Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Гордон Чайлд
Расцвет и падение древних цивилизаций. Далекое прошлое человечества
Глава 1
АРХЕОЛОГИЯ И ИСТОРИЯ
Письменные источники содержат весьма отрывочные и неполные описания достижений человечества в различных частях света за последние пять тысяч лет. Подробно освещена лишь примерно сотая часть того времени, в течение которого продолжалась активная деятельность людей на нашей планете.
Возникающая на их основе картина откровенно хаотична, в ней трудно выделить какую-то общую систему и ведущие тенденции. Что же касается археологии, то ее история насчитывает всего лишь сотню лет. Поэтому в столь обширном пространстве, каким является дописьменная история человечества, она выявляет только общее направление, фиксируя совокупность изменений, приведших к видимому результату.
История, подкрепляемая археологией вместе с предшествующей историей, становится продолжением палеонтологии и палеогеологии. Последняя изучает геологические материалы для определения эволюции различных видов живых существ в результате естественного отбора, а также процесса выживания и размножения в ходе их физического приспособления к изменениям внешней среды.
Человек считается последним в цепочке видов, его окаменелые останки встречаются лишь в самых верхних слоях геологических разрезов, так что он является высшим продуктом в прослеженной учеными линии эволюции земных существ. Через предысторию можно проследить, как сохранялись и размножались первобытные люди путем улучшения орудий труда, обеспечивающего лучшее приспособление к окружающей среде и, соответственно, окружающей среды к воздействующим на нее сообществам людей.
Те же самые процессы археология способна проследить в историческое время, дополняя своими открытиями письменные источники в районах, где задержалось развитие письменной культуры. Не изменяя этой своей методике, она способна проследить вплоть до настоящего времени развитие тенденций, различающихся уже в предыстории.
Предмет нашего изучения, человек в широком смысле этого слова, преуспел в том, чтобы выжить и размножиться, в основном с помощью развития своих орудий труда и всевозможных приспособлений для выживания (начиная с жилища и одежды и кончая средствами транспорта), о чем я уже успел подробно доложить читателю в книге «Человек создает себя».
По сравнению с другими животными только благодаря своим орудиям и приспособлениям человек действует и существует во внешнем мире, добывает средства к существованию или даже приспосабливает окружающий его мир к своим нуждам. В то же время набор таких приспособлений человека существенно отличается от того, чем владеют животные.
Последние носят все свое с собой, используя в качестве орудий части своего тела. Так, у кролика лапы позволяют ему копать норы, а клыки льва – умерщвлять его добычу, бобр использует свои зубы точно так же, как плотник свой инструмент. Чтобы поддерживать тепло в своем организме, большинство животных носят меховые (волосяные) «шубы». Черепаха переносит собственный «дом» на спине.
Человек не обладает подобным «снаряжением», те сходные с животными приспособления, что у него и были, он отверг в ходе эволюции – заменив их орудиями труда и другими искусственными приспособлениями, которые человек изготавливает, использует по мере надобности и выбрасывает. Так, он делает мотыги, кирки и лопаты для копания, оружие, чтобы убивать дичь и врагов, топоры и тесла, чтобы рубить и обрабатывать дерево, изготавливает кирпичи или обтесывает камни, стремясь обеспечить себе кров.
У самых первых «людей» действительно имелись выступавшие клыки, располагавшиеся в очень массивных челюстях и служившие весьма опасным оружием, но они исчезли у современных людей, чей ряд зубов не способен нанести смертельные раны.
Как и у других животных, первым снаряжением человека становятся его физические данные. Коротко их можно обозначить следующим образом: руки и интеллект. Освобожденные от необходимости переносить на себе свои жилища, наши нижние конечности, ноги, превратились в деликатные инструменты, способные совершать поразительное множество тонких и точных движений.
Стремясь контролировать последние и связывать их с ощущениями, поступающими от глаз и других органов чувств, мы стали обладателями необычайно сложной нервной системы и удивительно большого и сложного мозга.
Как физические, так и умственные качества давали уже первым людям очевидные преимущества. Люди были более адаптивны и лучше приспособлены, чем животные, что давало возможность выживать в различных меняющихся условиях окружающей среды. Например, заяц, благодаря своей способности менять на зиму цвет шкурки, проведет зиму удобно и в безопасности на заснеженных склонах гор, но будет сразу же замечен в более теплых долинах.
Человек же при перемещении в местность с жарким климатом просто снимает свою теплую одежду и приспособляет свое одеяние к окружающей среде. Лапы кролика являются хорошим орудием для копания земли, но, в отличие от кошачьих, обладающих когтями, не могут быть эффективным оружием защиты. Человек же может изготовить орудия как для труда, так и для нападения и защиты.
Короче говоря, в ходе эволюции животные приспособились для осуществления ограниченного числа действий и жизни в соответствующих условиях, а различные орудия, изготовленные человеком, могут выполнять множество действий в почти любом окружении, хотя это и происходит далеко не всегда.
Препятствием служит тот факт, что человеку приходится учиться не только использовать свои орудия, но и изготавливать их. У птенца же, например, достаточно быстро вырастают перья, крылья и когти. Ему, конечно, приходится учиться их использовать, например уметь содержать свои перья в чистоте. Однако эти умения определяются унаследованными инстинктами и обучение не занимает много времени.
У детеныша человека подобные унаследованные от природы приспособления отсутствуют, и растет он гораздо медленнее. Круглые камни, лежащие на земле, сами по себе не становятся орудиями труда (рубилами, топорами и т. д.). Необходимо осуществить множество действий и затратить определенное время, прежде чем все сойдется в одной точке и звериная шкура превратится, например, в одежду для ребенка.
