Чейз Лоретта. Мисс Чудо

   — Все очень просто, — произнес Алистер. — Я страдаю бессонницей.
   — Ему снится Ватерлоо, папа, — объяснила Мирабель. — Судя по всему, у мистера Карсингтона была амнезия, и кошмары у него начались, когда к нему вернулась память.
   — Хороший капитан предпочитает, чтобы команда корабля была довольна, — продолжал мистер Олдридж, пропустив мимо ушей слова дочери. — У людей появляется чувство локтя, они и работают, и сражаются лучше. Хороший капитан пристально наблюдает за настроением на судне вообще и за состоянием каждого члена команды в частности.
   Мирабель, ничего не понимая, взглянула на Алистера. У него тоже было озадаченное выражение лица.
   — Они живут в замкнутом помещении, в тесноте, изолированные от внешнего мира на многие дни, недели, месяцы, — продолжал мистер Олдридж. — Трудно не заметить, когда какой-нибудь офицер, например, впадет в уныние, замкнется в себе, станет пренебрегать опасностью в бою или каким-нибудь иным образом изменит свое поведение. Поэтому я сделал вывод, что капитан Хьюз скорее, чем любой обычный гражданский человек, заметит недуги, связанные с психикой, и попытается докопаться до их причины. Ему наверняка приходилось сталкиваться с такими случаями чаще, чем обычному сельскому врачу. Но я так и не смог четко изложить свои соображения капитану.
   Уныние. Замкнутость.
   Алистер, потрясенный, поставил на стол чашку, встал и подошел к окну. Выглянув наружу, он вспомнил, как приехал сюда впервые. Он тогда тоже смотрел из окна малой гостиной, причем открывшийся ему вид оставил его абсолютно равнодушным, и все его внимание сосредоточилось на Мирабель — единственном ярком пятнышке на фоне однообразного пейзажа.
   Но с тех пор этот пейзаж изменился. Мир за окном был прекрасен, переменчив и открывал массу возможностей. К тому же он был гостеприимен. Это был дом.
   Он обернулся и заметил, что за ним наблюдают две пары голубых глаз.
   — Я всегда считал денди легкомысленными, пустыми созданиями, не обремененными умом, — заявил мистер Олдридж. — Когда Мирабель сказала, что вы один из них, я встревожился. Интуиция ботаника подсказывала мне, что ваша одежда является своего рода защитным панцирем. — Он взглянул на Мирабель. — Как колючки у кактуса.
   Панцирь, защищающий то, что находится внутри, подумал Алистер. Что он пытался защитить? Что скрывал? Возможно, неуверенность. Опасение, что битва навсегда повредила его мозг. И всегда при этом присутствовало смутное чувство стыда, хотя он не помнил подробностей битвы и того, что было потом.
   Теперь он понял, что кровавое побоище потрясло его. Всякий раз, когда он падал, ему хотелось остаться на месте и оплакать погибших. Молодые мужчины, почти мальчики, умирали, причем некоторые в страшных мучениях. Он продолжал биться, стараясь ни о чем не думать, чтобы не впасть в отчаяние.
   Он понял также, что пришел в ужас при виде инструментов хирурга — это он-то, который всегда считал, что страх могут испытывать только женщины и трусы.
   Голос мистера Олдриджа вывел его из раздумья.
   — Возможно, я понял, в чем состоит ваша проблема, потому что она была схожа с моей, — произнес мистер Олдридж. — После смерти жены, сам того не желая, я удалился от мира. Это было как болезнь. И я уже не мог избавиться от нее. И тут я подумал, что, может быть, ваш горький опыт при Ватерлоо оказывает на вас аналогичное воздействие. Я с головой ушел в ботанику, а вы… — он улыбнулся, — погрузились в тайны искусства одеваться.
   — Силы небесные! — воскликнула Мирабель. Она вскочила с дивана, пересекла комнату и окинула Алистера взглядом с головы до ног, будто впервые увидела. — Как я раньше не догадалась? Я поражена. Дорогой мой, ты… — Она всплеснула руками, не находя слов. — Твой галстук!
