Звук шагов заставил меня замереть. Мигом выключил свет, скользнул обратно в гостиную, чтобы погасить лампу. «Конечно, слишком поздно»,подумал я. Снова послышались шаги, медленные, осторожные... я весь покрылся гусиной кожей.
Я ждал в темноте, сжав в руке карманный фонарик.
Прошли две смертельно томительные минуты. Все это время я не решался дышать.
Это не мог быть Паттон. Он просто вошел бы в дверь и вышвырнул бы меня вон. Осторожные шаги то приближались, то удалялись, то наступала долгая пауза. Я на цыпочках подобрался к двери и нажал на ручку. Потом рывком распахнул дверь и одновременно зажег фонарик.
Свет превратил пару глаз в золотые лампочки. Потом я услышал прыжок и топот копыт между деревьев. Всего лишь – сюда забрел олень.
Я снова запер дверь и пошел с фонариком в кухню. Маленький кружок света остановился на пакете с сахарной пудрой.
Включив свет, я снял пакет с полки и высыпал пудру на лист газеты.
Паттон искал недостаточно тщательно. Случайно обнаружив цепочку, он решил, что это – все. Он ведь не заметил, что в ней кое-чего не хватало.
В сахарной пудре оказался второй маленький пакетик из папиросной бумаги. Я стряхнул тонкий порошок и развернул бумажку: внутри лежало маленькое золотое сердечко, размером с женский ноготь.
С помощью ложки я собрал сахарную пудру обратно в пакет и положил его на полку. Газету я скомкал и сунул в печь. Потом пошел в гостиную и зажег настольную лампу. При более ярком свете я без лупы сумел прочесть надпись, выгравированную на оборототе сердечка. Там было написано: "Милдред от Эла.
28 июня 1938 г. С любовью".
Милдред от Эла. Милдред Хэвиленд от Эла такого-то. Значит, Милдред Хэвиленд стала Мюриэль Чесс. Мюриэль Чесс умерла – через две недели после того, как ее разыскивал полицейский по фамилии Де Сото.
Я стоял, держал сердечко в руке и размышлял, что мне с ним делать.
Ничего не приходило в голову. Тогда я завернул его опять в бумажку, покинул домик и поехал назад в поселок.
Паттон был в своем кабинете и разговаривал по телефону. Мне пришлось подождать, пока он не закончил. Повесив трубку, он встал и открыл мне дверь.
Я прошел мимо него, положил на письменный стол пакетик и развернул его.
– Вы не добрались до дна пакета с сахарной пудрой, – сказал я.
Он смотрел попеременно то на меня, то на золотое сердечко, потом достал из ящика стола лупу и прочел надпись. Наморщив лоб, он положил лупу на место и посмотрел на меня.
– Мне следовало сообразить, что вы твердо намерены обыскать весь дом. А уж если вы что-то забрали в голову, то сделаете это непременно, – сказал он ворчливо. – Не устраивайте мне неприятностей, мой мальчик. Понятно?
– А вы обязаны были заметить, что оборванные концы цепочки не совпадают, – возразил я. Он грустно посмотрел на меня.
– Милый мальчик, у меня уже не ваши глаза. – Он пододвинул сердечко ко мне. Я сказал:
– Вы решили, что Мюриэль прятала цепочку, так как эта цепочка могла вызвать у Билла ревность. Я тоже так думал. Могла бы, если бы попалась ему в глаза. Но я готов голову прозакладывать, что он ее не видел, а главное, никогда не слышал о Милдред Хэвиленд!
– Гм, – произнес Паттон. – Выходит, я был не прав по отношению к этому грубияну Де Сото, а?
Он посмотрел на меня долгим выразительным взглядом, и я ответил ему таким же.
– Не говорите ничего, мой мальчик. Дайте мне самому подумать. Я понимаю, что у вас уже готова новенькая, с иголочки, версия.
– Точно, Билл не убивал свою жену.
– Нет?
– Нет. Ее убил кто-то, связанный с ней в прошлом. Этот человек потерял ее след, потом снова нашел ее, узнал, что она замужем за другим мужчиной, и это ему не понравилось. Это должен быть кто-то, хорошо знающий здешнюю местность, как ее знают сотни людей, живущих тут, и знающий, где можно спрятать машину и чемоданы. Кто-то, кто умеет ненавидеть и притворяться. Он уговорил ее уехать с ним, заставил собрать вещи и написать записку, а потом схватил за горло и поступил с нею так, как она, по его мнению заслуживала. Потом он утопил ее в озере и отправился своим путем. Что вы на это скажете?
– Н-да... – сказал он понимающе, – но это немного усложняет наше дело, вы не находите?
– Когда вы это переварите, скажите мне. У меня есть еще кое-что в запасе.
– Пусть меня черт поберет, если у вас однажды не окажется чего-нибудь в запасе! – сказал шериф, и впервые со времени нашего знакомства я увидел, как он смеется.
Я вторично пожелал ему доброй ночи. Когда я уходил, он сидел, тяжеловесно проворачивая в мозгу все наши варианты. С таким же усердием, с каким лесной поселенец корчует старые пни.
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Я ждал в темноте, сжав в руке карманный фонарик.
Прошли две смертельно томительные минуты. Все это время я не решался дышать.
Это не мог быть Паттон. Он просто вошел бы в дверь и вышвырнул бы меня вон. Осторожные шаги то приближались, то удалялись, то наступала долгая пауза. Я на цыпочках подобрался к двери и нажал на ручку. Потом рывком распахнул дверь и одновременно зажег фонарик.
Свет превратил пару глаз в золотые лампочки. Потом я услышал прыжок и топот копыт между деревьев. Всего лишь – сюда забрел олень.
Я снова запер дверь и пошел с фонариком в кухню. Маленький кружок света остановился на пакете с сахарной пудрой.
Включив свет, я снял пакет с полки и высыпал пудру на лист газеты.
Паттон искал недостаточно тщательно. Случайно обнаружив цепочку, он решил, что это – все. Он ведь не заметил, что в ней кое-чего не хватало.
В сахарной пудре оказался второй маленький пакетик из папиросной бумаги. Я стряхнул тонкий порошок и развернул бумажку: внутри лежало маленькое золотое сердечко, размером с женский ноготь.
С помощью ложки я собрал сахарную пудру обратно в пакет и положил его на полку. Газету я скомкал и сунул в печь. Потом пошел в гостиную и зажег настольную лампу. При более ярком свете я без лупы сумел прочесть надпись, выгравированную на оборототе сердечка. Там было написано: "Милдред от Эла.
28 июня 1938 г. С любовью".
