Страница:
Оставался нерешенным главный вопрос – как?
Электросваркой – убьет током или обожжет, или задохнется в дыму, газовой сваркой – опять таки обожжет. Попытки резать ножовкой по металлу ни к чему не привели, у трубы был большой диаметр и, сделав пропил меньше миллиметра, ножовка начинала застревать.
К этому времени солдатик захотел какать.
Проблему “малого облегчения” решили еще раньше: один воин залез к нему в трубу со стороны ног, стянул с него сапоги, сумел расстегнуть ширинку, извлек узбеку детородный орган из штанов, после этого три солдата приподнимали другой конец трубы, и всё, что выливалось из бойца, самотеком выливалась на землю.
С каканьем подобное решение не проходило, и этот вопрос был предоставлен на самостоятельное решение потерпевшего. Последний к концу дня настолько освоился со своим новым положением, что требовал, что бы к нему, со стороны головы, разумеется, заползали сослуживцы с зажженной сигареткой, так же в трубу была налажена доставка горячей пищи, и даже засунули узбеку ватную солдатскую подушку.
Наконец, утром следующего дня кто-то вспомнил, что у знакомого литовца есть редкий по тем временам инструмент – “болгарка * ”.
Тело с трубой было немедленно загружено в тот же УРАЛ и доставлено домой к литовцу, но уже наступила суббота, и обладатель болгарки уехал в деревню, километров за сто. Состоялась поездка и в деревню, сопровождаемая методичным постукиванием трубой по бортам. К обеду литовец был найден, но болгарка находилась у него в гараже в городе.
Наконец, поздним субботним вечером трубу распилили и узкоглазый воин обрел долгожданную свободу. Если не считать сломанного нижнего ребра и измаранных штанов, узбекский герой отделался легко.
После этого он был переведен служить на подсобное хозяйство, где успешно до конца службы воровал и пожирал кур, а прапор, отсидев десять суток на гауптвахте, продолжил воспитание других узбеков…
Мелодично тренькнул мобильник на поясе Телепуза.
– Да! – Григорий с полминуты послушал отрывистые реплики Ортопеда и показал Глюку большой палец. – Ясно… Мы в птичнике, от ворот – налево… Угу… Не, блин, без стволов… Ага, ладненько…
– Ну как? – поинтересовался Аркадий.
– Нормально, – Штукеншнайдер повесил телефон обратно на ремень. – Минут через пять начинают…
В темноте стена зоопарка мало чем отличалась от стены крепости, где-то совсем рядом плескалась Нева и Собинов решил, что доставил заокеанского друга точно к цели.
Искать открытые ворота или калитку было лень, поэтому, дабы не терять драгоценное время, турист и его “russian friend * ” приняли коллегиальное решение лезть напрямик. Они взобрались на росшее рядом со стеной толстенное дерево, Комбижирик лег грудью и животом на крепкий, нависший над обрезом стены сук и, раскачав болтавшегося на вытянутых руках улыбавшегося американца, перебросил того за ограждение, где, по расчетам братка, должна была располагаться плоская крыша одного из бастионов.
Тело любителя гамбургеров, виски, черной икры, холодной водки и румяных девок в кокошниках беспрепятственно преодолело восемь метров пустого пространства и рухнуло посередине вольера с капибарами * , сломав ногу и огласив спавший до той секунды зоопарк диким воплем.
Вслед за янкесом заголосили все обитатели многочисленных клеток, а Комбижирик подумал, что у него началась алкогольная галлюцинация…
– Осторожнее, – продвигавшийся за Собиновым Мизинчик почувствовал, как дрогнула лестница. – И не останавливайся, блин…
Комбижирик совершил последний короткий рывок и ступил на крышу обезьянника.
Там уже расположились Циолковский, Лысый, Армагеддонец и Парашютист, припавшие к цейсовским биноклям и метр за метром исследовавшие территорию зоопарка. У ног братков лежали свернутые нейлоновые сети, привезенные запасливым Тулипом.
Метрах в пятидесяти от первой группы на крышу вольера с хищниками взбирались Ортопед, Садист, Пых, Стоматолог и Гоблин. Последний тащил на плече профессиональную видеокамеру.
– Одного вижу, – сообщил Лысый. – Рядом с сувенирным ларьком. Сидит, блин, озирается…
– А где остальные? – Армагеддонец поправил висящее на десантный манер ружье “SPAS 15 * ” и цыкнул зубом.
– Где-то шарятся, – Лысый, не отрываясь от бинокля, прикурил сигарету. – Территория большая, мы их тут, блин, до вечера ловить можем…
– Одного скрутим, а там видно будет, – Циолковский сбросил вниз веревку с завязанными каждые полметра узлами. – Всё, я двинул, страхуйте…
В ожидании прибытия “спасателей” братки с удобствами расположились на штабеле досок, предназначенных для ремонта прохудившегося пола секции пернатых и рассказывали друг другу поучительные истории из своих насыщенных разнообразными событиями жизней.
– Тоже, блин, для песка? – Клюгенштейн поднял густые брови.
– Не, – Телепуз бросил в пасть миндальный орешек. – Хотя, если, блин, не знать, можно было принять за мусорный контейнер… Такой, блин, кубик из титанового сплава, с ребрами жесткости. Называлась эта штуковина, как сейчас помню, АБ РМ ЦУКС – аппаратный блок, рабочее место центра управления кризисных ситуаций. В просторечии – товарищ Абрам Цукс…
– Кучеряво, – оценил Аркадий.
– Там, блин, на ремнях внутри подвешивался компьютер, – продолжил Григорий. – А сама эта фиговина должна была выдерживать перегрузки больше двенадцати “жэ”. Типа, стоит она в бункере, накрывает его, блин, прямым попаданием атомной бомбы, а Цукс выдерживает… И тот пацан, чё внутри сидит, может после ядерного удара включить комп и даже в Кваку * поиграть. Ну, пока, блин, от радиации не загнется, конечно…
– Радиация – это серьезно, – согласился Глюк.
– Обычно товарища Цукса использовали чисто для хозяйственных нужд, – Штукеншнайдер съел еще один орешек. – Спирт, блин, внутри прятали, спали… Даже, говорят, бесквартирные сотрудники умудрялись свои сексуальные проблемы решать…
– О, как! – оценил Клюгенштейн.
