Страница:
Где живет товарищ Горбачев? Или он уже затуркан настолько, что подмахивает что ни попадя, представляемое ему Болдиным?
Тельчик (помощник Коля) обрывает телефон: мы, мол, ставим канцлера просто в неприличное положение, особенно после визита Горбачева во Францию и Испанию (дело в том, что Горбачев до сих пор не хочет назвать дату встречи с Колем). Наверное, «боится своего народа»? Лукьянов ему подкидывает: заграничные поездки воспринимаются парламентариями неоднозначно.
По Персидскому заливу. Как Примаков и Миттеран ни крутят, М. С. держится резонно: от американцев нельзя отслаиваться, как бы ни хотелось обойтись без войны. Тогда все полетит. Некоторые обороты речи у Горбачева на пресс-конференции вызвали в Мадриде и Париже суматоху: мол, не исключает ли он совсем военный путь? Я-то знаю, что не исключает. И когда сегодня Арбатов спросил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта, Саудовской Аравии, я сказал ему: «Давай понять, что мы никогда не пожертвуем альянсом с Соединенными Штатами в этом деле».
5 ноября 1990 года
Был на Президентском совете. Абалкин докладывал о мерах по стабилизации.
Вызвала скандал воскресная статья в «Комсомольской правде» Шаталина, Петракова и К¤ с резким осуждением экономической политики президента и разгромными выпадами против Рыжкова.
Горбачев вслед за Лукьяновым, Маслюковым и Рыжковым крыл авторов и обещал их «прогнать». Весь этот Президентский совет производит жалкое впечатление. Рыжков грозил пришествием диктатуры, Лукьянов шантажировал демократами, Шеварднадзе говорил о том, что надо изучить вопрос о порядке передачи власти.
9 ноября
Газеты неистовствуют, издеваясь над Октябрем и Горбачевым. Умная статья в «Комсомолке» Владлена Логинова об Октябрьской революции. Но это все как об стенку горох.
Видимо, как и тогда, опять у нас будет все «до основания, а затем»! Но я ничего не боюсь. Может быть, сказывается возраст, может быть, характер, может быть, опыт и старое «военное» мое свойство: хладнокровие и замкнутость перед самой большой опасностью.
15 ноября
В воскресенье Горбачев должен ехать в Италию. Тоже «большой договор» плюс премия «Фьюджи» (в деньгах больше Нобелевской).
А может, мы накануне краха? Опять встреча его с Ельциным взвинтила ситуацию до кризиса. Они договорились не предавать огласке, о чем говорили, а Ельцин на другой же день вышел к российскому парламенту и агрессивно, ультимативно, в хамской манере поведал, что и как было. Горбачев же держал все при себе. Попытки Игнатенко уговорить его выступить по телевидению и «проинформировать общественность и парламент СССР» кончились ничем: Горбачев, видимо, мыслит еще категориями Политбюро и обкома — если я так считаю, значит, так и должно быть. А теперь вот взъярился и опять кричал среди своих, что больше не намерен терпеть, что окончательно «объявляет войну».
Тем временем Верховный Совет, проигнорировав утвержденную им самим повестку дня, потребовал, чтобы президент немедленно выступил с докладом о положении в стране и об итогах его встречи с Ельциным. И Горбачев послушно согласился с этим вызовом на ковер, вместо того чтобы дать понять, кто он такой, и вежливо попросить парламент заняться своим делом. А пока же депутаты вопят перед телекамерами «о защите интересов народа» и требуют, чтобы «царь» все этому народу «дал».
Весь день Горбачев диктовал свой завтрашний доклад «О положении в стране» (такие тексты в Соединенных Штатах готовятся за полгода!). Однако, несмотря на мои протесты, сбегал встретиться с лидерами бывших компартий бывших соцстран (у них тут в Москве конференция). Вчера встречался с профсоюзниками из ФКП, а сегодня вот с Оккетто (генсек Итальянской компартии) беседовал несколько часов. Подозреваю — чтобы показать иностранцам, что все у него идет своим чередом.
Вчера в «Московских новостях» Амбарцумов, Быков, Адамович, Карякин, Афанасьев, Гельман и еще дюжина таких же, кого Горбачев в свое время обласкал, привлек, хвалил, защищал и выдвигал, выступили с обращением к народу и президенту, предложив уйти в отставку. Горбачев огорчен был этим больше, чем всем другим в эти дни: увидел в этом личное предательство.
В стране развал и паника. Все газеты предрекают бунты, гражданскую войну, переворот. И почти каждое критическое выступление заканчивается требованием к президенту: «Уходи!», если не можешь даже воспользоваться представленными тебе полномочиями. Западные газеты начинают публиковать о нем статьи без прежнего восхищения, а скорее с жалостью или с сочувственными насмешками, как о неудачнике.
Словом, завтра должно что-то произойти. Но боюсь, что опять он «замотает» Верховный Совет призывами к консолидации, сплочению и т. п. А так как депутаты сами не знают, что делать, то скорее всего поддадутся его уговорам или потребуют жертв — Рыжкова или, может, самого Горбачева. Может, он сам наконец заявит — «ухожу». Пожалуй, правильно бы сделал. Поехал бы себе в Осло, получил бы свою Нобелевскую премию и зажил как частное лицо. Время, которое он возбудил, действительно его обогнало. И то, что он хочет предотвратить своей осторожностью, постепеновщиной, компромиссами, произошло, причем в самом худшем виде, даже с кровью на окраинах и с угрозой настоящего голода. Людей ведь не заставишь искать этому оправдания, потому что даже после страшной катастрофы — сталинской коллективизации — через 5-6 лет (а это как раз время, равное перестройке) «жить стало лучше, жить стало веселей» (Сталин). Я это помню сам. Наблюдал собственными глазами. И люди задают вопрос: почему же этого не произошло теперь, при в 100 раз больших ресурсах. Да, дальше так, как до 1985 года, жить было нельзя. Правильно, что разрушить прежнюю систему без хаоса невозможно. Но люди не хотят расплачиваться за годы прежней политики. И не хотят понимать: чтобы стать цивилизованной страной в конце XX века, надо пройти через развал, разгул преступности и прочие наши прелести.
Между тем я «делаю свое дело»: пишу красивые речи для поездок М. С. в Рим и Париж. Ничего получается! Самому нравится! Но зачем? Или такова жизнь?
