Страница:
У одного истребителя горючее на исходе, тот следует своим маршрутом. Три машины, сделав разворот, начинают подъем по заданному курсу – 215 градусов. Впереди Мантелл, за ним пилот Хаммонд, позывные «Эн-Джи 737», и пилот Клементе, «Эн-Джи 800». С контрольной вышки видны истребители, а также неизвестный объект. Затем самолеты скрываются в наплывших облаках. Объект по-прежнему виден. Похоже, он давно уже висит без движения.[3].
Преследование началось в 14.40. Через пять минут капитан Мантелл впервые вышел на связь. Сообщил, что продолжает подъем. Объект впереди и над ним.
Подъем истребители начали с семи с половиной тысяч футов. Следующий радиоконтакт состоялся, когда Мантелл приближался к пятнадцатитысячной отметке: «Объект прямо передо мной и надо мной, движется со скоростью вполовину моей». Это могло означать: объект стал уходить в высоту со скоростью 180 миль в час. Предельная скорость истребителя F-51 на подъеме – 360 миль.
С вышки попросили описать объект. Вот тогда капитан Мантелл произнес те незабываемые слова: «Объект, похоже, металлический… огромных размеров».
Опять молчит рация, слышны треск да вой моторов, возносящих машины по спирали. Затем прорезался голос одного из спутников Мантелла: «Какого черта мы тут ищем?» Это как бы разговор с самим собой. Потом тот же голос сказал, что уже пятнадцать тысяч футов, горючее на исходе, пора возвращаться на базу.
Минут через пять, после безуспешных попыток связаться с командиром, пилоты Клементе и Хаммонд взяли курс на базу Стандифорд. Они потеряли из виду самолет Мантелла, как только окунулись в облака. Никто из них объекта не видел. Клементе, позывные «800», проходя над базой Годман, сообщит: все, что ему удалось разглядеть – неясный блик на фонаре кабины.
Выше пятнадцати тысяч футов «737» и «800» подниматься не стали. И дело не только в горючем. У пилотов не было кислородных масок, а без них подниматься выше запрещалось. Отчаянные головы иногда решались подняться до семнадцати – восемнадцати тысяч футов, но это был предел.
А с вышки объект был по-прежнему виден.
В последний раз капитан Мантелл вышел на связь в 15.15. «Продолжаю подъем, объект передо мной и надо мной, движется с той же скоростью, что я, или быстрее. Попытаюсь сблизиться, чтобы получше рассмотреть. Поднимаюсь до двадцати тысяч футов, после чего перехват прекращаю».
У Мантелла тоже не было кислородной маски. По отзывам друзей, он отличался хладнокровием, но не безрассудством, а потому его «Поднимаюсь до двадцати тысяч футов» вряд ли объяснимо горячкой погони. Мантелл действительно увидел нечто необычное. Очевидно, он решил стремительно подняться до двадцати тысяч, затем столь же стремительно уйти вниз до того, как лишится сознания от недостатка кислорода.
Так или иначе, но это были последние слова ветерана войны, летчика-аса капитана Томаса Мантелла. Он участвовал в жарких воздушных сражениях над Африкой, потом в битве за Англию, в день высадки союзников в Нормандии и при форсировании Рейна в Германии. А 7 января ему предстояло выполнить прозаическое задание – перегнать четыре истребителя с авиабазы Мариетта, штат Джорджия, на авиабазу Стандифорд, штат Кентукки. Он уже был не военным летчиком, о чем свидетельствуют литеры его позывных[4]. Он успел обзавестись своим бизнесом – открыл частную школу пилотов. И голос сержанта Блакуэлла настиг его, можно сказать, над домом, – капитан Мантелл жил в Луисвилле, его возвращения к вечеру ждала жена и двое малолетних сыновей…
Заправившись и захватив кислородную маску, пилот Клементе, «Эн-Джи 800», с авиабазы Стандифорд отправился на поиски теперь уже не столько объектов, сколько командира. Клементе поднялся на тридцать три тысячи футов, прошел на сто миль южнее места, где началась погоня, и ничего не нашел, не увидел, не услышал.
В 16.50 дежурный авиабазы Стандифорд предложил ему прекратить поиски. Поступило сообщение: истребитель капитана Мантелла разбился в пяти милях юго-западнее города Франклин, штат Кентукки. Произошло это примерно в 16.45.
Выходит, с момента последнего сеанса связи (15.15), когда самолет Мантелла находился выше пятнадцати тысяч футов, до катастрофы прошло полтора часа. Что происходило с Мантеллом и его истребителем в те девяносто минут, нам остается только гадать или слушать экспертов.
Полагают, что, потеряв сознание, пилот не приходил в себя. Истребитель продолжал набирать высоту, пока не достиг своего потолка, после чего, разгоняясь, раскручиваясь, ринулся к земле.
Но как долго неуправляемый самолет способен буравить небо? И сколько времени занял обратный путь?
Магнитофонная запись радиопереговоров не велась. В какой момент, в какой очередности произносились Мантеллом приводимые в докладных фразы, установить трудно. Более или менее точная полная запись переговоров содержится, как того и следовало ожидать, в докладной дежурного Блакуэлла.
Радиосвязь поддерживалась 25—30 минут. Было три сеанса. Если отбросить повторы, все сказанное уложится в четыре строки. Чаще Мантелл так и цитируется – с отточием после каждой фразы.
«Вижу объект прямо перед собой и над собой (повторяется дважды или трижды)… Движется со скоростью вполовину моей (затем – „с той же скоростью или большей“)… Попытаюсь сблизиться… Поднимаюсь до двадцати тысяч футов… Объект, похоже, металлический… огромных размеров…»
Относительно последней фразы было немало споров. Утверждают, будто среди тех, кто находился на контрольной вышке авиабазы Годман, возникли разногласия – произнес ли вообще Мантелл эти слова – «металлический, огромных размеров»? Их мы находим лишь в докладной Блакуэлла. Но, думается, разногласий не было: дежуривший на вышке сержант записал то, что слышал, офицеры – то, что считали для себя удобным. И в заключении совместного расследования разведок ВВС и ВМС (документ от 10 декабря 1948 года, гриф «Совершенно секретно» снят лишь в 1985 году) на этот счет прямо сказано: «Хотя предполагается, что пилот задохнулся от недостатка кислорода в крови, что и повлекло за собой катастрофу, его последним сообщением на контрольную вышку было: „Объект, похоже, металлический… огромных размеров“».
