Страница:
к которым применяется АЗТ, живут меньше тех, кто вообще не лечится. В
окончательном варианте документа этих данных нет.
1 АЗТ (А2Т) -- препарат, применяемый для "лечения СПИДа".
Крайне токсичен, его позитивное влияние на ВИЧ сомнительно. Фактически он
убивает все клетки подряд.
-- И именно поэтому произошло убийство?
-- У меня нет другого объяснения, -- вздохнул Фишборн, -- прибыли от
истерии относительно СПИДа исчисляются миллиардами. А убивают и за
значительно меньшие суммы. Да вы сами вспомните недавнюю историю с
альфа-фета-протеинами.
-- Она закончена...-- невесело констатировал Брукхеймер.
-- Как сказать. Я думаю, что производство свернуто, а все те, кто имел
к этому непосредственное отношение, ликвидированы. Хотя не исключено, что
эксперименты будут продолжены в другом месте.
-- Поставки в наш институт прекратились. Кригмайер закрыл программу.
-- Немудрено. Скандал ему не нужен, -- Лоуренс хитро прищурился.
-- Вы что-то знаете.
-- Ага... Точнее, пока не знаю, но надеюсь узнать.
-- Мы же договаривались, что вы меня будете информировать относительно
своих шагов в этом деле, -- вежливо напомнил Брукхеймер.
-- Безусловно. Ничего кардинального я еще не делал, только разместил в
Интернете свой домен по альфа-протеинам. -- Фишборн погасил сигару. -- Дал
несколько открытых статей по этому вопросу, изложил пару гипотез... Ну и
оплатил размещение ссылок на других сайтах. Теперь ко мне захаживает по
десятку посетителей в день. Некоторые оставляют сообщения. Вот и все.
-- Какого рода сообщения?
-- Ничего необычного. Вялотекущая дискуссия. Я стараюсь ответить всем.
-- А в чем смысл такого домена?
-- В оформлении. С правого края картинки я дал протеиновую цепочку с
нашего образца. Кто в курсе дела -- намек поймет.
-- Если зайдет на ваши страницы...
-- Другого выхода все равно нет. А тут есть шанс. Пусть даже
минимальный.
-- Логично, -- Брукхеимер отставил пустую тарелочку и вытер губы.
-- Надо подождать. Рано или поздно сработает, я в этом уверен.
-- Возможно, вы правы...
Обеденный перерыв бывает у всех, и террористы не стали исключением. К
половине второго три четверти из них собрались в полукруглом зале, уселись
за раскладные столы и приступили к трапезе.
Успевший поспать четыре часа Влад выглянул сквозь амбразуру в стене.
"Со жрачкой у них все в порядке... Тушенка, галеты, салаты, в качестве
гарнира -- макароны. С голоду не сдохнут. А у меня только шоколад, орехи и
витамины. Так недолго и язву заработать. Нервы к тому же... Однако пищевые
припасы с собой таскать слишком накладно. Мне мобильность требуется. Итак,
что мы имеем?.."
Стена бетона, за которой схоронился Рокотов, имела в толщину
сантиметров тридцать. Амбразура была узкой, так что свет от висящих под
потолком ламп в боковой коридорчик практически не проникал, и биолог не
боялся, что его кто-нибудь заметит. Он удобно расположился на толстой трубе
и приготовился к длительному ожиданию. А заодно рассматривал террористов и
прикидывал, что от кого следует ожидать.
Как он и предполагал, коллектив подобрался интернациональный.
За отдельным столиком в дальнем углу зала уселись семеро кавказцев. Им
принесли закопченный чан с каким-то варевом и стопку лепешек. Мужчина с
вытянутым лицом и жидкой кустистой бородкой сказал несколько фраз, и
кавказцы принялись за еду.
По центру вдоль сдвинутых столов уместились славяне в количестве двух
десятков человек. Они резали сало и лук, отхватывали от здоровенного окорока
ломти ветчины и перебрасывались веселыми репликами. Не обошлось и без
спиртного. По кругу была пущена бутыль с мутной самогонкой, каждый налил
себе в кружку граммов по сто пятьдесят.
Ближе всех к притаившемуся за стеной Владиславу сидели пятеро
чистеньких и невозмутимых блондинов в отглаженной полувоенной форме.
Прибалты. У всех пятерых сложенные в блин кепочки были аккуратно заправлены
под погоны на левом плече. Как и положено при приеме пищи.
Прибалты ели молча и сосредоточенно, будто сидели в кафе где-нибудь на
юрмальском побережье. Нож в правой руке, вилка в левой, за отворот куртки
заправлена салфетка.
У Рокотова потекли слюнки.
Наконец террористы поели и убрали со столов, сбросив одноразовую посуду
в черные пластиковые мешки. Чан один из кавказцев уволок в боковой проход,
где, как понял Влад, находилась кухня.
"Расходятся... Ну, и что я увидел? Салаты с добавкой они сожрали. Сие
плюс. Что еще? Пожалуй, две вещи... Первая -- с дисциплиной у славянской
части группы так себе. Раз они в открытую пьют, пусть даже немного, то
реакция у них слегка заторможена. По всей видимости, славяне используются
для патрулирования территории и в качестве грубой рабочей силы. Да-а,
измельчали террористы, измельчали... И второе -- группа разделена по
национальному признаку. Минимум на три подгруппы. Славяне, кавказяки и
прибалты. Кстати, есть еще поляк и, возможно, не один. Его мы пока отнесем к
прибалтам. Типа европейцы. Что же отсюда следует? -- Рокотов еще раз
внимательно, метр за метром, осмотрел зал. -- Черт его знает... Полученную
информацию надо как-то использовать, столкнуть их лбами внутри коллектива. С
албанцами у меня такое вышло с помощью денег. Вариант хороший, но упирается
в отсутствие необходимой суммы..."
Деньги у Влада были, но немного. Две пачки по десять тысяч долларов,
прихваченные с собой на непревиденные расходы. Однако разбрасывать их по
территории подземной базы он не собирался.
"Надо вызвать у них недоверие друг к другу, замешанное на национальных
нюансах. Привязать, что ли, к одному из мусульман кусок сала? Но у меня сала
нет, к тому же придется для этого жертву отлавливать и глушить. Не пойдет...
Проще задавить попавшего ко мне в руки, чем глупостями заниматься А что,
если начать избирательно мочить представителей только одной национальности?
Не трогая других. В принципе, мысль интересная. Может сработать. Но не
обязательно. Блин, как же их поссорить?"
В зале остались трое -- двое совсем молоденьких парней и кряжистый
мужчина лет сорока с пышными казацкими усами. Мужчина что-то рассказывал,
размахивая зажатым в правой руке пучком зеленого лука, юноши внимали.