Милдред от Эла. Милдред Хэвиленд от Эла такого-то. Значит, Милдред Хэвиленд стала Мюриэль Чесс. Мюриэль Чесс умерла – через две недели после того, как ее разыскивал полицейский по фамилии Де Сото.
Я стоял, держал сердечко в руке и размышлял, что мне с ним делать.
Ничего не приходило в голову. Тогда я завернул его опять в бумажку, покинул домик и поехал назад в поселок.
Паттон был в своем кабинете и разговаривал по телефону. Мне пришлось подождать, пока он не закончил. Повесив трубку, он встал и открыл мне дверь.
Я прошел мимо него, положил на письменный стол пакетик и развернул его.
– Вы не добрались до дна пакета с сахарной пудрой, – сказал я.
Он смотрел попеременно то на меня, то на золотое сердечко, потом достал из ящика стола лупу и прочел надпись. Наморщив лоб, он положил лупу на место и посмотрел на меня.
– Мне следовало сообразить, что вы твердо намерены обыскать весь дом. А уж если вы что-то забрали в голову, то сделаете это непременно, – сказал он ворчливо. – Не устраивайте мне неприятностей, мой мальчик. Понятно?
– А вы обязаны были заметить, что оборванные концы цепочки не совпадают, – возразил я. Он грустно посмотрел на меня.
– Милый мальчик, у меня уже не ваши глаза. – Он пододвинул сердечко ко мне. Я сказал:
– Вы решили, что Мюриэль прятала цепочку, так как эта цепочка могла вызвать у Билла ревность. Я тоже так думал. Могла бы, если бы попалась ему в глаза. Но я готов голову прозакладывать, что он ее не видел, а главное, никогда не слышал о Милдред Хэвиленд!
– Гм, – произнес Паттон. – Выходит, я был не прав по отношению к этому грубияну Де Сото, а?
Он посмотрел на меня долгим выразительным взглядом, и я ответил ему таким же.
– Не говорите ничего, мой мальчик. Дайте мне самому подумать. Я понимаю, что у вас уже готова новенькая, с иголочки, версия.
– Точно, Билл не убивал свою жену.
– Нет?
– Нет. Ее убил кто-то, связанный с ней в прошлом. Этот человек потерял ее след, потом снова нашел ее, узнал, что она замужем за другим мужчиной, и это ему не понравилось. Это должен быть кто-то, хорошо знающий здешнюю местность, как ее знают сотни людей, живущих тут, и знающий, где можно спрятать машину и чемоданы. Кто-то, кто умеет ненавидеть и притворяться. Он уговорил ее уехать с ним, заставил собрать вещи и написать записку, а потом схватил за горло и поступил с нею так, как она, по его мнению заслуживала. Потом он утопил ее в озере и отправился своим путем. Что вы на это скажете?
– Н-да... – сказал он понимающе, – но это немного усложняет наше дело, вы не находите?
– Когда вы это переварите, скажите мне. У меня есть еще кое-что в запасе.
– Пусть меня черт поберет, если у вас однажды не окажется чего-нибудь в запасе! – сказал шериф, и впервые со времени нашего знакомства я увидел, как он смеется.
Я вторично пожелал ему доброй ночи. Когда я уходил, он сидел, тяжеловесно проворачивая в мозгу все наши варианты. С таким же усердием, с каким лесной поселенец корчует старые пни.
Глава 13
Было около одиннадцати вечера, когда я въехал в Сан-Бернардино и поставил свою машину в одной из боковых улочек, рядом с отелем «Преско». Я взял чемодан из багажника, но не успел сделать и трех шагов в направлении к отелю, как на моем пути вырос посыльный в брюках с золотыми лампасами, белой рубашке с черным бантиком и буквально вырвал чемодан у меня из рук.
Дежурный ночной портье, с голой, словно яйцо, головой, не обнаружил интереса ни ко мне, ни к чему-нибудь еще. Позевывая, он пододвинул ко мне книгу для записи постояльцев – и при этом смотрел вдаль. Видимо, именно в данный момент его более всего занимали воспоминания о собственном детстве.
Посыльный поднялся со мной в лифте на третий этаж и повел меня по сумрачному коридору. Чем дальше мы шли, тем жарче становился воздух. Потом он отпер дверь крошечного номера, размером с детскую комнату, с окном, выходившим в вентиляционную шахту. Вентилятор, укрепленный на потолке, был с дамский носовой платок. Шелковая ленточка, прикрепленная к лопасти вентилятора, еле шевелилась. Только так и можно было определить, что там вообще что-то двигалось.
Посыльный был длинный, худой, желтый, немолодой и равнодушный, как кусок угря в уксусе. Языком он передвинул жевательную резинку от одной щеки к другой, поставил чемодан на стул, посмотрел на решетку вентиляционной шахты, потом на меня. У него были глаза цвета питьевой воды.
– Наверное, мне надо было взять долларовый номер, – сказал я. – Этот что-то уж больно узковат...
– Будьте довольны, что хоть какой-то получили. Город набит приезжими так, что вот-вот лопнет по швам.
– Ну что ж, тогда принесите-ка нам тоник со льдом.
– Вы сказали – нам?
– Разумеется, если вы только случайно не трезвенник.
– Да нет, стаканчик в эту пору не повредит.
Он исчез. Я содрал с себя пиджак, галстук, рубашку и майку и начал шагать в теплом потоке воздуха, вытекавшем из открытой двери. Воздух имел запах горячего железа. Я пошел в ванную, если это вообще можно было назвать ванной комнатой, и вымылся теплой водой.
Когда появился худой посыльный с подносом в руках, мне уже стало немного легче дышать. Он закрыл за собой дверь. Я вытащил из чемодана бутылку виски, намешал два коктейля, и мы выпили, улыбаясь друг другу привычными неискренними улыбками. Пот тек у меня с затылка по позвоночнику, и прежде чем я поставил на столик свой стакан, этот поток был уже на полпути к носкам. И все-таки сейчас я чувствовал себя уже получше. Усевшись на кровать, я посмотрел на посыльного.
– У вас есть время?
– Время? Для чего?
– Чтобы освежить свою память.
– С этим у меня обстоит неважно.
– У меня много денег, и мне необходимо хотя бы от части избавиться,сказал я. Вытащив из заднего кармана бумажник, я бросил на кровать несколько смятых долларовых бумажек.
– Извините, – сказал посыльный, – я предполагаю, вы вроде как сыщик?
– Не будьте дураком, – сказал я. – Где это вы видели сыщика, который раскладывает пасьянс из собственных денег? Лучше считайте меня исследователем.
– Гм, это могло бы меня заинтересовать. Вообще, виски очень освежает память. Я дал ему один доллар.
