Страница:
В двух приказах по армии, опубликованных 10 и 11 сентября, Корнилов привел версию, которая изображает его поведение в совершенно ином свете.
По получении телеграммы Керенского, предлагавшей ему подать в отставку, Корнилов должен был сделать выбор между полным подчинением и открытым мятежом; и он предпочел последний, будучи добросовестно убежден, что продолжение нерешительной политики правительства будет только усиливать бедствия России. Нижеследующие выдержки из моего дневника и телеграфных сообщений в министерство иностранных дел показывают, как тяжело было положение в течение последующих критических дней.
10 сентября.
"Зайдя к Терещенко сегодня утром, я нашел его очень озабоченным тем оборотом, который приняли события. По его словам, в полночь приехал генерал Алексеев и настоятельно требовал примирительной политики. Правительство было занято обсуждением этого вопроса, как вдруг оно получило сообщение, что Корнилов провозгласил себя диктатором и в выпущенном им манифесте обвинял правительство в том, что оно вызвало кризис, послав Львова в ставку в качестве провокатора. Затем он дал приказ генералу Крымову двигаться на Петроград с кавалерийским корпусом и артиллерией, которые находились в Луге в нескольких дневных переходах от столицы. Это означало начало гражданской войны, и поэтому правительство уже не могло вести с ним дальнейшие переговоры. Наступлению на Петроград будет дан отпор силой, но он боится, что прекращение снабжения, которое произойдет вследствие этого, вызовет большевистское восстание, которое закончится коммуной. Поэтому он советовал бы дипломатическому корпусу немедленно выехать в Москву или Финляндию; при этом он обещал сделать все необходимые распоряжения в этом направлении, выслушав предварительно мое мнение по этому вопросу. Я сказал ему, что для меня невозможно уехать и оставить британскую колонию без защиты, и что теперь нет времени для того, чтобы подготовить эвакуацию всех союзных колоний. Я созову собрание глав миссий и поставлю его в известность об их пожеланиях, но в то же время я должен настаивать перед правительством на необходимости примирения с верховным главнокомандующим и на командировании генерала Алексеева в качестве посредника для выработки соглашения с ним. Так как он не выражал никакой надежды на то, что будет предпринят какой-либо шаг в этом направлении, то не остается ничего иного, как выжидать событий и верить в то, что Корнилов окажется достаточно сильным, чтобы преодолеть всякое сопротивление в течение нескольких дней.
По возвращении домой я старался убедить свою жену и дочь уехать в Финляндию, но они с характерным для них мужеством наотрез отказались покинуть меня. На собрании глав миссий, состоявшемся в английском посольстве после полудня, было решено, что мы должны остаться в Петрограде, чтобы обеспечить защиту нашим соотечественникам. В то же время союзные представительства приняли резолюцию, в которой предлагали свои добрые услуги в качестве посредников в конфликте, вспыхнувшем между Временным Правительством и верховным главнокомандующим, с единственной целью предотвратить гражданскую войну и служить интересам России и ее союзников".
10 сентября.
"Вручая Терещенко сегодня вечером резолюцию, принятую союзными представительствами, я сказал ему, что, не имея ни малейшего желания вмешиваться во внутренние дела России, мы хотим, как друзья и союзники России, предоставить в распоряжение правительства наши услуги, если только мы в состоянии каким бы ни было образом помочь избежать того, что может оказаться непоправимым бедствием.
Выразив благодарность и заявив, что он немедленно уведомит министра-председателя о предпринятом нами шаге, он сказал, что, по его мнению, конфликт в настоящее время неизбежен. Социалисты-революционеры вместе с Керенским считают, что в настоящее время остается только решить спор оружием, так как события зашли слишком далеко для того, чтобы допускать какой бы то ни было компромисс. С другой стороны, кадеты настроены в пользу того, чтобы правительство уступило и предоставило Корнилову составить министерство. Сам Терещенко всегда был горячим поклонником верховного главнокомандующего и готов был итти очень далеко для того, чтобы спасти страну от гражданской войны. Однако он не может относиться без серьезных опасений к мысли о том, чтобы передать судьбы России в руки людей, окружающих Корнилова. Его главный советчик Завойко предназначен на пост министра финансов, но его прошлое таково, что к нему нельзя питать ни малейшего доверия. Его будущие коллеги, в том числе Аладьин, которому предстоит стать министром иностранных дел, немногим лучше. Терещенко прибавил, что лично он все еще старается достичь примирения и настаивает, чтобы как Керенский, так и Корнилов ушли, и чтобы новое правительство было образовано из представителей умеренных партий с исключением представителей Совета".
11 сентября.
"Министр иностранных дел уведомил меня сегодня утром, что министр-председатель поручил ему благодарить союзных послов за их выступление, которое очень его тронуло, и выразить сожаление, что позиция верховного главнокомандующего делает невозможным для правительства попытки притти с ним к соглашению.
Терещенко сообщает мне, что петроградский гарнизон высказался за правительство, и что единственные войска, на которые может опереться Корнилов, составляют три кавалерийские дивизии под начальством Крымова. Все министры подали в отставку, хотя и продолжают работать во главе своих ведомств, и Керенский является настоящим диктатором".
12 сентября.
"Вследствие медленности продвижения Корнилова правительство имело время организовать гарнизон, привести солдат и матросов из Кронштадта, вооружить тысячи рабочих и арестовать многих сторонников Корнилова".
12 сентября.
"Терещенко говорит мне, что Корнилов окончательно вышел в отставку, что Керенский принял верховное командование над армией с генералом Алексеевым в качестве начальника штаба верховного главнокомандующего, и что генерал Верховский, главнокомандующий московского округа, будет назначен военным министром.
Выступление Корнилова с самого начала было отмечено почти детской неспособностью его организаторов и, в конце концов, потерпело полное крушение. По прибытии на станцию на расстоянии около 25 верст от Петрограда его войска были встречены Черновым, а так как их держали в неведении относительно цели их похода, то Чернов убедил их высказаться за Керенского. Их командир Крымов был доставлен в Петроград на моторе и после беседы с Керенским застрелился. Корнилов был арестован и отдан под суд по обвинению в государственной измене, но после большевистской революции ему удалось бежать.
