Чехонадская Светлана. Амнезия

   Шофер еще не приехал, но это было к лучшему: она его немного стеснялась. Ей дали машину клиники. Пока ехали по парку, она изучала карту, наконец нашла этот маленький Семеновский переулок.
   Оказалось, это рядом… Сердце неприятно заныло.
   Косметическая клиника находилась во дворах. Вокруг стояли серые кирпичные пятиэтажки, в одной из них, видимо, было общежитие – у подъездов сидели женщины в халатах, бегали дети, под окнами висело выстиранное белье.
   Это был старый зеленый район, заросший тополями и липами. В общем, даже уютный.
   Она поправила темные очки, поднялась по ступенькам крыльца – нога застряла в выбоине, пришлось ее с силой дернуть – из-за этого слетела босоножка.
   «Клиника, конечно, еще та!»
   Внутри было еще хуже. Пахло чем-то несвежим: здесь, видимо, курили. Бежевые кресла из кожзаменителя посерели от грязи – особенно засаленными были подлокотники.
   «Неужели Лола пришла сюда, чтобы сделать какие-то процедуры? Это невозможно. Ее внешность была ее главным капиталом, у нее были очень большие средства. Как сюда вообще можно забрести?! Только если… Как сказал Турчанинов: эта клиника известна тем, что здесь занимаются не совсем честными делами…»
   Ей очень захотелось выбежать на солнце, но она сжала зубы.
   «Даже если ты Лола, ты все равно пока не знаешь правды! Почему покушались на Марину, почему Михаил Королев выбросился из окна, кто звонил по телефону с угрозами – тебе придется выяснять это в любом случае!»
   Из-за стойки администратора поднялась отечная женщина лет тридцати. Во рту у нее была сигарета.
   – Ты записана? – сипло спросила она.
   – Нет… У вас есть свободные врачи?
   Женщина, не скрывая любопытства, рассматривала ее лицо. Взгляд был жадным, хамским.
   – У нас один врач вообще. Он освободится через десять минут. Подождешь? Консультация стоит восемьсот рублей.
   – Дороговато.
   – Это хороший врач.
   – Я подожду.
   «Один врач – это хорошо. Шансы на то, что это он занимался моим лицом, очень велики. Он должен себя выдать… Но какие тебе еще нужны доказательства, бедняжка? Пять тысяч долларов были уплачены прижимистой Лолой этому грязному притону. Консультация стоит восемьсот рублей! За что она им платила?»
   Открылась боковая дверь, из нее вышла прыщавая девчонка (видимо, из тех, что сидели у общежития), за ней – мужчина лет сорока в белом халате. Халат был ослепительным на фоне остальной грязи. Мужчина подошел к администратору, отдал ей бумажку с написанными от руки цифрами и тут заметил Марину.
   Он внимательно посмотрел на нее. Администратор его что-то спросила по поводу счета, он на секунду отвлекся, потом снова повернулся к Марине.
   – Вы ко мне? – спросил он.
   Она, не отрываясь, наблюдала за ним сквозь очки. Выражение его лица казалось ей немного странным, но не таким, какого она ожидала.
   Если именно он навел ей эти шрамы, как он должен реагировать? С какими словами они расстались с Лолой? «Учтите! Ничего не было! Я буду все отрицать!» Но почему Лола перевела деньги с карточки, если все так секретно?
   – Вы ко мне? – с возрастающим недоумением повторил врач.
   – Да, я к вам.
   – Заплати сначала! – грубо сказала администратор.
   Она заплатила, вошла в кабинет, сняла очки, села в кресло под лампой. Он возился у какого-то столика, поглядывая на нее из-за плеча. Вид его был слегка озадаченным. Казалось, он ждет, что она первой начнет разговор.
   – У меня шрамы, – произнесла Марина. – Что можно сделать?
   – Как вы о нас узнали? – вдруг спросил он. – Это ваша машина стоит под окнами?
   – «Мерседес»? Да.