– А то! – согласился Телепуз. – Дело молодое… Ну, вот. В один день нежданно-негаданно приехала, блин, комиссия из Генштаба. Генералов – аж пять штук, один вообще – лесник с тремя лычками * ! О полканах * и подполах * даже не говорю, блин… Как бухариков на раздаче халявной водовки. Ну, директор института всё им показывает, решили и Абрама Цукса продемонстрировать… Привели, дверцу открыли, главный лесник, блин, жало своё туда сунул, поводил и вдруг спрашивает – “А тряпка тут зачем?”… Оказывается, когда Абрашу чистили да драили, одну тряпку в каком-то углублении позабыли… Директор бледнеет, его зам тихо, блин, по стенке сползает, ситуация, короче, критическая… Выручил программист один, Натаном звали…
– Наш человек, – Глюк широко улыбнулся, услышав ласкающее его слух иудейское имя.
– Наш, без базара, – подтвердил Григорий. – Так вот, встает Натан из-за своего компа… а он там сидел, делал вид, что работал, блин… и говорит – “А тряпка для того, товарищ генерал-полковник, чтобы, когда АБ РМ ЦУКС накроет ядерным ударом и остатки оператора связи растекутся по клавиатуре, можно было этой тряпочкой всё вытереть и продолжить работу…”. Лесник посоображал минуты две, потом, блин, выдал – “Молодцы, грамотное решение…”. И дальше пошел инспектировать.
– Да-а, – Аркадий причмокнул. – Наши, блин, всегда ответ найдут… Я, вот, тоже на одном заводе при НИИ работал… слесарем, блин, – на Клюгенштейна нахлынули теплые воспоминания о тех замечательных деньках и он полуприкрыл глаза…
Одним из самых запомнившихся событий был выигранный Клюгенштейном спор у начальника вневедомственной охраны с типичным для начальников ВОХРов именем Савелич.
Предметом спора было дело охраны тайны и социалистической собственности на их родном предприятии. По утверждению Глюка с завода можно было вынести все, что угодно, лишь бы было желание.
Савелич же с этим утверждением был в корне не согласен.
В результате Аркадий заявил, что сам лично вынесет на следующей неделе нечто такое, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не назывался, предмет выноса так же был оставлен на усмотрение Клюгенштейна. Задача Савелича со своими “бойцами” была этого не допустить. Спор был заключен при свидетелях на весьма солидный во все времена куш – ящик водки.
Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили водку, а потому у хитроумного Аркадия были два дня выходных на обдумывание плана.
К утру понедельника он был готов.
День акции был определен самим Клюгенштейном по только ему понятной логике – среда. Время – середина рабочего дня, когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее обнюхивают, чем осматривают выходящих.
В деталях Глюком был разработан следующий план: с завода выносится здоровенная ржавая станина от насоса весом в полцентнера, – мощно, эффектно и безопасно с точки зрения наказания, – которая берется на свалке металлолома. На веревке она подвешивается на шею, но не Клюгенштейну, а уважаемому старику Петровичу, мастеру золотые руки в дни, когда он не пьет. Так как это случалось редко, то ценили его особо. А, чтобы ничего не было заметно, на Петровича одевается длинный плащ.
Задачей Петровича было пройти со станиной на шее участок пути от цеха до проходной, а у проходной его должен был подхватить Аркадий, как бы случайно оказавшийся рядом. За это Петровичу выдавались две бутылки водки. Чтобы не возникло на вахте подозрений, Петровичу выдают справку от заводского врача, на предмет того, что у него стало вдруг плохо с сердцем. Врачу за это еще бутылку водки. Тот, кто работал на заводе, знает, что заводской врач, если он мужик, от бутылки ни в жисть не откажется. Далее к участию в акции привлекался молодой инженер, которого просто нельзя ни в чем заподозрить по причине его юности и неопытности. Хоть он был молодой и безусый, но всегда появлялся на заводе при пиджаке и галстуке, а потому так же стоил бутылку водки. Его задача состояла в участливом поддержании Петровича по дороге от цеха до проходной.
Четыре бутылки в минус из двадцати – это шестнадцать бутылок чистого навара, а потому игра определенно стоила свеч.
Да и не в водке было дело, а в принципах.
К трем часам среды все приготовления были завершены: справка получена, инженер в кустах на полдороге, кореша по цеху говорят Петровичу последнее “Ну, с Богом!”, крепят груз и тот с болтающейся между ног на веревке станиной, в длинном плаще и искренним страданием на лице отправляется в путь.
Первые шероховатости в казалось бы идеальном плане Клюгенштейна начали проявляться с первых же шагов Петровича.
Когда старик вышел на прямой открытый участок пути до проходной, всем стало понятно, что ему самому не дойти. Ноги его предательски дрожали, шея неестественно выгнулась к земле, лицо посинело, и на нем явственно читалось, что он уже готов все бросить и рухнуть в придорожную пыль. На помощь Петровичу из засады бросился молодой инженер. Он успел подскочить к нему ровно тогда, когда Петрович уже валился на землю.
Всю дорогу до проходной старик ныл, что ему трет веревка, станина бьет по ногам, что у него темно в глазах, и ему уже не надо никакой водки. На выходе с завода Петровича перехватил Аркадий, подменив уже сильно утомленного инженера, и они втроем ввались на проходную.
Не надо было быть медиком, чтобы понять, что с Петровичем совсем плохо.
Достаточно было на него взглянуть, чтобы увидеть, что у того проблемы не только с сердцем, но и с ногами, и даже с головой. Он уже почти ничего не говорил, а что-то неразборчиво бормотал в явном бреду. Никто из непосвященных не мог понять его состояние, и что означали единственно отчетливо произносимые им слова “бьет по ногам” и “тянет шею”.
Женщины-бойцы ВОХРа стали предлагать всевозможные таблетки Петровичу, а главное – уговаривали его прилечь, на что тот только мычал и упрямо тряс головой, что в переводе топтавшегося рядом Глюка означало: “Все таблетки у меня дома, а если я лягу, то уже никогда больше не встану”.
Самое ужасное было то, что через проходную его так и не пропускали, просто боясь отпускать Петровича в таком состоянии одного домой.
