Страница:
- Вы правы, реакторы "Курска" после всего того, что было затоплено возле Новой Земли и в Карском море, не делают особой экологической погоды, тем более что, как уверяют их создатели, они заглушены и фона нет. Правда, трудно представить себе, что после такого взрыва, после удара лодки о грунт 90-тонные махины реакторов не сдвинулись с места, не пришли в непредсказуемое состояние. Теперь они как гранаты на боевом взводе - только тронь...
Кстати говоря, "Курск" не одинок в арктических водах. В Карском море лежит ещё один затопленный атомоход - К-27...
Так я узнал о ещё одной морской трагедии, о которой, если бы не "Курск", наверное, и не вспомнили.
Глава седьмая
"ЗОЛОТАЯ РЫБКА" ПОД МАСКИРОВОЧНОЙ СЕТЬЮ
В Карском море, омывающем скалистые утесы Новой Земли и берега Ямала, лежит в заливе Степового атомная и навечно подводная лодка К-27. Как она там оказалась? Неизвестная миру катастрофа вроде "Комсомольца" или "Курска"? Да, катастрофа, но совсем иного свойства...
В октябре 1963 года была спущена на воду и сдана Богу в руки, а флоту в опытовую эксплуатацию уникальная атомарина. Нарекли её К-27. Литера "К" означала принадлежность её к классу подводных крейсеров. Это была, как утверждают старожилы Северного флота, первая в мире атомная охотница на подводные лодки. Уникальность её определялась тремя буквами - ЖМТ, что в расшифровке обозначает жидкометаллический теплоноситель. Это значит, что в парогенераторы вместо воды, как на других атомаринах, поступала расплавленная жаром реактора свинцово-висмутовая лава.
О первых походах необычного корабля рассказывает старший помощник командира К-27 капитан 2-го ранга Юрий Воробьев:
- В 1964 и 1965 годах К-27 (получившая у моряков на Северном флоте название "Золотой рыбки") совершила два автономных похода. Первая "автономка" по длительности пребывания под водой стала для ВМФ рекордной для того времени и подтвердила высокие эксплуатационные качества корабля. В походе на борт поступило сообщение, что создателям АПЛ (часть из них была на борту) присуждена Ленинская премия. Впоследствии высокие государственные награды получили и члены экипажа.
Огромный интерес проявляла к нам американская военная разведка. Первый выход "Золотой рыбки" в дальние моря осуществлялся в условиях строжайшей секретности. Лодка вышла из базы на Кольском полуострове, погрузилась и после перехода всплыла в Средиземном море, у борта находившейся там плавбазы с заранее натянутым тентом для скрытности. Так вот сразу после всплытия подлетел вертолет американских ВМС, снизился и из него в мегафон на чистом русском языке поздравили командира и экипаж с благополучным прибытием...
О дальнейшей судьбе "Золотой рыбки" поведал Николай Григорьевич Мормуль:
- Вернувшись из Средиземного моря, лодка пришла в Северодвинск на судоверфь, которая её родила, и встала к тому же причалу, от которого её оторвали, словно ребенка от пуповины. Здесь К-27 снова прочно и надолго связали береговыми коммуникациями, обеспечивавшими жизнь реактора. Предстояла перезарядка реакторов, и кульминационным моментом этой операции была выемка из реактора отработанной активной зоны. После этого, длившегося несколько месяцев, первого этапа последовал осмотр внутренностей корпуса реактора и загрузка в расплавленный металл свежей активной зоны.
Хочу пояснить: "активная зона" - это блок, в котором вмонтированы урановые стержни. Забавно вспоминать, но в первые годы обучения экипажей в Обнинске слово "реактор" произносить запрещалось. Это приравнивалось к разглашению государственной тайны. Даже на лекциях перед своими слушателями преподаватели реактор называли "кристаллизатором". Хотя из магазинных очередей в Северодвинске наши жены приносили порой такие тайны, что мы только диву давались...
После перезарядки реакторов надо было вновь смонтировать системы и механизмы, а также провести швартовые и ходовые испытания.
В мае 1968 года субмарина совершила переход из Северодвинска в главную базу и приступила к отработке курсовых задач. За 2-3 дня К-27 должна была провести контрольный выход и развить 100-процентную мощность. Однако парогенераторы на левом борту давали хронические микротечи, и это благоприятствовало образованию окислов и шлаков теплоносителя. Командир БЧ-5 Алексей Анатольевич Иванов давно требовал температурной регенерации сплава. Эту операцию производят при стоянке подлодки у причала, а такую возможность найти было не просто, ведь лодка связана с другими системами флота, зависит от погоды, авиации и прочего. И хотя Иванов записал в журнал: "БЧ-5 к выходу в море не готова", мнение главного инженера корабля попросту проигнорировали. Лодка вышла в полигон боевой подготовки. Кроме 124 человек штатного личного состава, на её борту находились представители главного конструктора по реакторной становке В. Новожилов, И. Тачков и представитель НИИ А. Новосельский.
- И что же потом случилось?
- Вот вам моя только что вышедшая книга "Катастрофы под водой". Читайте!
Читаю: "В 11 часов 35 минут 24 мая 1968 года стрелка прибора, показывающего мощность реактора левого борта, вдруг резко пошла вниз. На пульте управления главной энергоустановки находился в это время и командир БЧ-5. Иванов понял: то, чего он опасался, все-таки случилось... Окислы теплоносителя закупорили урановые каналы в реакторе, как тромбы кровеносную систему человека. Кроме того, вышел из строя насос, откачивающий конденсат. Тот самый, от которого образовались окислы.
В последующем расчеты показали, что разрушилось до 20 процентов каналов. Из этих разрушенных от температурного перегрева - попросту говоря, сгоревших - каналов реактора теплоноситель разносил высокоактивный уран по первому контуру, создавая опасную для жизни людей радиационную обстановку. Даже во втором отсеке, где расположены кают-компания и каюты офицеров, уровень радиации достиг 5 рентген. В реакторном отсеке он подскакивал до 1000 рентген, в районе парогенераторов - до 500... Напомню, что допустимая для человека норма - 15 микрорентген. Переоблучился весь экипаж, но смертельную дозу получили в первую очередь те, кто работал в аварийной зоне".