   – Как вы о нас узнали?
   – Знакомые рекомендовали…
   – Какие знакомые?
   – Они просили не говорить…
   Он резко повернулся, подошел, сел над ней, направил лампу.
   – Откуда эти шрамы?
   – Кислотой плеснули.
   – Давно?
   – Пять лет назад.
   – Что вы хотите?
   – Как-то отшлифовать… Говорят, можно улучшить…
   – Я вспомнил, где вас видел! – вдруг сказал он. В его голосе послышалось явственное облегчение и одновременно злость. – Лучше вам уйти. Немедленно!
   – Вы ведь в клинике не единственный врач?
   – Я не хочу ничего знать!
   – Где вы меня видели?
   – И машину вашу видел! Именно этот «мерседес». Уходите, не впутывайте меня, пожалуйста.
   Больше ничего добиться было нельзя. Администратор уже стояла наготове: за уплаченные авансом восемьсот рублей она готова была биться до последнего дыхания. Марина не была готова – она вылетела из клиники так, что снова потеряла босоножку.
   «Похоже, это правда! – ошеломленно думала она. – Этот человек видел меня на «мерседесе» две тысячи третьего года выпуска. Но он не мог видеть Марину Королеву – она лежала в коме! Что же мне делать?! Где найти силы, чтобы идти вперед?!»
   Перед глазами вдруг встал сегодняшний сон. Синие ворота, морда собаки. И этот голос: «История начинается, отныне ты сама принимаешь решения».
   – Есть такая улица – летчика Ивана Порываева? – спросила она шофера.
   – Есть, – сказал он. – Я там как-то стройматериалы для ремонта забирал. Она вся такая – из одних баз состоит.
   – Мне нужно туда, – словно погружаясь в туман, произнесла она.
   – Без проблем! – весело согласился он…
   Когда отъезжали, врач смотрел на нее в окно, чуть отодвинув грязную занавеску. Халат его сиял, как неоновый светильник.

21

   Мужчина лежал лицом вниз. Белые длинные волосы разметались по плечам, похожие на медузу с грязно-бурой сердцевиной. Одна рука – заломлена за спину, другая – откинута в сторону и лежит посреди невиданных цветов, переплетающих лепестки, листки, тычинки, плоды – вокруг руки цвели дивные райские сады, даже под ладонью багровел гранат с треугольной розеткой на верхушке…
   – Ковер испорчен, – сказал Турчанинов, чтобы сказать хоть что-то.
   – Персидский ковер, Ваня! Шелковый! – Друг протянул ему еще одну стопку фотографий. – Ох, и хорошая квартирка.
   – Я знаю, я там был. Получается, незадолго до убийства… Там везде охрана, камеры. Как это могло случиться?
   – Ну, ты же прошел, несмотря на камеры?
   – Меня он ждал.
   – И его он ждал.
   – Его?
   – Общительный был мужик – этот Сергеев. – Друг вздохнул. – Каждую ночь новая баба. Через день пьянки-гулянки… Одно несомненно – убийцу он провел в квартиру сам. Это был его знакомый.
   – Кто обнаружил труп?
   – Хозяйка квартиры вернулась из-за границы.
   – Когда его убили?
   – Дня четыре назад. Сейчас проводят экспертизу. Дамочка в полной истерике, – с некоторым классовым удовлетворением добавил друг.
   Турчанинов улыбнулся.
   Но улыбка его словно поняла свою неуместность – застыла на лице как-то нелепо, криво.
   Чему улыбаться-то? Все совершенно запуталось.
   Сергеева мог убить сообщник. Но если предположения Ивана Григорьевича верны, то его сообщник – Лола. Значит, это Лола убила своего любовника? Вполне возможно, ведь он опасный свидетель. Но если он свидетель, значит… Значит, у них все получилось. А если у них все получилось, то Лола – это, действительно, Марина! Так что же: это она убила Сергеева?
   – Надо проверить, где была Марина Королева четыре дня назад, – неуверенно сказал он.