Далее события стали принимать совсем незапланированный характер.
Кто-то вызвал неотложку.
С молодым инженером, нервы которого и так уже были на пределе, случилась истерика…
Санитары приехали очень быстро. Удача состояла в том, что с ними не было врача. При первом беглом взгляде на Петровича санитары изрекли “Старик, похоже, не жилец…” и стали выгружать носилки.
Какую-то необъяснимую для окружающих любовь и нежность в эти минуты к старику проявил Клюгенштейн.
Как родного отца он взял его на руки, не давая уложить его на носилки, и кутая, видимо, холодеющие ноги старика в длинный плащ. “Я сам, сам понесу его до машины! ” – кричал он. Молодой инженер при этом то ли рыдал, то ли нервно смеялся, и по его розовощекому юному лицу текли чистые детские слезы.
Женщины тоже стали плакать.
Никто не мог остановить Аркадия, когда он нес на руках старика через проходную, даже прибежавший на шум Савелич молча стоял с некрытой головой, нервно мял в руках свою кепку и смаргивал скупую мужскую слезу.
Вероятно, такова была воля “умирающего”, потому как он покорно склонил голову на плечо Клюгенштейна, и его лицо светилось радостью и блаженством. Аркадий же шел медленно, неуверенно ступая, согнувшись под тяжестью на вид тщедушного тела, но взгляд его был горд и счастлив всю дорогу до машины “Скорой помощи”.
Закончилось все хорошо.
Если не считать того, что по приезде в больницу Клюгенштейна чуть не убили этой самой станиной, с которой он вылез из машины, да санитарам пришлось пообещать две бутылки за то, что они привели Петровича в чувство мензуркой спирта.
А выигранную водку потом дружно пили в пятницу вечером всем цехом, подтрунивая над хмурым Савеличем…
– Эх, были времена, – вздохнул Глюк и полез в карман рубашки за сигаретами.
Боря от неожиданности взревел, попробовал развернуться, но тут с обеих сторон на него надвинулись два темных силуэта и тигр ощутил, что зажат словно в тисках…
– Один есть, – спокойно сказал многоопытный Циолковский, держа вяло отбрыкивавшегося кошака за оба уха. – Никшни, зараза! Рома, вяжи пасть.
Лысый сноровисто перехватил морду тигра веревкой и затянул.
Боря придушенно мяукнул.
– Теперь лапы, – Циолковский перехватил тигра за горло и завалил на бок, прижав коленом в районе лопаток.
Сеть не давала Боре возможности использовать когти и он покорно затих.
– Готово, – Армагеддонец замотал задние лапы тигра широким скотчем.
– Блин, с шерстью отдирать придется, – Парашютист сочувственно поморщился, глядя на спеленутого полосатого обитателя тайги.
– Зато живой, – отмахнулся Циолковский. – Мусора б его завалили на фиг…
– Это верно, – согласился Лысый и потрепал тигра по холке. – Ну, что, в клетку, блин, отнесем или пущай тут пока поваляется?
– Пусть здесь лежит, – решил Циолковский. – Ничего с ним не будет. Потом отволочем… Ща остальных, блин, отловим и тогда уже всех вместе обратно затолкаем, – Королев поднялся на ноги и огляделся.
Медленно, словно люк на башне подбитого “Тигра”, раскрылась одна из двух крышек украшенного свастикой лотка с мороженным и на свет Божий высунулась рожица промерзшей до костей и измазанной в крем-брюле продавщицы.
Выглянувший из прохладных кондиционированных недр внедорожника “Cadillac Escalade” Сулик Абрамович Волосатый укоризненно покачал головой, глядя на беспомощных милиционеров, не способных даже очистить периметр у ворот и бестолково бродящих среди зевак, и повернулся к сидящему рядом с ним на заднем сиденьи Ла-Шене:
– Совершенно не умеют работать… Их здесь шесть человек с автоматами, а не справляются с тем, что раньше было под силу одному безоружному участковому.
– Ваша правда, Сулик Абрамович, – почтительно закивал браток, оставленный для охраны ценной персоны известнейшего адвоката. – Просто козлы…
Волосатый крякнул, услышав столь короткое и емкое определение, но в душе согласился с мнением собеседника.
– Ну, товарищи, не напирайте! – продолжил своё нытье младший лейтенант. – Разве вы, это самое, не видите, что ворота закрыты? Сегодня экскурсий больше не будет!
Сулик Абрамович снова высунул голову в открытое боковое окно, посмотрел на закрытый пивной ларек и прищурился:
– А знаете, Игорь, я бы на вашем месте сейчас приказал привезти сюда бочку с пивом и расположил бы ее во-он там, – адвокат указал на вытоптанную многочисленными поколениями местных алкоголиков лужайку под сенью трех раскидистых тополей. – Народ бы отвлекся и оттянулся б от ворот…
Ла-Шене с полминуты подумал, признал правоту Волосатого, достал мобильный телефон и принялся названивать одному из подшефных барыг-виноторговцев.
Спустя мгновение на открытое пространство в облаке сорванных с ветвей листьев и разлетающихся во все стороны кусках дерна выкатились сцепившиеся Гоблин и второй тигр, а вслед за ними огромными прыжками выскочил Грызлов с занесенным для удара ружьем.
Тигр выглядел несколько ошарашенным.
Чернов перебросил кошку через себя, не разжимая стиснутые вокруг ее шеи руки, и навалился сверху.
– Силён, блин! – восхищенно молвил потрясенный Армагеддонец.
Достигший места схватки Ортопед точным ударом засадил приклад ружья в солнечное сплетение тигру. Тот захрипел и попытался принять позу зародыша. Грызлов отбросил ствол, накинул на задние лапы поверженного противника петлю, одним движением стреножил тигра и упал на кошку сверху, перехватив передние лапы под самые подмышки.
Тут подоспели Садист со Стоматологом.
В течение двух секунд тигр был разложен как на хирургическом столе, на голову наброшен брезентовый мешок, передние лапы скручены нейлоновой веревкой…
Потный и раскрасневшийся Гоблин, чье могучее левое плечо имело явные следы соприкосновения с тигриными когтями, встал на четвереньки и зло посмотрел на Ортопеда.