– Давайте попробуем. Если не ошибаюсь, вы техасец?
– Нет, я из Амарилло. Но это не так важно. А вам нравится мой настоящий техасский акцент? Меня самого мутит от него, но это окупается.
– Тогда спокойно оставьте его при себе. Если он может принести лишний доллар чаевых.
Он ухмыльнулся, аккуратно сложил купюру и спрятал ее в карманчик для часов.
– Что вы делали в пятницу, 12 июня? – спросил я. – После полудня или вечером. Во всяком случае, это была пятница.
Он пригубил из стакана и задумался, круговым движением гоняя лед по поверхности жидкости. При этом он не вынимал изо рта своей жевательной резинки.
– Я был здесь, работал с шести и до полуночи.
– Речь идет о женщине. Стройная блондинка. Остановилась здесь и пробыла до ночного поезда на Эль-Пасо. Я предполагаю, что она уехала в Эль-Пасо ночным поездом, так как утром в воскресенье ее уже видели там. Эта женщина приехала в спортивном «паккарде», зарегистрированном на имя Кристель Кингсли из Лос-Анджелеса. Возможно, она записалась под этим именем, а может и под другим. Ее машина все еще стоит в гараже вашего отеля. Охотно побеседовал бы с кем-нибудь, кто видел, как она приехала и уехала. Это будет стоить мне еще доллар – просто надо напрячь память.
Я взял с одеяла еще один доллар и он исчез в его кармане с шумом уползающей гусеницы.
– Будет сделано, – сказал он спокойно.
Он поставил стакан и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Я допил свой виски и налил еще. Потом снова пошел в ванную и облился до пояса водой.
В это время у меня в номере зазвонил телефон. Я снял трубку. Голос с техасским акцентом произнес:
– В тот день работал Сонни. Он сегодня выходной. А провожал ее другой посыльный, которого мы зовем Лес. Он сейчас здесь.
– Хорошо. Пришлите его сюда, ладно?
Я занимался своим вторым виски и уже подумывал о третьем, когда в дверь постучали. Я открыл. Появился рыжий, тонкогубый подросток, похожий на крысу.
Войдя танцующим шагом, он остался стоять близ двери, разглядывая меня с наглой ухмылкой.
– Виски? – спросил я.
– Ясно! – ответил он независимым тоном. Он сам себе налил, немного разбавил, выпил одним глотком и сунул в рот сигарету. Выдохнув дым, он продолжал на меня смотреть. Краешком глаза он увидел деньги на кровати, но голову туда не повернул.
– Тебя зовут Лес?
– Нет. – Он сделал паузу. – Мы здесь не любим сыщиков. У нас в отеле своего сыщика нет, а чужих мы и подавно в грош не ставим.
– Тогда спасибо, – сказал я. – Это все.
– Как? – Его слишком маленькие губы подрагивали.
– Все! Вон отсюда!
– Я думал, вы хотите со мной поговорить?
– Ты здесь старший посыльный?
– Так точно. Можете спросить.
– Я хотел угостить тебя рюмкой виски. И долларом. На! – я протянул ему деньги. – Спасибо, что зашел.
Взяв доллар, он спрятал его без единого слова благодарности. Он все еще стоял, как приклеенный к двери, пуская дым через нос. Глазки у него были прищуренные и – подлые.
– Я могу сказать правду.
– Если с тобой будут разговаривать, – ответил я. – А это – вряд ли. Получил виски и чаевые? А теперь убирайся! Живо!
Он пожал плечами и быстро выскользнул из двери.
Прошло минуты четыре, в дверь постучали снова, на этот раз тихо. Вошел длинный ухмыляясь. Я отошел от двери и сел на кровать.
– Я вижу, гость вам не понравился?
– Не очень. Он что, обиделся?
– Вероятно. Вы же знаете, какова эта публика. Вечно старатся поживиться. Может, вы лучше у меня спросите, мистер Марлоу?
– Вы ее записывали в книгу?
– Нет, она вообще отказалась записываться. Но я помню ее «паккард». Она дала мне доллар, велела отвести машину в гараж и присмотреть за багажом до поезда. Эта дама обедала в нашем ресторане. За доллар в нашем городе кого хочешь вспомнишь. К тому же у нас было много разговоров из-за оставленной машины.
– Как она выглядела?
– На ней был бело-черный костюм, больше белого, чем черного, и панама с черно-белой полосатой лентой. Красивая небольшая блондинка, точно как вы сказали. На вокзал она поехала в такси. Я положил ее багаж в машину. На чемоданах была какая-то монограмма. Мне очень жаль, но я не запомнил какая.
– И прекрасно, что не запомнили. Иначе это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вот вам еще виски. Сколько ей было лет?
Он сполоснул под раковиной стакан и налил себе.
– В наше время чертовски трудно определить возраст женщины, – сказал он. – Я думаю, приблизительно тридцать. Может, немного больше или меньше.
Я достал из пиджака фотографию Кристель и Лэвери на пляже и протянул ему. Он посмотрел на нее, приблизил к глазам, потом подержал поодаль.
– Вы же не под присягой показываете! – сказал я.
– Этого мне и не хотелось бы, – возразил он. – Все эти маленькие блондинки сделаны по одному шаблону. Чуть изменить освещение либо платье или намазаться иначе – и не узнаешь. – Он медлил, не выпуская фотографию из рук.
– Ну, в чем дело? Выкладывайте!
– Я смотрю на мужчину. Он как-то связан с этим делом?
– Да выкладывайте же спокойно!
– Мне кажется, он подходил к ней в холле, а потом вместе с ней обедал.
Высокий, красивый бабник, такой... средневес. И в такси он тоже сел вместе с ней.
– Вы уверены?
Он посмотрел на деньги, разложенные на кровати.
– Ну, ладно, сколько это стоит? – спросил я с досадой.
Он холодно посмотрел на меня, потом положил фотографию, вытащил из кармана обе сложенные бумажки и бросил их на кровать.
– Большое спасибо за виски, – сказал он. – И шли бы вы... – С этими словами он повернулся к двери.
– Ах, сядьте и не будьте таким обидчивым! – проворчал я.
Не меняя выражения лица, он все-таки сел.
– И не изображайте из себя эдакого гордого сына Юга. Я достаточно имел дела со служащими гостиниц. И если мне наконец повезло познакомиться с одним бескорыстным, то это прекрасно. Но вы не должны от меня требовать, чтобы я ожидал встретить такого, который не продажен!
Он медленно ухмыльнулся и кивнул. Потом снова взял карточку в руку и посмотрел на меня через ее край.