   «Неужели девчонка может так хорошо играть?!»
   – Уже проверили. Разговаривали с ее шофером, он – наш бывший сотрудник. Она в это время уже жила в квартире, а не в клинике.
   – Под его присмотром?
   – Он ни за что не ручается, – поиграл бровями друг. – Она не дает ему жить у себя. Хочет быть одна.
   – Так-так-так… И все-таки это маловероятно. Удар тяжелым предметом? Ведь весь затылок размозжен.
   – Я тоже думаю, что это сделал мужчина. Молотком. Кстати, один любопытный момент: квартира напичкана ценными вещами, но убийца ничего не взял. Там и техника, и антиквариат, и золото, и шубы, и все что хочешь. Зато убийца украл мобильный телефон Сергеева! А самое поразительное – это его поведение после убийства.
   – В смысле?
   – Сергееву постоянно много звонят. Мы уже опросили его приятелей и приятельниц: все они утверждают, что последние четыре дня он был недоступен. Он, но не его телефон! Иногда мобильный был отключен, а иногда – работал. Кто-то снимал трубку и молчал, слушал! Представляешь? Впрочем, последние сутки телефон отключен. Видимо, догадался выбросить. Но почему не выбросил раньше?
   «"Абонент не отвечает или временно недоступен", – Турчанинов нахмурился, вспомнив. – Это было четыре дня назад. У Сергеева кто-то был в момент нашего разговора. Да не он ли, не убийца?»
   – Иногда снимал трубку и слушал… – медленно проговорил он. – Ждал чьего-то звонка?
   – Вроде того.
   – А теперь догадался выбросить… Почему именно сейчас? Слушай, да он знает, что тело найдено!
   – Сотрудник органов, думаешь?
   – Не обязательно. Он может следить за домом. Надо порасспрашивать консьержей или каких-нибудь мамочек на детской площадке: не крутился ли кто-нибудь последние четыре дня. И еще… Даже не знаю, как сказать…
   – Да скажи уж как-нибудь.
   – Может, проверить, не было ли у Сергеева в гостях дамочки со шрамами на лице? Я, конечно, сам понимаю некоторую неуместность такого запроса, но…
   – Уже проверили, – хладнокровно сообщил друг, глядя на него с усмешкой. – Не было такой дамочки. Со шрамами бы запомнили.
   – Хорошо, надо показать еще фотографию Лолы. Она красивая, тоже обратили бы внимание.
   – Показали.
   – Ишь ты! – Турчанинов завистливо цыкнул. – Молодцы. И что же, не было такой?
   – Не было.
   – Ну, как раз Лолу-то я нигде и не жду.
   – И мы не ждем, – коротко сообщил друг. Они помолчали.
   – Слушай, – Турчанинов перебирал фотографии, невнимательно глядя на них; скорее, успокаивал руки. – А если это вообще ни при чем? Ты говоришь: куча дамочек, пьянки-гулянки. Мог ведь и чей-нибудь муж приревновать?
   – Мог. Но Сергеев – очень вероятный подозреваемый в убийстве Елены Королевой. Он был в Испании двадцать восьмого апреля, а она в этот день ждала в гости главврача клиники, то есть, получается, его. И еще один момент, Ваня. Это нашли в шкафу.
   Друг протянул пластиковую папку, в которой белел листок.
   Турчанинов вгляделся – у него волосы зашевелились на голове от ужаса. В верхней части листка была стандартная шапка клиники фонда, дальше шли какие-то цифры, несколько раз появлялась фамилия «Королева».
   – Это же из тех бумаг, которые Сергеев забрал из клиники! – растерянно произнес он. – Это Маринина история болезни. Он ее показывал этому человеку?
   – Видимо, да. Других листов мы не нашли. Надо полагать, убийца забрал их вместе с мобильным телефоном. Так что связь убийства с историей Марины Королевой очень даже вероятна.
