Страница:
Она потеребила пальцами мой пиджак, потом провела по нему ладонью. На мгновение вновь стала знакомой мне высокомерной тетей Элайзой.
– Хорошее качество. Кто мог ожидать, что такая замухрышка, как ты, поднимется так высоко?
Я поцеловала ее и пошла к автомобилю.
– Только не подумай, что я сожалею о содеянном, – крикнула она, помахав мне рукой. – Я все сделала правильно. – Она приложила палец к губам. – И никому ни слова. – Повернулась и ушла.
Глава 15
Глава 16
– Хорошее качество. Кто мог ожидать, что такая замухрышка, как ты, поднимется так высоко?
Я поцеловала ее и пошла к автомобилю.
– Только не подумай, что я сожалею о содеянном, – крикнула она, помахав мне рукой. – Я все сделала правильно. – Она приложила палец к губам. – И никому ни слова. – Повернулась и ушла.
Глава 15
НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ТАНЦЕВ
Когда я закончила рассказ, Мэттью застыл на подушке, положив руки под голову. Я лежала на боку, свернувшись калачиком, прижимаясь к нему. Мне вдруг показалось, что огромная, холодная тень прошла надо мной.
– Вы, женщины, удивительные. Чего вы только не вытворяете со своим телом, так оно еще и управляет вашим сознанием. Мужчина никогда бы не смог додуматься до такого изощренного плана. – Он рассмеялся. – Слава Богу, у меня никогда не было детей. Это же лучше любой пьесы.
– Такова реальность. Шокирующая, конечно, но куда деваться. В шкафах многие семьи, должно быть, хранят и не такие скелеты.
Я не добавила, что внесла свою лепту в бесконечную череду семейных предательств и обманов. Депрессивная, знаете ли, мысль. Я также еще не до конца переварила историю отца и матери, свою и сестры. Словно раньше жила с карандашным наброском, а тут нашла законченное полотно, написанное маслом. И убрала его подальше, чтобы позже повнимательнее приглядеться к нему. Когда рядом был Мэттью, ни для чего другого ни времени, ни места не оставалось.
– Прагматики, вот кто вы. – В голосе Мэттью слышалось восхищение. – Реалисты.
– Полагаю, так оно и есть.
Закончив рассказ, она так и сказала, скорее себе, чем мне: «А что делать, просто приходится идти на такое. И потом разве я смогла бы жить на двадцать пять фунтов в неделю?» Вот такая история.
– Бедняга, – прервал затянувшуюся паузу Мэттью.
– Кто? Моя тетя?
– Нет, твой дядя. – Мэттью сел. – Ты только представь себе, быть геем и не иметь возможности сказать об этом.
На мгновение я остолбенела. Я-то видела только ее страдания, но ведь он тоже страдал, пусть и по-другому.
– Не следовало ему жениться, раз он знал…
– А знал ли он? Я встречал шестнадцати– и семнадцатилетних парней, которые понятия не имели, что с ними не так… а ведь нынче не сороковые и не пятидесятые годы.
– Но он же знал, что возбуждаться, глядя на фотографии голых мальчиков, в обществе считается недостойным.
– Возможно, он думал, что женитьба излечит его. Эта фантазия существует и ныне. И потом, в конце концов, все остались довольны. Женщины – отличные манипуляторы.
Я возмутилась:
– Напрасно ты так.
– В смысле?
– Называешь нас манипуляторами.
– Но ведь это не ругательство. Умеете вы всех расставить по местам. Что в этом плохого? А я вот не уверен, что хочу и дальше иметь с тобой дело… учитывая, что кровь твоей тетушки течет в твоих жилах…
– О, она же не родная моя тетушка, а жена дяди. – Я попыталась обратить все в шутку. Я прошла сквозь зеркало в жизнь другого человека, жизнь, которая со стороны представлялась скучной и правильной, а на поверку оказалась совсем другой. Как и моя, когда-то действительно скучная и правильная.
– Пойдем-ка поужинаем, – предложил он.
«И кто из нас прагматик?» – подумала я.
Пока Мэттью принимал душ, я позвонила Френсису. И один звук его голоса сразу меня успокоил. Я словно обрела точку опоры.
– Как дела? – спросил он.
– Все отлично. Она согласилась приехать.
– Я с нетерпением жду встречи с ней. У тебя усталый голос.
– День выдался долгим. Он решила открыться мне и проговорила не один час. Это изматывает.
– Скелеты в шкафу?
Я подумала, что с годами интуиция становится острее.
– Много скелетов.
– Они есть у всех.
Эти слова заставили мое сердце ускорить бег.
– И у нас? – наконец спросила я.
Френсис рассмеялся.
– Я покажу тебе мои, если ты мне – свои.
– Только будь осторожен, – рассмеялась я.
Но я-то знала, что у него никаких скелетов нет. По крайней мере, вроде тех, которые сегодня показали мне. И он думал, что их нет и у меня. Говорил так, потому что абсолютно мне доверял. Опять накатило чувство вины. Но при этом я и ощутила, насколько мы с мужем близки. Внезапно мне захотелось поговорить.
