Особенно досталось Чердынцеву, которого отлупили дважды.
   — Крысюк! — рыкнул пришедший в себя Петренко. — Струей по толпе! Давай!
   — Есть! — молодцевато вякнул Пенёк и дал.
   До хануриков было далеко, ствол бранспойта у неопытного водометчика смотрел немного вниз и на пути струи оказались ни кто иные, как коллеги бравого водителя УАЗика.
   — Идиот! — взревел Мухомор. — Выше, выше струю!!!
   Постовые летели как кегли в боулинг-клубе, а Крысюк всё никак не мог справиться с управлением водяной пушкой.
   Струя била то влево, то вправо, окатывая разбегавшихся кто куда прохожих, омывая стены здания РУВД, снося зеркала заднего вида у припаркованных поблизости автомобилей и взрывая свежевыпавший снег. По асфальту катились каски, щиты, сорванные портупеи, весело подпрыгивали выпавшие из подсумков баллончики с «Черемухой», звякали цепочки скользивших по льду наручников, воздушными змеями неслись вдоль улицы синие фуражки.
   Сочувствующие восставшим зрители поняли неудачу Пенька по-своему, закричали:
   — Пожарники на стороне народа! — и присоединились к «демонстрантам», атаковав остававшихся на ногах милиционеров с тыла и для начала оглушив штакетиной центральную фигуру — подполковника Петренко…
* * *
   Апофеозом учений стало использование содержимого цистерны коммунальной службы.
   На цистерне был закреплен черпак на длинной ручке, коим предполагается чистить выгребные ямы и дачные сортиры.
   Один из бухариков забрался наверх, откинул люк, зачерпнул и метнул первую порцию в кое-как сплотившихся вокруг упавшего начальника РУВД сержантов.
   В ту же самую секунду вошедший в раж Крысюк окатил сослуживцев из бранспойта.
   Так развлекались еще минут десять — восставшие кидают дерьмо, Пенёк его смывает, чистые постовые кидаются вперед к цистерне, им навстречу летит хорошая порция свежих фекалий и они опять вынуждены возвращаться под импровизированный душ…
   Наконец, запасы гуано истощились, вода в пожарной машине кончилась, а пэ-пэ-эсники изрядно притомились и замерзли.
   К тому же, без руководящих указаний Мухомора рядовой состав просто не знал, что делать дальше.
   Бухарик-говнометатель слез с цистерны и отступил к толпе бунтарей, сверля злыми глазками мокрых и понурых ментов.
   — Ну, что? — хмуро предложил лидер восставших, сжимая в руках верный черпак. — Может, миром разойдемся?
   — А-а, давай миром, — вздохнул старшина Педигрипалыч, кивнул Моромойко с Коганом, чтобы те волокли тело подполковника внутрь здания РУВД, и устало потопал следом за ними…
* * *
   — Факинг хорошоу! — в который уже раз за минувшие четверть часа воскликнул британец.
   — Тебе всё «хорошоу», — покачал головой протрезвевший от увиденного Соловец. — А ребятам не до смеха…
   — Да-а, — протянул Виригин. — Не часто такое позыришь.
   — Еще по одной? — предложил Ларин, никогда не забывавший о главном.
   — Само собой, — согласился начальник ОУРа. — Наливай…
* * *
   По итогам учений, обозначенных в документах как «Тренировочный разгон несанкционированного пикета, завершившийся массовыми погромами и порчей личного имущества посторонних граждан», были проведены три заседания специальной выездной комиссии Главка, подполковнику Петренко объявлен строгий выговор с формулировкой «уклонение от участия в воспитательной работе с личным составом», а майор Чердынцев представлен к ордену Мужества, которого он, впрочем, так и не дождался.
   Присутствовавший на мероприятии в качестве зрителя местный литератор Марлен Цветаев, по паспорту — Мойша Аронович Блюмкин, был настолько потрясен зрелищем, что всего за год сотворил двухтомный философский роман в стихах под витиеватым и остромодным названием "Резус Радзинского[100]", в котором речь шла о роли дерьма, как оружии восставшего люмпен-пролетариата, и исследователях «гуанизации» общества, подвергающихся гонениям со строны властей.
   Главный герой «Резуса Радзинского», микробиолог Шмулик Кац, всю свою жизнь посвятивший изучению состава естественных выделений разных групп населения, по описанию сильно смахивал на Чердынцева, чей героический образ накрепко впечатался в память Цветаева.