   – Эти бумаги разоблачают? – спросил Турчанинов сам себя. – То есть в них есть доказательство того, что Марину подменили?
   – Кстати, Сергеев их отдал сам. В шкафах никто не рылся. Этот листок лежал в ящике – он, видимо, выпал, когда Сергеев все это доставал. Либо он его не стал брать, потому что там нет ничего важного. На дверце шкафа есть только отпечатки Сергеева. За день до его смерти приходила хозяйская уборщица, а она старательная мадам, все протирает. Нет, он сам их достал.
   – Может, под угрозой? На него наставили пистолет?
   – Если был пистолет, почему убили молотком? Да и потом он повернулся к убийце спиной. Сам провел его в квартиру. Нет, похоже, он этого человека не боялся.
   Турчанинов снова посмотрел на фотографию убитого. На ней не было лица, поэтому в его памяти навсегда остался лишь нереально синий цвет глаз да смуглый лоб под светлыми прядями. Очень красивое лицо осталось в его памяти…
   Много ему наврал тот человек на их единственной встрече.
   – Вы ей нравились? – спросил его Турчанинов тогда.
   – Нет, – ответил ему будущий покойник.
   – Почему?
   – А ей красавцы не нравятся. Ей богатые нравятся. Я для нее нищий и, значит, низший сорт.
   – А она вам нравилась?
   – Вы интересный нейрохирург. Своеобразный такой…
   Вот какой забавный вопрос: нравилась ли Лола Сергееву? И такой сложный – он на него не ответил.
   Но перед этим солгал.
   Теперь Турчанинов думал: Лола любила бывшего главврача. Их любовь была долгой, и для Лолы она была связана с риском потерять то, к чему она всю жизнь стремилась. Никто не знает, когда эта связь началась – возможно, еще до того как она вышла замуж за Королева. Ведь Сергеев был студентом, потом аспирантом, потом преподавателем медицинского института, в котором Лола работала лаборанткой, а потом и пробовала учиться.
   Значит, муж был для денег, а Сергеев для души?
   В последние годы жизни Королев говорил всем, что уже не любит жену и готов с ней развестись. Он хотел как-нибудь так все раз-рулить, чтобы не было скандалов – он устал от скандалов. Лола предлагала простой вариант: он ей платит два миллиона долларов, и она тихо уходит.
   А он вдруг закусил удила.
   Может, будь у него меньше неприятностей, он бы сел спокойно и посчитал. Уж что-что, а считать-то он умел. Да разве его покой не стоил двух миллионов? Наверное, стоил.
   Но он уперся, стал воспринимать требование как шантаж, говорил, что она не получит вообще ничего. А может, просто не хотел ее отпускать? Все-таки любил?
   А вот Сергеев – как он относился к своей любовнице?
   Турчанинов листал уже добытые свидетельские показания. По ним разбежались, расползлись похожие друг на друга женские истории. Везде было одно и то же: роман, романчик, быстрая связь, долгая связь, вот и хозяйка квартиры утверждает, что они спали несколько раз. Сергеев – жиголо. Прав адвокат Крючков.
   Как же надо любить, чтобы прощать все это?
   Каким же подлецом надо быть, чтобы говорить: не любила?
   Наврал ли он насчет другого? Например, насчет Лолиного звонка из Испании? Или насчет причины, по которой он уволил всех сотрудников и забрал все документы? Теперь уже не узнаешь.
   Где-то вдалеке раздался звонкий женский смех. Турчанинов поднял глаза от бумаг и задумался.
   … Обшарпанный коридор, залитый солнцем. Весна.
   – Девушка, вы только представьте, какие у нас могут быть дети! Девушка, я к вам обращаюсь!
   Она оборачивается, ее зеленые глаза по-кошачьему сужают зрачки.
   – Ну, прямо! Дети! Размечтался…
   – Это откуда у нас такой красивый акцент? Девушка никак с Украины? А вы знаете, девушка, что у украинок другое строение некоторых органов?
