Царицын Владимир. Я или Человек Без Тела

   - Ну, это ты, Маша, загнула. Какие же мы с тобой пожилые? Вон, у тебя ни одного седого волоска!
   Я провел рукой по Машиным волосам, они были точь-в-точь таким, как тогда, двадцать восемь лет назад - пепельными и матово-шелковистыми. Свою белую вязаную шапочку Маша сняла сразу, как мы вошли и, аккуратно сложив, засунула ее в карман пуховика. Мне очень хотелось прикоснуться к ее волосам губами, но я сдержался, не зная, как Маша на это отреагирует.
   - Просто хорошая краска, - улыбнулась она, поправляя прическу.
   Я помог Маше снять пуховик. Не удержался и легко прикоснулся губами к ее волосам, волосы пахли ромашкой. Маша не заметила. Потом я разделся сам и сдал наши вещи в гардероб. В зале находилось четыре человека, не считая гардеробщика, который тут же ушел за перегородку, и бармена за стойкой - две парочки таких же, как мы с
   Машей, - среднего возраста.
   - Ты хочешь есть? - спросил я, когда мы выбрали столик.
   - Я спать хочу, - честно призналась Маша. - Я с ночного дежурства. А перед дежурством смену отработала. Думала, приду домой и упаду, как подкошенная. Устала. Так что, если желаешь даму угостить, то только кофе.
   - Тогда я тоже выпью чашечку.
   Пока мы ожидали, когда нам принесут кофе, я рассматривал Машу.
   Если она и изменилась, то только стала еще красивее - или это я хотел видеть ее такой, или во всем было виновато освещение кафе. У
   Маши были длинные и пушистые ресницы, такие же длинные и такие же пушистые, как и тогда, когда мы с ней впервые встретились. Косметики на ней было мало, но ей это и не нужно было - Маша не утратила к сорока четырем годам ни свежести кожи лица, ни яркости губ. На ней был тонкий черный свитерок, выгодно подчеркивающий достоинства ее фигуры. Маша заметила мой интерес, засмущалась и попросила:
   - Дай мне сигарету.
   Я достал пачку Мальборо и протянул Маше сигарету, щелкнул зажигалкой. Закурил сам. Сигарета Маше не шла. Совершенно не шла.
   Держала она ее неумело и затягивалась не глубоко.
   - А ведь ты не куришь, - сказал я.
   - Курю. Иногда.
   Я смотрел на Машины пальцы, в которых дымилась сигарета. Ногти были коротко острижены, не покрыты лаком, но в полном порядке.
   - Где ты работаешь?
   - В больнице. Медсестрой…, - Маша затушила сигарету. - А ведь ты не ответил на мой вопрос.
   - На какой?
   - Что ты делаешь в Климу.
   - Командировка.
   - Ты работаешь в каком-то государственном учреждении?
   - У меня собственный бизнес. Занимаюсь инвестиционными проектами.
   Внедряю в производство идеи и открытия ученых. Компании моей десять лет. А до этого…, чем только ни занимался. Перечислять времени не хватит. Да и неинтересно это. Крутился, одним словом. Порой тяжко приходилось. А сейчас…
   - Сейчас, судя по твоей одежке, и вообще - вид у тебя респектабельный, ты не бедствуешь, - сказала Маша и, взяв мою руку, стала ее рассматривать. - А ведь у тебя рука не похожа на руку бизнесмена. У бизнесменов другие руки - короткопалые с плоскими широкими ногтями. А у тебя пальцы длинные и ногти длинные, как у врача или музыканта.
   - Ты занимаешься хиромантией? - усмехнулся я.
   - Нет, Колун, хиромантией я не занимаюсь. Просто прочитала об этом в каком-то журнале. Теперь уже не помню в каком. Наверное, это ерунда…, - Маша отпустила мою руку, хотя я чувствовал - она видит, что мне приятны ее прикосновения и тепло ее рук. - А занимаюсь я тем, что с утра до вечера, а иногда и ночью ставлю больным уколы и капельницы, даю им таблетки, делаю перевязки. Я, Колун, реанимационная медсестра. И времени на всякие глупости у меня не остается. И стихов я больше не пишу. Уже давно. - Маша говорила это, без какой бы то обиды на свою жизнь и уж совсем не для того, чтобы вызвать у меня жалость. - Я много времени провожу на работе. Ты же знаешь, в медсестры не рвутся, их всегда не хватает. Вот и приходится… Но я люблю свою работу. Знаешь, как приятно наблюдать за тем, как человек выздоравливает? Как у него появляется аппетит?
