Царицын Владимир. Его турецкий роман

   Надежда жалась к его плечу и молчала.
   - Давай, я буду Томом Сойером, а ты Бэкки, - предложил белокурой девчонке с косичками ее спутник - пацан лет девяти в морской тельняшке и берете с помпоном и тоже белобрысый. - Мы вместе заблудимся в пещере.
   - Лучше поиграем в гномов, Санек, - не соглашалась девчонка.
   Чем-то они были похожи друг на друга.
   - Но почему?
   - Будем гномами. Спрячем, и будем охранять сокровища.
   - Какие сокровища, Оля? Где ты их возьмешь?
   - Уже взяла. Вот. - Девочка показала ему полиэтиленовый пакетик с разноцветными камешками и осколками морских раковин.
   - А я хочу в Тома Сойера, - капризно упрямился Санек.
   - Мы не можем быть Томом и Бэкки.
   - Почему?
   - Потому, что они в пещере целовались. В губы.
   - А ты откуда знаешь? Мама про это не рассказывала.
   - Я книжку читала.
   - А-а-а, книжку… Ну и что? Ну и что, что целовались?
   - Ничего! Я твоя сестра и целоваться в губы нам нельзя. Старшая сестра, между прочим.
   - Подумаешь, старшая! На пять минут всего. У-у-у, Лелище!
   - Все равно. В Тома Сойера мы играть не будем.
   - Тогда…, тогда я предложу стать Бэкки вон той телке! - Санек показал пальцем на смуглую девочку лет пяти-шести, стоящую в отдалении и с любопытством наблюдающую за спором, происходящем между братом и сестрой.
   - Ну и вали! - Лелище дернула плечиками и пошла к морю.
   Пругов повернул свою улыбку к Надежде, и улыбка моментально сползла с его губ - в глазах, снова ставших серыми была пустота.
   Застывший взгляд мертвых глаз.
   - Что с тобой?
   Надя сильно сжала веки и тряхнула головой:
   - Нет, ничего… Такое со мной иногда случается. Последствие дорожного происшествия… Старая травма. - Она потерла виски и улыбнулась, но через силу. - А у тебя есть… дети?
   - Сын…Прости, а травма серьезная?
   - Была серьезная. Но уже давно все прошло. Здесь…
   Надежда отвела пальцем с виска темную прядь волос, и Пругов увидел маленький белый шрамик, похожий на звездочку. И еще один чуть выше, вертикальный - он терялся в волосах.
   - Давно все прошло, - задумчиво повторила Надежда. - Но иногда немного клинит…Ты рассказывал о сыне…
   - Да…, о сыне. Сын живет в Америке. Он туда со своей мамой уехал. Ему девять лет тогда было. Потом Станислава вышла замуж, и у
   Сергея появился приемный отец.
   - Твою жену зовут Станиславой?
   - Бывшую жену, - уточнил Пругов.
   - Ну, да… Станислава, - нараспев произнесла Надежда. - Очень красивое имя. Станислава. Стася… Постой! Я вспомнила. Когда ты уронил зажигалку… Ты сказал: "Стася". А я не поняла…Ты принял меня за нее? Ты по-прежнему любишь свою жену?
   - Нет, - покачал головой Пругов и снова уточнил: - Бывшую. Бывшую жену я не люблю.
   Надежда очень внимательно посмотрела Пругову в глаза.
   - Нет, честно. Не люблю, - улыбнулся он. - Уже не люблю. Уже давно не люблю, даже не вспоминаю. - "Господи ты, боже мой! Я оправдываюсь!". - Но ты права. Вы немного похожи. Глаза. У нее тоже синие глаза. Когда я увидел тебя…, подумал, Станислава. И сказал… Но потом тут же понял - она не ты… То есть ты не моя жена…, тьфу, не Станислава…Прости, запутался.
   - Верю. - Было неясно: верит ли Надежда, что он запутался или верит, что разлюбил Станиславу и, как уверяет, уже давно. Так или иначе, она решила вернуться к первоначальной теме: - И что сын? Он не собирается возвращаться на родину?
   - У него там, в Америке, все: работа, друзья, любимая женщина.