- В марте 1998 года, спустя 30 лет после аварии на К-27, - продолжает свой рассказ Николай Мормуль, - я в очередной раз находился на излечении в Научно-лечебном центре ветеранов подразделений особого риска и встретился там со своим сослуживцем по атомным подводным лодкам на Северном флоте контр-адмиралом Валерием Тимофеевичем Поливановым. Рассказал ему, что продолжаю работать над атомной темой о подводниках, и просил поделиться своими воспоминаниями и фотографиями в период службы на 17-й дивизии подводных лодок в Гремихе. Через некоторое время он прислал мне письмо, в котором написал об аварии на К-27. В 1968 году капитан 1-го ранга Поливанов был начальником политотдела дивизии и о событиях на лодке осведомлен был очень хорошо. Вот что он сообщил:
"25 мая 1968 года мы с командиром дивизии контр-адмиралом Михаилом Григорьевичем Проскуновым около шести вечера прибыли на плавпричал встречать пришедшую с моря подводную лодку К-27. Это была плановая встреча, никаких тревожных сигналов с моря не поступало. После швартовки на пирс вышел командир капитан 1-го ранга Павел Федорович Леонов и доложил:
- Товарищ комдив, лодка прибыла с моря, замечаний нет!
Мы с ним поздоровались, а следом за командиром на причал сошли заместитель командира по политчасти капитан 2-го ранга Владимир Васильевич Анисов и начальник медслужбы майор медицинской службы Борис Иванович Ефремов. Оба, словно в нерешительности, остановились в нескольких шагах от нас. Я подошел к ним, и после приветствий доктор доложил: обстановка на подводной лодке ненормальная... Специалисты и командир реакторного отсека едва ходят, больше лежат, травят. Короче, налицо все признаки острой лучевой болезни. Я подвел их к командиру дивизии и командиру корабля Леонову и попросил доктора повторить то, о чем он только что рассказал мне. Командир корабля Леонов посмотрел в его сторону и произнес:
- Уже, доложились!..
Доклад врача Леонов прерывал комментариями, дескать, личный состав долго не был в море. В море - зыбь, поэтому травят... И не стоит поднимать паники, если моряки укачались.
В это время к нам подошел специалист из береговой службы радиационной безопасности с прибором в руках и заявил:
- Товарищ адмирал, здесь находиться нельзя, опасно!!!
- А что показывает твой прибор? - спросил я. И услышал в ответ:
- У меня прибор зашкаливает.
Оценив обстановку, комдив объявил боевую тревогу. Подводные лодки, стоявшие на соседних причалах, были выведены в точки рассредоточения. Мы с комдивом убыли в штаб дивизии. Командующему Северным флотом доложили о ЧП по "закрытому" телефону и шифровкой. Я доложил в Политуправление флота.
Было принято решение убрать весь личный состав с подводной лодки, кроме необходимых специалистов, которые должны обеспечивать расхолаживание энергоустановки. Я вновь поехал на причал. По пути приказал сажать в автобус в первую очередь спецтрюмных, вышедших с подводной лодки, видел, как вели под руки лейтенанта Офмана. Его держали двое, и он с трудом двигал ногами... Остальные спецтрюмные выглядели не краше. Автобус сделал несколько рейсов до казармы, пятнадцать человек, наиболее тяжелых, сразу же поместили в дивизионную санчасть. Посильную помощь оказывали корабельные врачи, в гарнизонном госпитале спецотделений тогда ещё не было.
Около 23 часов нам стали звонить из Москвы, Обнинска, Северодвинска и других городов, связанных со строительством и созданием этой подводной лодки. Все просили информации о случившемся и давали рекомендации по своей части. Вспомнив о подобной ситуации с К-19, мы с комдивом пошли в госпиталь: надо было поить облученных апельсиновым соком и спиртом. На флоте бытовало мнение, что алкоголь повышает сопротивляемость организма к радиации. На следующий день к нам, в забытый богом край, прилетел вертолет с военным и гражданским медперсоналом. С ними же прибыл главный радиолог Министерства здравоохранения СССР А. Гуськова. Посетив больных, которые ещё не пришли в себя, она пожурила нас за самодеятельность со спиртом. Гуськова безотлучно находилась при больных до самого момента их отправки в первый Военно-морской госпиталь Ленинграда.
Был установлен воздушный мост из вертолетов (аэродрома в Гремихе нет), и в дивизию оперативно доставляли нужных специалистов, материалы, оборудование и медикаменты. 27 мая прибыли академики А.А. Александров и А.И. Лейпунский (он был разработчиком отечественной ЖМТ-установки), заместитель министра судостроительной промышленности Л.Н. Резунов и другие важные персоны.
Командование ВМФ решило отправить весь экипаж в 1-й госпиталь ВМФ в Ленинград. Пробыли больные там до конца июля. В течение первого месяца умерло восемь человек. А остальные были освидетельствованы, признаны годными к службе на атомных лодках и отправлены в отпуск".
Но вернемся за хлебосольный стол старого адмирала:
- Как-то в ноябре 1999 года я, будучи в Питере, зашел в клуб моряков-подводников, что на Васильевском острове, и получил там ксерокопии писем старшины 2-й статьи Мазуренко Вячеслава Николаевича, который служил на К-27 турбогенераторщиком.
"Вот уже более 30 лет, как произошла авария ядерного реактора на К-27, которая повлекла гибель нескольких моих сослуживцев по атомоходу. 28 мая на личном самолете командующего Северным флотом адмирала Лобова, пишет старшина Мазуренко, - нас, первых десять человек, отправили в Ленинград. Через пару недель пятеро из прибывших умерли. За эти 30 лет жизнь разбросала моих друзей в различные уголки нашей бывшей великой страны. Я стараюсь поддерживать связь, ни на Украине, ни в России никто не получил материальной компенсации ни за потерю кормильца, ни за потерю здоровья".
Увы, но это так...
- Николай Григорьевич, как сложилась судьба самой "Золотой рыбки"?
- Почти пятнадцать лет К-27 простояла в Гремихе. На ней проводили различные технические эксперименты, даже вышли на мощность правым бортом. Потом перебазировали в Северодвинск, чтобы подготовить к затоплению.
В конце 1981 года, будучи начальником технического управления Северного флота, я зашел на стоящую в заводском доке субмарину. Встретил меня капитан 2-го ранга Алексей Иванов. Да-да, тот самый инженер-механик, взявший на себя смелость записать в журнале: "БЧ-5 к выходу в море не готова". Во время аварии Иванов получил более 300 рентген, однако, отлежавшись в госпитале, попросил оставить его на "своей" лодке. Он ведь в состав первого экипажа К-27 вошел ещё в 1958-м. Лейтенантом, командиром турбинной группы принимал подлодку из новостроя и более 20 лет преданно ей служил.