Хотя все мои симпатии были на стороне Корнилова, однако я все время старался изо всех сил бороться с идеей военного переворота, так как наилучшую надежду на спасение России дало бы тесное сотрудничество между Корниловым и Керенским. Корнилов вовсе не был реакционером, он добросовестно верил, что Львова командировал Керенский с целью выяснить его взгляды на политическое положение; и он высказал их со своей обычной прямотой, не придавая им формы ультиматума. Совершенно нельзя объяснить роли, сыгранной в этом деле Львовым. Он извратил позицию Керенского перед Корниловым и позицию Корнилова перед Керенским. Но я не могу сказать, был ли он мошенником или глупцом. Во всяком случае, он оказался зловредным интриганом. Корнилов решился на выступление только получив предложение Керенского подать в отставку, и им двигали при этом исключительно патриотические мотивы. Но в то время, как лично он был готов работать с Керенским, за его спиной стояли люди, уже в течение нескольких недель до того устраивавшие заговоры с целью низвержения правительства и желавшие воспользоваться им как своим орудием и заставить его плясать под их дудку.
О тайне этого контр-революционного движения знало столько лиц, что оно перестало быть тайным. Керенский знал о нем, так что, когда Львов передал ему то, что было истолковано, хотя и совершенно неправильно, как ультиматум Корнилова, то он уже был настроен подозрительно и был предубежден против Корнилова. Хотя Керенский, несомненно, считал его опасным соперником, который, получив однажды власть над армией, мог бы использовать ее против правительства, однако я не думаю, чтобы он намеренно подставил ловушку Корнилову с целью убрать его с дороги. Однако и за его спиной, как и за спиной Корнилова, стояли дурные советчики, которые ради личных или партийных побуждений подстрекали его удалить верховного главнокомандующего. Что он еще колебался сделать это, показывает то обстоятельство, что в телеграфном своем разговоре с Корниловым он обещал приехать в ставку, и только Некрасов окончательно убедил его объявить Корнилова изменником. Вся его политика была слабой и колеблющейся. Страх перед Советом, повидимому, парализовал всякий его шаг. После июльского восстания ему представлялся случай подавить большевиков раз навсегда, но он отказался им воспользоваться, а теперь, вместо того, чтобы постараться притти к соглашению с Корниловым, он уволил в отставку единственного сильного человека, способного восстановить дисциплину в армии. Кроме того, в целях защиты революции, которая всегда у него была на первом плане, он сделал дальнейшую ошибку, вооружив рабочих, и прямо сыграл таким образом в руку большевикам. В письме в министерство иностранных дел от 21 сентября я говорил: "Как сказал мне вчера один известный иностранный государственный деятель, у Керенского две души: одна - душа главы правительства и патриота, а другая - социалиста и идеалиста. Пока он находится под влиянием первой, - он издает приказы о строгих мерах и говорит об установлении железной дисциплины, но как только он начинает прислушиваться к внушениям второй, его охватывает паралич, и он допускает, чтобы его приказы оставались мертвой буквой. Боюсь, кроме того, что, подобно Совету, он вовсе не хочет создания сильной армии и что, как он однажды мне заметил, никогда не станет ковать собственными руками оружие, которое может быть некогда использовано против революции".
Глава XXX.
1917
Совет получает перевес. - Демократическое Совещание принимает коалиционное правительство. - Беседы с Терещенко и Керенским. Правительство созывает Временный Совет Республики в качестве совещательной палаты. - Представительство России на Парижской конференции
Неудача корниловской попытки государственного переворота, как я сказал Терещенко, разрушила мои последние надежды на улучшение положения как на фронте, так и в тылу и лишила офицеров того небольшого авторитета, которым они пользовались раньше, восстановив в то же время падавшее влияние Совета. Последний принял резолюции, требовавшие отмены смертной казни, объявлявшие все существующие тайные договоры недействительными и требовавшие немедленного заключения всеобщего демократического мира. Совет, сказал я, стал господином положения, а правительство он только терпит вплоть до того времени, когда он решит взять власть в свои руки. Терещенко попытался успокоить меня, сказав, что он заявил министрам-социалистам, что строгие дисциплинарные меры должны быть приняты немедленно, и что всякое большевистское восстание должно быть сурово подавлено.
Ближайший шаг, предпринятый Советом, состоял в том, что он отказался признать вновь образованное Керенским коалиционное правительство и созвал Демократическое Совещание с целью определения состава правительства, способного осуществить программу революционной демократии. В течение сессии этого Совещания управление страной было вручено совету пяти, главными членами которого были: Керенский, Терещенко и военный министр (Верховский), причем этот совет должен был поддерживать тесный контакт с Советом рабочих и солдатских депутатов. В то же время 15 сентября была провозглашена республика, смысл которой был тот, что революция продолжается.
Сначала Керенский намеревался поставить Совещание, собравшееся 27 сентября, перед совершившимся фактом, но у него не хватило мужества, и 3 октября он представил президиуму Совещания имена лиц, которых он намеревался включить в свой кабинет. В то же время он произнес речь, в которой, обрисовав положение в самых мрачных красках, он настойчиво указывал на то, что только коалиционное правительство, представляющее все партии, может спасти Россию. Тем не менее, Совещание продолжало принимать ряд противоречивых резолюций за и против коалиционного правительства, которые в действительности не допускали участия кадетов в каком бы то ни было министерстве, и только 9 октября, после продолжительных переговоров между Керенским и президиумом Совещания, было образовано коалиционное правительство, в которое было включено шесть кадетов и промышленников. Петроградский Совет, исполнительный комитет которого был переизбран, причем большевики оказались в нем в большинстве, а председателем его был избран Троцкий, немедленно же высказался против правительства.