Даже простейший инструмент, изготовленный из отломанного сука или в виде обколотого камня, представлял собой продукт длительного опыта, состоявшего из проб и ошибок. Подмечались ощущения и результаты, они запоминались и сравнивались. Мастерство приходило с опытом.
Конечно, нас могут упрекнуть в преувеличении, но все же заметим, что любой инструмент представляет собой олицетворение накопленного опыта. Поскольку конкретный опыт запоминался, сравнивался, а общие изыскания одного рода систематизировались, точно так же, например, возникают и научные формулы, описания и предписания.
К счастью, ребенка не оставляют наедине с самим собой, чтобы тот накапливал опыт и самостоятельно проходил через испытания, совершая ошибки. На самом деле ребенок не наследует при рождении физический механизм нервной организации и развития, отпечатанный в наследственной информации конкретных рас и народов и якобы используемый автоматически. (Во времена автора механизм работы и передачи генетического материала лишь начинал раскрываться учеными (только в 1953 г. Уотсон и Крик создали пространственную модель ДНК). – Ред.) Не говоря уже об автоматизме соответствующих телесных движений. Все приходит постепенно.
Вместе с тем ребенок является наследником социальных традиций. Его родители и наставники обучат его, как изготавливать и использовать орудия и приспособления в соответствии с опытом, приобретенным предшествующими поколениями. И конкретное орудие, которое человек использует, само по себе является всего лишь предметным выражением данной социальной традиции. Инструмент – это социальный продукт, как и человек – социальное животное.
Поскольку человеку предстоит слишком многое узнать, человеческий детеныш оказывается слишком деликатным и беспомощным, и это его состояние продолжается дольше, чем у детеныша любого другого животного. Физическое дополнение к обучению представляет собой упорядочение впечатлений и выстраивание связей между различными нервными центрами в мозгу.
Тем временем мозг продолжает расти. Чтобы соответствовать данному процессу, черепные кости, защищающие мозг ребенка, увеличиваются и твердеют постепенно, хотя и остаются соединенными между собой. Поэтому череп ребенка в процессе роста в отдельных местах весьма уязвим, так что ребенка легко можно убить.
Благодаря указанным взаимосвязанным причинам требующее помощи и поддержки детство затягивается, и для выживания детей (и своего) по крайней мере одна социальная группа должна держаться вместе, пока дети не вырастут. Именно поэтому у человека сложилась естественная семья, состоящая из родителей и детей, ставшая более надежным и продолжительным союзом, чем пары у животных, чье взросление происходит быстрее. Действительно, именно отдельные семьи, живущие вместе для лучшей защиты и самообеспечения, стали первым объединением, отличающимся от стада или группы животных. Вместе с тем до некоторой степени человек является стадным животным.
Сегодня в человеческих, равно как и в животных, сообществах старшее поколение передает с помощью образцов коллективный опыт, накопленный группой, и тот, что они, в свою очередь, узнали от старших и родителей. Обучение животных происходит с помощью примеров – так, подражая курице, цыпленок учится, как и что клевать.
Человеческому детенышу приходится учитывать слишком многое, поэтому для него имитационный метод оказался слишком медленным. В человеческих обществах обучение с помощью наставлений происходит параллельно с примерами. Инструментарий разработали постепенно, в ходе общения между членами человеческого общества. Ведя такую политику, люди породили новый вид оснащения процесса обучения, который можно вполне охарактеризовать как духовный.
Благодаря структуре гортани, мускулатуре языка и другим человеческим органам, общим с некоторыми другими существами, человек способен издавать весьма обширный ряд звуков, которые в техническом смысле называют искусственными звуками. Живя в обществе и обладая огромным мозгом, люди смогли наделить эти звуки условным значением.
Путем соглашения звуки стали словами, сигналами для действия, символами для предметов и событий, знакомыми другим членам сообщества (заметим, что аналогичное значение можно придать и жестам, хотя это и представляется менее удобным).
Точно так же и крики птиц, и блеяние овец обладают значением – услышав определенный сигнал, все члены стаи (стада) действуют соответствующим образом. Сигнал, по крайней мере, означает для них побуждение к действию, порождая соответствующий ответ в виде конкретного поведения. Среди людей произнесенные слова (и, конечно, жесты) несут ту же самую функцию, но в более широком смысле.
Возможно, первые слова людей наполнялись значением по мере необходимости. Так слово pewit (англ. чибис) обозначает крик птицы, получившей свое название по указанному действию. Однако на самом деле большинство слов, использованных уже первыми людьми, вовсе не обладали видимой схожестью с тем, что они обозначали. Они оказывались просто удобными и получали свое значение механически, благодаря подразумеваемому соглашению между использовавшими их членами общества. Так происходит и в случае обозначения процесса, когда в ходе совещания группа химиков сходится в обозначении нового элемента. На самом деле все происходит гораздо сложнее.
Точнее сказать иначе, значение слов проясняется точно так же, как в случае обучения детей навыкам разговорной речи. По своей сути обучение навыкам речи означает приспособление ребенка к тем звукам, которые он извлекает. Это становится значительным добавлением к обширному списку вещей, которые приходится выучить человеческому детенышу.
Он, очевидно, испытывает физическое раздвоение, преодолеваемое благодаря хорошо организованной работе мозга. Поэтому при ранении головы человек может перестать понимать, что ему говорят, поскольку утратил способность соотносить слова со звуками. Уже в черепах древнейших людей отмечаются следы особого развития участков мозга в области речевых центров, так что язык кажется таким же древним и универсальным инструментом, как изготовленные древнейшими людьми орудия.