Целиком произносимые фразы были не слышны. В коридорчик прорывались
только отдельные слова, да и то только тогда, когда мужчина повышал голос.
"Казак" говорил по-украински, обильно уснащая свою речь матом.
"Националист-западенец, -- решил биолог, -- знаю я таких..."
Со львовскими патриотами Рокотов сталкивался не раз. Особенно ему
запомнился кадр, который, прочитав на заборе надпись "Бей жидов -- спасай
Россию!", долго чесал грязной пятерней в затылке и затем изрек: "Лозунг
гарный, цель погана..."
Но с кого-то надо было начинать.
Влад подобрался к соседней амбразуре. Отсюда открывался вид на два
выхода из зала.
"Что ж, если кто-нибудь из них отправится налево, то выйдет точно мне в
руки. Будем надеяться, долго они не просидят. Троих завалить трудно, а вот с
двумя справлюсь. Не впервой..."
Рокотов погладил холодную сталь боевого посоха и выбрал место засады в
тени выступа стены на пересечении коридора с основным тоннелем.
Московский мэр довольно кивнул и провел пухлым пальчиком по
подписанному собеседником безликому чеку на предъявителя.
-- И еще, -- эмиссар церкви сайентологии сделал вид, что мнется и не
знает, как выразить следующую просьбу, -- возникли некоторые сложности...
Прудков спрятал чек "Дойче Банка" на триста тысяч марок во внутренний
карман пиджака и изобразил на лице озабоченное внимание. Его
пресс-секретарь, сутулый кореец по фамилии Ким, уловил перемену в настроении
шефа и также нахмурил жиденькие бровки.
-- Излагайте, -- столичный градоначальник повелительно махнул ладошкой.
-- Есть сведения, что в ближайшие дни нас могут посетить представители
налоговой полиции. С проверкой. Вы сами понимаете, что нам бы не хотелось
прерывать работу, однако обстоятельства... -- сайентолог выражался
витиевато, чем иногда сильно раздражал недалекого Прудкова, с трудом
продиравшегося сквозь нагромождения придаточных предложений. -- И к тому же
информационные службы к нам совершенно не лояльны.
Мэр строго посмотрел на Кима.
-- Что это значит?
-- На нашем канале все в порядке, -- поспешно отрапортовал
пресс-секретарь, -- наш гость, вероятно, имеет в виду ОРТ и РТР.
-- Это так, -- согласился сайентолог, -- началась натуральная атака.
-- Подавайте в суд, -- предложил Прудков, -- решение в вашу пользу
будет обеспечено.
Ким важно склонил голову. Большинство судей столицы сидели на подкорме
у мэрии и сложностей с вынесением нужных приговоров не возникало. Строптивых
или недостаточно понятливых служителей Фемиды всеми силами выжимали из
системы. Пару раз даже пришлось организовывать нападения на упертых судей,
посмевших пойти поперек воли московского Хозяина, и отправлять "наглецов" на
больничную койку.
-- Нам бы этого не очень хотелось, -- заюлил сайентолог, -- вы же
знаете... Это долго, лишнее внимание прессы, Одуренко со Свинидзе опять с
цепи сорвутся. Желательно решить вопрос без огласки.
Прудков недовольно скривился. Иметь дело с религиозными организациями
он любил. Но ровно до того момента, пока у тех не возникали сложности с
законом или с прессой. Вмешиваться в конфликт мэр совсем не стремился.
Слишком свежи были еще воспоминания о скандале, связанном с
взаимоотношениями мэрии и организацией Секу Асахары.
В тот раз Одуренко где-то раздобыл фотографии с конфиденциальной
встречи Прудкова и главы "Аум Сенрике". Хорошо еще, что не все. Только те,
на которых мэр подобострастно жмет руку Асахаре и обедает с ним в отдельном
кабинете закрытого для посторонних посетителей ресторанчика на окраине
Москвы. После ресторана они отдыхали в сауне с последовательницами учения
Секу. Прудков в тот вечер оторвался по полной программе, реализовав все свои
небогатые познания в "Камасутре" и большинство застарелых комплексов. О чем
впоследствии пожалел, ознакомившись с комплектом цветных снимков, врученных
ему "смотрящим" от "Аум Сенрике" по России. Подборка фотогра-фий производила
сильное впечатление. Особенно те из них, на которых обрюзгший карлик с
радостно-дебильным лицом, в котором легко угадывался столичный
градоначальник, развлекался одновременно с двумя несовершеннолетними
девочками и одним мальчиком лет восьми. Общий возраст интимных партнеров
Прудкова примерно соответствовал количеству лет за решеткой, которые дают за
подобные делишки. Мэр напрочь не помнил поход в сауну, из чего сделал вывод,
что коварный Асахара добавил в напитки какой-то наркотик.
Но возмущаться было поздно.
Однако дьявол хранил Прудкова. Спустя год после исторического посещения
сауны Секу был арестован японской полицией, и у него появились более
насущные дела, чем развитие своего бизнеса в России. Смотрящий от "Аума"
куда-то подевался, и секта распалась на множество маленьких организаций, ни
одна из которых не имела даже тысячной доли того влияния, которое было у
Аса-хары в прошлом.
Сектантов Прудков обожал за аналогичную своей неразборчивость в
средствах и в решении финансовых проблем. Те так же видели в нем родственную
душу и с помощью мэра медленно, но верно превращали Москву в мировую столицу
черных религий.
Правда, в одном случае сам Прудков не пошел на контакт. Несмотря на то,
что ему предлагалось единовременно десять миллионов долларов за одну
подпись. Он испугался, узнав, что об открытии филиала пытается договориться
глава откровенного сатанинского культа, не скрывающий своей страсти к
человеческим жертвоприношениям и омовениям кровью младенцев.
В открытую ссориться с Патриархом всея Руси мэр не захотел.
Сайентологи же полностью отвечали представлениям Прудкова о религиозном
бизнесе. Вежливы, экстремистских идей не декларируют, занимаются
малопонятными научными изысканиями и, что главное, не скупятся, когда речь
заходит об аренде помещений или проведении съездов. А что про них говорят
относительно работы на иностранные разведки -- так это дело десятое. Твердую
валюту Прудков был готов получать хоть напрямую из рук директора ЦРУ, лишь
бы выплаты не задерживались.
