– Очистить-то его очистили, но, видно, недостаточно тщательно. Иначе здесь не кишело бы охотниками за грязными долларами.
– Такие слова могут вам стоить нашивок, – заметил я. Он засмеялся.
– Черт бы побрал их всех!
Для него это происшествие казалось исчерпанным. Оно ничего для него не значило. Было будничным и естественным. Он даже не испытывал ни малейших угрызений совести.
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
– Такие слова могут вам стоить нашивок, – заметил я. Он засмеялся.
– Черт бы побрал их всех!
Для него это происшествие казалось исчерпанным. Оно ничего для него не значило. Было будничным и естественным. Он даже не испытывал ни малейших угрызений совести.
Глава 26
Камера была новая, с иголочки. Серая краска стальных стен я двери еще сохранила первозданную свежесть, лишь в двух-трех местах виднелись следы от выплюнутой табачной жвачки. Лампа была вделана в потолок и прикрыта массивным колпаком из армированного стекла. Вдоль одной стены стояла двухэтажная койка. Наверху, завернувшись в темно-серое одеяло, храпел какой-то человек. Поскольку мой сокамерник улегся спать так рано, от него не исходил запах виски или джина и, помимо всего прочего, он избрал себе верхнее место, было ясно, что это завсегдатай.
Я уселся на нижнюю постель. Они ощупали меня в поисках оружия, но карманов не выворачивали. Я достал сигарету и стал массировать распухшее колено. Боль распространилась до лодыжки. Виски, которым пропиталась верхняя часть пиджака, издавал отвратительный запах. Я подтянул вверх ткань и вдувал в нее дым от сигареты. Но дым, не задерживаясь, поднимался к светлому четырехугольнику из стекла на потолке. В тюрьме было очень тихо. Где-то, очень далеко, визгливо кричала женщина, но это было, по-видимому, в другом крыле здания. Здесь же было тихо, как в церкви.
Женщина кричала изо всех сил. Это был тонкий, высокий, какой-то ненатуральный звук, похожий на вой койотов в лунную ночь. Через некоторое время она замолчала.
Я выкурил две сигареты и бросил окурки в стоявший в углу унитаз. Сосед надо мной продолжал храпеть. Лицо его было накрыто. Был виден только клок влажных жирных волос, выглядывавших из-под края одеяла. Он лежал на животе и спал непробудным сном. Этот человек явно был крепкой породы.
Я сидел на койке с жестким тонким матрасом на стальных пружинах. На ней лежали два аккуратно сложенных одеяла. Неплохая тюрьма, действительно. Она располагалась на двенадцатом этаже нового здания ратуши. Милая ратуша, действительно. И милый городок, этот Бэй-Сити. Ведь живут же в нем люди, которые находят жизнь прелестной. Если бы я здесь жил, я бы, вероятно, придерживался того же мнения. Я смотрел бы на красивую синюю бухту, скалы, яхт-клуб, на тихие улицы со спокойными старыми погруженными в мечты домами, под тенистыми деревьями, и новыми домами с зелеными газонами и проволочными изгородями. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать пятой улице.
Милая улица. Милая девушка. Я любил такой Бэй-Сити.
Эта девушка безусловно не задумывалась о кварталах бедноты, где в развалюхах-казармах жили негры и мексиканцы. И о портовых пивных, сгрудившихся на плоском берегу, к югу от скал, о провонявших потом танцульках, о лавочках, где курили марихуану, о жуликоватых лисьих мордах, спрятавшихся за развернутыми газетами в слишком тихих холлах гостиниц, о карманниках и сутенерах, о пьяных матросах и спекулянтах, о сводницах и проститутках.
Я подошел к двери камеры. В коридоре никого не было. Коридор был сумрачен и молчалив. Жизнь здесь не била ключом.
Посмотрел на часы. Девять пятьдесят четыре. Время идти домой, надевать домашние туфли и садиться за шахматы. Время для стакана славного прохладного напитка и долгой уютной трубки. Время положить ноги на стул, сидеть тихо и ни о чем не думать. Время, позевывая, полистать журнал. Время быть человеком – отцом семейства, хозяином своего дома, у которого нет никакого другого дела, кроме наслаждения ночным воздухом, кроме отдыха перед завтрашним трудовым днем.
Служащий в серо-синей тюремной форме шел вдоль камер, посматривая на номера. Он остановился перед моей камерой, отпер дверь и посмотрел на меня с тем жестким выражением, которое они здесь обязаны сохранять на лице всегда, всегда и всегда: «Я из полиции, дружок, Я парень крепкий. Смотри-ка, браток, а то мы тебя так отделаем, что забудешь, мужчина ты или баба. А ну-ка, выкладывай, браток, выкладывай всю правду, выкладывай, выкладывай, не забывай, что мы парни крепкие. Мы из полиции, а с такими бродягами, как ты, мы делаем, что захотим».
– Выходи, – сказал он.
Я вышел из камеры, он снова запер дверь и пальцем показал, куда идти дальше. Мы подошли к высокой стальной решетке, он отпер ее и опять запер за нами. Ключи весело позвякивали на большом стальном кольце. Спустя некоторое время мы прошли через стальную дверь, которая снаружи была выкрашена, как деревянная, а изнутри напоминала люк на военном корабле.
Дегамо стоял у шкафа и разговаривал с сержантом-писарем. Он повернулся ко мне и спросил:
– Ну, как дела?
– Хороши.
– Нравится вам наша новая тюрьма?
– Ваша тюрьма мне очень нравится.
– С вами хочет поговорить капитан Уэббер.
– Очень рад.
– Я вижу, у вас теперь нет других слов, кроме похвал.
– В настоящий момент нет, – подтвердил я, – здесь нет.
– Вы хромаете, бедняжка? Неужели споткнулись?
– Да, – сказал я. – Споткнулся о резиновую дубинку. Она подпрыгнула и укусила меня в левое колено.
– Какая жалость! – произнес Дегамо без всякого выражения. – Получите у писаря ваши вещи.
– Мои вещи при мне. У меня ничего не отбирали.
– Да? Это хорошо, – сказал он.
– Да, это хорошо, – подтвердил я. Писарь поднял голову, внимательно посмотрел на нас обоих и сказал:
– Надо было бы вам видеть Конни, его миниатюрный носик. Производит незабываемое впечатление. Он у него размазан по всему лицу, как сироп по вафле.
Дегамо спросил с отсутствующим видом:
– А что случилось? Он ввязался в драку?
– Не могу сказать, – ответил писарь. – Может быть, это та же самая дубинка подпрыгнула и укусила его.
– Для сержанта вы разговариваете чертовски много, – сказал Дегамо.