Язык сильно ускорил обучение людей. Так, в частности, мать способна показать своему потомку, что делать, когда приближается дикий зверь. Однако многие юные существа воспринимают подобные конкретные уроки как неизбежные! С помощью усвоенных ранее правил мать также способна представить, что будет, если дикий зверь приблизится, – перед нами явный способ обучения на выживание!
В целом же, подражая своим друзьям, вы учитесь, как действовать в конкретных случаях. С помощью языка вы способны научиться, как вести себя в критической ситуации, если та наступит. Язык является средством передачи социального наследия путем передачи опыта, сложившегося в результате проб и ошибок, показывая, что может произойти и что следует делать. Мозг собирает информацию, язык передает ее.
Через социальное наследование молодежь перенимает не только опыт, обретенный физиологическими предками (который, возможно, передается и «кровно» через биологическое наследие), но и тот, которым обладает вся группа.
Пользуясь одним языком, не только родители, но и все члены общества способны описать детям критические моменты своей жизни, рассказывая, как они преодолели их, что они видели, слышали, испытали и сделали. Опыт людей можно объединить. Освоение этого совместного опыта происходит и во время обучения изготовлению и использованию различных орудий и приспособлений.
Язык представляет собой не только инструмент традиции. Он воздействует на то, что передается. Общество принимает значение слова (или другого символа) практически по необходимости, поскольку такое значение представляет собой абстрактное понятие. Так, слово «банан» обозначает целый класс предметов, имеющих определенные свойства, видимые, осязаемые, обоняемые и, кроме всего прочего, вкусовые.
Используя слово, мы не принимаем в расчет и не воспринимаем, как не относящиеся к делу, количество пятнышек на кожуре банана, его положение на растении или в корзине, поскольку все эти качества относятся к любому конкретному банану, но не определяют его общих свойств.
Так и каждое слово, каким бы обширным кругом значений оно ни обладало, все же имеет абстрактное значение. По своей сути язык предполагает классификацию. С практической точки зрения с помощью примеров можно точно выражать мысль и на основе конкретных рекомендаций совершать установленные движения.
Хотя обучение необходимым действиям происходит по аналоговой системе, остается простор для вариаций. Здесь поможет сравнение в виде контраста, существующего между ученичеством и университетским образованием. Поэтому заметим, что язык превращает традицию в рациональный фактор.
Способность к рассуждению определяется как «обладание возможностью решать проблемы, не проходя путем проб и ошибок». Вместо того чтобы попытаться делать что-либо руками с вероятностью обжечь пальцы, вы ведете поиск в своей памяти, используя идеи, образы или символы действий, которые осуществляете.
И другие животные, не только человек, явно поступают так, как будто думают сходным образом. Увидев банан, находящийся посредине трубы, открытой с обеих сторон, но остающийся недосягаемым, шимпанзе сообразит, как протолкнуть банан палкой с одной стороны и затем схватить его с другой, не совершая никаких бесполезных движений, просто «размышляя».
Возможно, прежде чем решиться зацепить банан палкой, обезьяна представляла его в различных положениях. Однако ей все представлялось достаточно конкретно, нужно было всего лишь попытаться ухватить банан, а когда рукой это сделать не удалось, она взяла палку. Когда же речь идет о процессе мышления у людей, то нам становится ясно, что умственные способности человека намного превосходят требования любой конкретной ситуации, в какую может попасть любое животное. И в данном процессе язык, очевидно, играет более значимую роль.
Рассуждения и все, что мы называем мышлением, имея в виду и те моменты, что отличают шимпанзе, должны включать умственные операции с тем, что психологи называют образами. Зрительный образ, картина в мозгу, скажем, банана всегда схожа с конкретным бананом. Слово же, напротив, более абстрактное, очищенное от тех случайных фактов, что придает индивидуальность любому конкретному «банану».
Психический образ слов (картины звука и мускульных движений, связанных с его произношением) образует весьма удобный объект для процесса мышления. Ход мыслей с их помощью неизбежен и вызывает то свойство абстракции и обобщения, которых нет у думающих животных.
Люди способны как думать, так и говорить с помощью предметов, называемых «бананами», а шимпанзе никогда не двинется дальше того «банана в трубе». Именно социальный инструмент определил язык и внес свой вклад в то, что высокомерно описывается как «освобождение от конкретики и переход к абстракции».
Гораздо разумнее оперировать символами «в голове», а не вещами или действиями, существующими во внешнем мире. Удобно заместить слова символами, хотя никоим образом слова не являются только таковыми. Вы можете свести каждый символ вместе и соединить их некоторым образом в своей голове, не пошевельнув ни единым мускулом.
Понятие «идея» обычно используется для обозначения того, на что указывают, обозначают или к чему относятся слова и другие символы. В этом смысле «банан» не обозначает то, что можно увидеть, потрогать, понюхать или даже съесть, но только образ «идеального банана».
Он вполне успешно представляет множество реальных съедобных бананов, даже если ни один из них не подходит к стандарту «идеального банана». Люди наделили названиями идеи, которые на самом деле нельзя увидеть, понюхать, потрогать или попробовать, как банан. Такие идеи, например, как двуглавый орел, мана (сверхъестественная сила, присущая некоторым людям, животным, предметам и духам – согласно верованиям народов Меланезии и Полинезии), электричество, причина.
Как и обозначающие их слова, они являются результатом общественного опыта, что позволяет обращаться с ними как с реальными вещами. На самом же деле понятия двуглавого орла, бессмертия или свободы оказывают на людей более продолжительное и глубокое воздействие, чем образ даже самого сочного банана.
