно, машины не обнаружилось. Мороз
двадцать пять в минусе, на часах три-ноль-ноль. "Машины, видимо, не будет,
пошли-ка, хлопцы, пешком, тут недалеко". Пошли пешком. Недалеко. Километров
восемь по ночному Н-ску. Хрустя снегом под сапогами, дымя примой и смаргивая
морозные слезы с ресниц.
Неделю прожили в Н-ске, ждали полного сбора команды и борт. Взлет.
Посадка. Взлет. Посадка. Взлет-посадка-взлет-посадка. Н-ск. Екатеринбург.
Нижний Новгород. Минводы. Моздок. Взлет. Посадка. Ханкала. Приехали.
Кормят как на убой -- раз. В смысле -- все равно убьют, нахрен вас
кормить? Коля отстоял очередь к полевой кухне. Шшшшлеп ложку сечки в
котелок, скрррряб ее по стенкам. Чтоб казалось -- больше, -- угрюмо
догадался Коля. Хлеб. Булка на дюжину бойцов. Не переедай, родимый.
Дедовщины нет -- два. "А мне пофигу, сколько ты отслужил". Табуреткой
по башке -- хрясь. Сапогом в лицо -- хрясь. Дужкой от кровати -- по ребрам
-- хрясь. Разве это дедовщина, сынок? Вот у нас была дедовщина... А это
разве дедовщина? Нет, дедушка, это не дедовщина. Это беспредел. Оп-па.
Табуреткой по башке -- хрясь. Сапогом. Дужкой. В санчасти Коля заявил:
"Упал". "С кровати?" -- ласково уточнил замполит батальона. "С нее, товарищ
старший лейтенант. Хлипкая какая-то". Служи, сынок, как дед служил. Перелом
носа и двух ребер. Отдохни с недельку.
Автомат Коле осточертел на вторые же сутки. А бронежилет -- на первые.
Шестнадцать килограмм железа давят на плечи, подгибают колени. Зато дают
ощущение неуязвимости. Я -- Терминатор, узнали меня? Айл би бэк. Лейтенант,
мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, два дня как после училища.
Училище какое? инженерно-техническое? инженер, говоришь? Вот тебе взвод в
инженерно-саперной роте. С обеда будешь командовать, а сейчас -- на
инженерную разведку. Дорогу проверить на мины. А то колонна в обед выходит.
Поехали, какой разговор. Броник не забудь в каптерке взять. Шестнадцать
килограмм железа. Айл би бэк. Первое боевое задание, на бэтр залез, как на
боевого коня. Марш-марш, аллюр три креста. Снайпер, сука, с минарета --
хлоп. Грудные пластины прошибло, а вот на тыльные пороху не хватило.
Отрикошетила пулька обратно, а там -- опять грудные. Их пробить -- тем более
никак. Опять пороха не хватило. Зато хватило рикошетов внутри броника
понаделать. Сняли парни броник с летехи, а там -- малиновое варенье.
Покомандовал взводом. Мин нет.
Особенно Колю доставал дедушка по кличке Кузя. Был он водителем бэтра.
А Колю наводчиком БТР назначили. Равняйсь! Смирно! Ты, ты, ты и ты --
снайпера. Ты, ты и ты -- наводчики. Ты, ты и ты -- гранатометчики. А мне
похуй, что ты бэтээр только в кино видел. Не можешь -- научим, не хочешь --
заставим, хе-хе.
Наводчик так наводчик. Собрали всех новоиспеченных наводчиков возле
бэтра. Булкин! -- Я! -- Херня! Залазь вон на то креслице. Залез. Лезть
неудобно. Вылазить -- еще хуже. Зато сидеть удобно. Все под руками, резина
на оптике мягко ласкает глазницу. "А вылазить как, товарищ капитан, если
что?". "Запомни, боец, наводчик вылазит в трех случаях. Либо клинит оба
пулемета, либо кончают патроны, либо сжигают". Весело. "Так вот. Здесь два
пулемета, понял? Капэвэтэ, вот этот, здоровый, и пэкатэ -- который поменьше,
понял? Так вот. Капэвэтэ -- га-а-авно, клинит после первой же коробки. Зато
пэкатэ -- это Калашников, понял? Песка нахерачь в него -- ему похеру, он
один хрен стрелять будет. А бэка у него -- две тыщи патронов, понял?" Понял.
"Короче, обычно жгут наводчиков". Понял. Зашибись.
Кузя, сука, заставляет кроме пулеметов, еще и двигатели вылизывать.
Главное, что? Главное -- Коля не в Кузином ведь даже экипаже. Зачем,
спрашивается, докопался? Свой двигатель отчисти, а потом еще и Кузин.
"Давай, салабон, работай, в жизни пригодится". Плохо оттер -- хлоп в рыло.
Не так подал -- хлоп в рыло. Сигарету не нашел -- в рыло. "Ну, сука, попадем
в бой..." -- озверел Коля. Сказано -- сделано.
Вели колонну с Моздока. Впереди два бэтра, потом пара
сто-тридцать-первых бортовых, штук шесть наливников-АРСов. Сзади бэтр и
бээмпэ. Коля сидел во втором бэтре. Стволы вправо на сорок пять градусов. У
головного -- влево на сорок пять. А там ложбинка такая между холмами, слева
на холме кошара стоит. Бывшая кошара. Одно название, что кошара. Ездили сто
раз уже здесь. Что там еще за кошара, посрать на нее. Ша-рах!!! По тормозам!
Коле чуть глаз окуляром не выдавило. В машине должны оставаться водитель,
командир и наводчик -- так Колю учили. Раз, два, -- пара секунд, и Коля один
сидит. Ни командира, ни водителя. Ни десанта. Водитель с воплем "Передний
бэтр сожгли!!!" десантировался первым. "Кузя бы не свалил", -- вскользь
подумал Коля. Кузя подхватил дезуху и усиленно срал в городке, так что
водителя сунули со второй роты. Вторым сдернул командир машины боевой. А