-- Я подумаю, -- дипломатично заявил мэр, -- а пока увеличим долю ваших
программ на ТВЦ. Думаю, что ваши специалисты смогут объяснить зрителям,
почему против церкви Хаббарда готовятся провокации. Из печатных изданий
подключим "Комсомольца Москвы", "Новую газетку", "Сегодня". Лично я
посоветовал бы вам поговорить с Индюшанским, провентилировать вопрос о
заявлениях по поводу вмешательства некоторых олигархов в свободу
религиозного выбора граждан России.
Пресс-секретарь сложил губы трубочкой и закатил глаза. Было видно, что
он готов выдать свое коронное: "Вах-х-х, как сказал!" По угодливости Киму не
было равных во всей мэрской команде.
Сайентолог написал на листке из блокнота "100 000 DМ" и показал
Прудкову.
Градоначальник несколько секунд подумал.
-- Это еще требует уточнения.
-- Мы оплатим время на телевидении и газетные полосы по рекламным
расценкам, -- сайентолог дал понять, что сто тысяч дойчмарок пойдут лично
мэру за его расположение к церкви Хаббарда.
Прудков выпятил нижнюю губу.
-- У меня много дел...
-- Двойная такса? -- предположил сайентолог.
-- Пожалуй...
Эмиссар кивнул.
С Прудковым, которого между собой западные коммерсанты и разведчики
называли "Лужа", было легко и приятно иметь дело. Он никогда не упускал
возможности положить в карман лишние сто-двести тысяч. Жаден, конечно, но
сей недостаток с лихвой искупался предоставляемыми услугами.
Сайентолог вытащил чековую книжку и под пристальным взглядом маленьких
глазок мэра принялся заполнять пустые строчки.
-- Осталось меньше двух недель,-- сообщил собравшимся Станислав
Богданкович.
Цвет белорусской оппозиции -- главный редактор газеты "Народная доля"
Иосиф Мульевич Серевич, президент "Ассоциации молодых политиков" Анатолий
Голубко, председатель наблюдательного совета "Белорусской Правозащитной
Конвенции" Александр Потупчик, президент "Ассоциации Белорусских
Журналистов" Жанна Литвинович и сам основатель "Хартии-98" и глава Центра
"Запад-Восток" Богданкович -- расселись вокруг низкого столика на одной из
конспиративных квартир.
До места очередного сбора каждый добирался окольным путем. Тщательно
маскируясь, пересаживаясь в метро с поезда на поезд, пробегая через
проходные дворы, заходя в квартиры знакомых и выскальзывая по черной
лестнице, будто партизаны на оккупированной территории. По мнению
оппозиционеров и их недалеких соратников, такое поведение как нельзя лучше
сбивало с толку "топтунов" из службы наружного наблюдения КГБ и позволяло
"лидерам сопротивления" спутать карты властям. С завидной регулярностью по
Минску, а потом и по всей республике гуляли истории о том, как "мужественные
борцы с режимом" в очередной раз провели туповатых подручных Батьки.
Все это имело бы право на существование, если бы не одно "но". На самом
деле наружка белорусского КГБ ни за кем из оппозиционеров не следила,
занималась гораздо более важными делами, а за "топтунов" дилетанты из
"подполья" принимали самых обычных прохожих.
-- Разрешение на проведение митинга получили? -- спросил Серевич.
-- Разумеется, -- Богданкович нещадно картавил, -- и, как обычно, нам
запгетили пгоход по центгу.
-- Сатрапы, -- весомо заявила Литвинович, бесцветная девица с анемичным
лицом и неподвижным взглядом наркоманки. О ее страсти к опиумным препаратам
знали все, но до поры до времени молчали. Жанна честно выполняла поручения,
раз в неделю разражалась гневной статьей со страниц "Народной доли" или
"Советской Беларуси", громче всех вопила на демонстрациях и успешно
подбивала молодежь на оказание сопротивления милиции, вовремя исчезая с поля
"битвы за демократию".
-- А где Изотович? -- Голубко манерно изогнулся в кресле, рассматривая
тщательно наманикюренные ногти.
Павел Изотович Трегубович, подвизавшийся на должности главного
редактора "Советской Беларуси", пропускал уже третье собрание.
-- Занят, -- отрезал Богданкович.
Пассивный педераст Голубко вздохнул. К толстомясому кряжистому
Трегубовичу он испытывал нежность, которую ненавязчиво старался
про-демонстрировать при каждой встрече. Однако дальше многозначительных
взглядов не доходило. Тихий алкоголик Трегубович решительно предпочитал
женщин. Даже несмотря на то, что с ними у него что-то путное выходило все
реже и реже.
-- Давайте к делу, -- заныл Потупчик, у которого через час была
назначена встреча в немецком посольстве,-- у меня времени в обрез...
-- Сделай обрезание, -- брякнула Литвинович, глядя прямо перед собой и
покачиваясь.
За десять минут до начала собрания она вколола себе прямо на лестнице
два кубика ханки и теперь существовала в своем переливающемся яркими
красками мире. Суть разговора ее мало интересовала.
Голубко хихикнул.
-- Пегестань, -- брезгливо сказал Богданкович.
-- Стас, не обращай внимания, -- Серевич развалился в кресле и вытянул
ноги, едва не задев давно нечищенными ботинками светлые брючки Голубко, --
щас все решим. Саня, что у тебя?
-- Я договорился, что в конце месяца приедет Щекотихин. -- Потупчик
немного наклонился вперед. -- Выступит на митинге, осудит режим. Насчет
Рыбаковского и Пенькова подтверждения пока нет. То ли будут, то ли нет...
Журналисты заря-жены, дадут информашку по всем каналам. Эти, с НТВ,
запросили на пять штук больше, чем обычно. Боятся. Им в прошлый раз камеру
разбили, вот и перестраховываются. Я обещал обсудить и дать ответ
послезавтра.
Богданкович пожевал губами.
-- А на тги тысячи не согласятся?
-- Не. Сказали пять.
-- Хогошо. С НТВ ссогиться не надо. Ты как, Толя?.
-- Человек двести обеспечу, -- Голубко подавил зевок, -- из них десяток
отморозков. Как сигнал будет, они ментов камнями забросают. Только
подготовиться надо. И бухалова купить. По толпе пустим ящика три водки,
глядишь, на ментов полсотни рыл бросится.
-- Там стройка рядом, -- Потупчик поднял палец, -- кирпичи можно взять.
И обрезки арматуры заранее завезти.
-- Хогошая мысль, -- одобрил Богданкович. -- Кто займется?
-- Могу я, -- пожал плечами Голубко.
-- Вот и отлично... Йося, ты подбогочку статей заказал?
-- Давно готовы, -- проворчал Серевич, -- наши, польские, литовские. Из
Питера три статьи пришло. Политологический анализ Жени Гильбовича и два
опуса Николащенко. Плюс материал от Руслана. Я в Питер деньги уже отослал.
