Чайлд Ли. Джек Ричер, или 61 час

   – Под раковиной, – сказала Ким Петерсон.
   Ричер наклонился, открыл дверцу шкафчика и аккуратно поставил бутылки в линию рядом с шестью другими, стоявшими там.
   – Вам ничего не нужно? – спросила Ким.
   – Ничего, все в порядке, спасибо, – ответил Ричер.
   – Эндрю попросил вас что-то для него сделать?
   – Он хочет, чтобы я позвонил в несколько мест.
   – Про армейский лагерь?
   Ричер кивнул.
   – Вы позвоните?
   – Попытаюсь, – сказал Ричер.
   – Хорошо. Это место сводит его с ума.
   – Я сделаю все, что в моих силах.
   – Обещаете?
   – Мэм?
   – Пообещайте мне, что, если Эндрю вас попросит, вы постараетесь ему помочь. Он слишком много работает. Теперь он практически за все отвечает. Шеф Холланд находится в депрессии и едва знаком с половиной своего участка. Эндрю приходится делать все, а это очень тяжело. И ему, и мне.
 
   Рядом с кабинетом Ричер обнаружил крошечную ванную комнату и долго стоял под горячим душем. Затем он повесил свою одежду на спинку стула, на котором сидел Петерсон, и забрался под одеяло. Пружины диванчика тут же жалобно заскрипели под его весом и уперлись в спину. Ричер повернулся на один бок, потом лег на другой, послушал, как тикают часы, и через минуту уснул.
   Было без пяти час ночи.
   Остался пятьдесят один час.

Глава 10

   Ричер проснулся без десяти семь в безмолвном, точно священный храм, мире. За окном падал густой снег, медленно, но неуклонно засыпая землю, на которой уже лежало плотное белое одеяло около фута толщиной. Ветра не было, и миллиарды снежинок летели по прямой вниз, иногда слегка отклоняясь в сторону или делая едва заметные зигзаги, подчиняясь лишь своему почти неуловимому весу. Большая часть заканчивала путь на земле, сливаясь с нетронутым покрывалом; другие прилипали к диковинным, похожим на перья, фигурам на линиях электропередачи, которые постепенно становились все длиннее.
   В кровати было тепло, а вот в комнате – холодно. Ричер догадался, что дрова в железной печке прогорели за ночь, угли собрали и заслонку закрыли. Он пару мгновений решал, как должен в таких обстоятельствах повести себя гость и следует ли ему встать, открыть заслонку и подбросить в печь дров? Будет ли это помощью? Или наглостью? А вдруг он нарушит тонкий и давно установленный распорядок и его хозяевам придется лишний раз идти в сарай за дровами?
   В конце концов он не стал ничего делать, просто натянул повыше одеяло и снова закрыл глаза.
   Было без пяти семь утра.
   Осталось сорок пять часов.
 
   В тысяче семистах милях к югу было на час больше. Платон завтракал в меньшей из двух столовых, находящихся на открытом воздухе. Та, что побольше, предназначалась для официальных обедов и потому использовалась редко, поскольку такие обеды были исключительно деловыми, но в настоящий момент большинство своих дел он вел с русскими, а они не слишком стремились проводить время на жаре в сотне миль от Мехико. Они предпочитали кондиционеры, и Платон полагал, что это объясняется их привычками. Ему рассказывали, что в некоторых районах России так холодно, что, если плюнуть, слюна тут же замерзнет и камнем упадет на землю.
   Лично Платон в это не верил. Он, конечно, признавал, что кое-где в России температура воздуха очень низкая и, вне всякого сомнения, цифры, которые он видел в альманахах и метеосводках, могли заморозить небольшое количество органической жидкости за то время, что она летит изо рта к земле, но был уверен, что для того, чтобы выжить в таких условиях, человек должен носить лыжную маску, сделанную из шелка или какого-то другого, более современного синтетического материала, а плевать в маске технически невозможно. Кроме того, он понимал, что очень низкие температуры идут рука об руку с исключительно низкой влажностью, и это, в свою очередь, не способствует тому, чтобы плеваться направо и налево, да и вообще не слишком практично. Так что, по его представлениям, история про плевки хоть и выглядела весьма наглядной, не имела к истине ни малейшего отношения.
   Платон невероятно гордился своими аналитическими способностями.
   Он размышлял про русских, потому что час назад по телефону получил от одного из них заинтриговавшее его предложение. Обычное дело. Кузен друга мужа его сестры хотел получить крупную партию определенного вещества и спрашивал, сможет ли Платон ему помочь. Естественно, у Платона первым номером в списке претендентов на помощь стоял Платон, поэтому он обдумал предложение и пришел к интересному выводу, который, если внести в план кое-какие улучшения и использовать мастерство, превратит предложение в отличную сделку. Причем исключительно выгодную, но в одностороннем порядке – разумеется, в его пользу; но, в конце концов, он ведь Платон, а не известный ему русский – нет.
   Он насчитал три главных фактора.
   Во-первых, сделка потребует фундаментальных изменений в первоначальных представлениях русских о том, что касается крупной партии, которая отправится не русскому, а все наоборот – он будет транспортирован к крупной партии.
   Во-вторых, Платон должен быть полностью уверен, что синица в руках действительно стоит журавля в небе.
   И в-третьих, сделка слегка изменит ситуацию в Южной Дакоте. Следовательно, она должна быть абсолютно безупречной, практически осуществимой, безукоризненной и исключительно привлекательной. Иными словами, быстро реализуемой и товарной. А это означало, что со свидетелем и адвокатом следовало разобраться как можно быстрее.
   Платон потянулся к телефону.
 
