Буянов Николай. Медиум

   Прятаться было поздно, её заметили.
   – Ты откуда, прелестное дитя? – удивился участковый.
   – Здравствуйте, – чуть смущенно улыбнулась Аленка. – Вообще-то я из Москвы. А тут живу в Кхецвали, в райцентре. У меня там дедушка.
   – На каникулы, значит? Документов, конечно, нет с собой?
   – Только свидетельство о рождении. Дедушка говорит, всегда надо с собой иметь. Мало ли что. А паспорта мне ещё не положено.
   Участковый просмотрел свидетельство и вернул его девочке.
   – Не боишься одна гулять? Скоро стемнеет.
   – Да я давно бы уж дома была, кабы Машка не убежала.
   – Коза, что ли?
   – Да ну. Дедова лайка. Здоровущая такая, черная, а грудь белая. Одичавшего кота увидела и ломанулась за ним, дрянь такая. Я все горло надорвала, пока кричала. Вы не видели?
   – Нет, – серьезно сказал работяга. – Лайка-то хоть обученная?
   – Конечно.
   – Тогда сама вернется, не переживай. Собака – она хозяина знает. Может, домой подвезти?
   – Я ещё Машку покличу. Дедушка голову оторвет.
   – Ты в вагончике, кстати, никого не видела?
   – Нет, а что?
   – Бомжи ошиваются, – равнодушно сказал участковый. – Давно пора эту рухлядь увезти отсюда.
   – Ты мне соляра хоть полбочки достань, – буркнул работяга. – Я тебе что хочешь увезу.
   Милиционер взглянул на .Аленку и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая – белозубая и открытая.
   – Ну что ж, подруга, бывай. Не задерживайся надолго, ищи свою Машку и пулей домой. А то правда можно подвезти…
   – Спасибо, я сама.
   – Как знаешь.
   И он махнул рукой, будто прощаясь.
   Дура. Дура, дура, дура. Чужого присутствия не распознала – ладно, но мотоцикл-то должна была услышать! А он не тарахтел, значит, приволокли сюда на руках, значит… Она не успела защититься. Участковый отвлек её движением руки, а сам сделал подсечку. Второй, в телогрейке, навалился сзади, заламывая руку за спину. Она узнала «девятизвенный» захват – техника богини Кудзи – и обмякла, стараясь сберечь силы.
   Ее грубо впихнули в вагончик, из которого она недавно вышла. Она не удержалась и упала, ударившись головой так, что цветные круги поплыли перед глазами. Тут же её перевернули на живот, лицом вниз, и на запястьях щелкнули наручники.
   – Отдохни, – спокойно сказал участковый. – А то набегалась, поди, за день. Машку она искала.
   Рабочий вытянул из-за пазухи крошечный японский микрофончик на тонком шнуре.
   – Пастух на связи. Пастух на связи, ответьте… Что передавать-то? – спросил он участкового.
   – Как что? Взяли тепленькую, пусть приезжают и забирают… А способная девчонка, почти добралась. Еще бы часок…
   Аленка скосила глаза и увидела гадюку. Та по-прежнему лежала на ящике, но уже проснувшаяся и злобно обводившая вертикальными зрачками людей в вагончике. Рабочий в телогрейке склонился к микрофону своей рации, на секунду выпустив девочку из поля зрения.
   Пора.
   Змея было дернулась, но Алена оказалась быстрее. Схватив её двумя пальцами поперек головы, она метнула гадюку, как снаряд, в лицо участковому. Тот дико заорал, держась за шеку (видимо, змея успела-таки укусить. «Ну, извини, парень, я тебя в эти игры не звала».). Алена добавила ему носком в пах. одновременно в прыжке доставая второго кончиками пальцев под кадык.
   Работяга выронил микрофон, покачнулся, но устоял, удивленно разглядывая пустые наручники, лежавшие на полу. Алена в пируэте ударила его ногой в висок. И еще, и еще, кружась, будто балерина в знаменитом фуэте…
   Еще бы часок. Еще бы часок… Способная девчонка… Голова ещё побаливала, видимо, ударилась все же сильно, и в глазах была резь.