24 ноября
Парижская встреча — это, конечно, событие. И Горбачев, может быть, в последний раз выглядел там демиургом современной истории. Все это прямо или косвенно признавали. Было видно, что они не хотят, чтобы СССР таким, каким его вознамерился сделать Горбачев, перестал быть. Это нагоняет на них страх. Но, видно, и сочувствуют. Сочувствуют по-христиански нам, чего мы недооценили. Поэтому появился феномен действенной солидарности. Практически — желание помочь нам пережить зиму. Они страшатся и российского бунта, и развала, и всего того, что может сделать перестройку совсем не такой, какой им ее изображает Горбачев.
А во мне тоска. Тоска, потому что я устал «стратегически», изнурен, потому что счет жизни пошел уже, наверное, не на годы, а на месяцы. А я еще не все взял, хотя есть еще с чего брать: книги, картины, улицы, женщины. Тоска еще и потому, что я вижу, как хорохорится М. С., но пороху в нем уже нет. Он повторяется не только в словах и манере поведения. Он повторяется как политик, идет по кругу. Он остался почти один. И тем не менее держится за все это старое: Рыжков, Ситарян, Маслюков, Болдин. Еще хуже — возится со своим генсекством. Из-за этого держится даже за Полозкова. Несмотря на то что на недавнем совместном Пленуме ЦК и ЦКК Компартии РСФСР этот Полозков полоскал его в открытую: мол, завалил Союз, загубил социализм, отдал Восточную Европу, разрушил армию, растоптал и отдал на съедение партию и т. д. У него нет людей в те структуры, которые он объявил 18 ноября в своей краткой и выразительной речи в Верховном Совете. И он не решается взять неожиданных людей, тем более из оппозиции. Он не решится порвать со всеми, кто был в номенклатуре. Он их не любит, он не верит им. Но они, хотя и «полозковские», а свои, понятные!
Там, за рубежом, и здесь, дома, Горбачев — это разные фигуры: и по тому, как он воспринимается тут и там, и по собственному самочувствию М.С.
1 декабря 1990 года
Вчера Горбачев собрал в Кремле в Ореховой комнате Яковлева, Примакова, Медведева, Петракова (позже самовольно явился Шаталин). Предложил обсудить концепцию доклада к Съезду народных депутатов (17 декабря ). И началось! Вместо того чтобы за 20 минут выработать план и распределить роли, сидели битых 6 часов. М. С. ходил вокруг нас (в Ореховой комнате стол круглый), все вместе формулировали варианты фраз, которые, как правило, сбивались на проговоренное им уже раз 10.
Мы с Примаковым словно сговорились и довольно нахально прерывали его словоизвержения. Это должна быть, говорили мы, краткая президентская речь, типа той, которую вы произнесли 18 ноября , без всяких объяснений, оправданий и аргументов. В ней надо всего лишь обозначить четкую позицию главы государства. Позицию — и только: что сделано после 18 ноября и что президент намерен делать в ближайшее время. Отобрать туда самое главное, а именно: продовольствие, власть, Союз. Постепенно выруливали на этот подход. Он несколько раз набрасывался на меня.
Попутно он редактировал вместе с присутствующими указ о рабочем контроле за торговлей. Спорили, невзирая на лица. Опять — «классовый подход» и мифология прошлого. Пустое дело. Этот указ, как и предыдущие, никто не будет выполнять. Станет он дополнительным источником коррупции, злоупотреблений, беспредела в ущерб миллионам людей.
Но Горбачев был упрям, осаживал нас. В результате сегодня в передаче «120 минут» указ уже передан на ТВ. Кое-какие глупости нам все-таки удалось из него убрать.
И вот… Вместо того чтобы давно создать квалифицированный аппарат, где каждый знал бы, что ему делать, М. С. сам занимается главным образом речами и редактированием. За неделю он произнес три или четыре речи.
Я начал было уговаривать Горбачева не выступать на российском Съезде народных депутатов, куда речь ему давно подготовил Шахназаров. Сопротивлялся его выступлению и Примаков. Оба мы говорили: там все равно примут земельную реформу — второе издание столыпинской, — и президент будет выглядеть жалко, тем более что реформа-то правильная. Они все равно примут поправки к Конституции, которые закрепят то, что известно из их проекта и что подходит для любой Швеции или Дании. Там от социалистического выбора не осталось ничего, даже слова «Советы» нет. Как вы там будете выглядеть?
1 декабря , вечер
Был с утра на работе. Дочитывал шифровки. В 12 собрались у Яковлева в Кремле. Распределили, кому какие разделы готовить для доклада Горбачева. Потрепались о том о сем, в частности о собственности на землю, о которой идет речь сейчас в российском парламенте. Горбачев на днях заявил на встрече с деятелями культуры, что «никогда не согласится». Между прочим, недавно при обсуждении проспекта доклада Петраков показал Горбачеву номер «Советской России». Там — о новой депутатской группе «Союз», созданной Лукьяновым в противовес «регионалке», и о том, что она уже тоже потребовала отставки президента. Горбачев отмахнулся. Но Петраков пристал: почему, Михаил Сергеевич, когда Попов, или Станкевич, или кто-то еще из их группировки говорит нечто подобное, вас бросает в гнев, а когда это исходит от Лукьянова, вы отмахиваетесь. Горбачев ему в ответ: «Мне не нужны помощники, которые дают одностороннюю информацию». Вмешался Примаков. Пытался изложить, как было на самом деле на заседании «Союза» и что произошло на встрече Лукьянова с главными «регионалами» (Попов, Афанасьев, Яблоков, Мурашов и др.). Горбачев опять обозлился, говорит: «А вот что докладывает об этой встрече сам Лукьянов… Они там поставили условия — если президент не выполнит их, выступят на Съезде народных депутатов за его отставку. Вот что докладывал мне Лукьянов. Лукьянов докладывает только правду». Удивительно, что Горбачев хочет в это верить, хотя ему давно известно, что Лукьянов организовал для себя специальную службу информации. Юрий Афанасьев действительно сказал, что и Межрегиональная группа, и «Союз» требуют одного — отставки президента, хотя и с разных позиций. Но М. С. обрушивается за это на «регионалку», но не на «Союз», потому что — это «свои», как и Полозков с компанией.