В письме в министерство иностранных дел по поводу Совещания я говорил:
"Первоначальная мысль его инициаторов заключалась в том, чтобы дать демократии возможность выступить объединенным фронтом против несоциалистических партий, но единственным результатом его было расщепление демократии на бесчисленное множество мелких групп и подрыв авторитета ее признанных вождей. Одни только большевики, составляющие компактное меньшинство, имеют определенную политическую программу. Они более активны и лучше организованы, чем какая бы то ни было иная группа, и пока они и представляемые ими идеи не будут окончательно раздавлены, до тех пор страна будет оставаться добычей анархии и беспорядка. К несчастью, более умеренные социалистические вожди, вроде Церетели и Скобелева, миссия которых состоит в борьбе с крайними большевистскими доктринами в Совете, никогда не могут совершенно позабыть о том, что как бы ни была глубока пропасть, отделяющая их от большевиков, тем не менее они являются товарищами-соратниками в деле социализма. Поэтому они никогда не санкционируют принятие строгих мер против большевиков, как партии, которая привела Россию на край гибели, но только против отдельных их членов, оказавшихся виновными в изменнических поступках. Если правительство не будет достаточно сильно, чтобы раздавить большевиков силой, рискуя раздавить вместе с ними и Совет, то единственной возможностью будет большевистское правительство.
"Министры стараются как можно более оттянуть процесс Корнилова, чтобы дать улечься общественному возбуждению. Защищаясь в Демократическом Совещании против обвинений в том, что он сам был до некоторой степени сообщником Корнилова, Керенский не пролил нового света на то, что произошло в действительности. С другой стороны, он выбивался из сил, чтобы доказать, что все чрезвычайные военные мероприятия были приняты правительством под давлением ультиматума, предъявленного ему Корниловым".
Хотя Терещенко согласился сохранить за собой пост министра иностранных дел в преобразованном правительстве Керенского, однако он сделал это не без протеста. Он питал серьезное раздражение против военного министра, невольной причиной которого был я. Я пожаловался Терещенко на статью, помещенную в одной московской социалистической газете, в которой говорилось, что британские бронированные автомобили принимали участие в злосчастной авантюре Корнилова, и вследствие этого Керенский приказал закрыть газету. Вместо того, чтобы выполнить это приказание, Верховский удовлетворился возбуждением судебного преследования против издателя, и статья, на которую я жаловался, была при этом напечатана вторично. Верховский был молодым интеллигентным человеком и выказал себя с хорошей стороны во время командования московским округом. В 1903 г. он был исключен из пажеского корпуса, в котором обучался, за то, что во время каких-то беспорядков собрал солдат кавалерийского полка и убеждал их не стрелять в народ. Его программа реорганизации армии путем демобилизации максимально возможного количества солдат и путем сформирования более мелких, но более сильных частей из наилучших элементов была довольно разумна, но в нем было слишком много энтузиазма для того, чтобы он мог сделаться действительно деловым военным министром.
В разговоре со мной 8 октября Терещенко сказал, что, хотя он остался министром иностранных дел, но отказался взять на себя обязанности заместителя председателя совета министров и принимать участие в заседаниях кабинета, кроме посвященных внешней политике или вопросам, по которым коллеги найдут особенно желательным его мнение, пока правительство не выработает окончательной программы. Он прочитал мне письмо, отправленное им Керенскому с просьбой об отставке, письмо, в котором давалась уничтожающая критика как правительства, так и Совета. В течение шести трагических месяцев, писал он, прожитых Россией со времени революции, они ничему не научились и ничего не позабыли. Вместо того, чтобы стараться спасти Россию, демагоги думали только о своих собственных партийных интересах и о том, чтобы контролировать и ставить препятствия работе правительства. В заключение он говорил, что контр-революция, хотя и не непременно монархическая, представляет единственную надежду на спасение родины. Чтение этого письма, которое он грозил опубликовать, произвело потрясающее впечатление на его коллег. Кадеты, которые прежде были его самыми резкими оппонентами, заявили, что они не войдут в правительство, если он оттуда выйдет, и он, в конце концов, взял назад свое прошение об отставке.
Немедленно после выступления Корнилова я обсуждал со своими коллегами, французским, итальянским и североамериканским, вопрос о том, чтобы сделать русскому правительству коллективное представление по поводу как военного, так и внутреннего положения. На совещании, созванном мною с этой целью, мы выработали текст ноты и условились получить от наших правительств полномочия на представление ее тогда, когда мы сочтем момент для этого удобным. В этой ноте, выразив надежду на то, что в настоящее время, когда опасность гражданской войны предотвращена, правительство будет в состоянии сосредоточить всю свою энергию на продолжении войны, мы подчеркивали необходимость для правительства реорганизовать все военные и экономические силы России путем решительных мероприятий для поддержания внутреннего порядка, увеличения производительности промышленности, улучшения транспорта и восстановления строгой дисциплины в армии. Так как посол Соединенных Штатов по какой-то необъяснимой причине не получил от своего правительства никаких инструкций, то мои французский и итальянский коллеги и я решили действовать без него, и 9 октября мы были приняты Керенским, Терещенко и Коноваловым (заместителем председателя совета министров). Я начал с объяснения, что мы получили несколько недель назад инструкции просить приема с целью обсудить вместе с ним положение, но что мы не могли сделать этого вследствие недавнего министерского кризиса. В настоящее же время, когда под его председательством сформировалось новое правительство, мы сочли момент удобным для выполнения наших инструкций, тем более, что это дает нам случай приветствовать его, как главу республиканского правительства, и принести ему наши искренние поздравления. Затем я, в качестве старшины дипломатического корпуса, прочел ему нашу коллективную ноту.
Керенский отвечал по-русски, а Терещенко переводил сказанное им на французский язык фразу за фразой. Он начал с того, что заявил нам, что он сделает все, что может, чтобы предупредить ложное толкование, которое могут дать другие сообщению только что нами ему прочитанному. "Настоящая война, продолжал он, - является войной народов, а не правительств, и русский народ знает, что он принес несказанные жертвы. Царский режим оставил страну в плачевном состоянии дезорганизации, и было бы лучше, если бы союзники в свое время выказывали меньше уважения к чувствам царского правительства и чаще призывали бы его к ответу за его грехи. Кроме того, они были плохо осведомлены и после революции колебались, продолжать ли им доставку военного снабжения России. Между союзниками, - продолжал он, - должно существовать полнейшее единение, их интересы одни и те же, и отпадение одного из них будет одинаково фатально для всех. Необходимо постоянство в политике; несмотря на все свои затруднения, Россия решила продолжать войну до конца". Вечером он уезжает на фронт с целью немедленно же начать работу по реорганизации армии. В заключение он напомнил нам, что Россия все еще великая держава.
