-- А если он миллиардер, -- я напомнила Насте ее слова.
-- Ты не миллиардер. Сегодня ты будешь на тусовке впервые, как глава компании, и тебя осмотрят, оценят и вынесут первый вердикт. У тебя ничего не должно быть от учительницы математики средней школы.
-- Но то, что отложено -- это очень большие деньги.
-- Считай, что эти деньги потрачены не на тебя, а на рекламу компании. Все. Пошли.
x x x
Пакеты и коробки, сложенные в два огромных пластиковых мешка, Настя завезла ко мне домой. Я надела привезенное вечернее платье, часы, украшения, туфли и чуть затемненные модные очки.
Настя довезла меня до здания банка, отреставрированного трехэтажного особняка восемнадцатого века.
Заместитель уже ждал меня у входа. Я прошла мимо него, он меня не узнал. Я не удивилась этому. Я сама, глядя в зеркало, не узнавала себя. Я стала другой женщиной. Я и ощущала себя другой. Спокойной, уверенной, у меня исчезла даже агрессия, с которой я жила последние недели, потому что постоянно ждала подвоха, насмешки, оскорбления.
К зданию банка подъезжали машины. Никто не подъезжал на "Жигулях" и "Москвичах". Здесь как будто стеснялись всего советского и российского. Некоторые из приглашенных выходили из такси.
Заместитель посмотрел на часы, я подошла к нему и сказала:
-- Добрый вечер.
-- Добрый вечер, -- ответил Заместитель и улыбнулся открыто и радостно. Но эта открытость была явно не для меня, потому что он так же улыбнулся паре, которая с ним поздоровалась, -- по-видимому, супругам, потому что и ей, и ему было за пятьдесят, а на женщине были украшения, какие вряд ли покупают даже самым любимым любовницам.
Я стояла рядом, но Заместитель не смотрел в мою сторону. Почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне, еще раз улыбнулся, так улыбаются хорошо воспитанные мальчики мало знакомым. И вдруг я поняла, что Заместитель до сих пор меня не узнает. Я не выдержала и поперхнулась, сдерживая смех.
Заместитель обернулся снова, улыбнулся, и я ему улыбнулась одной из самых своих лучших улыбок. Он начал узнавать меня, но, вероятно, еще не мог идентифицировать женщину, которая ему улыбается, и меня.
-- Вы Ирина? -- не очень уверенно сказал он.
Я сняла очки.
-- Вера! Я вас такой никогда не видел...
И я впервые видела всегда уверенного Заместителя в явном замешательстве.
-- Я тоже, -- ответила я, -- но уже привыкаю. Вам не нравится? -- Ночью я ему говорила "ты", сейчас -- "вы".
-- Наоборот, -- ответил Заместитель.
-- Значит, я вам не нравилась та, прежняя, -- спросила я. -- А ведь ничего не изменилось, кроме прически.
-- Изменилось, -- сказал Заместитель. -- Я не знаю, что, но изменилось.
-- Вы ждете меня? Или другую женщину?
-- Вас, конечно. Прошу!
Мы вошли в банк. В просторном вестибюле уже складывались группки, рассыпались, соединялись снова в большем или меньшем составе. Официанты разносили шампанское.
С Заместителем здоровались, или он здоровался первым. Когда к нему кто-то подходил, он меня представлял:
-- Вера Ивановна Бурцева.
Мужчины представлялись сами, или их представлял Заместитель. Больше всего было вице-президентов, но были и президенты, представители правлений.
К Заместителю подошел мужчина лет шестидесяти, одетый в мятый серый костюм из льна, но при галстуке-бабочке и в черных ботинках.
-- Здорово. Дочь Ивана? -- спросил он Заместителя.
-- Да, Вера Ивановна.
Я протянула руку. Вице-президенты, президенты и председатели правлений, я бы не сказала, что целовали, но касались губами моей руки, мужчина пожал мне руку. Его ладонь оказалась сильной и мозолистой.
-- Келлерман, -- представился он и добавил, -- директор. Меня все знают, как директора. Сейчас я директор ликеро-водочного завода. Не "Кристалла". По качеству -- не хуже, по известности -- меньше. Вашего отца я знаю с детства. Он был пионервожатым в нашей школе.
Отец, сколько я его помнила, ходил на сухогрузах в море и работал в министерстве. Я никогда не задумывалась о том, что он тоже учился в школе, а то, что он был пионервожатым, я сегодня услышала впервые.
-- У нас в отряде была симпатичная блондиночка. Она провалилась в медицинский институт, поступила в медицинское училище, стала медсестрой. Очень она мне нравилась. Я ее встретил через несколько лет. Я уже отслужил в армии и закончил институт. Школьником я был робким, а тут решил поухаживать. Но увы! Она сообщила, что вышла замуж за нашего бывшего пионервожатого Бурцева. Кстати, вы очень похожи на мать, и поэтому тоже мне очень нравитесь, -- директор Келлерман протянул мне визитную карточку. -- Если будут проблемы, обращайтесь. С директорами ликеро-водочных заводов многие дружат, почему -- сам не знаю. Ведь нормальному человеку не надо больше одной бутылки водки за присест. Атавизм. Тянется со времен дефицита. Тогда дружили с буфетчицами, заведующими магазинов.
-- А сейчас с кем дружат? -- спросила я.
-- Ни с кем, -- ответил Келлерман. -- Сейчас все можно купить за деньги. Дружба требует времени. Раньше я дружил с врачами, делал подарки, поздравлял с праздниками. Сейчас у каждого врача твердая такса по курсу доллара. Заплатил, получил. Времени стало больше, остается даже на эти дурацкие тусовки.
И тут движение в вестибюле замерло. Все смотрели в сторону небольшого возвышения, на котором стоял председатель правления нового банка, худощавый мужчина лет тридцати, в очках.
-- Раньше такие были младшими научными сотрудниками или завлабами, -- сказала я Заместителю. Большинство приятелей бывшего моего мужа Милехина были похожи на этого банкира.
-- А он -- бывший, но только старший научный сотрудник.
Председатель правления банка произнес краткую речь о преимуществах своего банка, призвал к сотрудничеству и обещал льготы.
И снова толпа начала двигаться. Я не обедала, поэтому два бокала шампанского привели меня в состояние легкости и даже легкомыслия. Я радостно поздоровалась с известным телекомментатором и только потом сообразила, что не знакома с ним, а просто много раз видела по телевизору. Были и другие незнакомые знакомые: киноартисты, очень известная певица, я только не помнила ее фамилии.
Один из киноактеров с того же возвышения, что и банкир, исполнил под гитару песню. Ему бурно аплодировали.
-- Триста долларов, прокомментировал Заместитель.
Потом пела певица.