   – Ой, да глянь! Это каких таких органов, интересно?
   – Девушка, я, между прочим, врач! Заявляю вам как официальное лицо: у украинок совершенно другие ноги. Они не худые, но очень красивые. Невероятно красивые. Вот как у вас! Завтра у нас семинар как раз на тему украинских ног. Вы не могли бы прийти к нам в виде учебного пособия?
   Она смеется, у нее белоснежные зубы. Конечно, он избалованный парень, и таких надо остерегаться – мама предупреждала! – но его глаза светят странным лунным светом. Это судьба. Это любовь.
   А за любовь можно отдать все…

22

   Перед нею бетонный забор. Он расходится в обе стороны от синих плотно закрытых ворот. Справа от ворот табличка – «Улица летчика Ивана Порываева, дом 17», под табличкой – кнопка звонка.
   В ушах такой же гул, как во сне, а в груди – такое же сумасшедшее биение сердца.
   Нет только собаки.
   В глазах от ужаса темно, и кажется, что на месте собаки лежит ее тень. Собаки нет, но тень есть. Стучит собачий хвост, поднимая пыль.
   Тук-тук, тук-тук…
   Нет, это где-то вдали забивают гвозди. Или выбивают ковры?.. Какие ковры, Марина?! Улица состоит из одних бетонных заборов – ни единого дома, хотя здесь и написано: дом 17.
   Она подошла к воротам, и вдруг что-то в ней дернулось и заныло.
   Марина оглянулась по сторонам: все спокойно, никого нет. Шофер сидит в машине, читает какой-то детектив, мимо изредка проезжают грузовики, тормозя на повороте. Вдали виднеется огромная куча песка, работает ковш экскаватора. Жарко, пыльно…
   Она через силу подняла руку и нажала на кнопку. Где-то далеко послышалось слабое треньканье, зашаркали шаги. «Сейчас» – недовольно повторял мужской голос, приближаясь.
   Теперь она ждала чего угодно.
   Например, ворота откроются, и за ними окажется кто-то, кого она сразу назовет по имени. Или там будет незнакомый человек, он удивится: «Лолка? Привет, старая перечница! Куда пропала?» – и это будет такой человек, который узнает ее даже с этими шрамами. Или это будет еще какой-то носитель тайн, хранитель ключей. Ведь если его синие ворота снятся ей ночью, значит, этот человек…
   Ворота открылись, за ними стоял неопрятный старик в черной форме то ли сторожа, то ли разнорабочего. За ним был еще один мужчина – помоложе. Он казался слегка пьяным. Она вспомнила, что сегодня суббота.
   – Что надо? – неприветливо спросил старик.
   – Это Ивана Порываева, семнадцать? – «Ничего умнее в голову не пришло… Так готовилась к тому, что он сам все скажет, – а он не говорит, он спрашивает…»
   – Ну дак здесь написано, что Ивана Порываева. Ты читать, что ли, не умеешь?
   Видно было, что ни тот ни другой не собирались говорить ей: «Привет, старая перечница!»
   – Я ищу.. Да, я ищу базу стройматериалов…
   – Это не база стройматериалов.
   – А что это?
   – Это не база стройматериалов, – повторил старик, намереваясь закрыть ворота.
   Она вдруг шагнула вперед, придерживая их. Внутри нее опять все заныло, словно от простуды…
   – Как же! – сказала она. – Я здесь была несколько лет назад, здесь были такие хорошие цены… База переехала?
   – Да не было здесь базы никогда.
   – Но я же помню! Здесь еще собака была, она лежала под воротами…
   Он перестал давить на ворота и наконец поднял на нее глаза. Было ясно, что ее шрамы не производят на него никакого впечатления. Наверное, и не такое видел.
   – Помочь? – крикнул из окна машины шофер.
   Она покачала головой.
   Более молодой мужик, видимо, только сейчас заметил, что она приехала на «мерседесе». Его взгляд стал более уважительным.