   Как он делает первые шаги? Как у него снова возникает желание жить?
   Ведь некоторые себя заживо хоронят, прощаются с родственниками. А потом, когда операция проходит успешно, они словно заново рождаются… Ты женат?
   Я даже вздрогнул от неожиданности ее вопроса.
   - Нет. И никогда не был… А ты?
   - Была. Недолго. Два года всего. - Маша замолчала. Она взяла чашку кофе, я даже не заметил, когда нам его принесли, и с удовольствием вдохнула кофейный аромат. - Здесь всегда хороший кофе.
   Умеют варить. Мы с Ваней сюда часто ходили, недалеко от дома. Ваня - это мой муж. Он умер два года назад. Я вышла за него, когда мне было уже сорок. А в сорок два я стала вдовой. Вот так.
   Я тоже сделал глоток. Кофе уже немного остыл.
   - От чего умер твой муж?
   - Рак мозга. Неоперабельная опухоль. Он лежал в той больнице, где я теперь работаю. Я сутками сидела в палате у его кровати. Выполняла обязанности и медсестры и нянечки и санитарки. Привыкла. А когда
   Ваня умер, я пришла к главврачу и сказала, что хочу здесь работать.
   Сначала работала санитаркой, потом окончила курсы и стала медсестрой.
   Я снова закурил. Предложил Маше, но она отрицательно качнула головой:
   - Ты прав, я не курю. И никогда не курила.
   - А теперь у тебя кто-нибудь есть?
   - Я живу одна, если тебя это интересует. Мама жива и здорова.
   Работает в нашей городской библиотеке. Ей уже шестьдесят пять, но она еще работает. Библиотекарей теперь не больше, чем медсестер.
   Живет она с моим отчимом на другом конце города. Я часто у них бываю. А я живу в квартире моего бывшего мужа. Одна. Но в гости я тебя не приглашу.
   - Почему? Тебе неприятно меня видеть?
   - Если бы было неприятно, я бы не стала с тобой разговаривать. И не пошла бы с тобой в это кафе. Нет, Колун, я, правда, рада, что встретила тебя.
   - Тогда почему?
   - Ни к чему это. Во-первых, я устала. Мне надо отдохнуть, а завтра снова на работу. А во-вторых, и это главное… Не знаю, согласишься ты со мной или нет… Мы увиделись, посидели, попили кофе, рассказали друг другу то, что сочли нужным и возможным. И все.
   Этого достаточно. Мы с тобой, Колун не сможем быть вместе. Мы всегда жили в разных измерениях и находились на противоположных полюсах.
   Помнишь, даже в школьном журнале наши фамилии стояли в разных концах списка. Моя фамилия была первой, а твоя последней. Абарова. Якушев.
   - А теперь как звучит твоя фамилия? - почему-то с ревностью спросил я, но Маша не заметила этой глупой нотки, ответила, пожав плечами:
   - Так же. Абарова. И мы еще дальше удалились друг от друга.
   Только теперь вверху ты. Ты - преуспевающий бизнесмен, а я простая медсестра. У нас не может быть ничего общего.
   - Мы ошибаешься, - горячо возразил я. - У нас очень много общего.
   Мы с тобой - люди одного поколения и, наверное, нам по душе одно и то же. Мы учились в одном классе в одной школе, мы сидели за одной партой. Мы… - Я споткнулся, увидев, как вспыхнули огнем ее глаза, но огонь этот был холодным.
   - Мы недолго за ней сидели, - жестко сказала Маша.
   Я смотрел в ее серые глаза и видел, что холодный огонь в них утихает, и они становятся влажными.