– Этот мистер хорошо вышел на фотографии. Гораздо лучше, чем дама. Но я вспомнил о нем вот из-за чего. Видите ли, мне показалось, что этой даме было очень неприятно, когда он подошел к ней в холле.
Я задумался над его словами и пришел к выводу, что это ничего не значит. Может быть, тот просто опоздал, и поэтому она была недовольна. Я сказал:
– На это, видимо, были какие-то причины. Вы не заметили, какие на ней были украшения? Кольца, серьги – что-нибудь бросающееся в глаза?
Он сказал, что не обратил внимания.
– А прическа? Длинные волосы или короткие? Гладкие или завитые? Или курчавые! Натуральная блондинка или крашеная?
Он засмеялся.
– Ну, на ваш последний вопрос ни один человек не мог бы ответить. В наше время если женщина от природы блондинка, так она красится, чтобы стать светлее! Что же до остального, то, насколько я помню, волосы были довольно Длинные, как сейчас носят, почти гладкие, а внизу закрученные. Но я могу и ошибаться. – Он снова посмотрел на фотографию.
– Это правильно, – сказал я. – И я только потому спросил вас, чтобы убедиться, не фантазер ли вы. Люди, которые запоминают все мелочи, – такие же ненадежные свидетели, как и те, которые ничего не помнят. Золотая середина – всегда самое лучшее. Вы все очень хорошо запомнили, с учетом обстоятельств.
Еще раз большое спасибо.
Я вернул ему оба доллара и добавил к ним еще пять, чтобы тем не было скучно. Он поблагодарил, допил свой стакан и тихо вышел. Я тоже допил, еще раз помылся и решил, что лучше поехать домой, чем спать в этой дыре.
Одевшись, я взял чемодан и пошел вниз по лестнице.
В холле была только рыжая крыса. Я дошел со своим чемоданом до стойки, он и пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Лысый портье выглянул из двери и, не глядя на меня, потребовал два доллара.
– Что? Два доллара за одну ночь в этой дыре? – спросил я. – Когда я могу бесплатно переночевать в любом проветриваемом мусорном бачке?
Портье зевнул, с некоторым запозданием улыбнулся и сказал дружелюбно:
– О, с трех часов здесь делается довольно прохладно. С трех до восьми или даже до девяти очень приятно.
Я вытер пот с шеи и побрел к своей машине. Даже сидения были горячими, и это в полночь-то!
Дежурный ночной портье, с голой, словно яйцо, головой, не обнаружил интереса ни ко мне, ни к чему-нибудь еще. Позевывая, он пододвинул ко мне книгу для записи постояльцев – и при этом смотрел вдаль. Видимо, именно в данный момент его более всего занимали воспоминания о собственном детстве.
Посыльный поднялся со мной в лифте на третий этаж и повел меня по сумрачному коридору. Чем дальше мы шли, тем жарче становился воздух. Потом он отпер дверь крошечного номера, размером с детскую комнату, с окном, выходившим в вентиляционную шахту. Вентилятор, укрепленный на потолке, был с дамский носовой платок. Шелковая ленточка, прикрепленная к лопасти вентилятора, еле шевелилась. Только так и можно было определить, что там вообще что-то двигалось.
Посыльный был длинный, худой, желтый, немолодой и равнодушный, как кусок угря в уксусе. Языком он передвинул жевательную резинку от одной щеки к другой, поставил чемодан на стул, посмотрел на решетку вентиляционной шахты, потом на меня. У него были глаза цвета питьевой воды.
– Наверное, мне надо было взять долларовый номер, – сказал я. – Этот что-то уж больно узковат...
– Будьте довольны, что хоть какой-то получили. Город набит приезжими так, что вот-вот лопнет по швам.
– Ну что ж, тогда принесите-ка нам тоник со льдом.
– Вы сказали – нам?
– Разумеется, если вы только случайно не трезвенник.
– Да нет, стаканчик в эту пору не повредит.
Он исчез. Я содрал с себя пиджак, галстук, рубашку и майку и начал шагать в теплом потоке воздуха, вытекавшем из открытой двери. Воздух имел запах горячего железа. Я пошел в ванную, если это вообще можно было назвать ванной комнатой, и вымылся теплой водой.
Когда появился худой посыльный с подносом в руках, мне уже стало немного легче дышать. Он закрыл за собой дверь. Я вытащил из чемодана бутылку виски, намешал два коктейля, и мы выпили, улыбаясь друг другу привычными неискренними улыбками. Пот тек у меня с затылка по позвоночнику, и прежде чем я поставил на столик свой стакан, этот поток был уже на полпути к носкам. И все-таки сейчас я чувствовал себя уже получше. Усевшись на кровать, я посмотрел на посыльного.
– У вас есть время?
– Время? Для чего?
– Чтобы освежить свою память.
– С этим у меня обстоит неважно.
– У меня много денег, и мне необходимо хотя бы от части избавиться,сказал я. Вытащив из заднего кармана бумажник, я бросил на кровать несколько смятых долларовых бумажек.
– Извините, – сказал посыльный, – я предполагаю, вы вроде как сыщик?
– Не будьте дураком, – сказал я. – Где это вы видели сыщика, который раскладывает пасьянс из собственных денег? Лучше считайте меня исследователем.
– Гм, это могло бы меня заинтересовать. Вообще, виски очень освежает память. Я дал ему один доллар.
– Давайте попробуем. Если не ошибаюсь, вы техасец?
– Нет, я из Амарилло. Но это не так важно. А вам нравится мой настоящий техасский акцент? Меня самого мутит от него, но это окупается.
– Тогда спокойно оставьте его при себе. Если он может принести лишний доллар чаевых.
Он ухмыльнулся, аккуратно сложил купюру и спрятал ее в карманчик для часов.
– Что вы делали в пятницу, 12 июня? – спросил я. – После полудня или вечером. Во всяком случае, это была пятница.
Он пригубил из стакана и задумался, круговым движением гоняя лед по поверхности жидкости. При этом он не вынимал изо рта своей жевательной резинки.
– Я был здесь, работал с шести и до полуночи.
– Речь идет о женщине. Стройная блондинка. Остановилась здесь и пробыла до ночного поезда на Эль-Пасо. Я предполагаю, что она уехала в Эль-Пасо ночным поездом, так как утром в воскресенье ее уже видели там. Эта женщина приехала в спортивном «паккарде», зарегистрированном на имя Кристель Кингсли из Лос-Анджелеса. Возможно, она записалась под этим именем, а может и под другим. Ее машина все еще стоит в гараже вашего отеля. Охотно побеседовал бы с кем-нибудь, кто видел, как она приехала и уехала. Это будет стоить мне еще доллар – просто надо напрячь память.