   Теперь для него Америка - родина…Он уже взрослый. Кстати, лет ему столько же, сколько и тебе. Двадцать девять. Вы с моим Серегой - одногодки.
   "Господи! О чем я говорю? Старый осел! Хочу затащить женщину в постель и сообщаю ей, что она - ровесница моего сына…".
   - Вот как? - глаза Надежды стали холодными. Не мертвыми, как минуту назад, а холодными и немного злыми. - Интересно…А почему твой сын Сергей уехал в Америку, а не остался с тобой в России?
   - Ну…, это сложный вопрос…
   - А что в нем такого сложного?
   - Понимаешь…, в то время я был никем. Только начал писать.
   Писал и не издавался. Денег не было… И отец пенсионер. Но не в этом дело. Вернее, не только в этом. Для Сереги, Станислава - мама.
   Он ведь и ее сын тоже, и он любит ее. Как я мог не отдать сына его же матери?
   - А тебя?
   - Что - меня?
   - А тебя он любит? Твой сын?
   - И меня…Наверное…
   Это прозвучало крайне неубедительно. Надя криво усмехнулась и сказала:
   - Я бы не отдала. Ни за что. Со мной бы остался, будь я хоть нищенкой.
   - Вот видишь! И Серега остался с мамой.
   Надежда бросила на Пругова изумленный взгляд, который говорил красноречивее слов: "Ну, ты и дурак, Андрюшенька. Я совершенно не то имела в виду".
   - Надя…
   - Да?
   - Странный у нас с тобой разговор получается… Допрос какой-то.
   С пристрастием. Что за эмоции? Я что, что-то не то сказал? Не то, что ты ждала? Извини, но это моя личная жизнь. И я прожил ее так, как прожил. И не стыжусь своих поступков и решений. Что сделано, то сделано. Изменить что-либо не в нашей власти.
   - Это вы правильно сказали, Андрей Олегович, - усмехнулась Надя.
   - Андрей Олегович?
   Надя не ответила.
   - Надя, что случилось?
   - Ничего.
   - Тогда почему на "вы"?
   Надежда молчала, смотрела на море. Матросы готовили шлюпки к возвращению на яхту. Пора домой…, в отель.
   Пругов понял, что ответа не будет.
 
   …Вован Коваленко о чем-то говорил Пругову, постоянно повторяя:
   "Ну, класс!", но Пругов только кивал головой, убедительно делал лицо заинтересованным, а сам думал о Надежде.
   Ему казалось, что и она в эту минуту думает о нем. Во всяком случае, он на это надеялся. Надеялся, уже не задавая себе вопроса - а нужна ли ему она? Он знал: нужна. Пругов по-прежнему хотел ее, но не только ее тела, Надежда заинтересовала его, как человек.
   Когда она заявила ему, что они умрут в один день, Пругов посчитал ее сумасшедшей, и только сейчас понял: Надя - это женщина, живущая иной жизнью, не укладывающейся в общепринятые рамки.
   Тайна. Загадка. "Вещь в себе".
   Мысли Надежды - продукт нестандартной логики, оттого и поступки странны и непредсказуемы. То она зовет его к себе или молча ожидает, что он сам подойдет и на что-то решится, то отталкивает от себя. То кажется простой и доступной, то замыкается, словно в раковину прячется, становится холодной и далекой. Посторонней. Хочет знать о нем все, а сама не рассказывает почти ничего. А то, что рассказывает
   - правда ли это? Или выдумка? Может, она взяла, да и придумала свою жизнь? И не только свою, а жизнь вообще? Читала книги, сидя взаперти, и, не видя реальности, происходящей совсем рядом, но от которой она отгорожена дверцей своей клетки, придумала свою реальность? Изобрела ее. А может быть все намного проще и он,
   Пругов, напрасно забивает свою голову мыслями о странностях этой женщины? Может в самом-то деле, такое ее поведение и эти слова об одновременной смерти - следствие аварии, о которой она обмолвилась?
   Может, она "вещь не в себе"?