– Тогда слушай. – Я рассмеялась. И рассказала ему то, что могла. О моем дяде, возможно, гее, о том, как ей пришлось выкручиваться из этой ситуации. Подробности, правда, опустила. Есть одна особенность у мужей, работающих криминальными адвокатами. Они видели и слышали практически все. Если бы я сказала Френсису, что тете Лайзе нравилось откусывать головы хорькам, он, возможно, изобразил бы некоторое удивление, но не изумился бы точно.
– Вы, женщины, такие прагматики, – прокомментировал он мой рассказ. – А романтики – это мы, бедные мужчины.
– Именно это… – Я чуть не произнесла фразу до конца.
– Именно что? – переспросил Френсис.
Мне действительно хотелось назвать Френсису имя Мэттью. Действительно хотелось произнести: «Именно это только что сказал Мэттью», – потому что удивительные параллели между ними двумя заглушали чувство вины.
Душ выключили, спустили воду в унитазе. Я вновь зевнула.
– Моя тетя. Именно это она и сказала. – По большому счету я не грешила против истины.
– Мне вот что интересно: почему она рассказала тебе все это только теперь? – спросил он. – Ведь в недалеком прошлом вы достаточно часто общались.
– Возможно, на нее подействовала смерть Коры. – Как я могла забыть наши тесные отношения! – А потом она же гордится мной. Сидящий в ней сноб говорит, что я – глазурь семейного торта. Вышла замуж за преуспевающего адвоката.
– И это правда.
Дверь ванной открылась.
В комнату вошел Мэттью, обнаженный, мокрый.
– Поговорим завтра. – И я положила трубку. Чувство вины исчезло, кровь запульсировала в известном месте, а все остальное значения не имело.
Утром, когда мы собирали вещи, Мэттью похвалил меня, сказав, что я сделала очень умный ход, убедив тетушку подтвердить мою легенду. Я уже начала раздуваться от гордости, когда уловила в его словах легкую нотку упрека. А он продолжил:
– Но после похорон, когда мы уедем, тебе придется принять решение. Не насчет если, а насчет когда. Мы просто тратим драгоценное время. Я по горло сыт всеми этими увертками.
– Я тоже от них не в восторге.
– Не в восторге? – резко спросил он.
– Именно так.
На его лице читалось: «Как же здорово ты научилась дурить мне голову!» – но услышала я от него другое:
– Тогда не надо этого затягивать. Почему ты затягиваешь?
Его слова напомнили мне золотые дни девушек и мужчин, когда Ивлин Хоум вела колонку в журнале «Вумен». [37]Какой простой была тогда мораль. «Он давит на тебя или сказал: "Если ты меня любишь, сделай это…"». Совет Ивлин – расстанься с этим мужчиной. Развернись на каблучках и уйди. Потому что если бы он тебя любил, то уважал бы. И спокойно бы подождал, что сначала ты выйдешь за него замуж, а уж потом сделаешь это. А теперь Мэттью переворачивал мир с ног на голову. Традиционную женскую роль узурпировал постмодернистский мужчина. Он говорил: «Если ты любишь меня, ты должна перестать тайно прелюбодействовать со мной и легализовать наши отношения». Куда подеялись мужчины, которые хотели попользоваться тобой за спиной мужа, довольные тем, что наставляют ему рога? Попала в объятия человека, который хотел, чтобы все делалось открыто, тогда как мне требовался всего лишь архитипичный мужчина. Неудивительно, что я пребывала в некотором замешательстве. В конце концов мы договорились, что я сосредоточусь на похоронах, тогда как он займется подготовкой к путешествию. Такое разделение труда представлялось мне Справедливым. И меня возбуждала перспектива неизвестности. Френсис любил обложиться путеводителями, буклетами, справочниками и рассуждать о том, что нам подойдет, а что нет, так что всякий раз мы знали, куда едем и что нас там ждет. Раньше мне это нравилось. Теперь, слушая, как Мэттью рассказывает о его способе путешествовать, я видела, что мой давно уже устарел. Мне не терпелось сесть в самолет и умчаться в неопределенность.
Я посмотрела на Мэттью. Как уверенно он улыбнулся в ответ. Улыбкой человека, который готов лицом к лицу встретиться с любой проблемой. Никакой хитрости. Только честность и открытость. Где-то это даже раздражало.
– Не мог бы ты побольше напоминать Томми Уилкинса? – спросила я.
Он меня не понял. Его глаза изумленно раскрылись.
– Ты хочешь ребенка?
Я покачала головой, укол вины пронзил меня насквозь, когда я подумала о моих сыновьях, внучках, их жизни.
– Индия? – спросил он.