Город Франклин расположен вблизи границы штатов Кентукки и Теннесси. В пяти милях юго-западнее Франклина, посреди двора фермы «Филипс» – в ста пятидесяти ярдах от дома, в пятнадцати от сарая – рухнул истребитель Мантелла. По словам очевидцев, самолет взорвался еще в воздухе, а упав на землю, не загорелся. В рассекреченных архивах есть фотоснимки и план места катастрофы. Оторванное правое крыло в двадцати ярдах от фюзеляжа. Мелкие обломки раскиданы на площади квадратной мили. Дальше всех оказались нос и хвостовая часть.
Об этих деталях следует помнить, чтобы спокойно отнестись к живучим поныне домыслам: будто бы самолет Мантелла под воздействием неведомых лучей или силового поля летающей тарелки буквально рассыпался на куски в радиусе девяноста миль, и среди обломков не нашлось-де ни единого размером более кулака, к тому же все оказалось изрешеченным, прошитым сквозными отверстиями, намагниченным и радиоактивным. Тела самого Мантелла среди обломков не нашли – его, дескать, забрали инопланетяне в качестве трофея или живого экспоната…
Получив известие о катастрофе, региональный центр управления полетами военных авиалиний связался с шерифом города Франклина и попросил его до прибытия представителей ВВС взять под охрану место катастрофы. Шериф Джо Уокер позже сообщил военным, а возможно, не только им, что, когда он приехал туда, тело уже было извлечено из самолета. При желании это можно было истолковать, что тела вообще не оказалось в самолете. На схематическом плане местонахождение тела указано точно: кабина самолета. Есть даже примечание: «Тело в самолете. Пристяжные ремни порваны».
Но гибель капитана Мантелла еще не конец событий, разыгравшихся 7 января 1948 года.
В 15.50 неизвестный объект исчез из поля зрения наблюдателей контрольной вышки авиабазы Годман. В 16.50 поступило известие о катастрофе истребителя F-51, и офицеры покинули вышку. Не прошло и часа, как сержант Блакуэлл вновь вызвал лейтенанта Орнера, а затем на вышку потянулись остальные офицеры.
С 17.35 южнее авиабазы по азимуту 240 градусов вновь появился неизвестный объект. Он блистал на вечернем небосклоне под углом 8 градусов, пока не канул за горизонт. С крыши ангара за ним в теодолит наблюдал метеоролог, и он заверил, что это не звезда и не планета. Тогда что же?
Подобный вопрос задавали десятки диспетчеров и наблюдателей одиннадцати других контрольных вышек авиабаз Среднего Запада. Отрывок из служебного донесения о событиях того январского вечера дает представление о поднявшемся переполохе:
«Авиабаза Годман вновь связалась с нами, сообщив о большом светящемся пятне примерно там, где объект наблюдался раньше. Затем с вышек авиабаз Локборн и Клинтон уведомили о большом огненном шаре, движущемся в юго-западном направлении.
Мы связались с Центром управления в Ольмстеде и довели до их сведения всю имеющуюся информацию для передачи на командный пункт ПВО на авиабазе Митчел, Хемп-стед, штат Нью-Йорк.
Позднее нам позвонили с авиабазы Сент-Луис, сообщив об огромном светящемся шаре, который прошел непосредственно над авиабазой. Такое же сообщение было принято с вышки авиабазы Скотт.
Через Центр управления полетами в Ольмстеде мы получили указание от ПВО оповестить авиабазы Коффинилл, штат Канзас, Форт-Смит, штат Арканзас, и Канзас-Сити, штат Миссури, поскольку объект продвигался в западно-юго-западном направлении со скоростью 250 миль в час.
Затем поступила информация из Центра управления полетами Максуэлл: доктор Сейферт, астроном из университета Вандербилта, к юго-юго-востоку от Нашвилла, штат Теннесси, обнаружил объект, в котором опознал грушевидной формы зонд с притороченной к нему корзиной, вначале тот двигался в направлении юго-юго-восток, а затем на запад со скоростью 10 миль в час на высоте 25 тысяч футов. Наблюдение имело место между 16.30 и 16.45».
Решать головоломку со многими неизвестными выпало на долю новорожденного проекта «Сайн», и он это сделал не лучшим образом. Пламенеющие шары, прокатившиеся по небу американского Среднего Запада, невозможно было без натяжек отождествить с тихоходным зондом, замеченным южнее Нашвилла. Но с шарами можно было подождать. Безотлагательного объяснения требовала трагическая гибель капитана Мантелла. Летающие тарелки возвращались на полосы газет кричащими заголовками.
В официальном заявлении ВВС, сделанном вскоре после катастрофы, говорилось, что капитан Мантелл погиб, преследуя планету Венеру, по ошибке приняв ее за летающую тарелку.
Такой вывод ошарашил не только журналистов, но и высших чинов в Пентагоне. Если даже на Мантелла нашло затмение и он погнался за Венерой, которую ясным днем, что называется, с огнем не сыщешь, что же тогда в продолжение двух часов разглядывали в бинокли 6x50 офицеры авиабазы Годман?
Но как вообще могло возникнуть такое предположение? Если даже невидимая Венера в тот момент находилась примерно там (195°), куда направили капитана Мантелла (215°) для опознания объекта? Эдвард Руппельт, пришедший в АТИС несколько лет спустя и хорошо изучивший его предания, объясняет это так:
«Сотрудники проекта „Сайн“ с ходу решили случай с Мантеллом. Едва узнав о катастрофе и предвидя лавину запросов от прессы, они рассудили, что ответ должен быть дан незамедлительно. Несколькими неделями ранее одному истребителю F-51 уже случалось гнаться за Венерой, между двумя случаями имелось некоторое сходство. И еще до того, как аварийно-поисковая группа добралась до места катастрофы, сорвалось это слово „Венера“, что вполне устраивало редакторов. В таком положении дело оставалось около года».
Действительно, через год или два заключение подверглось пересмотру. Казалось бы, времени на раздумья имелось достаточно, анализ на сей раз делал профессионал высокого класса, но объяснение трагическому происшествию было дано все то же – Венера.
Блистательная планета не однажды становилась причиной для ложных тревог – ее принимали за космические или неприятельские корабли, по ней, случалось, палили из пушек во время второй мировой войны, позже она бессчетное число раз приходила на выручку, когда возникала нужда объяснить иначе необъяснимые наблюдения. Для этого требовалось два непременных условия: чтобы Венера находилась примерно в той части небосклона, где произошел инцидент, и чтобы она блистала на фоне ночного или сумеречного неба. Второе условие в инциденте с Мантеллом отсутствовало, и это осложняло задачу аналитика.