   Алистер взглянул вниз и поморгал глазами. Галстук был небрежно завязан. Как позволил ему Кру выйти из комнаты в таком виде?
   Он взглянул на мистера Олдриджа. Тот улыбнулся.
   — Если ваша теория верна, то я на пути к выздоровлению, сэр, — произнес он.
   — Рад это слышать, — промолвил мистер Олдридж. — И видеть тоже, — добавил он и подошел к книжным полкам. — Поскольку у вас появились явные симптомы выздоровления, буду ждать вас для конфиденциальной беседы у себя в кабинете. Речь пойдет о моей дочери. — С этими словами он вышел из библиотеки.
 
   Лондон
   Получив в субботу вечером еще одно письмо экспресс-почтой из Олдридж-Холла, а вскоре после этого выслушав личный доклад убитого горем Джексона, лорд Гордмор узнал обо всем, что произошло за последние два дня.
   Он отправил Джексона в Нортумберленд, чтобы оценить причиненный ущерб и решить связанные с этим вопросы, а сам остался стоически ждать порицания за позорное поведение или чего-нибудь похуже.
   Ждать пришлось долго.
   Записка от Карсингтона прибыла спустя десять дней. В ней он просил его сиятельство назначить время и место встречи.
   Леди Уоллентри как раз оказалась в гостях у брата, когда прибыла короткая записка, и, как всегда, бесцеремонно выхватила ее у него из рук.
   — Он вызывает тебя на дуэль? — воскликнула она. — Ты не должен драться с ним, Даглас. Он не в своем уме. К тому же он всегда стрелял лучше тебя и гораздо лучше владел шпагой. Я не уверена, что его хромая нога даст тебе большое преимущество.
   Лорд Гордмор бросил на нее удивленный взгляд.
   — С каких это пор, Генриетта, ты стала экспертом в делах чести? То, что происходит между мной и Карсингтоном, тебя не касается и никогда не касалось. Вечно ты предрекаешь катастрофу без малейшего проблеска надежды. Кассандра по сравнению с тобой кажется веселой болтушкой.
   — К ней никто не прислушивался, не так ли? — воскликнула Генриетта. — В этом заключалось проклятие ее дара. Это и мое проклятие. Ты высмеиваешь меня. Не желаешь слушать правду.
   — Эта правда искажена до неузнаваемости, — сказал он. — Я слишком часто принимал всерьез твои истерики. А последний раз это было ошибкой, о которой я буду сожалеть до конца дней своих. Но если на сей раз твои предсказания сбудутся, этих дней осталось, к счастью, не так уж много.
   Леди Уоллентри немедленно упала в обморок.
   Лорд Гордмор позвал служанку, чтобы та помогла ей, а сам потребовал шляпу и трость и отправился на поиски человека, который в течение двадцати лет был его самым близким другом.
 
   В этот же день, в понедельник после Пасхи, Алистер мерил шагами салон самой популярной и самой дорогой портнихи в Лондоне.
   Наконец его невеста появилась из примерочной. Он закрыл глаза.
   — Бледно-лиловый, — промолвил он с мученическим выражением лица. — Ей-богу, у тебя настоящий дар. Редкая способность отыскивать среди целой коллекции элегантнейших платьев, которые даже парижанок должны заставить рыдать от зависти, то самое единственное, которое делает серым цвет твоего лица.
   — Алистер, — укоризненно произнесла леди Харгейт. Он открыл глаза и взглянул на мать с видом человека, намеренного стойко перенести жизненные испытания. Она сидела рядом с леди Шерфилд, красивой дамой, очень похожей на свою племянницу. Они рассматривали модные журналы.
   Ах, как он сожалел о том, что их сопровождает не снисходительная миссис Энтуисл! Его матушка и леди Шерфилд ни на шаг от них не отходили. С тех пор как они в прошлый четверг прибыли в Лондон, он ни на минуту не оставался наедине с Мирабель.
