Чапек Карел. Первая спасательная

   - Ладно! - ворчит Пепек, и его зад каким-то удивительным образом выражает крайнее нетерпение.- Когда кончишь вздор молоть, скажи. Сыпь назад, эх ты...
   Станда молча пятится в узком ходке.
   - Пепек, - спрашивает он спустя некоторое время, - а свет у них есть?
   - Лампы-то есть, да, понятное дело, и они когданибудь догорят.
   Станда вздрогнул.
   - Ужас! В этакой темнотище!.. Пепек, как, должно быть, страшно ждать в такой темноте!
   - Гм, - отвечает Пепек.-Послушай, отползай-ка подальше, здесь, кажись, обвал будет.
   Но Станда, очевидно, не слышит.
   - Пепек, Пепек, мы не имеем права оставить их там!
   X!
   Когда Станда и Пепек вылезли в штрек, с инженером Хансеном и Андресом стоял какой-то коренастый человек и размахивал руками. Мартинек уже надевал рубашку, Адам, бережно отложив кайло, подтягивал штаны... Коренастый человек обернулся-это был сменный мастер Пастыржик.
   - Бог в помощь, ребята, - сказал он, - мы пришли вас сменить. Ну, как там дела?
   Станда расстроился вконец. Значит, другая команда вырвет у нас кусок изо рта, когда мы сделали самую тяжелую работу; теперь они спасут тех троих - так всякий дурак сумеет! Но я бы им сказал!
   Я бы так и сказал: можете убираться к чертям собачьим, мы пришли сюда первые и доведем работу до конца; первая спасательная сама выведет своих засыпанных. Мы выдержим здесь хоть до утра.
   Станда оглядывается на остальных; но Адам равнодушно всовывает длинные руки в рукава, Пепек вытирает потную грудь подолом рубахи, а Мартинек тщетно пытается застегнуть пуговку под подбородком; его молодое круглое лицо - ясное, сонное.
   Внезапно появляется высохший человек с уныло обвисшими белокурыми усами; он щелкает каблуками перед Хансеном и сменным мастером, в левой руке у него лампа, правая вытянута по швам.
   - Бог в помощь, - хрипло докладывает он. - Рапортует участковый десятник Казимоур с командой. Фалтыс Ян - забойщик, Григар Кирилл забойщик, Вагенбауэр Ян - крепильщик, Кралик Франтишек- подручный забойщика, Кадлец Иозеф - помощник крепильщика, Пивода Карел - откатчик.
   Шесть человек кое-как выстраиваются, Хансен быстро окидывает всех взглядом, кивает головой и подносит руку к кожаному козырьку.
   - Gut. Gut.
   Вид у него очень утомленный, под глазами - черные круги...
   - Ну, что там? - тихонько спрашивает Григар у Адама.
   Адам, мигая, глянул исподлобья, ему хочется что-то сказать, да слова с языка не идут; он только хрипло откашлялся и махнул рукой.
   - Дело дрянь, - угрюмо говорит Пепек, - Сплошь газовые карманы. Сказать тебе по совести - в такую паршивую дыру лазить мне еще не приходилось. Осторожнее на пятидесятом метре, ребята.
   - Суханека-то засыпало, - как-то хвастливо вырвалось у Станды.
   - Да? - безучастно отозвался Григар и начал снимать с себя пиджак.
   А Мартинек между тем что-то показывает в крепи другому крепильщику; оба чешут затылки и то и дело двигают на голове плоские шапки - разговор, по-видимому, чрезвычайно интересный.
   - Ну, пошли, что ли, - гаркнул Пепек и направился в темный штрек, вяло помахивая лампой.
   Дед Суханек, не пикнув, засеменил следом.
   - Я тоже иду, - воскликнул Мартинек и снова обернулся ко второму крепильщику: - Гляди, вот эту пару еще следовало бы подбить...