Едва Терещенко кончил перевод последней фразы, Керенский встал и сделал знак рукой, показывающий, что наш прием закончился. Он торопливо пожал нам руки и направился к выходу. Так как мне надо было передать ему некоторые документы, то я последовал за ним и, объяснив их содержание, я сказал, что я хотел бы дать ему понять, что наше выступление внушено исключительно желанием укрепить его положение. Керенский всегда был страстным любителем театральных эффектов и, очевидно, хотел показать свое неудовольствие наполеоновской манерой, с которой он с нами простился. Когда я после того заметил Терещенко, что Керенскому незачем обращаться с союзными послами так по-кавалерийски, он сказал, что Керенскому было досадно, что мы делаем такие представления как раз в тот момент, когда он делал все возможное, чтобы исполнить наши желания. Он сказал мне далее, что Керенский немедленно после нашего приема посетил посла Соединенных Штатов и благодарил его за то, что он не был вместе с нами. Впоследствии Набоков получил предписание заявить г. Бальфуру формальный протест по поводу нашей коллективной ноты, тогда как письмо, написанное Керенским г. Ллойд-Джорджу по поводу военного положения, было задержано. Когда Терещенко рассказал мне об этом, я заметил, что если он намерен был этим наказать нашего первого министра за шаг, который серьезность положения вполне оправдывала, то это совсем детский поступок с его стороны. Г. Ллойд-Джордж, - прибавил я, - несомненно не станет считаться с его неудовольствием. Письмо было отправлено несколькими днями позже.
Около середины октября германцы произвели морскую демонстрацию у острова Даго и Эзеля и высадили десант на последний в количестве около 12.000 человек; вследствие этого русское правительство обратилось к нам с просьбой послать наш флот в Балтийское море, требование, которого мы не могли удовлетворить по очевидным основаниям. Следующая выписка из моего дневника дает понятие о существе собеседований, которые я имел по этому поводу с Терещенко и Керенским.
25 октября.
"Указав на то, что морская демонстрация в Скагерраке могла бы скорее отвлечь на себя неприятельские силы, чем какие-либо операции, которые мы могли бы предпринять в Немецком море, Терещенко сказал, что он чувствовал большую неловкость, обращаясь к нам за помощью, когда Россия сама не делает никаких усилий, чтобы спасти себя. Однако ему дало смелость сделать этот шаг блестящее сопротивление, которое оказал русский флот гораздо более сильному врагу.
Я возразил, что хотя я вполне признаю доблестное поведение флота, участвовавшего в последнем сражении, однако Россия едва ли может ожидать, что мы рискнем принести в жертву наш флот, пока ее армия, численно превосходящая силы противника, оказывает лишь слабое сопротивление продвижению германцев.
В дальнейшем разговоре Терещенко сказал, что в речи, которую он намерен произнести в Совете Республики, он предполагает дать оценку роли, которую Россия сыграла в войне. Он постарается указать, что Франция, он уверен, никогда не забудет, что Россия принесла в жертву 300.000 человек, чтобы спасти Париж, и что Италия будет с благодарностью вспоминать, что давление на ее фронт было облегчено великим наступлением Брусилова. Он надеется, что сможет прибавить, что Россия также никогда не забудет помощи, оказанной британским флотом, когда ее собственному флоту грозило уничтожение.
Я сказал Керенскому, которого увидел позже в тот же день, что если бы наш флот, как уже объяснил адмирал Стенли начальнику генерального морского штаба, вошел в Балтийское море, то германский флот немедленно же удалился бы в Кильский канал, и так как наш выход мог бы быть блокирован посредством потопления германцами нескольких кораблей, то мы попались бы в ловушку.
Выражая удовлетворение проектированной нами диверсией в Немецком море, Керенский не скрывал своего разочарования. Он лично, сказал он, понимает наше положение, но трудно объяснить его все возрастающему числу лиц, которые постоянно жалуются, что союзники повернулись к России спиной. В некоторых кругах даже опасаются, что союзники замышляют заключить мир за счет России. Я ответил, что мы уже категорически отвергли это обвинение, и что он может быть уверен, что мы никогда не покинем России, если сама она не отречется первая от себя. Заключить мир за ее счет было бы самоубийством с нашей стороны. Однако едва ли можно ожидать, что мы будем доставлять ей большое количество военного снабжения, пока мы не будем иметь некоторой гарантии того, что русская армия использует его целесообразно. В ответ на выраженное им опасение, что как в Англии, так и во Франции сильно раздражены против России, я сказал, что хотя британское общество готово оценить затруднения последней, однако вполне естественно, что после падения Риги оно должно было оставить всякую надежду на то, что Россия будет принимать в дальнейшем активное участие в войне. Кроме того, некоторое раздражение, которое, быть может, оно чувствует, вызвано тем обстоятельством, что русскую армию с легким сердцем разрушают в качестве боевой силы те, кто боится, что она может быть использована против революции. Керенский возразил, что не будь выступления Корнилова, дисциплина была бы уже в значительной мере восстановлена, но что теперь всю работу восстановления приходится начинать сначала. Я сказал, что мы высоко оцениваем усилия, которые он делает для того, чтобы вдохнуть жизнь в армию, и я верю, что он может еще добиться успеха. Однако уже не остается времени для полумер, и железная дисциплина, о которой он так часто говорил, должна быть установлена во что бы то ни стало. Большевизм является источником всех зол, от которых страдает Россия, и если бы он только вырвал его с корнем, то он перешел бы в историю не только в качестве вождя революции, но и в качестве спасителя своей страны. Керенский признавал справедливость высказанного мною, но заявил, что он может это сделать только в том случае, если большевики сами вызовут вмешательство правительства путем вооруженного восстания. Так как он прибавил, что они, вероятно, устроят восстание в течение ближайших пяти недель, то я выразил надежду, что он на этот раз не упустит случая, как это он сделал в июле".