– Миша, блин, еще раз меня в спину толкнешь – пеняй на себя!…
– Да я не специально! – заголосил Ортопед. – Я ж, блин, тебя типа просто похлопал… Типа внимание обратил – вон кошак!… Я ж, блин, не знал, что ты прыгнешь!
Дмитрий Чернов поднялся на ноги.
– Мог бы, блин, хоть что-нибудь сказать перед этим! Я ж, мать твою, решил, что это тигрёныш сзади подобрался! Ну, блин, и отскочил! И аккурат на этого полосатого, – Гоблин легонько пихнул носком ботинка дрожащего связанного тигра. – Еще камеру, блин, разбил…
– Тарзан, блин, отдыхает! – подошедший Армагеддонец хлопнул Чернова по здоровому плечу и раскрыл походную аптечку. – Век не забуду этой картины! Давай, на лавку садись, я тебе царапины, блин, перекисью залью…
Уважаемые братаны взяли с собой, как водится, стандартный “дорожный набор”: водку, по пол-литровой банке черной икры на рыло и так далее, включая даже матрешек для подарков своим филадельфийским коллегам из ирландской ОПГ * . Полет на самолете солидной западной авиакомпании прошел спокойно, ибо ее сотрудники, летающие в Москву и из нее, успели привыкнуть к «русской полетной специфике», на неприятности не нарывались и по первому зову пассажиров быстренько разносили по салону прохладительные и горячительные напитки.
По прибытии в буржуйский аэропорт Глюк с Кабанычем уселись в такси, быстренько решили на пальцах все тарифные вопросы и поехали в гостиницу. По дороге они почувствовали накатившие признаки хронической болезни “недогон”, и решили это дело оперативно исправить.
Из сумки были в аварийном темпе извлечены литровая бутылка водки “Дипломат” ливизовского производства и банка икры.
Пить водку из горла любому реальному мужчине привычно и ненапряжно, а вот икру вытаскивать из банки пальцем западло и вообще проблематично.
Тогда Кабаныч, под чьим попечительством в Санкт-Петербурге пребывал один из крупных банков, достал свой конкретный лопатник * толщиною сантиметра в четыре, покопался в нем, извлек две рекламных золотых кредитных карточки, точь в точь как настоящие, только изготовленные из картона, согнул их пополам, вручил одну из получившихся “ложек” потирающему от нетерпения руки Аркадию, сделал большой отхлеб из свежеоткупоренной бутылки, набрал карточкой из банки икру и, прикрыв от удовольствия глаза, закинул морепродукт в пасть.
На беду, в этот самый момент водила глянул в зеркало заднего обзора и его глазам предстала следующая картина: два здоровых бритых дядьки в костюмах от Бриони жрут из горла водку, один из них безжалостно ломает две голдовые кредитки, которые стоят по двадцать тысяч долларов неснижаемого остатка каждая и которые бедный водила только в кино видел, и хавают этими картами из огромной, по американским понятиям, банки черную икру – нереальный деликатес, тоже из кино.
От увиденного водила впал в ступор и с криком “Wild Russians! * ” отпустил руль, после чего такси перелетело через невысокий отбойник шоссе и финишировало в кустах на обочине…
– Точно, блин, тупые, – согласился Штукеншнайдер и закурил тонкую вишневую сигариллу.
В дверь птичьей секции кто-то осторожно поскребся.
Клюгенштейн на цыпочках подобрался ко входу и выглянул в оконце.
– Ну, что? – шепотом спросил Телепуз.
– Вроде никого, – Глюк пожал плечами и показал кулак высунувшему нос из железного ящика сынуле. – Сиди там!
– Показалось, – успокоился Штукеншнайдер.
Аркадий вернулся на свое место.
– А я вот, блин, чуть кони в стоматологическом кабинете не отбросил, – поведал Григорий. – К приятелю зашел, мы с ним вместе в армии служили. Он потом в медицинский поступил, а я к Антону в бригаду…
В тот день Телепуз, у которого неожиданно разболелся зуб мудрости, приехал из деревни, где не было даже медпункта, и решил навестить бывшего сослуживца, совместив, так сказать, приятное с полезным.
Доктор сильно обрадовался визитеру, с порога одарившего врача огромной упаковкой пива “Holsten” на двадцать четыре пол-литровые банки и килограммом тонко порезанной бастурмы в качестве закуски, ибо до той поры в одиночестве пил дрянной растворимый кофе, сожалел о том, что отпустил домой медсестру Зину и, в ожидании вечернего наплыва клиентов, лениво щелкал клавишами компьютера, перебирая базу данных.
– А у меня зуб болит, – смущенно сообщил Телепуз.
– Да ты что? – удивился приятель.
– Два дня, блин, в деревне промучился. Не спал совсем, – вздохнул пациент.
– Ну, садись, посмотрим, – предложил экс-сослуживец.
Тут и выяснилось, что, дожив до тридцати годков, Гриша кариес видел только по телевизору.
– Серега! Только я боли боюсь, – честно признался Штукеншнайдер.
Электросваркой – убьет током или обожжет, или задохнется в дыму, газовой сваркой – опять таки обожжет. Попытки резать ножовкой по металлу ни к чему не привели, у трубы был большой диаметр и, сделав пропил меньше миллиметра, ножовка начинала застревать.
К этому времени солдатик захотел какать.
Проблему “малого облегчения” решили еще раньше: один воин залез к нему в трубу со стороны ног, стянул с него сапоги, сумел расстегнуть ширинку, извлек узбеку детородный орган из штанов, после этого три солдата приподнимали другой конец трубы, и всё, что выливалось из бойца, самотеком выливалась на землю.
С каканьем подобное решение не проходило, и этот вопрос был предоставлен на самостоятельное решение потерпевшего. Последний к концу дня настолько освоился со своим новым положением, что требовал, что бы к нему, со стороны головы, разумеется, заползали сослуживцы с зажженной сигареткой, так же в трубу была налажена доставка горячей пищи, и даже засунули узбеку ватную солдатскую подушку.
Наконец, утром следующего дня кто-то вспомнил, что у знакомого литовца есть редкий по тем временам инструмент – “болгарка * ”.