   В дальнейшем Марлен получил за свое многостраничное поэтическое произведение премию «Анти-Цукер» и по морде от настоящего Эдварда Радзинского, возмущенного издевательским тоном Цветаева в отношении членов расстрелянной царской семьи, выведенных в романе как «противники гуанизации России»…

ГЛАВА 7
«МЫ МОГЛИ БЫ СЛУЖИТЬ В РАЗВЕДКЕ, МЫ МОГЛИ БЫ ИГРАТЬ В КИНО…» [101]

   Обсудив последние политические события и посетовав на неповоротливую европейскую юстицию, раз за разом отказывающую России в экстрадиции разнообразных преступников типа сбежавшего в Швецию повара убитого мясоторговца или «представителя ичкерийского президента», опера накрыли разморенного самогоном и прикорнувшего в уголке Гея двумя бушлатами, и продолжили банкет.
   — А чё там по нашему делу-то? — спустя час промычал осоловевший Любимов.
   — Ах, да! — начальник ОУРа хлопнул себя ладонью по лбу и достал перетянутый черной аптечной резинкой ветхий органайзер. — Вроде, есть фамилия помощника депутата…
   — Это хорошо, что депутат, — Виригин заворочался на скрипучем стуле. — Дело громкое, политическое.
   — Какая фамилия у помощника? — пискнул из-под стола упавший туда Рогов, поудобнее пристраивая голову на плече храпящего Дукалиса.
   — Линь-ко, — с расстановкой прочел Соловец. — Зовут Бесланом…
   — Погоди-ка, — встрепенулся опоздавший из-за заклинившего в двери туалета замка и потому не видевший «учений» почти трезвый капитан Казанцев. — Линько?
   — Линько, — подтвердил майор.
   — Так я его знаю. Педик еще тот!..
   Остававшиеся в вертикальном положении оперативники с интересом посмотрели на украшенного садо-мазохистским аксессуаром Казанову.
   — Чё ты имеешь в виду? — поинтересовался хрипатый Любимов.
   — То и имею! — обозлился капитан. — Что сказал!
   — А откуда ты знаешь? — не отставал Жора.
   — Откуда надо!
   — А-а-а, — ехидно протянул экс-майор. — Тогда я-я-ясно…
   Казанцев не стал ждать развития оскорбительной для него, как для заслуженного гетеросексуала, темы, достал свою раскладную титановую дубинку и коротко, без замаха, засадил ею Любимову между глаз.
   Жора без звука свалился на пол.
   — Ты это… полегче, — мягко пожурил подчиненного Соловец, опасливо скосив глаза на казанцевское «орудие производства».
   — Не надо зарываться, — для всех разъяснил Казанова и спрятал дубинку.
   С «голыбыми» капитан общался довольно часто, но только бухал.
   — Так что там с Линько? — спросил Плахов.
   — Он в соседнем доме живет. — хмуро сказал Казанцев, обитавший в коммунальной квартире почти в центре города, на набережной канала Грибоедова в доме под номером девяносто один.
   — Как в соседнем? — удивился Соловец, неоднократно бывавший в гостях у сослуживца и смутно помнивший, что тот живет недалеко от Казанского собора. — Ты что, переехал?
   — Почему? — растерялся Казанова.
   — Дык я в ЦАБ[102] звонил, — пояснил начальник ОУРа. — Там сказали, что Линько живет где-то на Гражданке. У нас в районе. Я и обрадовался, что далеко ехать не нужно…
   Капитан немного подумал, потеребил свой ошейник, вспоминая, не переехал ли он действительно на Гражданку, и отрицательно покачал головой:
   — Не, Георгич, Линько точно в соседнем доме торчит. Я даже этаж знаю..
   Казанова неожиданно умолк и посмотрел на товарищей по борьбе за законность тяжелым взглядом.
   Но коллеги не стали интересоваться, откуда капитану известен этаж квартиры, где проживает «педик Линько».
   Оперативник облегченно вздохнул и продолжил:
   — У нас он, небось, только прописан. А реально тусуется в квартире своего депутата.
   — Депутат тоже педик? — заинтересовался Виригин.
   — Не знаю. — зло насупился Казанцев и достал дубинку. — Почему ты спрашиваешь?
   — Просто так! — испугался Макс. — Для общего развития!
   — Если Линько живет на Грибонале[103], то это многое меняет, — Соловец задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. — Не наша территория… И не наша подследственность.