– Сержанты-писари всегда разговаривают слишком много, – ответил тот. – Видимо, по этой причине они и не дослуживаются до лейтенанта из следственного отдела!
– Видите, как мы здесь живем! – сказал Дегамо с иронией. – Как большая, счастливая, любящая семья!
– С сияющими улыбками на лицах, распростертыми объятиями и резиновыми дубинками в каждой руке. Дегамо резко отвернулся. Мы вышли в коридор.
Я уселся на нижнюю постель. Они ощупали меня в поисках оружия, но карманов не выворачивали. Я достал сигарету и стал массировать распухшее колено. Боль распространилась до лодыжки. Виски, которым пропиталась верхняя часть пиджака, издавал отвратительный запах. Я подтянул вверх ткань и вдувал в нее дым от сигареты. Но дым, не задерживаясь, поднимался к светлому четырехугольнику из стекла на потолке. В тюрьме было очень тихо. Где-то, очень далеко, визгливо кричала женщина, но это было, по-видимому, в другом крыле здания. Здесь же было тихо, как в церкви.
Женщина кричала изо всех сил. Это был тонкий, высокий, какой-то ненатуральный звук, похожий на вой койотов в лунную ночь. Через некоторое время она замолчала.
Я выкурил две сигареты и бросил окурки в стоявший в углу унитаз. Сосед надо мной продолжал храпеть. Лицо его было накрыто. Был виден только клок влажных жирных волос, выглядывавших из-под края одеяла. Он лежал на животе и спал непробудным сном. Этот человек явно был крепкой породы.
Я сидел на койке с жестким тонким матрасом на стальных пружинах. На ней лежали два аккуратно сложенных одеяла. Неплохая тюрьма, действительно. Она располагалась на двенадцатом этаже нового здания ратуши. Милая ратуша, действительно. И милый городок, этот Бэй-Сити. Ведь живут же в нем люди, которые находят жизнь прелестной. Если бы я здесь жил, я бы, вероятно, придерживался того же мнения. Я смотрел бы на красивую синюю бухту, скалы, яхт-клуб, на тихие улицы со спокойными старыми погруженными в мечты домами, под тенистыми деревьями, и новыми домами с зелеными газонами и проволочными изгородями. Я знавал одну девушку, которая жила на Двадцать пятой улице.
Милая улица. Милая девушка. Я любил такой Бэй-Сити.
Эта девушка безусловно не задумывалась о кварталах бедноты, где в развалюхах-казармах жили негры и мексиканцы. И о портовых пивных, сгрудившихся на плоском берегу, к югу от скал, о провонявших потом танцульках, о лавочках, где курили марихуану, о жуликоватых лисьих мордах, спрятавшихся за развернутыми газетами в слишком тихих холлах гостиниц, о карманниках и сутенерах, о пьяных матросах и спекулянтах, о сводницах и проститутках.
Я подошел к двери камеры. В коридоре никого не было. Коридор был сумрачен и молчалив. Жизнь здесь не била ключом.
Посмотрел на часы. Девять пятьдесят четыре. Время идти домой, надевать домашние туфли и садиться за шахматы. Время для стакана славного прохладного напитка и долгой уютной трубки. Время положить ноги на стул, сидеть тихо и ни о чем не думать. Время, позевывая, полистать журнал. Время быть человеком – отцом семейства, хозяином своего дома, у которого нет никакого другого дела, кроме наслаждения ночным воздухом, кроме отдыха перед завтрашним трудовым днем.
Служащий в серо-синей тюремной форме шел вдоль камер, посматривая на номера. Он остановился перед моей камерой, отпер дверь и посмотрел на меня с тем жестким выражением, которое они здесь обязаны сохранять на лице всегда, всегда и всегда: «Я из полиции, дружок, Я парень крепкий. Смотри-ка, браток, а то мы тебя так отделаем, что забудешь, мужчина ты или баба. А ну-ка, выкладывай, браток, выкладывай всю правду, выкладывай, выкладывай, не забывай, что мы парни крепкие. Мы из полиции, а с такими бродягами, как ты, мы делаем, что захотим».
– Выходи, – сказал он.
Я вышел из камеры, он снова запер дверь и пальцем показал, куда идти дальше. Мы подошли к высокой стальной решетке, он отпер ее и опять запер за нами. Ключи весело позвякивали на большом стальном кольце. Спустя некоторое время мы прошли через стальную дверь, которая снаружи была выкрашена, как деревянная, а изнутри напоминала люк на военном корабле.
Дегамо стоял у шкафа и разговаривал с сержантом-писарем. Он повернулся ко мне и спросил:
– Ну, как дела?
– Хороши.
– Нравится вам наша новая тюрьма?
– Ваша тюрьма мне очень нравится.
– С вами хочет поговорить капитан Уэббер.
– Очень рад.
– Я вижу, у вас теперь нет других слов, кроме похвал.
– В настоящий момент нет, – подтвердил я, – здесь нет.
– Вы хромаете, бедняжка? Неужели споткнулись?
– Да, – сказал я. – Споткнулся о резиновую дубинку. Она подпрыгнула и укусила меня в левое колено.
– Какая жалость! – произнес Дегамо без всякого выражения. – Получите у писаря ваши вещи.
– Мои вещи при мне. У меня ничего не отбирали.
– Да? Это хорошо, – сказал он.
– Да, это хорошо, – подтвердил я. Писарь поднял голову, внимательно посмотрел на нас обоих и сказал:
– Надо было бы вам видеть Конни, его миниатюрный носик. Производит незабываемое впечатление. Он у него размазан по всему лицу, как сироп по вафле.
Дегамо спросил с отсутствующим видом:
– А что случилось? Он ввязался в драку?
– Не могу сказать, – ответил писарь. – Может быть, это та же самая дубинка подпрыгнула и укусила его.
– Для сержанта вы разговариваете чертовски много, – сказал Дегамо.
– Сержанты-писари всегда разговаривают слишком много, – ответил тот. – Видимо, по этой причине они и не дослуживаются до лейтенанта из следственного отдела!
– Видите, как мы здесь живем! – сказал Дегамо с иронией. – Как большая, счастливая, любящая семья!
– С сияющими улыбками на лицах, распростертыми объятиями и резиновыми дубинками в каждой руке. Дегамо резко отвернулся. Мы вышли в коридор.
Глава 27
Капитан Уэббер высунул свой острый загнутый нос из-за конторки, увидел меня и сказал:
– Садитесь.