   Мотоцикл она бросила, когда колея перешла в плохонькую проселочную дорогу. Дальше путь её снова лежал через чащу, прочь от населенных мест. Она устала, Но звериное чутье гнало её вперед. Она уже чувствовала цель.
 
   «Солнце тут яркое и горячее, я, как раньше, уже не загораю, боюсь. Недавно был конкурс художественной самодеятельности, меня попросили выступить. Я сначала отнекивалась, неохота было, а потом подумала: а чего? Зря, что ли, в гимнастике столько пахала? Ну и согласилась. Мне так здорово хлопали! Помните номер с лентой? Папка, ты всегда от него был в восторге… Прокрутила все чистенько от начала до конца, даже сама удивилась.
   Ну, пока! Привет дяде Георгию».
 
   Шар уже не светился – он, казалось, источал ледяной мрак. Тени, метавшиеся внутри, стали гуще и темнее, отчего раскраска поверхности походила на камуфляж. Где-то там, в недрах, противно булькало и посвистывало, точно в большом ведьмином котле. ; Жрец в черном одеянии стоял, обхватив его ладо'нями, закрыв глаза, смертельно побледнев лицом. Он был не здесь – его тонкое тело плыло по бесконечным дорогам другого мира, расцвеченного совсем уж фантастическими красками.
   – Что ты хочешь узнать?
   Вопрос сформировался в мозгу непонятным образом… Впрочем, Жрец к этому успел привыкнуть.
   – Меня интересует карма одного человека… Его имя…
   – Я знаю. Могу ответить: его путь пересекается с твоим. Это происходит на протяжении всей жизни, в разные моменты.
   – Он способен мне помешать?
   – Да.
   – Как его остановить?
   – Это невозможно.
   – Черт возьми, – взъярился Жрец. – Неужели так трудно дать совет? Кто бы ты ни был, ты ведь сам открыл мне, что произошло миллионы лет назад. Древних больше нет… Они ошиблись, полагая, что люди в новой цивилизации будут обладать теми же способностями, что и они сами. Они могли поддерживать
   Шары-ворота в Информаторий своей энергией. Среди нас это могут лишь единицы. Я нашел их, собрал вместе, научил… Без меня Шар перестал бы существовать.
   Голос молчал. С ним бесполезно дискутировать, вдруг подумал Жрец. Ему бесполезно доказывать. Это всего лишь компьютер с огромным (страшно подумать каким) банком данных.
   – Во Вселенной существует равновесие сил, – наконец возникло в голове (Жрец вздрогнул от неожиданности). – Масштаб здесь неважен – равновесие повторяется в большом и малом. Ты сам и тот человек, с которым ты говоришь, – это одно и то же, повторенное в разных плоскостях. Темное и светлое начала. Вы не сможете жить друг без друга.
   – Но ведь ты сказал, что я умру… Смерть моя будет насильственной. А как же он?
   Но ответа не было – контакт прервался, как всегда неожиданно, на полуслове. Он был в своем мире, в небольшой комнате, и в раскрытом окне благоухал сад. Девочка стояла к нему спиной. Ее плечи были напряжены и неподвижны, как каменные. Жрец невольно залюбовался его – как скульптор своим гениальным творением.
   Он не сделал ни одного движения, но девочка ощутила чужое присутствие и резко обернулась.
   – Прекрасно, – тихо проговорил он. – Я ставил защиту на свое поле… А ты все-таки меня распознала.
   – А может, я просто увидела ваше отражение.
   – Так окно открыто.
   Аленка почувствовала злость. Ее подловили. Она с вызовом посмотрела на учителя, улыбающегося доброй открытой улыбкой, и протянула ему вскрытый конверт.
   «Дорогие папа и мама…»
   Почерк был её, и не только почерк… Она сама именно так бы и написала, будь она в настоящем спортивном лагере, все, до последней запятой и кляксы в конце («Как ты умудряешься ставить кляксы обычной шариковой ручкой?» – «Мама, я тебя умоляю…»).
   – Откуда это?
   Жрец продолжал улыбаться, словно был доволен успехами ученицы.
   – Вы меня обманывали!
   – В чем?
   – Не притворяйтесь! – выкрикнула она, – Я этих писем не писала!
   Он невозмутимо открыл конверт и оглядел исписанные странички.