 
   Я вспомнил, как однажды Маша вскочила со своего места и, прижав носовой платочек ко рту, опрометью выбежала из класса. На урок она так и не вернулась и вообще ушла домой, на переменке взяла свой портфель и ушла. Наверное, отравилась беляшом, сказала она мне. В тот день у меня были соревнования и вечером мы с Машей не встречались. А на следующий день все повторилось. Маша была бледной, ее тошнило. Учительница, теперь уже не помню кто, кажется Софья
   Абрамовна, да, точно, она, вышла в коридор вместе с Машей, и они за дверями о чем-то долго разговаривали. А потом Маша перестала ходить в школу. Классу было объявлено, что Маша заболела и лежит в больнице. Лишь я один знал, что случилось с ней на самом деле.
   Беременна! Маша ждет ребенка! Ребенка от меня.
   Когда я узнал о том, что Маша беременна, я испугался.
   Сначала я ни о чем не догадывался, думал, что Маша отравилась несвежим беляшом, как она мне сказала и, обеспокоенный ее самочувствием, после уроков прибежал к ней домой. Маша была дома одна. Я полез к ней обниматься, но она меня оттолкнула:
   - Доигрались уже. У нас ребенок будет.
   - Какой ребенок? - не понял я.
   - Маленький.
   И тут до меня дошло.
   - Какой ребенок? - повторил я, но уже с другой интонацией. - Ведь мы еще сами дети!
   - А что ты предлагаешь?
   - Ну…, не знаю. Посоветуйся с мамой.
   - Уже советовалась.
   - И что?
   - Она уговаривает меня сделать аборт.
   - И правильно. Ты только подумай, что будет, если ты родишь! Все насмарку! Твой филфак, мой технический. Все! А как мы ЕГО будем воспитывать? Я не умею ничего. Я не знаю, что скажут мне мои родители…
   - Уходи! - зло сказала Маша.
   И я ушел. Ведь я же был гордый. Хоть и напуганный.
   А когда Машина мама, Ольга Сергеевна, пришла к нам домой и все рассказала моим родителям, я испугался еще сильнее. Наверное, это был мой первый, самый жуткий страх. Кажется, что никаких других чувств, кроме страха, в моей душе не было. Что же теперь будет, думал я, что же теперь со /мной/ будет?
   Ольга Сергеевна и мои родители долго разговаривали при закрытых дверях. Когда она вышла из гостиной, я собирался на тренировку, зашнуровывал кеды. Ольга Сергеевна остановилась около меня, посмотрела прямо в глаза и сказала:
   - А ты похож на своего отца. - И добавила грустно: - Ваш с Марией ребенок мог бы быть красивым и сильным.
   Мог бы! Как я обрадовался тогда этим словам. Значит, ребенка не будет. Значит, жизнь продолжается.
   Маша не хотела со мной разговаривать. Я звонил ей по телефону, а она вешала трубку. Я приходил к ней домой, она не открывала мне дверь.
   А потом Маша и Ольга Сергеевна куда-то переехали.
   Родители никогда не поднимали этой темы. Как-то раз отец зашел в мою комнату и положил пачку презервативов на письменный стол.
   - Чтобы не было последствий надо пользоваться вот этим, - сказал он мне и пошел смотреть телевизор.
   С Машей я встретился только через полтора года, в августе тысяча девятьсот семьдесят шестого. Мы с приятелями, сдав последний вступительный экзамен в Полыноградский инженерно-строительный институт, выходили из главного корпуса, намереваясь отметить это дело, плотно посидев в пивбаре. Мы шли шумной гурьбой, что-то весело обсуждая, а Маша шла по противоположной стороне улицы. Я столкнулся с ней взглядом. Маша как-то сжалась и почти бегом направилась в переулок.
   Я не стал ее догонять.
 
   Маша не стала плакать. Слезы, которые уже были готовы пробежаться по ее щекам, она промокнула платочком и сказала, уже не так жестко, мне даже показалось, что ее слова прозвучали ласково:
   - Мы недолго сидели с тобой за одной партой, Колун.
   Я склонил голову и поцеловал Машину руку. Я надолго задержал ее руку в своей, но Маша ее не вырывала.
   - Прости меня, - сказал я тихо. - Прости… - Я очень хотел сказать: "прости, любимая", но не смог, мне было стыдно и очень больно. И я думал, что Маша мне не поверит.