   — Если тебе наскучило это занятие, — продолжала его матушка, — хотя бы не показывай своего дурного настроения. В противном случае мисс Олдридж откажется выйти замуж за бестактного, саркастичного грубияна.
   — Значит, мне никогда не следует носить бледно-лиловый цвет? — спросила Мирабель.
   — Нет, — ответил он. — Только теплые, насыщенные тона. А это холодный бледный цвет. Он тебе не идет. Такое впечатление, будто ты в полутрауре, тогда как тебе следует выглядеть безумно счастливой невестой.
   — А мне нравятся холодные, бледные тона, — заявила Мирабель. — Они действуют успокаивающе.
   — Успокаивать тебя буду я, — возразил он. — А твоя одежда должна быть тебе к лицу.
   — Сегодня утром ты меня не очень-то успокаиваешь, — сказала она.
   Он взглянул на мать и тетушку Мирабель с таким видом, словно готов был рвать на себе волосы.
   — Да, делать покупки — занятие утомительное, — сказала Мирабель, — но ты сам настоял на том, чтобы я полностью сменила гардероб.
   — И сам выразил желание участвовать в этих утомительных процедурах, — поддакнула мать, не отрывая глаз от журнала.
   — Но я не настаивал на том, чтобы она делала все это сразу, — сказал Алистер. — Я надеялся показать своей невесте Лондон. Хотел прогуляться с ней по парку. Чтобы нас видели вместе и не думали, будто мы что-то скрываем.
   Тут обе леди оторвались от журнала.
   — Уверен также, что все будут строить догадки по поводу того, почему мы нуждаемся в столь строгом надзоре, — продолжал он. — Ведь мы все-таки помолвлены. Объявление уже появилось в газете. Через два дня состоится наше бракосочетание. Нам непременно надо появиться вдвоем на публике. Вы согласны со мной, мисс Олдридж?
   — Да, конечно, — ответила она. — Отличная мысль. Мы не хотим давать повод для сплетен. Позвольте мне только снять с себя это ужасное платье, и я мигом буду готова.
 
   «Мигом» освободиться не удалось.
   Им пришлось отвезти сопровождающих леди домой, мисс Олдридж нужно было переодеться, а Алистеру позаимствовать у младшего брата Руперта пароконный двухколесный экипаж. Время близилось к четырем, когда они оказались в Гайд-парке. Пройдет еще час, и парк заполнится толпами гуляющих. Их будут с любопытством разглядывать, останавливать, некоторые пожелают быть представленными невесте.
   Алистер не сомневался, что мужчины, увидев Мирабель, будут умирать от зависти. Костюм для прогулок зеленого цвета, сшитый по последней моде, очень шел Мирабель. Она радовалась обновкам и позволила горничной потрудиться над ее волосами.
   — Ты выглядишь восхитительно, — сказал ей Алистер, когда они оказались в парке.
   — Ты просто ослеплен любовью. И к великому моему облегчению, сам выбираешь для меня одежду. К тому же раньше я должна была одеваться просто и неприметно. Мне приходилось решать деловые вопросы с мужчинами, а они легко отвлекаются по пустяками и стали бы пялиться на меня. А теперь я с удовольствием ношу красивые наряды. — Это была чистая правда. Когда ей предложили три платья на выбор, она купила все три. То же самое можно было сказать о шляпках и туфлях. Покупать женское белье для мужчины считалось неприличным, но Алистер видел, с каким огромным количеством коробок вернулась Мирабель, ездившая по магазинам со своей тетушкой.
   — Вот уж не думал, что ты так же расточительна, как я. Но я пытаюсь изменить свои привычки. Если мне удастся преодолеть мою страсть к расточительству, мы без труда сможем жить, не выходя за рамки нашего дохода.
   Мирабель пристально посмотрела на него.
   — В чем дело? — спросил он. — Что-то не так?