Не вдаваясь в метафизические тонкости, общество одобряло и поддерживало идеи, вдохновлявшие подобные действия, так что они должны рассматриваться историками в одном ряду с конкретными объектами археологического исследования.
Практически идеи составляют столь же эффективную часть окружающей среды, как и горы, деревья, животные, погода и весь прочий внешний мир. Духовное окружение оказывает на общество такое же воздействие, как материальная среда. Поведение людей показывает, что они нуждаются в духовной среде так же сильно, как и в материальных орудиях труда.
Благодаря языку это «духовное снаряжение» не ограничивается идеями, которые могут преобразовываться в орудия и оружие, успешно контролирующие и преобразующие внешнюю природу. Оно включает также то, что часто определяется как социальная идеология, предрассудки, религиозные верования, привязанности и художественные идеалы.
Очевидно, что, преследуя идеологии и вдохновляясь идеями, люди осуществляют такие действия, которые никогда не наблюдаются среди других животных.
По крайней мере, 100 тысяч лет[1] тому назад странно выглядевшие существа, названные учеными неандертальцами, уже выработали ритуал погребения своих умерших детей и родственников, обеспечивая их едой и инструментами.
Сегодня каждое известное человечеству общество, остающееся на стадии первобытного развития, осуществляет определенные ритуалы, иногда излишне болезненные, воздерживаясь от доступных удовольствий. При этом руководствуясь и побуждаясь в своих действиях и ограничениях сегодня (и предположительно в прошлом тоже) социально санкционированными идеями того вида, что обозначаются нами как «бессмертие», «магия», «бог».
Подобные действия чужды всему остальному животному царству, поскольку животные не используют символический язык и поэтому не способны образовать такие абстрактные идеи.
Археологические находки показывают, что, например, кремни сотню тысяч лет тому назад отделывались с большей заботой и тщательностью, чем определялось их практическим применением. Все выглядит так, как будто их создатель хотел изготовить не только удобный, но и красивый инструмент.
Более 25 тысяч лет тому назад люди начали украшать свои тела и носить на шее раковины и бусины, изготовление которых требовало значительного труда. Сегодня по всему миру встречаются люди, выбивающие зубы, перевязывающие ноги, уродующие свои тела корсетами или подвергающие себя какому-либо уродству, стремясь подчиниться требованиям моды. И снова подобное поведение кажется свойственным природе человека. Именно оно обрамляет идеологию.
Так с помощью абстрактных идей люди подошли к тому, чтобы начать нуждаться в новом стимуле для своих действий, помимо таких общих потребностей, как удовлетворение чувства голода, сексуальных потребностей, гнева и страха. Все новые идеальные мотивы оказывались необходимыми для продолжения жизни. Идеология, далекая от очевидных идеологических потребностей, в биологическом смысле оказывалась полезной, то есть способствовала выживанию вида.
Без духовной вооруженности общество не только распалось бы, но и отдельные его члены утратили бы стремление к выживанию. «Разрушение системы верований» первобытных народов рассматривается специалистами как главный фактор, ведущий к их уничтожению в ходе взаимодействия с цивилизацией белых людей.
Вот что произошло с обитателями скалистого островка Эддистон (у южного берега острова Тасмания в Австралии. – Ред.): «Остановив практику охоты за головами, британцы тем самым запретили институт, составлявший основу их религии, что привело к всеобщей апатии коренного населения. Они перестали сопротивляться уменьшению населения острова».
Очевидно, что сообщества людей «не могут жить только хлебом единым». Но если «каждое слово, что исходит из уст Господа» не содействует прямо или косвенно росту и биологическому и экономическому процветанию общества, которое их порождает, то общество и его Бог неизбежно исчезнут. Именно этот естественный отбор показывает, что в плане длительной эволюции идеалы общества являются «всего лишь отображением материального в умах людей». Религия жителей Эддистона являлась движущей силой живущих и поддерживала в действии экономическую систему.
На практике «охотники за головами» сохраняли численность и активность коренного населения. Сказанное сделало улучшение материальных условий излишним и со временем позволило островитянам стать добычей британских завоевателей. Согласно распространенной точке зрения, социальная группа представляет собой идеологию, определяемую историческим отбором. Хотя приговор и может быть отсрочен.
Итак, идеология определенно является социальным продуктом. Но не только слова поддерживают идеи, произведенные в ходе жизнедеятельности в обществе, и поэтому сами по себе они нежизнеспособны. У идей также есть своя среда обитания, при принятии обществом они начинают определять поступки людей.
Даже верования, кажущиеся абсурдными, способны приобретать доверие, добиваясь, чтобы каждый член группы принял их и учился верить в них с младенчества. Никому не приходит в голову оспаривать то, во что верят все. У немногих из нас имеются большие основания, чтобы верить в одноклеточных, нежели в ведьм.
Наше общество насаждает первые верования и высмеивает последние, однако другие общества сохраняют за собой право на суждение. Конечно, ряд признанных экспертов видели одноклеточных в микроскоп. Но еще большее число специалистов в средневековой Европе и в первобытной Африке наблюдали за действиями ведьм. Преобладание нашего верования, бытовавшего в течение длительного времени, утвердилось. Проведем и другую параллель. Если в наше время антисептики и вакцины могут эффективно предотвратить эпидемии и таким образом изменить статистику социального роста, то в свое время подобную функцию выполняли заклинания и сожжения ведьм.
Не менее значительная функция идеологии заключалась в том, чтобы сплачивать общество и обеспечивать его работоспособность, опираясь на технологию и материальное оснащение. Как и духовное вооружение, материальное оснащение остается социальным продуктом, порожденным социальной традицией.