Я взял с одеяла еще один доллар и он исчез в его кармане с шумом уползающей гусеницы.
– Будет сделано, – сказал он спокойно.
Он поставил стакан и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Я допил свой виски и налил еще. Потом снова пошел в ванную и облился до пояса водой.
В это время у меня в номере зазвонил телефон. Я снял трубку. Голос с техасским акцентом произнес:
– В тот день работал Сонни. Он сегодня выходной. А провожал ее другой посыльный, которого мы зовем Лес. Он сейчас здесь.
– Хорошо. Пришлите его сюда, ладно?
Я занимался своим вторым виски и уже подумывал о третьем, когда в дверь постучали. Я открыл. Появился рыжий, тонкогубый подросток, похожий на крысу.
Войдя танцующим шагом, он остался стоять близ двери, разглядывая меня с наглой ухмылкой.
– Виски? – спросил я.
– Ясно! – ответил он независимым тоном. Он сам себе налил, немного разбавил, выпил одним глотком и сунул в рот сигарету. Выдохнув дым, он продолжал на меня смотреть. Краешком глаза он увидел деньги на кровати, но голову туда не повернул.
– Тебя зовут Лес?
– Нет. – Он сделал паузу. – Мы здесь не любим сыщиков. У нас в отеле своего сыщика нет, а чужих мы и подавно в грош не ставим.
– Тогда спасибо, – сказал я. – Это все.
– Как? – Его слишком маленькие губы подрагивали.
– Все! Вон отсюда!
– Я думал, вы хотите со мной поговорить?
– Ты здесь старший посыльный?
– Так точно. Можете спросить.
– Я хотел угостить тебя рюмкой виски. И долларом. На! – я протянул ему деньги. – Спасибо, что зашел.
Взяв доллар, он спрятал его без единого слова благодарности. Он все еще стоял, как приклеенный к двери, пуская дым через нос. Глазки у него были прищуренные и – подлые.
– Я могу сказать правду.
– Если с тобой будут разговаривать, – ответил я. – А это – вряд ли. Получил виски и чаевые? А теперь убирайся! Живо!
Он пожал плечами и быстро выскользнул из двери.
Прошло минуты четыре, в дверь постучали снова, на этот раз тихо. Вошел длинный ухмыляясь. Я отошел от двери и сел на кровать.
– Я вижу, гость вам не понравился?
– Не очень. Он что, обиделся?
– Вероятно. Вы же знаете, какова эта публика. Вечно старатся поживиться. Может, вы лучше у меня спросите, мистер Марлоу?
– Вы ее записывали в книгу?
– Нет, она вообще отказалась записываться. Но я помню ее «паккард». Она дала мне доллар, велела отвести машину в гараж и присмотреть за багажом до поезда. Эта дама обедала в нашем ресторане. За доллар в нашем городе кого хочешь вспомнишь. К тому же у нас было много разговоров из-за оставленной машины.
– Как она выглядела?
– На ней был бело-черный костюм, больше белого, чем черного, и панама с черно-белой полосатой лентой. Красивая небольшая блондинка, точно как вы сказали. На вокзал она поехала в такси. Я положил ее багаж в машину. На чемоданах была какая-то монограмма. Мне очень жаль, но я не запомнил какая.
– И прекрасно, что не запомнили. Иначе это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Вот вам еще виски. Сколько ей было лет?
Он сполоснул под раковиной стакан и налил себе.
– В наше время чертовски трудно определить возраст женщины, – сказал он. – Я думаю, приблизительно тридцать. Может, немного больше или меньше.
Я достал из пиджака фотографию Кристель и Лэвери на пляже и протянул ему. Он посмотрел на нее, приблизил к глазам, потом подержал поодаль.
– Вы же не под присягой показываете! – сказал я.
– Этого мне и не хотелось бы, – возразил он. – Все эти маленькие блондинки сделаны по одному шаблону. Чуть изменить освещение либо платье или намазаться иначе – и не узнаешь. – Он медлил, не выпуская фотографию из рук.
– Ну, в чем дело? Выкладывайте!
– Я смотрю на мужчину. Он как-то связан с этим делом?
– Да выкладывайте же спокойно!
– Мне кажется, он подходил к ней в холле, а потом вместе с ней обедал.
Высокий, красивый бабник, такой... средневес. И в такси он тоже сел вместе с ней.
– Вы уверены?
Он посмотрел на деньги, разложенные на кровати.
– Ну, ладно, сколько это стоит? – спросил я с досадой.
Он холодно посмотрел на меня, потом положил фотографию, вытащил из кармана обе сложенные бумажки и бросил их на кровать.
– Большое спасибо за виски, – сказал он. – И шли бы вы... – С этими словами он повернулся к двери.
– Ах, сядьте и не будьте таким обидчивым! – проворчал я.
Не меняя выражения лица, он все-таки сел.
– И не изображайте из себя эдакого гордого сына Юга. Я достаточно имел дела со служащими гостиниц. И если мне наконец повезло познакомиться с одним бескорыстным, то это прекрасно. Но вы не должны от меня требовать, чтобы я ожидал встретить такого, который не продажен!
Он медленно ухмыльнулся и кивнул. Потом снова взял карточку в руку и посмотрел на меня через ее край.
– Этот мистер хорошо вышел на фотографии. Гораздо лучше, чем дама. Но я вспомнил о нем вот из-за чего. Видите ли, мне показалось, что этой даме было очень неприятно, когда он подошел к ней в холле.
Я задумался над его словами и пришел к выводу, что это ничего не значит. Может быть, тот просто опоздал, и поэтому она была недовольна. Я сказал:
– На это, видимо, были какие-то причины. Вы не заметили, какие на ней были украшения? Кольца, серьги – что-нибудь бросающееся в глаза?
Он сказал, что не обратил внимания.
– А прическа? Длинные волосы или короткие? Гладкие или завитые? Или курчавые! Натуральная блондинка или крашеная?
Он засмеялся.
– Ну, на ваш последний вопрос ни один человек не мог бы ответить. В наше время если женщина от природы блондинка, так она красится, чтобы стать светлее! Что же до остального, то, насколько я помню, волосы были довольно Длинные, как сейчас носят, почти гладкие, а внизу закрученные. Но я могу и ошибаться. – Он снова посмотрел на фотографию.
– Это правильно, – сказал я. – И я только потому спросил вас, чтобы убедиться, не фантазер ли вы. Люди, которые запоминают все мелочи, – такие же ненадежные свидетели, как и те, которые ничего не помнят. Золотая середина – всегда самое лучшее. Вы все очень хорошо запомнили, с учетом обстоятельств.