По получении телеграммы Керенского, предлагавшей ему подать в отставку, Корнилов должен был сделать выбор между полным подчинением и открытым мятежом; и он предпочел последний, будучи добросовестно убежден, что продолжение нерешительной политики правительства будет только усиливать бедствия России. Нижеследующие выдержки из моего дневника и телеграфных сообщений в министерство иностранных дел показывают, как тяжело было положение в течение последующих критических дней.
10 сентября.
"Зайдя к Терещенко сегодня утром, я нашел его очень озабоченным тем оборотом, который приняли события. По его словам, в полночь приехал генерал Алексеев и настоятельно требовал примирительной политики. Правительство было занято обсуждением этого вопроса, как вдруг оно получило сообщение, что Корнилов провозгласил себя диктатором и в выпущенном им манифесте обвинял правительство в том, что оно вызвало кризис, послав Львова в ставку в качестве провокатора. Затем он дал приказ генералу Крымову двигаться на Петроград с кавалерийским корпусом и артиллерией, которые находились в Луге в нескольких дневных переходах от столицы. Это означало начало гражданской войны, и поэтому правительство уже не могло вести с ним дальнейшие переговоры. Наступлению на Петроград будет дан отпор силой, но он боится, что прекращение снабжения, которое произойдет вследствие этого, вызовет большевистское восстание, которое закончится коммуной. Поэтому он советовал бы дипломатическому корпусу немедленно выехать в Москву или Финляндию; при этом он обещал сделать все необходимые распоряжения в этом направлении, выслушав предварительно мое мнение по этому вопросу. Я сказал ему, что для меня невозможно уехать и оставить британскую колонию без защиты, и что теперь нет времени для того, чтобы подготовить эвакуацию всех союзных колоний. Я созову собрание глав миссий и поставлю его в известность об их пожеланиях, но в то же время я должен настаивать перед правительством на необходимости примирения с верховным главнокомандующим и на командировании генерала Алексеева в качестве посредника для выработки соглашения с ним. Так как он не выражал никакой надежды на то, что будет предпринят какой-либо шаг в этом направлении, то не остается ничего иного, как выжидать событий и верить в то, что Корнилов окажется достаточно сильным, чтобы преодолеть всякое сопротивление в течение нескольких дней.
По возвращении домой я старался убедить свою жену и дочь уехать в Финляндию, но они с характерным для них мужеством наотрез отказались покинуть меня. На собрании глав миссий, состоявшемся в английском посольстве после полудня, было решено, что мы должны остаться в Петрограде, чтобы обеспечить защиту нашим соотечественникам. В то же время союзные представительства приняли резолюцию, в которой предлагали свои добрые услуги в качестве посредников в конфликте, вспыхнувшем между Временным Правительством и верховным главнокомандующим, с единственной целью предотвратить гражданскую войну и служить интересам России и ее союзников".
10 сентября.
"Вручая Терещенко сегодня вечером резолюцию, принятую союзными представительствами, я сказал ему, что, не имея ни малейшего желания вмешиваться во внутренние дела России, мы хотим, как друзья и союзники России, предоставить в распоряжение правительства наши услуги, если только мы в состоянии каким бы ни было образом помочь избежать того, что может оказаться непоправимым бедствием.
Выразив благодарность и заявив, что он немедленно уведомит министра-председателя о предпринятом нами шаге, он сказал, что, по его мнению, конфликт в настоящее время неизбежен. Социалисты-революционеры вместе с Керенским считают, что в настоящее время остается только решить спор оружием, так как события зашли слишком далеко для того, чтобы допускать какой бы то ни было компромисс. С другой стороны, кадеты настроены в пользу того, чтобы правительство уступило и предоставило Корнилову составить министерство. Сам Терещенко всегда был горячим поклонником верховного главнокомандующего и готов был итти очень далеко для того, чтобы спасти страну от гражданской войны. Однако он не может относиться без серьезных опасений к мысли о том, чтобы передать судьбы России в руки людей, окружающих Корнилова. Его главный советчик Завойко предназначен на пост министра финансов, но его прошлое таково, что к нему нельзя питать ни малейшего доверия. Его будущие коллеги, в том числе Аладьин, которому предстоит стать министром иностранных дел, немногим лучше. Терещенко прибавил, что лично он все еще старается достичь примирения и настаивает, чтобы как Керенский, так и Корнилов ушли, и чтобы новое правительство было образовано из представителей умеренных партий с исключением представителей Совета".
11 сентября.
"Министр иностранных дел уведомил меня сегодня утром, что министр-председатель поручил ему благодарить союзных послов за их выступление, которое очень его тронуло, и выразить сожаление, что позиция верховного главнокомандующего делает невозможным для правительства попытки притти с ним к соглашению.
Терещенко сообщает мне, что петроградский гарнизон высказался за правительство, и что единственные войска, на которые может опереться Корнилов, составляют три кавалерийские дивизии под начальством Крымова. Все министры подали в отставку, хотя и продолжают работать во главе своих ведомств, и Керенский является настоящим диктатором".
12 сентября.
"Вследствие медленности продвижения Корнилова правительство имело время организовать гарнизон, привести солдат и матросов из Кронштадта, вооружить тысячи рабочих и арестовать многих сторонников Корнилова".
12 сентября.
"Терещенко говорит мне, что Корнилов окончательно вышел в отставку, что Керенский принял верховное командование над армией с генералом Алексеевым в качестве начальника штаба верховного главнокомандующего, и что генерал Верховский, главнокомандующий московского округа, будет назначен военным министром.
Выступление Корнилова с самого начала было отмечено почти детской неспособностью его организаторов и, в конце концов, потерпело полное крушение. По прибытии на станцию на расстоянии около 25 верст от Петрограда его войска были встречены Черновым, а так как их держали в неведении относительно цели их похода, то Чернов убедил их высказаться за Керенского. Их командир Крымов был доставлен в Петроград на моторе и после беседы с Керенским застрелился. Корнилов был арестован и отдан под суд по обвинению в государственной измене, но после большевистской революции ему удалось бежать.