   Маша положила вторую руку на мою голову.
   - Ты прав, общего у нас много. У нас его даже больше, чем ты можешь себе представить, - говорила она, вороша мои волосы. - Но все в прошлом. Все было. Бы-ло. Теперь все иначе. И хватит на эту тему.
   Пойдем. Ты проводишь меня до дома, как тогда, в детстве. И пойдешь к себе домой.
   - Мой дом в Полынограде.
   - Значит, пойдешь в гостиницу. А по дороге ты расскажешь мне о себе. О том, как ты жил эти годы.
   - Да я тебе уже все о себе рассказал, - говорил я уже на улице, ведя Машу под руку. Мне было очень приятно держать ее под руку и замечать, что на нас смотрят. С завистью. Прохожие мужики мне завидовали. - Жизнь у меня не очень-то наполнена событиями. Я зарабатываю деньги. С утра до вечера. Зачем они мне, я сам не знаю.
   У меня нет ни жены, ни ребенка. Мне некому завещать свое дело.
   - А ты что, умирать собрался?
   - Нет, но…, - Я вдруг вспомнил Человека Без Тела. Что-то давненько он не приходил меня истязать. - В жизни бывает всякое.
   - Это точно, - заметила Маша. - Твои родители живы?
   - Мама умерла. Ее нет уже четыре года. А отец жив.
   - Сколько ему теперь?
   - Семьдесят шесть.
   - Передай ему привет от меня.
   - Хорошо, передам, - пообещал я совершенно машинально, даже не подумав о том, что мой отец никогда Машу не видал.
   - Ну, вот мы и пришли, - сообщила мне Маша, остановившись возле кирпичной девятиэтажки. - Вон мои окна, на восьмом этаже.
   - Может быть, все-таки пригласишь на чашечку кофе?
   - Много кофе пить вредно, - улыбнулась Маша, и я подумал, что сейчас смогу ее уговорить.
   Но тут запищал мобильник в моем кармане.
   - Прости, - сказал я. - Это, наверное, начальник моей службы безопасности. - Алло?
   Это звонил не Готлиб, это была Вика.
   - Коля! Артур умер!
   - Как? - у меня похолодело в груди.
   - От передозировки. Он вернул долг, а те сто долларов, это были не проценты, ему на дозу нужны были деньги. - Вика разрыдалась в трубку.
   - Когда это произошло?
   - Ночью сегодня. Артур с вечера заперся у себя в комнате. Мама рано утром стучалась, он не открывает. Соседей позвала, мне позвонила. Замок сломали, а он там…мертвый.
   - Не реви, - как можно спокойно сказал я. - Не реви и успокойся.
   Я приеду и решу все проблемы.
   - Коля, приезжай, пожалуйста! - рыдала Вика. - Поскорей приезжай.
   Маме плохо, с сердцем плохо. Скорая сейчас должна приехать. В доме милиция была. Артура забрали, в морг увезли. Денег нет. Я не знаю, что делать. Приезжай!
   - Я сейчас выезжаю. Утром буду. Все.
   Маша снисходительно улыбалась, глядя на меня. О чем шла речь, она не слышала, но Вика так кричала, что Маше стало понятно - я не с начальником службы безопасности разговариваю, а с какой-то истеричкой.
   - Начальник твоей службы безопасности - женщина?
   - Нет, он мужчина. А сейчас мне звонила…
   - Любовница, - продолжила за меня Маша. - Она соскучилась и желает тебя срочно видеть?
   Я не стал отнекиваться.
   - Да, это звонила моя любовница. У нее младший брат умер. Он был наркоманом.
   - Прости. - Маша перестала улыбаться. - Тогда тебе действительно надо ехать.
   - Я не хочу расставаться с тобой вот так.
   - Поезжай. Если судьба - значит, встретимся…когда-нибудь.
   - Я вернусь.
   Маша улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

5.

   С похоронами Артура я решил не тянуть, а его труп домой не привозить. Викина мама и без этого зрелища находилась в предынфарктном состоянии, а если бы ее сын, непутевый, но любимый, будет лежать в гробу посредине комнаты, я не знаю, сможет ли она это пережить? Вика постоянно находилась рядом с ней и как могла, успокаивала.