   – А по-моему, очень похоже. Одно письмо твои родители уже получили…
   – Вы и их обманули!
   – Их – да. Но не тебя.
   Глаза Жреца вдруг сверкнули (Аленка попятилась, почувствовав ужас).
   – Тебе было все известно заранее – с того момента, как ты переступила порог школы. Ты прекрасно поняла, что это был не просто зачуханный балетный кружок при макаронной фабрике… Это – секта. Общество избранных, наделенных могуществом – таким, которое и не снилось простому смертному. Ты занимаешься в школе чуть больше года. И за это время, заметь, стала не просто первоклассным бойцом… Ты стала мастером. Боевой машиной. Ты знаешь теперь три языка, профессионально водишь автомобиль и мотоцикл, стреляешь из любого оружия… И ты полагаешь, все это ради развлечения? С друзьями в компании поприкалываться? Нет, дорогая моя.
   («Какой у него злой взгляд! Как же я раньше-то не замечала, а? Где уж было замечать…»)
   – Ты стала очень важным человеком. Я вложил в. тебя массу средств… Я тебя вылепил из обычного куска дерьма, придал форму и сделал так, чтобы ты не пахла. И тебе этого хотелось, не спорь со мной.
   Голос его изменился – был резким и грубым и вдруг стал мягким, почти отеческим.
   – И если я буду время от времени требовать от тебя определенной услуги… Не кривись так, я вовсе не имею в виду секс… Разве ты сможешь мне отказать?
   – Услуги? – пробормотала Аленка с ужасом. – Это что, убить кого-нибудь?
   – Убить, – просто подтвердил Жрец. – Убрать, ликвидировать… Называй как хочешь. Ты ведь к этому готовилась. И не только, так сказать, физически. Вся система занятий была направлена на то, чтобы приучить тебя к этой мысли.
   – Вы меня что… – Аленка запнулась, – гипнотизировали?
   – Нет. Загипнотизированный человек – это человек с подавленной волей. Кукла. Его можно поставить напротив жертвы, вложить в руку пистолет и дать команду нажать на курок. А ты – другое дело. Я вылепил из тебя профессионального убийцу. Ниндзя. Ты способна решать тактические задачи любой сложности… Разве роботу такое под силу?
   – И как же вам это удалось? – мрачно спросила Аленка.
   – С помощью Шара, – ответил Жрец. – Видишь ли, Шар должен питаться особым видом энергии. Древние – те, кто когда-то создал его, – обладали способностью аккумулировать и передавать эту энергию. А мы – нет. Шар был обречен… И тогда мне открылось, что некоторые из людей излучают нечто похожее в минуты, когда испуганы чем-то… Страх – это очень сильные эманации, человек начинает прямо-таки пульсировать. Шар это чувствует. А мне – мне осталось только найти таких людей, собрать их вместе… И, самое главное, определить причину сидящего в них страха, неважно, какую он имеет природу – иррациональную (необъяснимую) или вполне конкретную.
   А ты… Когда я впервые увидел тебя, я просто не поверил. Это была удача. Подарок судьбы.
   – Я вроде никогда не была трусихой…
   – Ты боялась быть трусихой. Это один из самых сильных человеческих страхов. Остальных кандидатов ещё нужно было как-то готовить. Тебя готовить почти не пришлось. Ты жаждала силы – ты её получила. Разве не так?
   Аленка отчаянно замотала головой. Голос Жреца журчал, будто ручей, и сознание почти поддалось («Не гипноз? А по-моему, самый натуральный. Не робот, не кукла… но и не человек».). Письмо ей помогло – тот конверт с идеально сфабрикованным её почерком. Оно будто жгло руку.
   – Плевать мне на ваше могущество и на вашу секту, – глухо сказала она. – Я уезжаю домой, сегодня же.
   – Боюсь, что не выйдет, – с милой, чуть виноватой улыбкой ответил Жрец.
   – Да-а? – Глаза её озорно блеснули. Тело само подобралась в мгновение ока – знакомое приятное ощущение собственной исключительности (прав ведь был, гад). – И что же вы сделаете? Позовете своих волкодавов? Или сами попробуете?
