Чарская Л А
Лесовичка
Лидия Алексеевна Чарская
Лесовичка
В начале XX века произведения Л.Чарской (1875-1937) пользовались необычайной популярностью у молодежи. Ее многочисленные повести и романы воспевали возвышенную любовь, живописали романтику повседневности гимназические и институтские интересы страсти, столкновение характеров. О чем бы ни писала Л.Чарская, она всегда стремилась воспитать в читателе возвышенные чувства и твердые моральные принципы.
Дорогому, единственному моему Юрику
посвящаю эти повесть
...тогда оживал старый лес. Светляки зажигались в
траве, и кузнечики пели на былинках. Луна всходила.
Голубые эльфы кружились в воздухе, нарядные и пестрые,
как мотыльки...
И праздник начинался...
Из чащи непроницаемой выходили старые, хромые
лешие, с козьими ногами, и молодые, стройные, смуглые
лесовички, зеленокудрые, с глазами темными, как ночная
мгла, с косами до пят, с хищной улыбкой, угрюмо и дико
веселящиеся... И русалки из топких озер, подруги тех
зеленокудрых царевен леса, угрюмых и страшных лесных
сибилл, смеясь, выплывали...
И праздник начинался...
Отрывок из неизданной сказки
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В РОЗОВОЙ УСАДЬБЕ
Глава I
Смертельная опасность. - Выстрел.
- Остановите их! Остановите! - пронзительно резко пронесся по лесу громкий, отчаянный вопль.
Но никакие силы не могли бы остановить вихрем мчавшейся тройки. Внезапно разыгравшаяся гроза с громовыми ударами и зигзагами молнии привела в неистовое бешенство коней. Они сломя голову неслись все вперед и вперед, с каждой минутой все ускоряя бег. Кучер едва удерживал вожжи и, до хрипоты надрываясь, кричал на одичавших от страха животных.
Когда огненные иглы молний прорезали черное небо, освещая на короткие мгновения лес, из коляски выглядывало смертельно бледное личико молоденькой девушки, а рядом с ним не менее взволнованное лицо пожилого мужчины.
- Папа! папа! Если Андрон не удержит коней - мы погибнем... Ведь здесь должна быть неподалеку Чертова пасть... Это ужасно! ужасно! - исступленно звенел все тот же срывающийся, испуганный и дрожащий голосок.
- Успокойся, Ната! Успокойся, моя девочка. Бог даст, мы...
Но голос мужчины сорвался, не договорив фразы. Новый, еще более отчаянный удар грома потряс лес с его вершины до основания. В тот же миг лошади рванулись вперед со страшной силой и понеслись без удержу.
- Мы погибли! - вырвалось новым воплем из глубины коляски. - Мама! Верочка! Наль! Не увижу вас больше... Никогда... никогда... - рыдал, срываясь на каждой ноте, вымученный ужасом тонкий голосок девушки.
Тьма ночи исчезала и снова чернела; свет менялся со мглой, как бы играя в ужасную, злодейскую и стихийную игру. Великаны-деревья шумели глухо и зловеще. А там, невдалеке, в восьми или десяти саженях, зияла страшным, бездонным глазом Чертова пасть, огромный и глубокий обрыв, скорее пропасть, скрывавшаяся в глубине лесной чащи.
Лошади неслись прямо к обрыву. Еще минута - и коляска с путниками должна была неминуемо исчезнуть в бездонной пропасти. Об удерже коней не могло быть и речи... Экипаж, увлекаемый ими, мчался, как жалкая игрушка, туда, к гибели и смерти, все вперед и вперед... Отчаянные вопли теперь непрерывно звучали из коляски...
Кучер едва держался на козлах, ухватившись за края их обеими руками, предоставив полную волю лошадям, не будучи в силах их удержать.
Вот они уже в пяти шагах от Чертовой пасти, близости которой не чуют разгоряченные скачкой лошади... Еще ближе... Еще... "Сейчас... Вот... смерть безвременная... ужасная... неизбежная..." - мелькает в голове путников, затихших в глубине коляски...
Вдруг...
Сухой треск... Крик у обрыва... И неожиданно, среди затихшей на мгновение грозы, раздался по лесу гулкий выстрел. Коренник тройки сделал отчаяннейший скачок и, бессильно повиснув на дуге, стал тяжело припадать к земле всем своим сильным туловищем. Теплая, липкая струя потекла у него по лбу.
Коренник был мертв, сраженный меткой пулей. Две другие лошади стали на месте, тяжело дыша, роняя пену и издавая продолжительное хрипение...
Облегченный вздох вырвался из груди спутников, сидевших в коляске.
- Андрон, откуда этот выстрел? Кто стрелял? - окликнул кучера дрожащий голос.
Тот уже сполз, чуть живой, с козел и возился около мертвого коренника, распрягая тройку... Спасение поспело вовремя... Коляска находилась всего в двух аршинах от крутого ската Чертовой пасти.
- Эй, кто тут? - крикнул Андрон, чуть различая во тьме шевелившуюся тут же у пропасти черную, небольшую фигуру. - Зачем стрелял? Эй! Кто ты?
Черная фигура, стоявшая у самого края обрыва, зашевелилась, потом опустила еще дымившееся ружье, и из-под черного непромокаемого кожуха с капюшоном прозвучал тихий ответ:
- Надо было стрелять... Иначе бы вы все туда... в пропасть... А от выстрела кони опомнились... стали... Досада только: нечаянно убит коренник... Не хотелось... Что делать... пришлось пожертвовать лошадью...
Голос звучал неровно и глухо, точно перепуганный или взволнованный всем случившимся.
- Спасибо!.. спасибо!.. Бог с нею, с Буланкой!.. Вы нас всех спасли... Сам Господь надоумил вас стрелять, - горячо отвечал мужчина, выскакивая из коляски. - Мы вам обязаны жизнью... Скажите же, кто вы?.. По росту и голосу мальчик... ребенок... Как тебя зовут, голубчик? - ласково заключил он свою речь.
Но черная фигурка молчала.
Андрон между тем суетился около убитой Буланки.
- Ох, ты, горюшко-горе... Знатный был конек, - растерянно лепетал он себе под нос. - И как тебя угораздило прямо в морду стрелять?.. То ли бы дело в ноги... Жив бы остался конек... А то в лоб! Эх, эх, каверзное дело убыток какой вышел... Барин, ваше сиятельство, большой убыток, батюшка граф...
- Молчи, Андрон! Он нам жизнь спас, этот выстрел, - строго прикрикнул тот, кого кучер почтительно называл "вашим сиятельством" и "графом".
Затем он снова обратился к черной фигурке:
- Да скажи же мне твое имя, мальчуган, чтобы я знал, кому мы обязаны жизнью. А завтра, чуть свет, приходи в Розовое... Я отблагодарю тебя щедро...
Но черная фигурка по-прежнему молчала.
Андрон между тем отпряг лошадей. Тяжело хлопнулась о землю мертвая голова Буланки, до этой минуты висевшая на упряжи дугой. С диким хрипением две другие лошади попятились назад. Андрон впряг одну из них на место убитой, другую к "пристяжке" и, объявляя, что все готово и можно ехать дальше, подошел к своему господину, все еще в недоумении стоявшему перед погруженной в молчание таинственной фигуркой.