Тело с трубой было немедленно загружено в тот же УРАЛ и доставлено домой к литовцу, но уже наступила суббота, и обладатель болгарки уехал в деревню, километров за сто. Состоялась поездка и в деревню, сопровождаемая методичным постукиванием трубой по бортам. К обеду литовец был найден, но болгарка находилась у него в гараже в городе.
Наконец, поздним субботним вечером трубу распилили и узкоглазый воин обрел долгожданную свободу. Если не считать сломанного нижнего ребра и измаранных штанов, узбекский герой отделался легко.
После этого он был переведен служить на подсобное хозяйство, где успешно до конца службы воровал и пожирал кур, а прапор, отсидев десять суток на гауптвахте, продолжил воспитание других узбеков…
Мелодично тренькнул мобильник на поясе Телепуза.
– Да! – Григорий с полминуты послушал отрывистые реплики Ортопеда и показал Глюку большой палец. – Ясно… Мы в птичнике, от ворот – налево… Угу… Не, блин, без стволов… Ага, ладненько…
– Ну как? – поинтересовался Аркадий.
– Нормально, – Штукеншнайдер повесил телефон обратно на ремень. – Минут через пять начинают…
* * *
Со мощной кирпичной стеной зоопарка у Комбижирика было связано одно воспоминание – как он, по просьбе Дениса Рыбакова, повез одного американского партнера на обзорную экскурсию по Петербургу, сильно наклюкался вместе с туристом в плавучем кабачке “Штиль” и поздно ночью решил ознакомить плохо ориентировавшегося в пространстве янкеса с красотами Петропавловской крепости, но немного промахнулся по местности и вывел собутыльника чуть-чуть не туда, куда следовало.В темноте стена зоопарка мало чем отличалась от стены крепости, где-то совсем рядом плескалась Нева и Собинов решил, что доставил заокеанского друга точно к цели.
Искать открытые ворота или калитку было лень, поэтому, дабы не терять драгоценное время, турист и его “russian friend * ” приняли коллегиальное решение лезть напрямик. Они взобрались на росшее рядом со стеной толстенное дерево, Комбижирик лег грудью и животом на крепкий, нависший над обрезом стены сук и, раскачав болтавшегося на вытянутых руках улыбавшегося американца, перебросил того за ограждение, где, по расчетам братка, должна была располагаться плоская крыша одного из бастионов.
Тело любителя гамбургеров, виски, черной икры, холодной водки и румяных девок в кокошниках беспрепятственно преодолело восемь метров пустого пространства и рухнуло посередине вольера с капибарами * , сломав ногу и огласив спавший до той секунды зоопарк диким воплем.
Вслед за янкесом заголосили все обитатели многочисленных клеток, а Комбижирик подумал, что у него началась алкогольная галлюцинация…
– Осторожнее, – продвигавшийся за Собиновым Мизинчик почувствовал, как дрогнула лестница. – И не останавливайся, блин…
Комбижирик совершил последний короткий рывок и ступил на крышу обезьянника.
Там уже расположились Циолковский, Лысый, Армагеддонец и Парашютист, припавшие к цейсовским биноклям и метр за метром исследовавшие территорию зоопарка. У ног братков лежали свернутые нейлоновые сети, привезенные запасливым Тулипом.
Метрах в пятидесяти от первой группы на крышу вольера с хищниками взбирались Ортопед, Садист, Пых, Стоматолог и Гоблин. Последний тащил на плече профессиональную видеокамеру.
– Одного вижу, – сообщил Лысый. – Рядом с сувенирным ларьком. Сидит, блин, озирается…
– А где остальные? – Армагеддонец поправил висящее на десантный манер ружье “SPAS 15 * ” и цыкнул зубом.
– Где-то шарятся, – Лысый, не отрываясь от бинокля, прикурил сигарету. – Территория большая, мы их тут, блин, до вечера ловить можем…
– Одного скрутим, а там видно будет, – Циолковский сбросил вниз веревку с завязанными каждые полметра узлами. – Всё, я двинул, страхуйте…
* * *
– Когда я работал сторожем в НИИ Спецсвязи, – Штукеншнайдер ткнул пальцем в железный ящик из-под песка, в котором дисциплинированно сидели отпрыски. – У нас в одной из лабораторий, блин, стояла аналогичная штуковина…В ожидании прибытия “спасателей” братки с удобствами расположились на штабеле досок, предназначенных для ремонта прохудившегося пола секции пернатых и рассказывали друг другу поучительные истории из своих насыщенных разнообразными событиями жизней.
– Тоже, блин, для песка? – Клюгенштейн поднял густые брови.
– Не, – Телепуз бросил в пасть миндальный орешек. – Хотя, если, блин, не знать, можно было принять за мусорный контейнер… Такой, блин, кубик из титанового сплава, с ребрами жесткости. Называлась эта штуковина, как сейчас помню, АБ РМ ЦУКС – аппаратный блок, рабочее место центра управления кризисных ситуаций. В просторечии – товарищ Абрам Цукс…
– Кучеряво, – оценил Аркадий.
– Там, блин, на ремнях внутри подвешивался компьютер, – продолжил Григорий. – А сама эта фиговина должна была выдерживать перегрузки больше двенадцати “жэ”. Типа, стоит она в бункере, накрывает его, блин, прямым попаданием атомной бомбы, а Цукс выдерживает… И тот пацан, чё внутри сидит, может после ядерного удара включить комп и даже в Кваку * поиграть. Ну, пока, блин, от радиации не загнется, конечно…
– Радиация – это серьезно, – согласился Глюк.
– Обычно товарища Цукса использовали чисто для хозяйственных нужд, – Штукеншнайдер съел еще один орешек. – Спирт, блин, внутри прятали, спали… Даже, говорят, бесквартирные сотрудники умудрялись свои сексуальные проблемы решать…
– О, как! – оценил Клюгенштейн.