   — Дорогой, разве ты не прочел наш брачный контракт, прежде чем подписать его?
   — Разумеется, прочел, — ответил он. Они должны были пожениться в среду по специальному разрешению, что позволяло им обойтись без положенной огласки и сочетаться браком там, где они предпочтут. Об этом позаботился лорд Харгейт.
   — Быть может, я чего-то не понял, — заявил Алистер. — Во-первых, он был написан мерзким почерком законника, который невозможно разобрать. Во-вторых, изложен мерзким юридическим языком, который невозможно понять. Я действительно помню большое количество нулей в некоторых цифрах и ошибку в подсчетах, к которой я привлек внимание моего отца. Он от души посмеялся надо мной, а я сделал вид, будто смирился с судьбой, и поставил свою подпись там, где мне указали.
   — Мое приданое составляет двести тысяч фунтов, — сказала Мирабель. — Кроме того…
   — Прошу прощения, — сказал он, — я не ослышался? Ты сказала «двести тысяч»?
   — Совершенно верно.
   Это был еще один удар битой по голове.
   — Дорогой, с тобой все в порядке? — встревоженно спросила она, коснувшись его щеки затянутой в перчатку рукой.
   Алистер остановил лошадей и прижался губами к ее ладони.
   — Не обращай внимания, — пробормотал он. — Я на мгновение потерял сознание, вот и все. Две. Сотни. Тысяч. Неудивительно, что мой отец расхохотался.
   — А ты этого не знал?
   — Я подумал, что по ошибке приписали лишние нули, — признался Алистер. — Я полагал, что это двадцать тысяч или около того. Приданое дочери герцога Суззрлендского, одного из самых богатых людей Англии, составляло двадцать тысяч фунтов. Но я не стал уточнять, потому что говорить о деньгах вульгарно.
   — Мама унаследовала состояние семейного банкирского дома, — объяснила Мирабель. — У отца тоже было весьма значительное состояние.
   — Понятно, — тихо произнес Алистер.
   Он огляделся вокруг: на деревьях появились первые листочки, щебетали птицы, по дорожке проезжали всадники. Вскоре парк заполнился представителями избранного светского общества, выехавшими на прогулку верхом на дорогих конях или в элегантных экипажах, одетыми по последней моде и обменивающимися последними сплетнями.
   — Ты расстроен, — произнесла Мирабель.
   — Неудивительно, что отец был так ласков со мной. После того как я подписал бумаги, даже потрепал меня по плечу.
   — Ну что ж, твое содержание и впрямь дорого обходится, — промолвила она. — Вот он и обрадовался, что ты нашел богатую невесту.
   — Не так уж я дорого обхожусь, — возразил он. — Дорого обходится только принц-регент. На его одежду требуется гораздо больше ткани, чем на мою. А за последние годы он стал еще толще.
   — Ты как-то сказал, что не желаешь сидеть на шее у жены, — напомнила она ему. — Надеюсь, ты не будешь страдать по этому поводу. Нет ничего необычного в том, что средний сын женится на деньгах.
   Алистер пристально вгляделся в женщину, которая вскоре должна была стать его женой: волосы словно восход солнца; глаза как сумерки; голос как ночь. Все это он разглядел с первого взгляда. А потом заметил, как быстро меняется выражение ее лица, как она сообразительна, искренна и добросердечна. А когда держал ее в объятиях, понял, как доверчиво и безоговорочно она отдает ему себя.
   Он улыбнулся.
   — Я сказала что-нибудь забавное? — спросила она.
   — Я представил себе тебя обнаженной, — шепнул он, наклоняясь к ней.
   — Тысяча извинений за то, что мешаю тебе, Кар, — раздался поблизости знакомый голос. — Я действительно очень сожалею, но — не в силах больше ждать.
 
   Мирабель вздрогнула от неожиданности в отличие от Алистера, который словно застыл, а потом медленно отстранился от нее.