- Ну, чего заупрямился? Говори, что ли, кто ты есть, безъязыкий ты этакий! - с суровой ласковостью обратился к своему незнакомому спасителю Андрон.
В ту же минуту, после долгого промежутка времени, внезапно снова блеснула молния. Блеснула и озарила сиятельного господина, дорожную коляску и мертвую лошадь у ската в обрыв...
Осветила она и черную фигурку в кожухе, с ружьем в руках, смуглое, юное личико, спутанные, черные кудри, быстрые, черные, угрюмо горящие глаза и взгляд дикого зверька под густыми нахмуренными бровями.
- Лесовичка! - неожиданно испуганным звуком вырвалось из груди Андрона, и он попятился на два шага назад.
Черная фигурка отпрянула в сторону и быстро исчезла в кустах...
Глава II
После грозы
Гроза затихла. Дождь перестал. Коляска, запряженная уже только парою лошадей (мертвого коренника оставили на краю обрыва), тихо и мерно катилась по лесной дороге.
Молчала ночь...
А в это время черная фигурка с ружьем в руке бодро шагала от Чертовой пасти в глубину лесной чащи.
Черная фигурка сбросила с головы клеенчатый капюшон и, подставив свою разгоряченную голову навстречу свежей июльской ночи, с наслаждением вдыхала разом очистившийся от духоты воздух.
- Жаль лошади, - размышляла фигурка. - Да что делать? Граф прав: лучше было одну Буланку, нежели всех их отдать смерти... Как хорошо, что подоспела вовремя!.. Точно сила какая-то к Чертовой пасти меня толкала... И ружье как нарочно взяла... А тут гроза внезапно и "они"... Жаль, что не удалось повидать как следует молоденькую графинюшку... Виктор говорил красавица... Верно, хотя белая, что бумага... Ах, только плохо, коли дядя ружья хватится... Ругать станет... Поди, еще спит... Опять не в своем виде вернулся из деревни... До завтра проспит... А ловко попало!.. Хлоп на месте! Прямо в лоб... Кучер испугался, как увидел: "Лесовичка!" кричит... Глупый! Небось, теперь наврет с полкороба своему графу, что я и грозу-то на них наслала... Лесовичка ведь я... колдовское отродье!.. Ха, ха, ха! Ха!
Громкий, резкий смех внезапно нарушил мертвенную тишину леса. Дико и странно прозвучал он. Ему ответили бесчисленные отголоски эха из глубины чащи. Точно тысячи черных духов ночи запели в лесу свой зловещий и страшный гимн.
Неожиданно, когда последняя нотка еще дрожала в ночном воздухе, перед черной фигуркой, как из-под земли, вырос в темноте кто-то огромный, широкоплечий.
- Кто тут шляется? а? - прогремел над нею зычный и грубый голос.
- Это я, дядя, я!
- Что за дьявольщина! Ксанька! Что ты не спишь, ночная сова?
Фигурка сделала было скачок в сторону, как бы желая укрыться.
"Ружье сейчас заметит, беда!" - вихрем пронеслась в мозгу испуганная мысль.
Но было уже поздно. Огромный человек нащупал в темноте знакомый ствол ружья и разразился целым потоком брани и проклятий.
- Украла! Стянула-таки! Постой же, погоди ты, подлая девчонка! Я ж тебе задам! Попляшешь ты у меня!.. Потеряешь охоту таскать чужое добро, дрянь ты этакая!..
И вырвав грубо ружье из рук опешившей фигурки, огромный человек изо всей силы толкнул ее вперед.
Пролетев от него несколько шагов с вытянутыми вперед руками, фигурка уткнулась ими во что-то, бесшумно поддавшееся, и очутилась на полу, в слабо освещенной лесной сторожке, незаметно приютившейся среди кустов.
Глава III
Обитатели лесной сторожки
- Вася!
- Ксаня! Милая, что случилось? И слышал выстрел... Отец проснулся... Увидел, что нет ружья... Сразу догадался, что ты ружье взяла... Рассердился и за тобой вдогонку... Прибить грозился... Зачем ты стреляла? Зачем?
Посреди небольшой комнатки, освещенной кривобокой лампой, стоял мальчик, или, вернее, юноша, лет семнадцати, худенький, высокий и слабый, с некрасивым, изжелта бледным лицом, какие бывают у людей, съедаемых злым и упорным недугом. Но выражение этого лица было мягкое. Глубокие, печальные глаза глядели с какою-то странною тревогою на черную фигурку, внезапно очутившуюся в лесной сторожке. Юноша был хромой и с трудом передвигал ноги, но при виде черной фигурки, распростертой на полу, он сделал поспешно несколько шагов к ней, странно волоча правую ногу и сильно опираясь плечом на костыль.
Едва он успел приблизиться, как черная фигурка поднялась, вскочила и в одну минуту сорвала безобразный кожух с капюшоном. И перед взором мальчика предстало странное, не большое, но сильное существо с широкими плечами и крепко сколоченным станом, смуглое, румяное личико, черные быстрые, исподлобья смотревшие глаза, подвижные трепещущие ноздри и густые, как шапка, кудри, черные, сухие и пышные, спускающиеся косою до пояса и струившиеся выбившимися кудерьками по плечам, вдоль щек и смуглой, загорелой шеи. Что-то не русское и в то же время своеобразно дико-красивое было в этой невысокой стройной пятнадцатилетней девочке, дышащей силой, мощью и здоровьем.
- Да, я стреляла! - произнесла она с каким-то упрямым задором, глядя юноше прямо в глаза темным сверкающим взором.
- Ксаня! безумная! Из его ружья! - в ужасе сорвалось с бледных губ хромого.
- Так что же! Этот выстрел спас "розового" графа и молодую заграничную графинюшку и, - не без гордости прибавила она, - убил лошадь, графского коренника. Понимаешь?
- Ты убила лошадь?
- Да! И спасла людей!
- Ты, Ксаня, спасла розового графа?
- Ну, да, графа!.. Вот бестолковый!
И спешно, путаясь и сверкая глазами, та, которую звали Ксаней, рассказала, как было дело.
- "Розовый" граф ездил на станцию встречать свою "заграничную" дочку. Я знала, что они поедут мимо Чертовой пасти... Там путь на "Розовое" ближе... Ну и пошла, взглянуть было охота... А тут гроза... Лошади взбесились... и пошла потеха!..
- Но зачем же ты взяла ружье? - взволнованно выспрашивал хромой.
- А затем, чтобы попугать "тех", понимаешь, если бы они снова встретились на моем пути и стали бы дразнить и травить меня, как собачонку...
Глаза девочки угрюмо блеснули.
- Ксаня! - скорее простонал, нежели произнес хромой.
- Ну, да... чего ты ахаешь? Я бы стреляла на воздух, понимаешь? А "те" трусы... Небось! сразу бы отбила охоту травить меня!