-- Пятьсот долларов, -- сказал Заместитель.
Но я помнила, зачем сюда пришла.
-- А Шахова вы уже видели? -- спросила я Заместителя.
-- Еще нет. Но он здесь.
Мы двинулись в одну сторону, потом прошли вдоль стены и у стойки бара увидели трех мужчин лет по пятидесяти, среди них был Шахов. Я его вспомнила. Он был у нас в доме. Мне было лет двенадцать, ему -- около тридцати.
Высокий, чисто выбритый, в темносинем костюме с малиновым галстуком и, что тогда меня поразило, малиновыми, под цвет галстука, носками. От него пахло незнакомым мне одеколоном. Отец всегда пользовался только "Шипром". Я обращала внимание на таких отмытых с детства мужчин, потому что выроста в микрорайоне, который был заселен рабочими семьями из центра Москвы. Там на месте старых домов строились престижные, улучшенной планировки дома, квартиры в которых получала партийная и советская элита. Мужчины нашего микрорайона были с обветренными и загорелыми лицами, по лицам можно было определить, кто работал на стройках или в цехах. Они пили каждый день понемногу после работы и помногу в воскресенье. Если на праздники они надевали костюмы и галстуки, то чувствовали себя в них неудобно, костюмы им всегда были тесноваты, потому что выходной костюм покупается один на всю жизнь.
Шахов замечательно носил костюм, рассказывал анекдоты, и даже мать, обычно молчаливая, смеялась, а потом расспрашивала отца, откуда такой приятный молодой человек. Отец рассказал, что ему только тридцать. Я тогда быстро прикинула, что он старше меня на восемнадцать лет. После появления Шахова я стала обращать внимание, на сколько мужья старше своих жен, и оказалось, что мужчины всегда женились на женщинах моложе их, и мой отец был старше матери, правда, всего на семь лет.
Шахов, кончив институт, остался там секретарем комсомольской организации, написал диссертацию, стал кандидатом наук, и его сразу взяли на работу в Московский горком комсомола, а потом в центральный комитет комсомола. Но у него возникли какие-то неприятности, и его перевели работать в Министерство морского флота. Отец говорил, что если бы не эти неприятности, Шахов стал бы работать в Центральном Комитете партии, а оттуда пришел бы в Министерство не заместителем начальника главка, а заместителем министра или даже министром.
Потом, когда я заканчивала школу, у Шахова снова были неприятности, которые касались и отца.
Отец получил выговор, а Шахов ушел из Министерства.
Шахов, увидев нас, оставил мужчин у стойки и подошел к нам.
-- Здравствуйте, Вера, -- сказал он, улыбнулся и поцеловал мне руку.
-- Здравствуйте, Арсений, -- ответила я. -- Забыла ваше отчество.
-- Для вас я всегда Арсений. А когда-то я был влюблен в маленькую девочку Веру. У отца больше не было осложнений?
-- О чем это вы? -- спросила я.
-- Я знаю, что Ивану Кирилловичу сделали операцию в Швейцарии. Я слежу за его здоровьем, все-таки он мой бывший шеф и много для меня сделал. Но мне передали, что у него вчера начались осложнения, и его снова положили в клинику. Я сразу же позвонил, и меня заверили, что послеоперационные осложнения -почти норма. Вы правильно сделали, что отправили его в Швейцарию. У нас тоже есть хорошие хирурги, но у нас плохо выхаживают после операции.
Мне ничего не оставалось, как сказать:
-- Я думаю, отец скоро вернется на работу.
-- Не очень скоро, -- сказал Шахов. -- Кстати, Александр Петрович, у меня к вам и к Вере скоро будут интересные предложения.
-- У вас всегда интересные предложения, -- ответил Заместитель.
-- Что вы имеете в виду? -- спросил Шахов.
-- То, что сказал.
И я вдруг поняла, где мы проиграли. И наш проигрыш еще надо анализировать, потому что абсолютно безнадежных ситуаций не бывает. Решение еще предстояло найти. А пока их надо развести. Шахов и Заместитель смотрели друг на друга и напоминали двух псов на еще нейтральное территории, они были готовы к схватке по разделу территории, и Заместитель еще не понимал, что уже проиграл матерому и опытному Шахову и проиграет окончательно, если не отступит. Я уже решила отступить, чтобы выиграть время.
-- Мне очень интересно выслушать ваши предложения, -- я улыбнулась Шахову лучшей из своих улыбок.
-- Тогда назначим время и место встречи, -- предложил Шахов.
-- Приезжайте к нам, -- предложила я.
-- С удовольствием. В конце недели, -- ответил Шахов и, прощаясь, поцеловал мне руку. А Заместитель и он молча раскланялись.
Теперь можно было и уходить. Я сыграла свою роль королевы. Когда Заместитель представлял меня, на фамилию Бурцева, как сказала бы моя дочь Анюта, "западали". Меня рассматривали, и цепкие взгляды женщин ничего не пропустили в моей одежде. Видимо, мифы в этой среде распространялись быстро. Наверное, во многих московских домах уже обсуждали, как золушка стала принцессой, а, может быть, уже и королевой. И молодые вице-президенты смотрели на меня по-особенному, некоторые явно старались, чтобы их запомнили. В московской деловой среде уже заключались династийные браки, объединялись состояния, или деньги соединялись с государственными постами. Я еще раз с нежностью подумала о Насте, которая одела меня в хорошую броню лучших европейских домов моды.
-- Я готова покинуть это ристалище, -- сказала я.
-- Я тоже, -- ответил Заместитель.
Когда я села в машину, то не выдержала и достала сигареты.
-- Если не возражаешь, я закурю, -- сказала я Заместителю. -- Все-таки это мой первый выход в свет.
-- Ты держалась великолепно, -- похвалил меня Заместитель. -- Как будто тусовалась всю жизнь.
-- Спасибо.
Мне нужны были эта похвала и одобрение.
-- Куда поедем? -- спросил Заместитель.
-- А разве есть выбор? -- спросила я.
-- Конечно, -- ответил он. -- Или к тебе, или ко мне.
-- Тогда к тебе. Мне очень у тебя нравится.
Мне действительно нравился дом Заместителя, а главное, я не хотела показывать нищеты своего дома. И мне хотелось на предстоящие субботу и воскресенье забыть обо всех проблемах и заботах. А завтра я решила съездить к дочери и матери. Пойти купаться, полежать на берегу речки. Шофер ждал моего звонка.
Мне показалось, что Заместитель ехал быстрее обычного. Мы вошли в квартиру, и он стал сразу раздеваться. Я первой бросилась в ванную, быстро приняла душ и, не стесняясь его, вышла голой и, пока шла до спальни, чувствовала его взгляд.