Я сел на жесткий стул с подлокотниками и примостил свою левую ногу так, чтобы она не касалась твердого края сиденья. Это была большая чистая угловая комната. Дегамо в углу скрестил ноги, задумчиво потирал запястье и смотрел в окно. Уэббер продолжал:
– Вы сами вызвали неприятности, и вы их получили. Вы ехали со скоростью пятьдесят пять миль в час, в черте города, вы не подчинились приказу остановиться, хотя слышали звук сирены и видели красный стоп-сигнал. Когда вас остановили, вы позволили себе оскорбить полицейского и ударили его в лицо.
Я ничего не ответил. Уэббер взял спичку, сломал ее пополам и бросил через плечо.
– Или, может быть, вы скажете, что они, по обыкновению, лгут? – спросил он.
– Я не читал рапорта, – сказал я. – Может быть, я и ехал со скоростью 55 миль в черте города. Полицейская машина ждала перед домом, который я посетил. Когда я тронулся, она последовала за мной. Я сначала еще не знал, что это полицейская машина. Я не видел причин, почему меня надо преследовать, поэтому мне все это не понравилось. Вот я и постарался прибавить скорости. Но я лишь хотел добраться до освещенной части города.
Дегамо обратил взгляд на меня. Уэббер нетерпеливо прикусил губу.
– Ну, а после того, как вы поняли, что это полицейская машина, вы развернулись посреди квартала и снова пытались удрать. Правильно?
– Правильно, – ответил я. – Но дайте мне возможность говорить свободно, если хотите, чтобы я все объяснил.
– Свобода слова мне не мешает, – сказал Уэббер. – У меня слабость к свободе слова. Я заявил:
– Эти полицейские, которые меня поймали, поджидали меня перед домом, где живет жена Джорджа Талли. Они зашли к ней раньше, чем я. Джордж Талли был здесь, в Бэй-Сити, частным детективом. Я хотел с ним поговорить. Дегамо знает, о чем я хотел с ним говорить.
Дегамо вытащил из кармана спичку и начал спокойно ее жевать. Он кивнул без всякого выражения. Уэббер и не посмотрел на него.
Я сказал:
– Вы дурак, Дегамо. Что вы ни задумаете – все глупо, да и выполняете задуманное по-дурацки. Когда вы вчера потребовали у меня ответа перед домом Элмора, вы сходу начали грубить, хотя для грубости не было никаких оснований. Вы возбудили мое любопытство, хотя до этого у меня не было никакого интереса к Элмору. Вы даже проговорились о том, как мне удовлетворить свое любопытство, если дело покажется мне важным. Если вы хотели уберечь своих друзей, то вам надо было держать язык за зубами и ждать, не предприму ли я сам чего-нибудь. А сам бы я никогда ничего не стал предпринимать. Именно так вы могли бы избежать того, что теперь дело пошло полным ходом. Уэббер проворчал:
– Черт возьми, что здесь общего с вашим поведением в денадцатом квартале Уэстмор-стрит?
– Это связано с делом Элмора. Джордж Талли расследовал дело Элмора, пока его не засадили за решетку по обвинению в управлении машиной в состоянии опьянения!
– Дело Элмора вел не я, и оно меня не касается, – накинулся на меня Уэббер. – И я не знаю, кто первый всадил нож в грудь Юлия Цезаря. Не уклоняйтесь от темы, черт вас побери!
– А я и не уклоняюсь. Дегамо в курсе дела Элмора, только он не любит, чтобы об этом говорили. Даже ваши парни из патруля – и те в курсе дела.
Конни и Добс не имели других причин меня преследовать, кроме одной: я посетил жену человека, который расследовал дело Элмора! Когда они за мной погнались, у меня скорость была меньше двадцати пяти миль. Я попытался удрать, потому что с полным основанием предвидел, что они начнут меня избивать за то, что я там появился. И эту уверенность мне внушил Дегамо.
Уэббер быстро посмотрел на Дегамо. Синие глаза Дегамо безучастно разглядывали противоположную стену, Я продолжал:
– Я не ударял Конни по носу, пока он не вынудил меня угрозами пить виски и не ударил меня кулаком в живот, так что я облил весь пиджак. Не может быть, чтобы вы впервые слышали об этом трюке, капитан Уэббер!
Уэббер сломал вторую спичку. Откинувшись в кресле, он рассматривал свою узкую ладонь. Потом опять посмотрел на Дегамо:
– Что вы можете на это сказать?
– Черт возьми, – ответил Дегамо. – Эта ищейка попала на пару идиотов. Они глупо с ним пошутили – вот и все. А если он шуток не понимает...
– Значит, это вы послали Конни и Добса?
– Ну... я, – сказал Дегамо. – Я не знаю, к чему мы придем, если будем пускать к себе в город разных ищеек и позволять им ворошить старое дерьмо, лишь бы получить возможность выжать из пары старых идиотов приличный гонорар. Таких парней надо учить, и как следует!
– Значит, для вас это так выглядит? – спросил Уэббер.
– Вот именно, так и выглядит.
– Я размышляю, в чем нуждаются такие люди, как вы, – сказал Уэббер. – В данный момент, я полагаю, вы больше всего нуждаетесь в свежем воздухе.
Будьте добры, лейтенант Дегамо, отправляйтесь-ка прогуляться.
Лейтенант медленно открыл рот.
– Вы имеете в виду... чтобы я закрыл дверь с той стороны?
Уэббер внезапно быстро наклонился, его острый подбородок был похож сейчас на нос крейсера.
– Будьте так любезны!
Дегамо медленно встал, на его скулах появились красные пятна. Он положил на стол плашмя свою большую ладонь и посмотрел на Уэббера. Некоторое время царило тягостное молчание. Потом он сказал:
– Ладно, капитан. Но вы ставите не на ту карту! Уэббер не ответил. Он подождал, пока за Дегамо закрылась дверь, потом сказал:
– Вы полагаете, что сумеете связать дело Элмора полуторагодичной давности с убийством Лэвери? Или вы просто пытаетесь увести нас в сторону, хотя сами уверены в виновности жены Кингсли?
– Это дело было связано с Лэвери еще до того, как его пристрелили. Но, может быть, и не очень крепко, да и плохим узлом. Но при всех условиях связано настолько, что мне было над чем задуматься.
– Я несколько основательнее занялся этим делом, чем вы полагаете,сказал Уэббер холодно. – Хотя лично я не имею никакого отношения к делу о смерти миссис Элмор. Тогда я еще не был начальником следственного отдела.
Если вы вчера утром и не были еще знакомы с Элмором, то за это время, должно быть, немало о нем узнали.
Я подробно рассказал ему все, что слышал, как от мисс Фромсет, так и от Грейсонов.
– Итак, по вашей теории получается, что Лэвери шантажировал доктора? – спросил он, когда я закончил. – И что это как-то связано с его убийством?