Еще раз большое спасибо.
Я вернул ему оба доллара и добавил к ним еще пять, чтобы тем не было скучно. Он поблагодарил, допил свой стакан и тихо вышел. Я тоже допил, еще раз помылся и решил, что лучше поехать домой, чем спать в этой дыре.
Одевшись, я взял чемодан и пошел вниз по лестнице.
В холле была только рыжая крыса. Я дошел со своим чемоданом до стойки, он и пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь. Лысый портье выглянул из двери и, не глядя на меня, потребовал два доллара.
– Что? Два доллара за одну ночь в этой дыре? – спросил я. – Когда я могу бесплатно переночевать в любом проветриваемом мусорном бачке?
Портье зевнул, с некоторым запозданием улыбнулся и сказал дружелюбно:
– О, с трех часов здесь делается довольно прохладно. С трех до восьми или даже до девяти очень приятно.
Я вытер пот с шеи и побрел к своей машине. Даже сидения были горячими, и это в полночь-то!
Глава 14
Мне снилось, что я лежу глубоко на дне озера и держу в руках женский труп. Длинные белокурые волосы время от времени касались моего лица. Вокруг плавала огромная пучеглазая рыба и улыбалась мне, как старый сообщник. Когда я был уже на пределе дыхания, тело в моих руках внезапно ожило и вырвалось.
А потом я боролся с рыбой, а женщина уплывала все дальше и дальше, завернувшись в свои длинные волосы.
Я проснулся. Во рту у меня был зажат угол подушки, руками я держался за спинку кровати и что было сил тянул ее к себе. Все мышцы болели. Я встал, закурил сигарету и походил по комнате, испытывая наслаждение от прикосновения босых ступней к ворсу ковра. Докурив, я снова улегся в кровать.
Когда я проснулся вторично, было девять часов. В лицо мне светило солнце, в комнате было жарко. Я принял душ, побрился и кое-как оделся. Потом поджарил себе тосты, сварил яйца и кофе.
Набрав номер центрального полицейского управления, я попросил соединить меня с Де Сото.
Голос ответил:
– С кем?
Я повторил фамилию.
– Какое у него звание? В каком отделе он работает?
– Лейтенант полиции. Возможно, в следственном отделе.
– Подождите у телефона.
Я подождал. Голос появился снова и спросил:
– Что за шутки? В полиции Лос-Анджелеса нет никакого Де Сото. Кто это, вообще, говорит?
Я повесил трубку, допил кофе и набрал номер конторы Дерриса Кингсли.
Элегантно-холодная мисс Фромсет сообщила, что шеф только что пришел, и соединила меня с ним без дальнейших комментариев.
– Ну, – сказал он голосом громким и энергичным, как и полагается в начале нового дня, – что вы нашли в отеле?
– Она действительно там была. И встретилась там с Лэвери. Служащий, от которого исходят эти сведения, сам, без моих вопросов, рассказал про Лэвери.
Тот пообедал с нею, и они вместе поехали в такси на вокзал.
– Бог свидетель, мне с самого начала не следовало ему верить, – сказал Кингсли медленно. – И все-таки у меня было впечатление, что он искренне удивился, когда я показал ему телеграмму из Эль-Пассо. Значит, впечатления бывают обманчивы. Что еще?
– В Сан-Бернардино ничего больше.
– Почему вы вчера спрашивали меня насчет какого-то имени... Милдред, кажется, или что-то в этом роде?
Я вкратце рассказал ему о происшедшем. Упомянул и о машине Мюриэль Чесс, о чемоданах и о том, где это все было найдено.
– Все это выглядит скверно для Билла, – сказал он. – Я знаю озеро Бобра, но мне и в голову бы не пришло воспользоваться этим сараем. Я даже и не подозревал, что там вообще есть какой-то сарай. Это выглядит не только скверно, это похоже на заранее обдуманное убийство.
– Я придерживаюсь другого мнения.
– Что же вы собираетесь предпринять дальше?
– Пожалуй, съезжу еще раз к Лэвери. Он согласился, что это наиболее правильный путь, потом добавил:
– Это второе дело, каким бы оно ни было трагичным, в сущности, нас не касается, не так ли?
– Нет. Если только ваша жена в нем не замешана. Его голос звучал резко, когда он сказал:
– Послушайте, Марлоу, я готов понять, что для профессионального детектива – дело инстинкта связывать все, что происходит, в один узел, но в данном случае дайте отдохнуть своему инстинкту. Жизнь вовсе не такова, абсолютно не такова, по крайней мере, та жизнь, которая мне знакома.
Предоставьте дела семьи Чесс полиции и обратите свою проницательность на дела семьи Кингсли.
– Будет сделано, – сказал я.
– Разумеется, я не собираюсь вас учить, – сказал он.
Я от души рассмеялся, попрощался и повесил трубку. Потом оделся, спустился в гараж и поехал опять в Бэй-Сити.
А потом я боролся с рыбой, а женщина уплывала все дальше и дальше, завернувшись в свои длинные волосы.
Я проснулся. Во рту у меня был зажат угол подушки, руками я держался за спинку кровати и что было сил тянул ее к себе. Все мышцы болели. Я встал, закурил сигарету и походил по комнате, испытывая наслаждение от прикосновения босых ступней к ворсу ковра. Докурив, я снова улегся в кровать.
Когда я проснулся вторично, было девять часов. В лицо мне светило солнце, в комнате было жарко. Я принял душ, побрился и кое-как оделся. Потом поджарил себе тосты, сварил яйца и кофе.
Набрав номер центрального полицейского управления, я попросил соединить меня с Де Сото.
Голос ответил:
– С кем?
Я повторил фамилию.
– Какое у него звание? В каком отделе он работает?
– Лейтенант полиции. Возможно, в следственном отделе.
– Подождите у телефона.
Я подождал. Голос появился снова и спросил:
– Что за шутки? В полиции Лос-Анджелеса нет никакого Де Сото. Кто это, вообще, говорит?
Я повесил трубку, допил кофе и набрал номер конторы Дерриса Кингсли.
Элегантно-холодная мисс Фромсет сообщила, что шеф только что пришел, и соединила меня с ним без дальнейших комментариев.
– Ну, – сказал он голосом громким и энергичным, как и полагается в начале нового дня, – что вы нашли в отеле?
– Она действительно там была. И встретилась там с Лэвери. Служащий, от которого исходят эти сведения, сам, без моих вопросов, рассказал про Лэвери.
Тот пообедал с нею, и они вместе поехали в такси на вокзал.