   – Когда, говоришь, ты здесь была? – спросил он. – Несколько лет назад? Сейчас-то чего надо?
   – Хорошие цены были на стройматериалы, – с упрямством дебила повторила она («Может, подумают, я такая жадная, что не отвяжусь, пока не выясню»).
   – Дядя Коля, здесь правда никогда не было базы стройматериалов?
   – Да врет она все, – вдруг сказал старик. – Не могла она здесь быть несколько лет назад…
   Ей показалось, что в лицо подули могильным холодом. Кончики пальцев сразу стали ледяными.
   – Не могла наша собака лежать здесь под воротами несколько лет назад.
   – Почему, дядь Коль?
   – А потому! – злобно ответил он молодому, не отводя взгляда от Марины. – Потому что ворота наши были заделаны снизу, вот почему! Листы были железные прибиты. С тех пор как Рекс человека покусал. Мы эти листы сняли только полгода назад, они были ржавые, страшные. Так что не выдумывай, дочка, иди подобру-поздорову…
   – Во как! – уважительно и равнодушно сказал молодой. – Ты, дядя Коля, прямо припечатал! Пошли дальше пить.
   Теперь она ворота не держала. Она стояла перед ними, как баран, – просто тупо смотрела на них. У сказанных слов был только один смысл.
   Она была здесь не раньше, чем полгода назад. Как и в косметологической клинике.
   А значит, еще полгода назад она не находилась в коме. Она спокойно разгуливала по улицам Москвы – красивая, веселая, – а сама все планировала, планировала свой поступок. Как бы получить наследство Марины Королевой? Как бы подменить собою эту мерзкую дуру, которой все досталось с рождения за просто так? Как бы отомстить этому уверенному в себе богачу, этому жирному пауку, насосавшемуся из людей соков до полного отвращения к себе?
   На! Получай!..
   Неужели так было?!
   «Неужели так было? – прошептала она. – И мне теперь придется знакомиться с собою такой! Как мозг смирится с таким поворотом на сто восемьдесят градусов? Из жертвы стать палачом!»
   Словно обрадовавшись ее смятению, словно ухватившись за него, как за пузырек воздуха, поднимающийся со дна на поверхность, все картинки, которые она вспомнила за последние дни, выстроились в хоровод, и он медленно плыл перед глазами, похожий на кольцо дыма.
   Вот парочка на фоне леса, и не просто на фоне леса, а обязательно сквозь стекло – и глаза вспомнили царапины на стекле.
   Вот собака под воротами: такая мирная, такая страшная. И тело снова заныло, а в голове сгустился жар.
   А вот и что-то новенькое – поле.
   Где-то неподалеку тявкнула собака, Марина резко обернулась.
   На блестящем боку «мерседеса» она увидела свою изломанную фигуру: на месте лица светлело пустое круглое пятно. Его пустота была такой страшной, что Марина дернула головой.
   По отражению пробежала зыбь, оно пришло в движение – пустое пятно медленно перетекло на стекла. Там все повторилось заново: кривая темная фигура, пустое светлое пятно, зыбь, рама и дальше – небо, уже не отражающее ничего.
   Из жертвы стать палачом.
   «Да почему же? – мягко спросил кто-то внутри нее. – Ты ведь ничего не знаешь, зачем же ты читаешь приговор? Из какой жертвы и каким палачом? Не приговаривай себя заранее».
   «Мудрая мысль!» – сказала она вслух закрытым воротам.
   … Ей показалось, что тень собаки привстала и низко наклонила голову…

23

   Премия, которую умирающий, но щедрый фонд заплатил Турчанинову за полтора месяца работы, составила пять тысяч долларов. Он даже не ожидал такой огромной суммы.
   Ему ужасно хотелось узнать формулировку – под каким-то же соусом они эти деньги в бухгалтерии провели? – но было неудобно спросить. Да они бы и не сказали. Они с таким восторгом отпустили его восвояси, словно боялись, что он в последний момент передумает.