   Всю среду мы с Сашей колесили по Полынограду, решая массу вопросов связанных с погребением. Четыре года назад, когда умерла мама, мне уже приходилось заниматься этими вопросами, так что, куда ехать, с кем разговаривать, кому и сколько платить, я помнил. Тарифы и расценки, естественно, выросли за четыре года, но алгоритм похоронных хлопот остался прежним. Тем не менее, целый день на это ушел. Хоронить Артура решили на южном кладбище, потому, что оно было ближе северного от дома, где жили Артур со своей мамой.
   Саша Пономарь, наверное, был на меня в обиде за мой побег, но вида не подавал, был по-прежнему молчалив и исполнителен. Готлиб несколько раз звонил мне из Клима, докладывал обстановку. Мои эксперты быстро разобрались в том, что случилось на "Водопаде". Как мы с Готлибом и думали, нашей вины там не было и на халатность при эксплуатации это можно было отнести с большой натяжкой. Выходило - диверсия конкурентов. С Каштановым и Лапкиным Готлиб поговорил так, как он умел, и они в один голос запели, что расторгать контракт на поставку "Водопадов" у них и в мыслях не было, что они очень рады нашему сотрудничеству, и что водоочистные установки, которые им предлагают "экологи" полное говно.
   - По поводу сыра и прочих кисломолочных продуктов я расскажу тебе при встрече. Там тоже все складывается нормально, - сказал Готлиб. Я понял, что он имеет в виду Чиза и его бандитов.
   В офис я даже не заглядывал, пусть сами крутятся, проявляют инициативу и учатся самостоятельно принимать решения. Много они не своруют. Готлиб им этого не позволит.
   А не слишком ли я полагаюсь на отставного подполковника ФСБ? С чего это я взял, что Готлиб мне предан? И в то же время, если никому не верить, как вести дела? Я прислушался к себе и понял, что очень устал. От изобретателей типа АКМа, от финансистов, от клиентов, от чиновников. От всего! Все эти десять лет, что существует моя компания я, практически, не отдыхал ни разу. Дважды ездил в
   Финляндию, по разу во Францию, Германию и на Кипр. Но это были деловые поездки. Там конечно и некая культурная программа предусматривалась, но все так - быстро, мимоходом, скорее, в познавательных целях, нежели ради отдыха. А может, права Вика? Может быть, действительно, продать бизнес, перевести деньги на счета кипрских банков и жить в свое удовольствие? Мне некому завещать нажитое. Я один на этом свете, один, как перст!
   В четверг погода преподнесла сюрприз. Выпал такой снег, какого не было всю зиму. Он валил всю ночь, и утром грязи не стало - все было белым и чистым, словно на дворе не март, а декабрь, и до весны еще очень далеко.
   Гроб с телом Артура опустили в могилу, быстро засыпали рыжими комками суглинка, прибили холмик сверху лопатами, а в ноги воткнули черную железную пирамидку с крестом - временный памятник. Я пообещал
   Вике, что этой осенью поставим и оградку и нормальный памятник, все равно, могилка просядет за весну и за лето. Вика молча кивнула.
   Кроме нас с ней, да двух каких-то бабок, с которыми я не был знаком, и знакомиться не собирался, никого на похоронах Артура не было, только рабочие из бюро ритуальных услуг. Мама поехать не смогла, у нее случился сердечный приступ, и она осталась дома под присмотром нанятой мною медсестры. Потом Вика и две эти бабки уехали. Поминки я организовал в кафе, рядом с домом Викиной мамы. Сам я на поминки не поехал, решил, что это лишнее.
   Я сидел боком на заднем сидении своего "Мерседеса" у открытой двери, погрузив ноги в рыхлый снег. Я сидел, курил и соображал, куда мне сейчас ехать. Домой не хотелось, на работу тоже. Саша молча ждал, когда я заберусь внутрь. Я выбросил окурок и спросил:
   - Ты знаешь улицу Звонкую?
   Саша достал из бардачка карту, посмотрел и сказал.