И она раскатисто засмеялась. Ее белые зубы хищно блеснули в двух полосках малинового рта.
Вдруг ее смех разом присекся, замер.
- Отец идет! - прозвенел нервно и испуганно голос хромого.
И он подался инстинктивно назад.
На пороге комнаты, заслоняя своей огромной фигурой крошечные сени лесной сторожки, стоял огромный человек в сером кафтане, обшитом по борту зеленым кантом, и в кожаной фуражке, с бляхой на груди. Его угрюмое лицо с длинной, рыжеватой бородою и неприятные блуждающие глаза, горящие сухим блеском раздражения и злобы, хранили следы гнева.
- Чего раскудахталась не в пору? - свирепо кинул он Ксане. - Говори, как смела трогать мое ружье?
И огромные руки рыжеватого гиганта упали на стройные, еще детские плечи смуглой девушки и впились в них.
- Зачем брала ружье? Говори! - и он тряс изо всей силы девочку, в то время, как мрачные глаза его сверкали, как два раскаленных угля.
Вся кровь мгновенно отлила от щек Ксении. Ее смуглое, розовое личико стало белым как мел. Взор сверкнул из-под нависших над ними черных кудрей.
- Не смей меня трогать, дядя! - резко прокричала она, будя воцарившуюся в домике минутную тишину.
- Что-о-о-о?
И огромный человек разразился зловещим смехом.
- Ах, ты, дрянь эдакая! - кричал он, задыхаясь. Его налитые кровью глаза блуждали по комнате, точно выискивая что-то, пока наконец его взор не приметил висевшую на гвозде плетку. Сорвав ее быстрым движением, он взмахнул ею над спиной девочки... Но в это мгновение хромой юноша, спотыкаясь, чуть ли не падая, ринулся к отцу.
- Не делай этого! Не делай, отец! - умоляюще болезненным выкриком сорвалось с его побелевших губ.
- Молчать! Знай свое место, мозгляк! - загремел великан, наполняя своим голосом не только лесной домик, но и весь старый лес в окружности.
Но юноша не испугался. Он схватил огромную руку отца обеими своими худенькими руками и весь бледный шептал, срываясь на каждом слове:
- Вспомни маму! Вспомни маму, отец! Ты не тронешь Ксаню! Не тронешь, не тронешь! Или бей меня, лучше бей меня, но не Ксаню! Ради мамы - не бей Ксаню!..
Он едва стоял на ногах и трясся, как в лихорадке.
А Ксаня была спокойна.
Ее побледневшее лицо бесстрашно поднялось на гиганта... Два черных глаза, как две яркие, черные звезды, впивались в его лицо и, казалось, говорили:
- Попробуй меня тронуть! Попробуй только!
Гигант поднял голову и встретил этот смелый, горячий, бесстрашный взгляд.
И новым бешенством закипело его сердце.
- Ах! так вот ты как!
И рука с плеткой взвилась...
- Отец! Отец! Берегись! Покойная мама смотрит на нас с неба и все видит! - послышался истерический вопль хромого, и он заслонил девочку от удара своей тщедушной фигуркой.
Гигант выронил плетку, вздрогнул и повернулся к двери. Зрачки его округлились от ужаса.
Чья-то невидимая фигура шевелилась в темных сенях.
- Она!.. Жена!.. Маша! - зашевелились беззвучно губы гиганта, кривясь в судорожной усмешке. Но вслед затем, рассмотрев стоявшего в дверях человека, он сказал уже спокойно:
- Дмитрий, ты?
На пороге стоял приземистый парень с тупым безбородым лицом.
- Хозяин, поспешай! У широкой поляны лес рубят, - произнес он сиплым голосом и снова исчез в темноте сеней.
Гигант наскоро схватил ружье и, нахлобучив фуражку, выскочил за ним следом.
Но, подумав немного, он вернулся, плотно запер дверь и два раза повернул ключ в замке снаружи.
- Опять в западне! - гневно крикнула Ксаня, как только она и хромой мальчик остались одни. - Опять мы под ключом, Василий! Какая мерзость!
- Молчи, Ксаня! Могло бы быть и хуже! - произнес хромой, и глаза его договорили то, о чем молчал язык.
- Ударить меня! Меня! О-о! Нет, этого нельзя! - и угрюмее засверкали черные глаза девочки. - Этого я не позволю!
И она бешено топнула ногой.
- Ну, полно, полно! Перестань! - ласково говорил хромой, поглаживая костлявыми, исхудалыми пальцами спутанную чернокудрую головку. - Хорошо, что отца позвали... Теперь он долго не вернется... Давай пойдем-ка взглянуть на наше сокровище. Мы ведь не кончили того, что прислал третьего дня Виктор!
Точно луч солнца скользнул по лицу Ксении и чудесно осветил его. Угрюмое выражение затравленного зверька исчезло с ее личика, и оно разом засияло мягкой, чарующей красотой.
- Да, да, Вася! Идем скорее!
Они схватились за руки и спешно, насколько позволяла искалеченная нога больного, прошли в дальний угол комнаты.
Хромой толкнул крошечную дверку. Она растворилась, жалобно скрипя на ржавых петлях, и они очутились в узенькой каморке, наполовину занятой убогой постелью.
Хромой подошел к постели и отбросил рукой тощий матрац. На деревянных досках кровати лежали книги. Они покоились, аккуратно и заботливо разложенные на досках кровати.
- Вот! Видишь, что я придумал. Здесь он не найдет их ни за что на свете. А в комоде мог наткнуться! Понимаешь? - лукаво произнес хромой и, осторожно взяв одну из книг, вышел из каморки в сопровождении Ксани.
Очутившись снова в первой комнате, они уселись около старого, почерневшего от времени стола, прибавили света в кривобокой лампе, и хромой Василий, раскрыв книгу, стал читать вслух.
Замирая от восторга, вся - трепет и внимание, Ксаня ловила с жадностью каждое слово чтеца. Черные глаза ее горели счастьем, сердце замирало от удовольствия. Недавняя обида сурового дяди была забыта...
А кругом маленького домика лесничего шумел старый лес и нашептывал другие сказки, другие были, которым не было, казалось, ни начала, ни конца...
Глава IV
Кто они были?
Вот что рассказывал старый лес.
Это было за двенадцать лет до происшествия у Чертовой пасти.
В маленьком лесном домике умер лесничий, наблюдавший за старым лесом, принадлежащим богатому помещику, жившему постоянно за границей и только изредка заглядывавшему на родину.
Узнав о смерти лесничего, хозяин леса приехал в свое владение. Надо было найти нового сторожа, чтобы доверить его надзору все лесные богатства в виде гигантов дубов, исполинских сосен и кудрявых, стройных, женственно-нежных березок, которыми было полно лесное царство. И вот неожиданно предстал перед владельцем леса человек огромного роста, мрачный и угрюмой внешности.
- Сударь, возьмите меня на место покойного лесничего! - сурово произнес он, глядя исподлобья на хозяина-лесовладельца.
Тот удивленно взглянул на него. В угрюмой внешности незнакомца, несмотря на грубую и сильно поношенную одежду, было что-то такое, что показывало, что он человек, очевидно, не простой. Хозяин удивился.