Николащенко еще аванс выписал, у него проблемы там начались, бабки сильно
нужны...
-- У него вечно проблемы, -- отмахнулся Потупчик.
Андрей Николащенко по кличке Степаныч был известен далеко за пределами
Санкт-Петербурга как ярый борец с психиатрией. С периодичностью примерно раз
в две недели он выдавал на-гора очередное "исследование", в котором обвинял
врачей во всех смертных грехах и обзывал их "палачами в забрызганных кровью
халатах" и "сталинскими выкормышами". За что регулярно приглашался в суд,
где брызгал слюной, оскорблял судей и получал свои законные пятнадцать
суток. Вокруг Степаныча вечно роились странноватые субъекты с мутными от
сверхдоз успокоительного глазами и со справками из диспансеров, с которыми
он вел нескончаемые беседы о тех зверских методах, которыми нормальных людей
в дурдомах залечивают до растительного состояния.
Если смотреть со стороны, то Степаныч вроде бы занимался крайне
благородным и нужным делом. Чего греха таить -- в стационарах действительно
существуют и нарушения режима, и излишняя жестокость к пациентам, и
безразличие персонала. Но не в таких масштабах, как тщился описать
Николащенко. При хронической нехватке лекарств больных просто не могли
"закалывать" галоперидолом до одури, иначе препарата на всех не хватило бы и
нечем было бы купировать приступы у буйных клиентов. Так что на девяносто
девять процентов материал для своих "разоблачений" Степаныч высасывал из
пальца.
К тому же он был платным информатором БНД.
По какой-то непонятной причине в самом начале перестройки
западногерманская разведка заинтересовалась закомплексованным до предела
"правозащитником" и предложила ему скромную "пайку". Николащенко с радостью
согласился и вот уже почти пятнадцать лет снабжал своих хозяев слухами и
сплетнями из журналистко-патриотической среды, раз в месяц получая конвертик
со ста пятьюдесятью дойчмарками. В патриотической прессе его терпели и морду
набили лишь однажды, когда чересчур инициативный Степаныч принял участие в
пикетировании латышского консульства, развернув плакат в защиту "независимой
от русских оккупантов" прибалтийской республики. Выйдя через месяц из
больницы, Николащенко охладел к публичным выступлениям и всецело ушел в
борьбу с медициной.
-- Жалко, если Пеньков не приедет, -- протянул Голубко.
-- А зачем он тебе? -- Литвинович на несколько секунд вырвалась из
наркотического забытья.-- Вы же оба пассивы...
Предводитель молодых политиков обиженно засопел.
-- К делу, к делу, -- Богданкович замахал руками, -- пгедстоящий митинг
слишком важен, чтобы согвать его пговедение. Жанна, пегестань цепляться к
Толе. Лучше скажи, сколько членов ассоциации будет пгисутствовать?
-- Почти все, -- безразлично ответила Литвинович. -- Я разослала
приглашения на Украину, оттуда тоже приедут.
-- Хогошо, -- Богданкович потер пухлые ладошки, -- тепегь обсудим
финансовый вопгос...
Собравшиеся заметно оживились.
Дослушав повествование усача, двое молодых террористов встали из-за
стола и направились на выход.
Рокотов приготовился.
Один из юношей свернул в правый коридор, второй -- в левый.
До затаившегося в густой темноте Владислава жертве предстояло пройти
ровно шестьдесят пять шагов.
В террористическую группу, взявшую под свой контроль подземную ракетную
базу, Опанас Тытько попал случайно. Ничем особенным у себя в
националистической ячейке он не отличался, ника-кими талантами не блистал и,
если бы не рекомендации его двоюродного брата, так до конца жизни и
проваландался бы у себя во Львове, наливаясь самогонкой в компании
соратников и бегая на митинги в защиту "ридной Украшы" от "клятых москалей".
Слово кузена перевернуло всю его жизнь. После краткого собеседования он
был принят в состав боевого отряда и спустя месяц упорных тренировок в
шахтах заброшенного песчаного карьера оказался вместе с пятью
соотечественниками в Беларуси.
Националистом, а затем и террористом Опанас стал от безысходности. К
моменту развала СССР на шестнадцать независимых государств он только-только
закончил школу, профессии никакой не имел и при бешеной безработице на
Украине вряд ли смог бы устроиться хоть на какую-нибудь работу. Помыкавшись
год и получив отказ со всех еще работающих львовских предприятий, Тытько
страшно озлобился и в этом состоянии был подобран руководителем секции
"боевого гопака" -- нового вида борьбы, возникшего в самостийной республике
на волне перестройки и представлявшей собой жуткую смесь кик-боксинга,
самбо, карате и украинского народного танца. В качестве философской базы
гопака фигурировали заветы Степана Бендеры и проживающих в западной Европе
активистов УНА-УНСО. Практическая польза от нового вида борьбы была
невелика, ее приемы годились лишь для примитивной уличной драки "стенка на
стенку", однако привлекала молодежь своей "украинскостью". К тому же, в
отличие от всех остальных воинских искусств, апологетам
не возбранялось обжираться салом и употреблять горилку.
В секции Опанас быстро продвинулся до должности заместителя командира
ячейки, в чью задачу, помимо организации тренировок, входила и
культурно-просветительская работа, заключавшаяся в написании лозунгов к
демонстрациям и чтении вслух перед рядовыми бойцами избранных отрывков из
откровений Бендеры.
Довольно быстро националисты во Львове стали представлять собой
реальную политическую силу. Однако это не прибавило им материального
достатка. Все попытки поставить под свой контроль рынки и коммерческие фирмы
оканчивались печально -- интернациональные бандитские группировки,
"крышующие" местный бизнес, жестко объясняли "гопарям", что не потерпят
вмешательства в свои дела и при необходимости разнесут "нациков" из
автоматов Калашникова. И никакой гопак не поможет. Увещеваниям, пару раз
под-крепленным хорошим мордобоем, националисты вняли и переключились на
пикеты магазинов, торгующих "москальскими" товарами. Откуда их тут же
попросили, дабы не мешали торговле, и тоже пригрозили автоматическим
оружием.
В результате львовская ячейка осталась ни с чем. Сотни членов
организации -- и полный ноль в кассе. Успехи своих выдвиженцев в местных
органах власти грели душу, но желудок оставался пустым. Да и выдвиженцы,
получив вожделенные мандаты и заняв соответствующие кабинеты, сразу забывали
об оставшихся не у дел "товарищах по борьбе" и принимались набивать
собственные карманы, ориентируясь не на национальную общность, а
исключительно на родственные чувства.