   Письмо. Она ощутила ярость – мозг ещё додумывал что-то, а мышцы уже, подстегнутые, сами пришли в движение. Говоришь, ниндзя? Проверим. Она взвилась с места, подобно мощной пружине, в заученном броске. Пяткой в переносицу… Сдвоенный удар «Лапой леопарда» по болевым точкам… Завершающий тычок напряженными пальцами в солнечное сплетение, а там – открытое окно, сад… Свобода!
   Жрец плавно взмахнул рукой, и мир вдруг перевернулся. Аленка больно ударилась плечом и локтем (голову как-то успела сберечь, выучка сказалась), попробовала вскочить на ноги, да так и осталась лежать – раздавленная, беспомощная… И злая до ужаса.
   – Все равно вы меня не убьете, – выплюнула она. – Побоитесь. Я же такая дорогая игрушка, вы в меня столько вложили…
   – Помилуй, – спокойно удивился он. – Разве я о чем-нибудь подобном говорил? Я просто отправлю тебя в одно путешествие… На машине времени, в прошлое. Никогда не каталась? Могу устроить. Я маг все-таки.
   – В древний мир? – угрюмо спросила она. – Чтобы меня там сожрала какая-нибудь горилла?
   – Да ну, – отмахнулся Жрец. – Всего лишь на полтора года назад. И ты сможешь забыть, как страшный сон, и меня, и поездку сюда, и «Белую кобру»…
   Она стояла на тротуаре. Мощенная булыжником улица спускалась вниз, к реке, к старому причалу. Было пусто. Неяркое солнышко приятно щекотало загорелые плечи и стройные ножки в изящных греческих сандалиях. Дорогу перегораживал золотозубый качок с гипертрофированными мышцами. В сером «мерсе» сидел парень в малиновом модном пиджаке и с противной наглой ухмылкой.
   – Ну, и куда же мы без мамочки?
   Аленка зажмурилась изо всех сил. Она не хотела верить, но. факт оставался фактом… И рука золотозубого была вполне настоящая – с толстыми пальцами, похожими на сосиски. Кажется, она должна была закричать… Или нет?
   И улица, самое главное – улица была пуста, никто в клетчатой рубашке не маячил вдалеке, у дома с синей калиткой…
   – Давай её в машину. Развлечемся маленько. На лицах у обоих был азарт и бешенство. Желанная добыча! И – полная безнаказанность, она была беззащитна перед этими слюнявыми рожами… Перед потными руками, лихорадочно срывающими с неё одежду… Беззащитность. Тело, мгновенно ставшее чужим, а выучка, позволившая бы разделаться с уродами, придет позже, через полтора года… И придет ли? Нет Артура, а её просто затолкают на заднее сиденье иномарки, отвезут в ближайший лесочек…
   – Не-е-ет!
   – Кричал кто-то?
   Женщина посмотрела на Колесникова уже совсем без зло бы и недоверия.
   – Показалось. Хотя, может быть, и нет. Теперь тут лихие люди сплошь и рядом. Страшно.
   Он все-таки заставил её немного поесть – крошечную плошку риса, лепешку, кусочек вяленой рыбы, то, что нашел в разгромленной лавке неподалеку. В её глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Она поплотнее закуталась в рваное одеяло и подсела ближе к жаровне с красными потрескивающими угольками.
   – Они убили его, – тихо сказала женщина.
   – Твоего мужа? Нет, – мягко возразил Игорь Иванович. – Он умер сам. По-моему, у него было слабое сердце.
   – Все равно. Сначала его обвинили в сговоре с убийцей. Обещали четвертовать на площади как изменника. Он пытался доказать, что это не так… Не виноваты же мы, в самом деле, что этот человек оставил свою лошадь именно в нашей конюшне!
   – Ты имеешь в виду молодого монаха?
   – Ну конечно. Он показался мне таким… безобидным. Мой сын был бы сейчас, наверно, похожим на него.
   – У тебя был сын?
   – Она кивнула.
   – Он умер совсем маленьким. Не было дня, чтобы я его не вспоминала, не молилась Всемилостивому за его душу… А в тот вечер, когда убили нашего правителя, мне вдруг показалось, что Кьятти опять пришел ко мне. Я расплакалась, а муж за это накричал на меня…
   – Твоего сына звали Кьятти?