– Это не теория. Это не более как версия. Но с моей стороны было бы упущением пройти мимо такой версии. Отношения между Элмором и Лэвери могли зайти далеко и стать опасными, а могли быть просто соседскими и весьма поверхностными. Я же не знаю, может быть, они вообще ни разу ни говорили друг с другом. Но если в деле Элмора все чисто, то почему он так остро настроен против всякого, кто проявляет к нему интерес? Может быть, арест Талли, когда он расследовал это дело, – чистая случайность. Может быть, случайность, что Лэвери застрелили до того, как мне удалось поговорить с ним вторично. Но то, что двое ваших людей сегодня охраняли дом Талли, готовые задержать меня, если я там появлюсь, – это уже не случайность!
– Это я признаю, – сказал Уэббер. – И не считаю этот вопрос исчерпанным.
Желаете предъявить обвинение?
– Жизнь слишком коротка, чтобы имело смысл предъявлять обвинения полиции.
– Тогда забудем об этом, – сказал он, – и приобщим к нашему жизненному опыту. Поскольку, как я установил, вас даже не зарегистрировали в тюремной книге, вы можете в любой момент ехать домой. И будь я на вашем месте, я бы предоставил капитану Уэбберу заниматься делом об убийстве Лэвери, а также связью между этим убийством в делом Элмора.
– Тогда, может быть, и связью между этим убийством и некой женщиной по имени Мюриэль Чесс, которую выудили из озера Маленького фавна?
Он высоко поднял брови.
– Что вы хотите этим сказать?
– Лишь то, что вы, возможно, слышали о ней под другим именем. Если предположить, что вы ее знаете, то тогда под именем Милдред Хэвиленд, медсестры доктора Элмора. Это Милдред в известную вам ночь уложила в постель миссис Элмор, а позднее – ту нашли мертвой в гараже. И если в этой внезапной смерти было что-то нечисто, то медсестра должна была бы знать об этом. А потом ее либо подкупили, либо припугнули, и она уехала из города.
Уэббер взял две спички и сломал их. Его маленькие серьезные глаза были неотрывно устремлены на мое лицо. Он ничего не сказал.
– И это тот пункт, – продолжал я, – где мы действительно сталкиваемся с причинной связью, единственной, которую я во всей картине вижу четко.
Милдред Хэвиленд встретила в Риверсайде в одном кафе человека по имени Билл Чесс. У нее были веские причины выйти за него замуж и поселиться в горах, у озера Маленького фавна. Однако это озеро – владение человека, чья жена имела интимные отношения с Лэвери, который, со своей стороны, нашел труп Флоренс Элмор. Одно это уже можно назвать совпадением, причем не случайным. Может быть, оно и случайное, но в этом есть зацепка. А все остальное лишь отсюда исходит.
Уэббер встал и подошел к холодильнику. Он дважды заполнил бумажный стаканчик водой и выпил обе порции. Потом задумчиво смял стаканчик в руке, скрутил из него шарик и бросил в металлическую корзинку для мусора. Подошел к окну и посмотрел на бухту. В порту горели огни... Он медленно вернулся, сел за стол и провел рукой по лицу. Было ясно, что он принимает какое-то решение. Он медленно произнес:
– И все-таки я не могу понять, какой смысл связывать все это со старой историей полуторагодичной давности.
– Что ж, я согласен, – сказал я. – Большое спасибо, что вы уделили мне столько времени. – Я встал, собираясь уйти.
– Подождите минутку, – сказал Уэббер. – Если уж мы вынуждены в связи с этим вернуться к делу Элмора, то давайте вытащим его на белый свет и внимательно рассмотрим.
– Самое время это сделать, – ответил я и снова уселся.
– Садитесь.
Я сел на жесткий стул с подлокотниками и примостил свою левую ногу так, чтобы она не касалась твердого края сиденья. Это была большая чистая угловая комната. Дегамо в углу скрестил ноги, задумчиво потирал запястье и смотрел в окно. Уэббер продолжал:
– Вы сами вызвали неприятности, и вы их получили. Вы ехали со скоростью пятьдесят пять миль в час, в черте города, вы не подчинились приказу остановиться, хотя слышали звук сирены и видели красный стоп-сигнал. Когда вас остановили, вы позволили себе оскорбить полицейского и ударили его в лицо.
Я ничего не ответил. Уэббер взял спичку, сломал ее пополам и бросил через плечо.
– Или, может быть, вы скажете, что они, по обыкновению, лгут? – спросил он.
– Я не читал рапорта, – сказал я. – Может быть, я и ехал со скоростью 55 миль в черте города. Полицейская машина ждала перед домом, который я посетил. Когда я тронулся, она последовала за мной. Я сначала еще не знал, что это полицейская машина. Я не видел причин, почему меня надо преследовать, поэтому мне все это не понравилось. Вот я и постарался прибавить скорости. Но я лишь хотел добраться до освещенной части города.
Дегамо обратил взгляд на меня. Уэббер нетерпеливо прикусил губу.
– Ну, а после того, как вы поняли, что это полицейская машина, вы развернулись посреди квартала и снова пытались удрать. Правильно?
– Правильно, – ответил я. – Но дайте мне возможность говорить свободно, если хотите, чтобы я все объяснил.
– Свобода слова мне не мешает, – сказал Уэббер. – У меня слабость к свободе слова. Я заявил:
– Эти полицейские, которые меня поймали, поджидали меня перед домом, где живет жена Джорджа Талли. Они зашли к ней раньше, чем я. Джордж Талли был здесь, в Бэй-Сити, частным детективом. Я хотел с ним поговорить. Дегамо знает, о чем я хотел с ним говорить.
Дегамо вытащил из кармана спичку и начал спокойно ее жевать. Он кивнул без всякого выражения. Уэббер и не посмотрел на него.
Я сказал:
– Вы дурак, Дегамо. Что вы ни задумаете – все глупо, да и выполняете задуманное по-дурацки. Когда вы вчера потребовали у меня ответа перед домом Элмора, вы сходу начали грубить, хотя для грубости не было никаких оснований. Вы возбудили мое любопытство, хотя до этого у меня не было никакого интереса к Элмору. Вы даже проговорились о том, как мне удовлетворить свое любопытство, если дело покажется мне важным. Если вы хотели уберечь своих друзей, то вам надо было держать язык за зубами и ждать, не предприму ли я сам чего-нибудь. А сам бы я никогда ничего не стал предпринимать. Именно так вы могли бы избежать того, что теперь дело пошло полным ходом. Уэббер проворчал:
– Черт возьми, что здесь общего с вашим поведением в денадцатом квартале Уэстмор-стрит?