Тогда эксперт-аналитик попытался решить загадку в целом – найти единый ответ для всей совокупности странных, явлений, происшедших в небе Среднего Запада 7 января. И начал с трех случаев наблюдения огненных шаров в вечерние часы.
Одновременное наблюдение объекта с различных, друг от друга удаленных точек (до 175 миль) означало, что объект находился на значительном расстоянии. Такие существенные детали наблюдения, как «большой» или «огромный огненный шар», летевший со скоростью 250 миль в час, в глазах аналитика умалялись следующим обстоятельством: где и когда объект ушел за горизонт. Ушел же он приблизительно там, где должна была закатиться в тот вечер Венера. И далее такое рассуждение:
«Яркость Венеры по шкале светимости 7 января составляла 3,4… При такой яркости Венера, появляясь в прогалах облаков, способна создать впечатление пламенеющего объекта с подобием хвоста. Что касается эрратического (рыскающего) движения, о чем сообщали некоторые очевидцы, его можно объяснить скольжением облаков, создающих иллюзию быстрого движения. Подобное впечатление возникает, когда стремительно проносящиеся облака прикрывают луну; эффект объясним психологической иллюзией. Третья возможность, менее вероятная, основана на редком феномене: по причине температурных инверсий в атмосфере низкие звезды над горизонтом создают впечатление беспорядочных скачков по дуге, вдвое, а то и втрое превышающей диаметр луны».
В этом едва ли не первом анализе наблюдений НЛО, сделанном не офицером-разведчиком, а ученым, содержится немало рабочих заготовок для объяснения будущих невероятных происшествий. Одна из них – температурная инверсия, отмечаемая в тех случаях, когда слой теплого воздуха лежит на слое более холодного, что приводит к оптическим искажениям в атмосфере.
Окончательный же приговор огненным шарам таков: наблюдавшийся в ранние вечерние часы 7 января 1948 года в удаленных друг от друга точках объект был планетой Венерой.
Профессионалы контрольных вышек двенадцати авиабаз очень удивились бы, а пожалуй, и возмутились, узнай, что в один и тот же вечер они, словно сговорившись, светившую вполсилы Венеру приняли за огненный шар, летевший со скоростью в двести пятьдесят миль в час. Между тем аналитик, разделавшись с шарами, приступает к разбору происшествия над авиабазой Годман.
«Опять же вполне вероятно, что наблюдавшийся объект был планетой Венерой, хотя в данном случае доказательства и не столь очевидны, как в последующих наблюдениях того дня… Уместен вопрос: возможно ли было вообще разглядеть Венеру в светлые часы дня? Тут одно можно сказать: ничего невероятного в том нет. Хорошо известно, что Венеру в пору наибольшей яркости можно увидеть и днем, если знать в точности ее местонахождение, однако 7 января 1948 года она светила лишь вполовину своей яркости. Все же при исключительно благоприятных атмосферных условиях, заслонив глаза от прямых лучей солнца, Венера может быть увидена как чрезвычайно малая, но ярко светящаяся точка».
Сколько изощренной казуистики, невероятных допущений. Все же аналитик понимает – неподвижной светящейся точкой не объяснить полета огромного объекта диаметром в 250—300 футов, который наблюдали жители городков и военные. И выдвигается предположение: в дневном наблюдении речь должна идти о нескольких объектах. Сначала в небе маячит зонд или иной летательный аппарат, за ним наблюдают с авиабазы Годман. К тому времени, когда появляется капитан Мантелл, объект канул за горизонт, и начинается преследование Венеры.
«С высоты, на которую поднялся пилот, Венеру заметить значительно легче, чем с земли, и, вполне возможно, Мантелл ее не увидел, пока не достиг значительной высоты…»
Чтобы выстроить подобную версию, аналитику пришлось закрыть глаза на многие факты. Так, неизвестный объект вовсе не ушел за горизонт, когда на сцене появился Мантелл, а был видим с вышки до 15.50, иначе говоря, более получаса после третьего сеанса радиосвязи. И уж, конечно, пришлось не считаться со словами Мантелла «Объект, похоже, металлический… огромных размеров» и сообщением авиабазы Сент-Луис о том, что объект прошел прямо над ними, а не маячил где-то на горизонте.
Тем не менее аналитик стоял на своем: во всем виновата Венера. И даже посоветовал сделать этот случай достоянием гласности среди летного состава, дабы исключить в будущем подобные инциденты, чем ВВС не преминули воспользоваться.
Пора назвать автора аналитического разбора: Джозеф Аллен Хайнек, один из самых известных в мире уфологов.
С первых дней нашествия летающих тарелок ВВС понадобился научный консультант, астрофизик, чтобы из множества наблюдений отсеивать то, что возможно было списать за счет звезд, планет, болидов, метеоров, комет, «ложных солнц», шаровых молний, северного сияния – словом, всей светящейся, пульсирующей и движущейся космической наличности. Выбор АТИСа пал на сравнительно молодого – тогда ему не было сорока – ученого, доктора-астрофизика, профессора ближайшего от авиабазы Райт-Паттерсон университета Огайо, директора Макмиллановской обсерватории. Кандидатура доктора Хайнека по всем статьям ВВС подходила. А Хайнеку эта должность?
Для ученого тогда, как, впрочем, и сейчас, иметь какое-то, пусть даже легкое, касательство к летающим тарелкам почиталось предосудительным. В академических кругах отношение к ним было однозначно: галиматья и бред. И коллеги Хайнека искренне удивились, когда он принял предложение ВВС (Как утверждает Дональд Кихо, тогда же контракт с ВВС подписал еще один известный ученый. Но его имя так и осталось тайной, скорее всего, по просьбе ученого). Излишне говорить, что и доктор Хайнек поднявшуюся шумиху вокруг летающих тарелок считал верхом невежества и недоумия. И заранее предвкушал, как он, наездами появляясь на авиабазе Райт-Паттерсон, станет шутя объяснять случаи людского заблуждения или явного обмана. Как заметил Хайнек, он дал себя вовлечь в это дело из чисто спортивного интереса. Помимо всего прочего, необременительная должность приносила три тысячи долларов ежегодно.
В феврале 1948 года Хайнек приступил к своим обязанностям. С первых шагов летающие диски загадали такие загадки, что апломб ученого был поколеблен, хотя еще долго он оставался самонадеянным профессором астрономии, полагавшим, что все уфологические кроссворды решаются предельно просто. Позже Хайнек каялся в своих ошибках. Вот одна из ранних.