Хотя все мои симпатии были на стороне Корнилова, однако я все время старался изо всех сил бороться с идеей военного переворота, так как наилучшую надежду на спасение России дало бы тесное сотрудничество между Корниловым и Керенским. Корнилов вовсе не был реакционером, он добросовестно верил, что Львова командировал Керенский с целью выяснить его взгляды на политическое положение; и он высказал их со своей обычной прямотой, не придавая им формы ультиматума. Совершенно нельзя объяснить роли, сыгранной в этом деле Львовым. Он извратил позицию Керенского перед Корниловым и позицию Корнилова перед Керенским. Но я не могу сказать, был ли он мошенником или глупцом. Во всяком случае, он оказался зловредным интриганом. Корнилов решился на выступление только получив предложение Керенского подать в отставку, и им двигали при этом исключительно патриотические мотивы. Но в то время, как лично он был готов работать с Керенским, за его спиной стояли люди, уже в течение нескольких недель до того устраивавшие заговоры с целью низвержения правительства и желавшие воспользоваться им как своим орудием и заставить его плясать под их дудку.
О тайне этого контр-революционного движения знало столько лиц, что оно перестало быть тайным. Керенский знал о нем, так что, когда Львов передал ему то, что было истолковано, хотя и совершенно неправильно, как ультиматум Корнилова, то он уже был настроен подозрительно и был предубежден против Корнилова. Хотя Керенский, несомненно, считал его опасным соперником, который, получив однажды власть над армией, мог бы использовать ее против правительства, однако я не думаю, чтобы он намеренно подставил ловушку Корнилову с целью убрать его с дороги. Однако и за его спиной, как и за спиной Корнилова, стояли дурные советчики, которые ради личных или партийных побуждений подстрекали его удалить верховного главнокомандующего. Что он еще колебался сделать это, показывает то обстоятельство, что в телеграфном своем разговоре с Корниловым он обещал приехать в ставку, и только Некрасов окончательно убедил его объявить Корнилова изменником. Вся его политика была слабой и колеблющейся. Страх перед Советом, повидимому, парализовал всякий его шаг. После июльского восстания ему представлялся случай подавить большевиков раз навсегда, но он отказался им воспользоваться, а теперь, вместо того, чтобы постараться притти к соглашению с Корниловым, он уволил в отставку единственного сильного человека, способного восстановить дисциплину в армии. Кроме того, в целях защиты революции, которая всегда у него была на первом плане, он сделал дальнейшую ошибку, вооружив рабочих, и прямо сыграл таким образом в руку большевикам. В письме в министерство иностранных дел от 21 сентября я говорил: "Как сказал мне вчера один известный иностранный государственный деятель, у Керенского две души: одна - душа главы правительства и патриота, а другая - социалиста и идеалиста. Пока он находится под влиянием первой, - он издает приказы о строгих мерах и говорит об установлении железной дисциплины, но как только он начинает прислушиваться к внушениям второй, его охватывает паралич, и он допускает, чтобы его приказы оставались мертвой буквой. Боюсь, кроме того, что, подобно Совету, он вовсе не хочет создания сильной армии и что, как он однажды мне заметил, никогда не станет ковать собственными руками оружие, которое может быть некогда использовано против революции".
Глава XXX.
1917
Совет получает перевес. - Демократическое Совещание принимает коалиционное правительство. - Беседы с Терещенко и Керенским. Правительство созывает Временный Совет Республики в качестве совещательной палаты. - Представительство России на Парижской конференции
Неудача корниловской попытки государственного переворота, как я сказал Терещенко, разрушила мои последние надежды на улучшение положения как на фронте, так и в тылу и лишила офицеров того небольшого авторитета, которым они пользовались раньше, восстановив в то же время падавшее влияние Совета. Последний принял резолюции, требовавшие отмены смертной казни, объявлявшие все существующие тайные договоры недействительными и требовавшие немедленного заключения всеобщего демократического мира. Совет, сказал я, стал господином положения, а правительство он только терпит вплоть до того времени, когда он решит взять власть в свои руки. Терещенко попытался успокоить меня, сказав, что он заявил министрам-социалистам, что строгие дисциплинарные меры должны быть приняты немедленно, и что всякое большевистское восстание должно быть сурово подавлено.
Ближайший шаг, предпринятый Советом, состоял в том, что он отказался признать вновь образованное Керенским коалиционное правительство и созвал Демократическое Совещание с целью определения состава правительства, способного осуществить программу революционной демократии. В течение сессии этого Совещания управление страной было вручено совету пяти, главными членами которого были: Керенский, Терещенко и военный министр (Верховский), причем этот совет должен был поддерживать тесный контакт с Советом рабочих и солдатских депутатов. В то же время 15 сентября была провозглашена республика, смысл которой был тот, что революция продолжается.
Сначала Керенский намеревался поставить Совещание, собравшееся 27 сентября, перед совершившимся фактом, но у него не хватило мужества, и 3 октября он представил президиуму Совещания имена лиц, которых он намеревался включить в свой кабинет. В то же время он произнес речь, в которой, обрисовав положение в самых мрачных красках, он настойчиво указывал на то, что только коалиционное правительство, представляющее все партии, может спасти Россию. Тем не менее, Совещание продолжало принимать ряд противоречивых резолюций за и против коалиционного правительства, которые в действительности не допускали участия кадетов в каком бы то ни было министерстве, и только 9 октября, после продолжительных переговоров между Керенским и президиумом Совещания, было образовано коалиционное правительство, в которое было включено шесть кадетов и промышленников. Петроградский Совет, исполнительный комитет которого был переизбран, причем большевики оказались в нем в большинстве, а председателем его был избран Троцкий, немедленно же высказался против правительства.