   Матула, громко пыхтя, покорно ковыляет по штреку; Адам неторопливо бредет вразвалку, нагибаясь под надломившимися окладами; позади еле волочит ноги Хансен, и, отставая от него на шаг, выступает, как всегда подтянутый, "пес" Андрее. Станда вдруг чувствует ужасную усталость, он то и дело клюет носом; неужели мы там пробыли всего три часа? Хорошо еще, что ноги идут сами, а в голове осталось настолько соображения, чтобы, не глядя, нагибаться под провисшими перекладинами. Семь дрожащих светлячков движутся разорванной цепочкой по бесконечному черному коридору. Господи, и это наша бравая команда! У одного бессильно отвис подбородок, другой еле плетется в пору маменьке вести всех за ручку, - осторожнее, мол, не упади! Если уж Пепек приумолк... Закрыть на минутку глаза - и ты их больше не разлепишь, вот до чего дошли! Никто не поверит, как могут доконать человека три часа такой работы... Станда идет, перешагивая через рельсы и огибая стоящие вагонетки, но даже не замечает этого; от усталости ему грустно до слез. Его догнал Мартинек и молча идет рядом; глаза у него закрыты, точно он спит.
   - Однако и досталось нам, - произнес он наконец и положил широкую ручищу Станде на плечо.
   Станда выпрямился и несколько прибавил шагу. Как когда-то в детстве... они шли откуда-то с престольного праздника; маленький Станда уже еле перебирает ножонками, отстает; папочка... папочка берет его за ручку ну-ка, подбодрись... Отец чуточку прихрамывает, а Станда с гордостью цепко держится за его палец. Видишь, как славно зашагали, пошло дело на лад...
   Станда удивился и широко раскрыл глаза. Что, мы уже у клети? Здесь ждет какой-то человек и спрашивает, как там дела.
   - Лучше нельзя, брат, - бурчит Пепек и вваливается в клеть.
   Сколько народу сюда набилось - Стапда никак но может пересчитать; голова сама опускается на грудь, положить бы ее на плечо соседу, да и уснуть стоя.
   Мартинек уже спит, Адам сонно моргает; у бедного Хансена от усталости водянистые глаза того и гляди совсем растают; а клеть лети г вверх по черной шахте, в черной ночи; может быть, она так и будет без конца подниматься все выше, все выше с этими семью утомленными людьми; никто и словечка не проронит, и клеть с людьми будет вечно лететь куда-то ввысь...
   Они уже раздеваются, молча, неуклюже.
   - Чтоб вас, - негромко ворчит Пепек, разглядывая свои порванные носки; Адам уставился в пол, забыв разуться; Мартинек поглаживает затылок и широко зевает... И тут приходит старый Томшик, по имени Винца, уборщик в душевой, и чем-то звякает.
   - Что у тебя там, Винцек? - осведомляется Пепек, оторвавшись от своих носков.
   - Это вам посылает сам господин управляющий,- шамкает Винцек. Коньяк. Коньяк...
   - Черт тебя задави! - удивляется Пепек. - Ребята, вот это да... Давай сюда!
   Пепек разглядывает этикетку и пытливо обнюхивает пробку.
   - Ну, братцы, скажу я вам... Старик - молодчина! Понимает, что к чему... Налей-ка ты, Винца, сам - у меня нынче руки как крюки.
   Пепек уже поднял к свету стаканчик из толстого стекла с коньяком и задумался.
   - Ну-ка, Винцек, снеси его Хансу, пусть он первый выпьет.
   - Да господин инженер небось уже в ванне, - почти в ужасе отнекивается старый Томшик.
   - Так неси ему в ванну -и живо, марш! Коли наш Старик может показать себя кавалером, то и мы не хуже, да. И скажи, что это ему посылает первая спасательная.
   Томшик ушел, но спина его выражала глубокое неодобрение.
   - А как вы думаете, - отозвался крепильщик Мартинек, - не следует ли послать и Андресу стаканчик? Как ты на этот счет, Адам?
   Адам повел плечом.
   - Раз он был с нами...
   - Суханек!
   - Ну, как запальщику, - пролепетал дед.-Думаю, и его можно почтить, верно ведь?
   - А плевать нам, что он запальщик, - заявил Пепек. - Мы тут все добровольцы! Запальщик он или кто, нам какое дело!
   - Я бы послал, - рассудительно сказал крепильщик. - Пес-то он пес, да в крепи толк знает. И от страху в штаны не наложил.
   - Ладно, - буркнул Пепек. - Но ведь я о чем толкую: а вдруг он откажется? А наша команда этого ие потерпит, вот что.