– Это связано с делом Элмора. Джордж Талли расследовал дело Элмора, пока его не засадили за решетку по обвинению в управлении машиной в состоянии опьянения!
– Дело Элмора вел не я, и оно меня не касается, – накинулся на меня Уэббер. – И я не знаю, кто первый всадил нож в грудь Юлия Цезаря. Не уклоняйтесь от темы, черт вас побери!
– А я и не уклоняюсь. Дегамо в курсе дела Элмора, только он не любит, чтобы об этом говорили. Даже ваши парни из патруля – и те в курсе дела.
Конни и Добс не имели других причин меня преследовать, кроме одной: я посетил жену человека, который расследовал дело Элмора! Когда они за мной погнались, у меня скорость была меньше двадцати пяти миль. Я попытался удрать, потому что с полным основанием предвидел, что они начнут меня избивать за то, что я там появился. И эту уверенность мне внушил Дегамо.
Уэббер быстро посмотрел на Дегамо. Синие глаза Дегамо безучастно разглядывали противоположную стену, Я продолжал:
– Я не ударял Конни по носу, пока он не вынудил меня угрозами пить виски и не ударил меня кулаком в живот, так что я облил весь пиджак. Не может быть, чтобы вы впервые слышали об этом трюке, капитан Уэббер!
Уэббер сломал вторую спичку. Откинувшись в кресле, он рассматривал свою узкую ладонь. Потом опять посмотрел на Дегамо:
– Что вы можете на это сказать?
– Черт возьми, – ответил Дегамо. – Эта ищейка попала на пару идиотов. Они глупо с ним пошутили – вот и все. А если он шуток не понимает...
– Значит, это вы послали Конни и Добса?
– Ну... я, – сказал Дегамо. – Я не знаю, к чему мы придем, если будем пускать к себе в город разных ищеек и позволять им ворошить старое дерьмо, лишь бы получить возможность выжать из пары старых идиотов приличный гонорар. Таких парней надо учить, и как следует!
– Значит, для вас это так выглядит? – спросил Уэббер.
– Вот именно, так и выглядит.
– Я размышляю, в чем нуждаются такие люди, как вы, – сказал Уэббер. – В данный момент, я полагаю, вы больше всего нуждаетесь в свежем воздухе.
Будьте добры, лейтенант Дегамо, отправляйтесь-ка прогуляться.
Лейтенант медленно открыл рот.
– Вы имеете в виду... чтобы я закрыл дверь с той стороны?
Уэббер внезапно быстро наклонился, его острый подбородок был похож сейчас на нос крейсера.
– Будьте так любезны!
Дегамо медленно встал, на его скулах появились красные пятна. Он положил на стол плашмя свою большую ладонь и посмотрел на Уэббера. Некоторое время царило тягостное молчание. Потом он сказал:
– Ладно, капитан. Но вы ставите не на ту карту! Уэббер не ответил. Он подождал, пока за Дегамо закрылась дверь, потом сказал:
– Вы полагаете, что сумеете связать дело Элмора полуторагодичной давности с убийством Лэвери? Или вы просто пытаетесь увести нас в сторону, хотя сами уверены в виновности жены Кингсли?
– Это дело было связано с Лэвери еще до того, как его пристрелили. Но, может быть, и не очень крепко, да и плохим узлом. Но при всех условиях связано настолько, что мне было над чем задуматься.
– Я несколько основательнее занялся этим делом, чем вы полагаете,сказал Уэббер холодно. – Хотя лично я не имею никакого отношения к делу о смерти миссис Элмор. Тогда я еще не был начальником следственного отдела.
Если вы вчера утром и не были еще знакомы с Элмором, то за это время, должно быть, немало о нем узнали.
Я подробно рассказал ему все, что слышал, как от мисс Фромсет, так и от Грейсонов.
– Итак, по вашей теории получается, что Лэвери шантажировал доктора? – спросил он, когда я закончил. – И что это как-то связано с его убийством?
– Это не теория. Это не более как версия. Но с моей стороны было бы упущением пройти мимо такой версии. Отношения между Элмором и Лэвери могли зайти далеко и стать опасными, а могли быть просто соседскими и весьма поверхностными. Я же не знаю, может быть, они вообще ни разу ни говорили друг с другом. Но если в деле Элмора все чисто, то почему он так остро настроен против всякого, кто проявляет к нему интерес? Может быть, арест Талли, когда он расследовал это дело, – чистая случайность. Может быть, случайность, что Лэвери застрелили до того, как мне удалось поговорить с ним вторично. Но то, что двое ваших людей сегодня охраняли дом Талли, готовые задержать меня, если я там появлюсь, – это уже не случайность!
– Это я признаю, – сказал Уэббер. – И не считаю этот вопрос исчерпанным.
Желаете предъявить обвинение?
– Жизнь слишком коротка, чтобы имело смысл предъявлять обвинения полиции.
– Тогда забудем об этом, – сказал он, – и приобщим к нашему жизненному опыту. Поскольку, как я установил, вас даже не зарегистрировали в тюремной книге, вы можете в любой момент ехать домой. И будь я на вашем месте, я бы предоставил капитану Уэбберу заниматься делом об убийстве Лэвери, а также связью между этим убийством в делом Элмора.
– Тогда, может быть, и связью между этим убийством и некой женщиной по имени Мюриэль Чесс, которую выудили из озера Маленького фавна?
Он высоко поднял брови.
– Что вы хотите этим сказать?
– Лишь то, что вы, возможно, слышали о ней под другим именем. Если предположить, что вы ее знаете, то тогда под именем Милдред Хэвиленд, медсестры доктора Элмора. Это Милдред в известную вам ночь уложила в постель миссис Элмор, а позднее – ту нашли мертвой в гараже. И если в этой внезапной смерти было что-то нечисто, то медсестра должна была бы знать об этом. А потом ее либо подкупили, либо припугнули, и она уехала из города.
Уэббер взял две спички и сломал их. Его маленькие серьезные глаза были неотрывно устремлены на мое лицо. Он ничего не сказал.
– И это тот пункт, – продолжал я, – где мы действительно сталкиваемся с причинной связью, единственной, которую я во всей картине вижу четко.
Милдред Хэвиленд встретила в Риверсайде в одном кафе человека по имени Билл Чесс. У нее были веские причины выйти за него замуж и поселиться в горах, у озера Маленького фавна. Однако это озеро – владение человека, чья жена имела интимные отношения с Лэвери, который, со своей стороны, нашел труп Флоренс Элмор. Одно это уже можно назвать совпадением, причем не случайным. Может быть, оно и случайное, но в этом есть зацепка. А все остальное лишь отсюда исходит.