13 августа 1947 года три человека вблизи Туин-Фолс, штат Айдахо, в каньоне Снейк-Ривер наблюдали за полетом объекта, похожего на перевернутую тарелку. Летел объект низко, и макушки деревьев шелестели, колыхались, тянулись вверх, будто их засасывала мощная воздушная струя. Конечно, можно было усомниться в показаниях троих свидетелей, но имелся еще четвертый независимый наблюдатель, видевший точно такой объект в двадцати милях от указанного места.
В объяснение случившегося Хайнек выдвинул предположение: «Быстродвижущийся атмосферный вихрь». Звучало убедительно, солидно, объяснение без колебаний было принято, и ВВС смогли закрыть еще одно дело о тарелках. Но для самого Хайнека при его научной добросовестности этот случай, как и многие подобные, стал причиной угрызений совести. Пришлось себе признаться, что он прежде никогда не слышал о таких атмосферных вихрях.
Нечто, пролетевшее над макушками деревьев, строго говоря, не по специальности Хайнека, а вот светящийся в небе объект, за которым погнался Мантелл, определенно был по его части. При каждом удобном случае Хайнек напоминал, что он приглашен не консультантом по НЛО, а консультантом по астрономии. Образно говоря, он был звездочетом: свою первейшую обязанность видел в том, чтобы списать за счет звезд и планет как можно больше наблюдений. Что и попытался сделать в случае с Мантеллом.
Несколько лет спустя инцидент наряду с другими классическими случаями подвергся пересмотру. Доктор Хайнек честно признает ошибочность своего заключения и принесет извинения коллегам по проекту. Но справедливости ради отметим, что в заключении Хайнека промелькнула догадка: объяснение случившемуся, возможно, следует искать в запускаемых американскими ВМС высотными зондами для изучения космического излучения. Так что и последующая версия происшествия с Мантеллом, можно считать, была выдвинута с подачи Хайнека.
Начинал он с неприятия идеи НЛО в какой бы то ни было форме, затем пришел к мысли, столь же осторожной, сколь парадоксальной: хотя НЛО время от времени проявляют определенные физические свойства (поломанные ветви деревьев, круги и вмятины на месте посадок), это вовсе не означает, что объекты реально существуют, более того, мы даже не знаем, появляются ли на сетчатке глаза наблюдателя отбрасываемые ими изображения. А потому единственно, что существует реально, – это сообщения о наблюдениях НЛО. И надо изучать эти сообщения, сколь бы странными они ни казались, ибо в них, скорее всего, заключена разгадка феномена.
Но это, пожалуй, другая крайность. Когда бесстрастный радар на своем экране отмечает НЛО и тем более бесстрастная фотокамера фиксирует этот сигнал в той части экрана, а следовательно, в той части неба, где его засек глаз наблюдателя (а такие случаи двойного видения – бортового радара и пилота – нередки), можно ли сомневаться, что на сетчатке глаза появляется изображение НЛО?
Как никто из ученых Хайнек владел достоверной информацией об НЛО и потому раньше других осознал тот психический шок, что охватывает человека при близких контактах с НЛО. Как никто другой Хайнек знал и о нелегких испытаниях, выпадающих на долю почти каждого, кто решится рассказать о подобной встрече. И потому не так уж странно было слышать из уст поседевшего на изучении НЛО астрофизика, что, доведись ему увидеть объект с экипажем, он бы никому в том не признался, если б не имел при сем достойных уважения соочевидцев.
Первым из ученых он понял неотложность решения проблемы НЛО, видя в ней некий перст, указующий в наше будущее. Как-то Хайнек признался: не раз он просыпался по ночам, разбуженный мыслью «А что, если секрет НЛО первыми разгадают русские и воспользуются всеми преимуществами?». Но какими преимуществами? Техническими, военными? Что можно перенять в этом смысле у фантома, изображение которого не отлагается на сетчатке глаза? Опять загадка, теперь не столько НЛО, сколько самого Хайнека.
За долгие годы он, думается, не однажды приходил в отчаяние. Множились наблюдения, каждый новый убедительный случай, поначалу суливший прорыв в понимании феномена, в конечном счете становился еще одним неизвестным. Хайнек выдвигал идею: объявить нечто вроде ударного года по изучению НЛО, бросить на это все силы, если и тогда не будет результата, вообще махнуть рукой на проблему. Но вряд ли сам всерьез воспринимал свое предложение.
Хайнек не уставал повторять, что уфологией занимается в свободное от работы время. Действительно, всегда он оставался профессором астрономии, всегда руководил какой-то обсерваторией, а в конце пятидесятых, став содиректором Смитсоновского института, совсем отошел от уфологии, налаживая систему слежения за советскими спутниками. Но Хайнек всегда возвращался к своим тарелкам. На конференциях и симпозиумах он проводил негласные опросы, вел закулисные переговоры, выяснял нужные ему сведения, и все о том же – об НЛО. Совершал дальние путешествия, но маршруты, им избираемые, похоже, составлялись без оглядки на проспекты туристских фирм. Цель путешествий – уфологические достопримечательности.
В Папуа – Новой Гвинее – он побывал затем, чтобы встретиться с преподобным Уильямом Джиллом и другими очевидцами удивительного наблюдения НЛО (июнь 1959 года), о котором говорил весь мир. В Москве Хайнек тщетно пытался установить контакт с доцентом Московского авиационного института Феликсом Зигелем, о котором на Западе по сей день бытует легенда, будто он возглавлял некую сверхсекретную правительственную группу по изучению НЛО. В Сокорро, штат Нью-Мексико, где приземлился НЛО, Хайнек побывал трижды – по горячим следам происшествия в апреле 1964 года и несколько лет спустя в надежде, что новые встречи и беседы дадут хоть какой-то ключ к разгадке.
По отзывам, Хайнек был терпеливым слушателем, от него получить информацию было труднее. Хоть и жаловался, что его редко допускали к материалам под грифом «Совершенно секретно» и не так часто к секретным бумагам, знал он много, знал то, чего долго не будут знать его ученые коллеги. И в конце шестидесятых годов, когда сквозь рогатки цензуры пробились поразительные факты об НЛО, кое-кто из ученых, ранее усыпленных официальными заверениями о надуманности и несостоятельности проблемы летающих тарелок, ополчился на своего собрата (особенно резко доктор Джеймс Макдональд) за то, что Хайнек так долго молчал, потворствуя официальной лжи об НЛО. И Хайнек признавал вину, не только каялся, но и жаловался. Военные чины, говорил он, нередко его призывали не затем, чтобы выслушать мнение астронома, а чтобы продиктовать, как должен он объяснить тот или иной случай наблюдения – «Это был зонд» или «Это косяк перелетных гусей» и т. д.