   — Гордмор? — холодно произнес он. Бледное лицо виконта чуть покраснело.
   — Мисс Олдридж, — поклонился он, сняв шляпу.
   Она вежливо кивнула.
   — Умоляю извинить мою бестактность, — произнес лорд Гордмор.
   Атмосфера накалялась.
   Мирабель огляделась вокруг. Парк почти опустел. И она пожалела об этом. Хотя несколько минут назад она радовалась возможности побыть наедине с Алистером.
   — Твоя наглость переходит всякие границы, — проговорил Алистер. — Даже если у тебя не осталось ни капли стыда, мог бы подумать о том, насколько неприятно твое присутствие мисс Олдридж.
   — Я об этом подумал, Кар, — сказал его сиятельство, — поэтому и пришел. Я мог бы вышибить себе мозги или перерезать горло, но у меня никогда не было склонности к театральным эффектам. К тому же сомневаюсь, что смог бы проделать это с должной элегантностью, и испортил бы все дело.
   — Вышибить себе мозги? — переспросил Алистер. — О чем ты говоришь?
   — Я и сам толком не знаю, — ответил Гордмор. — Но мне невыносимо обсуждать это через посторонних людей. Если мы должны драться, Кар, то давай обойдемся без…
   — Драться? — Мирабель повернулась к Алистеру. — Только не говори мне, что ты вызвал его на дуэль.
   — Разумеется, нет, — сказал Алистер. — Он никудышный стрелок и непременно убил бы какого-нибудь ни в чем не повинного зеваку.
   — Отвратительный стрелок? — возмутился Гордмор. — Да я отличный…
   — А шпагой владеет еще хуже, — перебил его Алистер.
   — Просто время от времени я позволял тебе одержать над собой верх, — заявил Гордмор. — Из жалости.
   Глаза Алистера сузились.
   — Из жалости? — прорычал он. — Хочешь сказать, из-за моего увечья?
   — Ты был увечным задолго до того, как иностранцы оцарапали тебя при Ватерлоо. Я постоянно вызволял тебя из какой-нибудь беды.
   — Ты это делал, чтобы я мог спасти тебя, — возразил Алистер. — Так было с первого дня нашей учебы в школе.
   Гордмор повернулся к Мирабель.
   — Трудно сосчитать, сколько раз мне приходилось выручать этого болвана из всяких неприятностей. Та маленькая блондинка — как ее звали? Мы тогда учились в Итоне. Дочь сторожа…
   — Клара, — подсказала Мирабель, вспомнив письмо своей тетушки.
   — Клара! — Гордмор ткнул пальцем в Алистера. — Все шло как по маслу, пока один из безмозглых любовников Клары не сломал ему нос. Потом была Венера.
   — Ты не спасал меня от Венеры, — заявил Алистер.
   — Я тебя предупреждал. И не один раз. — Гордмор снова повернулся к Мирабель. — С женщинами он теряет способность здраво мыслить.
   — Горди, не забывай, что разговариваешь с моей будущей женой, — сказал Алистер.
   — Я не имел в виду мисс Олдридж, — возразил лорд Гордмор. — Но ты так расстроил меня, что я плохо соображаю. Насколько я помню, я пришел с намерением извиниться.
   — Ну, так извиняйся, — бросил Алистер.
   — Мисс Олдридж, я вел себя очень глупо и искренне сожалею об этом, — произнес его сиятельство. — Я столько всего натворил. Никогда не прощу себе, что подверг вашего отца опасности, хотя и без злого умысла. Я хотел, чтобы вы покинули Лондон, пока в парламенте рассматривается законопроект о строительстве канала. Я собирался выразить вам самое глубокое сожаление, но тут Кар сказал, что я плохой стрелок, и попытался обратить в шутку историю с Венерой.
   — Спасибо за откровенность, — сказала Мирабель. Гордмор взглянул на Алистера.
   — Если мисс Олдридж удовлетворена, я готов согласиться с ней, — сухо произнес Алистер. — Мне остается лишь пригласить тебя на бракосочетание.