Конечно же, для Иванова не было секретом, что авария навсегда угробила уникальный атомоход. И что выйти в море ему больше не суждено, понимал тоже. Единственное, что светило его кораблю в будущем, - это "саркофаг" для реактора да могила на глубине 4000 метров (такова была рекомендация МАГАТЭ в качестве минимальной глубины захоронения твердых радиоактивных отходов). Однако привязанность моряка к своему кораблю самая трогательная, самая непостижимая вещь в суровых, порой жестоких буднях военного флота...
Мы прошлись с Ивановым от центрального отсека до кормового. В основном меня интересовал реакторный - там готовили "слоеный пирог" из твердеющей смеси битума и других защитных долговечных материалов. И я, и Иванов знали, что подводную лодку готовят к захоронению, но об этом, не сговариваясь, молчали.
Поразило идеальное содержание отсеков. Чистота там царила такая, что за поручни можно было держаться в белых перчатках. И это - при сокращенном в три раза экипаже. С какой же любовью содержал корабль его последний командир и старожил Иванов!..
Распрощавшись с Мормулем, я отправился в Питер искать теперь уже почти легендарного Иванова.
Последний командир К-27 капитан 1-го ранга в отставке Алексей Анатольевич Иванов живет на Васильевском острове; еду к нему на улицу Кораблестроителей. Встретил меня высокий, сухощавый, очень спокойный и очень грустный человек. Расспрашиваю Алексея Анатольевича, что и как было дальше.
- Стали мы готовить К-27 к её последнему погружению. Сняли турбины, ещё кое-какие агрегаты... Восстановили плавучесть, навели в отсеках такую чистоту, какая и на боевых кораблях не снилась. Все-таки в последний путь голубушку провожали...
- Почему её решили затопить? Ведь столько старых атомарин в отстое ныне...
- Дело было не в возрасте. Дело в том, что после аварии, после мощного перегрева, расплавленный уран вместе с металлом-теплоносителем вымыло в первый контур. При скоплении в системе урана более килограмма могла возникнуть критическая масса со всеми вытекающими из неё в виде цепной реакции последствиями...
- А с реакторами как поступили ? Почему их не вырезали?
- Активные зоны в них были новые, невыработанные... И не поддавались выгрузке. Поэтому весь первый контур залили фурфуролом, он кристаллизируется и становится как гранит. Весь реакторный отсек залили битумом. Подгоняли на причал асфальтовозы и через съемный лист в отсек... Говорили, что на сто лет такой защиты хватит.
- Ну вот уже 18 лет прошло, а что будет через оставшиеся 82 года?
- Поднимать её, конечно, надо. Вот на "Курске" новые судоподъемные технологии освоят, и хорошо бы К-27 заняться. Она лежит на недопустимо малой глубине. Все в Арктике почище будет.
- Почему же её затопили всего на 33 метрах?
- Точку затопления определяли в Москве. Со мной, сами понимаете, не советовались.
В сентябре 1982 года лодку отбуксировали в Карское море. Недалеко от северо-восточного берега Новой Земли было намечено место её затопления. Открыли кингстоны, заполнили главную осушительную магистраль. Я поднялся на мостик, снял флаг и положил его за пазуху. Сходил с корабля последним. Вся моя жизнь практически была отдана этой подводной лодке... С буксира торопили криками и жестами, я прыгнул в шлюпку. Стальное тело лодки, каждый сантиметр которого был мне знаком, спокойно колыхалось совсем рядом. Я поцеловал корабельный металл и, не выдержав, заплакал...
Но субмарина не спешила тонуть: она все больше заваливалась на нос и, наконец, застыла с задранным хвостовым оперением. Было ясно, что её нос уперся в грунт: длина лодки составляла всего 109 метров, а топили её, вопреки рекомендациям МАГАТЭ, на глубине 33 метров. Оставить К-27 в таком положении, конечно, было невозможно. Буксир-спасатель "наехал" на хвост, пробив балластные цистерны, и вскоре вода сомкнулась над ней. Это произошло в точке с координатами 72°31' северной широты и 55°30' восточной долготы.
- А как вы себя сегодня чувствуете?
- По врачам не хожу. Курить бросил... Правда, головные боли дают знать, кровь иногда беспричинно из носа идет. Зуб только один остался... А в остальном - держусь.
- А дозу большую схватили?
- Кто же её знает? Нам не объявляли... Думаю, не меньше 400 рентген.
Алексей Анатольевич, слава богу, держится ещё молодцом, чего не скажешь о его сослуживцах, нахватавшихся "бэров". Как и большинство бывших подводников, ударился он в огородничество - огурчики, капуста, все свое, с дачного участочка на Карельском перешейке.
Если бы американские коллеги Иванова, инженеры-механики с таких же "термоядерных исполинов", увидели его дом (по средним питерским меркам вполне нормальное жилище), они бы решили, что это многоэтажный барак для военнопленных, взятых после исхода Холодной войны. Панельные стены, сработанные грубо, зримо, неряшливо если не рабами Рима, то уж наверняка военными строителями со всей пролетарской ненавистью к тем, кто будет жить в этих многоэтажных "хоромах". Как и повсюду у нас, стены лифта исписаны матом и хитом - названиями поп-групп, именами поп-звезд и прочих "поп...". Исполосованные бритвой объявления на стенах... Всюду следы вандализма, бунтующей злобы. Это тоже радиация, не менее зловредная для души, чем жесткие "гаммы" уранового излучения для тела. Среда нашей жизни отравлена точно так же, как воды Северного Ледовитого океана.
С чего мы начнем свое великое очищение? С подъема "Курска"? С подъема К-27? С подъема затопленных ядерных реакторов ледокола "Ленин"?
Глава восьмая
НЕПРОЧНЫЙ КОРПУС...
В сентябре из поселка Видяево разъехались последние родственники погибших подводников. Я возвращался на автобусе, который был подарен курянами экипажу атомного крейсера "Курск". Теперь крейсера нет, а автобус остался. Такие дела... В салоне беседовали военные психологи, врачи-психиатры из Военно-медицинской академии. Они покидали поселок последними из всех, кто прибыл сюда по зову беды. Кстати, вместе с ними работала и дочь министра МЧС Шойгу. Я разговорился с полковником-медиком доктором наук, питерским психиатром Владиславом Шамреем.