- Милейший, - произнес хозяин леса, изумленно глядя на огромную фигуру и суровое лицо гиганта, - место лесничего оплачивается скудно. И притом я полагаю, что вам помириться с вечным прозябанием в глуши, в убогом домишке сторожа вряд ли будет по нутру...
- Будет по нутру! - угрюмым эхом отозвался гигант, - хотя я дворянин и сам был землевладельцем когда-то, но теперь я нищий, все потерял, разорился и вот я принужден искать места.
Владелец леса был удивлен.
- Но бывшему помещику и дворянину могло бы найтись иное, более подходящее занятие, - проговорил он.
- Я не ищу иного. Подальше от людей и ближе к природе. Люди обманут. Люди продажны. Природа - нет... Люди, друзья сделали меня нищим, пустив по миру с женою и ребенком, и я ненавижу их за это всей душой... В лесу, как дикий зверь в берлоге, я спрячусь с семьею, и они не увидят меня... А за ваш лес вы не бойтесь. Я буду хороший сторож. Я честен и беспощаден. Ни одного деревца, ни единой ветки не позволю я срубить из вашего леса, сударь. Будьте покойны. Подлые воры забудут дорогу в ваш лес, познакомившись с этой рукой...
И, мрачно блеснув глазами, гигант вытянул руку, сжал ее в исполинский кулак и этим жилистым, огромным кулаком погрозил кому-то в пространство.
Лесовладелец окинул еще раз быстрым взором его внушительную фигуру и произнес мысленно:
"У старого лесничего ближние мужики крали из-под носа лес. Это видно по срубленным пням на опушке. У этого не посмеют. У него вид страшилища-великана из детской сказки. А что честный он человек - видно по лицу, по глазам, угрюмым и строгим. Возьму его к себе".
И тотчас же договор был заключен, наем состоялся, и новый лесничий, Николай Норов, поселился в лесном домике со всею семьею.
Их было трое взрослых и двое детей: жена лесничего, Мария Норова, южанка, уроженка далеких Бессарабских степей, их сын Вася, пятилетний мальчик, живой портрет матери, но хромой от рождения, нежный и хрупкий, как девочка, и молодая вдова, Антонина Марко, подруга Норовой, с трехлетней девочкой Ксаней.
Черноглазая стройная красавица с огненным взором и матово-бледным лицом, Марко с детства не разлучалась со своей подругой Марией Норовой и жила постоянно с ними. Она тоже приехала из Бессарабии, где она перебивалась со смерти мужа с хлеба на квас, часто терпя нужду и голод.
Когда Норовы, у которых в Бессарабии было большое имение, разорились, благодаря бесчестным людям, обманувшим доверие Николая Норова, и все бывшие друзья отвернулись от них, маленькая семья решила уехать с родного юга искать счастья на севере. Антонина Марко, не раздумывая ни минуты, поехала вместе с ними.
Трогательная дружба была между обеими молодыми женщинами. Это были точно родные, любящие друг дружку сестры, хотя Марко внешностью и нравом резко отличалась от Марии Норовой.
Странная была эта Марко. Что-то горячее, цыганское, было в ее лице, в ее резкой, гортанной речи, в ее дивном грудном голосе, которым она то читала наизусть стихи, то распевала песни, такие же таинственные и прекрасные, как и она сама.
О ней ходили странные слухи. Окрестные крестьяне часто видели ее высокую, тонкую и прямую фигуру, скользящую, как призрак, по лесу, похожую на какое-то сверхъестественное существо. То она появлялась в каком-то странном, белом костюме и со спущенными до пят локонами бродила между деревьями и кустами, беззвучно шепча что-то и сопровождая таинственный шепот широкими движениями руки. И при этом глаза ее, черные, огромные, горящие ярким огнем, как-то растерянно блуждали кругом.
То опять, одетая в пестрое, яркое платье, с всклоченными волосами она бегала по лесу и напевала песни, от которых точно вздрагивал и замирал восторгом старый лес...
Иной раз опять, вырядившись, точно на бал или праздник, она брала на руки свою маленькую дочурку Ксаню, отправлялась с ней в самую чащу леса, ставила малютку на пень, а сама, кружась, прыгая и танцуя вокруг нее, громко-громко произносила какие-то длинные речи, нарушая этим зачарованную тишь мирного лесного царства.
Загадочным казалось крестьянам поведение "чужой", черноглазой и черноволосой женщины. Кто-то пустил слух, что она колдунья, с лешим в родстве находится. Этого было достаточно для темных суеверных жителей отдаленной лесной глуши, веривших в домовых и леших, чтобы сразу же решить, что молодая женщина в родстве с лешим, что она лесная колдунья.
И с тех пор ее не стали в своих разговорах называть иначе, как "лешей" или "лесной колдуньей".
- Колдует лешая! Опять колдует! Быть беде! - шептали в страхе крестьяне, в паническом ужасе глядя на эту странную, как призрак скользящую по лесу, фигуру.
Иногда в смуглых руках "колдуньи" они видели книгу или тетрадь, и тогда их суеверному ужасу не было предела.
- За чернокнижие взялась, быть беде! Изведет нас всех проклятая колдунья! - шептали они, сворачивая с дороги во избежание встречи со странным существом.
Как раз в первый же год водворения в лесу нового сторожа в деревне, лежавшей в трех верстах от леса, случился падеж скота.
Крестьяне решили, что всему горю причиной проклятая колдунья, что бродит она по лесу и своими чарами и заклятьями убивает скот.
- Микола Мартынович, - обратились они к новому лесничему, - ты прогони колдунью, пока не околдует, не изгубит нас и наших детей. Прогони, а не то мы ее сами порешим... Быть беде!..
Лесничий угрюмо мотнул головой, ничего не ответил, но передал в тот же вечер жене и ее подруге разговор с крестьянами.
- О, глупые! Они не могут понять, им не разъяснить моих действий. Что делать? - тревожно обратилась Марко к своим друзьям.
- Тебе надо уехать! Ничего другого не остается... И чем скорее, тем лучше... Медлить нельзя! Уезжай, дорогая... Крестьяне озлоблены теперь и Бог знает на что способны! - вся встревожившись, советовала Мария Норова своей подруге. - Тебе и так не место в этой глуши... Поезжай "туда"... к своему счастью, Тоня, дорогая! Отдайся тому, что манит и влечет тебя неудержимо. А когда соберешься с силами, создашь себе имя "там", приезжай навестить нас, милая моя "лесная колдунья"...
И на губах Марии Норовой заиграла бледная улыбка.
- Но ты... как ты останешься без меня, Маня, дорогая? - протестовала Марко.
- У Марьи есть муж... - угрюмо отвечал за жену лесничий. - Этот муж сумеет уберечь ее...
- Тогда я еду! - решительно заявила Антонина, - но не потому еду, что испугалась угрозы невежественных людей, принявших меня за колдунью, а потому, что считаю себя не вправе висеть на шее у вас, друзья, когда вы сами переживаете лишения и беды, и потому, что не хочу подвергать вас опасности... Еду и беру с собою Ксаню.