5 декабря
Вчера произошло событие, достойное упоминания, — провальное выступление президента в Верховном Совете. Он просто мямлил, ничего не сказав нового по сравнению с 8 пунктами, оглашенными 18 ноября … при полном равнодушии и даже пренебрежении зала. Чтобы успокоить насчет продовольственного положения, что-то сумбурно вычитывал из министерской справки о макаронах, о товарной рыбе на декабрь и март. Мы с Яковлевым и Примаковым оказались в одной комнате, когда шла передача по «Маяку», и пришли в ужас: как и зачем он все это говорит?! С такими же и еще худшими впечатлениями приехали с заседания из Кремля Шаталин, Медведев, Игнатенко. Шаталин кричал: «Все были в шоке. Хотя весь этот Верховный Совет говенный… И куда делись русские таланты?» Медведев заметил: «Горбачев слишком перегружен, обозлен, растерян». Яковлев, совсем удрученный, шепотком сказал мне: «Я окончательно убедился, что он исчерпал себя».
19 декабря
С 3 по 15 были в Волынском-2. Сочиняли доклад Горбачеву для Съезда народных депутатов. «Прогнали» пять вариантов. Он сам не раз председательствовал… Потом уже без нас в воскресенье перед произнесением вставлял троекратно о «социалистическом выборе» и о «компартии как опоре народа». Заранее пообещал нам, что все равно впишет то, чего мы не хотим. Спорили с ним, а потом плюнули. А что касается частной собственности на землю, то разразился такими словами: «Кто это мог вписать, зная, что я этого никогда не скажу?!» Я поднял руку. Надо было видеть саркастическую улыбку Ельцина, когда Горбачев с трибуны съезда говорил о «неприемлемости» частной собственности.
Пошли предательства. Предал Распутин своим выступлением на пленуме съезда писателей. Предает Фалин своим поведением и выступлениями на заседаниях Комитета по международным делам Верховного Совета (по Германскому договору). Попутно там же он отмежевался от близости с Горбачевым. Предательство Умалатовой, которую Горбачев сам лично вписал в «красную сотню» народных депутатов. Его выдвиженка, именно она открыла съезд истерикой, требуя отставки Горбачева, который «развалил страну и пустил народ по миру». «Работа полководцев», — заметил по этому поводу М. С. Нам вскоре стало известно, что Лукьянов, председательствовавший на съезде, специально вьшустил ее первой, зная, что она предложит.
21 декабря
Вчера Шеварднадзе заявил об отставке. Предупредил о надвигающейся диктатуре. Весь мир только об этом и говорит.
Полезли на трибуну с истерическими заявлениями Лихачев, Залыгин, Рой Медведев, Бурлацкий. Визжал Адамович. И все насчет угрозы диктатуры. А такие, как Петрушенко или Алкснис, подливали масла в огонь. Пет-рушенко заявил, между прочим: «Мы не хотим власти, но вы сами нас попросите, чтобы мы пришли и взяли ее». Алкснис, кстати, великолепный оратор, трубил с трибуны: «Да, я реакционер, я ястреб, когда сдирают шкуру со старика, когда бросают в костер ребенка…»
В перерыве в фойе разговаривал с Яковлевым, Примаковым, Арбатовым. Выясняется, что ни с кем из них М. С. не советуется. Все убеждены, что советуется он с Ивашко, Лукьяновым, которые в открытую заявляют с восторгом о том, что сбили с ног еще одного горбачевского соратника (Шеварднадзе).
В общем, съезд превращается в толпу. Запугивает себя, запугивает народ. Отсюда идет главная наша сейчас опасность. Скорей бы разогнать эту институцию. Она свое дело для демократии сделала. Пора выходить на нормальный парламент из тех, кто доказал, что более или менее хочет и может быть парламентарием.
Пока М. С. не оторвется от Полозкова и Ивашко, дела в стране не будет.
23 декабря
Фантасмагория какая-то: Горбачев сидит в президиуме Съезда рядом с Ельциным. Улыбаются друг другу. Шушукаются. Слева сидит Лукьянов, который почти в открытую играет против него. В докладе Лукьянова о поправках к Конституции предлагается «повязать» президента на каждом шагу парламентским контролем.
М. С. ни с кем из нас не разговаривает, не звонит ни помощникам, ни даже своим любимым Яковлеву и Примакову. А бумажки составляет и кадры подбирает ему в новые структуры Лукьянов.
Прочитал в «Огоньке» статью некоего Александра Гениса «Взгляд из тупика» — про советскую литературу. На чем она держалась, даже в самые мрачные времена? — задает он вопрос. На том, что есть будущее — коммунизм (даже для тех, кто морщился при этом слове). Или — чистые идеалы революции (даже для тех, кто ее не принял, включая эмигрантов). «Оттепель» бО-х годов строилась на том же. А именно, что возвращаемся к истокам и чистым идеям, освобождаемся от скверны сталинизма, чтобы выйти к будущему… И вот явилась перестройка, которая разверзла «ничто». Нет будущего. Рай исчез (да его и не было). Нет рая, и социалистический реализм развалился в одночасье. Нет уже чудесной литературы.
Можно, думаю, спроецировать это рассуждение на все наше общество. Исчез рай, и все покатилось. А прежний православный рай, который искусственно сооружается сейчас церковью, — это муляж: он может привлечь только того, кто очень хочет укрыться от реалий. Но для общества… поезд ушел. Я спроецировал все это также на идущий Съезд народных депутатов. Да, да, мы ищем не там. А Горбачев — то ли инстинктивно, то ли сознательно — хочет спасти рай своим упрямым повторением приверженности социалистическому выбору. Без этого, как ему кажется, больному обществу нельзя, как американцам — без идеала свободы. Почему, например, они готовы громить Хусейна? Не только из-за нефти. Для них «ихние» Соединенные Штаты — оплот и символ свободы. Поэтому и Ирак (Хусейн) — это сугубо идеологическая внутренняя проблема американцев.
24 декабря
Сегодня в Верховном Совете почти весь день принимали постановление по докладу Горбачева о положении в стране. Удивляюсь я: дело ли парламента переставлять слова и редактировать хором фразы в проектах резолюции? Горбачев вдруг взъелся, взял слово и косноязычно, шумно начал обвинять Съезд, почему он игнорирует президентские законодательные инициативы — о референдуме по частной собственности на землю и по вопросу о выходе из Союза. Не понимаю, то ли он не прочел проект резолюции или руководствовался предыдущим? Там ведь и то и другое есть. И никто из депутатов не указал ему на этот факт, в том числе и председатель Редакционной комиссии Назарбаев. То ли им было неловко или они не допускали мысли, что президент, не прочитав проекта, устраивает им выволочку. Сделали вид, что он, видимо, хочет, чтобы по этим вопросам были приняты отдельные резолюции. Я внимательно наблюдал из зала за его лицом. Он явно смутился, когда обнаружил, что его выпад лишен оснований. Но еще один щелчок состоялся, и по его вине.