   - Это на южной, недалеко отсюда.
   - Поехали на улицу Звонкую. А по пути нужно заехать в какой-нибудь супермаркет. Как увидишь, останови.
   Супермаркета мы по дороге не встретили. Попадались только киоски и страшненького вида вагончики с зарешеченными окнами и вывесками над входами, типа: "Мясо", "Продукты", "Магазин "Колобок" и "Бытовая химия". На улице Звонкой мы, наконец, нашли то, что искали. Не супермаркет, но более или менее приличный стеклянный павильон. Через витрину просматривались стеллажи, заполненные яркими упаковками и батареи бутылок. Выбор спиртного оказался удивительно неплохим.
   Стаяло там много бутылок с "палевом", но и нормальные водка и коньяк были. Я взял бутылку Хенесси, гроздь бананов, сетку с апельсинами, какой-то сок и два плоских вакуумных блина мясной и рыбной нарезки.
   На выходе стоял стеллаж с хлебом, я взял длинную турецкую булку.
   Поднявшись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж старого трехэтажного дома с огромными проплешинами в штукатурке фасада, я в нерешительности остановился у обитой желтой клеенкой двери. Я снова задавал себе вопрос: Зачем мне эта встреча? Зачем я сюда пришел? Я бы, наверное, не расстроился, если бы мне не открыли дверь. Может быть, даже обрадовался? Но я постучал, и дверь мне открыли. На пороге стоял Пупок. Выглядел он еще хуже, чем на фотографии, которую добыл для меня детектив Миронов. Пупок был очень бледным, а волос на его голове не было вовсе. У него даже бровей не было. Он прищурился и сказал:
   - Привет, Колян. Проходи. - И отошел в сторону, пропуская меня в неожиданно ярко освещенный широкий коридор.
   - Ты что, Пупок, ты вот так сразу меня узнал? - Я, как вкопанный стоял у порога.
   Пупок усмехнулся:
   - Я думал, это ты меня не узнаешь. А за прошедшую неделю ты,
   Колян, мало изменился. Проходи, проходи. Снимай своего Кардена. Шкаф вот он. Плечики тоже имеются. У меня вообще есть все необходимое.
   Я прошел, снял пальто и повесив его в шкаф, спросил:
   - Тапочки дашь?
   - Так иди. Домработница придет, подотрет.
   Я огляделся. Жилище Пупка нельзя было назвать роскошным, но полы, стены и мебель сверкали чистотой.
   - Пойдем на кухню? - спросил Пупок.
   - А где ты гостей принимаешь?
   - Гости ко мне редко наведываются, а пищу я принимаю на кухне.
   Она у меня большая, можно с комфортом расположиться. Ты же хавчик принес, - сказал Пупок, указывая узловатым пальцем на полиэтиленовый пакет из местного супермаркета.
   На кухне, которая и впрямь была большой, просто огромной, наверное, переделана была из комнаты, я выложил продукты на стол и спросил:
   - Значит, ты меня видел неделю назад? Где?
   - В газете.
   - Ах, да, точно!
   Неделю назад в "Полыноградском вестнике" вышла большая статья с моим портретом. Статья была хвалебная, заказная. Дело в том, что в
   Полынограде через три года планируется грандиозное мероприятие - строительство научно-производственного комплекса. Полыноградская
   Силиконовая долина - не больше, не меньше. Объявлен тендер на участие в строительстве. Денег на этот проект я угрохал немерено!
   Взяток рассовал - страшно вспоминать! Но вроде бы все решено в мою пользу. Однако, лишний раз пропиариться не грех. Статья называлась пафосно и избито "Наука и Жизнь".
   - Так что, я про тебя, Колян, знаю все, - сказал Пупок. - И о том, какая у тебя жизнь тяжелая была, и о том, сколько ты добра людям сделал, и о том, как ты ПЭМЗ к рукам прибрал.
   - ПЭМЗ я к рукам не прибирал, - возразил я. - Завод - самостоятельная производственная единица. Я просто помог руководству
   ПЭМЗа в трудную минуту.
   - И они из благодарности выполняют за копейки твои заказы.