   — Дык мы убийствами вообще не должны заниматься, — вмешался Плахов.
   — То есть? — не понял майор.
   — Мы ж по наркоте специализируемся, — в мозгах у Игоря что-то явно перемкнуло. — Ты — начальник ОБНОНа, я — твой зам.
   — Понятно, — Соловец кивнул Ларину. — Налей ему пивка…
   Андрей подумал, что «друг Георгич» говорит эзоповым языком и от души перетянул Плахова резиновой дубинкой по почкам.
   Игорь свалился на пол рядом с Любимовым и захныкал.
   — Блин! Зачем ты его?! — подскочил майор.
   — Ты ж сам сказал…
   — Я сказал — «налей пивка»! Ты что, уже не понимаешь, что тебе говорят?!
   — Ладно, бывает, — мрачно отреагировал Ларин и склонился над Плаховым. — Извини, Игорян…
   — Давайте к делу, — пробормотал из-под стола Рогов.
   — Действительно, — поддержал коллегу Виригин. — Иначе мы так до завтрашнего дня не управимся…
* * *
   Петренко ощупал перевязанную бинтами голову, тихонько застонал и выглянул на улицу.
   За окном шли снег и ефрейтор Моромойко.
   С третьего этажа РУВД из кабинета начальника ОУРа доносились невнятные крики и характерный звон сдвигаемых граненых стаканов.
   «Работают…» — с неожиданной душевной теплотой, вызванной сотрясением мозга средней степени тяжести, подумал подполковник и приоткрыл дверь в коридор.
   Перед его кабинетом на красном плюшевом диване сидели грустный худощавый мужчина лет сорока пяти и маленький мальчик.
   — Папа, а инопланетяне есть? — серьезно спросил мальчуган.
   — Нет, сынок, это фантастика, — печально молвил мужчина, не глядя на высунувшегося, словно хорек из норы, начальника РУВД.
   — Я занят, — на всякий случай сказал Мухомор и спрятался обратно, оставив себе для наблюдения узкую щелочку.
   — А снежные люди есть? — не отставал пытливый ребенок.
   — Нет, сынок, это фантастика…
   — А Лох-несское чудовище?
   — Нет, сынок, это тоже фантастика…
   — А чупакабра?
   — Нет, сынок, и это фантастика…
   «Вот заладил, — Петренко с неприязнью осмотрел папашу, не желающего нормально поговорить с отпрыском, а отделывающимся короткими фразами. — Сержантов, что ли, пригласить? Они его быстро научат тонкостям общения…»
   — Пап, а «голубые» есть?
   Лицо у мужчины неожиданно посветлело:
   — Да, сынок! И это — фантастика!
* * *
   После очередного громогласного тоста, посвященного «неземной красоте и гипер-сексуальности» женской половины служащих РУВД, в процессе которого капитан Казанцев живописал свои романтические взаимоотношения с толстой и горластой паспортисткой Пенкиной, а коллеги восхищеннно внимали, удивляясь познаниям одышливой капитанши в «Кама-сутре» и «Дао любви», Соловец опять вернулся к делу:
   — Так, что получается? Депутат приезжает сегодня и его кто-то будет мочить…
   — Где-то, — добавил проснувшийся от звуков разливаемого по стаканам самогона Дукалис.
   — Где — мы знаем, — отмахнулся майор. — Вопрос — когда?
   — Уже узнали, где?! — восхитился Анатолий. — Ну, вы молотки!..
   В дверь осторожно постучали.
   — Не заперто! — развязно крикнул пьяненький Рогов.
   На пороге кабинета материализовался худосочный очкарик со скошенным назад подбородком и в шинели, надетой на ворсистую полосатую пижаму. На ногах посетителя болтались разношенные войлочные тапки, в руках был зажат какой-то продолговатый предмет из почерневшего то ли от старости, то ли от сырости дерева.
   — Фаллоимитатор не желаете? — тихо спросил вошедший. — Восемнадцатый век. Дуб. Раритет. Вещь элитарнейшая…
   — Пудрик! — радостно завопили Дукалис с Лариным, узнавшие своего знакомца по дурдому.
   — Какими судьбами?! — Рогов раскрыл объятия «Павлу Первому».