   В четырнадцать минут восьмого в старом фермерском доме по-прежнему царила тишина. В пятнадцать он начал стремительно оживать. Ричер услышал, как звякнули и тут же завопили будильники, да так громко, что их голоса прорвались сквозь потолки и стены; потом до него донеслись шаги на втором этаже. Ричер решил, что это два мальчика, судя по тому, как громко и резво они топали. Открывались и закрывались двери, журчала вода в туалетах и душе. Через десять минут шум перебрался на кухню. Забулькала и зашипела кофеварка, хлопнула дверца холодильника, кто-то со скрежетом по деревянному полу отодвигал стулья. И снова Ричер попытался понять, как ему следует поступить: должен ли он просто выйти из комнаты и присоединиться к хозяевам за завтраком? Или он испугает детей? Потом он решил, что это будет зависеть от их возраста и характеров. Может быть, подождать, когда его позовут? Или когда дети уедут в школу? А если они вообще не пойдут сегодня на занятия из-за того, что на улице выпало столько снега?
   Ричер быстро принял душ и оделся в крошечной ванной комнате, убрал кровать и сел на нее. Через минуту он услышал скрип стула, потом чьи-то маленькие ножки пробежали по коридору, раздался робкий стук в дверь, которая тут же распахнулась, и Ричер увидел мальчишку лет семи, миниатюрную копию Эндрю Петерсона. На лице у него мешалось возмущение тем, что его отправили выполнять поручение, страх – кто знает, что может оказаться за дверью, – и явное любопытство, появившееся, когда он увидел Ричера.
   – Мама сказала, чтобы вы шли пить кофе. – Мальчишка секунду рассматривал гостя и так же стремительно исчез.
   К тому моменту, когда Ричер пришел на кухню, обоих мальчишек там уже не было, но он слышал, как они мчатся вверх по лестнице. Ему даже показалось, что он видит вихри воздуха у них за спинами, поднявшие пыль, совсем как в мультике. Их родители молча сидели за столом. Они были одеты так же, как вчера, Петерсон – в форме, его жена – свитере и брюках. Они даже не пытались разговаривать, потому что любые звуки заглушил бы топот ног наверху. Ричер налил себе кофе из кофейника и сел за стол в тот момент, когда Петерсон встал и отправился в сарай, чтобы завести пикап и расчистить дорогу к улице. Его жена пошла наверх, проверить, готовы ли дети. Через минуту мальчишки слетели вниз по лестнице и выскочили в дверь. Ричер услышал рев большого дизельного двигателя и увидел желтый отблеск на снегу. Видимо, точно по расписанию, невзирая на снег, прибыл школьный автобус.
   Через минуту после этого в доме воцарилась полнейшая тишина. Ким не вернулась на кухню. Завтрака Ричеру не предложили. Какие проблемы? Он привык к голоду. Он сидел в одиночестве, пока Петерсон не засунул голову в дверь коридора и не позвал его. Тогда Ричер взял выданную напрокат куртку и пошел к выходу.
   Было без пяти восемь утра.
   Осталось сорок четыре часа.
 