Самое же странное и печальное, что он настаивал на формулировке (по референдуму о выходе из Союза), где говорится: «за» или «против» сохранения Союза Советских Социалистических Республик, т. е., вместо того чтобы политично сохранить в вопросе референдума просто слово «Союз» (на это пошли бы, может быть, Грузия, Эстония, Латвия, Молдова), он бросил им вызов. В социалистическом Союзе они остаться не захотят.
Или идеологическая шлея опять под хвост попала, или действительно полозковщина царствует победу над ним — ничего не пойму. Массы (съезд) проголосовали «за», наверное, не поняв неполитичности самой постановки вопроса.
25 декабря
Сегодня Горбачев опять дважды подставился на Съезде народных депутатов. Обсуждалась поправка к Конституции о новых структурах власти. Дошли до Контрольной палаты. Мы его еще в Волынском убеждали: непонятно, не пройдет. И вот на Съезде никто ничего не сказал против, ни одного замечания не сделал, а голосование дало ошеломляющее число «против». Президент берет слово и путано, невнятно начинает доказывать, что это очень необходимый орган. Долго говорит, сопровождая это своими характерными жестами. Проголосовало еще больше против. Дошли до статьи о Совете Федерации. Суть дела: включать ли в него представителей автономных республик. Мнения разошлись. Опять выступает Горбачев и опять многословно убеждает, что не надо включать автономные республики в Совет Федерации. Голосование: из 1890 присутствовавших только 140 проголосовали «за». Президент сидел красный.
Что происходит? Совсем, что ли, он перестал ощущать, насколько испарилось его обаяние? Ведь люди думают наоборот, даже когда ему симпатизируют. Что же он так дает себя размазывать! Речь вроде идет о президентской власти, а формируется она в обстановке стремительного падения авторитета самого президента!
Убрали из Конституции пункт о Президентском совете. Возразили только 34 человека. И в тот же момент Яковлев, Примаков, Шаталин, Ярин, Медведев стали никем. Подошел ко мне Примаков, смеется: надо идти машину из Академии наук заказывать, из Президентского совета уже не подадут. Вспомнил, что, когда его избрали на Пленуме ЦК кандидатом в члены Политбюро, при выходе из здания его уже ждал у подъезда «членовоз» — «ЗИЛ» с охранником.
Глава II. Приближение к обрыву
Тельчик (помощник Коля) обрывает телефон: мы, мол, ставим канцлера просто в неприличное положение, особенно после визита Горбачева во Францию и Испанию (дело в том, что Горбачев до сих пор не хочет назвать дату встречи с Колем). Наверное, «боится своего народа»? Лукьянов ему подкидывает: заграничные поездки воспринимаются парламентариями неоднозначно.
По Персидскому заливу. Как Примаков и Миттеран ни крутят, М. С. держится резонно: от американцев нельзя отслаиваться, как бы ни хотелось обойтись без войны. Тогда все полетит. Некоторые обороты речи у Горбачева на пресс-конференции вызвали в Мадриде и Париже суматоху: мол, не исключает ли он совсем военный путь? Я-то знаю, что не исключает. И когда сегодня Арбатов спросил, как ему реагировать на запросы знакомых ему послов Кувейта, Египта, Саудовской Аравии, я сказал ему: «Давай понять, что мы никогда не пожертвуем альянсом с Соединенными Штатами в этом деле».
5 ноября 1990 года
Был на Президентском совете. Абалкин докладывал о мерах по стабилизации.
Вызвала скандал воскресная статья в «Комсомольской правде» Шаталина, Петракова и К¤ с резким осуждением экономической политики президента и разгромными выпадами против Рыжкова.
Горбачев вслед за Лукьяновым, Маслюковым и Рыжковым крыл авторов и обещал их «прогнать». Весь этот Президентский совет производит жалкое впечатление. Рыжков грозил пришествием диктатуры, Лукьянов шантажировал демократами, Шеварднадзе говорил о том, что надо изучить вопрос о порядке передачи власти.
9 ноября
Газеты неистовствуют, издеваясь над Октябрем и Горбачевым. Умная статья в «Комсомолке» Владлена Логинова об Октябрьской революции. Но это все как об стенку горох.
Видимо, как и тогда, опять у нас будет все «до основания, а затем»! Но я ничего не боюсь. Может быть, сказывается возраст, может быть, характер, может быть, опыт и старое «военное» мое свойство: хладнокровие и замкнутость перед самой большой опасностью.
15 ноября
В воскресенье Горбачев должен ехать в Италию. Тоже «большой договор» плюс премия «Фьюджи» (в деньгах больше Нобелевской).
А может, мы накануне краха? Опять встреча его с Ельциным взвинтила ситуацию до кризиса. Они договорились не предавать огласке, о чем говорили, а Ельцин на другой же день вышел к российскому парламенту и агрессивно, ультимативно, в хамской манере поведал, что и как было. Горбачев же держал все при себе. Попытки Игнатенко уговорить его выступить по телевидению и «проинформировать общественность и парламент СССР» кончились ничем: Горбачев, видимо, мыслит еще категориями Политбюро и обкома — если я так считаю, значит, так и должно быть. А теперь вот взъярился и опять кричал среди своих, что больше не намерен терпеть, что окончательно «объявляет войну».
Тем временем Верховный Совет, проигнорировав утвержденную им самим повестку дня, потребовал, чтобы президент немедленно выступил с докладом о положении в стране и об итогах его встречи с Ельциным. И Горбачев послушно согласился с этим вызовом на ковер, вместо того чтобы дать понять, кто он такой, и вежливо попросить парламент заняться своим делом. А пока же депутаты вопят перед телекамерами «о защите интересов народа» и требуют, чтобы «царь» все этому народу «дал».
Весь день Горбачев диктовал свой завтрашний доклад «О положении в стране» (такие тексты в Соединенных Штатах готовятся за полгода!). Однако, несмотря на мои протесты, сбегал встретиться с лидерами бывших компартий бывших соцстран (у них тут в Москве конференция). Вчера встречался с профсоюзниками из ФКП, а сегодня вот с Оккетто (генсек Итальянской компартии) беседовал несколько часов. Подозреваю — чтобы показать иностранцам, что все у него идет своим чередом.