Я кивнула. Он был моим счастьем, я – его. И пути назад не было. Я понимала, что должна сказать Френсису. Если я не могла просто так уехать в Личфилд на одну ночь, конечно же, я бы не смогла улететь в Индию. И я знала, что больше всего на свете хочу улететь туда с Мэттью. А потому Френсис должен все узнать. Но не теперь. С похоронами и приездом на них тети я в полной мере уподобилась моему другу-страусу, аккуратненько зарыла голову в песок оттягивания этого тяжелого разговора.
– Вы, женщины, удивительные. Чего вы только не вытворяете со своим телом, так оно еще и управляет вашим сознанием. Мужчина никогда бы не смог додуматься до такого изощренного плана. – Он рассмеялся. – Слава Богу, у меня никогда не было детей. Это же лучше любой пьесы.
– Такова реальность. Шокирующая, конечно, но куда деваться. В шкафах многие семьи, должно быть, хранят и не такие скелеты.
Я не добавила, что внесла свою лепту в бесконечную череду семейных предательств и обманов. Депрессивная, знаете ли, мысль. Я также еще не до конца переварила историю отца и матери, свою и сестры. Словно раньше жила с карандашным наброском, а тут нашла законченное полотно, написанное маслом. И убрала его подальше, чтобы позже повнимательнее приглядеться к нему. Когда рядом был Мэттью, ни для чего другого ни времени, ни места не оставалось.
– Прагматики, вот кто вы. – В голосе Мэттью слышалось восхищение. – Реалисты.
– Полагаю, так оно и есть.
Закончив рассказ, она так и сказала, скорее себе, чем мне: «А что делать, просто приходится идти на такое. И потом разве я смогла бы жить на двадцать пять фунтов в неделю?» Вот такая история.
– Бедняга, – прервал затянувшуюся паузу Мэттью.
– Кто? Моя тетя?
– Нет, твой дядя. – Мэттью сел. – Ты только представь себе, быть геем и не иметь возможности сказать об этом.
На мгновение я остолбенела. Я-то видела только ее страдания, но ведь он тоже страдал, пусть и по-другому.
– Не следовало ему жениться, раз он знал…
– А знал ли он? Я встречал шестнадцати– и семнадцатилетних парней, которые понятия не имели, что с ними не так… а ведь нынче не сороковые и не пятидесятые годы.
– Но он же знал, что возбуждаться, глядя на фотографии голых мальчиков, в обществе считается недостойным.
– Возможно, он думал, что женитьба излечит его. Эта фантазия существует и ныне. И потом, в конце концов, все остались довольны. Женщины – отличные манипуляторы.
Я возмутилась:
– Напрасно ты так.
– В смысле?
– Называешь нас манипуляторами.
– Но ведь это не ругательство. Умеете вы всех расставить по местам. Что в этом плохого? А я вот не уверен, что хочу и дальше иметь с тобой дело… учитывая, что кровь твоей тетушки течет в твоих жилах…
– О, она же не родная моя тетушка, а жена дяди. – Я попыталась обратить все в шутку. Я прошла сквозь зеркало в жизнь другого человека, жизнь, которая со стороны представлялась скучной и правильной, а на поверку оказалась совсем другой. Как и моя, когда-то действительно скучная и правильная.
– Пойдем-ка поужинаем, – предложил он.
«И кто из нас прагматик?» – подумала я.
Пока Мэттью принимал душ, я позвонила Френсису. И один звук его голоса сразу меня успокоил. Я словно обрела точку опоры.
– Как дела? – спросил он.
– Все отлично. Она согласилась приехать.
– Я с нетерпением жду встречи с ней. У тебя усталый голос.
– День выдался долгим. Он решила открыться мне и проговорила не один час. Это изматывает.
– Скелеты в шкафу?
Я подумала, что с годами интуиция становится острее.
– Много скелетов.
– Они есть у всех.
Эти слова заставили мое сердце ускорить бег.
– И у нас? – наконец спросила я.
Френсис рассмеялся.
– Я покажу тебе мои, если ты мне – свои.
– Только будь осторожен, – рассмеялась я.
Но я-то знала, что у него никаких скелетов нет. По крайней мере, вроде тех, которые сегодня показали мне. И он думал, что их нет и у меня. Говорил так, потому что абсолютно мне доверял. Опять накатило чувство вины. Но при этом я и ощутила, насколько мы с мужем близки. Внезапно мне захотелось поговорить.
– Тогда слушай. – Я рассмеялась. И рассказала ему то, что могла. О моем дяде, возможно, гее, о том, как ей пришлось выкручиваться из этой ситуации. Подробности, правда, опустила. Есть одна особенность у мужей, работающих криминальными адвокатами. Они видели и слышали практически все. Если бы я сказала Френсису, что тете Лайзе нравилось откусывать головы хорькам, он, возможно, изобразил бы некоторое удивление, но не изумился бы точно.
– Вы, женщины, такие прагматики, – прокомментировал он мой рассказ. – А романтики – это мы, бедные мужчины.
– Именно это… – Я чуть не произнесла фразу до конца.
– Именно что? – переспросил Френсис.
Мне действительно хотелось назвать Френсису имя Мэттью. Действительно хотелось произнести: «Именно это только что сказал Мэттью», – потому что удивительные параллели между ними двумя заглушали чувство вины.