Преследование началось в 14.40. Через пять минут капитан Мантелл впервые вышел на связь. Сообщил, что продолжает подъем. Объект впереди и над ним.
Подъем истребители начали с семи с половиной тысяч футов. Следующий радиоконтакт состоялся, когда Мантелл приближался к пятнадцатитысячной отметке: «Объект прямо передо мной и надо мной, движется со скоростью вполовину моей». Это могло означать: объект стал уходить в высоту со скоростью 180 миль в час. Предельная скорость истребителя F-51 на подъеме – 360 миль.
С вышки попросили описать объект. Вот тогда капитан Мантелл произнес те незабываемые слова: «Объект, похоже, металлический… огромных размеров».
Опять молчит рация, слышны треск да вой моторов, возносящих машины по спирали. Затем прорезался голос одного из спутников Мантелла: «Какого черта мы тут ищем?» Это как бы разговор с самим собой. Потом тот же голос сказал, что уже пятнадцать тысяч футов, горючее на исходе, пора возвращаться на базу.
Минут через пять, после безуспешных попыток связаться с командиром, пилоты Клементе и Хаммонд взяли курс на базу Стандифорд. Они потеряли из виду самолет Мантелла, как только окунулись в облака. Никто из них объекта не видел. Клементе, позывные «800», проходя над базой Годман, сообщит: все, что ему удалось разглядеть – неясный блик на фонаре кабины.
Выше пятнадцати тысяч футов «737» и «800» подниматься не стали. И дело не только в горючем. У пилотов не было кислородных масок, а без них подниматься выше запрещалось. Отчаянные головы иногда решались подняться до семнадцати – восемнадцати тысяч футов, но это был предел.
А с вышки объект был по-прежнему виден.
В последний раз капитан Мантелл вышел на связь в 15.15. «Продолжаю подъем, объект передо мной и надо мной, движется с той же скоростью, что я, или быстрее. Попытаюсь сблизиться, чтобы получше рассмотреть. Поднимаюсь до двадцати тысяч футов, после чего перехват прекращаю».
У Мантелла тоже не было кислородной маски. По отзывам друзей, он отличался хладнокровием, но не безрассудством, а потому его «Поднимаюсь до двадцати тысяч футов» вряд ли объяснимо горячкой погони. Мантелл действительно увидел нечто необычное. Очевидно, он решил стремительно подняться до двадцати тысяч, затем столь же стремительно уйти вниз до того, как лишится сознания от недостатка кислорода.
Так или иначе, но это были последние слова ветерана войны, летчика-аса капитана Томаса Мантелла. Он участвовал в жарких воздушных сражениях над Африкой, потом в битве за Англию, в день высадки союзников в Нормандии и при форсировании Рейна в Германии. А 7 января ему предстояло выполнить прозаическое задание – перегнать четыре истребителя с авиабазы Мариетта, штат Джорджия, на авиабазу Стандифорд, штат Кентукки. Он уже был не военным летчиком, о чем свидетельствуют литеры его позывных[4]. Он успел обзавестись своим бизнесом – открыл частную школу пилотов. И голос сержанта Блакуэлла настиг его, можно сказать, над домом, – капитан Мантелл жил в Луисвилле, его возвращения к вечеру ждала жена и двое малолетних сыновей…
Заправившись и захватив кислородную маску, пилот Клементе, «Эн-Джи 800», с авиабазы Стандифорд отправился на поиски теперь уже не столько объектов, сколько командира. Клементе поднялся на тридцать три тысячи футов, прошел на сто миль южнее места, где началась погоня, и ничего не нашел, не увидел, не услышал.
В 16.50 дежурный авиабазы Стандифорд предложил ему прекратить поиски. Поступило сообщение: истребитель капитана Мантелла разбился в пяти милях юго-западнее города Франклин, штат Кентукки. Произошло это примерно в 16.45.
Выходит, с момента последнего сеанса связи (15.15), когда самолет Мантелла находился выше пятнадцати тысяч футов, до катастрофы прошло полтора часа. Что происходило с Мантеллом и его истребителем в те девяносто минут, нам остается только гадать или слушать экспертов.
Полагают, что, потеряв сознание, пилот не приходил в себя. Истребитель продолжал набирать высоту, пока не достиг своего потолка, после чего, разгоняясь, раскручиваясь, ринулся к земле.
Но как долго неуправляемый самолет способен буравить небо? И сколько времени занял обратный путь?
Магнитофонная запись радиопереговоров не велась. В какой момент, в какой очередности произносились Мантеллом приводимые в докладных фразы, установить трудно. Более или менее точная полная запись переговоров содержится, как того и следовало ожидать, в докладной дежурного Блакуэлла.
Радиосвязь поддерживалась 25—30 минут. Было три сеанса. Если отбросить повторы, все сказанное уложится в четыре строки. Чаще Мантелл так и цитируется – с отточием после каждой фразы.
«Вижу объект прямо перед собой и над собой (повторяется дважды или трижды)… Движется со скоростью вполовину моей (затем – „с той же скоростью или большей“)… Попытаюсь сблизиться… Поднимаюсь до двадцати тысяч футов… Объект, похоже, металлический… огромных размеров…»
Относительно последней фразы было немало споров. Утверждают, будто среди тех, кто находился на контрольной вышке авиабазы Годман, возникли разногласия – произнес ли вообще Мантелл эти слова – «металлический, огромных размеров»? Их мы находим лишь в докладной Блакуэлла. Но, думается, разногласий не было: дежуривший на вышке сержант записал то, что слышал, офицеры – то, что считали для себя удобным. И в заключении совместного расследования разведок ВВС и ВМС (документ от 10 декабря 1948 года, гриф «Совершенно секретно» снят лишь в 1985 году) на этот счет прямо сказано: «Хотя предполагается, что пилот задохнулся от недостатка кислорода в крови, что и повлекло за собой катастрофу, его последним сообщением на контрольную вышку было: „Объект, похоже, металлический… огромных размеров“».
Город Франклин расположен вблизи границы штатов Кентукки и Теннесси. В пяти милях юго-западнее Франклина, посреди двора фермы «Филипс» – в ста пятидесяти ярдах от дома, в пятнадцати от сарая – рухнул истребитель Мантелла. По словам очевидцев, самолет взорвался еще в воздухе, а упав на землю, не загорелся. В рассекреченных архивах есть фотоснимки и план места катастрофы. Оторванное правое крыло в двадцати ярдах от фюзеляжа. Мелкие обломки раскиданы на площади квадратной мили. Дальше всех оказались нос и хвостовая часть.