Я лежала на прохладных простынях и ждала его. Мы уже не спешили. Мне показалось, что я его понимаю и он понимает меня. Занятие сексом чем-то мне напоминает танец. Я с удовольствием подчиняюсь, я даже люблю, когда меня ведут, но наступает момент, когда надо вступать мне. У меня, как у каждой женщины, меньше физических сил, я их берегу, отдаваясь, но, когда он устает, вступаю я. И хотя в любовной игре нет ни победителей, ни побежденных, мужчина всегда запоминает последний яростный женский напор. Он уверен, что к этой победе привел он, но я сама, и по рассказам Риммы знала, что если не рассчитаешь сама, когда надо вступить и бросить в прорыв последние свои резервы, можешь получить только чувство неудовлетворения и головную боль.
-- Спасибо! -- сказал вдруг Заместитель.
-- И вам спасибо, -- ответила я.
-- Спасибо, что ты так хорошо меня понимаешь.
-- Педагогический опыт, -- пояснила я. -- Присматриваешься к тупым ученикам и начинаешь их выправлять.
-- Я тупой? -- озабоченно спросил Заместитель.
-- Ты нежный гений, -- я поцеловала его. -- Вчера мне показалось, что в последний раз я просто потеряла сознание. Ни разу в моей жизни такого не было.
-- Мне тоже так вначале показалось, -- признался он. -- Ты вдруг отключилась. Я даже начал считать пульс у тебя. А ты просто мгновенно уснула.
Значит, залетела, тут же подумала я. Я это уже проходила. Такое случалось, когда я забеременела и родила Анюту. И еще раз, но тогда я сделала аборт, потому что уже поняла, что семейная жизнь с Милехиным у меня может закончиться в любое время. Ну, что же, если залетела, то буду решать независимо от того, какие отношения у меня сложатся с Будильником. Мне надо решать: или сейчас, или... нет, конечно, запас во времени у меня какой-то был, но не очень большой, лет пять-семь, максимум.
-- Дай мне сигарету, -- попросила я.
-- Не дам. Ты начинаешь привыкать к курению, -- ответил он. -- Я тебе лучше принесу сок.
-- Принеси, -- согласилась я.
Он голый пошел на кухню. Я смотрела на него и думала, насколько совершеннее и красивее мужское тело. Иногда женские тела казались мне уродливыми. С огромными задами, этими курдюками с запасами жира на случай, если придется голодать, с отвисшими грудями, особенно бессмысленными у женщин, которые уже никогда не будут рожать и кормить.
Его тело мне нравилось. Мускулистое, с крепкими широкими плечами и не узкобедрое, бедра достаточно широкие, но плечи намного шире. Это тело было запрограммировано для сражения с себе подобными.
Он принес сок и присел на постель. Мне не терпелось проверить свои предположения.
-- Не думаешь ли ты, что Шахов нас переиграл? -- спросила я.
-- Не знаю еще.
-- Если принять версию Игоря, то Шахов выиграл. Он достаточно нас запугал. У него была, как я теперь понимаю, единственная цель: убрать отца подальше, чтобы тот не мог влиять на постоянно меняющиеся ситуации здесь. Я даже могу предположить, что никакой подстроенной автокатастрофы не было. Отец выпил, не справился с управлением. Сегодня, когда все только и слышат о взрывах, о подстроенных авариях, о радиофицированных взрывных устройствах, любая авария рассматривается как покушение. Все остальное, если принять эту версию, похоже на инсценировку -- и с попыткой похищения Анюты, и выстрелом в отца.
-- Но меня били по-настоящему, -- возразил он.
-- По-настоящему -- когда не вытаскивают из машины, а стреляют из автоматов или пистолетов через стекло. Шахов своего добился. Отец далеко... Если он так внимательно следит за здоровьем отца, значит, он заинтересован в том, чтобы тот отсутствовал как можно дольше. Что он задумал?
-- Не знаю, но если он собирается приехать к нам с предложениями в конце недели, значит, в ближайшие дни должно произойти нечто такое, что позволит ему не только предлагать, но и диктовать нам условия.
-- Тогда большой сбор. Сегодня же!
Когда надо было принимать быстрые решения, я их всегда принимала.
-- Сегодня пятница, -- напомнил он, -- никого собрать не удастся до понедельника. Адмирал уехал на рыбалку. Аналитик, судя по тому, что сегодня его не было в офисе, запил.
-- Он же вышел из запоя.
-- Значит, запил снова. Он не является на работу только тогда, когда запивает, а так он даже больной, с температурой, приходит. Отложим до понедельника. У тебя какие планы на субботу и воскресенье?
-- Я хотела навестить дочь и мать, которые упрятаны в деревне.
-- Тогда я тоже поеду на дачу и на досуге подумаю, что может предпринять Шахов.
Пока он варил кофе, я продиктовала на пейджер шоферу, чтобы он подъезжал к дому Заместителя, и набрала номер телефона Гузмана. Он ответил сам.
-- Гузман слушает.
-- Илья Моисеевич, у отца осложнения? -- спросила я.
-- Я же просил Настю не говорить тебе об этом.
Только теперь я поняла причину нервозности Насти.
-- Я узнала об этом от Шахова.
-- Кто такой?
-- Не друг, во всяком случае.
-- Ничего особенного, -- пояснил Гузман. -- После такой операции бывают побочный явления. В клинику его взяли скорее в профилактических целях. Я звонил недавно. Его уже перевезли в санаторий.
-- Илья Моисеевич, отец нужен здесь. Его можно будет перевезти на следующей неделе в Москву?
-- Вероятно, можно, но нужно разрешение оперирующего хирурга.
-- С ним можно связаться сегодня?
-- Уикэнд. В Европе это свято. Я позвоню в понедельник. Работа в клинике начинается в восемь утра, это десять утра по московскому времени.
-- Спасибо, сказала я. -- Я позвоню вам в понедельник в десять тридцать утра, если вы не возражаете.
-- Не возражаю, -- проворчал Гузман и повесил трубку.
Он вышел меня провожать, вызвал лифт. Я его поцеловала и сказала: -- Дальше не надо. Шофера обычно очень наблюдательны, а Коля -- особенно.
-- До понедельника.
он поцеловал меня. Мне было приятно чувствовать твердость его губ. Я подумала, что если мы когда-нибудь будем вместе, я попрошу его бриться два раза в день.
-- Вначале ко мне домой, -- сказала я Коле. -- И потом к дочери и матери в деревню.
Я купила Анюте ее любимую "фанту", матери клюкву в сахаре, несколько пакетов баварских сосисок.