Практически это означает, что производство и использование различных орудий и предметов также требует от членов общества совместных действий. Современные европейцы и американцы приобретают еду, жилища и удовлетворяют свои нужды в результате сотрудничества в обширной и весьма сложной эффективной экономической организации.
Возникающая на их основе картина откровенно хаотична, в ней трудно выделить какую-то общую систему и ведущие тенденции. Что же касается археологии, то ее история насчитывает всего лишь сотню лет. Поэтому в столь обширном пространстве, каким является дописьменная история человечества, она выявляет только общее направление, фиксируя совокупность изменений, приведших к видимому результату.
История, подкрепляемая археологией вместе с предшествующей историей, становится продолжением палеонтологии и палеогеологии. Последняя изучает геологические материалы для определения эволюции различных видов живых существ в результате естественного отбора, а также процесса выживания и размножения в ходе их физического приспособления к изменениям внешней среды.
Человек считается последним в цепочке видов, его окаменелые останки встречаются лишь в самых верхних слоях геологических разрезов, так что он является высшим продуктом в прослеженной учеными линии эволюции земных существ. Через предысторию можно проследить, как сохранялись и размножались первобытные люди путем улучшения орудий труда, обеспечивающего лучшее приспособление к окружающей среде и, соответственно, окружающей среды к воздействующим на нее сообществам людей.
Те же самые процессы археология способна проследить в историческое время, дополняя своими открытиями письменные источники в районах, где задержалось развитие письменной культуры. Не изменяя этой своей методике, она способна проследить вплоть до настоящего времени развитие тенденций, различающихся уже в предыстории.
Предмет нашего изучения, человек в широком смысле этого слова, преуспел в том, чтобы выжить и размножиться, в основном с помощью развития своих орудий труда и всевозможных приспособлений для выживания (начиная с жилища и одежды и кончая средствами транспорта), о чем я уже успел подробно доложить читателю в книге «Человек создает себя».
По сравнению с другими животными только благодаря своим орудиям и приспособлениям человек действует и существует во внешнем мире, добывает средства к существованию или даже приспосабливает окружающий его мир к своим нуждам. В то же время набор таких приспособлений человека существенно отличается от того, чем владеют животные.
Последние носят все свое с собой, используя в качестве орудий части своего тела. Так, у кролика лапы позволяют ему копать норы, а клыки льва – умерщвлять его добычу, бобр использует свои зубы точно так же, как плотник свой инструмент. Чтобы поддерживать тепло в своем организме, большинство животных носят меховые (волосяные) «шубы». Черепаха переносит собственный «дом» на спине.
Человек не обладает подобным «снаряжением», те сходные с животными приспособления, что у него и были, он отверг в ходе эволюции – заменив их орудиями труда и другими искусственными приспособлениями, которые человек изготавливает, использует по мере надобности и выбрасывает. Так, он делает мотыги, кирки и лопаты для копания, оружие, чтобы убивать дичь и врагов, топоры и тесла, чтобы рубить и обрабатывать дерево, изготавливает кирпичи или обтесывает камни, стремясь обеспечить себе кров.
У самых первых «людей» действительно имелись выступавшие клыки, располагавшиеся в очень массивных челюстях и служившие весьма опасным оружием, но они исчезли у современных людей, чей ряд зубов не способен нанести смертельные раны.
Как и у других животных, первым снаряжением человека становятся его физические данные. Коротко их можно обозначить следующим образом: руки и интеллект. Освобожденные от необходимости переносить на себе свои жилища, наши нижние конечности, ноги, превратились в деликатные инструменты, способные совершать поразительное множество тонких и точных движений.
Стремясь контролировать последние и связывать их с ощущениями, поступающими от глаз и других органов чувств, мы стали обладателями необычайно сложной нервной системы и удивительно большого и сложного мозга.
Как физические, так и умственные качества давали уже первым людям очевидные преимущества. Люди были более адаптивны и лучше приспособлены, чем животные, что давало возможность выживать в различных меняющихся условиях окружающей среды. Например, заяц, благодаря своей способности менять на зиму цвет шкурки, проведет зиму удобно и в безопасности на заснеженных склонах гор, но будет сразу же замечен в более теплых долинах.
Человек же при перемещении в местность с жарким климатом просто снимает свою теплую одежду и приспособляет свое одеяние к окружающей среде. Лапы кролика являются хорошим орудием для копания земли, но, в отличие от кошачьих, обладающих когтями, не могут быть эффективным оружием защиты. Человек же может изготовить орудия как для труда, так и для нападения и защиты.
Короче говоря, в ходе эволюции животные приспособились для осуществления ограниченного числа действий и жизни в соответствующих условиях, а различные орудия, изготовленные человеком, могут выполнять множество действий в почти любом окружении, хотя это и происходит далеко не всегда.
Препятствием служит тот факт, что человеку приходится учиться не только использовать свои орудия, но и изготавливать их. У птенца же, например, достаточно быстро вырастают перья, крылья и когти. Ему, конечно, приходится учиться их использовать, например уметь содержать свои перья в чистоте. Однако эти умения определяются унаследованными инстинктами и обучение не занимает много времени.
У детеныша человека подобные унаследованные от природы приспособления отсутствуют, и растет он гораздо медленнее. Круглые камни, лежащие на земле, сами по себе не становятся орудиями труда (рубилами, топорами и т. д.). Необходимо осуществить множество действий и затратить определенное время, прежде чем все сойдется в одной точке и звериная шкура превратится, например, в одежду для ребенка.
Даже простейший инструмент, изготовленный из отломанного сука или в виде обколотого камня, представлял собой продукт длительного опыта, состоявшего из проб и ошибок. Подмечались ощущения и результаты, они запоминались и сравнивались. Мастерство приходило с опытом.