Душ выключили, спустили воду в унитазе. Я вновь зевнула.
– Моя тетя. Именно это она и сказала. – По большому счету я не грешила против истины.
– Мне вот что интересно: почему она рассказала тебе все это только теперь? – спросил он. – Ведь в недалеком прошлом вы достаточно часто общались.
– Возможно, на нее подействовала смерть Коры. – Как я могла забыть наши тесные отношения! – А потом она же гордится мной. Сидящий в ней сноб говорит, что я – глазурь семейного торта. Вышла замуж за преуспевающего адвоката.
– И это правда.
Дверь ванной открылась.
В комнату вошел Мэттью, обнаженный, мокрый.
– Поговорим завтра. – И я положила трубку. Чувство вины исчезло, кровь запульсировала в известном месте, а все остальное значения не имело.
Утром, когда мы собирали вещи, Мэттью похвалил меня, сказав, что я сделала очень умный ход, убедив тетушку подтвердить мою легенду. Я уже начала раздуваться от гордости, когда уловила в его словах легкую нотку упрека. А он продолжил:
– Но после похорон, когда мы уедем, тебе придется принять решение. Не насчет если, а насчет когда. Мы просто тратим драгоценное время. Я по горло сыт всеми этими увертками.
– Я тоже от них не в восторге.
– Не в восторге? – резко спросил он.
– Именно так.
На его лице читалось: «Как же здорово ты научилась дурить мне голову!» – но услышала я от него другое:
– Тогда не надо этого затягивать. Почему ты затягиваешь?
Его слова напомнили мне золотые дни девушек и мужчин, когда Ивлин Хоум вела колонку в журнале «Вумен». [37]Какой простой была тогда мораль. «Он давит на тебя или сказал: "Если ты меня любишь, сделай это…"». Совет Ивлин – расстанься с этим мужчиной. Развернись на каблучках и уйди. Потому что если бы он тебя любил, то уважал бы. И спокойно бы подождал, что сначала ты выйдешь за него замуж, а уж потом сделаешь это. А теперь Мэттью переворачивал мир с ног на голову. Традиционную женскую роль узурпировал постмодернистский мужчина. Он говорил: «Если ты любишь меня, ты должна перестать тайно прелюбодействовать со мной и легализовать наши отношения». Куда подеялись мужчины, которые хотели попользоваться тобой за спиной мужа, довольные тем, что наставляют ему рога? Попала в объятия человека, который хотел, чтобы все делалось открыто, тогда как мне требовался всего лишь архитипичный мужчина. Неудивительно, что я пребывала в некотором замешательстве. В конце концов мы договорились, что я сосредоточусь на похоронах, тогда как он займется подготовкой к путешествию. Такое разделение труда представлялось мне Справедливым. И меня возбуждала перспектива неизвестности. Френсис любил обложиться путеводителями, буклетами, справочниками и рассуждать о том, что нам подойдет, а что нет, так что всякий раз мы знали, куда едем и что нас там ждет. Раньше мне это нравилось. Теперь, слушая, как Мэттью рассказывает о его способе путешествовать, я видела, что мой давно уже устарел. Мне не терпелось сесть в самолет и умчаться в неопределенность.
Я посмотрела на Мэттью. Как уверенно он улыбнулся в ответ. Улыбкой человека, который готов лицом к лицу встретиться с любой проблемой. Никакой хитрости. Только честность и открытость. Где-то это даже раздражало.
– Не мог бы ты побольше напоминать Томми Уилкинса? – спросила я.
Он меня не понял. Его глаза изумленно раскрылись.
– Ты хочешь ребенка?
Я покачала головой, укол вины пронзил меня насквозь, когда я подумала о моих сыновьях, внучках, их жизни.
– Индия? – спросил он.
Я кивнула. Он был моим счастьем, я – его. И пути назад не было. Я понимала, что должна сказать Френсису. Если я не могла просто так уехать в Личфилд на одну ночь, конечно же, я бы не смогла улететь в Индию. И я знала, что больше всего на свете хочу улететь туда с Мэттью. А потому Френсис должен все узнать. Но не теперь. С похоронами и приездом на них тети я в полной мере уподобилась моему другу-страусу, аккуратненько зарыла голову в песок оттягивания этого тяжелого разговора.
Глава 16
ЭЛИСОН В СТРАНЕ ЧУДЕС
Когда я встретила тетю Лайзу на станции, она сказала, что прикинется выживающей из ума старушкой, если с Френсисом возникнут трудности. А потом спросила, будет ли на похоронах хоть один одинокий мужчина.
– Подходящий одинокий мужчина, – добавила она. – Достойный.
Я ответила, что скорее нет, чем да.
– Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы хоть на кого-то положить глаз.
«Шустрая у нас семейка, – подумала я. – Восемьдесят пять лет, и все туда же». Впрочем, какая-то моя часть с сожалением вспоминала те времена, когда я не испытывала подобных желаний. Но как давно это было. А теперь я на несколько дней лишилась возможности сгонять в Паддингтон и уже жалела об этом.