- История отечественной психиатрии не знает ещё столь массированного воздействия средств информации на и без того травмированную психику людей, потерявших своих близких. Некоторые из них были в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Многие родственники уже пережили прощание со своими близкими в Видяеве, выдержат ли их нервы ещё одни похороны?
В дни, когда водолазы прорезали в корпусе "Курска" отверстия для того, чтобы извлекать из отсеков тела погибших подводников, молвил свое возмущенное слово один из самых опытных российских судоподъемщиков контр-адмирал-инженер в отставке Юрий Сенатский (на его счету подъем с глубины 200 метров затонувшей подлодки С-80):
"Если бы мне предложили сделать все, чтобы исключить возможность подъема "Курска", я бы поступил так, как сейчас поступает ЦКБ "Рубин" с благословения вице-премьера Клебанова, - заявил Юрий Константинович в "Аргументах и фактах". - А поскольку и академика Спасского, и вице-премьера Клебанова заподозрить в неразумности или злом умысле трудно, то остается думать, что они вполне осознанно и довольно грубо прячут концы в воду...
Мой без малого 40-летний опыт спасательных и судоподъемных работ позволяет делать подобные утверждения... Первостепенной заботой спасателей и судоподъемщиков должно быть сохранение, а может быть, и восстановление утраченной герметичности. В этом свете решение по прорезанию больших отверстий - окон в легком и прочном корпусах - выглядит убийственным.
Во имя чего идет эта лихорадочная бестолковая спешка? То, что сейчас делается, приведет к ещё большим страданиям родственников погибших подводников, а сам "Курск" сохранит тайну своей гибели и останется на дне Баренцева моря".
Того же мнения придерживается и заведующий научно-исследовательской лабораторией повышения эксплуатационных качеств судов и подводных объектов Санкт-Петербургского государственного морского технического университета Владимир Тарадонов. Он говорит о том, что прорезать "окна" в прочном корпусе "Курска" нецелесообразно, так как это резко затруднит подъем субмарины. Ослабленный корпус может переломиться при подъеме, да и невозможно станет нагнетать воздух в отсеки с ненарушенной герметичностью, которые могут с успехом сыграть роль "внутренних понтонов" и значительно облегчить подъем гигантской субмарины.
Оба специалиста, безусловно, правы: огромный подводный крейсер с брешами в прочном корпусе не поднять. Я не думаю, что их будут прорезать для того, чтобы академик Спасский смог "спрятать концы в воду". В подобной ситуации "Рубину" просто нечего прятать, ибо он меньше всего виноват в гибели "Курска". Другое дело - надо ли вообще поднимать атомный ракетоносец?
Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы оздоровить радиационно-экологическую обстановку в Баренцевом море, то - и тут абсолютно прав контр-адмирал Мормуль - надо сначала поднять те ядерные реакторы, что были затоплены в наших арктических морях в годы советского экологического беспредела.
Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы понять, что его погубило, то и это не удастся, поскольку первого отсека, где могли бы сохраниться какие-либо следы первопричины взрыва, почти не существует. Аналог того, что произошло на "Курске", - подводная лодка Б-37: в 1962 году при стоянке в базе на ней рванули торпеды. И хотя подводная лодка была полностью предоставлена военным криминалистам, до сих пор нет однозначного мнения о первопричине взрыва, как нет безоговорочных выводов и по большинству подводных катастроф - будь это гибель американской атомарины "Скорпион" или печальной памяти "Комсомольца".
В подводных катастрофах нам становятся известны - в лучшем случае лишь фатальные следствия роковых первопричин, но никак не сами первопричины.
Наконец, если мы хотим поднимать "Курск" для того, чтобы извлечь из отсеков тела погибших и предать их земле, то и это благое дело обречено на неудачу, поскольку останки далеко не всех подводников отыщутся да и предстанут в целостном виде. Взрыв был колоссальной мощи... А лучшей гробницы, чем та, в которой они сейчас находятся, у них на суше не будет.
Гибель "Курска" всколыхнула все российское общество. Медики спорят с атомщиками; атомщики и медики - с моряками; спасатели и инженеры-судоподъемщики - с теми, и с другими, и с третьими.
Вдруг выяснилось, что одно из самых современных спасательных судов "Анадырь", ходившее под военно-морским флагом России, продано в Турцию, где уникальное оснащение с успехом применяется в нефтяных работах на морском шельфе. "Анадырь" до недавнего времени входил в состав Тихоокеанского флота. "Сделку века" осуществили два тыловых адмирала, которыми весьма заинтересовалась военная прокуратура. Надолго ли хватит этого государственного интереса? Но отрадно и то, что вопиющее положение спасательных служб привлекло к себе внимание властных структур.
Как бы не решилась в спорах специалистов посмертная судьба "Курска", последнее слово остается за Баренцевым морем. А оно пока против подъема всеми своими штормами. Тем не менее, вопреки мнению специалистов и прогнозам синоптиков, Илья Клебанов заявляет, что работы будут начаты, несмотря на погодные условия в Баренцевом море. Такое впечатление, что никто не в силах остановить запущенную машину, несмотря на бессмысленность её трудоемкой работы. Такое впечатление, что все делается для того, чтобы умиротворить обличительную прессу, которая, конечно же, не упустит случая обвинить Путина в том, что он не держит слова. Обещал поднять - поднимай!
"Между тем, - сообщают хорошо осведомленные источники, - субмарину поднимут не всю: решено, что передние отсеки "Курска", разрушенные взрывом, в этом сентябре отрежут и оставят на дне. При этом непонятно, каким образом будет поставлена точка в расследовании причин трагедии: ведь именно исследование передних отсеков могло бы пролить свет на истинные причины аварии..." Ситуацию уточнили: останки носовых отсеков в силу их секретности будут поднимать только российские спасатели.
При самых удачных обстоятельствах из искореженного "Курска" извлекут лишь несколько тел.
Мертвые ни сраму, ни воли не имут, за них отвечают живые. Но имеем ли мы право разлучать тех, кого судьба соединила навечно?
Глава девятая
ШТОРМ В МОРЕ ЗЛОСЛОВИЯ
Информационное сообщение должно было быть таким: "Во время учений Северного флота, на которых негласно присутствовали и три подводные лодки блока НАТО, в носовом отсеке атомной подводной лодки "Курск" произошел взрыв большой мощности, не повредивший ядерные реакторы. Число жертв неизвестно. Подводная лодка лежит на глубине 108 метров там-то и там-то. Принимаются все меры, чтобы выяснить наличие оставшихся в живых подводников и спасти их. Причины взрыва устанавливаются. Поднять субмарину немедленно невозможно. Но шансы на спасение живых - есть".