– А то! – согласился Телепуз. – Дело молодое… Ну, вот. В один день нежданно-негаданно приехала, блин, комиссия из Генштаба. Генералов – аж пять штук, один вообще – лесник с тремя лычками * ! О полканах * и подполах * даже не говорю, блин… Как бухариков на раздаче халявной водовки. Ну, директор института всё им показывает, решили и Абрама Цукса продемонстрировать… Привели, дверцу открыли, главный лесник, блин, жало своё туда сунул, поводил и вдруг спрашивает – “А тряпка тут зачем?”… Оказывается, когда Абрашу чистили да драили, одну тряпку в каком-то углублении позабыли… Директор бледнеет, его зам тихо, блин, по стенке сползает, ситуация, короче, критическая… Выручил программист один, Натаном звали…
– Наш человек, – Глюк широко улыбнулся, услышав ласкающее его слух иудейское имя.
– Наш, без базара, – подтвердил Григорий. – Так вот, встает Натан из-за своего компа… а он там сидел, делал вид, что работал, блин… и говорит – “А тряпка для того, товарищ генерал-полковник, чтобы, когда АБ РМ ЦУКС накроет ядерным ударом и остатки оператора связи растекутся по клавиатуре, можно было этой тряпочкой всё вытереть и продолжить работу…”. Лесник посоображал минуты две, потом, блин, выдал – “Молодцы, грамотное решение…”. И дальше пошел инспектировать.
– Да-а, – Аркадий причмокнул. – Наши, блин, всегда ответ найдут… Я, вот, тоже на одном заводе при НИИ работал… слесарем, блин, – на Клюгенштейна нахлынули теплые воспоминания о тех замечательных деньках и он полуприкрыл глаза…
Одним из самых запомнившихся событий был выигранный Клюгенштейном спор у начальника вневедомственной охраны с типичным для начальников ВОХРов именем Савелич.
Предметом спора было дело охраны тайны и социалистической собственности на их родном предприятии. По утверждению Глюка с завода можно было вынести все, что угодно, лишь бы было желание.
Савелич же с этим утверждением был в корне не согласен.
В результате Аркадий заявил, что сам лично вынесет на следующей неделе нечто такое, что потрясет всех свидетелей спора. День выноса по условию не назывался, предмет выноса так же был оставлен на усмотрение Клюгенштейна. Задача Савелича со своими “бойцами” была этого не допустить. Спор был заключен при свидетелях на весьма солидный во все времена куш – ящик водки.
Дело было в пятницу в конце рабочего дня, когда работяги мирно пили водку, а потому у хитроумного Аркадия были два дня выходных на обдумывание плана.
К утру понедельника он был готов.
День акции был определен самим Клюгенштейном по только ему понятной логике – среда. Время – середина рабочего дня, когда покидать территорию завода строго воспрещено, а вахтеры скорее обнюхивают, чем осматривают выходящих.
В деталях Глюком был разработан следующий план: с завода выносится здоровенная ржавая станина от насоса весом в полцентнера, – мощно, эффектно и безопасно с точки зрения наказания, – которая берется на свалке металлолома. На веревке она подвешивается на шею, но не Клюгенштейну, а уважаемому старику Петровичу, мастеру золотые руки в дни, когда он не пьет. Так как это случалось редко, то ценили его особо. А, чтобы ничего не было заметно, на Петровича одевается длинный плащ.
Задачей Петровича было пройти со станиной на шее участок пути от цеха до проходной, а у проходной его должен был подхватить Аркадий, как бы случайно оказавшийся рядом. За это Петровичу выдавались две бутылки водки. Чтобы не возникло на вахте подозрений, Петровичу выдают справку от заводского врача, на предмет того, что у него стало вдруг плохо с сердцем. Врачу за это еще бутылку водки. Тот, кто работал на заводе, знает, что заводской врач, если он мужик, от бутылки ни в жисть не откажется. Далее к участию в акции привлекался молодой инженер, которого просто нельзя ни в чем заподозрить по причине его юности и неопытности. Хоть он был молодой и безусый, но всегда появлялся на заводе при пиджаке и галстуке, а потому так же стоил бутылку водки. Его задача состояла в участливом поддержании Петровича по дороге от цеха до проходной.
Четыре бутылки в минус из двадцати – это шестнадцать бутылок чистого навара, а потому игра определенно стоила свеч.
Да и не в водке было дело, а в принципах.
К трем часам среды все приготовления были завершены: справка получена, инженер в кустах на полдороге, кореша по цеху говорят Петровичу последнее “Ну, с Богом!”, крепят груз и тот с болтающейся между ног на веревке станиной, в длинном плаще и искренним страданием на лице отправляется в путь.
Первые шероховатости в казалось бы идеальном плане Клюгенштейна начали проявляться с первых же шагов Петровича.
Когда старик вышел на прямой открытый участок пути до проходной, всем стало понятно, что ему самому не дойти. Ноги его предательски дрожали, шея неестественно выгнулась к земле, лицо посинело, и на нем явственно читалось, что он уже готов все бросить и рухнуть в придорожную пыль. На помощь Петровичу из засады бросился молодой инженер. Он успел подскочить к нему ровно тогда, когда Петрович уже валился на землю.
Всю дорогу до проходной старик ныл, что ему трет веревка, станина бьет по ногам, что у него темно в глазах, и ему уже не надо никакой водки. На выходе с завода Петровича перехватил Аркадий, подменив уже сильно утомленного инженера, и они втроем ввались на проходную.
Не надо было быть медиком, чтобы понять, что с Петровичем совсем плохо.
Достаточно было на него взглянуть, чтобы увидеть, что у того проблемы не только с сердцем, но и с ногами, и даже с головой. Он уже почти ничего не говорил, а что-то неразборчиво бормотал в явном бреду. Никто из непосвященных не мог понять его состояние, и что означали единственно отчетливо произносимые им слова “бьет по ногам” и “тянет шею”.
Женщины-бойцы ВОХРа стали предлагать всевозможные таблетки Петровичу, а главное – уговаривали его прилечь, на что тот только мычал и упрямо тряс головой, что в переводе топтавшегося рядом Глюка означало: “Все таблетки у меня дома, а если я лягу, то уже никогда больше не встану”.
Самое ужасное было то, что через проходную его так и не пропускали, просто боясь отпускать Петровича в таком состоянии одного домой.
Далее события стали принимать совсем незапланированный характер.
Кто-то вызвал неотложку.
С молодым инженером, нервы которого и так уже были на пределе, случилась истерика…
Санитары приехали очень быстро. Удача состояла в том, что с ними не было врача. При первом беглом взгляде на Петровича санитары изрекли “Старик, похоже, не жилец…” и стали выгружать носилки.