   Адвокат сражался с гаражной дверью. На дорожке лежал новый фут снега, и его намело под дверь, которая застряла на полозьях. Он надел калоши и взял лопату. Моторчик на потолке старался изо всех сил, но у него ничего не получалось. Адвокат схватился за ручку с внутренней стороны и дернул ее наверх. Цепи механизма некоторое время сопротивлялись, но в конце концов сдались, дверь поднялась, и внутрь засыпался собравшийся снаружи снег. Адвокат отбросил его лопатой в сторону, завел машину и приготовился встретить новый день.
   Он начинался с завтрака. Адвокат взял за привычку завтракать не дома, и в некотором смысле это было обычное для маленького города дело. В кафе можно немного поболтать, выйти в Интернет, завязать новые связи. Все очень полезно, но не стоит больше получаса времени. В самом крайнем случае минут сорок пять. В последнее время адвокат проводил в своей кабинке около часа, иногда полтора.
   Он боялся идти на работу.
   В его компании официальные формы были желтого цвета, и секретарь каждое утро вручала ему сразу несколько штук. По большей части самых обычных и невинных. Но в некоторых говорилось: Клиент просит о встрече, дело номер 517713. Но дела с таким номером не было, как и документов или вообще чего-либо написанного на бумаге. Записка являлась шифром, точнее, приказом отправиться в тюрьму и там выслушать и запомнить новое распоряжение.
   Большинство дней проходило тихо, и он не получал подобных записок, но иногда получал. Предсказать, когда это произойдет, не было никакой возможности. Теперь у него выработался своего рода утренний ритуал – он стоял перед столом секретарши, протянув к ней руку и с замиранием сердца ожидая, что жизнь сделает с ним в следующее мгновение.
 