Кстати говоря, "Курск" не одинок в арктических водах. В Карском море лежит ещё один затопленный атомоход - К-27...
Так я узнал о ещё одной морской трагедии, о которой, если бы не "Курск", наверное, и не вспомнили.
Глава седьмая
"ЗОЛОТАЯ РЫБКА" ПОД МАСКИРОВОЧНОЙ СЕТЬЮ
В Карском море, омывающем скалистые утесы Новой Земли и берега Ямала, лежит в заливе Степового атомная и навечно подводная лодка К-27. Как она там оказалась? Неизвестная миру катастрофа вроде "Комсомольца" или "Курска"? Да, катастрофа, но совсем иного свойства...
В октябре 1963 года была спущена на воду и сдана Богу в руки, а флоту в опытовую эксплуатацию уникальная атомарина. Нарекли её К-27. Литера "К" означала принадлежность её к классу подводных крейсеров. Это была, как утверждают старожилы Северного флота, первая в мире атомная охотница на подводные лодки. Уникальность её определялась тремя буквами - ЖМТ, что в расшифровке обозначает жидкометаллический теплоноситель. Это значит, что в парогенераторы вместо воды, как на других атомаринах, поступала расплавленная жаром реактора свинцово-висмутовая лава.
О первых походах необычного корабля рассказывает старший помощник командира К-27 капитан 2-го ранга Юрий Воробьев:
- В 1964 и 1965 годах К-27 (получившая у моряков на Северном флоте название "Золотой рыбки") совершила два автономных похода. Первая "автономка" по длительности пребывания под водой стала для ВМФ рекордной для того времени и подтвердила высокие эксплуатационные качества корабля. В походе на борт поступило сообщение, что создателям АПЛ (часть из них была на борту) присуждена Ленинская премия. Впоследствии высокие государственные награды получили и члены экипажа.
Огромный интерес проявляла к нам американская военная разведка. Первый выход "Золотой рыбки" в дальние моря осуществлялся в условиях строжайшей секретности. Лодка вышла из базы на Кольском полуострове, погрузилась и после перехода всплыла в Средиземном море, у борта находившейся там плавбазы с заранее натянутым тентом для скрытности. Так вот сразу после всплытия подлетел вертолет американских ВМС, снизился и из него в мегафон на чистом русском языке поздравили командира и экипаж с благополучным прибытием...
О дальнейшей судьбе "Золотой рыбки" поведал Николай Григорьевич Мормуль:
- Вернувшись из Средиземного моря, лодка пришла в Северодвинск на судоверфь, которая её родила, и встала к тому же причалу, от которого её оторвали, словно ребенка от пуповины. Здесь К-27 снова прочно и надолго связали береговыми коммуникациями, обеспечивавшими жизнь реактора. Предстояла перезарядка реакторов, и кульминационным моментом этой операции была выемка из реактора отработанной активной зоны. После этого, длившегося несколько месяцев, первого этапа последовал осмотр внутренностей корпуса реактора и загрузка в расплавленный металл свежей активной зоны.
Хочу пояснить: "активная зона" - это блок, в котором вмонтированы урановые стержни. Забавно вспоминать, но в первые годы обучения экипажей в Обнинске слово "реактор" произносить запрещалось. Это приравнивалось к разглашению государственной тайны. Даже на лекциях перед своими слушателями преподаватели реактор называли "кристаллизатором". Хотя из магазинных очередей в Северодвинске наши жены приносили порой такие тайны, что мы только диву давались...
После перезарядки реакторов надо было вновь смонтировать системы и механизмы, а также провести швартовые и ходовые испытания.
В мае 1968 года субмарина совершила переход из Северодвинска в главную базу и приступила к отработке курсовых задач. За 2-3 дня К-27 должна была провести контрольный выход и развить 100-процентную мощность. Однако парогенераторы на левом борту давали хронические микротечи, и это благоприятствовало образованию окислов и шлаков теплоносителя. Командир БЧ-5 Алексей Анатольевич Иванов давно требовал температурной регенерации сплава. Эту операцию производят при стоянке подлодки у причала, а такую возможность найти было не просто, ведь лодка связана с другими системами флота, зависит от погоды, авиации и прочего. И хотя Иванов записал в журнал: "БЧ-5 к выходу в море не готова", мнение главного инженера корабля попросту проигнорировали. Лодка вышла в полигон боевой подготовки. Кроме 124 человек штатного личного состава, на её борту находились представители главного конструктора по реакторной становке В. Новожилов, И. Тачков и представитель НИИ А. Новосельский.
- И что же потом случилось?
- Вот вам моя только что вышедшая книга "Катастрофы под водой". Читайте!
Читаю: "В 11 часов 35 минут 24 мая 1968 года стрелка прибора, показывающего мощность реактора левого борта, вдруг резко пошла вниз. На пульте управления главной энергоустановки находился в это время и командир БЧ-5. Иванов понял: то, чего он опасался, все-таки случилось... Окислы теплоносителя закупорили урановые каналы в реакторе, как тромбы кровеносную систему человека. Кроме того, вышел из строя насос, откачивающий конденсат. Тот самый, от которого образовались окислы.
В последующем расчеты показали, что разрушилось до 20 процентов каналов. Из этих разрушенных от температурного перегрева - попросту говоря, сгоревших - каналов реактора теплоноситель разносил высокоактивный уран по первому контуру, создавая опасную для жизни людей радиационную обстановку. Даже во втором отсеке, где расположены кают-компания и каюты офицеров, уровень радиации достиг 5 рентген. В реакторном отсеке он подскакивал до 1000 рентген, в районе парогенераторов - до 500... Напомню, что допустимая для человека норма - 15 микрорентген. Переоблучился весь экипаж, но смертельную дозу получили в первую очередь те, кто работал в аварийной зоне".