Какую-то необъяснимую для окружающих любовь и нежность в эти минуты к старику проявил Клюгенштейн.
Как родного отца он взял его на руки, не давая уложить его на носилки, и кутая, видимо, холодеющие ноги старика в длинный плащ. “Я сам, сам понесу его до машины! ” – кричал он. Молодой инженер при этом то ли рыдал, то ли нервно смеялся, и по его розовощекому юному лицу текли чистые детские слезы.
Женщины тоже стали плакать.
Никто не мог остановить Аркадия, когда он нес на руках старика через проходную, даже прибежавший на шум Савелич молча стоял с некрытой головой, нервно мял в руках свою кепку и смаргивал скупую мужскую слезу.
Вероятно, такова была воля “умирающего”, потому как он покорно склонил голову на плечо Клюгенштейна, и его лицо светилось радостью и блаженством. Аркадий же шел медленно, неуверенно ступая, согнувшись под тяжестью на вид тщедушного тела, но взгляд его был горд и счастлив всю дорогу до машины “Скорой помощи”.
Закончилось все хорошо.
Если не считать того, что по приезде в больницу Клюгенштейна чуть не убили этой самой станиной, с которой он вылез из машины, да санитарам пришлось пообещать две бутылки за то, что они привели Петровича в чувство мензуркой спирта.
А выигранную водку потом дружно пили в пятницу вечером всем цехом, подтрунивая над хмурым Савеличем…
– Эх, были времена, – вздохнул Глюк и полез в карман рубашки за сигаретами.
* * *
Амурский тигр по кличке Боря, хоть и привык к двуногим существам, регулярно убиравшим его клетку и трижды в день просовывавшим в специальное отверстие в прутьях миску с обсыпанной витаминами едой, был ошарашен, когда на него, мирно сидящего на нагретом гравии возле тележки на колесиках, из которой доносился аромат чего-то молочного, смешанный с запахом горячего человеческого тела, вдруг упала мелкоячеистая сеть, а спустя полсекунды он был схвачен за корень хвоста чьей-то безжалостной рукой.Боря от неожиданности взревел, попробовал развернуться, но тут с обеих сторон на него надвинулись два темных силуэта и тигр ощутил, что зажат словно в тисках…
– Один есть, – спокойно сказал многоопытный Циолковский, держа вяло отбрыкивавшегося кошака за оба уха. – Никшни, зараза! Рома, вяжи пасть.
Лысый сноровисто перехватил морду тигра веревкой и затянул.
Боря придушенно мяукнул.
– Теперь лапы, – Циолковский перехватил тигра за горло и завалил на бок, прижав коленом в районе лопаток.
Сеть не давала Боре возможности использовать когти и он покорно затих.
– Готово, – Армагеддонец замотал задние лапы тигра широким скотчем.
– Блин, с шерстью отдирать придется, – Парашютист сочувственно поморщился, глядя на спеленутого полосатого обитателя тайги.
– Зато живой, – отмахнулся Циолковский. – Мусора б его завалили на фиг…
– Это верно, – согласился Лысый и потрепал тигра по холке. – Ну, что, в клетку, блин, отнесем или пущай тут пока поваляется?
– Пусть здесь лежит, – решил Циолковский. – Ничего с ним не будет. Потом отволочем… Ща остальных, блин, отловим и тогда уже всех вместе обратно затолкаем, – Королев поднялся на ноги и огляделся.
Медленно, словно люк на башне подбитого “Тигра”, раскрылась одна из двух крышек украшенного свастикой лотка с мороженным и на свет Божий высунулась рожица промерзшей до костей и измазанной в крем-брюле продавщицы.
* * *
– Товарищи, это самое, не толпитесь… Здесь нет ничего интересного! Зоопарк закрыт на плановое проветривание! – младший лейтенант Крысюк раздобыл где-то мегафон и увещевал толпу любопытствующих, стоя на капоте “козелка”. – Можете, это самое, расходиться! Всё равно никто ничего не увидит!Выглянувший из прохладных кондиционированных недр внедорожника “Cadillac Escalade” Сулик Абрамович Волосатый укоризненно покачал головой, глядя на беспомощных милиционеров, не способных даже очистить периметр у ворот и бестолково бродящих среди зевак, и повернулся к сидящему рядом с ним на заднем сиденьи Ла-Шене:
– Совершенно не умеют работать… Их здесь шесть человек с автоматами, а не справляются с тем, что раньше было под силу одному безоружному участковому.
– Ваша правда, Сулик Абрамович, – почтительно закивал браток, оставленный для охраны ценной персоны известнейшего адвоката. – Просто козлы…
Волосатый крякнул, услышав столь короткое и емкое определение, но в душе согласился с мнением собеседника.
– Ну, товарищи, не напирайте! – продолжил своё нытье младший лейтенант. – Разве вы, это самое, не видите, что ворота закрыты? Сегодня экскурсий больше не будет!
Сулик Абрамович снова высунул голову в открытое боковое окно, посмотрел на закрытый пивной ларек и прищурился:
– А знаете, Игорь, я бы на вашем месте сейчас приказал привезти сюда бочку с пивом и расположил бы ее во-он там, – адвокат указал на вытоптанную многочисленными поколениями местных алкоголиков лужайку под сенью трех раскидистых тополей. – Народ бы отвлекся и оттянулся б от ворот…
Ла-Шене с полминуты подумал, признал правоту Волосатого, достал мобильный телефон и принялся названивать одному из подшефных барыг-виноторговцев.
* * *
Из-за кустов метрах в тридцати от первого пойманного тигра раздались сначала рев дикого зверя, а затем – радостный крик Ортопеда “За яблочко, Димыч, за яблочко!” и хруст ветвей, будто сквозь растительность прорывался взбешенный носорог.Спустя мгновение на открытое пространство в облаке сорванных с ветвей листьев и разлетающихся во все стороны кусках дерна выкатились сцепившиеся Гоблин и второй тигр, а вслед за ними огромными прыжками выскочил Грызлов с занесенным для удара ружьем.
Тигр выглядел несколько ошарашенным.