К началу тысяча девятьсот девяносто девятого года Тытько дошел до
окончательном варианте документа этих данных нет.
1 АЗТ (А2Т) -- препарат, применяемый для "лечения СПИДа".
Крайне токсичен, его позитивное влияние на ВИЧ сомнительно. Фактически он
убивает все клетки подряд.
-- И именно поэтому произошло убийство?
-- У меня нет другого объяснения, -- вздохнул Фишборн, -- прибыли от
истерии относительно СПИДа исчисляются миллиардами. А убивают и за
значительно меньшие суммы. Да вы сами вспомните недавнюю историю с
альфа-фета-протеинами.
-- Она закончена...-- невесело констатировал Брукхеймер.
-- Как сказать. Я думаю, что производство свернуто, а все те, кто имел
к этому непосредственное отношение, ликвидированы. Хотя не исключено, что
эксперименты будут продолжены в другом месте.
-- Поставки в наш институт прекратились. Кригмайер закрыл программу.
-- Немудрено. Скандал ему не нужен, -- Лоуренс хитро прищурился.
-- Вы что-то знаете.
-- Ага... Точнее, пока не знаю, но надеюсь узнать.
-- Мы же договаривались, что вы меня будете информировать относительно
своих шагов в этом деле, -- вежливо напомнил Брукхеймер.
-- Безусловно. Ничего кардинального я еще не делал, только разместил в
Интернете свой домен по альфа-протеинам. -- Фишборн погасил сигару. -- Дал
несколько открытых статей по этому вопросу, изложил пару гипотез... Ну и
оплатил размещение ссылок на других сайтах. Теперь ко мне захаживает по
десятку посетителей в день. Некоторые оставляют сообщения. Вот и все.
-- Какого рода сообщения?
-- Ничего необычного. Вялотекущая дискуссия. Я стараюсь ответить всем.
-- А в чем смысл такого домена?
-- В оформлении. С правого края картинки я дал протеиновую цепочку с
нашего образца. Кто в курсе дела -- намек поймет.
-- Если зайдет на ваши страницы...
-- Другого выхода все равно нет. А тут есть шанс. Пусть даже
минимальный.
-- Логично, -- Брукхеимер отставил пустую тарелочку и вытер губы.
-- Надо подождать. Рано или поздно сработает, я в этом уверен.
-- Возможно, вы правы...
Обеденный перерыв бывает у всех, и террористы не стали исключением. К
половине второго три четверти из них собрались в полукруглом зале, уселись
за раскладные столы и приступили к трапезе.
Успевший поспать четыре часа Влад выглянул сквозь амбразуру в стене.
"Со жрачкой у них все в порядке... Тушенка, галеты, салаты, в качестве
гарнира -- макароны. С голоду не сдохнут. А у меня только шоколад, орехи и
витамины. Так недолго и язву заработать. Нервы к тому же... Однако пищевые
припасы с собой таскать слишком накладно. Мне мобильность требуется. Итак,
что мы имеем?.."
Стена бетона, за которой схоронился Рокотов, имела в толщину
сантиметров тридцать. Амбразура была узкой, так что свет от висящих под
потолком ламп в боковой коридорчик практически не проникал, и биолог не
боялся, что его кто-нибудь заметит. Он удобно расположился на толстой трубе
и приготовился к длительному ожиданию. А заодно рассматривал террористов и
прикидывал, что от кого следует ожидать.
Как он и предполагал, коллектив подобрался интернациональный.
За отдельным столиком в дальнем углу зала уселись семеро кавказцев. Им
принесли закопченный чан с каким-то варевом и стопку лепешек. Мужчина с
вытянутым лицом и жидкой кустистой бородкой сказал несколько фраз, и
кавказцы принялись за еду.
По центру вдоль сдвинутых столов уместились славяне в количестве двух
десятков человек. Они резали сало и лук, отхватывали от здоровенного окорока
ломти ветчины и перебрасывались веселыми репликами. Не обошлось и без
спиртного. По кругу была пущена бутыль с мутной самогонкой, каждый налил
себе в кружку граммов по сто пятьдесят.
Ближе всех к притаившемуся за стеной Владиславу сидели пятеро
чистеньких и невозмутимых блондинов в отглаженной полувоенной форме.
Прибалты. У всех пятерых сложенные в блин кепочки были аккуратно заправлены
под погоны на левом плече. Как и положено при приеме пищи.
Прибалты ели молча и сосредоточенно, будто сидели в кафе где-нибудь на
юрмальском побережье. Нож в правой руке, вилка в левой, за отворот куртки
заправлена салфетка.
У Рокотова потекли слюнки.
Наконец террористы поели и убрали со столов, сбросив одноразовую посуду
в черные пластиковые мешки. Чан один из кавказцев уволок в боковой проход,
где, как понял Влад, находилась кухня.
"Расходятся... Ну, и что я увидел? Салаты с добавкой они сожрали. Сие
плюс. Что еще? Пожалуй, две вещи... Первая -- с дисциплиной у славянской
части группы так себе. Раз они в открытую пьют, пусть даже немного, то
реакция у них слегка заторможена. По всей видимости, славяне используются
для патрулирования территории и в качестве грубой рабочей силы. Да-а,
измельчали террористы, измельчали... И второе -- группа разделена по
национальному признаку. Минимум на три подгруппы. Славяне, кавказяки и
прибалты. Кстати, есть еще поляк и, возможно, не один. Его мы пока отнесем к
прибалтам. Типа европейцы. Что же отсюда следует? -- Рокотов еще раз
внимательно, метр за метром, осмотрел зал. -- Черт его знает... Полученную
информацию надо как-то использовать, столкнуть их лбами внутри коллектива. С
албанцами у меня такое вышло с помощью денег. Вариант хороший, но упирается
в отсутствие необходимой суммы..."
Деньги у Влада были, но немного. Две пачки по десять тысяч долларов,
прихваченные с собой на непревиденные расходы. Однако разбрасывать их по
территории подземной базы он не собирался.
"Надо вызвать у них недоверие друг к другу, замешанное на национальных
нюансах. Привязать, что ли, к одному из мусульман кусок сала? Но у меня сала
нет, к тому же придется для этого жертву отлавливать и глушить. Не пойдет...
Проще задавить попавшего ко мне в руки, чем глупостями заниматься А что,
если начать избирательно мочить представителей только одной национальности?
Не трогая других. В принципе, мысль интересная. Может сработать. Но не
обязательно. Блин, как же их поссорить?"
В зале остались трое -- двое совсем молоденьких парней и кряжистый
мужчина лет сорока с пышными казацкими усами. Мужчина что-то рассказывал,
размахивая зажатым в правой руке пучком зеленого лука, юноши внимали.