Я защелкнула ее ремень безопасности и тронула автомобиль с места. Она все время оглядывалась, едва мы влились в транспортный поток.
– Провезти тебя через центр? – спросила я.
– Да, пожалуйста, – без малейшего колебания ответила она. – Отвези меня на Парк-лейн. Нравится мне эта улица. – Она откинулась на спинку сиденья. – Отличный у тебя автомобиль. Дорогой.
Какое-то время мы ехали под ее возгласы и по поводу градостроительных перемен, и по поводу сохранившихся зданий.
– О, вот здесь был паб, а тут магазин готового платья, куда мы с твоей матерью иногда заходили. Теперь тут электротовары. О, твоя мать. Ей бы побольше благоразумия.
В Дорчестере я предложила зайти на ленч в ресторан.
– Я приводила сюда маму на ее шестидесятилетие, – сказала я. – Ей понравилось.
Моя тетя изогнула бровь и поджала губы.
– Лучше поедем домой.
И я подумала, что это, наверное, мудрое решение.
Первые минуты встречи прошли очень нервно. Френсис принял ее так, будто сделана она из краун-дерби, [38]спасибо моим уверениям в том, что она тихая, застенчивая, скромная и страсть как боится мужчин. А тетя Элайза не выказала ни застенчивости, ни пугливости. Сунула Френсису трость для ходьбы и первой вошла в дом, предварительно бросив на моего мужа оценивающий взгляд. И когда он оглянулся, чтобы посмотреть на меня, на его лице читалось изумление. А потом, усугубляя ситуацию, она высказалась по поводу стоимости нашего дома и количества дорогих вещей в нем.
– О, когда подумаешь, из какой семьи вышла Дилли…
Френсис одарил меня еще одним взглядом.
– Твоя мать никогда не заказывала подогнанный в размер ковер, дорогая. А что же касается люстры, теперь ты не экономишь на электричестве, не так ли?
– Нет, – сухо ответила я.
Френсис мне улыбнулся. А потом, как белый рыцарь, каким он, в сущности, и был, пришел мне на помощь. Иронии в его словах она не заметила.
– Она обходится мне в кругленькую сумму, Элайза.
Тетушка понимающе кивнула.
– Те, у кого ничего не было, всегда переплачивают.
Она медленно ходила по комнатам, восхищаясь всем.
Остановилась у зеркала, привезенного из Венеции. Провела пальцами по золоченой раме.
– Как ты можешь даже подумать о том, чтобы оставить все это, дорогая? – спросила она, обернувшись и посмотрев на меня поверх плеча.
Френсис, ничего не понимая, вновь поймал мой взгляд. Я лишь пожала плечами и закатила глаза. Могла бы знаком показать ему: «Она немного не в себе», но тетушка смотрела в зеркало и, возможно, увидела бы меня.
Я решила, что необходимо чем-то ее занимать, чтобы Френсис в своей невинности не смог загнать ее в какую-нибудь западню. Понимала, какой это риск – полагаться на полоумную старушку, и уже представляла себе, как она, наклонившись к Френсису, доверительно рассказывает ему, что до Личфилда в последний раз видела меня в школьной форме… В результате чего у него, конечно же, возникнут вопросы, а чем я, собственно, занималась, когда навещала престарелых тетушек. Или он мог предложить ей «Белую даму» со словами: «Я знаю, Что вы любите этот коктейль», и услышать в ответ, чтоспиртного она на дух не переносит и лишь изредка позволяет себе глоток хереса.
Вот я и решила, что отвезти ее в магазин здоровой пищи – неплохая идея. Мы представили ей Джона, а Петра прямо-таки просияла, когда старушка остановилась в дверях, опершись на свою тросточку, раз-другой принюхалась, а потом изрекла:
– Ах… пахнет, как в магазинах продуктов высшего Качества.
На чай мы поехали к ним в дом, и приготовленный Петрой пирог получил самую высокую оценку.
– Качество… – На лице тетушки читалось блаженство. – Качество.
Она доставила огромное удовольствие моим внучкам, показав, как сделать тиару из нескольких роз, листьев и кусочков проволоки. Они были в экстазе. А я валилась с ног от усталости. Скорее нервной, чем физической.
Френсис постоянно находился рядом и в любой момент мог докопаться до правды. В конце концов, это была его работа. От ее: «Что ж, дорогой, если она не хочет тебя, она всегда может передать тебя мне…» – глаза Френсиса вспыхнули любопытством, а я подскочила и метнулась, уж не помню зачем, на другой конец комнаты. Так поступали отцы моих школьных подружек, когда что-то сексуальное вдруг прорывалось на экран телевизора.
Он же пристально смотрел на меня.
– Ты в порядке?
Ох, эта озабоченность и любовь в его взгляде. Как же мне хотелось от этого избавиться.