   Но нет, не похожа Надежда на сумасшедшую. Любой писатель обязан быть отчасти психологом. Ведь он пишет о людях, стало быть, должен понимать их, понимать, о чем пишет. Если писатель не разбирается в душевном состоянии, более того - в душевном здоровье реальных людей, то и персонажи его не интересны и не правдоподобны, словно вырезаны из картона. Тогда он не писатель, а графоман.
   Нет, у Надежды имеется какая-то тайна. Она сама - тайна.
   Почему она замкнулась? Там, в бухте. Что повлияло на ее настроение? Его поступок двадцатилетней давности - отказ от сына?
   Или то, что он рассказал про Серегин возраст?
   Или что-то другое?
   Она сказала: "Мы умрем в один день…".
   Это означало: "Мы будем жить вместе, долго и счастливо, деля радости и печали, и умрем в один день"…
 
   Лучик не унимался - со щеки он переполз выше, к сомкнутым векам и стал настырно протискиваться в щелки глаз.
   Пругов проснулся, и сразу вспомнилось:
   /"//И от этого никуда не деться. Ни тебе, ни мне//".///
   Он решил, что не спал. Ведь с этим словами Надежды он уснул.
   Нет, спал, понял, взглянув на окно. За шторой - турецкое утро.
   Пругов посмотрел на часы. Туманное облачко из пузырьков затянуло весь циферблат, но он разглядел - пять сорок. Рано, но сон ушел, нужно было подниматься, валяться в постели Пругов не любил.
   Время завтрака - с восьми тридцати до десяти. Но в ресторан можно было прийти и раньше. Туристы, отъезжающие на экскурсию, могли позавтракать в семь.
   Спускаясь по винтовой лестнице на первый этаж в ресторан, Пругов думал:
   "Я больше никогда не увижу Надежду. Названия ее отеля я не спросил. В сущности, я о ней вообще ничего не знаю. Ни ее фамилии, ни города в России, в котором она проживает со своим нелюбимым мужем
   - ничего. Только имя, да то, что она ровесница моего Сереги. Ничего больше…И это к лучшему. Через неделю улечу домой и забуду о своем неудавшемся турецком романе".
   И тут же понял, что обмануть себя ему не удастся. Сейчас он позавтракает и поедет ее искать. Зачем? Для того, чтобы разгадать тайну. Даже не разгадать, а выяснить. Найти Надежду и все выяснить.
   А вот куда? Где он будет ее искать?
   В огромном зале ресторана кроме Пругова находился молчаливый господин зрелых лет, который сидел и читал журнал, изредка отхлебывая из чашки черный кофе, и тут же делая глоток воды из высокого стакана, и семья, состоящая из трех человек - муж, жена и сынишка. Любитель кофе с водой был мало похож на русского, а семейка
   - конкретные россияне. Главе семейства было лет за тридцать; он был рослый и плечистый, весь в белом, а на загорелой богатырской груди, плавно переходящей в живот, на котором не сходилась рубашка, а потому была распахнута, висел православный золотой крест, размером в раскрытую ладонь комбайнера. Жена мало отличалась от мужа комплекцией, а в некоторых местах превосходила его. Глубокое декольте хвастливо рассказывало всему миру о том, что найти бюстгальтер для обладательницы этих двух гигантских объектов цвета шоколада без молока - немалая проблема, и солнца для того, чтобы они, эти объекты достигли подобного оттенка, требуется очень много.
   Сынишка был худеньким и щуплым и практически, незагорелым. Он был совершенно не похож на родителей и казался их внуком, или вообще - чужим. Но он был их сыном.
   - Ешь Сеня, - басом говорил россиянин с крестом на пузе. - Тебе мышечную массу набирать нужно.
   - Ешь, ешь, сыночка, - вторила мужу обладательница пышных форм. -
   Кушай. За все заплочено. Путевки брали по системе "все включено".
   Чтобы все съел. Не съешь - сама тебе в рот запихаю!
   - Да не могу я, мамочка! - чуть не плакал Сеня. - Не хочу еще.
   Перед ребенком стояла тарелка, на которой лежало шесть вареных яиц. Была и вторая тарелка - с сыром и отвратительной турецкой колбасой из сои. И третья - с набором всевозможных овощей. Шведский стол в турецком отеле.