   — Это было бы весьма благородно с твоей стороны, — промолвил Гордмор.
   — Благородство тут ни при чем, — возразил Алистер. — Уж лучше, чтобы был ты, чем один из моих братьев. Ты все-таки не такой зануда, как они.
 
   На следующее утро Алистер явился в гардеробную лорда Гордмора.
   Его сиятельство как раз завязывал в это время галстук.
   — Пытаюсь изобрести новый стиль, — сказал он, не отводя глаз от зеркала. — Иными словами, облегчить процесс завязывания галстука. Каждый раз для меня это проблема. Интересно, что привело тебя ко мне в столь ранний час.
   — Хочу поговорить с тобой о железной дороге, — ответил Алистер.
   Горди выпустил из рук галстук и взглянул на него.
   — О железной дороге, — эхом отозвался его сиятельство. Алистер изложил ему план, который обсудил с мистером Олдриджем, когда просил у него благословения на брак. Мистер Олдридж одобрил оба плана: и железнодорожный, и матримониальный.
   Вместо канала они построят железную дорогу, соединяющую шахты с обжигальщиками извести и другими пользователями с севера. Чтобы тянуть вагонетки по крутым склонам, можно установить стационарные паровые двигатели. Тогда отпадет необходимость ограничивать прокладку путей плоской поверхностью земли. И не потребуются ни шлюзы, ни акведуки. Вода понадобится только для работы паровых двигателей. Это обойдется им дешевле, чем строительство канала, и займет меньше времени. Это также позволит обеспечить быстроту и дешевую доставку угля из скалистой части Лонгледж-Хилла к ближайшим покупателям. И им не придется прокладывать канал по землям Олдриджей и их соседей.
   — Прекрасная идея, — произнес Горди. — Почему нам это сразу не пришло в голову?
   — Потому что Финч, твой преданный управляющий, предложил канал, и эта мысль застряла у нас в голове, — ответил Алистер.
   — Насколько я понимаю, мисс Олдридж одобряет этот план? — помолчав, спросил Горди.
   — Это будет сюрприз. Своего рода свадебный подарок. Я не хотел говорить ей об этом, пока не заручусь твоей поддержкой. Я пообещал Мирабель решить эту проблему — и решил.
   — Разумеется, я буду в этом участвовать. Хорошо, что мисс Олдридж не разозлилась на тебя за мое дурацкое поведение. — Гордмор сорвал с себя галстук, отбросил в сторону, взял другой из стопки аккуратно сложенных галстуков, лежавших на столике возле зеркала. Снова положил его и повернулся к Алистеру.
   — Кар, я должен попросить у тебя прощения.
   — Ты уже попросил. Вчера в Гайд-парке.
   — Нет, это я умолял мисс Олдридж простить меня. Но все неприятности начались потому, что я не верил в тебя. Моя сестра без конца твердила о том, как сильно ты изменился после Ватерлоо, и почти убедила меня в том, что ты не в своем уме. Она болтала о какой-то злокачественной меланхолии, а я не знал, что ей возразить. После Ватерлоо ты, казалось, утратил всю свою страсть и энергию. Едва замечал женщин, хотя они сами вешались тебе на шею.
   — Возможно, она была недалека от истины, — произнес Алистер. — Возможно, я и был подвержен меланхолии, но о «злокачественной» никогда не слышал. Она началась у меня не после Ватерлоо. Говорят, нечто подобное случается с бывшими солдатами и моряками. Причем некоторые так и не выздоравливают. Чего не скажешь обо мне.
   Горди пристально взглянул на него.
   — Нет, сегодня ты похож на того Кара, которого я всегда знал, а не на незнакомца, вернувшегося с континента.
   — Понятия не имею, что со мной случилось. — Алистер пожал плечами.
   — Угроза ампутации ноги любого может довести до нервного срыва, — сказал Горди.
   — Я едва не умер от страха, — признался Алистер. Он никогда никому об этом не говорил. Даже Мирабель.