Телефон стал нашей линией жизни. Мэттью это решительно не нравилось. Я не удивлялась. Всегда полезно встать на место другого человека, прежде чем критиковать. На его месте я была бы вне себя. Понятное дело, что говорил он сквозь зубы.
– Мы любим друг друга, – в несчетный раз доносилось до меня из телефонной трубки, – так почему мы не вместе? На следующей неделе я еду на свадьбу. Ты поехать не можешь. Такая жизнь очень уж одинокая.
– Это самый последний раз, – обещала я ему. Мое сердце дрогнуло от страха. На свадьбах собиралось много народу. Люди обычно много пили и флиртовали. А Мэттью поедет один, мучаясь от одиночества… Помимо этого, я даже поражалась тому, как же мне его недоставало. Я просто не могла без него жить. – Как только это закончится, – добавила я. – Даю слово.
– Это хорошо, – его голос переполняла уверенность, – потому что жизнь нужна для того, чтобы жить. В нашем случае – жить вдвоем.
Я стояла в саду, сжимая в руке телефон, когда из дома вышел Френсис. Он сказал, что выгляжу я так будто только что увидела призрака.
Две подруги тети Коры из Норфолка, обе восьмидесяти с небольшим лет, настояли на том, чтобы отдать покойной последний долг. Френсис и я принимали их у себя вечером перед похоронами. Две лишние старушки не прибавили мне хлопот, их и так хватало, зато гарантировали, что разговор не затронет опасных тем Мне оставалось лишь задаваться вопросом, смогу ли я через тридцать лет говорить так много и так быстро. Само собой, разговор вертелся вокруг смерти. Они были в составе той группы, что отправилась на морскую прогулку: Кора просто привалилась к борту и умерла. Несмотря на траур, в женщинах чувствовалось раздражение. Одна из них, Сюзанна, сказала, что все хотели бы так уйти. Словно намекала, что Кора воспользовалась последним шансом, а их ждала долгая, мучительная смерть. «– Как же это здорово, самой грести в восемьдесят с небольшим лет, – отметила я.
– Ни от чего нельзя отказываться, – ответила мне Сюзанна. – Доживите до нашего возраста, и вы вспомните об упущенных возможностях, пожалеете, что не использовали их.
Не к месту она это сказала.
Френсис, в которого они сразу влюбились, признался им, что именно по этой причине и хочет уйти на Пенсию, пока еще есть силы. И этого мне слышать решительно не хотелось.
– Мы потеряли наших мужей, но нашли друг друга, – ответили они.
– Еще есть время найти любимого, – заметил он.
– О нет! – Они разве что не замахали руками.
Он посмотрел на меня и подмигнул.
– О да! – вырвалось у меня.
– Нет, если ты в счастье прожила с мужем всю жизнь! – Чувствовалось, что Сюзанну мое восклицание шокировало.
– Разумеется, нет. – Голос у меня вдруг стал каким-то странным, пронзительным, определенно не моим. – И я избегала взгляда Френсиса.
– Некоторые утверждают, – он явно дразнил старушек, – что именно наличие возлюбленных способствует сохранению семьи.
Старушкам эти шокирующие слова явно понравились. Я же выглядела как старушка.
Они вдруг превратились в молоденьких девушек, запретили ему вести такие кощунственные речи, тем самым требуя продолжения концерта. И Френсис оправдал их ожидания.
– Любовь сохраняет человеку молодость и красоту. – И он подмигнул им. Как мне показалось, похотливо. А потому еще больше понравился. Как я поняла, он дал им правильную оценку. С учетом его профессии удивляться не приходилось.
Мы собрались на следующий день. Несколько близких родственников. Значительно уменьшившийся числом клан Смартов. Меня это радовало. Чем с меньшим количеством людей мне предстояло общаться, тем лучше. Естественно, присутствовали дочери Коры Люси и Полин, их мужья, Френк и Кеннет, сын Люси Джордж с женой и детьми. Джон и Петра приехать не смогли, устраивали какой-то прием. Я ни чуточки не огорчилась: в их присутствии чувствовала себя не и своей тарелке. Еще нескольких двоюродных братьев и сестер я помнила смутно. Двух или трех подруг Коры из далекого прошлого не знала вообще. И под самое начало службы за спиной послышались шаги. Я обернулась и увидела невысокую светловолосую женщину, чуть моложе меня, в шикарной черной шляпе с вуалью. Усаживаясь на скамью, она подняла вуаль. Я решила, что косметики на лице чуть больше, чем следовало, и задалась вопросом, кто бы это мог быть. Не сомневалась, что не родственница. От Смартов в ней ничего не было.
Упало несколько слез, гроб унесли, и, пока мы пели Последний псалом, тетя Лайза наклонилась ко мне и шепнула, что венки крайне вульгарные. А потом мы потянулись к дверям. Сначала чтобы взглянуть на венки, лежащие аккуратными рядами, потом чтобы обнять друг друга и вытереть слезы, наконец – поехать к Полин на поминки. Моя тетушка подхватила Френсиса под руку, потом – меня, и втроем мы направились к автомобилю, когда женщина, прибывшая последней, подбежала к нам в облаке духов и заключила тетушку в объятия.