Конечно, нас могут упрекнуть в преувеличении, но все же заметим, что любой инструмент представляет собой олицетворение накопленного опыта. Поскольку конкретный опыт запоминался, сравнивался, а общие изыскания одного рода систематизировались, точно так же, например, возникают и научные формулы, описания и предписания.
К счастью, ребенка не оставляют наедине с самим собой, чтобы тот накапливал опыт и самостоятельно проходил через испытания, совершая ошибки. На самом деле ребенок не наследует при рождении физический механизм нервной организации и развития, отпечатанный в наследственной информации конкретных рас и народов и якобы используемый автоматически. (Во времена автора механизм работы и передачи генетического материала лишь начинал раскрываться учеными (только в 1953 г. Уотсон и Крик создали пространственную модель ДНК). – Ред.) Не говоря уже об автоматизме соответствующих телесных движений. Все приходит постепенно.
Вместе с тем ребенок является наследником социальных традиций. Его родители и наставники обучат его, как изготавливать и использовать орудия и приспособления в соответствии с опытом, приобретенным предшествующими поколениями. И конкретное орудие, которое человек использует, само по себе является всего лишь предметным выражением данной социальной традиции. Инструмент – это социальный продукт, как и человек – социальное животное.
Поскольку человеку предстоит слишком многое узнать, человеческий детеныш оказывается слишком деликатным и беспомощным, и это его состояние продолжается дольше, чем у детеныша любого другого животного. Физическое дополнение к обучению представляет собой упорядочение впечатлений и выстраивание связей между различными нервными центрами в мозгу.
Тем временем мозг продолжает расти. Чтобы соответствовать данному процессу, черепные кости, защищающие мозг ребенка, увеличиваются и твердеют постепенно, хотя и остаются соединенными между собой. Поэтому череп ребенка в процессе роста в отдельных местах весьма уязвим, так что ребенка легко можно убить.
Благодаря указанным взаимосвязанным причинам требующее помощи и поддержки детство затягивается, и для выживания детей (и своего) по крайней мере одна социальная группа должна держаться вместе, пока дети не вырастут. Именно поэтому у человека сложилась естественная семья, состоящая из родителей и детей, ставшая более надежным и продолжительным союзом, чем пары у животных, чье взросление происходит быстрее. Действительно, именно отдельные семьи, живущие вместе для лучшей защиты и самообеспечения, стали первым объединением, отличающимся от стада или группы животных. Вместе с тем до некоторой степени человек является стадным животным.
Сегодня в человеческих, равно как и в животных, сообществах старшее поколение передает с помощью образцов коллективный опыт, накопленный группой, и тот, что они, в свою очередь, узнали от старших и родителей. Обучение животных происходит с помощью примеров – так, подражая курице, цыпленок учится, как и что клевать.
Человеческому детенышу приходится учитывать слишком многое, поэтому для него имитационный метод оказался слишком медленным. В человеческих обществах обучение с помощью наставлений происходит параллельно с примерами. Инструментарий разработали постепенно, в ходе общения между членами человеческого общества. Ведя такую политику, люди породили новый вид оснащения процесса обучения, который можно вполне охарактеризовать как духовный.
Благодаря структуре гортани, мускулатуре языка и другим человеческим органам, общим с некоторыми другими существами, человек способен издавать весьма обширный ряд звуков, которые в техническом смысле называют искусственными звуками. Живя в обществе и обладая огромным мозгом, люди смогли наделить эти звуки условным значением.
Путем соглашения звуки стали словами, сигналами для действия, символами для предметов и событий, знакомыми другим членам сообщества (заметим, что аналогичное значение можно придать и жестам, хотя это и представляется менее удобным).
Точно так же и крики птиц, и блеяние овец обладают значением – услышав определенный сигнал, все члены стаи (стада) действуют соответствующим образом. Сигнал, по крайней мере, означает для них побуждение к действию, порождая соответствующий ответ в виде конкретного поведения. Среди людей произнесенные слова (и, конечно, жесты) несут ту же самую функцию, но в более широком смысле.
Возможно, первые слова людей наполнялись значением по мере необходимости. Так слово pewit (англ. чибис) обозначает крик птицы, получившей свое название по указанному действию. Однако на самом деле большинство слов, использованных уже первыми людьми, вовсе не обладали видимой схожестью с тем, что они обозначали. Они оказывались просто удобными и получали свое значение механически, благодаря подразумеваемому соглашению между использовавшими их членами общества. Так происходит и в случае обозначения процесса, когда в ходе совещания группа химиков сходится в обозначении нового элемента. На самом деле все происходит гораздо сложнее.
Точнее сказать иначе, значение слов проясняется точно так же, как в случае обучения детей навыкам разговорной речи. По своей сути обучение навыкам речи означает приспособление ребенка к тем звукам, которые он извлекает. Это становится значительным добавлением к обширному списку вещей, которые приходится выучить человеческому детенышу.
Он, очевидно, испытывает физическое раздвоение, преодолеваемое благодаря хорошо организованной работе мозга. Поэтому при ранении головы человек может перестать понимать, что ему говорят, поскольку утратил способность соотносить слова со звуками. Уже в черепах древнейших людей отмечаются следы особого развития участков мозга в области речевых центров, так что язык кажется таким же древним и универсальным инструментом, как изготовленные древнейшими людьми орудия.
Язык сильно ускорил обучение людей. Так, в частности, мать способна показать своему потомку, что делать, когда приближается дикий зверь. Однако многие юные существа воспринимают подобные конкретные уроки как неизбежные! С помощью усвоенных ранее правил мать также способна представить, что будет, если дикий зверь приблизится, – перед нами явный способ обучения на выживание!