Лесовичка
В начале XX века произведения Л.Чарской (1875-1937) пользовались необычайной популярностью у молодежи. Ее многочисленные повести и романы воспевали возвышенную любовь, живописали романтику повседневности гимназические и институтские интересы страсти, столкновение характеров. О чем бы ни писала Л.Чарская, она всегда стремилась воспитать в читателе возвышенные чувства и твердые моральные принципы.
Дорогому, единственному моему Юрику
посвящаю эти повесть
...тогда оживал старый лес. Светляки зажигались в
траве, и кузнечики пели на былинках. Луна всходила.
Голубые эльфы кружились в воздухе, нарядные и пестрые,
как мотыльки...
И праздник начинался...
Из чащи непроницаемой выходили старые, хромые
лешие, с козьими ногами, и молодые, стройные, смуглые
лесовички, зеленокудрые, с глазами темными, как ночная
мгла, с косами до пят, с хищной улыбкой, угрюмо и дико
веселящиеся... И русалки из топких озер, подруги тех
зеленокудрых царевен леса, угрюмых и страшных лесных
сибилл, смеясь, выплывали...
И праздник начинался...
Отрывок из неизданной сказки
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
В РОЗОВОЙ УСАДЬБЕ
Глава I
Смертельная опасность. - Выстрел.
- Остановите их! Остановите! - пронзительно резко пронесся по лесу громкий, отчаянный вопль.
Но никакие силы не могли бы остановить вихрем мчавшейся тройки. Внезапно разыгравшаяся гроза с громовыми ударами и зигзагами молнии привела в неистовое бешенство коней. Они сломя голову неслись все вперед и вперед, с каждой минутой все ускоряя бег. Кучер едва удерживал вожжи и, до хрипоты надрываясь, кричал на одичавших от страха животных.
Когда огненные иглы молний прорезали черное небо, освещая на короткие мгновения лес, из коляски выглядывало смертельно бледное личико молоденькой девушки, а рядом с ним не менее взволнованное лицо пожилого мужчины.
- Папа! папа! Если Андрон не удержит коней - мы погибнем... Ведь здесь должна быть неподалеку Чертова пасть... Это ужасно! ужасно! - исступленно звенел все тот же срывающийся, испуганный и дрожащий голосок.
- Успокойся, Ната! Успокойся, моя девочка. Бог даст, мы...
Но голос мужчины сорвался, не договорив фразы. Новый, еще более отчаянный удар грома потряс лес с его вершины до основания. В тот же миг лошади рванулись вперед со страшной силой и понеслись без удержу.
- Мы погибли! - вырвалось новым воплем из глубины коляски. - Мама! Верочка! Наль! Не увижу вас больше... Никогда... никогда... - рыдал, срываясь на каждой ноте, вымученный ужасом тонкий голосок девушки.
Тьма ночи исчезала и снова чернела; свет менялся со мглой, как бы играя в ужасную, злодейскую и стихийную игру. Великаны-деревья шумели глухо и зловеще. А там, невдалеке, в восьми или десяти саженях, зияла страшным, бездонным глазом Чертова пасть, огромный и глубокий обрыв, скорее пропасть, скрывавшаяся в глубине лесной чащи.
Лошади неслись прямо к обрыву. Еще минута - и коляска с путниками должна была неминуемо исчезнуть в бездонной пропасти. Об удерже коней не могло быть и речи... Экипаж, увлекаемый ими, мчался, как жалкая игрушка, туда, к гибели и смерти, все вперед и вперед... Отчаянные вопли теперь непрерывно звучали из коляски...
Кучер едва держался на козлах, ухватившись за края их обеими руками, предоставив полную волю лошадям, не будучи в силах их удержать.
Вот они уже в пяти шагах от Чертовой пасти, близости которой не чуют разгоряченные скачкой лошади... Еще ближе... Еще... "Сейчас... Вот... смерть безвременная... ужасная... неизбежная..." - мелькает в голове путников, затихших в глубине коляски...
Вдруг...
Сухой треск... Крик у обрыва... И неожиданно, среди затихшей на мгновение грозы, раздался по лесу гулкий выстрел. Коренник тройки сделал отчаяннейший скачок и, бессильно повиснув на дуге, стал тяжело припадать к земле всем своим сильным туловищем. Теплая, липкая струя потекла у него по лбу.
Коренник был мертв, сраженный меткой пулей. Две другие лошади стали на месте, тяжело дыша, роняя пену и издавая продолжительное хрипение...
Облегченный вздох вырвался из груди спутников, сидевших в коляске.
- Андрон, откуда этот выстрел? Кто стрелял? - окликнул кучера дрожащий голос.
Тот уже сполз, чуть живой, с козел и возился около мертвого коренника, распрягая тройку... Спасение поспело вовремя... Коляска находилась всего в двух аршинах от крутого ската Чертовой пасти.
- Эй, кто тут? - крикнул Андрон, чуть различая во тьме шевелившуюся тут же у пропасти черную, небольшую фигуру. - Зачем стрелял? Эй! Кто ты?
Черная фигура, стоявшая у самого края обрыва, зашевелилась, потом опустила еще дымившееся ружье, и из-под черного непромокаемого кожуха с капюшоном прозвучал тихий ответ:
- Надо было стрелять... Иначе бы вы все туда... в пропасть... А от выстрела кони опомнились... стали... Досада только: нечаянно убит коренник... Не хотелось... Что делать... пришлось пожертвовать лошадью...
Голос звучал неровно и глухо, точно перепуганный или взволнованный всем случившимся.
- Спасибо!.. спасибо!.. Бог с нею, с Буланкой!.. Вы нас всех спасли... Сам Господь надоумил вас стрелять, - горячо отвечал мужчина, выскакивая из коляски. - Мы вам обязаны жизнью... Скажите же, кто вы?.. По росту и голосу мальчик... ребенок... Как тебя зовут, голубчик? - ласково заключил он свою речь.
Но черная фигурка молчала.
Андрон между тем суетился около убитой Буланки.
- Ох, ты, горюшко-горе... Знатный был конек, - растерянно лепетал он себе под нос. - И как тебя угораздило прямо в морду стрелять?.. То ли бы дело в ноги... Жив бы остался конек... А то в лоб! Эх, эх, каверзное дело убыток какой вышел... Барин, ваше сиятельство, большой убыток, батюшка граф...
- Молчи, Андрон! Он нам жизнь спас, этот выстрел, - строго прикрикнул тот, кого кучер почтительно называл "вашим сиятельством" и "графом".
Затем он снова обратился к черной фигурке:
- Да скажи же мне твое имя, мальчуган, чтобы я знал, кому мы обязаны жизнью. А завтра, чуть свет, приходи в Розовое... Я отблагодарю тебя щедро...
Но черная фигурка по-прежнему молчала.
Андрон между тем отпряг лошадей. Тяжело хлопнулась о землю мертвая голова Буланки, до этой минуты висевшая на упряжи дугой. С диким хрипением две другие лошади попятились назад. Андрон впряг одну из них на место убитой, другую к "пристяжке" и, объявляя, что все готово и можно ехать дальше, подошел к своему господину, все еще в недоумении стоявшему перед погруженной в молчание таинственной фигуркой.