Уже подъезжая к дому, я услышала писк пейджера. Коля прочел сообщение и протянул пейджер мне. "Вера, срочно позвони мне в офис. Игорь". Мне уже приобрели мобильный телефон, но не успели подключить. Николай притормозил у ближайшего телефона-автомата. Ни у него, ни у меня телефонных жетонов не оказалось. Ноя уже знала, что где-нибудь рядом обязательно должна быть или бабка, или алкоголик, которые продают жетон за двойную цену. На этот раз оказался алкоголик, то ли сильно загорелый, то ли много дней обходившийся без мыла.
-- Сколько тебе надо? -- спросил он.
-- Один.
-- Бери больше. Я скоро уйду.
Я взяла пять. Он заработал на две бутылки пива.
Я набрала номер Игоря.
-- Я думаю, тебе есть смысл приехать в офис.
-- Насчет смысля я решу сама, -- ответила я. -- Ты говори, что случилось.
-- Пять минут назад пришел факс о том, что тендер будет в министерстве в понедельник в десять утра.
-- Ты посмотри на число. Тендер должен рассматриваться через две недели.
Игорь зачитал мне факс, подписанный заместителем министра.
Обычно в компании, особенно летом, в выходные дни никто не дежурил. В приемную, где стоял включенный факс, время от времени заходил охранник, но он вряд ли бы решился искать меня или Заместителя. Шахов это предусмотрел. Он знал, что мы еще не готовы. Бессонов его, конечно, проинформировал. Мы, еще не вступив в соревнование, уже проигрывали. Выход, наверное, мог бы найти отец, но Шахов знал, что его не будет.
-- Едем в офис, -- сказала я Николаю.
Игорь ждал меня в приемной.
-- Я очень сожалею, но надо собирать малый совет, -сказала я.
-- Есть проблемы, -- ответил Игорь. -- Адмирал уехал на рыбалку и будет в понедельник во второй половине дня. Аналитик не вышел на работу и его домашний телефон не отвечает.
-- Я знаю, где его найти, -- ответила я.
-- Но как найти Адмирала? Никто из его домашних не знает, где он точно. Знают, что он рыбачит на Истринском водохранилище, а это десятки километров.
-- А где Настя?
-- Настя у подруги на даче в Фирсановке. Адрес подруги она оставила.
-- Надо звонить ей по мобильному.
-- В субботу и воскресенье она мобильный отключает. Не отвечает ни домашний, ни мобильный телефон первого Заместителя. Шофер говорит, что в субботу он обычно уезжает на дачу. Но адреса дачи никто не знает.
-- Твои предложения?
-- Ехать в Фирсановку к Насте. Насколько я ее понял, она найдет кого угодно.
-- Тогда так, -- сказала я, -- едем к Насте в Фирсановку, это по Ленинградскому шоссе, и заберем Аналитика, это по дороге.
Я была уверена, что, если соберу более взрослых и более опытных, они найдут выход из создавшейся ситуации. Я еще не понимала, что даже идеально подобранная команда, чего обычно никогда не бывает, может хорошо выполнить простейшую комбинацию, но эту комбинацию придется придумывать мне, для этого и существует лидер, руководитель, босс, шеф, названий много, но суть одна. Из нескольких предложенных решений придется выбрать одно, и выбирать придется мне, и при каждом изменении ситуации искать новые решения, неожиданные, парадоксальные, потому что все стандартные решения, которые ты можешь принять, уже просчитаны конкурентом и заблокированы. Бизнес -- увлекательная игра, где проигравший не только не получает утешительной премии, а теряет все: деньги, репутацию. О шахматисте, который перестал быть чемпионом, вспоминают, из поколения в поколение начинающие игроки разбирают его наиболее удавшиеся партии, о проигравшем бизнесмене забывают сразу.
Игорь подрулил к дому Риммы. Мы ехали на двух машинах, потому что нам предстояло найти как минимум четверых. В одной машине мы не поместились бы. Римму я застала во дворе. В майке и коротких эластичных брюках до колен, он выбивала ковровые дорожки. Ее даже первыми увидели не я, а Игорь и Коля. Их головы почти синхронно повернулись в сторону женщины, выбивающей ковровые дорожки. Им было интересно смотреть, как при каждом ударе по дорожке под майкой перекатывались лучшие груди не одной, а сразу трех средних школ микрорайона. Я подошла к ней. Римма присела на скамейку и спросила:
-- У тебя сигареты есть?
Теперь я постоянно держала сигареты в сумочке.
Я дала ей сигарету, не выдержала и закурила сама.
-- Его нет, я его наказала.
-- Что случилось?
-- Ничего не случилось, -- безмятежно ответила Римма. -- Я ему говорю: сходи за картошкой. А он мне: извини, не могу, срочная работа. Тогда я ему поставила ультиматум: если он не пойдет за картошкой, я с ним не буду спать.
-- И что же он? -- спросила я.
-- Пошел, но не вернулся.
-- А ты никогда не задумывалась, почему от тебя ушли два мужика и, по-видимому, намыливается третий? -- спросила я.
-- Ты думаешь, все из-за картошки? -- подумав, спросила Римма и тут же вынесла вердикт: -- Ну и пусть! Мужик в доме должен выполнять тяжелую физическую работу. Если не выполняет, зачем он тогда нужен?
Дискутировать с Риммой о роли мужика в семье не имело смысла, да и времени у меня на это не было. Я молча встала и пошла к машине.
-- Результат отрицательный, -- сказала я Игорю.
-- Отрицательный результат -- тоже результат, -- ответил Игорь. -- Может быть, подъедем к нему домой? Его приятели-алкаши наверняка знают, где он.
-- Поедем к Насте, -- решила я. -- Самый большой объем информации все равно у нее.
Как только мы миновали пост ГАИ, Игорь увеличил скорость и, хотя, как обычно в пятницу, из Москвы за город шел сплошной поток машин, в Фирсановке мы были мнут через двадцать.
По этому старому дачному поселку можно было определить историю и развитие советского и постсоветского общества.
Пока я не ходила в школу, года три подряд отец в Фирсановке снимал дачу. В тридцатые годы эту территорию для дачного строительства выделили заводу "Шарикоподшипник". Мы снимали дачу рядом с дачей бывшего директора завода. Директор был уже тогда на пенсии, и дом приел уже в запустение. Сейчас рядом с дачами постройки конца тридцатых и начала сороковых годов стояли послевоенные зимние дома пенсионеров, которые живут здесь круглый год, деревянные особняки семидесятых годов и кирпичные крепости последних лет. В домах сороковых годов были обыкновенные, стандартные окна: и стекло берегли, и тепло. В семидесятые стеклили все, что можно застеклить, в сегодняшних домах окна больше напоминали бойницы, высоко поднятые над земле, в такое окно и залезть трудно, и вынести из него невозможно, да из гранатомета не сразу попадешь.