– Бог свидетель, мне с самого начала не следовало ему верить, – сказал Кингсли медленно. – И все-таки у меня было впечатление, что он искренне удивился, когда я показал ему телеграмму из Эль-Пассо. Значит, впечатления бывают обманчивы. Что еще?
– В Сан-Бернардино ничего больше.
– Почему вы вчера спрашивали меня насчет какого-то имени... Милдред, кажется, или что-то в этом роде?
Я вкратце рассказал ему о происшедшем. Упомянул и о машине Мюриэль Чесс, о чемоданах и о том, где это все было найдено.
– Все это выглядит скверно для Билла, – сказал он. – Я знаю озеро Бобра, но мне и в голову бы не пришло воспользоваться этим сараем. Я даже и не подозревал, что там вообще есть какой-то сарай. Это выглядит не только скверно, это похоже на заранее обдуманное убийство.
– Я придерживаюсь другого мнения.
– Что же вы собираетесь предпринять дальше?
– Пожалуй, съезжу еще раз к Лэвери. Он согласился, что это наиболее правильный путь, потом добавил:
– Это второе дело, каким бы оно ни было трагичным, в сущности, нас не касается, не так ли?
– Нет. Если только ваша жена в нем не замешана. Его голос звучал резко, когда он сказал:
– Послушайте, Марлоу, я готов понять, что для профессионального детектива – дело инстинкта связывать все, что происходит, в один узел, но в данном случае дайте отдохнуть своему инстинкту. Жизнь вовсе не такова, абсолютно не такова, по крайней мере, та жизнь, которая мне знакома.
Предоставьте дела семьи Чесс полиции и обратите свою проницательность на дела семьи Кингсли.
– Будет сделано, – сказал я.
– Разумеется, я не собираюсь вас учить, – сказал он.
Я от души рассмеялся, попрощался и повесил трубку. Потом оделся, спустился в гараж и поехал опять в Бэй-Сити.
Глава 15
Я проехал Элтер-стрит до конца, до решетки, огораживающей чей-то сад.
Некоторое время я сидел в машине, думал и любовался серо-голубыми склонами гор, спускавшимися к океану. Я пытался прийти к решению, как мне обращаться с Лэвери, что здесь вернее: замшевые перчатки или кулак? Я решил, что для начала ласковый тон повредить не может. Если он ничего не даст, а в этом я был почти уверен, тогда пусть природа берет свое, начнем хвататься за ножки стульев.
Улица была пуста. Лишь за следующим углом играла ватага ребятишек. Они бросали бумеранг вниз по склону, а потом гнались за ним, отпихивая друг друга и громко крича. Еще дальше стоял дом с черепичной крышей, окруженной деревьями. Во дворе на веревке сушилось белье, два голубя гуляли по карнизу и кивали головами. Бело-голубой автобус с трудом взбирался вдоль улицы.
Воздух был прозрачнее, чем вчера и утро дышало миролюбием. Я оставил машину и пошел пешком по Элтер-стрит до дома – 623.
На фасадных окнах были опущены жалюзи, дом выглядел заспанным. Я нажал кнопку звонка. Потом увидел, что дверь не заперта. Она слегка обвисла на петлях, как большинство дверей, и, как видно, закрывалась с трудом. Однако вчера она была закрыта.
Я слегка толкнул дверь ногой. Она открылась с тихим скрипом. В помещении было темно, лишь одно окно пропускало немного света. На мой звонок никто не вышел. А второй раз я звонить не стал. Я шире распахнул дверь и вошел.
Воздух был теплым и немного душным, как бывает по вечерам в непроветриваемых помещениях. Бутылка виски на круглом столике была почти пуста. Рядом стояла полная бутылка и ждала своей очереди.
В медном сосуде для льда было немного воды. Кроме того на столе стояли две использованные рюмки и сифон с содовой водой.
Я привел дверь в первоначальное положение и прислушался. Если Лэвери нет дома, то можно было бы использовать случай и осмотреться. Против него не имелось особенных улик, но, вероятно, было все же нечто, мешавшее ему обратиться в полицию.
Электрические часы на каминной доске тикали легко и сухо, издали послышался звук автомобильного сигнала, высоко над каньоном было слышно гудение самолета, а между всем этим – тихое гудение холодильника в кухне.
Я пошел дальше по комнате, не переставая прислушиваться к разным звукам, которые возникают в доме, даже если в нем нет обитателей. Дошел до перил винтовой лестницы, ведущей в нижний этаж.
На перилах за поворотом лестницы показалась рука в перчатке. Она не двигалась.
Потом она шевельнулась. Сначала я увидел шляпку, потом голову. По лестнице тихо поднималась женщина. Она поднялась почти доверху, но, казалось, еще не видела меня. Это была худощавая женщина неопределенного возраста. Ее волосы были в беспорядке, губы намазаны вкривь и вкось. На щеках было слишком много румян, под глазами – слишком много теней. На ней был синий твидовый костюм, абсолютно не подходивший к красной шляпке, немыслимо косо сидевшей на голове.
Она шла мне навстречу, ничуть не меняя выражения лица. Медленно вошла в комнату, держа правую руку немного на отлете. На левой руке была коричневая перчатка, которую я увидел на перилах лестницы. Перчатка от правой руки была обернута вокруг круглой рукоятки маленького револьвера.
Внезапно она остановилась и вздрогнула, увидев меня.
Из ее губ вырвался тихий испуганный возглас. Потом она захихикала, это было высокое нервное хихиканье. Она направила на меня револьвер и стала медленно приближаться.
Я, как завороженный, смотрел на револьвер и напрягал все силы, чтобы не закричать.
Женщина подошла ко мне вплотную. Револьвер был направлен мне в живот.
Она произнесла доверительным тоном:
– Мне ничего не нужно кроме квартирной платы. Дом вроде бы в порядке, ничего не разбито. Он всегда был хорошим, аккуратным жильцом. Я только хотела, чтобы он так часто не опаздывал с квартирной платой.
Вымученный и несчастный мужской голос – неужели мой собственный? – спросил вежливо:
– И давно он уже не платит?
– Три месяца. Двести сорок долларов. Восемьдесят долларов – это очень скромная цена за такой хорошенький домик, а я каждый раз получаю свою деньги с таким трудом! Но все-таки он всегда платит. Обещал мне заплатить сегодня.
По телефону. Я хочу сказать, он обещал мне сегодня утром дать чек.
– Конечно, – сказал я. – По телефону. Сегодня утром.
Я попытался незаметно сдвинуться в сторону. Нужно только постараться подойти к ней поближе и выбить из руки револьвер. Правда, мне еще никогда не удавался этот трюк, но на этот раз не оставалось никакой другой возможности.
А сейчас для этого был самый подходящий момент.