- В марте 1998 года, спустя 30 лет после аварии на К-27, - продолжает свой рассказ Николай Мормуль, - я в очередной раз находился на излечении в Научно-лечебном центре ветеранов подразделений особого риска и встретился там со своим сослуживцем по атомным подводным лодкам на Северном флоте контр-адмиралом Валерием Тимофеевичем Поливановым. Рассказал ему, что продолжаю работать над атомной темой о подводниках, и просил поделиться своими воспоминаниями и фотографиями в период службы на 17-й дивизии подводных лодок в Гремихе. Через некоторое время он прислал мне письмо, в котором написал об аварии на К-27. В 1968 году капитан 1-го ранга Поливанов был начальником политотдела дивизии и о событиях на лодке осведомлен был очень хорошо. Вот что он сообщил:
"25 мая 1968 года мы с командиром дивизии контр-адмиралом Михаилом Григорьевичем Проскуновым около шести вечера прибыли на плавпричал встречать пришедшую с моря подводную лодку К-27. Это была плановая встреча, никаких тревожных сигналов с моря не поступало. После швартовки на пирс вышел командир капитан 1-го ранга Павел Федорович Леонов и доложил:
- Товарищ комдив, лодка прибыла с моря, замечаний нет!
Мы с ним поздоровались, а следом за командиром на причал сошли заместитель командира по политчасти капитан 2-го ранга Владимир Васильевич Анисов и начальник медслужбы майор медицинской службы Борис Иванович Ефремов. Оба, словно в нерешительности, остановились в нескольких шагах от нас. Я подошел к ним, и после приветствий доктор доложил: обстановка на подводной лодке ненормальная... Специалисты и командир реакторного отсека едва ходят, больше лежат, травят. Короче, налицо все признаки острой лучевой болезни. Я подвел их к командиру дивизии и командиру корабля Леонову и попросил доктора повторить то, о чем он только что рассказал мне. Командир корабля Леонов посмотрел в его сторону и произнес:
- Уже, доложились!..
Доклад врача Леонов прерывал комментариями, дескать, личный состав долго не был в море. В море - зыбь, поэтому травят... И не стоит поднимать паники, если моряки укачались.
В это время к нам подошел специалист из береговой службы радиационной безопасности с прибором в руках и заявил:
- Товарищ адмирал, здесь находиться нельзя, опасно!!!
- А что показывает твой прибор? - спросил я. И услышал в ответ:
- У меня прибор зашкаливает.
Оценив обстановку, комдив объявил боевую тревогу. Подводные лодки, стоявшие на соседних причалах, были выведены в точки рассредоточения. Мы с комдивом убыли в штаб дивизии. Командующему Северным флотом доложили о ЧП по "закрытому" телефону и шифровкой. Я доложил в Политуправление флота.
Было принято решение убрать весь личный состав с подводной лодки, кроме необходимых специалистов, которые должны обеспечивать расхолаживание энергоустановки. Я вновь поехал на причал. По пути приказал сажать в автобус в первую очередь спецтрюмных, вышедших с подводной лодки, видел, как вели под руки лейтенанта Офмана. Его держали двое, и он с трудом двигал ногами... Остальные спецтрюмные выглядели не краше. Автобус сделал несколько рейсов до казармы, пятнадцать человек, наиболее тяжелых, сразу же поместили в дивизионную санчасть. Посильную помощь оказывали корабельные врачи, в гарнизонном госпитале спецотделений тогда ещё не было.
Около 23 часов нам стали звонить из Москвы, Обнинска, Северодвинска и других городов, связанных со строительством и созданием этой подводной лодки. Все просили информации о случившемся и давали рекомендации по своей части. Вспомнив о подобной ситуации с К-19, мы с комдивом пошли в госпиталь: надо было поить облученных апельсиновым соком и спиртом. На флоте бытовало мнение, что алкоголь повышает сопротивляемость организма к радиации. На следующий день к нам, в забытый богом край, прилетел вертолет с военным и гражданским медперсоналом. С ними же прибыл главный радиолог Министерства здравоохранения СССР А. Гуськова. Посетив больных, которые ещё не пришли в себя, она пожурила нас за самодеятельность со спиртом. Гуськова безотлучно находилась при больных до самого момента их отправки в первый Военно-морской госпиталь Ленинграда.
Был установлен воздушный мост из вертолетов (аэродрома в Гремихе нет), и в дивизию оперативно доставляли нужных специалистов, материалы, оборудование и медикаменты. 27 мая прибыли академики А.А. Александров и А.И. Лейпунский (он был разработчиком отечественной ЖМТ-установки), заместитель министра судостроительной промышленности Л.Н. Резунов и другие важные персоны.
Командование ВМФ решило отправить весь экипаж в 1-й госпиталь ВМФ в Ленинград. Пробыли больные там до конца июля. В течение первого месяца умерло восемь человек. А остальные были освидетельствованы, признаны годными к службе на атомных лодках и отправлены в отпуск".
Но вернемся за хлебосольный стол старого адмирала:
- Как-то в ноябре 1999 года я, будучи в Питере, зашел в клуб моряков-подводников, что на Васильевском острове, и получил там ксерокопии писем старшины 2-й статьи Мазуренко Вячеслава Николаевича, который служил на К-27 турбогенераторщиком.
"Вот уже более 30 лет, как произошла авария ядерного реактора на К-27, которая повлекла гибель нескольких моих сослуживцев по атомоходу. 28 мая на личном самолете командующего Северным флотом адмирала Лобова, пишет старшина Мазуренко, - нас, первых десять человек, отправили в Ленинград. Через пару недель пятеро из прибывших умерли. За эти 30 лет жизнь разбросала моих друзей в различные уголки нашей бывшей великой страны. Я стараюсь поддерживать связь, ни на Украине, ни в России никто не получил материальной компенсации ни за потерю кормильца, ни за потерю здоровья".
Увы, но это так...
- Николай Григорьевич, как сложилась судьба самой "Золотой рыбки"?
- Почти пятнадцать лет К-27 простояла в Гремихе. На ней проводили различные технические эксперименты, даже вышли на мощность правым бортом. Потом перебазировали в Северодвинск, чтобы подготовить к затоплению.
В конце 1981 года, будучи начальником технического управления Северного флота, я зашел на стоящую в заводском доке субмарину. Встретил меня капитан 2-го ранга Алексей Иванов. Да-да, тот самый инженер-механик, взявший на себя смелость записать в журнале: "БЧ-5 к выходу в море не готова". Во время аварии Иванов получил более 300 рентген, однако, отлежавшись в госпитале, попросил оставить его на "своей" лодке. Он ведь в состав первого экипажа К-27 вошел ещё в 1958-м. Лейтенантом, командиром турбинной группы принимал подлодку из новостроя и более 20 лет преданно ей служил.