   Когда они ехали в город, Ричер практически не видел ничего, кроме снега, – на земле и в воздухе. Снег был повсюду. Безмолвный мир будто замедлил свое движение и стал совсем маленьким. Машин почти не было, да и те, казалось, старались держаться поближе друг к другу на узких разъезженных участках посередине дороги. Маленькие облачка снега, словно петушиные хвосты, украшали шины автомобилей. Машины собирались в небольшие караваны и ползли вперед, точно медленные поезда, со скоростью двадцать миль в час или даже меньше. В полицейском автомобиле Петерсона Ричеру было тепло, и он чувствовал себя в полной безопасности – тяжелая машина на плоской поверхности, с передними зимними шинами и цепями на задних. Никаких проблем.
   Днем засыпанный снегом полицейский участок выглядел длиннее и ниже, чем ночью. Построенное из белого кирпича одноэтажное здание как будто растянулось на белом снежном покрывале. На плоской крыше торчало множество антенн и микроволновых тарелок, закрепленных на стальных надстройках. Оно напомнило Ричеру классические полицейские бараки какого-нибудь штата, и он подумал, что, вполне возможно, его построили, используя стандартные чертежи. На парковке стояло множество полицейских машин, еще теплых, только что приехавших. Очевидно, дневная смена пришла пораньше на инструктаж перед началом восьмичасового рабочего дня. Между машинами сновал маленький трактор на резиновых шинах, который собирал снег в сугроб, уже достигавший восьми футов в высоту. Петерсон казался расслабленным, и Ричер решил, что ему нравится снег, поскольку тот ограничивает доступ куда бы то ни было, включая дом Джанет Солтер. Убийцам придется подождать, когда погода немного изменится, – ведь незаметно подобраться к нему по снегу, доходящему до бедер, вряд ли получится.
   Ричер взял парку, а шапку и перчатки оставил в машине, посчитав, что это слишком личные вещи, и решив купить новые. В вестибюле на табурете за конторкой сидел другой дежурный, видимо, из дневной смены. Того же возраста, в такой же гражданской одежде, но другой. Петерсон провел Ричера мимо него и по коридору в большую, просторную общую комнату, где было полно мужчин и женщин в форме, стоял шум, многие разговаривали. Они пили кофе, делали заметки, читали сводки, иными словами, готовились к новому дню. По прикидкам Ричера, человек тридцать. Получалось, в управлении Болтона работали около шестидесяти человек, разделенных поровну между дневной и ночной сменами, молодые и старые, аккуратные и растрепанные, и неряшливые. В общем, весьма неоднородная компания.
   «Участок увеличился в два раза, – сказал Петерсон. – Очень тяжело поддерживать высокий уровень». И Ричер понял почему. Ему не составило труда отличить новичков от прослуживших здесь некоторое время офицеров и увидеть, что между ними совсем не все гладко. Общий дух, царивший здесь прежде, остался в прошлом, и профессионализм стоял под вопросом. Мы и они. Теперь Ричеру стало ясно, в чем состоит проблема шефа Холланда, которому приходилось иметь дело с двумя участками, объединенными в один. А у него не было на это ни сил, ни энергии. Ему бы следовало уйти в отставку. Или мэру уволить его еще до того, как просохли чернила на сделке, касающейся тюрьмы.
   Впрочем, новые или старые, все копы отличались пунктуальностью. К половине девятого комната практически опустела. Вне всякого сомнения, заграждения на дорогах требовали большого количества людей, да и снегопады становились причиной бесконечных аварий. Осталось только два копа, оба в форме; на бейджике одного стояло имя Каплер, другого звали Лоуэлл. Ни у того, ни у другого Ричер не заметил ремня с пистолетом, рацией и наручниками. Обоим было за тридцать, Каплер – темноволосый с остатками летнего загара, Лоуэлл – со светлыми волосами и красным лицом, в общем, типичный местный парень. Оба выглядели сильными, в хорошей форме и энергичными. И жутко недовольными. Каплер расхаживал по комнате по часовой стрелке, Лоуэлл – против. Они наводили порядок, собирали бумаги и относили их дальше по коридору, куда вела простая дверь без табличек.
   – Это что значит? – спросил Ричер.
   – Обычная работа клерков.
   – Несмотря на то, что вам не хватает людей? Сомневаюсь я что-то.
   – И что надумал?
   – Наказание. Они что-то натворили, и их оставили в участке. Холланд отобрал у них оружие.
   – Я не могу это обсуждать.
   – Они новенькие или были здесь раньше?
   – Лоуэлл тут давно, он местный. Из старой болтонской семьи. Каплер – новый, но не слишком. Приехал два года назад из Флориды.
   – Почему? Из-за погоды? Мне казалось, обычно бывает наоборот.
   – Ему требовалась работа.
   – По какой причине? Что у него там пошло не так?
   – А почему что-то должно было пойти нет так?
   – Потому что, со всем моим уважением, если ты служишь в полиции Флориды, Южная Дакота – это то место, куда ты отправляешься, когда у тебя не остается других вариантов.
   – Я не знаю деталей. Его приняли на работу шеф Холланд и мэр.
   – И что же такого сделал Лоуэлл, чтобы получить такого напарника?
   – Он довольно странный, – ответил Петерсон. – Одиночка. Да еще читает книги.
   – За что их оставили в участке?
   – Я не имею права это обсуждать. А тебе пора заняться делом. Выбирай любой стол.
 