-- Ты не миллиардер. Сегодня ты будешь на тусовке впервые, как глава компании, и тебя осмотрят, оценят и вынесут первый вердикт. У тебя ничего не должно быть от учительницы математики средней школы.
-- Но то, что отложено -- это очень большие деньги.
-- Считай, что эти деньги потрачены не на тебя, а на рекламу компании. Все. Пошли.
x x x
Пакеты и коробки, сложенные в два огромных пластиковых мешка, Настя завезла ко мне домой. Я надела привезенное вечернее платье, часы, украшения, туфли и чуть затемненные модные очки.
Настя довезла меня до здания банка, отреставрированного трехэтажного особняка восемнадцатого века.
Заместитель уже ждал меня у входа. Я прошла мимо него, он меня не узнал. Я не удивилась этому. Я сама, глядя в зеркало, не узнавала себя. Я стала другой женщиной. Я и ощущала себя другой. Спокойной, уверенной, у меня исчезла даже агрессия, с которой я жила последние недели, потому что постоянно ждала подвоха, насмешки, оскорбления.
К зданию банка подъезжали машины. Никто не подъезжал на "Жигулях" и "Москвичах". Здесь как будто стеснялись всего советского и российского. Некоторые из приглашенных выходили из такси.
Заместитель посмотрел на часы, я подошла к нему и сказала:
-- Добрый вечер.
-- Добрый вечер, -- ответил Заместитель и улыбнулся открыто и радостно. Но эта открытость была явно не для меня, потому что он так же улыбнулся паре, которая с ним поздоровалась, -- по-видимому, супругам, потому что и ей, и ему было за пятьдесят, а на женщине были украшения, какие вряд ли покупают даже самым любимым любовницам.
Я стояла рядом, но Заместитель не смотрел в мою сторону. Почувствовав мой взгляд, он повернулся ко мне, еще раз улыбнулся, так улыбаются хорошо воспитанные мальчики мало знакомым. И вдруг я поняла, что Заместитель до сих пор меня не узнает. Я не выдержала и поперхнулась, сдерживая смех.
Заместитель обернулся снова, улыбнулся, и я ему улыбнулась одной из самых своих лучших улыбок. Он начал узнавать меня, но, вероятно, еще не мог идентифицировать женщину, которая ему улыбается, и меня.
-- Вы Ирина? -- не очень уверенно сказал он.
Я сняла очки.
-- Вера! Я вас такой никогда не видел...
И я впервые видела всегда уверенного Заместителя в явном замешательстве.
-- Я тоже, -- ответила я, -- но уже привыкаю. Вам не нравится? -- Ночью я ему говорила "ты", сейчас -- "вы".
-- Наоборот, -- ответил Заместитель.
-- Значит, я вам не нравилась та, прежняя, -- спросила я. -- А ведь ничего не изменилось, кроме прически.
-- Изменилось, -- сказал Заместитель. -- Я не знаю, что, но изменилось.
-- Вы ждете меня? Или другую женщину?
-- Вас, конечно. Прошу!
Мы вошли в банк. В просторном вестибюле уже складывались группки, рассыпались, соединялись снова в большем или меньшем составе. Официанты разносили шампанское.
С Заместителем здоровались, или он здоровался первым. Когда к нему кто-то подходил, он меня представлял:
-- Вера Ивановна Бурцева.
Мужчины представлялись сами, или их представлял Заместитель. Больше всего было вице-президентов, но были и президенты, представители правлений.
К Заместителю подошел мужчина лет шестидесяти, одетый в мятый серый костюм из льна, но при галстуке-бабочке и в черных ботинках.
-- Здорово. Дочь Ивана? -- спросил он Заместителя.
-- Да, Вера Ивановна.
Я протянула руку. Вице-президенты, президенты и председатели правлений, я бы не сказала, что целовали, но касались губами моей руки, мужчина пожал мне руку. Его ладонь оказалась сильной и мозолистой.
-- Келлерман, -- представился он и добавил, -- директор. Меня все знают, как директора. Сейчас я директор ликеро-водочного завода. Не "Кристалла". По качеству -- не хуже, по известности -- меньше. Вашего отца я знаю с детства. Он был пионервожатым в нашей школе.
Отец, сколько я его помнила, ходил на сухогрузах в море и работал в министерстве. Я никогда не задумывалась о том, что он тоже учился в школе, а то, что он был пионервожатым, я сегодня услышала впервые.
-- У нас в отряде была симпатичная блондиночка. Она провалилась в медицинский институт, поступила в медицинское училище, стала медсестрой. Очень она мне нравилась. Я ее встретил через несколько лет. Я уже отслужил в армии и закончил институт. Школьником я был робким, а тут решил поухаживать. Но увы! Она сообщила, что вышла замуж за нашего бывшего пионервожатого Бурцева. Кстати, вы очень похожи на мать, и поэтому тоже мне очень нравитесь, -- директор Келлерман протянул мне визитную карточку. -- Если будут проблемы, обращайтесь. С директорами ликеро-водочных заводов многие дружат, почему -- сам не знаю. Ведь нормальному человеку не надо больше одной бутылки водки за присест. Атавизм. Тянется со времен дефицита. Тогда дружили с буфетчицами, заведующими магазинов.
-- А сейчас с кем дружат? -- спросила я.
-- Ни с кем, -- ответил Келлерман. -- Сейчас все можно купить за деньги. Дружба требует времени. Раньше я дружил с врачами, делал подарки, поздравлял с праздниками. Сейчас у каждого врача твердая такса по курсу доллара. Заплатил, получил. Времени стало больше, остается даже на эти дурацкие тусовки.
И тут движение в вестибюле замерло. Все смотрели в сторону небольшого возвышения, на котором стоял председатель правления нового банка, худощавый мужчина лет тридцати, в очках.
-- Раньше такие были младшими научными сотрудниками или завлабами, -- сказала я Заместителю. Большинство приятелей бывшего моего мужа Милехина были похожи на этого банкира.
-- А он -- бывший, но только старший научный сотрудник.
Председатель правления банка произнес краткую речь о преимуществах своего банка, призвал к сотрудничеству и обещал льготы.
И снова толпа начала двигаться. Я не обедала, поэтому два бокала шампанского привели меня в состояние легкости и даже легкомыслия. Я радостно поздоровалась с известным телекомментатором и только потом сообразила, что не знакома с ним, а просто много раз видела по телевизору. Были и другие незнакомые знакомые: киноартисты, очень известная певица, я только не помнила ее фамилии.
Один из киноактеров с того же возвышения, что и банкир, исполнил под гитару песню. Ему бурно аплодировали.
-- Триста долларов, прокомментировал Заместитель.
Потом пела певица.