   Хорошо, хорошо. - Пупок заметил, что я снова собираюсь возразить. -
   Спорить не будем. Я же не осуждаю. Ты, Колян всегда все правильно делал. Я помню. Да и не за тем ты ко мне пришел, чтобы эти вопросы обсуждать.
   - А зачем, как ты думаешь? - спросил я, надеясь, что может быть, он мне ответит.
   Пупок пожал плечами:
   - Детство вспомнить. Зачем же еще приходить к школьному товарищу, которого не видел тридцать три года?
   Он открыл дверку шкафа и поставил на стол одну коньячную рюмку.
   - Я не пью, - пояснил он. - Организм все, что мне нельзя, назад выталкивает. А ты выпей. Я хоть посмотрю. Если не можешь один пить,
   - Пупок достал из холодильника пакет кефира, а из шкафа фарфоровую чашку, - так и быть - составлю тебе компанию.
   Я налил коньяку в рюмку, очистил апельсин.
   - Будем здоровы! - сказал я и понял, что сказал глупость.
   - Будь, - усмехнулся Пупок и чокнулся со мной чашкой.
   Я выпил залпом, как когда-то в молодости, а Пупок сделал маленький глоток и поставил чашку на стол.
   - У меня ведь, Колян, желудка считай, нет. И вообще…
   - Это…, - я провел по своей голове рукой и кивнул на его лысину.
   - Химия. Рак у меня. Четвертая стадия. Врачи говорят - максимум до мая протяну.
   - А может быть…, - я хотел что-то порекомендовать Пупку, сказать, что сейчас существуют некоторые новейшие методики, что есть всякие целители, знахари, что есть зарубежная медицина, в конце концов, и что я готов оплатить его лечение, но Пупок, правильно рассудив, что знает все, что я могу ему предложить, перебил меня:
   - Пустое. Поздно уже. Ничего исправить нельзя… А жалко. Нет, не умирать жалко. Жалко, что жизнь исправить не удастся, покаяться перед теми, кого в этой жизни обидел. А таких много было. Некоторых только на том свете увижу. Ну, оттяну я свою кончину еще на пару месяцев, толку то?
   - А ты бы хотел жизнь по-другому прожить?
   Пупок посмотрел на меня внимательно.
   - Да. Хотел бы.
   Он встал и вышел в коридор. Через минуту вернулся, неся в руках глиняную пепельницу в виде черепа и папиросы. Закурил. Предложил мне, но я вытащил свои сигареты.
   - Прости. Я не курю папирос. Для меня они очень крепкие.
   - А я сигареты не могу, слабые. Вот, к папиросам привык.
   - А тебе курить можно?
   - Организм принимает - значит, можно.
   Минут десять или пятнадцать мы с Пупком вспоминали наши школьные проказы и подвиги. Кое-что я подзабыл, а Пупок помнил каждую мелочь.
   Наверное, для него эти годы были самым светлыми воспоминаниями жизни. Но вдруг Пупок как-то резко устал от разговора.
   - Ну ладно, - сказал он, - давай, Колян, колись, что тебя ко мне привело, какая-такая, печаль-кручина?
   Я для храбрости хлопнул еще одну рюмку коньяка и спросил:
   - Ты нашу математичку, Елену Аркадьевну помнишь?
   - Малкову? - хмыкнул Пупок.
   Точно, подумал я, Малкова! Малкова Елена Аркадьевна. А я забыл.
   Ни то Мальцева, ни то Малышева, думал.
   - Ты еще у нее авторучку…взял. Красная такая, по-моему.
   Я оторопел.
   - Ты знал?
   - Я видел, как ты ее из-под тетрадок вытащил и в карман штанов спрятал. Еще подумал тогда - На фиг она тебе сдалась?
   Я был в полном нокауте. Машинально налил себе еще и выпил.
   - А почему ты не сказал никому, что это я авторучку украл?
   - Странный вопрос! Как я мог товарища заложить? Не по понятиям это.
   - Какие к чертям собачьим понятия? Ведь все же на тебя подумали…
   - Ну и что? Пусть подумали. Я же не брал, мне оправдываться не нужно было. А на тебя указать…? Зачем? Ты нормальным пацаном был.