Уэббер встал и подошел к холодильнику. Он дважды заполнил бумажный стаканчик водой и выпил обе порции. Потом задумчиво смял стаканчик в руке, скрутил из него шарик и бросил в металлическую корзинку для мусора. Подошел к окну и посмотрел на бухту. В порту горели огни... Он медленно вернулся, сел за стол и провел рукой по лицу. Было ясно, что он принимает какое-то решение. Он медленно произнес:
– И все-таки я не могу понять, какой смысл связывать все это со старой историей полуторагодичной давности.
– Что ж, я согласен, – сказал я. – Большое спасибо, что вы уделили мне столько времени. – Я встал, собираясь уйти.
– Подождите минутку, – сказал Уэббер. – Если уж мы вынуждены в связи с этим вернуться к делу Элмора, то давайте вытащим его на белый свет и внимательно рассмотрим.
– Самое время это сделать, – ответил я и снова уселся.
Глава 28
Уэббер спросил:
– Чего вы хотели добиться от Талли, когда сегодня вечером направились в его дом?
– Он нашел какой-то след, касавшийся смерти Флоренс Элмор. Ее родители наняли его, чтобы он расследовал это дело, но он так никому и не сообщил, в чем заключалась найденная им улика.
– И вы думали, что он расскажет вам? – с иронией спросил Уэббер.
– Во всяком случае я хотел сделать попытку.
– А может быть, вы заинтересовались этим только потому, что Дегамо грубо вел себя с вами и вы надеялись с ним рассчитаться?
– Возможно, это тоже сыграло известную роль.
– Этот Талли – жалкий маленький шантажист, – сказал Уэббер презрительно. – И не только в данной истории. Чтобы от него избавиться, был хорош любой способ. Но я вам скажу, чем он располагал: у него была туфля, которую он украл с ноги мертвой миссис Элмор.
– Туфля?
Он слегка улыбнулся.
– Да, туфля, бальная туфля. Ее позднее нашли у него в доме, где он ее спрятал. Зеленая бальная туфелька, с каблуком, украшенным несколькими маленькими камушками. Изготовлена одним сапожником из Голливуда, который делает туфли для театральных постановок и так далее. Теперь вы можете спросить, что жее в этой туфле было важного?
– Что же в этой туфле было важного, капитан?
– У нее было две пары таких туфель, совершенно одинаковых, заказанных одновременно. Это – не редкость, так часто делают. На случай, если одна раньше сносится, либо какой-нибудь невежа наступит своей даме на ногу. – Он сделал паузу и рассмеялся. – Но эта, вторая пара, так никогда и не была в носке.
– Мне кажется, что я догадываюсь, в чем было дело, – сказал я.
Уэббер откинулся и побарабанил пальцами по подлокотнику.
Он ждал.
– Дорога от боковой двери дома до гаража – бетонная, – сказал я. – Бетон шероховатый. Представим себе, что она этот путь не прошла, а ее пронесли. И предположим, тот, кто ее нес, надел ей наскоро пару туфель... может быть, он случайно взял одну неношеную!
– Ну и что?
– Дальше. Предположим, Талли это заметил. Тогда он снял неношенную туфлю и увидел в этом доказательство, что Флоренс Элмор была убита!
Уэббер кивнул.
– Это было бы уликой, если бы он оставил туфлю на ноге и полиция это обнаружила бы. Но то, что он взял туфлю себе, только и доказывает, что этот Талли – вонючая крыса.
– А пробу на окись углерода делали?
Уэббер положил руки на крышку стола и разглядывал их.
– Да, – сказал он. – И, разумеется, окись углерода нашли в легких. Так что полицейский офицер этим и ограничился. Не было никаких признаков насильственных действий! Он был убежден, что доктор Элмор не убивал свою жену. Может быть, это и было ошибкой. Я придерживаюсь той точки зрения, что расследование было проведено чересчур поверхностно.
– А кому было поручено расследование?
– Я думаю, вы и сами знаете ответ на этот вопрос.
– А когда прибыла полиция, никто не обратил внимания на отсутствие одной туфельки?
– Когда прибыла полиция, обе туфельки были на месте. Вы не должны забывать, что доктор Элмор тем временем вернулся домой, так как Лэвери его разыскал по телефону. Причем сделал это раньше, чем вызвал полицию. Все, что нам известно о недостающей туфле, рассказал Талли. А он мог украсть неношеную туфлю и из дома. Дверь-то оставалась открытой! Прислуга спала. Это вполне на него похоже. Он парень ловкий. Правда, он мог не знать расположения комнат в доме и так далее.
Мы смотрели друг на друга и думали.
– С другой стороны, возможно, – произнес капитан медленно, – что эта медсестра была сообщницей Талли и они вместе разработали план, как шантажировать доктора. Это не исключено. Есть даже некоторые соображения, которые говорят об этом.
Неожиданно он спросил:
– А какие у вас основания утверждать, что утонувшая в озере женщина и есть эта медсестра?
– Оснований два, причем каждое по отдельности не бесспорно, но вместе взятые они весят довольно много. Какой-то грубый парень, который выглядел и вел себя, как Дегамо, появился пару недель назад в Пума Пойнт и показывал всем фотографию Милдред Хэвиленд. Она была весьма похожа на Мюриэль Чесс.
Волосы и форма бровей были другими, но сходство все-таки было. Ему никто не оказал помощи. Назвался он Де Сото и сказал, что из полиции. Когда об этом рассказали Мюриэль Чесс, она явно испугалась. Если этим Де Сото в действительности был Дегамо, то это легко доказать. Вторая причина следующая. В пакете с сахарной пудрой в хижине Билла Чесса нашлась тщательно спрятанная золотая ножная цепочка. На ней висело сердечко, а на его обратной стороне было выгравировано: «Милдред от Эла, 28 июня 1938 г. С любовью».
– Есть и другие Элы, – сказал Уэббер. – И другие Милдред.
– Ну, в это вы и сами не верите, капитан! Он наклонился вперед, выставив перед собой указательный палец.
– А что вы думаете по этому поводу, Марлоу?
– Я хотел бы найти доказательства, что Криса Лэвери убила не миссис Кингсли. Что смерть. Лэвери находится в связи с делом Флоренс Элмор. И с Милдред Хэвиленд. А возможно, и с самим доктором Элмором. Я бы хотел доказать, что миссис Кингсли исчезла со сцены только потому, что на нее кто-то нагнал страху. Что она, возможно, знала об убийстве, а возможно и нет, но сама никого не убивала. Если мне удастся это доказать, я заработаю пятьсот долларов. Нет ничего противозаконного, если я по крайней мере сделаю такую попытку.