   - Не откажется, - спокойно заметил Мартинек.-С чего бы ему отказываться?
   - Чтобы покуражиться над нами. Не знаю, дело это не простое, нахмурился Пепек. - Ты как думаешь, Матула?
   Матула захрюкал в знак протеста.
   - Как ты, Станда? - сказал Мартинек, и Станда обрадовался. Ага, его тоже спросили!
   - Я думаю, - начал он, помедлив, чтобы высказать справедливое и вместе с тем беспристрастное мнение. - Андрее вызвался добровольно, как и мы...
   - Десятник должен идти, чудило, - просветил его Пепек. - Какой же он был бы десятник, если бы не вызвался! Для него это обязанность, понял? Тебе, к примеру, вовсе не след было идти, потому как ты всего-навсего откатчик и желторотый птенец, да и платят тебе меньше... И соваться вперед всех тоже нечего было, - добавил недовольно Пепек. - Ты, брат, пока еще вовсе не шахтер, не мастерплотник!
   - Да Станда этого и не воображал, - миролюбиво вставил Мартинек. - Ты небось тоже делал невпопад, пока был парнишкой вроде него.
   - Еще и не такие глупости откалывал, - проворчал Пепек, - но чтоб перед старыми углекопами задаваться- такого не было. Они бы мне, черт, таких затрещин надавали!
   Станда сидел как ошпаренный. На языке у него вертелись десятки ответов, например, что, как человек образованный, он знает свой долг лучше всякого другого, или что дело шло о спасении человеческих жизней, он и не думал себя показать; но Станда промолчал, потому что от унижения у него словно ком застрял в горле.
   - Попробуй только дай затрещину, - глухо пригрозил он Пепеку и низко наклонился над ботинком, чтобы никто не увидел слез, выступивших у него на глазах.
   Крепильщик посмотрел на Пепека и кивнул головой в сторону Станды.
   - Осел, - дружелюбно сказал Пепек. - Значит, Станда тоже за то, чтобы мы послали стаканчик запальщику. Как хотите, ребята; а я лично с этим Андресом уже посчитался.
   - Господин инженер очень благодарит, - еще с порога весело проговорил старый Томшик.
   - И выпил?
   - Выпил. Залпом.
   - А что сказал?
   - Ничего. Сказал что-то вроде "скол"[ ваше здоровье (шведск.). ] и причмокнул.
   - А он был в ванне?
   - В ванне. Как раз намыливался.
   - И ему понравилось?
   - Понравилось. Dank fylmas[большое спасибо (искаж. нем.). ] сказал.
   - А ты объяснил ему, что из этого стаканчика еще никто не пил? забеспокоился Пепек.
   - Нет, не объяснил.
   - Эх ты, - расстроился Пепек. - Может, ему было противно после нас! Тоже ты... Ты должен был сказать, что стакан чистый!
   - Теперь налей, Винцек, еще один, - сказал крепильщик, - и отнеси Андресу. Передай ему, что посылает первая спасательная и желает здоровья.
   Команда раздевается, но медленно, больше для виду; на самом же деле все ждут, взволнованные, как мальчишки. Тишина, только вода каплет из крана, да Матула сопит и с хрустом чешет себе грудь.
   - Ох, до чего же мне знать интересно, - вздыхает Пепек. - Он все-таки должен понимать, что тут его все терпеть не могут.
   - Отчего же ему не выпить? - замечает крепильщик после долгих размышлений.- Коньяк это коньяк.
   - Да ведь он "пес"!
   - Есть такой грех! Зато за всем углядит.
   - Правильно.
   - И задается, - сплюнул Пепек. - Глаза бы мои па него не глядели, ребята!
   Адам уже разделся и потихоньку идет под душ, чтобы начать свое бесконечное мытье. Мартинек, голый по пояс, положил руки на колени, закрыв сонные глаза. Деду Суханеку, видимо, холодно - он сидит скрестив руки на груди, как стыдливая девушка...
   - Выпил, выпил! - спешит сообщить еще в дверях старый Томшик, приняв важный вид.
   - А что сказал?
   - Что очень благодарен и что, мол, пьет за здоровье первой спасательной.
   - И не обозлился?
   - Нет. Спросил, вправду ли, мол, это ему посылает команда? Верно ли?