Целиком произносимые фразы были не слышны. В коридорчик прорывались
только отдельные слова, да и то только тогда, когда мужчина повышал голос.
"Казак" говорил по-украински, обильно уснащая свою речь матом.
"Националист-западенец, -- решил биолог, -- знаю я таких..."
Со львовскими патриотами Рокотов сталкивался не раз. Особенно ему
запомнился кадр, который, прочитав на заборе надпись "Бей жидов -- спасай
Россию!", долго чесал грязной пятерней в затылке и затем изрек: "Лозунг
гарный, цель погана..."
Но с кого-то надо было начинать.
Влад подобрался к соседней амбразуре. Отсюда открывался вид на два
выхода из зала.
"Что ж, если кто-нибудь из них отправится налево, то выйдет точно мне в
руки. Будем надеяться, долго они не просидят. Троих завалить трудно, а вот с
двумя справлюсь. Не впервой..."
Рокотов погладил холодную сталь боевого посоха и выбрал место засады в
тени выступа стены на пересечении коридора с основным тоннелем.
Московский мэр довольно кивнул и провел пухлым пальчиком по
подписанному собеседником безликому чеку на предъявителя.
-- И еще, -- эмиссар церкви сайентологии сделал вид, что мнется и не
знает, как выразить следующую просьбу, -- возникли некоторые сложности...
Прудков спрятал чек "Дойче Банка" на триста тысяч марок во внутренний
карман пиджака и изобразил на лице озабоченное внимание. Его
пресс-секретарь, сутулый кореец по фамилии Ким, уловил перемену в настроении
шефа и также нахмурил жиденькие бровки.
-- Излагайте, -- столичный градоначальник повелительно махнул ладошкой.
-- Есть сведения, что в ближайшие дни нас могут посетить представители
налоговой полиции. С проверкой. Вы сами понимаете, что нам бы не хотелось
прерывать работу, однако обстоятельства... -- сайентолог выражался
витиевато, чем иногда сильно раздражал недалекого Прудкова, с трудом
продиравшегося сквозь нагромождения придаточных предложений. -- И к тому же
информационные службы к нам совершенно не лояльны.
Мэр строго посмотрел на Кима.
-- Что это значит?
-- На нашем канале все в порядке, -- поспешно отрапортовал
пресс-секретарь, -- наш гость, вероятно, имеет в виду ОРТ и РТР.
-- Это так, -- согласился сайентолог, -- началась натуральная атака.
-- Подавайте в суд, -- предложил Прудков, -- решение в вашу пользу
будет обеспечено.
Ким важно склонил голову. Большинство судей столицы сидели на подкорме
у мэрии и сложностей с вынесением нужных приговоров не возникало. Строптивых
или недостаточно понятливых служителей Фемиды всеми силами выжимали из
системы. Пару раз даже пришлось организовывать нападения на упертых судей,
посмевших пойти поперек воли московского Хозяина, и отправлять "наглецов" на
больничную койку.
-- Нам бы этого не очень хотелось, -- заюлил сайентолог, -- вы же
знаете... Это долго, лишнее внимание прессы, Одуренко со Свинидзе опять с
цепи сорвутся. Желательно решить вопрос без огласки.
Прудков недовольно скривился. Иметь дело с религиозными организациями
он любил. Но ровно до того момента, пока у тех не возникали сложности с
законом или с прессой. Вмешиваться в конфликт мэр совсем не стремился.
Слишком свежи были еще воспоминания о скандале, связанном с
взаимоотношениями мэрии и организацией Секу Асахары.
В тот раз Одуренко где-то раздобыл фотографии с конфиденциальной
встречи Прудкова и главы "Аум Сенрике". Хорошо еще, что не все. Только те,
на которых мэр подобострастно жмет руку Асахаре и обедает с ним в отдельном
кабинете закрытого для посторонних посетителей ресторанчика на окраине
Москвы. После ресторана они отдыхали в сауне с последовательницами учения
Секу. Прудков в тот вечер оторвался по полной программе, реализовав все свои
небогатые познания в "Камасутре" и большинство застарелых комплексов. О чем
впоследствии пожалел, ознакомившись с комплектом цветных снимков, врученных
ему "смотрящим" от "Аум Сенрике" по России. Подборка фотогра-фий производила
сильное впечатление. Особенно те из них, на которых обрюзгший карлик с
радостно-дебильным лицом, в котором легко угадывался столичный
градоначальник, развлекался одновременно с двумя несовершеннолетними
девочками и одним мальчиком лет восьми. Общий возраст интимных партнеров
Прудкова примерно соответствовал количеству лет за решеткой, которые дают за
подобные делишки. Мэр напрочь не помнил поход в сауну, из чего сделал вывод,
что коварный Асахара добавил в напитки какой-то наркотик.
Но возмущаться было поздно.
Однако дьявол хранил Прудкова. Спустя год после исторического посещения
сауны Секу был арестован японской полицией, и у него появились более
насущные дела, чем развитие своего бизнеса в России. Смотрящий от "Аума"
куда-то подевался, и секта распалась на множество маленьких организаций, ни
одна из которых не имела даже тысячной доли того влияния, которое было у
Аса-хары в прошлом.
Сектантов Прудков обожал за аналогичную своей неразборчивость в
средствах и в решении финансовых проблем. Те так же видели в нем родственную
душу и с помощью мэра медленно, но верно превращали Москву в мировую столицу
черных религий.
Правда, в одном случае сам Прудков не пошел на контакт. Несмотря на то,
что ему предлагалось единовременно десять миллионов долларов за одну
подпись. Он испугался, узнав, что об открытии филиала пытается договориться
глава откровенного сатанинского культа, не скрывающий своей страсти к
человеческим жертвоприношениям и омовениям кровью младенцев.
В открытую ссориться с Патриархом всея Руси мэр не захотел.
Сайентологи же полностью отвечали представлениям Прудкова о религиозном
бизнесе. Вежливы, экстремистских идей не декларируют, занимаются
малопонятными научными изысканиями и, что главное, не скупятся, когда речь
заходит об аренде помещений или проведении съездов. А что про них говорят
относительно работы на иностранные разведки -- так это дело десятое. Твердую
валюту Прудков был готов получать хоть напрямую из рук директора ЦРУ, лишь
бы выплаты не задерживались.
-- Я подумаю, -- дипломатично заявил мэр, -- а пока увеличим долю ваших
программ на ТВЦ. Думаю, что ваши специалисты смогут объяснить зрителям,
почему против церкви Хаббарда готовятся провокации. Из печатных изданий
подключим "Комсомольца Москвы", "Новую газетку", "Сегодня". Лично я
посоветовал бы вам поговорить с Индюшанским, провентилировать вопрос о
заявлениях по поводу вмешательства некоторых олигархов в свободу
религиозного выбора граждан России.