   – Кьят-Лун, Легкий Ветерок. Кьятти я звала его, когда он был совсем маленький. Я подумала: неужели тот монах мог совершить такое злодейство? Он же ещё мальчик… И его старый учитель показался мне достойным человеком…
 
   Чонг был в сильнейшей растерянности. Он был один, в громадном чужом городе, а вокруг метались обезумевшие люди. Лотки с товарами, которые вынесли торговцы, оказались в мгновение ока перевернутыми, и пыльные улицы усеялись обрывками дорогих тканей, разбитой под ногами посудой, люди скользили и падали, наступая на разлетевшиеся фрукты, на размазанные в кашу сладости, рыбу, масло… Всюду стоял крик ужаса. Кто-то пытался укрыться по домам, кто-то – спасти оставшийся товар, матери, обезумев, звали детей…
   И над всей этой массой возвышались черные всадники – словно вестники смерти, с факелами и клинками наголо. Лошади топтали людей копытами, били грудью, расчищая себе дорогу. Из уст в уста пересказывалось: убит император… убит император… Войска подняли мятеж… На трон сел младший брат Лангдармы Ти-Сонг Децен… Он заявил, что короля убили буддистские монахи… Религия Будды объявлена вне закона…
   Невозможно было отыскать учителя в таком хаосе. Чонг бросился на постоялый двор, где они оставили лошадей.
   Зык-Олла встретил его в воротах. Одежда его была в полнейшем беспорядке, нижняя челюсть отвисла до самой шеи и мелко тряслась от страха.
   – Что случилось?
   – Лангдарма убит, – еле выговорил Чонг. – Скажите, мой наставник Таши-Галла был здесь?
   – О, он недавно уехал. Взял свою лошадь, сказал, что больше не вернется,
   Чонг опрометью бросился в свою комнату. Тщедушный Зык-Олла еле успевал за ним.
   – Пожилой господин очень торопился. Он не стал даже брать свои вещи, сразу прошел в конюшню, за лошадью… Вань-Ньят, Вань-Ньят! Ты слышала, что произошло?
   Женщина спустилась по лестнице и тревожно посмотрела в глаза монаха.
   – На улицах опасно, – тихо сказала она. – Тебе лучше спрятаться у нас.
   – Почему я должен прятаться? – удивился Чонг. – Разве я преступник?
   Женщина продолжала смотреть ему в глаза.
   – Ты буддист. Если тебя схватят, то не станут разбираться.
   Она почти загипнотизировала Чонга. Ему ужасно захотелось остаться – спрятаться под надежной защитой, в уютной каморке, в темноте… Страсти улягутся, и можно будет выйти на свет. В конце концов, не написано же у него на лице, что он – буддистский монах…
   – Я не могу остаться, – твердо сказал он. – Спасибо вам, добрые люди, за все, что вы сделали.
   . Женщина шагнула к нему, в глазах у неё читалась мольба, но Зык-Олла вдруг грубо дернул её за руку и заслонил спиной.
   – Иди, монах, – торопливо проговорил он. – Иди, лошадь твоя вычищена и накормлена, а твой спутник наверняка ждет не дождется у Западных ворот. Так что торопись.
   Чонг молча поклонился и вышел во двор. Хозяин упорно не смотрел на него, отворачиваясь и вжимая голову в плечи. «Bсe равно парень обречен, – твердил он себе, стараясь заглушить совесть. – И у нас в доме его бы быстро нашли – как только начнутся повальные обыски. А так… Он ещё может ускользнуть. Хоть маленький, а все же шанс».
 
   Видимо, последнюю фразу Зык-Олла произнес вслух, потому что женщина вдруг резко повернулась к нему, и в её глазах полыхнул гнев.
   – Ты же знаешь, что стража давно перекрыла все выезды из города, – сказала она. Он угрюмо промолчал.
   – Его схватят…
   – Да, – с яростью отозвался он. – Глупая курица, а ты подумала, что будет с нами, если его схватят не на улице, не у Западных ворот, а в нашем доме? Обо мне, своем муже, ты подумала? Если что-нибудь случится со мной, кто тебя, дуру, будет кормить?