В письме в министерство иностранных дел по поводу Совещания я говорил:
"Первоначальная мысль его инициаторов заключалась в том, чтобы дать демократии возможность выступить объединенным фронтом против несоциалистических партий, но единственным результатом его было расщепление демократии на бесчисленное множество мелких групп и подрыв авторитета ее признанных вождей. Одни только большевики, составляющие компактное меньшинство, имеют определенную политическую программу. Они более активны и лучше организованы, чем какая бы то ни было иная группа, и пока они и представляемые ими идеи не будут окончательно раздавлены, до тех пор страна будет оставаться добычей анархии и беспорядка. К несчастью, более умеренные социалистические вожди, вроде Церетели и Скобелева, миссия которых состоит в борьбе с крайними большевистскими доктринами в Совете, никогда не могут совершенно позабыть о том, что как бы ни была глубока пропасть, отделяющая их от большевиков, тем не менее они являются товарищами-соратниками в деле социализма. Поэтому они никогда не санкционируют принятие строгих мер против большевиков, как партии, которая привела Россию на край гибели, но только против отдельных их членов, оказавшихся виновными в изменнических поступках. Если правительство не будет достаточно сильно, чтобы раздавить большевиков силой, рискуя раздавить вместе с ними и Совет, то единственной возможностью будет большевистское правительство.
"Министры стараются как можно более оттянуть процесс Корнилова, чтобы дать улечься общественному возбуждению. Защищаясь в Демократическом Совещании против обвинений в том, что он сам был до некоторой степени сообщником Корнилова, Керенский не пролил нового света на то, что произошло в действительности. С другой стороны, он выбивался из сил, чтобы доказать, что все чрезвычайные военные мероприятия были приняты правительством под давлением ультиматума, предъявленного ему Корниловым".
Хотя Терещенко согласился сохранить за собой пост министра иностранных дел в преобразованном правительстве Керенского, однако он сделал это не без протеста. Он питал серьезное раздражение против военного министра, невольной причиной которого был я. Я пожаловался Терещенко на статью, помещенную в одной московской социалистической газете, в которой говорилось, что британские бронированные автомобили принимали участие в злосчастной авантюре Корнилова, и вследствие этого Керенский приказал закрыть газету. Вместо того, чтобы выполнить это приказание, Верховский удовлетворился возбуждением судебного преследования против издателя, и статья, на которую я жаловался, была при этом напечатана вторично. Верховский был молодым интеллигентным человеком и выказал себя с хорошей стороны во время командования московским округом. В 1903 г. он был исключен из пажеского корпуса, в котором обучался, за то, что во время каких-то беспорядков собрал солдат кавалерийского полка и убеждал их не стрелять в народ. Его программа реорганизации армии путем демобилизации максимально возможного количества солдат и путем сформирования более мелких, но более сильных частей из наилучших элементов была довольно разумна, но в нем было слишком много энтузиазма для того, чтобы он мог сделаться действительно деловым военным министром.
В разговоре со мной 8 октября Терещенко сказал, что, хотя он остался министром иностранных дел, но отказался взять на себя обязанности заместителя председателя совета министров и принимать участие в заседаниях кабинета, кроме посвященных внешней политике или вопросам, по которым коллеги найдут особенно желательным его мнение, пока правительство не выработает окончательной программы. Он прочитал мне письмо, отправленное им Керенскому с просьбой об отставке, письмо, в котором давалась уничтожающая критика как правительства, так и Совета. В течение шести трагических месяцев, писал он, прожитых Россией со времени революции, они ничему не научились и ничего не позабыли. Вместо того, чтобы стараться спасти Россию, демагоги думали только о своих собственных партийных интересах и о том, чтобы контролировать и ставить препятствия работе правительства. В заключение он говорил, что контр-революция, хотя и не непременно монархическая, представляет единственную надежду на спасение родины. Чтение этого письма, которое он грозил опубликовать, произвело потрясающее впечатление на его коллег. Кадеты, которые прежде были его самыми резкими оппонентами, заявили, что они не войдут в правительство, если он оттуда выйдет, и он, в конце концов, взял назад свое прошение об отставке.
Немедленно после выступления Корнилова я обсуждал со своими коллегами, французским, итальянским и североамериканским, вопрос о том, чтобы сделать русскому правительству коллективное представление по поводу как военного, так и внутреннего положения. На совещании, созванном мною с этой целью, мы выработали текст ноты и условились получить от наших правительств полномочия на представление ее тогда, когда мы сочтем момент для этого удобным. В этой ноте, выразив надежду на то, что в настоящее время, когда опасность гражданской войны предотвращена, правительство будет в состоянии сосредоточить всю свою энергию на продолжении войны, мы подчеркивали необходимость для правительства реорганизовать все военные и экономические силы России путем решительных мероприятий для поддержания внутреннего порядка, увеличения производительности промышленности, улучшения транспорта и восстановления строгой дисциплины в армии. Так как посол Соединенных Штатов по какой-то необъяснимой причине не получил от своего правительства никаких инструкций, то мои французский и итальянский коллеги и я решили действовать без него, и 9 октября мы были приняты Керенским, Терещенко и Коноваловым (заместителем председателя совета министров). Я начал с объяснения, что мы получили несколько недель назад инструкции просить приема с целью обсудить вместе с ним положение, но что мы не могли сделать этого вследствие недавнего министерского кризиса. В настоящее же время, когда под его председательством сформировалось новое правительство, мы сочли момент удобным для выполнения наших инструкций, тем более, что это дает нам случай приветствовать его, как главу республиканского правительства, и принести ему наши искренние поздравления. Затем я, в качестве старшины дипломатического корпуса, прочел ему нашу коллективную ноту.
Керенский отвечал по-русски, а Терещенко переводил сказанное им на французский язык фразу за фразой. Он начал с того, что заявил нам, что он сделает все, что может, чтобы предупредить ложное толкование, которое могут дать другие сообщению только что нами ему прочитанному. "Настоящая война, продолжал он, - является войной народов, а не правительств, и русский народ знает, что он принес несказанные жертвы. Царский режим оставил страну в плачевном состоянии дезорганизации, и было бы лучше, если бы союзники в свое время выказывали меньше уважения к чувствам царского правительства и чаще призывали бы его к ответу за его грехи. Кроме того, они были плохо осведомлены и после революции колебались, продолжать ли им доставку военного снабжения России. Между союзниками, - продолжал он, - должно существовать полнейшее единение, их интересы одни и те же, и отпадение одного из них будет одинаково фатально для всех. Необходимо постоянство в политике; несмотря на все свои затруднения, Россия решила продолжать войну до конца". Вечером он уезжает на фронт с целью немедленно же начать работу по реорганизации армии. В заключение он напомнил нам, что Россия все еще великая держава.