Пресс-секретарь сложил губы трубочкой и закатил глаза. Было видно, что
он готов выдать свое коронное: "Вах-х-х, как сказал!" По угодливости Киму не
было равных во всей мэрской команде.
Сайентолог написал на листке из блокнота "100 000 DМ" и показал
Прудкову.
Градоначальник несколько секунд подумал.
-- Это еще требует уточнения.
-- Мы оплатим время на телевидении и газетные полосы по рекламным
расценкам, -- сайентолог дал понять, что сто тысяч дойчмарок пойдут лично
мэру за его расположение к церкви Хаббарда.
Прудков выпятил нижнюю губу.
-- У меня много дел...
-- Двойная такса? -- предположил сайентолог.
-- Пожалуй...
Эмиссар кивнул.
С Прудковым, которого между собой западные коммерсанты и разведчики
называли "Лужа", было легко и приятно иметь дело. Он никогда не упускал
возможности положить в карман лишние сто-двести тысяч. Жаден, конечно, но
сей недостаток с лихвой искупался предоставляемыми услугами.
Сайентолог вытащил чековую книжку и под пристальным взглядом маленьких
глазок мэра принялся заполнять пустые строчки.
-- Осталось меньше двух недель,-- сообщил собравшимся Станислав
Богданкович.
Цвет белорусской оппозиции -- главный редактор газеты "Народная доля"
Иосиф Мульевич Серевич, президент "Ассоциации молодых политиков" Анатолий
Голубко, председатель наблюдательного совета "Белорусской Правозащитной
Конвенции" Александр Потупчик, президент "Ассоциации Белорусских
Журналистов" Жанна Литвинович и сам основатель "Хартии-98" и глава Центра
"Запад-Восток" Богданкович -- расселись вокруг низкого столика на одной из
конспиративных квартир.
До места очередного сбора каждый добирался окольным путем. Тщательно
маскируясь, пересаживаясь в метро с поезда на поезд, пробегая через
проходные дворы, заходя в квартиры знакомых и выскальзывая по черной
лестнице, будто партизаны на оккупированной территории. По мнению
оппозиционеров и их недалеких соратников, такое поведение как нельзя лучше
сбивало с толку "топтунов" из службы наружного наблюдения КГБ и позволяло
"лидерам сопротивления" спутать карты властям. С завидной регулярностью по
Минску, а потом и по всей республике гуляли истории о том, как "мужественные
борцы с режимом" в очередной раз провели туповатых подручных Батьки.
Все это имело бы право на существование, если бы не одно "но". На самом
деле наружка белорусского КГБ ни за кем из оппозиционеров не следила,
занималась гораздо более важными делами, а за "топтунов" дилетанты из
"подполья" принимали самых обычных прохожих.
-- Разрешение на проведение митинга получили? -- спросил Серевич.
-- Разумеется, -- Богданкович нещадно картавил, -- и, как обычно, нам
запгетили пгоход по центгу.
-- Сатрапы, -- весомо заявила Литвинович, бесцветная девица с анемичным
лицом и неподвижным взглядом наркоманки. О ее страсти к опиумным препаратам
знали все, но до поры до времени молчали. Жанна честно выполняла поручения,
раз в неделю разражалась гневной статьей со страниц "Народной доли" или
"Советской Беларуси", громче всех вопила на демонстрациях и успешно
подбивала молодежь на оказание сопротивления милиции, вовремя исчезая с поля
"битвы за демократию".
-- А где Изотович? -- Голубко манерно изогнулся в кресле, рассматривая
тщательно наманикюренные ногти.
Павел Изотович Трегубович, подвизавшийся на должности главного
редактора "Советской Беларуси", пропускал уже третье собрание.
-- Занят, -- отрезал Богданкович.
Пассивный педераст Голубко вздохнул. К толстомясому кряжистому
Трегубовичу он испытывал нежность, которую ненавязчиво старался
про-демонстрировать при каждой встрече. Однако дальше многозначительных
взглядов не доходило. Тихий алкоголик Трегубович решительно предпочитал
женщин. Даже несмотря на то, что с ними у него что-то путное выходило все
реже и реже.
-- Давайте к делу, -- заныл Потупчик, у которого через час была
назначена встреча в немецком посольстве,-- у меня времени в обрез...
-- Сделай обрезание, -- брякнула Литвинович, глядя прямо перед собой и
покачиваясь.
За десять минут до начала собрания она вколола себе прямо на лестнице
два кубика ханки и теперь существовала в своем переливающемся яркими
красками мире. Суть разговора ее мало интересовала.
Голубко хихикнул.
-- Пегестань, -- брезгливо сказал Богданкович.
-- Стас, не обращай внимания, -- Серевич развалился в кресле и вытянул
ноги, едва не задев давно нечищенными ботинками светлые брючки Голубко, --
щас все решим. Саня, что у тебя?
-- Я договорился, что в конце месяца приедет Щекотихин. -- Потупчик
немного наклонился вперед. -- Выступит на митинге, осудит режим. Насчет
Рыбаковского и Пенькова подтверждения пока нет. То ли будут, то ли нет...
Журналисты заря-жены, дадут информашку по всем каналам. Эти, с НТВ,
запросили на пять штук больше, чем обычно. Боятся. Им в прошлый раз камеру
разбили, вот и перестраховываются. Я обещал обсудить и дать ответ
послезавтра.
Богданкович пожевал губами.
-- А на тги тысячи не согласятся?
-- Не. Сказали пять.
-- Хогошо. С НТВ ссогиться не надо. Ты как, Толя?.
-- Человек двести обеспечу, -- Голубко подавил зевок, -- из них десяток
отморозков. Как сигнал будет, они ментов камнями забросают. Только
подготовиться надо. И бухалова купить. По толпе пустим ящика три водки,
глядишь, на ментов полсотни рыл бросится.
-- Там стройка рядом, -- Потупчик поднял палец, -- кирпичи можно взять.
И обрезки арматуры заранее завезти.
-- Хогошая мысль, -- одобрил Богданкович. -- Кто займется?
-- Могу я, -- пожал плечами Голубко.
-- Вот и отлично... Йося, ты подбогочку статей заказал?
-- Давно готовы, -- проворчал Серевич, -- наши, польские, литовские. Из
Питера три статьи пришло. Политологический анализ Жени Гильбовича и два
опуса Николащенко. Плюс материал от Руслана. Я в Питер деньги уже отослал.