Вчера в «Московских новостях» Амбарцумов, Быков, Адамович, Карякин, Афанасьев, Гельман и еще дюжина таких же, кого Горбачев в свое время обласкал, привлек, хвалил, защищал и выдвигал, выступили с обращением к народу и президенту, предложив уйти в отставку. Горбачев огорчен был этим больше, чем всем другим в эти дни: увидел в этом личное предательство.
В стране развал и паника. Все газеты предрекают бунты, гражданскую войну, переворот. И почти каждое критическое выступление заканчивается требованием к президенту: «Уходи!», если не можешь даже воспользоваться представленными тебе полномочиями. Западные газеты начинают публиковать о нем статьи без прежнего восхищения, а скорее с жалостью или с сочувственными насмешками, как о неудачнике.
Словом, завтра должно что-то произойти. Но боюсь, что опять он «замотает» Верховный Совет призывами к консолидации, сплочению и т. п. А так как депутаты сами не знают, что делать, то скорее всего поддадутся его уговорам или потребуют жертв — Рыжкова или, может, самого Горбачева. Может, он сам наконец заявит — «ухожу». Пожалуй, правильно бы сделал. Поехал бы себе в Осло, получил бы свою Нобелевскую премию и зажил как частное лицо. Время, которое он возбудил, действительно его обогнало. И то, что он хочет предотвратить своей осторожностью, постепеновщиной, компромиссами, произошло, причем в самом худшем виде, даже с кровью на окраинах и с угрозой настоящего голода. Людей ведь не заставишь искать этому оправдания, потому что даже после страшной катастрофы — сталинской коллективизации — через 5-6 лет (а это как раз время, равное перестройке) «жить стало лучше, жить стало веселей» (Сталин). Я это помню сам. Наблюдал собственными глазами. И люди задают вопрос: почему же этого не произошло теперь, при в 100 раз больших ресурсах. Да, дальше так, как до 1985 года, жить было нельзя. Правильно, что разрушить прежнюю систему без хаоса невозможно. Но люди не хотят расплачиваться за годы прежней политики. И не хотят понимать: чтобы стать цивилизованной страной в конце XX века, надо пройти через развал, разгул преступности и прочие наши прелести.
Между тем я «делаю свое дело»: пишу красивые речи для поездок М. С. в Рим и Париж. Ничего получается! Самому нравится! Но зачем? Или такова жизнь?
24 ноября
Парижская встреча — это, конечно, событие. И Горбачев, может быть, в последний раз выглядел там демиургом современной истории. Все это прямо или косвенно признавали. Было видно, что они не хотят, чтобы СССР таким, каким его вознамерился сделать Горбачев, перестал быть. Это нагоняет на них страх. Но, видно, и сочувствуют. Сочувствуют по-христиански нам, чего мы недооценили. Поэтому появился феномен действенной солидарности. Практически — желание помочь нам пережить зиму. Они страшатся и российского бунта, и развала, и всего того, что может сделать перестройку совсем не такой, какой им ее изображает Горбачев.
А во мне тоска. Тоска, потому что я устал «стратегически», изнурен, потому что счет жизни пошел уже, наверное, не на годы, а на месяцы. А я еще не все взял, хотя есть еще с чего брать: книги, картины, улицы, женщины. Тоска еще и потому, что я вижу, как хорохорится М. С., но пороху в нем уже нет. Он повторяется не только в словах и манере поведения. Он повторяется как политик, идет по кругу. Он остался почти один. И тем не менее держится за все это старое: Рыжков, Ситарян, Маслюков, Болдин. Еще хуже — возится со своим генсекством. Из-за этого держится даже за Полозкова. Несмотря на то что на недавнем совместном Пленуме ЦК и ЦКК Компартии РСФСР этот Полозков полоскал его в открытую: мол, завалил Союз, загубил социализм, отдал Восточную Европу, разрушил армию, растоптал и отдал на съедение партию и т. д. У него нет людей в те структуры, которые он объявил 18 ноября в своей краткой и выразительной речи в Верховном Совете. И он не решается взять неожиданных людей, тем более из оппозиции. Он не решится порвать со всеми, кто был в номенклатуре. Он их не любит, он не верит им. Но они, хотя и «полозковские», а свои, понятные!
Там, за рубежом, и здесь, дома, Горбачев — это разные фигуры: и по тому, как он воспринимается тут и там, и по собственному самочувствию М.С.
1 декабря 1990 года
Вчера Горбачев собрал в Кремле в Ореховой комнате Яковлева, Примакова, Медведева, Петракова (позже самовольно явился Шаталин). Предложил обсудить концепцию доклада к Съезду народных депутатов (17 декабря ). И началось! Вместо того чтобы за 20 минут выработать план и распределить роли, сидели битых 6 часов. М. С. ходил вокруг нас (в Ореховой комнате стол круглый), все вместе формулировали варианты фраз, которые, как правило, сбивались на проговоренное им уже раз 10.
Мы с Примаковым словно сговорились и довольно нахально прерывали его словоизвержения. Это должна быть, говорили мы, краткая президентская речь, типа той, которую вы произнесли 18 ноября , без всяких объяснений, оправданий и аргументов. В ней надо всего лишь обозначить четкую позицию главы государства. Позицию — и только: что сделано после 18 ноября и что президент намерен делать в ближайшее время. Отобрать туда самое главное, а именно: продовольствие, власть, Союз. Постепенно выруливали на этот подход. Он несколько раз набрасывался на меня.
Попутно он редактировал вместе с присутствующими указ о рабочем контроле за торговлей. Спорили, невзирая на лица. Опять — «классовый подход» и мифология прошлого. Пустое дело. Этот указ, как и предыдущие, никто не будет выполнять. Станет он дополнительным источником коррупции, злоупотреблений, беспредела в ущерб миллионам людей.
Но Горбачев был упрям, осаживал нас. В результате сегодня в передаче «120 минут» указ уже передан на ТВ. Кое-какие глупости нам все-таки удалось из него убрать.
И вот… Вместо того чтобы давно создать квалифицированный аппарат, где каждый знал бы, что ему делать, М. С. сам занимается главным образом речами и редактированием. За неделю он произнес три или четыре речи.