   Ричер, следуя старой привычке, сел в самом дальнем углу. Стол был простым, с ламинированной поверхностью и обычным стулом, который был еще теплым. На столе стояли темный монитор, явно выключенный, клавиатура и консоль с телефоном – шесть кнопок для шести линий и десять для быстрого набора.
   – Набери девятку, чтобы выйти на линию, – сказал Петерсон.
   Уверен, что у тебя тоже есть номер, который ты будешь помнить всегда. И это не коммутатор.
   Ричер начал набирать номер. Сначала девятку, потом код Вирджинии и еще семь цифр. Номер, который он помнил.
   Он услышал автоответчик, чего не было раньше, мужской голос, медленно и задумчиво, старательно выделив четыре первых слова, сообщил: «Вы позвонили в Бюро трудовой статистики. Если вы знаете нужный вам номер, вы можете его набрать. В противном случае, пожалуйста, прослушайте нижеследующее меню». Далее следовало длинное, однообразное перечисление: нажмите «один» для этого, «два» для того, три… сельское хозяйство, производство, непищевая промышленность.
   Ричер повесил трубку.
   – Больше никакого номера не знаешь? – спросил Петерсон.
   – Нет.
   – Куда ты звонил?
   – В специальный отдел расследований. Это что-то вроде элиты. Собственное ФБР армии, только меньше.
   – Кто ответил?
   – Какой-то правительственный офис. Что-то про трудовую статистику.
   – Наверное, все изменилось.
   – Наверное, – не стал спорить Ричер и тут же добавил: – Или нет. По крайней мере, не по существу дела.
   Он снова набрал номер, тот же самый, и услышал ту же запись: «Если вы знаете нужный вам номер, вы можете его набрать». Он нажал 110, услышал щелчок, тихое ворчание, потом новые щелчки. После первого сигнала ему ответил другой голос, на сей раз живой:
   – Слушаю?
   Южный акцент, наверное, парню к тридцати, почти наверняка капитан, если только мир не сошел окончательно с ума и они не позволили отвечать на звонки по этому номеру лейтенантам, сержантам или, того хуже, гражданским лицам.
   – Мне нужно поговорить с вашим командиром, – сказал Ричер.
   – С чьим командиром?
   – Вашим.
   – А вы с кем разговариваете?
   – Вы служите в штабе 110-го подразделения военной полиции в Рок-Крик, штат Вирджиния.
   – Правда?
   – Если только вы не поменяли номер телефона. Обычно около него всегда сидел оператор, требовалось только спросить комнату номер 110.
   – С кем именно я разговариваю?
   – Я раньше служил в 110-м.
   – В какой должности?
   – Командира подразделения.
   – Имя?
   – Ричер.
   На мгновение воцарилась тишина.
   – А кто-нибудь выбирает то, что они там предлагают в меню? – спросил Ричер.
   – Сэр, если вы служили в 110-м, вы должны знать, что это активный канал связи в чрезвычайных ситуациях. Мне придется попросить вас сообщить, в чем состоит ваше дело.
   – Я хочу поговорить с вашим командиром.
   – Касательно?
   – Мне нужна услуга. Скажите ему, чтобы посмотрел мое личное дело и перезвонил. – Ричер продиктовал номер, написанный на бумажке, приклеенной к консоли перед ним.
   Дежурный на другом конце молча повесил трубку.
   Было без пяти девять утра.
   Осталось сорок три часа.

Глава 11

   В половине десятого телефон на столе, за которым сидел Ричер, зазвонил, но вызывали не его. Он вытянул провод и передал трубку Петерсону. Тот назвал свое имя и звание, потом почти целую минуту слушал. Наконец попросил того, кто был на другом конце, держать его в курсе, затем вернул трубку Ричеру, который положил ее на место.
   – Нам твоя информация понадобится сразу, как только ты ее получишь, – сказал он.
   Джек показал на консоль, перед которой сидел.
   – Ты же знаешь, как ведут себя в наше время дети. Не пишут писем и не звонят по телефону.
   – Я не шучу.
   – Что изменилось?
   – Мне звонили из Управления по борьбе с наркотиками, начальство. ФБР, прямо из Вашингтона. Оказали нам любезность. Выяснилось, что они получили наводку о мужике, который, по их представлениям, является русским наркодилером. Новенький в деле, пытается сделать себе имя, ищет выгодные сделки в Бруклине, в Нью-Йорке. Ему только что позвонил из Мехико тип по имени Платон и сообщил, что в пяти милях к западу от города Болтон в Южной Дакоте имеется земельный участок, выставленный на продажу.
   – Участок, выставленный на продажу?
   – Они сказали именно так.
   – И что это значит? Недвижимость или наркотики?
   – Если там находится подземная лаборатория, в таком случае и то и другое. И нетрудно догадаться, каким будет следующий вопрос УБН. Они начнут собирать сведения и позвонят нам, чтобы выяснить, что там такое находится.
   – Пусть свяжутся с департаментом армии напрямую. Получится быстрее.
   – И мы будем выглядеть как идиоты. Мы не можем признаться, что в течение пятидесяти лет рядом с нами находилось что-то, о чем мы не имеем ни малейшего понятия.
   Ричер пожал плечами и снова показал на телефон:
   – Ты узнаешь в тот момент, когда узнаю я. Возможно, никогда.
   – Ты был командиром? В элитном подразделении?
   – Некоторое время, – подтвердил Ричер и добавил: – Тебе не кажется, что Платон странное имя для мексиканца? Лично мне оно больше напоминает бразильское.
   – Нет, югославское, – сказал Петерсон. – Как у того старого диктатора.
   – Его звали Тито.
   – А я думал, это южноафриканский епископ.
   – Тот был Туту.
   – Тогда кто такой Платон?
   – Древнегреческий философ. Ученик Сократа, учитель Аристотеля.
   – И какое ко всему этому отношение имеет Бразилия?
   – И не спрашивай, – ответил Ричер.
 