- Ну, чего заупрямился? Говори, что ли, кто ты есть, безъязыкий ты этакий! - с суровой ласковостью обратился к своему незнакомому спасителю Андрон.
В ту же минуту, после долгого промежутка времени, внезапно снова блеснула молния. Блеснула и озарила сиятельного господина, дорожную коляску и мертвую лошадь у ската в обрыв...
Осветила она и черную фигурку в кожухе, с ружьем в руках, смуглое, юное личико, спутанные, черные кудри, быстрые, черные, угрюмо горящие глаза и взгляд дикого зверька под густыми нахмуренными бровями.
- Лесовичка! - неожиданно испуганным звуком вырвалось из груди Андрона, и он попятился на два шага назад.
Черная фигурка отпрянула в сторону и быстро исчезла в кустах...
Глава II
После грозы
Гроза затихла. Дождь перестал. Коляска, запряженная уже только парою лошадей (мертвого коренника оставили на краю обрыва), тихо и мерно катилась по лесной дороге.
Молчала ночь...
А в это время черная фигурка с ружьем в руке бодро шагала от Чертовой пасти в глубину лесной чащи.
Черная фигурка сбросила с головы клеенчатый капюшон и, подставив свою разгоряченную голову навстречу свежей июльской ночи, с наслаждением вдыхала разом очистившийся от духоты воздух.
- Жаль лошади, - размышляла фигурка. - Да что делать? Граф прав: лучше было одну Буланку, нежели всех их отдать смерти... Как хорошо, что подоспела вовремя!.. Точно сила какая-то к Чертовой пасти меня толкала... И ружье как нарочно взяла... А тут гроза внезапно и "они"... Жаль, что не удалось повидать как следует молоденькую графинюшку... Виктор говорил красавица... Верно, хотя белая, что бумага... Ах, только плохо, коли дядя ружья хватится... Ругать станет... Поди, еще спит... Опять не в своем виде вернулся из деревни... До завтра проспит... А ловко попало!.. Хлоп на месте! Прямо в лоб... Кучер испугался, как увидел: "Лесовичка!" кричит... Глупый! Небось, теперь наврет с полкороба своему графу, что я и грозу-то на них наслала... Лесовичка ведь я... колдовское отродье!.. Ха, ха, ха! Ха!
Громкий, резкий смех внезапно нарушил мертвенную тишину леса. Дико и странно прозвучал он. Ему ответили бесчисленные отголоски эха из глубины чащи. Точно тысячи черных духов ночи запели в лесу свой зловещий и страшный гимн.
Неожиданно, когда последняя нотка еще дрожала в ночном воздухе, перед черной фигуркой, как из-под земли, вырос в темноте кто-то огромный, широкоплечий.
- Кто тут шляется? а? - прогремел над нею зычный и грубый голос.
- Это я, дядя, я!
- Что за дьявольщина! Ксанька! Что ты не спишь, ночная сова?
Фигурка сделала было скачок в сторону, как бы желая укрыться.
"Ружье сейчас заметит, беда!" - вихрем пронеслась в мозгу испуганная мысль.
Но было уже поздно. Огромный человек нащупал в темноте знакомый ствол ружья и разразился целым потоком брани и проклятий.
- Украла! Стянула-таки! Постой же, погоди ты, подлая девчонка! Я ж тебе задам! Попляшешь ты у меня!.. Потеряешь охоту таскать чужое добро, дрянь ты этакая!..
И вырвав грубо ружье из рук опешившей фигурки, огромный человек изо всей силы толкнул ее вперед.
Пролетев от него несколько шагов с вытянутыми вперед руками, фигурка уткнулась ими во что-то, бесшумно поддавшееся, и очутилась на полу, в слабо освещенной лесной сторожке, незаметно приютившейся среди кустов.
Глава III
Обитатели лесной сторожки
- Вася!
- Ксаня! Милая, что случилось? И слышал выстрел... Отец проснулся... Увидел, что нет ружья... Сразу догадался, что ты ружье взяла... Рассердился и за тобой вдогонку... Прибить грозился... Зачем ты стреляла? Зачем?
Посреди небольшой комнатки, освещенной кривобокой лампой, стоял мальчик, или, вернее, юноша, лет семнадцати, худенький, высокий и слабый, с некрасивым, изжелта бледным лицом, какие бывают у людей, съедаемых злым и упорным недугом. Но выражение этого лица было мягкое. Глубокие, печальные глаза глядели с какою-то странною тревогою на черную фигурку, внезапно очутившуюся в лесной сторожке. Юноша был хромой и с трудом передвигал ноги, но при виде черной фигурки, распростертой на полу, он сделал поспешно несколько шагов к ней, странно волоча правую ногу и сильно опираясь плечом на костыль.
Едва он успел приблизиться, как черная фигурка поднялась, вскочила и в одну минуту сорвала безобразный кожух с капюшоном. И перед взором мальчика предстало странное, не большое, но сильное существо с широкими плечами и крепко сколоченным станом, смуглое, румяное личико, черные быстрые, исподлобья смотревшие глаза, подвижные трепещущие ноздри и густые, как шапка, кудри, черные, сухие и пышные, спускающиеся косою до пояса и струившиеся выбившимися кудерьками по плечам, вдоль щек и смуглой, загорелой шеи. Что-то не русское и в то же время своеобразно дико-красивое было в этой невысокой стройной пятнадцатилетней девочке, дышащей силой, мощью и здоровьем.
- Да, я стреляла! - произнесла она с каким-то упрямым задором, глядя юноше прямо в глаза темным сверкающим взором.
- Ксаня! безумная! Из его ружья! - в ужасе сорвалось с бледных губ хромого.
- Так что же! Этот выстрел спас "розового" графа и молодую заграничную графинюшку и, - не без гордости прибавила она, - убил лошадь, графского коренника. Понимаешь?
- Ты убила лошадь?
- Да! И спасла людей!
- Ты, Ксаня, спасла розового графа?
- Ну, да, графа!.. Вот бестолковый!
И спешно, путаясь и сверкая глазами, та, которую звали Ксаней, рассказала, как было дело.
- "Розовый" граф ездил на станцию встречать свою "заграничную" дочку. Я знала, что они поедут мимо Чертовой пасти... Там путь на "Розовое" ближе... Ну и пошла, взглянуть было охота... А тут гроза... Лошади взбесились... и пошла потеха!..
- Но зачем же ты взяла ружье? - взволнованно выспрашивал хромой.
- А затем, чтобы попугать "тех", понимаешь, если бы они снова встретились на моем пути и стали бы дразнить и травить меня, как собачонку...
Глаза девочки угрюмо блеснули.
- Ксаня! - скорее простонал, нежели произнес хромой.
- Ну, да... чего ты ахаешь? Я бы стреляла на воздух, понимаешь? А "те" трусы... Небось! сразу бы отбила охоту травить меня!
И она раскатисто засмеялась. Ее белые зубы хищно блеснули в двух полосках малинового рта.