– Безусловно, нет, – кивнул он. – Здесь все в порядке. Мы пока не нашли миссис Кингсли, – прошло слишком мало времени. Но я не стану вам помогать в попытках обвинить одного из моих подчиненных.
– Я слышал, что вы называли Дегамо «Эл». Но вообще-то я думал про Элмора. Ведь его зовут Элберт. Уэббер рассматривал свой большой палец.
– Но он никогда не был на ней женат, – заметил он спокойно. – Дегамо же, напротив, был женат на Милдред Хэвиленд. Если бы вы знали, как она с ним обошлась! Многое, что теперь кажется в нем скверным, есть результат этого брака.
Я сидел молча. После некоторой паузы сказал:
– Теперь я начинаю видеть вещи, о существовании которых не имел понятия. Так что же она была за жена?
– Красивая, ловкая, очень хитрая и злая. Она умела обращаться с мужчинами. Она доводила их до того, что они были готовы ей подметки лизать.
Дегамо и сегодня оторвал бы вам голову, если бы вы посмели сказать о ней дурное слово. Она развелась с ним, но для него этим ничего не кончилось.
– Он знает, что она умерла?
Уэббер помедлил, прежде чем ответить.
– Из его слов этого заключить нельзя. Но если это та же женщина, то как он может не знать?
– Он же ее там не нашел, когда искал. По крайней мере, насколько мне известно.
– Если вы думаете, что Дегамо ее искал, чтобы причинить ей зло, то вы попали пальцем в небо! – сказал Уэббер.
– Собственно, этого я и не думал, – признал я. – Но такое стало бы возможным при условии, если бы Дегамо хорошо знал эту местность. Потому что тот, кто убил Мюриэль Чесс, должен был прекрасно ориентироваться в тех местах...
– Ладно, можете ехать, – сказал он. – Я бы предпочел, чтобы вы обо всем этом молчали.
Я кивнул, но ничего не пообещал. Когда я выходил из комнаты, он смотрел мне вслед.
«Крайслер» стоял у бокового входа, ключ торчал в замке зажигания, крылья не были повреждены. Конни не решился привести свою угрозу в исполнение. Я поехал назад в Голливуд и поднялся к себе в квартиру. Было поздно, почти полночь.
Холл, выкрашенный в два цвета – зеленый и слоновой кости, – был пустым и спокойным. Стояла тишина, только где-то звонил телефон. Он звонил настойчиво, звонок становился тем громче, чем ближе я подходил к своей двери. Я отпер дверь – это был мой телефон.
Я прошел в темноте через комнату и поднял трубку. Звонил Деррис Кингсли.
Его голос казался сдавленным и утомленным.
– Господи, куда вы делись? – накинулся он на меня. – Я уже несколько часов пытаюсь вас найти.
– Ладно. Вот я здесь. Что горит?
– Я получил известие о Кристель.
Я крепко обхватил трубку, стараясь не дышать.
– Дальше! – сказал я.
– Я нахожусь вблизи от вас. Могу быть у вас через пять-шесть минут.
Приготовьтесь к отъезду.
Он замолчал.
Я продолжал сжимать трубку в руке. Потом медленно положил ее и посмотрел на руку. Пальцы свело, словно я все еще держал ее.
– Чего вы хотели добиться от Талли, когда сегодня вечером направились в его дом?
– Он нашел какой-то след, касавшийся смерти Флоренс Элмор. Ее родители наняли его, чтобы он расследовал это дело, но он так никому и не сообщил, в чем заключалась найденная им улика.
– И вы думали, что он расскажет вам? – с иронией спросил Уэббер.
– Во всяком случае я хотел сделать попытку.
– А может быть, вы заинтересовались этим только потому, что Дегамо грубо вел себя с вами и вы надеялись с ним рассчитаться?
– Возможно, это тоже сыграло известную роль.
– Этот Талли – жалкий маленький шантажист, – сказал Уэббер презрительно. – И не только в данной истории. Чтобы от него избавиться, был хорош любой способ. Но я вам скажу, чем он располагал: у него была туфля, которую он украл с ноги мертвой миссис Элмор.
– Туфля?
Он слегка улыбнулся.
– Да, туфля, бальная туфля. Ее позднее нашли у него в доме, где он ее спрятал. Зеленая бальная туфелька, с каблуком, украшенным несколькими маленькими камушками. Изготовлена одним сапожником из Голливуда, который делает туфли для театральных постановок и так далее. Теперь вы можете спросить, что жее в этой туфле было важного?
– Что же в этой туфле было важного, капитан?
– У нее было две пары таких туфель, совершенно одинаковых, заказанных одновременно. Это – не редкость, так часто делают. На случай, если одна раньше сносится, либо какой-нибудь невежа наступит своей даме на ногу. – Он сделал паузу и рассмеялся. – Но эта, вторая пара, так никогда и не была в носке.
– Мне кажется, что я догадываюсь, в чем было дело, – сказал я.
Уэббер откинулся и побарабанил пальцами по подлокотнику.
Он ждал.
– Дорога от боковой двери дома до гаража – бетонная, – сказал я. – Бетон шероховатый. Представим себе, что она этот путь не прошла, а ее пронесли. И предположим, тот, кто ее нес, надел ей наскоро пару туфель... может быть, он случайно взял одну неношеную!
– Ну и что?
– Дальше. Предположим, Талли это заметил. Тогда он снял неношенную туфлю и увидел в этом доказательство, что Флоренс Элмор была убита!
Уэббер кивнул.
– Это было бы уликой, если бы он оставил туфлю на ноге и полиция это обнаружила бы. Но то, что он взял туфлю себе, только и доказывает, что этот Талли – вонючая крыса.
– А пробу на окись углерода делали?
Уэббер положил руки на крышку стола и разглядывал их.
– Да, – сказал он. – И, разумеется, окись углерода нашли в легких. Так что полицейский офицер этим и ограничился. Не было никаких признаков насильственных действий! Он был убежден, что доктор Элмор не убивал свою жену. Может быть, это и было ошибкой. Я придерживаюсь той точки зрения, что расследование было проведено чересчур поверхностно.
– А кому было поручено расследование?
– Я думаю, вы и сами знаете ответ на этот вопрос.
– А когда прибыла полиция, никто не обратил внимания на отсутствие одной туфельки?
– Когда прибыла полиция, обе туфельки были на месте. Вы не должны забывать, что доктор Элмор тем временем вернулся домой, так как Лэвери его разыскал по телефону. Причем сделал это раньше, чем вызвал полицию. Все, что нам известно о недостающей туфле, рассказал Талли. А он мог украсть неношеную туфлю и из дома. Дверь-то оставалась открытой! Прислуга спала. Это вполне на него похоже. Он парень ловкий. Правда, он мог не знать расположения комнат в доме и так далее.