-- Пятьсот долларов, -- сказал Заместитель.
Но я помнила, зачем сюда пришла.
-- А Шахова вы уже видели? -- спросила я Заместителя.
-- Еще нет. Но он здесь.
Мы двинулись в одну сторону, потом прошли вдоль стены и у стойки бара увидели трех мужчин лет по пятидесяти, среди них был Шахов. Я его вспомнила. Он был у нас в доме. Мне было лет двенадцать, ему -- около тридцати.
Высокий, чисто выбритый, в темносинем костюме с малиновым галстуком и, что тогда меня поразило, малиновыми, под цвет галстука, носками. От него пахло незнакомым мне одеколоном. Отец всегда пользовался только "Шипром". Я обращала внимание на таких отмытых с детства мужчин, потому что выроста в микрорайоне, который был заселен рабочими семьями из центра Москвы. Там на месте старых домов строились престижные, улучшенной планировки дома, квартиры в которых получала партийная и советская элита. Мужчины нашего микрорайона были с обветренными и загорелыми лицами, по лицам можно было определить, кто работал на стройках или в цехах. Они пили каждый день понемногу после работы и помногу в воскресенье. Если на праздники они надевали костюмы и галстуки, то чувствовали себя в них неудобно, костюмы им всегда были тесноваты, потому что выходной костюм покупается один на всю жизнь.
Шахов замечательно носил костюм, рассказывал анекдоты, и даже мать, обычно молчаливая, смеялась, а потом расспрашивала отца, откуда такой приятный молодой человек. Отец рассказал, что ему только тридцать. Я тогда быстро прикинула, что он старше меня на восемнадцать лет. После появления Шахова я стала обращать внимание, на сколько мужья старше своих жен, и оказалось, что мужчины всегда женились на женщинах моложе их, и мой отец был старше матери, правда, всего на семь лет.
Шахов, кончив институт, остался там секретарем комсомольской организации, написал диссертацию, стал кандидатом наук, и его сразу взяли на работу в Московский горком комсомола, а потом в центральный комитет комсомола. Но у него возникли какие-то неприятности, и его перевели работать в Министерство морского флота. Отец говорил, что если бы не эти неприятности, Шахов стал бы работать в Центральном Комитете партии, а оттуда пришел бы в Министерство не заместителем начальника главка, а заместителем министра или даже министром.
Потом, когда я заканчивала школу, у Шахова снова были неприятности, которые касались и отца.
Отец получил выговор, а Шахов ушел из Министерства.
Шахов, увидев нас, оставил мужчин у стойки и подошел к нам.
-- Здравствуйте, Вера, -- сказал он, улыбнулся и поцеловал мне руку.
-- Здравствуйте, Арсений, -- ответила я. -- Забыла ваше отчество.
-- Для вас я всегда Арсений. А когда-то я был влюблен в маленькую девочку Веру. У отца больше не было осложнений?
-- О чем это вы? -- спросила я.
-- Я знаю, что Ивану Кирилловичу сделали операцию в Швейцарии. Я слежу за его здоровьем, все-таки он мой бывший шеф и много для меня сделал. Но мне передали, что у него вчера начались осложнения, и его снова положили в клинику. Я сразу же позвонил, и меня заверили, что послеоперационные осложнения -почти норма. Вы правильно сделали, что отправили его в Швейцарию. У нас тоже есть хорошие хирурги, но у нас плохо выхаживают после операции.
Мне ничего не оставалось, как сказать:
-- Я думаю, отец скоро вернется на работу.
-- Не очень скоро, -- сказал Шахов. -- Кстати, Александр Петрович, у меня к вам и к Вере скоро будут интересные предложения.
-- У вас всегда интересные предложения, -- ответил Заместитель.
-- Что вы имеете в виду? -- спросил Шахов.
-- То, что сказал.
И я вдруг поняла, где мы проиграли. И наш проигрыш еще надо анализировать, потому что абсолютно безнадежных ситуаций не бывает. Решение еще предстояло найти. А пока их надо развести. Шахов и Заместитель смотрели друг на друга и напоминали двух псов на еще нейтральное территории, они были готовы к схватке по разделу территории, и Заместитель еще не понимал, что уже проиграл матерому и опытному Шахову и проиграет окончательно, если не отступит. Я уже решила отступить, чтобы выиграть время.
-- Мне очень интересно выслушать ваши предложения, -- я улыбнулась Шахову лучшей из своих улыбок.
-- Тогда назначим время и место встречи, -- предложил Шахов.
-- Приезжайте к нам, -- предложила я.
-- С удовольствием. В конце недели, -- ответил Шахов и, прощаясь, поцеловал мне руку. А Заместитель и он молча раскланялись.
Теперь можно было и уходить. Я сыграла свою роль королевы. Когда Заместитель представлял меня, на фамилию Бурцева, как сказала бы моя дочь Анюта, "западали". Меня рассматривали, и цепкие взгляды женщин ничего не пропустили в моей одежде. Видимо, мифы в этой среде распространялись быстро. Наверное, во многих московских домах уже обсуждали, как золушка стала принцессой, а, может быть, уже и королевой. И молодые вице-президенты смотрели на меня по-особенному, некоторые явно старались, чтобы их запомнили. В московской деловой среде уже заключались династийные браки, объединялись состояния, или деньги соединялись с государственными постами. Я еще раз с нежностью подумала о Насте, которая одела меня в хорошую броню лучших европейских домов моды.
-- Я готова покинуть это ристалище, -- сказала я.
-- Я тоже, -- ответил Заместитель.
Когда я села в машину, то не выдержала и достала сигареты.
-- Если не возражаешь, я закурю, -- сказала я Заместителю. -- Все-таки это мой первый выход в свет.
-- Ты держалась великолепно, -- похвалил меня Заместитель. -- Как будто тусовалась всю жизнь.
-- Спасибо.
Мне нужны были эта похвала и одобрение.
-- Куда поедем? -- спросил Заместитель.
-- А разве есть выбор? -- спросила я.
-- Конечно, -- ответил он. -- Или к тебе, или ко мне.
-- Тогда к тебе. Мне очень у тебя нравится.
Мне действительно нравился дом Заместителя, а главное, я не хотела показывать нищеты своего дома. И мне хотелось на предстоящие субботу и воскресенье забыть обо всех проблемах и заботах. А завтра я решила съездить к дочери и матери. Пойти купаться, полежать на берегу речки. Шофер ждал моего звонка.
Мне показалось, что Заместитель ехал быстрее обычного. Мы вошли в квартиру, и он стал сразу раздеваться. Я первой бросилась в ванную, быстро приняла душ и, не стесняясь его, вышла голой и, пока шла до спальни, чувствовала его взгляд.