Мне удалось продвинуться дюймов на шесть, но для быстрого удара этого было недостаточно. Я спросил:
– Значит, вы хозяйка этого дома? – При этом я избегал смотреть на револьвер. У меня была слабая надежда, что она сама не понимает, куда целится.
– Конечно! Я миссис Фальбрук. А кто же я по-вашему?
– Я так и предполагал, что хозяйка дома, – сказал я. – После того, как вы рассказали про квартирную плату и про чек. Но я не знал вашей фамилии.
Еще восемь дюймов. Чистая работа. Жалко будет, если она окажется напрасной.
– А кто вы такой, позвольте спросить?
– Я насчет взносов за машину, – сказал я. – Тоже просрочены. Дверь была незаперта, вот я и вошел. Сам не знаю, почему.
Я постарался изобразить такое выражение, какое должно быть у кассира автофирмы, собирающего взносы. Немного брюзгливое, но готовое в любой момент смениться любезной улыбкой.
Некоторое время я сидел в машине, думал и любовался серо-голубыми склонами гор, спускавшимися к океану. Я пытался прийти к решению, как мне обращаться с Лэвери, что здесь вернее: замшевые перчатки или кулак? Я решил, что для начала ласковый тон повредить не может. Если он ничего не даст, а в этом я был почти уверен, тогда пусть природа берет свое, начнем хвататься за ножки стульев.
Улица была пуста. Лишь за следующим углом играла ватага ребятишек. Они бросали бумеранг вниз по склону, а потом гнались за ним, отпихивая друг друга и громко крича. Еще дальше стоял дом с черепичной крышей, окруженной деревьями. Во дворе на веревке сушилось белье, два голубя гуляли по карнизу и кивали головами. Бело-голубой автобус с трудом взбирался вдоль улицы.
Воздух был прозрачнее, чем вчера и утро дышало миролюбием. Я оставил машину и пошел пешком по Элтер-стрит до дома – 623.
На фасадных окнах были опущены жалюзи, дом выглядел заспанным. Я нажал кнопку звонка. Потом увидел, что дверь не заперта. Она слегка обвисла на петлях, как большинство дверей, и, как видно, закрывалась с трудом. Однако вчера она была закрыта.
Я слегка толкнул дверь ногой. Она открылась с тихим скрипом. В помещении было темно, лишь одно окно пропускало немного света. На мой звонок никто не вышел. А второй раз я звонить не стал. Я шире распахнул дверь и вошел.
Воздух был теплым и немного душным, как бывает по вечерам в непроветриваемых помещениях. Бутылка виски на круглом столике была почти пуста. Рядом стояла полная бутылка и ждала своей очереди.
В медном сосуде для льда было немного воды. Кроме того на столе стояли две использованные рюмки и сифон с содовой водой.
Я привел дверь в первоначальное положение и прислушался. Если Лэвери нет дома, то можно было бы использовать случай и осмотреться. Против него не имелось особенных улик, но, вероятно, было все же нечто, мешавшее ему обратиться в полицию.
Электрические часы на каминной доске тикали легко и сухо, издали послышался звук автомобильного сигнала, высоко над каньоном было слышно гудение самолета, а между всем этим – тихое гудение холодильника в кухне.
Я пошел дальше по комнате, не переставая прислушиваться к разным звукам, которые возникают в доме, даже если в нем нет обитателей. Дошел до перил винтовой лестницы, ведущей в нижний этаж.
На перилах за поворотом лестницы показалась рука в перчатке. Она не двигалась.
Потом она шевельнулась. Сначала я увидел шляпку, потом голову. По лестнице тихо поднималась женщина. Она поднялась почти доверху, но, казалось, еще не видела меня. Это была худощавая женщина неопределенного возраста. Ее волосы были в беспорядке, губы намазаны вкривь и вкось. На щеках было слишком много румян, под глазами – слишком много теней. На ней был синий твидовый костюм, абсолютно не подходивший к красной шляпке, немыслимо косо сидевшей на голове.
Она шла мне навстречу, ничуть не меняя выражения лица. Медленно вошла в комнату, держа правую руку немного на отлете. На левой руке была коричневая перчатка, которую я увидел на перилах лестницы. Перчатка от правой руки была обернута вокруг круглой рукоятки маленького револьвера.
Внезапно она остановилась и вздрогнула, увидев меня.
Из ее губ вырвался тихий испуганный возглас. Потом она захихикала, это было высокое нервное хихиканье. Она направила на меня револьвер и стала медленно приближаться.
Я, как завороженный, смотрел на револьвер и напрягал все силы, чтобы не закричать.
Женщина подошла ко мне вплотную. Револьвер был направлен мне в живот.
Она произнесла доверительным тоном:
– Мне ничего не нужно кроме квартирной платы. Дом вроде бы в порядке, ничего не разбито. Он всегда был хорошим, аккуратным жильцом. Я только хотела, чтобы он так часто не опаздывал с квартирной платой.
Вымученный и несчастный мужской голос – неужели мой собственный? – спросил вежливо:
– И давно он уже не платит?
– Три месяца. Двести сорок долларов. Восемьдесят долларов – это очень скромная цена за такой хорошенький домик, а я каждый раз получаю свою деньги с таким трудом! Но все-таки он всегда платит. Обещал мне заплатить сегодня.
По телефону. Я хочу сказать, он обещал мне сегодня утром дать чек.
– Конечно, – сказал я. – По телефону. Сегодня утром.
Я попытался незаметно сдвинуться в сторону. Нужно только постараться подойти к ней поближе и выбить из руки револьвер. Правда, мне еще никогда не удавался этот трюк, но на этот раз не оставалось никакой другой возможности.
А сейчас для этого был самый подходящий момент.
Мне удалось продвинуться дюймов на шесть, но для быстрого удара этого было недостаточно. Я спросил:
– Значит, вы хозяйка этого дома? – При этом я избегал смотреть на револьвер. У меня была слабая надежда, что она сама не понимает, куда целится.
– Конечно! Я миссис Фальбрук. А кто же я по-вашему?
– Я так и предполагал, что хозяйка дома, – сказал я. – После того, как вы рассказали про квартирную плату и про чек. Но я не знал вашей фамилии.
Еще восемь дюймов. Чистая работа. Жалко будет, если она окажется напрасной.
– А кто вы такой, позвольте спросить?
– Я насчет взносов за машину, – сказал я. – Тоже просрочены. Дверь была незаперта, вот я и вошел. Сам не знаю, почему.
Я постарался изобразить такое выражение, какое должно быть у кассира автофирмы, собирающего взносы. Немного брюзгливое, но готовое в любой момент смениться любезной улыбкой.