   - А ты что?
   - А я сказал: ну да, господин запальщик, команда, и желают, мол, вам здоровья. Эту бутылочку послал сам господин управляющий.
   - А он что?
   - Заморгал этак и спрашивает, правда ли, Томшик?
   - И что он сделал?
   - Ну что ему делать! Вроде как усмехнулся - ладно, мол.,.
   - И выпил?
   - Выпил. Только рука у него тряслась, так что он штаны облил. А потом и говорит: "Скажите иди Томшик, что я благодарю всю команду". Да, и еще добавил: "Винцек, ребята-то как черти работали".
   Господин Хансен будто бы сказал ему: вот это шахтеры, любо-дорого поглядеть!
   Все столпились вокруг Томшика, упиваясь этими новостями; лишь каменщик Матула сидит и почесывается, уставя налитые кровью глаза в пол; Адам, намыливаясь в десятый раз, серьезно слушает.
   - А какой он был при этом, Винца?
   Старый Томшик не умеет объяснить.
   - Ну какой... Вроде не ожидал, что ли, И спросил: вы не знаете, Томшик, кто это придумал? Не знаю, мол, господин запальщик, должно быть все сразу.
   - Правильно сказал, Винца!
   Команда необыкновенно оживилась, языки развязались.
   - Ну вот, видишь!
   - Нет, Андрее-то каков! Ручным скоро станет!
   - Ребята, теперь мы!
   Пепек перекинул через руку свою рубашку вместо салфетки и протянул стаканчик из толстого стекла деду Суханеку.
   - Держи, дед, как самый старший. И радуйся, что ты еще на этом свете.
   До сих пор об этом никто не упоминал.
   У старика, когда он принимает стакан, дрожит рука.
   - Обушок, вот что обидно, - лепечет он, пробуя коньяк. - Ну, ваше здоровье! - Он опрокинул стаканчик и поперхнулся. - Матерь божья, вот это да!
   Пепек подносит стаканчик Адаму.
   - Теперь ты.
   Адам долго нюхает коньяк и протягивает обратно полный стаканчик.
   - Ваше здоровье, - говорит он и вытирает губы.
   Станда не поверил глазам: Адам улыбнулся!
   Правда, это была лишь тень улыбки, но все-же... как будто это вовсе и не Адам.
   Теперь стаканчик взял крепильщик, поглядел на него против света и вылил содержимое себе в глотку.
   - Хорош,-довольно сказал он и тихо просиял.
   - Матула!
   - Не хочу, - проворчал каменщик.
   - Да брось, Франта, не ломайся...
   - После Андреса... я... не стану пить!
   - Ну, не порти компанию, дружище!
   Матула берет стаканчик опухшими пальцами.
   - Я его убью, - громко говорит он, - все равно убью...
   - В другой раз с ним посчитаешься, а пока, черт возьми, уймись!
   Каменщик Матула подчинился и выпил коньяк.
   - Дай еще, - прохрипел он н вытер ладонью синеватые губы.
   - Теперь я.- И Пепек, широко расставив ноги, опрокинул коньяк в рот и с наслаждением заржал. --Теперь ты, Станда!
   Станда никогда еще не пил коньяка; сначала он попробовал его на язык, затем выпил одним духом, по примеру прочих, заморгал н закашлялся; сразу опьянев, он почувствовал безмерное блаженство, на глазах у него выступили слезы, вся душевая завертелась, и он не знал, как выразить свой восторг. Удивляясь, что пол уходит у него из-под ног, он повернулся к Мартинеку.
   - Мартинек, я тебя люблю, - с жаром сообщил Станда.
   Молодой гигант весело улыбнулся.
   - Ну вот и ладно.
   - А на Пепека я вовсе не сержусь, - торопливо уверял Станда. - Вот нисколечко, Пепек... Пепек поклялся, что поможет им. Пепек - славный малый, и я его от всей души люблю. А Хансен... братцы, ну прямо как бог! Правда ведь, он как бог?
   - Еще бы, - серьезно согласился крепильщик.Ханс - во!
   - Понимаешь, Хансена... я считаю героем. Первый спустился н ушел последним... Крепильщик, я готов снова туда спуститься. Я слышал, как они тюкали... Мартинек... ведь верно, мы им поможем?