Я начал было уговаривать Горбачева не выступать на российском Съезде народных депутатов, куда речь ему давно подготовил Шахназаров. Сопротивлялся его выступлению и Примаков. Оба мы говорили: там все равно примут земельную реформу — второе издание столыпинской, — и президент будет выглядеть жалко, тем более что реформа-то правильная. Они все равно примут поправки к Конституции, которые закрепят то, что известно из их проекта и что подходит для любой Швеции или Дании. Там от социалистического выбора не осталось ничего, даже слова «Советы» нет. Как вы там будете выглядеть?
1 декабря , вечер
Был с утра на работе. Дочитывал шифровки. В 12 собрались у Яковлева в Кремле. Распределили, кому какие разделы готовить для доклада Горбачева. Потрепались о том о сем, в частности о собственности на землю, о которой идет речь сейчас в российском парламенте. Горбачев на днях заявил на встрече с деятелями культуры, что «никогда не согласится». Между прочим, недавно при обсуждении проспекта доклада Петраков показал Горбачеву номер «Советской России». Там — о новой депутатской группе «Союз», созданной Лукьяновым в противовес «регионалке», и о том, что она уже тоже потребовала отставки президента. Горбачев отмахнулся. Но Петраков пристал: почему, Михаил Сергеевич, когда Попов, или Станкевич, или кто-то еще из их группировки говорит нечто подобное, вас бросает в гнев, а когда это исходит от Лукьянова, вы отмахиваетесь. Горбачев ему в ответ: «Мне не нужны помощники, которые дают одностороннюю информацию». Вмешался Примаков. Пытался изложить, как было на самом деле на заседании «Союза» и что произошло на встрече Лукьянова с главными «регионалами» (Попов, Афанасьев, Яблоков, Мурашов и др.). Горбачев опять обозлился, говорит: «А вот что докладывает об этой встрече сам Лукьянов… Они там поставили условия — если президент не выполнит их, выступят на Съезде народных депутатов за его отставку. Вот что докладывал мне Лукьянов. Лукьянов докладывает только правду». Удивительно, что Горбачев хочет в это верить, хотя ему давно известно, что Лукьянов организовал для себя специальную службу информации. Юрий Афанасьев действительно сказал, что и Межрегиональная группа, и «Союз» требуют одного — отставки президента, хотя и с разных позиций. Но М. С. обрушивается за это на «регионалку», но не на «Союз», потому что — это «свои», как и Полозков с компанией.
5 декабря
Вчера произошло событие, достойное упоминания, — провальное выступление президента в Верховном Совете. Он просто мямлил, ничего не сказав нового по сравнению с 8 пунктами, оглашенными 18 ноября … при полном равнодушии и даже пренебрежении зала. Чтобы успокоить насчет продовольственного положения, что-то сумбурно вычитывал из министерской справки о макаронах, о товарной рыбе на декабрь и март. Мы с Яковлевым и Примаковым оказались в одной комнате, когда шла передача по «Маяку», и пришли в ужас: как и зачем он все это говорит?! С такими же и еще худшими впечатлениями приехали с заседания из Кремля Шаталин, Медведев, Игнатенко. Шаталин кричал: «Все были в шоке. Хотя весь этот Верховный Совет говенный… И куда делись русские таланты?» Медведев заметил: «Горбачев слишком перегружен, обозлен, растерян». Яковлев, совсем удрученный, шепотком сказал мне: «Я окончательно убедился, что он исчерпал себя».
19 декабря
С 3 по 15 были в Волынском-2. Сочиняли доклад Горбачеву для Съезда народных депутатов. «Прогнали» пять вариантов. Он сам не раз председательствовал… Потом уже без нас в воскресенье перед произнесением вставлял троекратно о «социалистическом выборе» и о «компартии как опоре народа». Заранее пообещал нам, что все равно впишет то, чего мы не хотим. Спорили с ним, а потом плюнули. А что касается частной собственности на землю, то разразился такими словами: «Кто это мог вписать, зная, что я этого никогда не скажу?!» Я поднял руку. Надо было видеть саркастическую улыбку Ельцина, когда Горбачев с трибуны съезда говорил о «неприемлемости» частной собственности.
Пошли предательства. Предал Распутин своим выступлением на пленуме съезда писателей. Предает Фалин своим поведением и выступлениями на заседаниях Комитета по международным делам Верховного Совета (по Германскому договору). Попутно там же он отмежевался от близости с Горбачевым. Предательство Умалатовой, которую Горбачев сам лично вписал в «красную сотню» народных депутатов. Его выдвиженка, именно она открыла съезд истерикой, требуя отставки Горбачева, который «развалил страну и пустил народ по миру». «Работа полководцев», — заметил по этому поводу М. С. Нам вскоре стало известно, что Лукьянов, председательствовавший на съезде, специально вьшустил ее первой, зная, что она предложит.
21 декабря
Вчера Шеварднадзе заявил об отставке. Предупредил о надвигающейся диктатуре. Весь мир только об этом и говорит.
Полезли на трибуну с истерическими заявлениями Лихачев, Залыгин, Рой Медведев, Бурлацкий. Визжал Адамович. И все насчет угрозы диктатуры. А такие, как Петрушенко или Алкснис, подливали масла в огонь. Пет-рушенко заявил, между прочим: «Мы не хотим власти, но вы сами нас попросите, чтобы мы пришли и взяли ее». Алкснис, кстати, великолепный оратор, трубил с трибуны: «Да, я реакционер, я ястреб, когда сдирают шкуру со старика, когда бросают в костер ребенка…»
В перерыве в фойе разговаривал с Яковлевым, Примаковым, Арбатовым. Выясняется, что ни с кем из них М. С. не советуется. Все убеждены, что советуется он с Ивашко, Лукьяновым, которые в открытую заявляют с восторгом о том, что сбили с ног еще одного горбачевского соратника (Шеварднадзе).
В общем, съезд превращается в толпу. Запугивает себя, запугивает народ. Отсюда идет главная наша сейчас опасность. Скорей бы разогнать эту институцию. Она свое дело для демократии сделала. Пора выходить на нормальный парламент из тех, кто доказал, что более или менее хочет и может быть парламентарием.
Пока М. С. не оторвется от Полозкова и Ивашко, дела в стране не будет.