В целом же, подражая своим друзьям, вы учитесь, как действовать в конкретных случаях. С помощью языка вы способны научиться, как вести себя в критической ситуации, если та наступит. Язык является средством передачи социального наследия путем передачи опыта, сложившегося в результате проб и ошибок, показывая, что может произойти и что следует делать. Мозг собирает информацию, язык передает ее.
Через социальное наследование молодежь перенимает не только опыт, обретенный физиологическими предками (который, возможно, передается и «кровно» через биологическое наследие), но и тот, которым обладает вся группа.
Пользуясь одним языком, не только родители, но и все члены общества способны описать детям критические моменты своей жизни, рассказывая, как они преодолели их, что они видели, слышали, испытали и сделали. Опыт людей можно объединить. Освоение этого совместного опыта происходит и во время обучения изготовлению и использованию различных орудий и приспособлений.
Язык представляет собой не только инструмент традиции. Он воздействует на то, что передается. Общество принимает значение слова (или другого символа) практически по необходимости, поскольку такое значение представляет собой абстрактное понятие. Так, слово «банан» обозначает целый класс предметов, имеющих определенные свойства, видимые, осязаемые, обоняемые и, кроме всего прочего, вкусовые.
Используя слово, мы не принимаем в расчет и не воспринимаем, как не относящиеся к делу, количество пятнышек на кожуре банана, его положение на растении или в корзине, поскольку все эти качества относятся к любому конкретному банану, но не определяют его общих свойств.
Так и каждое слово, каким бы обширным кругом значений оно ни обладало, все же имеет абстрактное значение. По своей сути язык предполагает классификацию. С практической точки зрения с помощью примеров можно точно выражать мысль и на основе конкретных рекомендаций совершать установленные движения.
Хотя обучение необходимым действиям происходит по аналоговой системе, остается простор для вариаций. Здесь поможет сравнение в виде контраста, существующего между ученичеством и университетским образованием. Поэтому заметим, что язык превращает традицию в рациональный фактор.
Способность к рассуждению определяется как «обладание возможностью решать проблемы, не проходя путем проб и ошибок». Вместо того чтобы попытаться делать что-либо руками с вероятностью обжечь пальцы, вы ведете поиск в своей памяти, используя идеи, образы или символы действий, которые осуществляете.
И другие животные, не только человек, явно поступают так, как будто думают сходным образом. Увидев банан, находящийся посредине трубы, открытой с обеих сторон, но остающийся недосягаемым, шимпанзе сообразит, как протолкнуть банан палкой с одной стороны и затем схватить его с другой, не совершая никаких бесполезных движений, просто «размышляя».
Возможно, прежде чем решиться зацепить банан палкой, обезьяна представляла его в различных положениях. Однако ей все представлялось достаточно конкретно, нужно было всего лишь попытаться ухватить банан, а когда рукой это сделать не удалось, она взяла палку. Когда же речь идет о процессе мышления у людей, то нам становится ясно, что умственные способности человека намного превосходят требования любой конкретной ситуации, в какую может попасть любое животное. И в данном процессе язык, очевидно, играет более значимую роль.
Рассуждения и все, что мы называем мышлением, имея в виду и те моменты, что отличают шимпанзе, должны включать умственные операции с тем, что психологи называют образами. Зрительный образ, картина в мозгу, скажем, банана всегда схожа с конкретным бананом. Слово же, напротив, более абстрактное, очищенное от тех случайных фактов, что придает индивидуальность любому конкретному «банану».
Психический образ слов (картины звука и мускульных движений, связанных с его произношением) образует весьма удобный объект для процесса мышления. Ход мыслей с их помощью неизбежен и вызывает то свойство абстракции и обобщения, которых нет у думающих животных.
Люди способны как думать, так и говорить с помощью предметов, называемых «бананами», а шимпанзе никогда не двинется дальше того «банана в трубе». Именно социальный инструмент определил язык и внес свой вклад в то, что высокомерно описывается как «освобождение от конкретики и переход к абстракции».
Гораздо разумнее оперировать символами «в голове», а не вещами или действиями, существующими во внешнем мире. Удобно заместить слова символами, хотя никоим образом слова не являются только таковыми. Вы можете свести каждый символ вместе и соединить их некоторым образом в своей голове, не пошевельнув ни единым мускулом.
Понятие «идея» обычно используется для обозначения того, на что указывают, обозначают или к чему относятся слова и другие символы. В этом смысле «банан» не обозначает то, что можно увидеть, потрогать, понюхать или даже съесть, но только образ «идеального банана».
Он вполне успешно представляет множество реальных съедобных бананов, даже если ни один из них не подходит к стандарту «идеального банана». Люди наделили названиями идеи, которые на самом деле нельзя увидеть, понюхать, потрогать или попробовать, как банан. Такие идеи, например, как двуглавый орел, мана (сверхъестественная сила, присущая некоторым людям, животным, предметам и духам – согласно верованиям народов Меланезии и Полинезии), электричество, причина.
Как и обозначающие их слова, они являются результатом общественного опыта, что позволяет обращаться с ними как с реальными вещами. На самом же деле понятия двуглавого орла, бессмертия или свободы оказывают на людей более продолжительное и глубокое воздействие, чем образ даже самого сочного банана.
Не вдаваясь в метафизические тонкости, общество одобряло и поддерживало идеи, вдохновлявшие подобные действия, так что они должны рассматриваться историками в одном ряду с конкретными объектами археологического исследования.