* * *
   Алехандро Борухович Пудров, привлеченный в кабинет Соловца разносившимся по всему РУВД эротическим рассказом Казановы, с трудом вырвался из рук наклюкавшегося Васятки, отложил в сторону «раритет», на деле оказавшийся сломанной пополам ручкой от швабры, сел и поведал оперативникам, что он два дня назад сбежал из психиатрической клиники на Пряжке, где его держали, разумеется, «по заказу конкурентов», и теперь мыкается по чердакам и подвалам, не зная, куда бы притулиться на недельку-другую, окрепнуть физически и морально, и начать «восстанавливать лидирующее положение» своей фирмы на рынке элитарных брачных знакомств и не менее элитарных интим-услуг.
   При словах «интим-услуги» Казанцев навострил уши и предложил Пудрову пожить у него.
   Рогов, стоявший за спиной у Алехандро, показал капитану на посетителя и покрутил пальцем у виска — псих, мол.
   Казанова свое предложение тут же снял, внезапно «вспомнив» о том, что к нему приехала из Казахстана сестра с тремя дочерьми, свекром и дюжиной овец, и жить в его комнате просто негде.
   Истощенному пищевым и сексуальным воздержанием Пудрику плеснули немного самогона, он выпил и через пол-минуты заснул.
   — Если мы не знаем, когда депутата будут мочить, то надо сесть в засаду, — Плахов высказал свежую мысль. — У него дома.
   — Нам к нему в кваритиру не попасть, — Соловец причмокнул, перекатывая ириску из-за одной щеки за другую, и задумчиво посмотрел на прислоненную к стене огромную фомку.
   — Тогда рядом с дверью, — с пьяным упрямством буркнул Игорь.
   — Можно на чердаке, — предложил Казанцев.
   — Умно! — оценил начальник ОУРа. — Как говорит наш английский друг — «факинг хорошоу». Именно так мы и поступим…
* * *
   Пудрика решено было доставить обратно в медицинское учреждение, дабы не путался под ногами и не приставал к жителям района, ухудшая показатели по борьбе с уличной преступностью.
   Грязную шинель, в которой Алехандро появился в РУВД, выбросили в окно, а великодушный Соловец пожертвовал психу свою, почти новую. Но лишь на время, строго-настрого приказав отряженному сопровождать сумасшедшего Рогову забрать верхнюю одежду обратно, как только Боруховича примут в больницу.
   На выходе из здания толпа перевозбужденных грядущим «раскрытием» ментов во главе с размахивавшим фомкой майором едва не затоптала писателя Андрея Кивинова, пришедшего в управление поздравить бывших коллег с наступающими праздниками, и следующим за ними тяжелым алкогольным отравлением, послушать новые истории, по мотивам которых можно было бы написать несколько сценариев к снимаемому «Первым каналом» телесериалу об «умных и честных» стражах порядка, и не успевшего вымолвить ни слова.
   — Потом, потом! Всё после убийства! — прокричали оперативники удивленному посторонившемуся литератору, забросили бесчувственного сэра Генри в «собачник» УАЗика, остановили проезжавшие мимо красные «жигули», просто перегородив своими телами улицу, посадили в «ладу» Рогова с Пудриком, пригрозив водителю табельным оружием, если тот вздумает сопротивляться и не доставит Васятку с Алехандро по нужному адресу, набились всемером в «козла», рявкнули Крысюку «Трогай!» и убыли в направлении канала Грибоедова, горланя соответствующую моменту песню — «Не думай о ментярках свысока…».
* * *
   Шинель Соловца сыграла фатальную роль в дальнейшей судьбе как Пудрика, так и Рогова.
   Мирно проспавший до самой Пряжки Борухович в приемном покое больницы ожил, неожиданно толкнул вперед сильного, но легкого Рогова и выдал:
   — Вот, держите! Я вам дурака привез!
   Смена дежуривших сутки через трое хмурых санитаров, ранее не видевшая ни того, ни другого пациента, естественно, поверила майору милиции, а не мелкому придурковатому ханурику с лицом сильно и давно пьющего имбецила, начавшему было орать, что он-де «старший лейтенант», «убойщик» и остальную лабуду, включая словесные угрозы в адрес медбратьев.
   Васю мгновенно спеленали, для острастки ударили пару раз по башке, прямо через одежду вкололи лошадиную дозу успокоительного, отволокли в знакомую Рогову палату для буйных и выдали скромно ожидавшему на улице Пудрову справку о том, что «дурак принят».