   - Ешь, кому сказала! В дороге проголодаешься - покупать ничего не буду. Мы здесь за все заплатили. Здесь и ешь.
   - Не проголодаюсь.
   - Обещали на полпути остановиться и пожрать дать, - сказал отец, густо намазывая безвкусное сливочное масло на изумительно вкусную и хрустящую турецкую булку.
   - Дадут, не дадут. Кто его знает? А это все пропадет? Хренушки! Я лучше с собой заберу. - Мамаша из пластикового пакета, который стоял у ее ног-тумбочек, полиэтиленовый мешочек и принялась складывать в него все со стола.
   - Good morning.
   Это поздоровался юноша-официант в ослепительно белой рубашке, черных отглаженных брюках и строгой черной бабочке, заинтересованный происходящим за столом и желающий спросить у колоритной семейки, нет ли каких проблем.
   - Чего? - не поняла пышная дамочка.
   - Good morning, - повторил официант. - Problems?
   - Какой тебе "гутмоник"? Поздороваться желаешь, так и скажи: здравствуйте, господа русские. Понял? Ну-к скажи: здрав-ствуй-те.
   - Здря-тюй-те, - послушно повторил официант.
   - О! А то "гутмоник" какой-то! А еще: доб-ро-е ут-ро.
   - Доб-ри ут-ро.
   - Ну что, получается. Давай, иди, тренируйся. Учись правильно говорить, а то: "гутмоник"…
   Юноша ослепительно улыбнулся и остался стоять.
   - Иди, иди, - махнула на него "учительница" русского языка, - вали на фиг!
   - Валинафик, - повторил "ученик".
   - Правильно - вали на фиг. Ну ладно, иди. Иди, че встал?
   Турок понял, что ему предлагают уйти, снова улыбнулся и отправился за стойку.
   - Эй, халдей! - окликнула его практичная мадам. Официант понял, что это ему и, повернувшись, улыбнулся, приветливо приподняв брови.
   - Со своими "праблемсами" мы сами справимся. Иди, русский язык учи.
   Наскоро позавтракав, Пругов позвонил Хасану, гиду, закрепленному фирмой принимающей стороны за группой русских туристов, проживающих в этом отеле.
   - Здравствуйте, Хасан. Это Пругов.
   - Здравствуйте Андрей. Турфирма "TTA tourism", которую я имею честь представлять приносит свои извинения по поводу не слишком удачной вчерашней прогулки на яхте. Такая мерзкая погода…
   "Молодцы турки, - отметил про себя Пругов. - Контролируют ситуацию. Но если бы я не позвонил, то никто бы и не извинился.
   Впрочем, за что здесь извиняться?".
   - …Такая погода - большая редкость на побережье Эгейского моря в данное время года, - продолжал Хасан. - Кто мог ожидать?…В качестве компенсации за невольно причиненные неудобства мы готовы персонально для вас, Андрей, улучшить сервис вашего обслуживания в отеле. Горничные отеля будут производить уборку в вашем номере не ежедневно, как они это делали раньше, а два раза в день. Вплоть до вашего отбытия из отеля.
   - Спасибо, Хасан, но меня вполне устраивает уровень сервиса и частота уборок. Ваши девочки-горничные прекрасно справляются со своими обязанностями. Да я и не мусорю особо. Вторая уборка мне совершенно ни к чему.
   - Но…, - Хасан, по-видимому, был крайне озадачен, его отказом и мучительно размышлял над тем, какую бы дополнительную халяву предложить взамен отказа Пругова от двойной загрузки горничных.
   - В принципе, я звоню вам не для того, чтобы высказывать претензии, - помог ему Пругов. - У меня есть просьба.
   - Вот как? Я очень внимательно вас слушаю, Андрей.
   - Не могли бы вы дать мне список русских туристов, которые вчера были на яхте? Я имею в виду тех, кто проживает не в нашем отеле.
   - Список? Но…, понимаете ли, это в некотором роде конфиденциальная информация…
   - А я и обращаюсь к вам в некотором роде конфиденциально.