Я лежала на прохладных простынях и ждала его. Мы уже не спешили. Мне показалось, что я его понимаю и он понимает меня. Занятие сексом чем-то мне напоминает танец. Я с удовольствием подчиняюсь, я даже люблю, когда меня ведут, но наступает момент, когда надо вступать мне. У меня, как у каждой женщины, меньше физических сил, я их берегу, отдаваясь, но, когда он устает, вступаю я. И хотя в любовной игре нет ни победителей, ни побежденных, мужчина всегда запоминает последний яростный женский напор. Он уверен, что к этой победе привел он, но я сама, и по рассказам Риммы знала, что если не рассчитаешь сама, когда надо вступить и бросить в прорыв последние свои резервы, можешь получить только чувство неудовлетворения и головную боль.
-- Спасибо! -- сказал вдруг Заместитель.
-- И вам спасибо, -- ответила я.
-- Спасибо, что ты так хорошо меня понимаешь.
-- Педагогический опыт, -- пояснила я. -- Присматриваешься к тупым ученикам и начинаешь их выправлять.
-- Я тупой? -- озабоченно спросил Заместитель.
-- Ты нежный гений, -- я поцеловала его. -- Вчера мне показалось, что в последний раз я просто потеряла сознание. Ни разу в моей жизни такого не было.
-- Мне тоже так вначале показалось, -- признался он. -- Ты вдруг отключилась. Я даже начал считать пульс у тебя. А ты просто мгновенно уснула.
Значит, залетела, тут же подумала я. Я это уже проходила. Такое случалось, когда я забеременела и родила Анюту. И еще раз, но тогда я сделала аборт, потому что уже поняла, что семейная жизнь с Милехиным у меня может закончиться в любое время. Ну, что же, если залетела, то буду решать независимо от того, какие отношения у меня сложатся с Будильником. Мне надо решать: или сейчас, или... нет, конечно, запас во времени у меня какой-то был, но не очень большой, лет пять-семь, максимум.
-- Дай мне сигарету, -- попросила я.
-- Не дам. Ты начинаешь привыкать к курению, -- ответил он. -- Я тебе лучше принесу сок.
-- Принеси, -- согласилась я.
Он голый пошел на кухню. Я смотрела на него и думала, насколько совершеннее и красивее мужское тело. Иногда женские тела казались мне уродливыми. С огромными задами, этими курдюками с запасами жира на случай, если придется голодать, с отвисшими грудями, особенно бессмысленными у женщин, которые уже никогда не будут рожать и кормить.
Его тело мне нравилось. Мускулистое, с крепкими широкими плечами и не узкобедрое, бедра достаточно широкие, но плечи намного шире. Это тело было запрограммировано для сражения с себе подобными.
Он принес сок и присел на постель. Мне не терпелось проверить свои предположения.
-- Не думаешь ли ты, что Шахов нас переиграл? -- спросила я.
-- Не знаю еще.
-- Если принять версию Игоря, то Шахов выиграл. Он достаточно нас запугал. У него была, как я теперь понимаю, единственная цель: убрать отца подальше, чтобы тот не мог влиять на постоянно меняющиеся ситуации здесь. Я даже могу предположить, что никакой подстроенной автокатастрофы не было. Отец выпил, не справился с управлением. Сегодня, когда все только и слышат о взрывах, о подстроенных авариях, о радиофицированных взрывных устройствах, любая авария рассматривается как покушение. Все остальное, если принять эту версию, похоже на инсценировку -- и с попыткой похищения Анюты, и выстрелом в отца.
-- Но меня били по-настоящему, -- возразил он.
-- По-настоящему -- когда не вытаскивают из машины, а стреляют из автоматов или пистолетов через стекло. Шахов своего добился. Отец далеко... Если он так внимательно следит за здоровьем отца, значит, он заинтересован в том, чтобы тот отсутствовал как можно дольше. Что он задумал?
-- Не знаю, но если он собирается приехать к нам с предложениями в конце недели, значит, в ближайшие дни должно произойти нечто такое, что позволит ему не только предлагать, но и диктовать нам условия.
-- Тогда большой сбор. Сегодня же!
Когда надо было принимать быстрые решения, я их всегда принимала.
-- Сегодня пятница, -- напомнил он, -- никого собрать не удастся до понедельника. Адмирал уехал на рыбалку. Аналитик, судя по тому, что сегодня его не было в офисе, запил.
-- Он же вышел из запоя.
-- Значит, запил снова. Он не является на работу только тогда, когда запивает, а так он даже больной, с температурой, приходит. Отложим до понедельника. У тебя какие планы на субботу и воскресенье?
-- Я хотела навестить дочь и мать, которые упрятаны в деревне.
-- Тогда я тоже поеду на дачу и на досуге подумаю, что может предпринять Шахов.
Пока он варил кофе, я продиктовала на пейджер шоферу, чтобы он подъезжал к дому Заместителя, и набрала номер телефона Гузмана. Он ответил сам.
-- Гузман слушает.
-- Илья Моисеевич, у отца осложнения? -- спросила я.
-- Я же просил Настю не говорить тебе об этом.
Только теперь я поняла причину нервозности Насти.
-- Я узнала об этом от Шахова.
-- Кто такой?
-- Не друг, во всяком случае.
-- Ничего особенного, -- пояснил Гузман. -- После такой операции бывают побочный явления. В клинику его взяли скорее в профилактических целях. Я звонил недавно. Его уже перевезли в санаторий.
-- Илья Моисеевич, отец нужен здесь. Его можно будет перевезти на следующей неделе в Москву?
-- Вероятно, можно, но нужно разрешение оперирующего хирурга.
-- С ним можно связаться сегодня?
-- Уикэнд. В Европе это свято. Я позвоню в понедельник. Работа в клинике начинается в восемь утра, это десять утра по московскому времени.
-- Спасибо, сказала я. -- Я позвоню вам в понедельник в десять тридцать утра, если вы не возражаете.
-- Не возражаю, -- проворчал Гузман и повесил трубку.
Он вышел меня провожать, вызвал лифт. Я его поцеловала и сказала: -- Дальше не надо. Шофера обычно очень наблюдательны, а Коля -- особенно.
-- До понедельника.
он поцеловал меня. Мне было приятно чувствовать твердость его губ. Я подумала, что если мы когда-нибудь будем вместе, я попрошу его бриться два раза в день.
-- Вначале ко мне домой, -- сказала я Коле. -- И потом к дочери и матери в деревню.
Я купила Анюте ее любимую "фанту", матери клюкву в сахаре, несколько пакетов баварских сосисок.