   - Понятное дело, - отвечал крепильщик.-А зовут меня Енда... Иди-ка ты мыться!
   Станда с наслаждением плещется под душем, коекак, торопливо проводя руками по своему худощавому телу. Мартинека он больше не стыдится. Нет, нет, перед Мартинеком ему не стыдно.
   - Как бы вместо нас другие их не спасли, - выбивает он дробь зубами.Вот здорово будет, когда их на-гора подымут... Как ты думаешь, Андрее смелый?
   Мартинек отдувается под струей воды, трет себе спину.
   - Что ты сказал?
   - Андрее - смелый парень?
   Крепильщик задумался, красивый и сильный, как статуя на фонтане.
   - Да, - ответил он наконец. - Дело свое знает. И распоряжаться кто-то должен же, - закончил он несколько уклончиво.
   - А что он всюду нос сует... думаешь, это смелость?
   - Ради порядка,- рассудительно объясняет Мартинек. - Он должен все измерить, записать и доложить, понимаешь? Он ужасно любит докладывать. Ради этого он в огонь кинется...
   - Он ко мне все время придирался, - пожаловался Станда. - Складывай, мол, камни точно в штабель, и уголь отдельно... На что это ему, скажи, пожалуйста...
   - Для порядка. Он потом все обмерит и запишет в книжечку: откатчик такой-то, столько-то кубометров породы и столько-то угля.
   - Он и об этом должен докладывать?
   - Может, и не должен, да Андрее это любит. Понимаешь, я поработать как следует люблю, а он- обмерить, как положено. По мне, и мерить-то не надо: руки у меня сами чувствуют, что вдоволь поработали- и ладно. Молодой великан вытирает полотенцем широкую грудь и удовлетворенно, глубоко издыхает. - Но Андресу всегда кажется, будто мало сделано, а все оттого, что он только свой метр и знает, - и потому злится, почему не больше сделали. Да, работать и мерить - вещи разные. И вдобавок хочется ему когда-нибудь стать десятником участка, а то и штейгером... Ради этого, дружок, он и в пекло полезет. - Крепильщик засмеялся. - А в том штреке, Станда, понимаешь, неважно сегодня было!
   - Ты думаешь, что там... что там было так уж опасно?
   - Ну, как же, - спокойно ответил крепильщик.Ты еще увидишь. Ханс, Андрее, Адам - все чего-то ждут, по лицу видно.
   - Чего же они ждут?
   - Не знаю, - ответил Мартинек, вытирая румяное лицо. - Я крепильщик. Что ж, крепь там будет падежная; этот Вагенбауэр-человек умелый... Да ладно, пока мы оттуда выбрались, и то слава богу скажи.
   У Станды немного кружится голова - вероятно, после душа.
   - Енда, - говорит он в каком-то экстазе, - я хотел бы совершить что-нибудь такое для тех троих. Что-нибудь... великое, понимаешь? Чтобы самому почувствовать,- да, ты делаешь как раз то, что нужно... ведь дело идет о жизни! У меня это вроде как жажда... Как ты думаешь, что я должен делать?
   Мартинек понимающе кивает.
   - А очень просто: ты должен как следует укладывать камни, ясно?
   XII
   Первая спасательная кучкой плетется к нарядной- сдавать номерки. Уже ночь, десятый час; на "Кристине" все тихо и темно, лишь кое-где разбросаны огоньки да светятся высокие окна машинного отделения; на горизонте поблескивают зарницы, словом - черная ночь. У окна нарядной стоит навытяжку запальщик Андрее и разговаривает с Хансеном.
   Пепек остановился, осененный великолепной идеен.
   - Ребята, пошли в трактир! Ну хоть к Малеку.
   - А зачем?
   - Да раз уж мы теперь одна команда... Не мешало бы отметить.
   - Мало чего тебе захотелось, - сонным голосом говорит крепильщик. Меня дома ужин ждет, да и спать охота.
   - Так после ужина приходи, - великодушно снизошел Пепек. - Матула пойдет, Станда и дедка тоже...
   - Куда это? - не поняв, переспросил Суханек.
   - В трактир собираемся всей командой.