Едва Терещенко кончил перевод последней фразы, Керенский встал и сделал знак рукой, показывающий, что наш прием закончился. Он торопливо пожал нам руки и направился к выходу. Так как мне надо было передать ему некоторые документы, то я последовал за ним и, объяснив их содержание, я сказал, что я хотел бы дать ему понять, что наше выступление внушено исключительно желанием укрепить его положение. Керенский всегда был страстным любителем театральных эффектов и, очевидно, хотел показать свое неудовольствие наполеоновской манерой, с которой он с нами простился. Когда я после того заметил Терещенко, что Керенскому незачем обращаться с союзными послами так по-кавалерийски, он сказал, что Керенскому было досадно, что мы делаем такие представления как раз в тот момент, когда он делал все возможное, чтобы исполнить наши желания. Он сказал мне далее, что Керенский немедленно после нашего приема посетил посла Соединенных Штатов и благодарил его за то, что он не был вместе с нами. Впоследствии Набоков получил предписание заявить г. Бальфуру формальный протест по поводу нашей коллективной ноты, тогда как письмо, написанное Керенским г. Ллойд-Джорджу по поводу военного положения, было задержано. Когда Терещенко рассказал мне об этом, я заметил, что если он намерен был этим наказать нашего первого министра за шаг, который серьезность положения вполне оправдывала, то это совсем детский поступок с его стороны. Г. Ллойд-Джордж, - прибавил я, - несомненно не станет считаться с его неудовольствием. Письмо было отправлено несколькими днями позже.
Около середины октября германцы произвели морскую демонстрацию у острова Даго и Эзеля и высадили десант на последний в количестве около 12.000 человек; вследствие этого русское правительство обратилось к нам с просьбой послать наш флот в Балтийское море, требование, которого мы не могли удовлетворить по очевидным основаниям. Следующая выписка из моего дневника дает понятие о существе собеседований, которые я имел по этому поводу с Терещенко и Керенским.
25 октября.
"Указав на то, что морская демонстрация в Скагерраке могла бы скорее отвлечь на себя неприятельские силы, чем какие-либо операции, которые мы могли бы предпринять в Немецком море, Терещенко сказал, что он чувствовал большую неловкость, обращаясь к нам за помощью, когда Россия сама не делает никаких усилий, чтобы спасти себя. Однако ему дало смелость сделать этот шаг блестящее сопротивление, которое оказал русский флот гораздо более сильному врагу.
Я возразил, что хотя я вполне признаю доблестное поведение флота, участвовавшего в последнем сражении, однако Россия едва ли может ожидать, что мы рискнем принести в жертву наш флот, пока ее армия, численно превосходящая силы противника, оказывает лишь слабое сопротивление продвижению германцев.
В дальнейшем разговоре Терещенко сказал, что в речи, которую он намерен произнести в Совете Республики, он предполагает дать оценку роли, которую Россия сыграла в войне. Он постарается указать, что Франция, он уверен, никогда не забудет, что Россия принесла в жертву 300.000 человек, чтобы спасти Париж, и что Италия будет с благодарностью вспоминать, что давление на ее фронт было облегчено великим наступлением Брусилова. Он надеется, что сможет прибавить, что Россия также никогда не забудет помощи, оказанной британским флотом, когда ее собственному флоту грозило уничтожение.
Я сказал Керенскому, которого увидел позже в тот же день, что если бы наш флот, как уже объяснил адмирал Стенли начальнику генерального морского штаба, вошел в Балтийское море, то германский флот немедленно же удалился бы в Кильский канал, и так как наш выход мог бы быть блокирован посредством потопления германцами нескольких кораблей, то мы попались бы в ловушку.
Выражая удовлетворение проектированной нами диверсией в Немецком море, Керенский не скрывал своего разочарования. Он лично, сказал он, понимает наше положение, но трудно объяснить его все возрастающему числу лиц, которые постоянно жалуются, что союзники повернулись к России спиной. В некоторых кругах даже опасаются, что союзники замышляют заключить мир за счет России. Я ответил, что мы уже категорически отвергли это обвинение, и что он может быть уверен, что мы никогда не покинем России, если сама она не отречется первая от себя. Заключить мир за ее счет было бы самоубийством с нашей стороны. Однако едва ли можно ожидать, что мы будем доставлять ей большое количество военного снабжения, пока мы не будем иметь некоторой гарантии того, что русская армия использует его целесообразно. В ответ на выраженное им опасение, что как в Англии, так и во Франции сильно раздражены против России, я сказал, что хотя британское общество готово оценить затруднения последней, однако вполне естественно, что после падения Риги оно должно было оставить всякую надежду на то, что Россия будет принимать в дальнейшем активное участие в войне. Кроме того, некоторое раздражение, которое, быть может, оно чувствует, вызвано тем обстоятельством, что русскую армию с легким сердцем разрушают в качестве боевой силы те, кто боится, что она может быть использована против революции. Керенский возразил, что не будь выступления Корнилова, дисциплина была бы уже в значительной мере восстановлена, но что теперь всю работу восстановления приходится начинать сначала. Я сказал, что мы высоко оцениваем усилия, которые он делает для того, чтобы вдохнуть жизнь в армию, и я верю, что он может еще добиться успеха. Однако уже не остается времени для полумер, и железная дисциплина, о которой он так часто говорил, должна быть установлена во что бы то ни стало. Большевизм является источником всех зол, от которых страдает Россия, и если бы он только вырвал его с корнем, то он перешел бы в историю не только в качестве вождя революции, но и в качестве спасителя своей страны. Керенский признавал справедливость высказанного мною, но заявил, что он может это сделать только в том случае, если большевики сами вызовут вмешательство правительства путем вооруженного восстания. Так как он прибавил, что они, вероятно, устроят восстание в течение ближайших пяти недель, то я выразил надежду, что он на этот раз не упустит случая, как это он сделал в июле".