Уже подъезжая к дому, я услышала писк пейджера. Коля прочел сообщение и протянул пейджер мне. "Вера, срочно позвони мне в офис. Игорь". Мне уже приобрели мобильный телефон, но не успели подключить. Николай притормозил у ближайшего телефона-автомата. Ни у него, ни у меня телефонных жетонов не оказалось. Ноя уже знала, что где-нибудь рядом обязательно должна быть или бабка, или алкоголик, которые продают жетон за двойную цену. На этот раз оказался алкоголик, то ли сильно загорелый, то ли много дней обходившийся без мыла.
-- Сколько тебе надо? -- спросил он.
-- Один.
-- Бери больше. Я скоро уйду.
Я взяла пять. Он заработал на две бутылки пива.
Я набрала номер Игоря.
-- Я думаю, тебе есть смысл приехать в офис.
-- Насчет смысля я решу сама, -- ответила я. -- Ты говори, что случилось.
-- Пять минут назад пришел факс о том, что тендер будет в министерстве в понедельник в десять утра.
-- Ты посмотри на число. Тендер должен рассматриваться через две недели.
Игорь зачитал мне факс, подписанный заместителем министра.
Обычно в компании, особенно летом, в выходные дни никто не дежурил. В приемную, где стоял включенный факс, время от времени заходил охранник, но он вряд ли бы решился искать меня или Заместителя. Шахов это предусмотрел. Он знал, что мы еще не готовы. Бессонов его, конечно, проинформировал. Мы, еще не вступив в соревнование, уже проигрывали. Выход, наверное, мог бы найти отец, но Шахов знал, что его не будет.
-- Едем в офис, -- сказала я Николаю.
Игорь ждал меня в приемной.
-- Я очень сожалею, но надо собирать малый совет, -сказала я.
-- Есть проблемы, -- ответил Игорь. -- Адмирал уехал на рыбалку и будет в понедельник во второй половине дня. Аналитик не вышел на работу и его домашний телефон не отвечает.
-- Я знаю, где его найти, -- ответила я.
-- Но как найти Адмирала? Никто из его домашних не знает, где он точно. Знают, что он рыбачит на Истринском водохранилище, а это десятки километров.
-- А где Настя?
-- Настя у подруги на даче в Фирсановке. Адрес подруги она оставила.
-- Надо звонить ей по мобильному.
-- В субботу и воскресенье она мобильный отключает. Не отвечает ни домашний, ни мобильный телефон первого Заместителя. Шофер говорит, что в субботу он обычно уезжает на дачу. Но адреса дачи никто не знает.
-- Твои предложения?
-- Ехать в Фирсановку к Насте. Насколько я ее понял, она найдет кого угодно.
-- Тогда так, -- сказала я, -- едем к Насте в Фирсановку, это по Ленинградскому шоссе, и заберем Аналитика, это по дороге.
Я была уверена, что, если соберу более взрослых и более опытных, они найдут выход из создавшейся ситуации. Я еще не понимала, что даже идеально подобранная команда, чего обычно никогда не бывает, может хорошо выполнить простейшую комбинацию, но эту комбинацию придется придумывать мне, для этого и существует лидер, руководитель, босс, шеф, названий много, но суть одна. Из нескольких предложенных решений придется выбрать одно, и выбирать придется мне, и при каждом изменении ситуации искать новые решения, неожиданные, парадоксальные, потому что все стандартные решения, которые ты можешь принять, уже просчитаны конкурентом и заблокированы. Бизнес -- увлекательная игра, где проигравший не только не получает утешительной премии, а теряет все: деньги, репутацию. О шахматисте, который перестал быть чемпионом, вспоминают, из поколения в поколение начинающие игроки разбирают его наиболее удавшиеся партии, о проигравшем бизнесмене забывают сразу.
Игорь подрулил к дому Риммы. Мы ехали на двух машинах, потому что нам предстояло найти как минимум четверых. В одной машине мы не поместились бы. Римму я застала во дворе. В майке и коротких эластичных брюках до колен, он выбивала ковровые дорожки. Ее даже первыми увидели не я, а Игорь и Коля. Их головы почти синхронно повернулись в сторону женщины, выбивающей ковровые дорожки. Им было интересно смотреть, как при каждом ударе по дорожке под майкой перекатывались лучшие груди не одной, а сразу трех средних школ микрорайона. Я подошла к ней. Римма присела на скамейку и спросила:
-- У тебя сигареты есть?
Теперь я постоянно держала сигареты в сумочке.
Я дала ей сигарету, не выдержала и закурила сама.
-- Его нет, я его наказала.
-- Что случилось?
-- Ничего не случилось, -- безмятежно ответила Римма. -- Я ему говорю: сходи за картошкой. А он мне: извини, не могу, срочная работа. Тогда я ему поставила ультиматум: если он не пойдет за картошкой, я с ним не буду спать.
-- И что же он? -- спросила я.
-- Пошел, но не вернулся.
-- А ты никогда не задумывалась, почему от тебя ушли два мужика и, по-видимому, намыливается третий? -- спросила я.
-- Ты думаешь, все из-за картошки? -- подумав, спросила Римма и тут же вынесла вердикт: -- Ну и пусть! Мужик в доме должен выполнять тяжелую физическую работу. Если не выполняет, зачем он тогда нужен?
Дискутировать с Риммой о роли мужика в семье не имело смысла, да и времени у меня на это не было. Я молча встала и пошла к машине.
-- Результат отрицательный, -- сказала я Игорю.
-- Отрицательный результат -- тоже результат, -- ответил Игорь. -- Может быть, подъедем к нему домой? Его приятели-алкаши наверняка знают, где он.
-- Поедем к Насте, -- решила я. -- Самый большой объем информации все равно у нее.
Как только мы миновали пост ГАИ, Игорь увеличил скорость и, хотя, как обычно в пятницу, из Москвы за город шел сплошной поток машин, в Фирсановке мы были мнут через двадцать.
По этому старому дачному поселку можно было определить историю и развитие советского и постсоветского общества.
Пока я не ходила в школу, года три подряд отец в Фирсановке снимал дачу. В тридцатые годы эту территорию для дачного строительства выделили заводу "Шарикоподшипник". Мы снимали дачу рядом с дачей бывшего директора завода. Директор был уже тогда на пенсии, и дом приел уже в запустение. Сейчас рядом с дачами постройки конца тридцатых и начала сороковых годов стояли послевоенные зимние дома пенсионеров, которые живут здесь круглый год, деревянные особняки семидесятых годов и кирпичные крепости последних лет. В домах сороковых годов были обыкновенные, стандартные окна: и стекло берегли, и тепло. В семидесятые стеклили все, что можно застеклить, в сегодняшних домах окна больше напоминали бойницы, высоко поднятые над земле, в такое окно и залезть трудно, и вынести из него невозможно, да из гранатомета не сразу попадешь.