   - …Кроме того, я не обладаю этой информацией в полном объеме. К каждой группе русских туристов прикреплен свой гид. А это значит…
   - Я понимаю, что это значит и потому готов оплатить ваши расходы.
   Пятидесяти долларов хватит?
   - …
   Пругов представил, как скривилось лицо Хасана.
   - О, простите, я оговорился. Сто. Конечно же, сто долларов.
   - Я позвоню вам, Андрей. А еще лучше, отправлю факсимильное сообщение на ресепшен отеля. Думаю…, к обеду информация будет уже у вас.
   - Очень хорошо. Спасибо.
   Так. Значит, ехать в такси по маршруту долмуши, останавливаясь у каждого отеля, и искать иголку в стоге сена не придется. Но до обеда еще целых шесть часов. С ума сойти!
   На пляж! Куда еще?
   На пляже почти все лежаки были свободными. В такую рань на море шли только русские; для европейцев было еще рано. Европейцы поздно ложились спать, очень поздно.
   И вообще - их распорядок дня казался Пругову диким. Едва продрав глаза ко второму завтраку, они долго и не торопясь ели протертые супы, смахивающие на клейстер (эти супы Пругов терпеть не мог, хотя ни разу их не попробовал), пили кофе и вели нескончаемые беседы. В эти часы они были вареными, потерявшими свои эмоции или припрятавшими их до поры до времени. Потом они расходились по номерам, а через час другой, когда солнце уже стояло в зените и щедро поливало все вокруг ультрафиолетом, шли к воде. При этом не все отправлялись на пляж. Многие устраивались у бассейна, но окунались в него редко - все больше валялись на лежаках и коптились на солнце, не боясь онкологических заболеваний и прочих напастей, вызываемых перегревом и жесткой радиацией. Пругов недоумевал - зачем ехать к морю, чтобы провести отпуск у бассейна? У них там, в заграницах, у каждого свой бассейн имеется. Ну, не у каждого, конечно - у многих.
   Чуть не все дамочки нерусского происхождения принимали солнечные ванны топлес - титьками кверху. Титьки у подавляющего большинства были не то, чтобы так себе, они были совершенно ужасной формы и ветхими - дряблыми и отвисшими, как уши спаниеля. Естественно, кое у кого из представительниц прекрасного пола груди были силиконовыми, но вид этих округлых холмов, похожих на половинки футбольного мяча не вызывал у Пругова сексуального восторга. Силикон хорош, считал он, когда женщина в лифчике и когда она стоит или сидит, а когда без оного, да еще и лежит - груди кажутся мертвыми. Вообще, лежаки с обнаженными "красотками" напоминали ему ряды каталок в морге, куда он с Гришкой Иваницким заглянул как-то в порядке приобретения необходимых для очередного романа впечатлений. Всегда, проходя мимо бассейна, Пругов старался не смотреть на лежаки и как можно быстрее проскочить это место, вызывающее у него столь неприятные ассоциации.
   Обеденное время европейцы обычно пропускали, компенсируя не съеденный обед пастой, пиццей, омлетом и гектолитрами вина и пива из снэк-бара, расположенного тут же, рядом с бассейном.
   Получив избыточную дозу солнечной радиации, возвращались в номера и вылезали на свет божий только к вечеру. Вот тогда и начиналась у них активная жизнь. Сначала они часа два-три сидели в ресторане, поглощая море всевозможных продуктов со щедрого турецко-шведского стола. Ели много, а пили умеренно, оставляя место на потом. "Потом" начиналось практически следом за посещением ресторана. Объединившись в компании, шли в бар. Играли в карты, пили, очень громко разговаривали, а хохотали совсем громко и неприлично. После бара, прихватив спиртное, гурьбой шли в номера и продолжали там свое веселье.
   На следующий день все повторялось…
 
   Пругов оттащил лежак в тень сплетенного из лозы зонтика и, раздевшись, вошел в море. Вода еще не прогрелась с ночи и была прохладной. Прохладной, но не холодной. Пругов нырнул, ощутив, как по спине, рукам, ногам - по всему телу - пробежали и одновременно взорвались мириады воздушных пузырьков. Вынырнув, он тряхнул головой и вспомнил Вованово: "Ух! Класс!" и повторил эти слова вслух: "Ух!