   – Он почти ребенок…
   – Да что ты, – издевательски проговорил Зык-Олла. И шепотом добавил: – А вдруг это и вправду он убил нашего короля? Или не он – так его наставник…
   – Попридержи язык, – испуганно сказала женщина.
   Стук в калитку заставил их замолчать. Они застыли, не в силах сделать ни шага, скованные ледяным страхом. Стук повторился, и Зык-Олла, как завороженный, шевельнул подбородком: иди, мол, открывай. Она ещё не верила – сознание слабо цеплялось за надежду: вдруг пронесет, – но тут постучали в третий раз, громче и настойчивее.
   – Ну, что стоишь, – прошипел муж. . Не глядя на него, она подошла к двери и помертвевшими пальцами отворила засов. На пороге показалась девочка в коротенькой рубашонке, войлочных башмаках и чумазая. Ей было лет десять. Не больше. Ее ум не мог ещё осознать случившееся, и столпотворение на улицах казалось ей забавной игрой, затеянной взрослыми.
   – Что тебе, Тагпа? – спросила женщина с облегчением.
   Девчушка озадаченно пососала указательный палец и выпалила:
   – Сестра лежит больная. Просила две горсточки риса… Нам раньше давал сосед, у которого лавка. Но его убили сегодня утром. Я сама видела: лежит весь в крови, на лбу вот такая рана (она со сладострастием раздвинула руки. Получалось, что орудие убийства во много раз превосходило размером голову.}. И не дышит. Сестра заплакала и запретила мне ходить туда, велела постирать рубаху, у нас за домом ручей, ну вы знаете…
   – Что ж ты не постирала?
   – Да постирала. Видите, ещё мокрая.
   – Замерзла небось?
   – Не-ет; я бегом… Только вода в ручье стала какая-то грязная. Не отстиралась моя рубашка…
   – На, держи свой рис… Да поменьше бегай одна!
   – Ох, спасибо вам.
   – Пронесло, кажется, – одними губами прошептал Зык-Олла, когда девочка убежала прочь. – А про монаха в случае чего и думать забудь. Не было здесь никого, вот и все.
   – А солдаты и не думали стучаться, – горько сказала женщина. – Вышибли ворота, налетели… По дому прошлись, будто страшный вихрь… Может, и прав был муж: кабы этот монах остался у нас, его непременно бы схватили…
   Она говорила тихо и монотонно, без всякого выражения. Перегруженное страхами сознание включило некий защитный механизм, и чувства отступили и сгинули.
   – Двое распластали меня прямо на полу, задрали рубаху… А их главный схватил мужа за волосы… Муж. кричал, что ничего не знает, но ему не поверили. Я думаю, донес кто-то из соседей.
   – Но Зык-Олла все-таки признался?
   – А что оставалось делать… Мы не какие-нибудь герои – просто мирные люди. Всегда чтили Божьи заповеди, никому не причиняли вреда.
   – Скажи, а Почему твой муж решил, будто настоятель отправился к Западным воротам? Ликим ведь расположен к северу от Лхассы. А горный храм как раз недалеко от Ликима…
   – Не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Только старик поскакал туда. – Она махнула рукой в западном направлении. – И он был очень встревожен. Прямо как ужаленный…
   – Может быть, он гнался за кем-то?
   Он задал этот вопрос самому себе, словно размышляя и не надеясь на ответ… Но женщина вдруг прошептала, глядя на огонь:
   – Да… Здесь был призрак.
   – Кто? – не понял Игорь Иванович.
   – Призрак, – повторила она. – Он промелькнул во дворе, рядом с конюшней. Быстро, словно тень… И скрылся.
   – Когда это было? Она нахмурилась.
   – В первый раз – когда те двое монахов остановились у нас на постой. За день до убийства нашего императора.
   «Главное – их лошади», – вспомнилось Колесникову. У храма Пяти Хрустальных Колонн убитый монах-реставратор слышал разговор… «Если они захотят поменять лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае…» И тот «призрак» крутился как раз возле конюшни. Случайно? Нет, ему важны были именно их лошади – надо думать, как особая примета.
   – Твой муж видел его?
   – Нет… Я хотела рассказать ему, но он не стал слушать. Велел, чтобы я не болтала глупостей. А я всю ночь не могла заснуть:
   – Ты говорила об этом на суде?