   Иван Григорьевич усмехался про себя. Они, наверное, считают, что следователи бывшими не бывают. Что он, Турчанинов, изголодался по милицейской работе, поэтому набросится на это дело и всех выведет на чистую воду.
   Турчанинов понимал, почему они боятся расследований. В завещании Королева было строжайшее условие, соблюдение которого только и давало им такую хорошую и сытую жизнь. Ведь их «Римская империя» может умирать десятилетиями, и все это время они будут набивать свои карманы за ее счет.
   Но только в том случае, если за Мариной будет обеспечен нормальный уход.
   Они делали все, что могли, но она умерла, как и предсказывали все без исключения врачи. Это печальный исход, но он предусмотрен завещанием основателя.
   Они делали все, что могли, и она ожила, вопреки всем врачам, благодаря их непрестанной заботе. Этот исход не предусмотрен завещанием основателя, но это прекрасный исход!
   А если они все делали через пень-колоду, и ее убили, после чего подменили женщиной, которую отец-основатель не просто не любил, но еще и лишил наследства? Вот это исход! Предусмотреть такую галиматью было бы трудно, но Королев ее предусмотрел: пользоваться имуществом фонда можно было только в том случае, если о Марине денно и нощно заботились.
   В общем, если бы Турчанинов стал упорствовать, начался бы хаос.
   Уже в машине он достал деньги, пересчитал их, представляя, как обрадуется жена. «Зарплату вам тоже заплатят полностью! – торопливо говорил ему бухгалтер. – Не волнуйтесь! За два месяца, как договорились».
   То есть еще тысяча двести. И еще две тысячи аванса.
   Он заработал за два месяца почти десять тысяч!
   Турчанинов засмеялся, как мальчишка.
   Наверное, Михаил Королев не радовался так своим миллионам, как он этим деньгам.
   «А чему он, интересно, радовался? – подумал Турчанинов. – Удачной сделке? Разгрому конкурента? Поражению его – следователя?»
   Потом он попытался представить, что ощущают люди, которые получают десять тысяч долларов каждый месяц. Вот как те хозяева квартир, о которых говорил покойный Сергеев. А те, кто им платит десять тысяч, получают еще больше! Как они себя ощущают?
   Он весело поразмышлял на тему, куда бы он девал все эти кучи денег. Пристроил тысяч двести, дальше застопорилось – стало как-то скучновато.
   Турчанинов завел машину, вырулил со стоянки.
   Если бы эти ребята знали, куда он едет! Если бы они догадывались, что он решил не сдаваться, пока не поймет всю правду. Наверное, они правы: следователи бывшими не бывают.
   Степан Горбачев был последним человеком из списка, с которым Турчанинов еще не познакомился.
   Горбачев приходил в клинику и мог подбросить старую газету, в которой была статья о настоящем нейрохирурге Турчанинове. Человек, подбросивший эту статью в кабинет, хотел сказать главному врачу: «Я знаю, что ты обманываешь. Ты другой Турчанинов. Я хочу, чтобы ты понял: каким бы ни был твой замысел, я знаю о тебе больше, чем ты хочешь». Кому принадлежат эти несказанные слова?
   Если газету подбросил Иртеньев, то это мог быть жест презрения. Мол, все у вас в клинике плохо, а уж эти игры в известных нейрохирургов и вовсе недостойные.
   Если ее подбросил Сергеев, то он хотел сказать, что понял, почему его заменили. Его заменили, потому что поверили в его опасения. Или потому что подозревали его самого. Но он разгадал замысел и теперь хочет продемонстрировать, что он умнее, чем им казалось.
   А если газету подбросил Степан Горбачев?
   Чтобы предположить его мотивы, с ним надо хотя бы познакомиться.
   Дом Горбачева находился в Северном Бутове, у кольцевой дороги. Наверное, это были первые дома района – первый осторожный шажок города за пределы МКАД. Они стояли крепостью вдоль трассы, здесь было шумно и воняло выхлопными газами.