   Горди и бровью не повел.
   — Ты хорошо это скрывал, — сказал он. — Мне даже в голову не приходило. А я был в панике, меня даже начало рвать, и я испытал огромное облегчение, когда ты отказался от ампутации, хотя с моей стороны это было эгоистично. Ведь неизвестно, чем бы это могло кончиться.
   — У тебя началась рвота? Правда?
   — Это было страшнее, гораздо страшнее, чем сама битва. Там человек по крайней мере охвачен яростью боя. Черт возьми, мне не терпелось вытащить нас обоих из этого ада!
   — А пила? — напомнил Алистер. — Помнишь пилу, покрытую запекшейся кровью?
   — А санитары? — подхватил Горди, — Санитары, перепачканные кровью и еще черт знает чем. А зловоние?
   — Если бы я мог, то убежал бы оттуда, визжа, как девчонка, — сказал Алистер, у которого камень с души свалился.
   — А я бежал бы за тобой следом, визжа еще громче и пронзительнее. У меня ведь нет такого баса, как у тебя.
   Несколько мгновений спустя они хохотали над воспоминаниями о том славном и ужасном дне. Да, Горди всегда был его самым дорогим другом, подумал Алистер.

Глава 21

   Погода в день бракосочетания стояла великолепная. Жених проснулся рано, привел себя в порядок и мерил шагами спальню в Харгейт-Хаусе задолго до назначенного часа.
   Кру снова посетило предчувствие.
   — Почему, скажи на милость, у тебя не было предчувствия в тот день, когда пропал мистер Олдридж? — поинтересовался Алистер. — Почему оно появилось именно сегодня?
   — Прошу прощения, сэр, — произнес слуга. — Может быть, оно ничего не значит и это просто предсвадебный невроз.
   — Не ты женишься, Кру, а я.
   — Конечно, сэр, но у нас меняются обстоятельства. Наше хозяйство больше не будет холостяцким. Меня очень тревожит белье. Вы с мистером Олдриджем по-разному относитесь к крахмалу. Он предпочитает слабо накрахмаленное белье. А главная прачка в Олдридж-Холле — весьма неприятная особа.
   Алистер перестал шагать по комнате и уставился на слугу.
   — Тебя пугает прачка? Кру кивнул.
   — Мы будем жить в Олдридж-Холле лишь некоторое время, — сообщил Алистер. — А потом подыщем подходящий дом здесь, в Лондоне. И ты сам найдешь прачку, чтобы она крахмалила белье так, как тебе будет угодно. Уверен, мисс Олдридж устроит любой вариант. Однако в Дербишире, возможно, белье будет не таким накрахмаленным, как в Лондоне.
   — Вы уверены, сэр? Ведь это значит, что придется вносить кое-какие поправки.
   — Мне говорили, Кру, что при создании семьи требуется наладка и корректировка. Мисс Олдридж тоже придется внести в свою жизнь кое-какие изменения, найти в ней место для мужа. За последние десять с небольшим лет она привыкла решать все вопросы по собственному усмотрению. А теперь ей придется считаться с мнением отца и супруга.
   У Алистера возникло подозрение, что ее отец уже вмешался в ход событий. Он бы не удивился, узнав, что между Олдридж-Холлом и Харгейт-Хаусом уже велись переговоры перед его прибытием в Дербишир в прошлом месяце. Лорд Харгейт, например, отнюдь не казался удивленным, услышав о предстоящем бракосочетании. Более того, он выглядел очень довольным, особенно при подписании брачного контракта.
   Алистер женился на богатой невесте, то есть поступил именно так, как рекомендовал ему отец еще в ноябре.
   — Не может быть, что они вошли в тайный сговор, — пробормотал Алистер себе под нос, в семнадцатый раз разглядывая свое отражение в зеркале. — Мирабель вскрывает всю отцовскую почту. То, что она не видела моего письма, было чистой случайностью.