   - А, ну да, ну да, - согласился обрадованный дед. - Всей командой, правильно.
   От окошечка нарядной отошел десятник Андрее.
   - Значит, завтра, - сдержанно сказал он. - Завчра в пять часов дня... надо бы снова заступать.
   - Само собой, - ответил крепильщик Мартииек. - Мы придем. - И он бросил свой номерок в окошечко нарядной. - Договорились!
   - Как там дела? - спросил сторож.
   - А вы загляните туда, - проворчал Пепек, - со смеху лопнете, пожалуй... Ну, пошли, пошли!
   Перед решетчатыми воротами на улице стоят в ожидании несколько женских фигур. Одна кидается навстречу.
   - Пепек! - отрывисто вздыхает она. - Это ты? Слава богу!
   - Ладно, ладно!-огрызается Пепек. - Ступай домой, я приду... Чтоб тебя черти взяли, - добавляет он про себя и злобно дергает головой, точно ему тесен ворот. - Отвяжись!
   Худая женская фигура молча подходит к запальщику Андресу.
   - Ну как? - бросает тот мимоходом. - Ничего? А дети? Пойдем.
   И он зашагал так быстро, что женщина еле поспевает, хотя она на голову выше его.
   Третья - Мария; она стоит неподвижно, прижимая скрещенные руки к груди, и смотрит перед собой непривычно широко раскрьиыми глазами. Адам бредет в замешательстве.
   - Марженка, ты? - вырывается у него. - Зачем ты... не нужно было...
   Мария молчит и все так же странно глядит на Адама.
   - Вот видишь, - смущенно бормочет Адам, отводя глаза. - Ничего страшного не случилось.
   Из ворот, вприпрыжку, как мальчик, выходит Хансен; и навстречу ему быстро шагает четвертая прямая фигура в длинном палы о. Госпожа Хансен, высокая шведка. "Сейчас на шею ему кинется", думает Станда, не зная куда девать глаза. Но госпожа Хансен протягивает Хансену руку и говорит что-то, будто ничего не произошло. Ханс улыбнулся, кивнул головой и взял жену под руку; потом они подравнивают шаг и идут, разговаривая как ни в чем не бывало, точно спешат на теннис или еще куда-нибудь...
   Станда смотрит им вслед, чуть ли не разинув рот. Вот это люди!
   - Ну, Марженка,- чуть слышно, почти просительно произносит Адам.
   Глаза Марии вдруг наполняются слезами, и ей приходится отвернуться; ничего не видя, она уходит с Адамом. У Станды от боли сжимается сердце. Ее бы под руку взять и вести, как Хансен ведет свою шведку; а этот Адам нерешительно тащится на метр от Марии, и по его спине видно - никакими силами не придумает он, что ей сказать. Мария идет, словно слепая, мнет в руке платочек и ждет, конечно чего-то ждет; но Адам не знает, как быть, вбирает голову в плечи п растерянно бормочет что-то нечленораздельное. Станда смотрит им вслед - и сердце у него болит, за всем этим чувствуется такая трудная жизнь...
   - Ну, хочешь, так идем, - пристает Пепек. - Я, парень, жрать хочу как собака.
   Неприкаянный Станда с благодарностью присоединяется к нему, продолжая думать о Марии; eе, должно быть, взволновало несчастье на шахте; если бы она видела, что там делается, если бы слышала, как слышал Станда, стук тех троих...
   - Чертова коза, - ругается Пепек.
   - Кто?
   - Да Анчка. Стоит бабе на шею тебе сесть - и ты готов, прилип к ее юбке, ясно? А я видеть не могу бабьих слез. Не могу, и всё тут. Просто с души воротит, братец. - Пепек злобно дергает головой и плечами.Очень нужно глядеть на них! К примеру, на тех трех дур, что там нюни распустили.
   - Каких дур?
   - Да у ворот, три вдовы, не видал ты их, что ли?
   Кулдова, Рамасова и запальщика Мадра. Толку-то что! Простоят всю ночь и будут высматривать. Хоть бы им кто сказал: идите теперь по домам, бабоньки, не тревожьте вы нас ради бога, а то ведь каждому шахтеру мимо них идти... Понятное дело, Анчке нужно было с ними пореветь. Как раз по ней занятие...