– Мамочка. – Выговор у нее был точь-в-точь как у тети Лайзы. – Я едва успела. А эти милые люди, должно быть, моя кузина Дилис… – Она выдержала театральную паузу, копируя манеру матери, и добавила: – И конечно же, ее муж.
– Дорогая. – Лишь в детстве я слышала, чтобы тетя Лайза говорила таким голосом. – Дорогая Элисон. – Как всегда, своим ребенком тетя Лайза могла только восторгаться.
Они вновь обнялись, словно на сцене, а потом, чуть покачнувшись, Элисон отступила назад, отпустив мать, и поправила вуаль. Но все равно она висела косо, словно пьяная. Я поняла, после того как мы поцеловали друг друга в щечку, что и хозяйка вуали тоже не трезва. Вероятно, она решила, что все-таки сможет, пересаживаясь с поезда на поезд, добраться от Кеттеринга до Стритхэм-Хилл, а потом уговорит какого-нибудь изумленного водителя подбросить до церкви. Теперь рассчитывала, что мы подвезем ее.
– Сама я за руль нынче не сажусь, – величественно заявила она.
Я подумала, что знаю причину.
– Мамочка, они приглядывают за тобой?
Мгновенно меня захлестнула волна раздражения. Это слово «они». Прошлое словно никуда и не уходило, я по-прежнему была чужой, без денег и места в их мире. Я уже хотела ответить что-нибудь резкое, но меня опередила моя тетушка:
– О да. Принимают меня как королеву, Элли. Твоя кузина Дилис далеко продвинулась в этом мире.
Кузина Дилис держала рот на замке из опасения сказать что-то очень грубое. Могла лишь думать: «Слава Богу, здесь нет Вирджинии, а не то в погребальном костре сожгли бы двух старушек».
– Хорошо! – воскликнула Элисон. – Очень хорошо, мамочка.
Моя кузина подхватила Френсиса под вторую, свободную руку, и вместе мы двинулись к нашему автомобилю.
– Красота, – изумленно сказала моя кузина, когда мы уже собрались садиться. Я не знала, о чем она – об автомобиле, моем муже или моем пальто. Потом поняла. Она стянула с руки перчатку из тонкой кожи, протянула руку и схватилась за мой рукав, точно так же, как мать – за мою юбку. – Кто бы мог подумать о тебе такое, Дилис? – Она рассмеялась. – Помнишь тот плащ? Господи, ну и видок у тебя был в те дни…
На мгновение я застыла. Не могла двинуться. Ни вперед, ни назад. Понятия не имела почему. Внезапно вновь почувствовала себя восьмилетней, на которую смотрят со снисхождением, пусть я тогда еще и не знала о существовании такого слова. Вновь стала бедной родственницей, одетой в старый плащ Джинни, который доставал мне до щиколоток. Пояс от него где-то потерялся, так что мать дала мне другой, из синего пластика. Ботинки жали. Меня забирали на станции «Финсбьюри-парк», и Элисон, в красивом пальто с вязаным воротником, смеялась, глядя на мой плащ. Старые привычки умирают с трудом. Чтобы скрыть боль, вызванную этими воспоминаниями, я начала усаживать тетю Лайзу на заднее сиденье, поскольку моя кузина и не пыталась помочь ей. Когда подняла голову, увидела, что Элисон уже нацелилась на переднее сиденье, рядом с Френсисом. Его взгляд встретился с моим. И то, что он заметил в моих глазах, заставило его насторожиться.
– Все в порядке? – спросил мой муж.
Охваченная яростью, я схватила Элисон за руку и препроводила от передней дверцы к задней, после чего она уселась на заднее сиденье, рядом с матерью. Она, похоже, и не заметила, с какой силой я ее дернула. Я подняла с асфальта оброненную ею перчатку и едва удержалась, чтобы не отхлестать ее по щекам. Затем села на свое законное место. Только после этого смогла взять себя в руки.
– Все в порядке? – повторил он, когда я захлопнула дверцу.
– Все отлично, – излишне громко ответила я, а потом продолжила еще громче: – Вот только сниму это кашемировое пальто, и тогда все будет просто прекрасно…
Я не могла с уверенностью сказать, что до дорогой Элли дошел смысл моих слов. Но мой муж все понял. Не так-то легко провести моего мужа.
– О, Дилис, – откликнулся он, – ты забыла упомянуть, из чего сделана подкладка.
Автомобиль тронулся с места, повез нас всех незнамо куда.
– И чем ты занимаешься, Френк? – спросила моя кузина, наклонившись вперед, едва не лизнув Френсису ухо.
– Френсис, – в унисон поправили мы ее. Он – ровным голосом. Я – со злостью.
– Помнишь, как Кэрол пыталась называть меня Френки? – спросил он, сглаживая острые углы. Потом добавил, уже моей кузине, обернувшись: – Даже лучшей подруге Дилис не дозволялось так меня звать.