   Повеселевший Алехандро раскланялся с санитарами, прихватил из предбанника приемного покоя ручку от швабры взамен забытого в РУВД Выборгского района «фаллоимитатора», и в тот же вечер был сбит, правда — не насмерть, несущимся по Невскому проспекту оранжевым «шевроле субурбаном», когда выскочил у того в метре перед мощным хромированным бампером с целью предложить водителю и бритоголовым пассажирам заокеанского джипа «элитный раритет»…

ГЛАВА 8
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ «ЗАКАЗУХИ»
или СИСЬКИ НАБОК

   Идея переодеться в женское платье для более безопасной транспортировки крупной суммы «черных» денег, выделенных на предвыборный пиар московскими подельниками питерских псевдо-демократов, пришла в голову депутату Государственной Думы и лидеру карликовой партии «Демографический выброс России» Гелию Васильевичу Старопропойцеву в тот самый момент, как он увидел шествующего по «зеленому коридору» аэропорта Шереметьево представителя Президента по Северо-западному региону, прилетевшего из Северной столицы на встречу со своим шефом.
   Виктор Васисуальевич ступал осторожно, брюки его в районе таза были сильно раздуты вширь, а зад выпирал, как у женщины из племени масаев.
   Это не было удивительным — под штаны у высокопоставленного государственного чиновника был поддет памперс размера XXXL, предохранявший Чаплина от последствий возможного испуга в процессе доклада об успехах во вверенном ему регионе лично главе государства. Экс-генерал спецслужбы не хотел повторения конфуза, случившегося с ним месяц назад при попытке нападения на него пьяного мента-антисемита. Да и к тому же, изделия фирмы «Хаггис» надевали почти все бюрократы, вынужденные время от времени общаться с действующим Президентом. Чаплин исключением не был.
   Со стороны Виктор Васисуальевич напоминал высокую, толстогузую и плоскогрудую женщину, переодетую в мужской костюм.
   «А ведь можно и наоборот…» — подумал лидер ДВР.
   Гелий Васильевич поразился простоте и гениальности посетившей его мысли, и послал одного из помощников в ближайший магазин дамской одежды больших размеров купить нечто такое, что налезло бы на круп Старопропойцева. Второго прихлебателя депутат отрядил в отдел спорттоваров за парочкой гандбольных мячей, должных изобразить шикарный бюст. Затем политик позвонил в Северную столицу своему основному единомышленнику и правой руке Беслану Линько и предупредил, что вылетает вечерним рейсом и чтобы тот не удивлялся чудесному перевоплощению пузатого и страшненького Гелия Васильевича в «роскошную аристократку».
   Линько что-то затараторил в трубку о «готовности дела», которое они обсуждали несколько недель назад, но Старопропойцев, увлеченный грядущими переменами своего облика, пропустил слова Бесланчика мимо ушей и отключил мобильник.
* * *
   — Куда сэра то? — спросил Крысюк, помогая шатающемуся Гею выбраться из «собачника» на темную набережную канала Грибоедова.
   — С нами пойдет, — с пьяным энтузиазмом заявил Соловец, озираясь по сторонам. — Мухомор сказал его приобщать к работе, вот пусть и приобщается… Казанова, так где квартира этого… депутата?
   — Тута, — капитан махнул рукой в сторону дома, на котором еле-еле просматривалась табличка с номером «93». — Вон парадная его…
   — А чердак там есть? — спросил Дукалис, набрав с обочины горсть снега и остужая им разгоряченную физиономию.
   — Не может не быть, — тряхнул головой Плахов. — Это ж старый фонд! Здесь чердаки — ого-го!..
   — I sit by my window, strawberrie wine, night and you[104]…, — внезапно заорал сэр Генри и упал в сугроб, увлекая за собой Крысюка.
   — Чего это он?! — засуетился начальник ОУРа.
   — Выпить хочет, — пояснил Ларин, разобравший только одно слово из выкрикнутого Геем — «wine».
   — А-а, — успокоился Соловец. — Ты, Серёга, погодь чуть-чуть… Ща в засаду сядем и нальем. Пенёк, ты его пока к дереву прислони. Пусть остынет. Вот так…, — Начальник ОУРа покрутил башкой. — А где, кстати, Рогов?
   — Ты ж его сам в дурку с этим психом отправил! — напомнил Казанова.
   — Действительно, — огорчился майор. — Эх, память… Ладно, почапали. Серёгу там поднимите кто-нибудь.
   Плахов с Дукалисом подхватили сэра Генри по руки и поставили на ноги.
   Британский детектив покачнулся и замычал.
   Но не упал.