Вдруг ее смех разом присекся, замер.
- Отец идет! - прозвенел нервно и испуганно голос хромого.
И он подался инстинктивно назад.
На пороге комнаты, заслоняя своей огромной фигурой крошечные сени лесной сторожки, стоял огромный человек в сером кафтане, обшитом по борту зеленым кантом, и в кожаной фуражке, с бляхой на груди. Его угрюмое лицо с длинной, рыжеватой бородою и неприятные блуждающие глаза, горящие сухим блеском раздражения и злобы, хранили следы гнева.
- Чего раскудахталась не в пору? - свирепо кинул он Ксане. - Говори, как смела трогать мое ружье?
И огромные руки рыжеватого гиганта упали на стройные, еще детские плечи смуглой девушки и впились в них.
- Зачем брала ружье? Говори! - и он тряс изо всей силы девочку, в то время, как мрачные глаза его сверкали, как два раскаленных угля.
Вся кровь мгновенно отлила от щек Ксении. Ее смуглое, розовое личико стало белым как мел. Взор сверкнул из-под нависших над ними черных кудрей.
- Не смей меня трогать, дядя! - резко прокричала она, будя воцарившуюся в домике минутную тишину.
- Что-о-о-о?
И огромный человек разразился зловещим смехом.
- Ах, ты, дрянь эдакая! - кричал он, задыхаясь. Его налитые кровью глаза блуждали по комнате, точно выискивая что-то, пока наконец его взор не приметил висевшую на гвозде плетку. Сорвав ее быстрым движением, он взмахнул ею над спиной девочки... Но в это мгновение хромой юноша, спотыкаясь, чуть ли не падая, ринулся к отцу.
- Не делай этого! Не делай, отец! - умоляюще болезненным выкриком сорвалось с его побелевших губ.
- Молчать! Знай свое место, мозгляк! - загремел великан, наполняя своим голосом не только лесной домик, но и весь старый лес в окружности.
Но юноша не испугался. Он схватил огромную руку отца обеими своими худенькими руками и весь бледный шептал, срываясь на каждом слове:
- Вспомни маму! Вспомни маму, отец! Ты не тронешь Ксаню! Не тронешь, не тронешь! Или бей меня, лучше бей меня, но не Ксаню! Ради мамы - не бей Ксаню!..
Он едва стоял на ногах и трясся, как в лихорадке.
А Ксаня была спокойна.
Ее побледневшее лицо бесстрашно поднялось на гиганта... Два черных глаза, как две яркие, черные звезды, впивались в его лицо и, казалось, говорили:
- Попробуй меня тронуть! Попробуй только!
Гигант поднял голову и встретил этот смелый, горячий, бесстрашный взгляд.
И новым бешенством закипело его сердце.
- Ах! так вот ты как!
И рука с плеткой взвилась...
- Отец! Отец! Берегись! Покойная мама смотрит на нас с неба и все видит! - послышался истерический вопль хромого, и он заслонил девочку от удара своей тщедушной фигуркой.
Гигант выронил плетку, вздрогнул и повернулся к двери. Зрачки его округлились от ужаса.
Чья-то невидимая фигура шевелилась в темных сенях.
- Она!.. Жена!.. Маша! - зашевелились беззвучно губы гиганта, кривясь в судорожной усмешке. Но вслед затем, рассмотрев стоявшего в дверях человека, он сказал уже спокойно:
- Дмитрий, ты?
На пороге стоял приземистый парень с тупым безбородым лицом.
- Хозяин, поспешай! У широкой поляны лес рубят, - произнес он сиплым голосом и снова исчез в темноте сеней.
Гигант наскоро схватил ружье и, нахлобучив фуражку, выскочил за ним следом.
Но, подумав немного, он вернулся, плотно запер дверь и два раза повернул ключ в замке снаружи.
- Опять в западне! - гневно крикнула Ксаня, как только она и хромой мальчик остались одни. - Опять мы под ключом, Василий! Какая мерзость!
- Молчи, Ксаня! Могло бы быть и хуже! - произнес хромой, и глаза его договорили то, о чем молчал язык.
- Ударить меня! Меня! О-о! Нет, этого нельзя! - и угрюмее засверкали черные глаза девочки. - Этого я не позволю!
И она бешено топнула ногой.
- Ну, полно, полно! Перестань! - ласково говорил хромой, поглаживая костлявыми, исхудалыми пальцами спутанную чернокудрую головку. - Хорошо, что отца позвали... Теперь он долго не вернется... Давай пойдем-ка взглянуть на наше сокровище. Мы ведь не кончили того, что прислал третьего дня Виктор!
Точно луч солнца скользнул по лицу Ксении и чудесно осветил его. Угрюмое выражение затравленного зверька исчезло с ее личика, и оно разом засияло мягкой, чарующей красотой.
- Да, да, Вася! Идем скорее!
Они схватились за руки и спешно, насколько позволяла искалеченная нога больного, прошли в дальний угол комнаты.
Хромой толкнул крошечную дверку. Она растворилась, жалобно скрипя на ржавых петлях, и они очутились в узенькой каморке, наполовину занятой убогой постелью.
Хромой подошел к постели и отбросил рукой тощий матрац. На деревянных досках кровати лежали книги. Они покоились, аккуратно и заботливо разложенные на досках кровати.
- Вот! Видишь, что я придумал. Здесь он не найдет их ни за что на свете. А в комоде мог наткнуться! Понимаешь? - лукаво произнес хромой и, осторожно взяв одну из книг, вышел из каморки в сопровождении Ксани.
Очутившись снова в первой комнате, они уселись около старого, почерневшего от времени стола, прибавили света в кривобокой лампе, и хромой Василий, раскрыв книгу, стал читать вслух.
Замирая от восторга, вся - трепет и внимание, Ксаня ловила с жадностью каждое слово чтеца. Черные глаза ее горели счастьем, сердце замирало от удовольствия. Недавняя обида сурового дяди была забыта...
А кругом маленького домика лесничего шумел старый лес и нашептывал другие сказки, другие были, которым не было, казалось, ни начала, ни конца...
Глава IV
Кто они были?
Вот что рассказывал старый лес.
Это было за двенадцать лет до происшествия у Чертовой пасти.
В маленьком лесном домике умер лесничий, наблюдавший за старым лесом, принадлежащим богатому помещику, жившему постоянно за границей и только изредка заглядывавшему на родину.
Узнав о смерти лесничего, хозяин леса приехал в свое владение. Надо было найти нового сторожа, чтобы доверить его надзору все лесные богатства в виде гигантов дубов, исполинских сосен и кудрявых, стройных, женственно-нежных березок, которыми было полно лесное царство. И вот неожиданно предстал перед владельцем леса человек огромного роста, мрачный и угрюмой внешности.
- Сударь, возьмите меня на место покойного лесничего! - сурово произнес он, глядя исподлобья на хозяина-лесовладельца.
Тот удивленно взглянул на него. В угрюмой внешности незнакомца, несмотря на грубую и сильно поношенную одежду, было что-то такое, что показывало, что он человек, очевидно, не простой. Хозяин удивился.