Об этих деталях следует помнить, чтобы спокойно отнестись к живучим поныне домыслам: будто бы самолет Мантелла под воздействием неведомых лучей или силового поля летающей тарелки буквально рассыпался на куски в радиусе девяноста миль, и среди обломков не нашлось-де ни единого размером более кулака, к тому же все оказалось изрешеченным, прошитым сквозными отверстиями, намагниченным и радиоактивным. Тела самого Мантелла среди обломков не нашли – его, дескать, забрали инопланетяне в качестве трофея или живого экспоната…
Получив известие о катастрофе, региональный центр управления полетами военных авиалиний связался с шерифом города Франклина и попросил его до прибытия представителей ВВС взять под охрану место катастрофы. Шериф Джо Уокер позже сообщил военным, а возможно, не только им, что, когда он приехал туда, тело уже было извлечено из самолета. При желании это можно было истолковать, что тела вообще не оказалось в самолете. На схематическом плане местонахождение тела указано точно: кабина самолета. Есть даже примечание: «Тело в самолете. Пристяжные ремни порваны».
Но гибель капитана Мантелла еще не конец событий, разыгравшихся 7 января 1948 года.
В 15.50 неизвестный объект исчез из поля зрения наблюдателей контрольной вышки авиабазы Годман. В 16.50 поступило известие о катастрофе истребителя F-51, и офицеры покинули вышку. Не прошло и часа, как сержант Блакуэлл вновь вызвал лейтенанта Орнера, а затем на вышку потянулись остальные офицеры.
С 17.35 южнее авиабазы по азимуту 240 градусов вновь появился неизвестный объект. Он блистал на вечернем небосклоне под углом 8 градусов, пока не канул за горизонт. С крыши ангара за ним в теодолит наблюдал метеоролог, и он заверил, что это не звезда и не планета. Тогда что же?
Подобный вопрос задавали десятки диспетчеров и наблюдателей одиннадцати других контрольных вышек авиабаз Среднего Запада. Отрывок из служебного донесения о событиях того январского вечера дает представление о поднявшемся переполохе:
«Авиабаза Годман вновь связалась с нами, сообщив о большом светящемся пятне примерно там, где объект наблюдался раньше. Затем с вышек авиабаз Локборн и Клинтон уведомили о большом огненном шаре, движущемся в юго-западном направлении.
Мы связались с Центром управления в Ольмстеде и довели до их сведения всю имеющуюся информацию для передачи на командный пункт ПВО на авиабазе Митчел, Хемп-стед, штат Нью-Йорк.
Позднее нам позвонили с авиабазы Сент-Луис, сообщив об огромном светящемся шаре, который прошел непосредственно над авиабазой. Такое же сообщение было принято с вышки авиабазы Скотт.
Через Центр управления полетами в Ольмстеде мы получили указание от ПВО оповестить авиабазы Коффинилл, штат Канзас, Форт-Смит, штат Арканзас, и Канзас-Сити, штат Миссури, поскольку объект продвигался в западно-юго-западном направлении со скоростью 250 миль в час.
Затем поступила информация из Центра управления полетами Максуэлл: доктор Сейферт, астроном из университета Вандербилта, к юго-юго-востоку от Нашвилла, штат Теннесси, обнаружил объект, в котором опознал грушевидной формы зонд с притороченной к нему корзиной, вначале тот двигался в направлении юго-юго-восток, а затем на запад со скоростью 10 миль в час на высоте 25 тысяч футов. Наблюдение имело место между 16.30 и 16.45».
Решать головоломку со многими неизвестными выпало на долю новорожденного проекта «Сайн», и он это сделал не лучшим образом. Пламенеющие шары, прокатившиеся по небу американского Среднего Запада, невозможно было без натяжек отождествить с тихоходным зондом, замеченным южнее Нашвилла. Но с шарами можно было подождать. Безотлагательного объяснения требовала трагическая гибель капитана Мантелла. Летающие тарелки возвращались на полосы газет кричащими заголовками.
В официальном заявлении ВВС, сделанном вскоре после катастрофы, говорилось, что капитан Мантелл погиб, преследуя планету Венеру, по ошибке приняв ее за летающую тарелку.
Такой вывод ошарашил не только журналистов, но и высших чинов в Пентагоне. Если даже на Мантелла нашло затмение и он погнался за Венерой, которую ясным днем, что называется, с огнем не сыщешь, что же тогда в продолжение двух часов разглядывали в бинокли 6x50 офицеры авиабазы Годман?
Но как вообще могло возникнуть такое предположение? Если даже невидимая Венера в тот момент находилась примерно там (195°), куда направили капитана Мантелла (215°) для опознания объекта? Эдвард Руппельт, пришедший в АТИС несколько лет спустя и хорошо изучивший его предания, объясняет это так:
«Сотрудники проекта „Сайн“ с ходу решили случай с Мантеллом. Едва узнав о катастрофе и предвидя лавину запросов от прессы, они рассудили, что ответ должен быть дан незамедлительно. Несколькими неделями ранее одному истребителю F-51 уже случалось гнаться за Венерой, между двумя случаями имелось некоторое сходство. И еще до того, как аварийно-поисковая группа добралась до места катастрофы, сорвалось это слово „Венера“, что вполне устраивало редакторов. В таком положении дело оставалось около года».
Действительно, через год или два заключение подверглось пересмотру. Казалось бы, времени на раздумья имелось достаточно, анализ на сей раз делал профессионал высокого класса, но объяснение трагическому происшествию было дано все то же – Венера.
Блистательная планета не однажды становилась причиной для ложных тревог – ее принимали за космические или неприятельские корабли, по ней, случалось, палили из пушек во время второй мировой войны, позже она бессчетное число раз приходила на выручку, когда возникала нужда объяснить иначе необъяснимые наблюдения. Для этого требовалось два непременных условия: чтобы Венера находилась примерно в той части небосклона, где произошел инцидент, и чтобы она блистала на фоне ночного или сумеречного неба. Второе условие в инциденте с Мантеллом отсутствовало, и это осложняло задачу аналитика.
Тогда эксперт-аналитик попытался решить загадку в целом – найти единый ответ для всей совокупности странных, явлений, происшедших в небе Среднего Запада 7 января. И начал с трех случаев наблюдения огненных шаров в вечерние часы.