Конечно же, для Иванова не было секретом, что авария навсегда угробила уникальный атомоход. И что выйти в море ему больше не суждено, понимал тоже. Единственное, что светило его кораблю в будущем, - это "саркофаг" для реактора да могила на глубине 4000 метров (такова была рекомендация МАГАТЭ в качестве минимальной глубины захоронения твердых радиоактивных отходов). Однако привязанность моряка к своему кораблю самая трогательная, самая непостижимая вещь в суровых, порой жестоких буднях военного флота...
Мы прошлись с Ивановым от центрального отсека до кормового. В основном меня интересовал реакторный - там готовили "слоеный пирог" из твердеющей смеси битума и других защитных долговечных материалов. И я, и Иванов знали, что подводную лодку готовят к захоронению, но об этом, не сговариваясь, молчали.
Поразило идеальное содержание отсеков. Чистота там царила такая, что за поручни можно было держаться в белых перчатках. И это - при сокращенном в три раза экипаже. С какой же любовью содержал корабль его последний командир и старожил Иванов!..
Распрощавшись с Мормулем, я отправился в Питер искать теперь уже почти легендарного Иванова.
Последний командир К-27 капитан 1-го ранга в отставке Алексей Анатольевич Иванов живет на Васильевском острове; еду к нему на улицу Кораблестроителей. Встретил меня высокий, сухощавый, очень спокойный и очень грустный человек. Расспрашиваю Алексея Анатольевича, что и как было дальше.
- Стали мы готовить К-27 к её последнему погружению. Сняли турбины, ещё кое-какие агрегаты... Восстановили плавучесть, навели в отсеках такую чистоту, какая и на боевых кораблях не снилась. Все-таки в последний путь голубушку провожали...
- Почему её решили затопить? Ведь столько старых атомарин в отстое ныне...
- Дело было не в возрасте. Дело в том, что после аварии, после мощного перегрева, расплавленный уран вместе с металлом-теплоносителем вымыло в первый контур. При скоплении в системе урана более килограмма могла возникнуть критическая масса со всеми вытекающими из неё в виде цепной реакции последствиями...
- А с реакторами как поступили ? Почему их не вырезали?
- Активные зоны в них были новые, невыработанные... И не поддавались выгрузке. Поэтому весь первый контур залили фурфуролом, он кристаллизируется и становится как гранит. Весь реакторный отсек залили битумом. Подгоняли на причал асфальтовозы и через съемный лист в отсек... Говорили, что на сто лет такой защиты хватит.
- Ну вот уже 18 лет прошло, а что будет через оставшиеся 82 года?
- Поднимать её, конечно, надо. Вот на "Курске" новые судоподъемные технологии освоят, и хорошо бы К-27 заняться. Она лежит на недопустимо малой глубине. Все в Арктике почище будет.
- Почему же её затопили всего на 33 метрах?
- Точку затопления определяли в Москве. Со мной, сами понимаете, не советовались.
В сентябре 1982 года лодку отбуксировали в Карское море. Недалеко от северо-восточного берега Новой Земли было намечено место её затопления. Открыли кингстоны, заполнили главную осушительную магистраль. Я поднялся на мостик, снял флаг и положил его за пазуху. Сходил с корабля последним. Вся моя жизнь практически была отдана этой подводной лодке... С буксира торопили криками и жестами, я прыгнул в шлюпку. Стальное тело лодки, каждый сантиметр которого был мне знаком, спокойно колыхалось совсем рядом. Я поцеловал корабельный металл и, не выдержав, заплакал...
Но субмарина не спешила тонуть: она все больше заваливалась на нос и, наконец, застыла с задранным хвостовым оперением. Было ясно, что её нос уперся в грунт: длина лодки составляла всего 109 метров, а топили её, вопреки рекомендациям МАГАТЭ, на глубине 33 метров. Оставить К-27 в таком положении, конечно, было невозможно. Буксир-спасатель "наехал" на хвост, пробив балластные цистерны, и вскоре вода сомкнулась над ней. Это произошло в точке с координатами 72°31' северной широты и 55°30' восточной долготы.
- А как вы себя сегодня чувствуете?
- По врачам не хожу. Курить бросил... Правда, головные боли дают знать, кровь иногда беспричинно из носа идет. Зуб только один остался... А в остальном - держусь.
- А дозу большую схватили?
- Кто же её знает? Нам не объявляли... Думаю, не меньше 400 рентген.
Алексей Анатольевич, слава богу, держится ещё молодцом, чего не скажешь о его сослуживцах, нахватавшихся "бэров". Как и большинство бывших подводников, ударился он в огородничество - огурчики, капуста, все свое, с дачного участочка на Карельском перешейке.
Если бы американские коллеги Иванова, инженеры-механики с таких же "термоядерных исполинов", увидели его дом (по средним питерским меркам вполне нормальное жилище), они бы решили, что это многоэтажный барак для военнопленных, взятых после исхода Холодной войны. Панельные стены, сработанные грубо, зримо, неряшливо если не рабами Рима, то уж наверняка военными строителями со всей пролетарской ненавистью к тем, кто будет жить в этих многоэтажных "хоромах". Как и повсюду у нас, стены лифта исписаны матом и хитом - названиями поп-групп, именами поп-звезд и прочих "поп...". Исполосованные бритвой объявления на стенах... Всюду следы вандализма, бунтующей злобы. Это тоже радиация, не менее зловредная для души, чем жесткие "гаммы" уранового излучения для тела. Среда нашей жизни отравлена точно так же, как воды Северного Ледовитого океана.
С чего мы начнем свое великое очищение? С подъема "Курска"? С подъема К-27? С подъема затопленных ядерных реакторов ледокола "Ленин"?
Глава восьмая
НЕПРОЧНЫЙ КОРПУС...
В сентябре из поселка Видяево разъехались последние родственники погибших подводников. Я возвращался на автобусе, который был подарен курянами экипажу атомного крейсера "Курск". Теперь крейсера нет, а автобус остался. Такие дела... В салоне беседовали военные психологи, врачи-психиатры из Военно-медицинской академии. Они покидали поселок последними из всех, кто прибыл сюда по зову беды. Кстати, вместе с ними работала и дочь министра МЧС Шойгу. Я разговорился с полковником-медиком доктором наук, питерским психиатром Владиславом Шамреем.
- История отечественной психиатрии не знает ещё столь массированного воздействия средств информации на и без того травмированную психику людей, потерявших своих близких. Некоторые из них были в пограничном состоянии между жизнью и смертью. Многие родственники уже пережили прощание со своими близкими в Видяеве, выдержат ли их нервы ещё одни похороны?