   — Молодчина! — Соловец похвалил крепкого иноземца. — Сам сможешь идти?
   Гей пробормотал нечто невразумительное, показал майору «козу», выдал свое коронное «Факинг хорошоу!» и весело засмеялся.
   — Не понимает, — огорчился начальник ОУРа.
* * *
   Депутат Старопропойцев зря так легкомысленно отнесся к попытке Линько сообщить ему нечто важное.
   Дело было в том, что Бесланчик наконец-то договорился со знакомыми наркоманами об имитации покушения на Гелия Васильевича, что должно было вздернуть рейтинг лидера «ДемВыбРоса», которого многие журналисты и политики цинично называли «демвыкидыш», до заоблачных высот.
   Жертв неудавшихся покушений в России любят.
   Раз кто-то пытается убить депутата — значит, недострелянная или недовзорванная персона кому-то сильно мешает. И при грамотно раздутой истерии можно представить недобитка борцом за народные интересы, бесстрашным рыцарем, выступающим против власти «олигархов», и набрать много дополнительных очков на политической сцене.
   Правда, лучше, если покушение удается.
   Лучше и для оставшихся в живых соратников, могущих спокойно списать на покойного все свои грехи и разворованные деньги спонсоров, и для ореола пышно похороненного «мученника», и для СМИ, получающих прекрасный повод повопить о творящемся в стране беспределе, и для «наследников», которым освобождается место на политической арене, и для руководства правоохранительных структур, под маркой «усиления борьбы с преступностью» выбивающих из бюджета лишние ассигнования и возводящих на эти деньги личные четырехэтажные особняки в престижных районах Подмосковья.
   Но человек предполагает, а Господь располагает.
   А если еще в ситуацию вмешиваются бухие до полной непредсказуемости районные стражи порядка, то предположить результат даже с минимальной степенью успеха становится просто невозможно. Ни человеку, ни Высшей Силе…
* * *
   Нанятые Линько торчки должны были встретить Старопропойцева и Беслана на лестнице дома, где проживали депутат с помощником, несколько раз выстрелить из стартового пистолета, пошуметь и скрыться на угнанной машине.
   Затем Гелий Васильевич предъявил бы журналистам пропоротый в паре мест пиджак — гвоздь нужного диаметра лежал у Линько в кармане, — и рассказал бы, как он уклонялся от пуль и что именно кричали нападавшие.
   Важнее всего было последнее.
   По замыслу Беслана и Старопропойцева, «покушавшиеся» обязаны были бы орать: «Вот тебе за выступления против губернатора!», «Умри, соратник Чаплина!» и «Не дадим „Демографическому выбросу России“ победить на выборах!», что услышат соседи и тоже расскажут охочим до сенсаций корреспондентам. Выдуманные депутатом и его помощником крики «наемных убийц», лишь «по случайности и из-за хорошей реакции» Гелия Васильевича не попавших в цель, очень правильно позиционировали лидера «ДемВыбРоса» на местной и общероссийской политических сценах: как союзника представителя Президента и связанных с Виктором Васисуальевичем финансовых кругов, что могло быть весьма полезно в дальнейшем, и как «борца с губернаторской диктатурой», что было просто модно.
   Листочки с утвержденным текстом речевок Линько роздал наркоманам и приказал выучить наизусть.
   Но тут торчков подвели их любимые опиаты и грибочки — разжиженные мозги напрочь отказывались запоминать ключевые фразы. Беслан провозился с нарками три дня, чуть сам не начал колоться, потом плюнул и решил, что проорать текст они смогут и по бумажке, и выдал каждому по две распечатки.
   Дырки в стенах на лестнице, должные оставаться, если стреляют по-настоящему, Линько прорубил заранее с помощью примитивных молотка и дюбеля, и засунул в искрошенную штукатурку специально расплющенные до невозможности идентификации подобранные в тире пульки от духового ружья.
   За то, что он ночью шумел, его, не говоря ни слова, отоварил мрачный, со страшного бодунища, участковый, явившийся в подъезд около четырех утра по звонку разбуженных стуком жильцов, и отобрал инструмент.
   Однако дело к тому моменту уже было сделано, дырки прорублены, а пульки вложены.
* * *
   Пока «великолепная восьмерка» мусоров и примкнувший к ним британец поднимались на чердак, Казанова успел перебить в подъезде все лампочки и лестница погрузилась во тьму, которую рассеивал лишь проникавший в сбоку неверный свет уличного фонаря.