23 декабря
Фантасмагория какая-то: Горбачев сидит в президиуме Съезда рядом с Ельциным. Улыбаются друг другу. Шушукаются. Слева сидит Лукьянов, который почти в открытую играет против него. В докладе Лукьянова о поправках к Конституции предлагается «повязать» президента на каждом шагу парламентским контролем.
М. С. ни с кем из нас не разговаривает, не звонит ни помощникам, ни даже своим любимым Яковлеву и Примакову. А бумажки составляет и кадры подбирает ему в новые структуры Лукьянов.
Прочитал в «Огоньке» статью некоего Александра Гениса «Взгляд из тупика» — про советскую литературу. На чем она держалась, даже в самые мрачные времена? — задает он вопрос. На том, что есть будущее — коммунизм (даже для тех, кто морщился при этом слове). Или — чистые идеалы революции (даже для тех, кто ее не принял, включая эмигрантов). «Оттепель» бО-х годов строилась на том же. А именно, что возвращаемся к истокам и чистым идеям, освобождаемся от скверны сталинизма, чтобы выйти к будущему… И вот явилась перестройка, которая разверзла «ничто». Нет будущего. Рай исчез (да его и не было). Нет рая, и социалистический реализм развалился в одночасье. Нет уже чудесной литературы.
Можно, думаю, спроецировать это рассуждение на все наше общество. Исчез рай, и все покатилось. А прежний православный рай, который искусственно сооружается сейчас церковью, — это муляж: он может привлечь только того, кто очень хочет укрыться от реалий. Но для общества… поезд ушел. Я спроецировал все это также на идущий Съезд народных депутатов. Да, да, мы ищем не там. А Горбачев — то ли инстинктивно, то ли сознательно — хочет спасти рай своим упрямым повторением приверженности социалистическому выбору. Без этого, как ему кажется, больному обществу нельзя, как американцам — без идеала свободы. Почему, например, они готовы громить Хусейна? Не только из-за нефти. Для них «ихние» Соединенные Штаты — оплот и символ свободы. Поэтому и Ирак (Хусейн) — это сугубо идеологическая внутренняя проблема американцев.
24 декабря
Сегодня в Верховном Совете почти весь день принимали постановление по докладу Горбачева о положении в стране. Удивляюсь я: дело ли парламента переставлять слова и редактировать хором фразы в проектах резолюции? Горбачев вдруг взъелся, взял слово и косноязычно, шумно начал обвинять Съезд, почему он игнорирует президентские законодательные инициативы — о референдуме по частной собственности на землю и по вопросу о выходе из Союза. Не понимаю, то ли он не прочел проект резолюции или руководствовался предыдущим? Там ведь и то и другое есть. И никто из депутатов не указал ему на этот факт, в том числе и председатель Редакционной комиссии Назарбаев. То ли им было неловко или они не допускали мысли, что президент, не прочитав проекта, устраивает им выволочку. Сделали вид, что он, видимо, хочет, чтобы по этим вопросам были приняты отдельные резолюции. Я внимательно наблюдал из зала за его лицом. Он явно смутился, когда обнаружил, что его выпад лишен оснований. Но еще один щелчок состоялся, и по его вине.
Самое же странное и печальное, что он настаивал на формулировке (по референдуму о выходе из Союза), где говорится: «за» или «против» сохранения Союза Советских Социалистических Республик, т. е., вместо того чтобы политично сохранить в вопросе референдума просто слово «Союз» (на это пошли бы, может быть, Грузия, Эстония, Латвия, Молдова), он бросил им вызов. В социалистическом Союзе они остаться не захотят.
Или идеологическая шлея опять под хвост попала, или действительно полозковщина царствует победу над ним — ничего не пойму. Массы (съезд) проголосовали «за», наверное, не поняв неполитичности самой постановки вопроса.
25 декабря
Сегодня Горбачев опять дважды подставился на Съезде народных депутатов. Обсуждалась поправка к Конституции о новых структурах власти. Дошли до Контрольной палаты. Мы его еще в Волынском убеждали: непонятно, не пройдет. И вот на Съезде никто ничего не сказал против, ни одного замечания не сделал, а голосование дало ошеломляющее число «против». Президент берет слово и путано, невнятно начинает доказывать, что это очень необходимый орган. Долго говорит, сопровождая это своими характерными жестами. Проголосовало еще больше против. Дошли до статьи о Совете Федерации. Суть дела: включать ли в него представителей автономных республик. Мнения разошлись. Опять выступает Горбачев и опять многословно убеждает, что не надо включать автономные республики в Совет Федерации. Голосование: из 1890 присутствовавших только 140 проголосовали «за». Президент сидел красный.
Что происходит? Совсем, что ли, он перестал ощущать, насколько испарилось его обаяние? Ведь люди думают наоборот, даже когда ему симпатизируют. Что же он так дает себя размазывать! Речь вроде идет о президентской власти, а формируется она в обстановке стремительного падения авторитета самого президента!
Убрали из Конституции пункт о Президентском совете. Возразили только 34 человека. И в тот же момент Яковлев, Примаков, Шаталин, Ярин, Медведев стали никем. Подошел ко мне Примаков, смеется: надо идти машину из Академии наук заказывать, из Президентского совета уже не подадут. Вспомнил, что, когда его избрали на Пленуме ЦК кандидатом в члены Политбюро, при выходе из здания его уже ждал у подъезда «членовоз» — «ЗИЛ» с охранником.
Глава II. Приближение к обрыву
2 января 1991 года
Год моего 70-летия. И последний шанс Горбачева, последние усилия перестройки. Новогоднее послание советскому народу. Яковлев звонил сегодня: «Знаешь, вроде и слова какие-то не очень банальные, и все такое, но не производит…» И я тоже ловлю себя на этом: что бы Горбачев теперь ни произносил, действительно, «не производит». На съезде я ощущал это очень больно. Его уже не воспринимают с уважением, с интересом — в лучшем случае жалеют. Он пережил им же сделанное. Беды и неустройства лишь усугубляют раздражение по отношению к нему, а М. С. этого не видит. Отсюда еще большая его драма — его самонадеянность становится нелепой, даже смешной.