   Класс!" И как-то воровато и смущенно огляделся - не слышал ли кто?
   Но на пляже было мало людей, а там где он стоял по пояс в воде, вообще никого не было.
   Заплывать далеко почему-то не хотелось; Пругов минут пять поплавал вдоль берега и, выйдя из воды, направился к лежаку.
   Придвинув поближе глиняный горшок-пепельницу, он закурил первую утреннюю сигарету. Пругов много курил и пока бросать не собирался, но здесь, на отдыхе, взял за правило - натощак не курить и как можно дольше оттягивать момент, когда он вдохнет первую порцию дыма.
   Первая сигарета всегда казалась самой вкусной. Правда, вторую сигарету Пругов закуривал буквально минут через десять, потому что одной оказывалось мало. Организм, зависимый от никотина требовал интоксикации.
   Оказалось, что лежать на лежаке, да еще в тенечке, совсем не жарко - жар солнечных лучей компенсировался утренним морским бризом, холодящим кожу, покрытую капельками воды. Пругов лежал, курил и наслаждался покоем и относительной тишиной. Он смотрел на море.
   Вдали из туманной утренней дымки проступали контуры греческого острова Самос. Море было совершенно спокойным, только у берега, метрах в десяти от него возникали низкие длинные барашки, и волны, выдерживая четкий интервал, накатывали на берег, лениво шурша мелкой прибрежной галькой. Под звуки моря Пругов задремал.
 
   /- Мы будем жить вместе, долго и счастливо, деля радости и п//е//чали, и умрем в один день//./
   /- Откуда ты это знаешь?/
   /- Знаю…/
   /- Нет, ответь./
   /- Знаю и все./
   /- А ты это не придумала?/
   /- //Придумала. Но все будет так, как я сказала.///
   /- Откуда такая уверенность?/
   /-// Это неизбежность. Судьба. //Наша с тобой встреча была пре//д//решена свыше. //Но даже не в этом дело:// то, что мы будем вместе - это// я// так решила.// Решила, и все.///
   /- Решила? И за себя и за меня?/
   /- Но ведь и ты хочешь того же самого./
   /- Я? С чего ты взяла?…Да, хочу. Прости. Ты совершенно права, хочу. Может быть, сейчас//, именно сейчас,// я хочу того, чтобы ты всегда была со мной рядом…, больше всего на свете! Но ты же зн//а//ешь// -// не всегда получается то, что мы хотим// и так, как мы реш//и//ли//. Наши желания зависят от многих причин.// У тебя муж. Ты не л//ю//бишь его, но зависишь.// И от него, и, наверное, от чего-то еще.// Ты гов//о//рила, что пыталась уйти…///
   /- Сбежать./
   /- Да, сбежать. Пыталась сбежать, но не сбежала. У тебя ничего не получилось…/
   /- Сейчас получится. Мне некуда было бежать. Теперь я знаю, т//е//перь мне есть куда бежать. А вернее, к кому. К тебе. Я сбегу к тебе./
   /- Но я еще сам ни с чем не определился. У меня есть Наталья…/
   /- Это та, с большими сиськами?/
   /- Все-таки обиделась?/
   /- А ты бы не обиделся, если бы я сказала, что у моего мужа…/
   /- Прости. Я глупость тогда спорол. Вспылил, как пацан, когда ты назвала ее резиновой…Но ты совершенно права, она резиновая. Нас н//и//чего не объединяет, кроме секса./
   /- Ну, вот видишь! Значит, я лучше./
   /- Лучше. Хотя//… А что нас с тобой объ//е//диняет?// Я// //же
   //о тебе //то//л//ком //ничего не знаю./
   /- Я расскажу тебе./
   /- Конечно, расскажешь. Но мы отошли от темы./
   /- По поводу причин, не позволяющим нам быть вместе и умереть в один день? Ну что ж, продолжай./
   /- Понимаешь, //иногда мы планируем что-то, думаем, все будет так, так и //вот //так. А на деле получается, что неожиданно на пути встает некая глыба проблем и… изменить что-либо не в нашей вл//а//сти.///
   /- Я помню. Ты говорил./
   /- Я…?// Да, правильно,// говорил, но тогда я говорил о другом./
   /- Слова те же. Одно в одно. Ты - прагматик, Андрюшенька.