Николащенко еще аванс выписал, у него проблемы там начались, бабки сильно
нужны...
-- У него вечно проблемы, -- отмахнулся Потупчик.
Андрей Николащенко по кличке Степаныч был известен далеко за пределами
Санкт-Петербурга как ярый борец с психиатрией. С периодичностью примерно раз
в две недели он выдавал на-гора очередное "исследование", в котором обвинял
врачей во всех смертных грехах и обзывал их "палачами в забрызганных кровью
халатах" и "сталинскими выкормышами". За что регулярно приглашался в суд,
где брызгал слюной, оскорблял судей и получал свои законные пятнадцать
суток. Вокруг Степаныча вечно роились странноватые субъекты с мутными от
сверхдоз успокоительного глазами и со справками из диспансеров, с которыми
он вел нескончаемые беседы о тех зверских методах, которыми нормальных людей
в дурдомах залечивают до растительного состояния.
Если смотреть со стороны, то Степаныч вроде бы занимался крайне
благородным и нужным делом. Чего греха таить -- в стационарах действительно
существуют и нарушения режима, и излишняя жестокость к пациентам, и
безразличие персонала. Но не в таких масштабах, как тщился описать
Николащенко. При хронической нехватке лекарств больных просто не могли
"закалывать" галоперидолом до одури, иначе препарата на всех не хватило бы и
нечем было бы купировать приступы у буйных клиентов. Так что на девяносто
девять процентов материал для своих "разоблачений" Степаныч высасывал из
пальца.
К тому же он был платным информатором БНД.
По какой-то непонятной причине в самом начале перестройки
западногерманская разведка заинтересовалась закомплексованным до предела
"правозащитником" и предложила ему скромную "пайку". Николащенко с радостью
согласился и вот уже почти пятнадцать лет снабжал своих хозяев слухами и
сплетнями из журналистко-патриотической среды, раз в месяц получая конвертик
со ста пятьюдесятью дойчмарками. В патриотической прессе его терпели и морду
набили лишь однажды, когда чересчур инициативный Степаныч принял участие в
пикетировании латышского консульства, развернув плакат в защиту "независимой
от русских оккупантов" прибалтийской республики. Выйдя через месяц из
больницы, Николащенко охладел к публичным выступлениям и всецело ушел в
борьбу с медициной.
-- Жалко, если Пеньков не приедет, -- протянул Голубко.
-- А зачем он тебе? -- Литвинович на несколько секунд вырвалась из
наркотического забытья.-- Вы же оба пассивы...
Предводитель молодых политиков обиженно засопел.
-- К делу, к делу, -- Богданкович замахал руками, -- пгедстоящий митинг
слишком важен, чтобы согвать его пговедение. Жанна, пегестань цепляться к
Толе. Лучше скажи, сколько членов ассоциации будет пгисутствовать?
-- Почти все, -- безразлично ответила Литвинович. -- Я разослала
приглашения на Украину, оттуда тоже приедут.
-- Хогошо, -- Богданкович потер пухлые ладошки, -- тепегь обсудим
финансовый вопгос...
Собравшиеся заметно оживились.
Дослушав повествование усача, двое молодых террористов встали из-за
стола и направились на выход.
Рокотов приготовился.
Один из юношей свернул в правый коридор, второй -- в левый.
До затаившегося в густой темноте Владислава жертве предстояло пройти
ровно шестьдесят пять шагов.
В террористическую группу, взявшую под свой контроль подземную ракетную
базу, Опанас Тытько попал случайно. Ничем особенным у себя в
националистической ячейке он не отличался, ника-кими талантами не блистал и,
если бы не рекомендации его двоюродного брата, так до конца жизни и
проваландался бы у себя во Львове, наливаясь самогонкой в компании
соратников и бегая на митинги в защиту "ридной Украшы" от "клятых москалей".
Слово кузена перевернуло всю его жизнь. После краткого собеседования он
был принят в состав боевого отряда и спустя месяц упорных тренировок в
шахтах заброшенного песчаного карьера оказался вместе с пятью
соотечественниками в Беларуси.
Националистом, а затем и террористом Опанас стал от безысходности. К
моменту развала СССР на шестнадцать независимых государств он только-только
закончил школу, профессии никакой не имел и при бешеной безработице на
Украине вряд ли смог бы устроиться хоть на какую-нибудь работу. Помыкавшись
год и получив отказ со всех еще работающих львовских предприятий, Тытько
страшно озлобился и в этом состоянии был подобран руководителем секции
"боевого гопака" -- нового вида борьбы, возникшего в самостийной республике
на волне перестройки и представлявшей собой жуткую смесь кик-боксинга,
самбо, карате и украинского народного танца. В качестве философской базы
гопака фигурировали заветы Степана Бендеры и проживающих в западной Европе
активистов УНА-УНСО. Практическая польза от нового вида борьбы была
невелика, ее приемы годились лишь для примитивной уличной драки "стенка на
стенку", однако привлекала молодежь своей "украинскостью". К тому же, в
отличие от всех остальных воинских искусств, апологетам
не возбранялось обжираться салом и употреблять горилку.
В секции Опанас быстро продвинулся до должности заместителя командира
ячейки, в чью задачу, помимо организации тренировок, входила и
культурно-просветительская работа, заключавшаяся в написании лозунгов к
демонстрациям и чтении вслух перед рядовыми бойцами избранных отрывков из
откровений Бендеры.
Довольно быстро националисты во Львове стали представлять собой
реальную политическую силу. Однако это не прибавило им материального
достатка. Все попытки поставить под свой контроль рынки и коммерческие фирмы
оканчивались печально -- интернациональные бандитские группировки,
"крышующие" местный бизнес, жестко объясняли "гопарям", что не потерпят
вмешательства в свои дела и при необходимости разнесут "нациков" из
автоматов Калашникова. И никакой гопак не поможет. Увещеваниям, пару раз
под-крепленным хорошим мордобоем, националисты вняли и переключились на
пикеты магазинов, торгующих "москальскими" товарами. Откуда их тут же
попросили, дабы не мешали торговле, и тоже пригрозили автоматическим
оружием.
В результате львовская ячейка осталась ни с чем. Сотни членов
организации -- и полный ноль в кассе. Успехи своих выдвиженцев в местных
органах власти грели душу, но желудок оставался пустым. Да и выдвиженцы,
получив вожделенные мандаты и заняв соответствующие кабинеты, сразу забывали
об оставшихся не у дел "товарищах по борьбе" и принимались набивать
собственные карманы, ориентируясь не на национальную общность, а
исключительно на родственные чувства.
К началу тысяча девятьсот девяносто девятого года Тытько дошел до