Одновременное наблюдение объекта с различных, друг от друга удаленных точек (до 175 миль) означало, что объект находился на значительном расстоянии. Такие существенные детали наблюдения, как «большой» или «огромный огненный шар», летевший со скоростью 250 миль в час, в глазах аналитика умалялись следующим обстоятельством: где и когда объект ушел за горизонт. Ушел же он приблизительно там, где должна была закатиться в тот вечер Венера. И далее такое рассуждение:
«Яркость Венеры по шкале светимости 7 января составляла 3,4… При такой яркости Венера, появляясь в прогалах облаков, способна создать впечатление пламенеющего объекта с подобием хвоста. Что касается эрратического (рыскающего) движения, о чем сообщали некоторые очевидцы, его можно объяснить скольжением облаков, создающих иллюзию быстрого движения. Подобное впечатление возникает, когда стремительно проносящиеся облака прикрывают луну; эффект объясним психологической иллюзией. Третья возможность, менее вероятная, основана на редком феномене: по причине температурных инверсий в атмосфере низкие звезды над горизонтом создают впечатление беспорядочных скачков по дуге, вдвое, а то и втрое превышающей диаметр луны».
В этом едва ли не первом анализе наблюдений НЛО, сделанном не офицером-разведчиком, а ученым, содержится немало рабочих заготовок для объяснения будущих невероятных происшествий. Одна из них – температурная инверсия, отмечаемая в тех случаях, когда слой теплого воздуха лежит на слое более холодного, что приводит к оптическим искажениям в атмосфере.
Окончательный же приговор огненным шарам таков: наблюдавшийся в ранние вечерние часы 7 января 1948 года в удаленных друг от друга точках объект был планетой Венерой.
Профессионалы контрольных вышек двенадцати авиабаз очень удивились бы, а пожалуй, и возмутились, узнай, что в один и тот же вечер они, словно сговорившись, светившую вполсилы Венеру приняли за огненный шар, летевший со скоростью в двести пятьдесят миль в час. Между тем аналитик, разделавшись с шарами, приступает к разбору происшествия над авиабазой Годман.
«Опять же вполне вероятно, что наблюдавшийся объект был планетой Венерой, хотя в данном случае доказательства и не столь очевидны, как в последующих наблюдениях того дня… Уместен вопрос: возможно ли было вообще разглядеть Венеру в светлые часы дня? Тут одно можно сказать: ничего невероятного в том нет. Хорошо известно, что Венеру в пору наибольшей яркости можно увидеть и днем, если знать в точности ее местонахождение, однако 7 января 1948 года она светила лишь вполовину своей яркости. Все же при исключительно благоприятных атмосферных условиях, заслонив глаза от прямых лучей солнца, Венера может быть увидена как чрезвычайно малая, но ярко светящаяся точка».
Сколько изощренной казуистики, невероятных допущений. Все же аналитик понимает – неподвижной светящейся точкой не объяснить полета огромного объекта диаметром в 250—300 футов, который наблюдали жители городков и военные. И выдвигается предположение: в дневном наблюдении речь должна идти о нескольких объектах. Сначала в небе маячит зонд или иной летательный аппарат, за ним наблюдают с авиабазы Годман. К тому времени, когда появляется капитан Мантелл, объект канул за горизонт, и начинается преследование Венеры.
«С высоты, на которую поднялся пилот, Венеру заметить значительно легче, чем с земли, и, вполне возможно, Мантелл ее не увидел, пока не достиг значительной высоты…»
Чтобы выстроить подобную версию, аналитику пришлось закрыть глаза на многие факты. Так, неизвестный объект вовсе не ушел за горизонт, когда на сцене появился Мантелл, а был видим с вышки до 15.50, иначе говоря, более получаса после третьего сеанса радиосвязи. И уж, конечно, пришлось не считаться со словами Мантелла «Объект, похоже, металлический… огромных размеров» и сообщением авиабазы Сент-Луис о том, что объект прошел прямо над ними, а не маячил где-то на горизонте.
Тем не менее аналитик стоял на своем: во всем виновата Венера. И даже посоветовал сделать этот случай достоянием гласности среди летного состава, дабы исключить в будущем подобные инциденты, чем ВВС не преминули воспользоваться.
Пора назвать автора аналитического разбора: Джозеф Аллен Хайнек, один из самых известных в мире уфологов.
С первых дней нашествия летающих тарелок ВВС понадобился научный консультант, астрофизик, чтобы из множества наблюдений отсеивать то, что возможно было списать за счет звезд, планет, болидов, метеоров, комет, «ложных солнц», шаровых молний, северного сияния – словом, всей светящейся, пульсирующей и движущейся космической наличности. Выбор АТИСа пал на сравнительно молодого – тогда ему не было сорока – ученого, доктора-астрофизика, профессора ближайшего от авиабазы Райт-Паттерсон университета Огайо, директора Макмиллановской обсерватории. Кандидатура доктора Хайнека по всем статьям ВВС подходила. А Хайнеку эта должность?
Для ученого тогда, как, впрочем, и сейчас, иметь какое-то, пусть даже легкое, касательство к летающим тарелкам почиталось предосудительным. В академических кругах отношение к ним было однозначно: галиматья и бред. И коллеги Хайнека искренне удивились, когда он принял предложение ВВС (Как утверждает Дональд Кихо, тогда же контракт с ВВС подписал еще один известный ученый. Но его имя так и осталось тайной, скорее всего, по просьбе ученого). Излишне говорить, что и доктор Хайнек поднявшуюся шумиху вокруг летающих тарелок считал верхом невежества и недоумия. И заранее предвкушал, как он, наездами появляясь на авиабазе Райт-Паттерсон, станет шутя объяснять случаи людского заблуждения или явного обмана. Как заметил Хайнек, он дал себя вовлечь в это дело из чисто спортивного интереса. Помимо всего прочего, необременительная должность приносила три тысячи долларов ежегодно.
В феврале 1948 года Хайнек приступил к своим обязанностям. С первых шагов летающие диски загадали такие загадки, что апломб ученого был поколеблен, хотя еще долго он оставался самонадеянным профессором астрономии, полагавшим, что все уфологические кроссворды решаются предельно просто. Позже Хайнек каялся в своих ошибках. Вот одна из ранних.