Чернов перебросил кошку через себя, не разжимая стиснутые вокруг ее шеи руки, и навалился сверху.
– Силён, блин! – восхищенно молвил потрясенный Армагеддонец.
Достигший места схватки Ортопед точным ударом засадил приклад ружья в солнечное сплетение тигру. Тот захрипел и попытался принять позу зародыша. Грызлов отбросил ствол, накинул на задние лапы поверженного противника петлю, одним движением стреножил тигра и упал на кошку сверху, перехватив передние лапы под самые подмышки.
Тут подоспели Садист со Стоматологом.
В течение двух секунд тигр был разложен как на хирургическом столе, на голову наброшен брезентовый мешок, передние лапы скручены нейлоновой веревкой…
Потный и раскрасневшийся Гоблин, чье могучее левое плечо имело явные следы соприкосновения с тигриными когтями, встал на четвереньки и зло посмотрел на Ортопеда.
– Миша, блин, еще раз меня в спину толкнешь – пеняй на себя!…
– Да я не специально! – заголосил Ортопед. – Я ж, блин, тебя типа просто похлопал… Типа внимание обратил – вон кошак!… Я ж, блин, не знал, что ты прыгнешь!
Дмитрий Чернов поднялся на ноги.
– Мог бы, блин, хоть что-нибудь сказать перед этим! Я ж, мать твою, решил, что это тигрёныш сзади подобрался! Ну, блин, и отскочил! И аккурат на этого полосатого, – Гоблин легонько пихнул носком ботинка дрожащего связанного тигра. – Еще камеру, блин, разбил…
– Тарзан, блин, отдыхает! – подошедший Армагеддонец хлопнул Чернова по здоровому плечу и раскрыл походную аптечку. – Век не забуду этой картины! Давай, на лавку садись, я тебе царапины, блин, перекисью залью…
* * *
– Западники совсем тупые, даже машины, блин, водить не умеют, – Клюгенштейн смял пустой пакетик из-под миндальных орешков и бросил его себе за спину. – Мы, блин, с Кабанычем в прошлом году в Филадельфии вообще чуть не убились. Еще по дороге, блин, от аэропорта в гостиницу…Уважаемые братаны взяли с собой, как водится, стандартный “дорожный набор”: водку, по пол-литровой банке черной икры на рыло и так далее, включая даже матрешек для подарков своим филадельфийским коллегам из ирландской ОПГ * . Полет на самолете солидной западной авиакомпании прошел спокойно, ибо ее сотрудники, летающие в Москву и из нее, успели привыкнуть к «русской полетной специфике», на неприятности не нарывались и по первому зову пассажиров быстренько разносили по салону прохладительные и горячительные напитки.
По прибытии в буржуйский аэропорт Глюк с Кабанычем уселись в такси, быстренько решили на пальцах все тарифные вопросы и поехали в гостиницу. По дороге они почувствовали накатившие признаки хронической болезни “недогон”, и решили это дело оперативно исправить.
Из сумки были в аварийном темпе извлечены литровая бутылка водки “Дипломат” ливизовского производства и банка икры.
Пить водку из горла любому реальному мужчине привычно и ненапряжно, а вот икру вытаскивать из банки пальцем западло и вообще проблематично.
Тогда Кабаныч, под чьим попечительством в Санкт-Петербурге пребывал один из крупных банков, достал свой конкретный лопатник * толщиною сантиметра в четыре, покопался в нем, извлек две рекламных золотых кредитных карточки, точь в точь как настоящие, только изготовленные из картона, согнул их пополам, вручил одну из получившихся “ложек” потирающему от нетерпения руки Аркадию, сделал большой отхлеб из свежеоткупоренной бутылки, набрал карточкой из банки икру и, прикрыв от удовольствия глаза, закинул морепродукт в пасть.
На беду, в этот самый момент водила глянул в зеркало заднего обзора и его глазам предстала следующая картина: два здоровых бритых дядьки в костюмах от Бриони жрут из горла водку, один из них безжалостно ломает две голдовые кредитки, которые стоят по двадцать тысяч долларов неснижаемого остатка каждая и которые бедный водила только в кино видел, и хавают этими картами из огромной, по американским понятиям, банки черную икру – нереальный деликатес, тоже из кино.
От увиденного водила впал в ступор и с криком “Wild Russians! * ” отпустил руль, после чего такси перелетело через невысокий отбойник шоссе и финишировало в кустах на обочине…
– Точно, блин, тупые, – согласился Штукеншнайдер и закурил тонкую вишневую сигариллу.
В дверь птичьей секции кто-то осторожно поскребся.
Клюгенштейн на цыпочках подобрался ко входу и выглянул в оконце.
– Ну, что? – шепотом спросил Телепуз.
– Вроде никого, – Глюк пожал плечами и показал кулак высунувшему нос из железного ящика сынуле. – Сиди там!
– Показалось, – успокоился Штукеншнайдер.
Аркадий вернулся на свое место.
– А я вот, блин, чуть кони в стоматологическом кабинете не отбросил, – поведал Григорий. – К приятелю зашел, мы с ним вместе в армии служили. Он потом в медицинский поступил, а я к Антону в бригаду…
В тот день Телепуз, у которого неожиданно разболелся зуб мудрости, приехал из деревни, где не было даже медпункта, и решил навестить бывшего сослуживца, совместив, так сказать, приятное с полезным.
Доктор сильно обрадовался визитеру, с порога одарившего врача огромной упаковкой пива “Holsten” на двадцать четыре пол-литровые банки и килограммом тонко порезанной бастурмы в качестве закуски, ибо до той поры в одиночестве пил дрянной растворимый кофе, сожалел о том, что отпустил домой медсестру Зину и, в ожидании вечернего наплыва клиентов, лениво щелкал клавишами компьютера, перебирая базу данных.
– А у меня зуб болит, – смущенно сообщил Телепуз.
– Да ты что? – удивился приятель.
– Два дня, блин, в деревне промучился. Не спал совсем, – вздохнул пациент.
– Ну, садись, посмотрим, – предложил экс-сослуживец.
Тут и выяснилось, что, дожив до тридцати годков, Гриша кариес видел только по телевизору.
– Серега! Только я боли боюсь, – честно признался Штукеншнайдер.