Практически идеи составляют столь же эффективную часть окружающей среды, как и горы, деревья, животные, погода и весь прочий внешний мир. Духовное окружение оказывает на общество такое же воздействие, как материальная среда. Поведение людей показывает, что они нуждаются в духовной среде так же сильно, как и в материальных орудиях труда.
Благодаря языку это «духовное снаряжение» не ограничивается идеями, которые могут преобразовываться в орудия и оружие, успешно контролирующие и преобразующие внешнюю природу. Оно включает также то, что часто определяется как социальная идеология, предрассудки, религиозные верования, привязанности и художественные идеалы.
Очевидно, что, преследуя идеологии и вдохновляясь идеями, люди осуществляют такие действия, которые никогда не наблюдаются среди других животных.
По крайней мере, 100 тысяч лет[1] тому назад странно выглядевшие существа, названные учеными неандертальцами, уже выработали ритуал погребения своих умерших детей и родственников, обеспечивая их едой и инструментами.
Сегодня каждое известное человечеству общество, остающееся на стадии первобытного развития, осуществляет определенные ритуалы, иногда излишне болезненные, воздерживаясь от доступных удовольствий. При этом руководствуясь и побуждаясь в своих действиях и ограничениях сегодня (и предположительно в прошлом тоже) социально санкционированными идеями того вида, что обозначаются нами как «бессмертие», «магия», «бог».
Подобные действия чужды всему остальному животному царству, поскольку животные не используют символический язык и поэтому не способны образовать такие абстрактные идеи.
Археологические находки показывают, что, например, кремни сотню тысяч лет тому назад отделывались с большей заботой и тщательностью, чем определялось их практическим применением. Все выглядит так, как будто их создатель хотел изготовить не только удобный, но и красивый инструмент.
Более 25 тысяч лет тому назад люди начали украшать свои тела и носить на шее раковины и бусины, изготовление которых требовало значительного труда. Сегодня по всему миру встречаются люди, выбивающие зубы, перевязывающие ноги, уродующие свои тела корсетами или подвергающие себя какому-либо уродству, стремясь подчиниться требованиям моды. И снова подобное поведение кажется свойственным природе человека. Именно оно обрамляет идеологию.
Так с помощью абстрактных идей люди подошли к тому, чтобы начать нуждаться в новом стимуле для своих действий, помимо таких общих потребностей, как удовлетворение чувства голода, сексуальных потребностей, гнева и страха. Все новые идеальные мотивы оказывались необходимыми для продолжения жизни. Идеология, далекая от очевидных идеологических потребностей, в биологическом смысле оказывалась полезной, то есть способствовала выживанию вида.
Без духовной вооруженности общество не только распалось бы, но и отдельные его члены утратили бы стремление к выживанию. «Разрушение системы верований» первобытных народов рассматривается специалистами как главный фактор, ведущий к их уничтожению в ходе взаимодействия с цивилизацией белых людей.
Вот что произошло с обитателями скалистого островка Эддистон (у южного берега острова Тасмания в Австралии. – Ред.): «Остановив практику охоты за головами, британцы тем самым запретили институт, составлявший основу их религии, что привело к всеобщей апатии коренного населения. Они перестали сопротивляться уменьшению населения острова».
Очевидно, что сообщества людей «не могут жить только хлебом единым». Но если «каждое слово, что исходит из уст Господа» не содействует прямо или косвенно росту и биологическому и экономическому процветанию общества, которое их порождает, то общество и его Бог неизбежно исчезнут. Именно этот естественный отбор показывает, что в плане длительной эволюции идеалы общества являются «всего лишь отображением материального в умах людей». Религия жителей Эддистона являлась движущей силой живущих и поддерживала в действии экономическую систему.
На практике «охотники за головами» сохраняли численность и активность коренного населения. Сказанное сделало улучшение материальных условий излишним и со временем позволило островитянам стать добычей британских завоевателей. Согласно распространенной точке зрения, социальная группа представляет собой идеологию, определяемую историческим отбором. Хотя приговор и может быть отсрочен.
Итак, идеология определенно является социальным продуктом. Но не только слова поддерживают идеи, произведенные в ходе жизнедеятельности в обществе, и поэтому сами по себе они нежизнеспособны. У идей также есть своя среда обитания, при принятии обществом они начинают определять поступки людей.
Даже верования, кажущиеся абсурдными, способны приобретать доверие, добиваясь, чтобы каждый член группы принял их и учился верить в них с младенчества. Никому не приходит в голову оспаривать то, во что верят все. У немногих из нас имеются большие основания, чтобы верить в одноклеточных, нежели в ведьм.
Наше общество насаждает первые верования и высмеивает последние, однако другие общества сохраняют за собой право на суждение. Конечно, ряд признанных экспертов видели одноклеточных в микроскоп. Но еще большее число специалистов в средневековой Европе и в первобытной Африке наблюдали за действиями ведьм. Преобладание нашего верования, бытовавшего в течение длительного времени, утвердилось. Проведем и другую параллель. Если в наше время антисептики и вакцины могут эффективно предотвратить эпидемии и таким образом изменить статистику социального роста, то в свое время подобную функцию выполняли заклинания и сожжения ведьм.
Не менее значительная функция идеологии заключалась в том, чтобы сплачивать общество и обеспечивать его работоспособность, опираясь на технологию и материальное оснащение. Как и духовное вооружение, материальное оснащение остается социальным продуктом, порожденным социальной традицией.
Практически это означает, что производство и использование различных орудий и предметов также требует от членов общества совместных действий. Современные европейцы и американцы приобретают еду, жилища и удовлетворяют свои нужды в результате сотрудничества в обширной и весьма сложной эффективной экономической организации.