13 августа 1947 года три человека вблизи Туин-Фолс, штат Айдахо, в каньоне Снейк-Ривер наблюдали за полетом объекта, похожего на перевернутую тарелку. Летел объект низко, и макушки деревьев шелестели, колыхались, тянулись вверх, будто их засасывала мощная воздушная струя. Конечно, можно было усомниться в показаниях троих свидетелей, но имелся еще четвертый независимый наблюдатель, видевший точно такой объект в двадцати милях от указанного места.
В объяснение случившегося Хайнек выдвинул предположение: «Быстродвижущийся атмосферный вихрь». Звучало убедительно, солидно, объяснение без колебаний было принято, и ВВС смогли закрыть еще одно дело о тарелках. Но для самого Хайнека при его научной добросовестности этот случай, как и многие подобные, стал причиной угрызений совести. Пришлось себе признаться, что он прежде никогда не слышал о таких атмосферных вихрях.
Нечто, пролетевшее над макушками деревьев, строго говоря, не по специальности Хайнека, а вот светящийся в небе объект, за которым погнался Мантелл, определенно был по его части. При каждом удобном случае Хайнек напоминал, что он приглашен не консультантом по НЛО, а консультантом по астрономии. Образно говоря, он был звездочетом: свою первейшую обязанность видел в том, чтобы списать за счет звезд и планет как можно больше наблюдений. Что и попытался сделать в случае с Мантеллом.
Несколько лет спустя инцидент наряду с другими классическими случаями подвергся пересмотру. Доктор Хайнек честно признает ошибочность своего заключения и принесет извинения коллегам по проекту. Но справедливости ради отметим, что в заключении Хайнека промелькнула догадка: объяснение случившемуся, возможно, следует искать в запускаемых американскими ВМС высотными зондами для изучения космического излучения. Так что и последующая версия происшествия с Мантеллом, можно считать, была выдвинута с подачи Хайнека.
Начинал он с неприятия идеи НЛО в какой бы то ни было форме, затем пришел к мысли, столь же осторожной, сколь парадоксальной: хотя НЛО время от времени проявляют определенные физические свойства (поломанные ветви деревьев, круги и вмятины на месте посадок), это вовсе не означает, что объекты реально существуют, более того, мы даже не знаем, появляются ли на сетчатке глаза наблюдателя отбрасываемые ими изображения. А потому единственно, что существует реально, – это сообщения о наблюдениях НЛО. И надо изучать эти сообщения, сколь бы странными они ни казались, ибо в них, скорее всего, заключена разгадка феномена.
Но это, пожалуй, другая крайность. Когда бесстрастный радар на своем экране отмечает НЛО и тем более бесстрастная фотокамера фиксирует этот сигнал в той части экрана, а следовательно, в той части неба, где его засек глаз наблюдателя (а такие случаи двойного видения – бортового радара и пилота – нередки), можно ли сомневаться, что на сетчатке глаза появляется изображение НЛО?
Как никто из ученых Хайнек владел достоверной информацией об НЛО и потому раньше других осознал тот психический шок, что охватывает человека при близких контактах с НЛО. Как никто другой Хайнек знал и о нелегких испытаниях, выпадающих на долю почти каждого, кто решится рассказать о подобной встрече. И потому не так уж странно было слышать из уст поседевшего на изучении НЛО астрофизика, что, доведись ему увидеть объект с экипажем, он бы никому в том не признался, если б не имел при сем достойных уважения соочевидцев.
Первым из ученых он понял неотложность решения проблемы НЛО, видя в ней некий перст, указующий в наше будущее. Как-то Хайнек признался: не раз он просыпался по ночам, разбуженный мыслью «А что, если секрет НЛО первыми разгадают русские и воспользуются всеми преимуществами?». Но какими преимуществами? Техническими, военными? Что можно перенять в этом смысле у фантома, изображение которого не отлагается на сетчатке глаза? Опять загадка, теперь не столько НЛО, сколько самого Хайнека.
За долгие годы он, думается, не однажды приходил в отчаяние. Множились наблюдения, каждый новый убедительный случай, поначалу суливший прорыв в понимании феномена, в конечном счете становился еще одним неизвестным. Хайнек выдвигал идею: объявить нечто вроде ударного года по изучению НЛО, бросить на это все силы, если и тогда не будет результата, вообще махнуть рукой на проблему. Но вряд ли сам всерьез воспринимал свое предложение.
Хайнек не уставал повторять, что уфологией занимается в свободное от работы время. Действительно, всегда он оставался профессором астрономии, всегда руководил какой-то обсерваторией, а в конце пятидесятых, став содиректором Смитсоновского института, совсем отошел от уфологии, налаживая систему слежения за советскими спутниками. Но Хайнек всегда возвращался к своим тарелкам. На конференциях и симпозиумах он проводил негласные опросы, вел закулисные переговоры, выяснял нужные ему сведения, и все о том же – об НЛО. Совершал дальние путешествия, но маршруты, им избираемые, похоже, составлялись без оглядки на проспекты туристских фирм. Цель путешествий – уфологические достопримечательности.
В Папуа – Новой Гвинее – он побывал затем, чтобы встретиться с преподобным Уильямом Джиллом и другими очевидцами удивительного наблюдения НЛО (июнь 1959 года), о котором говорил весь мир. В Москве Хайнек тщетно пытался установить контакт с доцентом Московского авиационного института Феликсом Зигелем, о котором на Западе по сей день бытует легенда, будто он возглавлял некую сверхсекретную правительственную группу по изучению НЛО. В Сокорро, штат Нью-Мексико, где приземлился НЛО, Хайнек побывал трижды – по горячим следам происшествия в апреле 1964 года и несколько лет спустя в надежде, что новые встречи и беседы дадут хоть какой-то ключ к разгадке.
По отзывам, Хайнек был терпеливым слушателем, от него получить информацию было труднее. Хоть и жаловался, что его редко допускали к материалам под грифом «Совершенно секретно» и не так часто к секретным бумагам, знал он много, знал то, чего долго не будут знать его ученые коллеги. И в конце шестидесятых годов, когда сквозь рогатки цензуры пробились поразительные факты об НЛО, кое-кто из ученых, ранее усыпленных официальными заверениями о надуманности и несостоятельности проблемы летающих тарелок, ополчился на своего собрата (особенно резко доктор Джеймс Макдональд) за то, что Хайнек так долго молчал, потворствуя официальной лжи об НЛО. И Хайнек признавал вину, не только каялся, но и жаловался. Военные чины, говорил он, нередко его призывали не затем, чтобы выслушать мнение астронома, а чтобы продиктовать, как должен он объяснить тот или иной случай наблюдения – «Это был зонд» или «Это косяк перелетных гусей» и т. д.