   Пра//г//матик и// одновременно -// фаталист. //Противоречивая личность, о//д//ним словом. То есть двумя. Ха! Это не мои слова, я не говорю так обычно. Эти слова я в книжках вычитала. В умных книжках, которые ты написал.///
   /- Ты тоже фаталистка, если утверждаешь, что //наша встреча была организована высшими силами.///
   /- Да, фаталистка. Но я фаталистка со знаком плюс, а ты - со знаком минус. В этом вся разница./
   /- Плюс на минус дает минус./
   /- Это, по-моему, что-то из физики? //Да, я помню - плюсы, минусы, разнозаряженные частицы. Они кажется, притягиваются?///
   /- Притягиваются./
   /- Вот и нас тянет друг к другу./
   /- Ты права. Меня тянет к тебе. Я хочу тебя. Я…// Ты знаешь…, к//о//гда мы расстались, вчера, после прогулк//и// на яхте, ты уехала с м//у//жем, а я… Тогда я понял. Нет, сначала я ничего не понял, но потом… Надя, кажется, я влип. //Нет, не кажется. // Я тебя…///
   /- Не надо. Пока не говори этих слов. Потом. Не сейчас./
   /- Опять "не сейчас"?// //Опять "потом"? Не могу больше с этим с//о//глашаться, не могу этого принять и понять//!///
   /- Я - загадка. Я - "вещь в себе"//.///
   /- Надежда!/
   /- //Лучше з//акажи мне кофе. Со сливками, и три кусочка сахара…/
   //
   Край дырчатой тени от зонтика сполз с лица и Пругов проснулся.
   Море по-прежнему шелестело галькой, а народа на пляже прибавилось.
   Да что там прибавилось! Пляж был полон, все свободные лежаки были заняты. Кое-кто лежал на песке, расстелив пляжные полотенца.
   Пругов попытался переместить свой лежак в тень, но большая часть тени была уже занята соседями по зонтику. Вздохнув, он опустил руку, намереваясь взять сигареты и к своему превеликому изумлению не нашел пачку. Вот здесь они лежали, на футболке и шортах, аккуратно сложенных и лежащих на сланцах. На всякий случай он проверил нагрудный карман футболки, единственный (в шортах карманов не было) и даже заглянул под лежак - нет сигарет. Здорово! Стырили. Вот тебе и заграница! Как в России - ухо держи востро и варежку не разевай.
   Пачку "Кента", полную, без одной сигареты, наверняка стырили его соотечественники. Россияне, понимаешь! Ну не эта же чета пожилых англичан на лежаках справа! И не эта веселая компания французов слева от Пругова. Зажигалку, кстати сказать, тоже стырили. Недолго у него "прожил" подарок Вовы Коваленко! Слава богу, часы не сняли.
   Ого! Время-то к обеду.
   Лицо дежурного на ресепшене показалось Пругову похожим на фоторобот.
   - Господин Пругов. На ваше имя пришло факсимильное сообщение.
   Пругов с легким внутренним трепетом принял из рук дежурного листок факса с неровно оторванным краем, протянув взамен бумажный доллар. Читать текст сообщения под прицелом внешне безучастных, но на деле скрытно-заинтересованных глаз фоторобота он не стал, сложил листок вчетверо и сунул в карман футболки.
   - А в баре отеля вас ожидают, - монотонным голосом сообщил дежурный, когда Пругов уже намеревался отойти от стойки.
   - Вот как? - Пругов повернулся к дежурному. - И кто?
   - Ваша соотечественница. - Из-за пелены равнодушия, натянутой на глаза портье, проглядывало любопытство.
   - В снэк-баре? - уточнил Пругов, думая лишь об одном - как бы не рвануть с места в карьер. Это было бы чересчур по-мальчишески.
   - Нет. За вашей спиной.
   Пругов резко обернулся и сразу натолкнулся на синие смеющиеся глаза Надежды.