Мы смотрели друг на друга и думали.
– С другой стороны, возможно, – произнес капитан медленно, – что эта медсестра была сообщницей Талли и они вместе разработали план, как шантажировать доктора. Это не исключено. Есть даже некоторые соображения, которые говорят об этом.
Неожиданно он спросил:
– А какие у вас основания утверждать, что утонувшая в озере женщина и есть эта медсестра?
– Оснований два, причем каждое по отдельности не бесспорно, но вместе взятые они весят довольно много. Какой-то грубый парень, который выглядел и вел себя, как Дегамо, появился пару недель назад в Пума Пойнт и показывал всем фотографию Милдред Хэвиленд. Она была весьма похожа на Мюриэль Чесс.
Волосы и форма бровей были другими, но сходство все-таки было. Ему никто не оказал помощи. Назвался он Де Сото и сказал, что из полиции. Когда об этом рассказали Мюриэль Чесс, она явно испугалась. Если этим Де Сото в действительности был Дегамо, то это легко доказать. Вторая причина следующая. В пакете с сахарной пудрой в хижине Билла Чесса нашлась тщательно спрятанная золотая ножная цепочка. На ней висело сердечко, а на его обратной стороне было выгравировано: «Милдред от Эла, 28 июня 1938 г. С любовью».
– Есть и другие Элы, – сказал Уэббер. – И другие Милдред.
– Ну, в это вы и сами не верите, капитан! Он наклонился вперед, выставив перед собой указательный палец.
– А что вы думаете по этому поводу, Марлоу?
– Я хотел бы найти доказательства, что Криса Лэвери убила не миссис Кингсли. Что смерть. Лэвери находится в связи с делом Флоренс Элмор. И с Милдред Хэвиленд. А возможно, и с самим доктором Элмором. Я бы хотел доказать, что миссис Кингсли исчезла со сцены только потому, что на нее кто-то нагнал страху. Что она, возможно, знала об убийстве, а возможно и нет, но сама никого не убивала. Если мне удастся это доказать, я заработаю пятьсот долларов. Нет ничего противозаконного, если я по крайней мере сделаю такую попытку.
– Безусловно, нет, – кивнул он. – Здесь все в порядке. Мы пока не нашли миссис Кингсли, – прошло слишком мало времени. Но я не стану вам помогать в попытках обвинить одного из моих подчиненных.
– Я слышал, что вы называли Дегамо «Эл». Но вообще-то я думал про Элмора. Ведь его зовут Элберт. Уэббер рассматривал свой большой палец.
– Но он никогда не был на ней женат, – заметил он спокойно. – Дегамо же, напротив, был женат на Милдред Хэвиленд. Если бы вы знали, как она с ним обошлась! Многое, что теперь кажется в нем скверным, есть результат этого брака.
Я сидел молча. После некоторой паузы сказал:
– Теперь я начинаю видеть вещи, о существовании которых не имел понятия. Так что же она была за жена?
– Красивая, ловкая, очень хитрая и злая. Она умела обращаться с мужчинами. Она доводила их до того, что они были готовы ей подметки лизать.
Дегамо и сегодня оторвал бы вам голову, если бы вы посмели сказать о ней дурное слово. Она развелась с ним, но для него этим ничего не кончилось.
– Он знает, что она умерла?
Уэббер помедлил, прежде чем ответить.
– Из его слов этого заключить нельзя. Но если это та же женщина, то как он может не знать?
– Он же ее там не нашел, когда искал. По крайней мере, насколько мне известно.
– Если вы думаете, что Дегамо ее искал, чтобы причинить ей зло, то вы попали пальцем в небо! – сказал Уэббер.
– Собственно, этого я и не думал, – признал я. – Но такое стало бы возможным при условии, если бы Дегамо хорошо знал эту местность. Потому что тот, кто убил Мюриэль Чесс, должен был прекрасно ориентироваться в тех местах...
– Ладно, можете ехать, – сказал он. – Я бы предпочел, чтобы вы обо всем этом молчали.
Я кивнул, но ничего не пообещал. Когда я выходил из комнаты, он смотрел мне вслед.
«Крайслер» стоял у бокового входа, ключ торчал в замке зажигания, крылья не были повреждены. Конни не решился привести свою угрозу в исполнение. Я поехал назад в Голливуд и поднялся к себе в квартиру. Было поздно, почти полночь.
Холл, выкрашенный в два цвета – зеленый и слоновой кости, – был пустым и спокойным. Стояла тишина, только где-то звонил телефон. Он звонил настойчиво, звонок становился тем громче, чем ближе я подходил к своей двери. Я отпер дверь – это был мой телефон.
Я прошел в темноте через комнату и поднял трубку. Звонил Деррис Кингсли.
Его голос казался сдавленным и утомленным.
– Господи, куда вы делись? – накинулся он на меня. – Я уже несколько часов пытаюсь вас найти.
– Ладно. Вот я здесь. Что горит?
– Я получил известие о Кристель.
Я крепко обхватил трубку, стараясь не дышать.
– Дальше! – сказал я.
– Я нахожусь вблизи от вас. Могу быть у вас через пять-шесть минут.
Приготовьтесь к отъезду.
Он замолчал.
Я продолжал сжимать трубку в руке. Потом медленно положил ее и посмотрел на руку. Пальцы свело, словно я все еще держал ее.
Глава 29
Раздался тихий, полуночный стук в дверь. Я открыл. Кингсли в своем кремовом спортивном костюме показался мне большим, как лошадь. У него на шее под поднятым воротником был платок в желто-зеленую клетку.
Красновато-коричневая спортивная шляпа была низко надвинута на лоб, из-под полей смотрели глаза, похожие на глаза больного зверя.
С ним была мисс Фромсет. На ней были светлые фланелевые брюки, сандалии и темно-зеленый жакет. Она была без шляпы, ее волосы блестели. Серьги в ее ушаз имитировали маленькие цветы гардении, по два цветка в каждом ухе. И запах сандала, «Королевы духов», вошел: вместе с нею.
Красновато-коричневая спортивная шляпа была низко надвинута на лоб, из-под полей смотрели глаза, похожие на глаза больного зверя.
С ним была мисс Фромсет. На ней были светлые фланелевые брюки, сандалии и темно-зеленый жакет. Она была без шляпы, ее волосы блестели. Серьги в ее ушаз имитировали маленькие цветы гардении, по два цветка в каждом ухе. И запах сандала, «Королевы духов», вошел: вместе с нею.