- Милейший, - произнес хозяин леса, изумленно глядя на огромную фигуру и суровое лицо гиганта, - место лесничего оплачивается скудно. И притом я полагаю, что вам помириться с вечным прозябанием в глуши, в убогом домишке сторожа вряд ли будет по нутру...
- Будет по нутру! - угрюмым эхом отозвался гигант, - хотя я дворянин и сам был землевладельцем когда-то, но теперь я нищий, все потерял, разорился и вот я принужден искать места.
Владелец леса был удивлен.
- Но бывшему помещику и дворянину могло бы найтись иное, более подходящее занятие, - проговорил он.
- Я не ищу иного. Подальше от людей и ближе к природе. Люди обманут. Люди продажны. Природа - нет... Люди, друзья сделали меня нищим, пустив по миру с женою и ребенком, и я ненавижу их за это всей душой... В лесу, как дикий зверь в берлоге, я спрячусь с семьею, и они не увидят меня... А за ваш лес вы не бойтесь. Я буду хороший сторож. Я честен и беспощаден. Ни одного деревца, ни единой ветки не позволю я срубить из вашего леса, сударь. Будьте покойны. Подлые воры забудут дорогу в ваш лес, познакомившись с этой рукой...
И, мрачно блеснув глазами, гигант вытянул руку, сжал ее в исполинский кулак и этим жилистым, огромным кулаком погрозил кому-то в пространство.
Лесовладелец окинул еще раз быстрым взором его внушительную фигуру и произнес мысленно:
"У старого лесничего ближние мужики крали из-под носа лес. Это видно по срубленным пням на опушке. У этого не посмеют. У него вид страшилища-великана из детской сказки. А что честный он человек - видно по лицу, по глазам, угрюмым и строгим. Возьму его к себе".
И тотчас же договор был заключен, наем состоялся, и новый лесничий, Николай Норов, поселился в лесном домике со всею семьею.
Их было трое взрослых и двое детей: жена лесничего, Мария Норова, южанка, уроженка далеких Бессарабских степей, их сын Вася, пятилетний мальчик, живой портрет матери, но хромой от рождения, нежный и хрупкий, как девочка, и молодая вдова, Антонина Марко, подруга Норовой, с трехлетней девочкой Ксаней.
Черноглазая стройная красавица с огненным взором и матово-бледным лицом, Марко с детства не разлучалась со своей подругой Марией Норовой и жила постоянно с ними. Она тоже приехала из Бессарабии, где она перебивалась со смерти мужа с хлеба на квас, часто терпя нужду и голод.
Когда Норовы, у которых в Бессарабии было большое имение, разорились, благодаря бесчестным людям, обманувшим доверие Николая Норова, и все бывшие друзья отвернулись от них, маленькая семья решила уехать с родного юга искать счастья на севере. Антонина Марко, не раздумывая ни минуты, поехала вместе с ними.
Трогательная дружба была между обеими молодыми женщинами. Это были точно родные, любящие друг дружку сестры, хотя Марко внешностью и нравом резко отличалась от Марии Норовой.
Странная была эта Марко. Что-то горячее, цыганское, было в ее лице, в ее резкой, гортанной речи, в ее дивном грудном голосе, которым она то читала наизусть стихи, то распевала песни, такие же таинственные и прекрасные, как и она сама.
О ней ходили странные слухи. Окрестные крестьяне часто видели ее высокую, тонкую и прямую фигуру, скользящую, как призрак, по лесу, похожую на какое-то сверхъестественное существо. То она появлялась в каком-то странном, белом костюме и со спущенными до пят локонами бродила между деревьями и кустами, беззвучно шепча что-то и сопровождая таинственный шепот широкими движениями руки. И при этом глаза ее, черные, огромные, горящие ярким огнем, как-то растерянно блуждали кругом.
То опять, одетая в пестрое, яркое платье, с всклоченными волосами она бегала по лесу и напевала песни, от которых точно вздрагивал и замирал восторгом старый лес...
Иной раз опять, вырядившись, точно на бал или праздник, она брала на руки свою маленькую дочурку Ксаню, отправлялась с ней в самую чащу леса, ставила малютку на пень, а сама, кружась, прыгая и танцуя вокруг нее, громко-громко произносила какие-то длинные речи, нарушая этим зачарованную тишь мирного лесного царства.
Загадочным казалось крестьянам поведение "чужой", черноглазой и черноволосой женщины. Кто-то пустил слух, что она колдунья, с лешим в родстве находится. Этого было достаточно для темных суеверных жителей отдаленной лесной глуши, веривших в домовых и леших, чтобы сразу же решить, что молодая женщина в родстве с лешим, что она лесная колдунья.
И с тех пор ее не стали в своих разговорах называть иначе, как "лешей" или "лесной колдуньей".
- Колдует лешая! Опять колдует! Быть беде! - шептали в страхе крестьяне, в паническом ужасе глядя на эту странную, как призрак скользящую по лесу, фигуру.
Иногда в смуглых руках "колдуньи" они видели книгу или тетрадь, и тогда их суеверному ужасу не было предела.
- За чернокнижие взялась, быть беде! Изведет нас всех проклятая колдунья! - шептали они, сворачивая с дороги во избежание встречи со странным существом.
Как раз в первый же год водворения в лесу нового сторожа в деревне, лежавшей в трех верстах от леса, случился падеж скота.
Крестьяне решили, что всему горю причиной проклятая колдунья, что бродит она по лесу и своими чарами и заклятьями убивает скот.
- Микола Мартынович, - обратились они к новому лесничему, - ты прогони колдунью, пока не околдует, не изгубит нас и наших детей. Прогони, а не то мы ее сами порешим... Быть беде!..
Лесничий угрюмо мотнул головой, ничего не ответил, но передал в тот же вечер жене и ее подруге разговор с крестьянами.
- О, глупые! Они не могут понять, им не разъяснить моих действий. Что делать? - тревожно обратилась Марко к своим друзьям.
- Тебе надо уехать! Ничего другого не остается... И чем скорее, тем лучше... Медлить нельзя! Уезжай, дорогая... Крестьяне озлоблены теперь и Бог знает на что способны! - вся встревожившись, советовала Мария Норова своей подруге. - Тебе и так не место в этой глуши... Поезжай "туда"... к своему счастью, Тоня, дорогая! Отдайся тому, что манит и влечет тебя неудержимо. А когда соберешься с силами, создашь себе имя "там", приезжай навестить нас, милая моя "лесная колдунья"...
И на губах Марии Норовой заиграла бледная улыбка.
- Но ты... как ты останешься без меня, Маня, дорогая? - протестовала Марко.
- У Марьи есть муж... - угрюмо отвечал за жену лесничий. - Этот муж сумеет уберечь ее...
- Тогда я еду! - решительно заявила Антонина, - но не потому еду, что испугалась угрозы невежественных людей, принявших меня за колдунью, а потому, что считаю себя не вправе висеть на шее у вас, друзья, когда вы сами переживаете лишения и беды, и потому, что не хочу подвергать вас опасности... Еду и беру с собою Ксаню.