   - Послушай, - нерешительно начал Станда.Ты обратил внимание на... Адамов?
   - Н-да,- ответил Пепек. - И это мне, братец, что-то не по нутру.
   - Почему?
   - Так. Боюсь, останется Адам в том штреке. Ежели у кого в голове не все ладно, его и допускать к такой работе не след.
   - Ты думаешь, он недостаточно осторожен?
   - Не в осторожности дело! Адам всегда начеку. Да лезет он туда... словно на смерть, неужто не видел? Будто сказал себе - теперь все равно. Не будь Адам так... привержен к библии, я сказал бы: э, он непременно хочет там остаться. Но у нас эти гельБеты редко покушаются на свою жизнь.
   Станда удивился.
   - Зачем же Адаму хотеть смерти?
   - Да все из-за Марии,- проворчал Пепек.-От этой истории в голову ему неладное лезет... - Пепек подумал. - И еще мне показалось... не знаю...
   - Что?
   - А нам-то какое дело! Меня только удивило, что Мария пришла его встретить. Не знаю, заметил ли ты, как она на него глядела...
   - У нее будто слезы на глазах стояли.
   - Ну да. Баба, она всегда сразу сырость разводит - по глазам вмиг угадать можно, когда у нее сердце размякнет. На месте Адама подхватил бы я ее под руку... и на полпути она повисла бы у меня на шее. Вот какой у нее был вид, голубчик. Да, сегодня эта самая Мария на ночь не запрется, не будь я Пепек. Ежели бы Адам не был безмозглой вороной, так заметил бы это, верно? А он идет себе, руки на задницу заложил, голову свесил, чисто слепой... Да что там, - вздохнул Пепек, - может, они дома еще поговорят. Я был бы рад, - добавил он великодушно. - Ну что они, скажи на милость, оба от жизни видят?
   Станда молчал, стиснув зубы, словно от внезапной мучительной боли в сердце. Нет, все не так, Пепек ничего не понимает. Мария.. Мария просто удивительно чуткая. Она по-человечески боялась за Адама; потом там ведь стояли жены трех засыпанных...
   Я, мужчина, и то прослезился бы. К тому же там ждали все жены, наверное это обычай такой, когда на шахте что стрясется. Вон и Пепека ждала его Анчка... пусть она и шлюха, как говорит сам Пепек.
   Все приходят и ждут своих мужей, застыв, как изваяние. Станду охватывает волнение. Когда-нибудь и его станет ждать у решетки одна... немного похожая на Марию, немного-на госпожу Хансен; она пристально посмотрит на него глазами, полными слез, а Станда весело кивнет ей, и они пойдут под руку как ни в чем не бывало. "Пойдем домой, Марженка, я проголодался как собака". И они пройдут по саду с террасами, по которым водопадом стекают вьющиеся розы; только теперь это уже не Мария, а госпожа Хансен в широких брюках, она идет впереди Станды длинным легким шагом. А потом, дома... Станда морщит лоб, не в силах представить себе никакого "дома".
   Он видит лишь свою мансарду, чистенькую, новенькую, так что делается даже немножко грустно; и Станда сидит за столиком и ждет. Мария приносит ему на подносе завтрак, и на руках у нее золотые волосики. Она сядет на край постели, потому что второго стула нет, и - расскажи, расскажи, Станда, что там в шахте! "Тех троих мы уже спасли, - скажет Станда просто. Понимаешь, ужас, что там было; дед Суханек чуть совсем там не остался; мне пришлось взять кайло и ползти на животе в штрек, в котором падала кровля..." Мария опустит шитье на колени, побледнеет, на глазах у нее навернутся слезы.
   "Станда, Станда, я не знала, какой ты герой!"
   Станда очнулся, и ему стало стыдно. Пепек насвистывает сквозь зубы и курит, затягиваясь так сильно, что летят искорки.
   - Где же Матула? - удивленно спрашивает Станда.
   - Домой пошел, - отрывисто сказал Пепек.Придет после.
   - Разве он женатый?
   - А как же. Вот этакая бабища у него, - показал Пепек. - Нужно же кому-то его из трактира домой доставлять, а? Ох, и злющая она! И Матулу иной раз бьет и заставляет на колени становиться,ухмыльнулся Фалта.