   Каплер и Лоуэлл вернулись в общий зал, разложили еще теплые копии из копировальной машины на каждый из подносов с входящей информацией и снова ушли.
   – На сегодня их работа закончена, – сказал Петерсон. – Теперь у них будет пятичасовой перерыв на ленч. Какая глупость использовать людей так бессмысленно.
   – Что они натворили?
   – Я не могу об этом говорить.
   – Так плохо?
   – Не особенно.
   – Тогда что?
   – Я не могу об этом говорить.
   – Очень даже можешь.
   – Ладно. Три дня назад они отключили свои радиоприемники на целый час. И отказываются говорить, почему, как и что они в это время делали. Мы не можем такого допустить. Из-за тюремного плана.
   Телефон снова зазвонил без двадцати десять. Джек взял трубку и сказал:
   – Да?
   – Майор Ричер? – спросил женский голос.
   – Да.
   – Знаете, кто я?
   – Продолжайте говорить.
   – В последний год службы вы вели занятия с курсантами.
   – Правда?
   – Тема: интеграция армейских и федеральных расследований. Я была слушателем на тех курсах. Разве вы не узнали мой голос?
   – Продолжайте говорить.
   – Что вы хотите, чтобы я сказала?
   В тот момент Ричеру хотелось, чтобы она говорила и не останавливалась, потому что у нее был великолепный голос – теплый, немного хриплый, слегка с придыханием и намеком на близость. Ему нравилось, как он шелестел у него в ухе. Очень нравилось. Мысленно он представил его обладательницу блондинкой, лет тридцати пяти, не больше, но и не моложе тридцати. Вероятно, высокой и очень симпатичной. В общем, голос был просто потрясающий.
   Но он его не узнал и сообщил ей об этом.
   – Вы меня разочаровали, – сообщил ему голос. – Может, я даже немного обижена. Вы уверены, что не помните меня?
   – Мне нужно поговорить с вашим командиром.
   – Это подождет. Поверить не могу, что вы меня не помните.
   – Могу я сделать предположение?
   – Валяйте.
   – Я думаю, что вы являетесь своего рода фильтром. Ваш начальник хочет знать, тот ли я, за кого себя выдаю. Если я скажу, что помню вас, то провалю испытание. Мы с вами никогда не встречались. Возможно, я жалею, что это не так, но мы не знакомы.
   – Но я у вас училась.
   – Неправда. Вы просто прочитали мое личное дело. Название курса придумали исключительно для общественного потребления. Его суть состояла в том, что следует делать, чтобы оттрахать федов^[4], и ни о каком сотрудничестве с ними речь не шла. Если бы вы там присутствовали, вы бы про это знали.
   – Отличная работа. – В голосе появился намек на улыбку. – Вы только что прошли тест.
   – Итак, кто вы на самом деле?
   – Я – это вы.
   – В каком смысле?
   – Я командир 110-го специального подразделения.
   – Правда?
   – Чистая.
   – Потрясающе. Примите мои поздравления. И как вам?
   – Не сомневаюсь, что вы и сами знаете ответ. Я сижу за вашим прежним письменным столом, в буквальном и метафорическом смыслах. Помните тот стол?
   – У меня было великое множество столов.
   – Здесь, в Рок-Крик.
   На самом деле Ричер отлично помнил старой модели казенный стол, сделанный из стали, выкрашенной зеленой краской, по краям облупившейся до такого состояния, что сквозь нее проглядывал металл, уже тогда, когда он достался ему в наследство.
   – Справа на нем имеется большая вмятина, – сообщил ему голос. – Говорят, она появилась там после того, как вы приложили кого-то головой к столешнице.
   – Говорят?
   – Что-то вроде народного сказания. Так это правда?
   – Думаю, виноваты грузчики.
   – У вмятины абсолютно круглая форма.
   – Может, они уронили на него шар для боулинга?
   – Лично мне больше нравится легенда.
   – Как вас зовут? – спросил Ричер.
   – Придумайте для меня имя, – сказал голос.
   – Что?