   – Ой, что вы… Меня и не спрашивали. А когда мне задали вопрос, знаком ли мне молодой монах, тот, кого обвиняли в убийстве, я долго не смела рта раскрыть, боялась… А он все смотрел на меня. Так грустно… Но что Я могла сделать? Все равно его бы приговорили.
   – А после того, как появился призрак, ты подходила к лошадям?
   – Да, почти сразу же. Правда, я испугалась. Но по том подумала: а вдруг с лошадьми что-то случилось? Знаете, мы ведь очень дорожим своей репутацией…
   – И что ты обнаружила? Она пожала плечами.
   – Ничего, они вели себя спокойно.
   – И на них не появилось ни новых подков, ни клейма? —
   Женщина улыбнулась.
   – Сразу видно, в лошадях вы ничего не смыслите. Если бы на них поставили клеймо, они целый день не подпускали бы к себе человека… Нет, призрак их не тронул. Только посмотрел – и скрылся. А почему вы меня об этом спрашиваете?
   Несколько секунд она, не отрываясь, всматривалась в глаза Колесникова. Потом решительно произнесла:
   – Вы ведь тоже не верите, будто молодой монах убил Лангдарму… Вы его спасете? – В её голосе теплилась надежда. – Ведь спасете?
   Игорь Иванович покачал головой.
   – Его казнят завтра в полдень.
   Женщина вскочила на ноги. В её глазах сверкнул огонь.
   – Тогда к чему эти расспросы? Зачем вы вообще явились сюда, раз ничего не можете сделать?
   – Затем, что у человека должно быть имя, – тихо сказал Колесников. – Доброе имя, не запятнанное страшным грехом. Для кого-то это даже важнее, чем собственная жизнь.
   Они одновременно обернулись. В узком дверном проеме, перекатываясь с пятки на носок, стоял человек в медном шлеме с черным флажком и в черном нагрудном панцире. В руке он сжимал длинный меч с зазубренным, порыжевшим от крови лезвием.
   – Что я вижу, – проговорил он, скалясь в волчьей усмешке. – Ты, сучка, уже завела нового любовника? Муженек не успел остыть…
   Женщина попятилась к стене, инстинктивно закрываясь рукой. Ее кошмар снова вернулся, будто разом открылись и начали кровоточить все раны на теле. Она хотела закричать, но горло сдавил спазм.
   – Узна-ала, – протянул человек, вкладывая клинок в ножны. Отсвет пламени сверкнул на медном круглом амулете, висевшем на поясе, и Колесников наконец понял, кто перед ним. Кьюнг-Ца из рода Орла. Неудавшийся Черный маг, в которого лама Юнгтун Шераб так и не сумел впихнуть даже малую толику волшебной премудрости: неспособны-с. – Узнала, мразь. Вижу, вся трепещешь. Тебе ведь понравилось в прошлый раз? Понравилось, не отпирайся. Ты, – он ткнул пальцем в грудь Колесникова, – будешь стоять смирно и наблюдать. Ее это возбуждает. – Женщина продолжала пятиться, пока не уперлась спиной в стену. Игорь Иванович попытался преградить дорогу бандиту. («Колобок, Колобок! Я тебя съем».) Тот отбросил его, не глядя, ткнув кулаком в грудь и походя добавив коленом. Колесников отлетел в противоположный угол и там затих. Он не особенно и ушибся, но страх парализовал – ноги подкосились, и тело сделалось будто чужим, непослушным… Женщина стояла неподвижно, опустив руки и без всякого выражения глядя перед собой. Она уже не пыталась спастись или защититься. Она просто ждала. На краткий миг Игорь Иванович встретился с ней глазами… И что-то произошло. Будто включилась некая электрическая цепь. Воздух загустел. Краски вокруг приобрели потрясающую яркость и четкость. Кьюнг-Ца, уже протянувший руку к женщине (та буквально замерла от ужаса), вдруг недоуменно обернулся, медленно, будто в толще воды, и Колесников увидел его желтое лицо с разинутым ртом – не в страхе, а скорее, в удивлении… А в следующий миг он ощутил, как его тело взвилось вверх, словно мощная пружина, и обе Ноги с хрустом врезались бандиту в подбородок.