В дни, когда водолазы прорезали в корпусе "Курска" отверстия для того, чтобы извлекать из отсеков тела погибших подводников, молвил свое возмущенное слово один из самых опытных российских судоподъемщиков контр-адмирал-инженер в отставке Юрий Сенатский (на его счету подъем с глубины 200 метров затонувшей подлодки С-80):
"Если бы мне предложили сделать все, чтобы исключить возможность подъема "Курска", я бы поступил так, как сейчас поступает ЦКБ "Рубин" с благословения вице-премьера Клебанова, - заявил Юрий Константинович в "Аргументах и фактах". - А поскольку и академика Спасского, и вице-премьера Клебанова заподозрить в неразумности или злом умысле трудно, то остается думать, что они вполне осознанно и довольно грубо прячут концы в воду...
Мой без малого 40-летний опыт спасательных и судоподъемных работ позволяет делать подобные утверждения... Первостепенной заботой спасателей и судоподъемщиков должно быть сохранение, а может быть, и восстановление утраченной герметичности. В этом свете решение по прорезанию больших отверстий - окон в легком и прочном корпусах - выглядит убийственным.
Во имя чего идет эта лихорадочная бестолковая спешка? То, что сейчас делается, приведет к ещё большим страданиям родственников погибших подводников, а сам "Курск" сохранит тайну своей гибели и останется на дне Баренцева моря".
Того же мнения придерживается и заведующий научно-исследовательской лабораторией повышения эксплуатационных качеств судов и подводных объектов Санкт-Петербургского государственного морского технического университета Владимир Тарадонов. Он говорит о том, что прорезать "окна" в прочном корпусе "Курска" нецелесообразно, так как это резко затруднит подъем субмарины. Ослабленный корпус может переломиться при подъеме, да и невозможно станет нагнетать воздух в отсеки с ненарушенной герметичностью, которые могут с успехом сыграть роль "внутренних понтонов" и значительно облегчить подъем гигантской субмарины.
Оба специалиста, безусловно, правы: огромный подводный крейсер с брешами в прочном корпусе не поднять. Я не думаю, что их будут прорезать для того, чтобы академик Спасский смог "спрятать концы в воду". В подобной ситуации "Рубину" просто нечего прятать, ибо он меньше всего виноват в гибели "Курска". Другое дело - надо ли вообще поднимать атомный ракетоносец?
Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы оздоровить радиационно-экологическую обстановку в Баренцевом море, то - и тут абсолютно прав контр-адмирал Мормуль - надо сначала поднять те ядерные реакторы, что были затоплены в наших арктических морях в годы советского экологического беспредела.
Если мы хотим поднять "Курск" для того, чтобы понять, что его погубило, то и это не удастся, поскольку первого отсека, где могли бы сохраниться какие-либо следы первопричины взрыва, почти не существует. Аналог того, что произошло на "Курске", - подводная лодка Б-37: в 1962 году при стоянке в базе на ней рванули торпеды. И хотя подводная лодка была полностью предоставлена военным криминалистам, до сих пор нет однозначного мнения о первопричине взрыва, как нет безоговорочных выводов и по большинству подводных катастроф - будь это гибель американской атомарины "Скорпион" или печальной памяти "Комсомольца".
В подводных катастрофах нам становятся известны - в лучшем случае лишь фатальные следствия роковых первопричин, но никак не сами первопричины.
Наконец, если мы хотим поднимать "Курск" для того, чтобы извлечь из отсеков тела погибших и предать их земле, то и это благое дело обречено на неудачу, поскольку останки далеко не всех подводников отыщутся да и предстанут в целостном виде. Взрыв был колоссальной мощи... А лучшей гробницы, чем та, в которой они сейчас находятся, у них на суше не будет.
Гибель "Курска" всколыхнула все российское общество. Медики спорят с атомщиками; атомщики и медики - с моряками; спасатели и инженеры-судоподъемщики - с теми, и с другими, и с третьими.
Вдруг выяснилось, что одно из самых современных спасательных судов "Анадырь", ходившее под военно-морским флагом России, продано в Турцию, где уникальное оснащение с успехом применяется в нефтяных работах на морском шельфе. "Анадырь" до недавнего времени входил в состав Тихоокеанского флота. "Сделку века" осуществили два тыловых адмирала, которыми весьма заинтересовалась военная прокуратура. Надолго ли хватит этого государственного интереса? Но отрадно и то, что вопиющее положение спасательных служб привлекло к себе внимание властных структур.
Как бы не решилась в спорах специалистов посмертная судьба "Курска", последнее слово остается за Баренцевым морем. А оно пока против подъема всеми своими штормами. Тем не менее, вопреки мнению специалистов и прогнозам синоптиков, Илья Клебанов заявляет, что работы будут начаты, несмотря на погодные условия в Баренцевом море. Такое впечатление, что никто не в силах остановить запущенную машину, несмотря на бессмысленность её трудоемкой работы. Такое впечатление, что все делается для того, чтобы умиротворить обличительную прессу, которая, конечно же, не упустит случая обвинить Путина в том, что он не держит слова. Обещал поднять - поднимай!
"Между тем, - сообщают хорошо осведомленные источники, - субмарину поднимут не всю: решено, что передние отсеки "Курска", разрушенные взрывом, в этом сентябре отрежут и оставят на дне. При этом непонятно, каким образом будет поставлена точка в расследовании причин трагедии: ведь именно исследование передних отсеков могло бы пролить свет на истинные причины аварии..." Ситуацию уточнили: останки носовых отсеков в силу их секретности будут поднимать только российские спасатели.
При самых удачных обстоятельствах из искореженного "Курска" извлекут лишь несколько тел.
Мертвые ни сраму, ни воли не имут, за них отвечают живые. Но имеем ли мы право разлучать тех, кого судьба соединила навечно?
Глава девятая
ШТОРМ В МОРЕ ЗЛОСЛОВИЯ
Информационное сообщение должно было быть таким: "Во время учений Северного флота, на которых негласно присутствовали и три подводные лодки блока НАТО, в носовом отсеке атомной подводной лодки "Курск" произошел взрыв большой мощности, не повредивший ядерные реакторы. Число жертв неизвестно. Подводная лодка лежит на глубине 108 метров там-то и там-то. Принимаются все меры, чтобы выяснить наличие оставшихся в живых подводников и спасти их. Причины взрыва устанавливаются. Поднять субмарину немедленно невозможно. Но шансы на спасение живых - есть".