После записи на телевидении новогодних обращений к советскому народу и к американцам он позвал нас с Шахназаровым к себе в кабинет. Бумажки перебирал на столе, резолюции «клал». Мы сидели, молчали. Потом заговорил. Спрашивает, кого премьером назначать. Шахназаров назвал Абалкина. Я отверг: честный и умный, но психологически неприемлем. Народ даже уже термин придумал: «абалкинский налог». Я предложил подумать о Вольском. Горбачев не принял, намекнул, что он знает о нем больше, чем я. Я стал разглагольствовать: надо, мол, не из колоды. Ошибся — можно сменить, но если назначить кого-то типа Воронина — все! — народ окончательно потеряет веру. Горбачев стал рассуждать о Маслюкове. Я высказал сомнения: ВПК. К тому же мне казалось несколько странным, почему он так любит Маслюкова. Стал нам рассказывать, что многие называют ему Павлова — министра финансов. С этим я лично познакомился, как ни странно… в бассейне. Он (это еще более странно), будучи весьма плотным мужчиной, плавал в спортивном стиле и довольно быстро. Угнаться за ним мне было нелегко. В раздевалке мы иногда обменивались политическими суждениями. Он брюзжал. Впрочем, меня подкупало то, что он резко высказывался о деятельности и позициях Рыжкова. Однако, напомнил я Горбачеву, Павлов запятнал себя непопулярными мерами как министр финансов. Народ его не примет, даже Верховный Совет может «завалить».
Вертелся у меня на устах Собчак, но тогда я не произнес его имени: не хотелось перед Новым годом нарываться на вспышку президента. Яковлев, которого он подключил к нашему разговору кнопкой селектора, тоже его не упомянул, хотя потом говорил мне, что Собчак был бы «ничего».
Мне тут казалось полезным следующее: он, конечно, демагог, это чувствовалось сильно, но из радикал-демократов. И такое назначение было бы со стороны Горбачева протянутой рукой в эту сторону — в сторону создания фактически коалиционного правительства, разделения ответственности с главными критиками, приглашение им показать в деле, на что они способны. Кстати, в противовес Ельцину.
Вчера М. С. мне сказал, что Петраков подал в отставку. Стал ругаться. Я заметил: «Нехорошо это, Михаил Сергеевич».
— Да брось ты, — завелся он. — Ты думаешь, все эти газетные всплески, мол, один за другим все от Горбачева уходят, имеют какое-то значение?
— Имеют. И кроме того, Петраков обижается, и справедливо.
— За что?
— За все дни после Волынского вы даже о нем не вспомнили. Хотя следовали один за другим указы президента по его — экономическим — вопросам. Павлов и вы на Съезде выступали об экономическом положении страны. Проект постановления Съезда был представлен от вашего имени. И он, помните, не прошел. Для чего же у вас экономический советник, если даже при подготовке таких документов вы о нем не вспомнили?
— Да когда мне было?
— И вообще, Михаил Сергеевич, год человек работает, а ему даже секретаря Болдин не дал. У него до сих пор в пропуске написано, что он помощник Генерального секретаря, а не президента.
Год моего 70-летия. И последний шанс Горбачева, последние усилия перестройки. Новогоднее послание советскому народу. Яковлев звонил сегодня: «Знаешь, вроде и слова какие-то не очень банальные, и все такое, но не производит…» И я тоже ловлю себя на этом: что бы Горбачев теперь ни произносил, действительно, «не производит». На съезде я ощущал это очень больно. Его уже не воспринимают с уважением, с интересом — в лучшем случае жалеют. Он пережил им же сделанное. Беды и неустройства лишь усугубляют раздражение по отношению к нему, а М. С. этого не видит. Отсюда еще большая его драма — его самонадеянность становится нелепой, даже смешной.
После записи на телевидении новогодних обращений к советскому народу и к американцам он позвал нас с Шахназаровым к себе в кабинет. Бумажки перебирал на столе, резолюции «клал». Мы сидели, молчали. Потом заговорил. Спрашивает, кого премьером назначать. Шахназаров назвал Абалкина. Я отверг: честный и умный, но психологически неприемлем. Народ даже уже термин придумал: «абалкинский налог». Я предложил подумать о Вольском. Горбачев не принял, намекнул, что он знает о нем больше, чем я. Я стал разглагольствовать: надо, мол, не из колоды. Ошибся — можно сменить, но если назначить кого-то типа Воронина — все! — народ окончательно потеряет веру. Горбачев стал рассуждать о Маслюкове. Я высказал сомнения: ВПК. К тому же мне казалось несколько странным, почему он так любит Маслюкова. Стал нам рассказывать, что многие называют ему Павлова — министра финансов. С этим я лично познакомился, как ни странно… в бассейне. Он (это еще более странно), будучи весьма плотным мужчиной, плавал в спортивном стиле и довольно быстро. Угнаться за ним мне было нелегко. В раздевалке мы иногда обменивались политическими суждениями. Он брюзжал. Впрочем, меня подкупало то, что он резко высказывался о деятельности и позициях Рыжкова. Однако, напомнил я Горбачеву, Павлов запятнал себя непопулярными мерами как министр финансов. Народ его не примет, даже Верховный Совет может «завалить».
Вертелся у меня на устах Собчак, но тогда я не произнес его имени: не хотелось перед Новым годом нарываться на вспышку президента. Яковлев, которого он подключил к нашему разговору кнопкой селектора, тоже его не упомянул, хотя потом говорил мне, что Собчак был бы «ничего».
Мне тут казалось полезным следующее: он, конечно, демагог, это чувствовалось сильно, но из радикал-демократов. И такое назначение было бы со стороны Горбачева протянутой рукой в эту сторону — в сторону создания фактически коалиционного правительства, разделения ответственности с главными критиками, приглашение им показать в деле, на что они способны. Кстати, в противовес Ельцину.
Вчера М. С. мне сказал, что Петраков подал в отставку. Стал ругаться. Я заметил: «Нехорошо это, Михаил Сергеевич».
— Да брось ты, — завелся он. — Ты думаешь, все эти газетные всплески, мол, один за другим все от Горбачева уходят, имеют какое-то значение?
— Имеют. И кроме того, Петраков обижается, и справедливо.
— За что?
— За все дни после Волынского вы даже о нем не вспомнили. Хотя следовали один за другим указы президента по его — экономическим — вопросам. Павлов и вы на Съезде выступали об экономическом положении страны. Проект постановления Съезда был представлен от вашего имени. И он, помните, не прошел. Для чего же у вас экономический советник, если даже при подготовке таких документов вы о нем не вспомнили?
— Да когда мне было?
— И вообще, Михаил Сергеевич, год человек работает, а ему даже секретаря Болдин не дал. У него до сих пор в пропуске написано, что он помощник Генерального секретаря, а не президента.