– О… – Элисон замолчала, то ли ничего не поняв, то ли пристыженная.
У меня же вновь возникло давнее чувство собственной неполноценности, то самое, что раньше твердило мне: все, что я имела или только собиралась заиметь, принадлежало им, потому что они принадлежали к высшему сословию, а я – к низшему. Во мне проснулась психология крестьянина, глубоко укоренившееся в феодальные времена представление о том, что моего ничего быть не может и все принадлежит богатым людям. Разговаривая с моим мужем столь фамильярно, моя кузина унижала меня. И что самое ужасное, я была перед ней беззащитна.
Френсис, разумеется, все понял. И сказал то, что следовало:
– Чем я занимаюсь, кузина Элисон? Понятное дело, гребу деньги лопатой. – Он улыбнулся ей в зеркало заднего обзора. – А потом трачу их на мою любимую жену.
Она откинулась на заднее сиденье, похоже, не зная, что и сказать. Не ожидала такого грубого ответа.
– А ты? – спросил он. И тут до меня дошло, что он от этой мизансцены получает удовольствие, пусть и за мой счет.
– О, я получила наследство от отца. Он был бизнесменом.
– И каким же бизнесом он занимался?
– Цветочным дизайном интерьеров, – без запинки ответила она.
Моя тетя, лицо которой я видела в боковое зеркало, даже не моргнула.
– Поэтому мне просто не нужно что-либо делать, – радостно добавила Элисон.
«Да ты ничего и не можешь», – подумала я, но сочла нецелесообразным озвучивать эту мысль.
– Подходящий одинокий мужчина, – добавила она. – Достойный.
Я ответила, что скорее нет, чем да.
– Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы хоть на кого-то положить глаз.
«Шустрая у нас семейка, – подумала я. – Восемьдесят пять лет, и все туда же». Впрочем, какая-то моя часть с сожалением вспоминала те времена, когда я не испытывала подобных желаний. Но как давно это было. А теперь я на несколько дней лишилась возможности сгонять в Паддингтон и уже жалела об этом.
Я защелкнула ее ремень безопасности и тронула автомобиль с места. Она все время оглядывалась, едва мы влились в транспортный поток.
– Провезти тебя через центр? – спросила я.
– Да, пожалуйста, – без малейшего колебания ответила она. – Отвези меня на Парк-лейн. Нравится мне эта улица. – Она откинулась на спинку сиденья. – Отличный у тебя автомобиль. Дорогой.
Какое-то время мы ехали под ее возгласы и по поводу градостроительных перемен, и по поводу сохранившихся зданий.
– О, вот здесь был паб, а тут магазин готового платья, куда мы с твоей матерью иногда заходили. Теперь тут электротовары. О, твоя мать. Ей бы побольше благоразумия.
В Дорчестере я предложила зайти на ленч в ресторан.
– Я приводила сюда маму на ее шестидесятилетие, – сказала я. – Ей понравилось.
Моя тетя изогнула бровь и поджала губы.
– Лучше поедем домой.
И я подумала, что это, наверное, мудрое решение.
Первые минуты встречи прошли очень нервно. Френсис принял ее так, будто сделана она из краун-дерби, [38]спасибо моим уверениям в том, что она тихая, застенчивая, скромная и страсть как боится мужчин. А тетя Элайза не выказала ни застенчивости, ни пугливости. Сунула Френсису трость для ходьбы и первой вошла в дом, предварительно бросив на моего мужа оценивающий взгляд. И когда он оглянулся, чтобы посмотреть на меня, на его лице читалось изумление. А потом, усугубляя ситуацию, она высказалась по поводу стоимости нашего дома и количества дорогих вещей в нем.
– О, когда подумаешь, из какой семьи вышла Дилли…
Френсис одарил меня еще одним взглядом.
– Твоя мать никогда не заказывала подогнанный в размер ковер, дорогая. А что же касается люстры, теперь ты не экономишь на электричестве, не так ли?
– Нет, – сухо ответила я.
Френсис мне улыбнулся. А потом, как белый рыцарь, каким он, в сущности, и был, пришел мне на помощь. Иронии в его словах она не заметила.
– Она обходится мне в кругленькую сумму, Элайза.
Тетушка понимающе кивнула.
– Те, у кого ничего не было, всегда переплачивают.
Она медленно ходила по комнатам, восхищаясь всем.
Остановилась у зеркала, привезенного из Венеции. Провела пальцами по золоченой раме.
– Как ты можешь даже подумать о том, чтобы оставить все это, дорогая? – спросила она, обернувшись и посмотрев на меня поверх плеча.
Френсис, ничего не понимая, вновь поймал мой взгляд. Я лишь пожала плечами и закатила глаза. Могла бы знаком показать ему: «Она немного не в себе», но тетушка смотрела в зеркало и, возможно, увидела бы меня.
Я решила, что необходимо чем-то ее занимать, чтобы Френсис в своей невинности не смог загнать ее в какую-нибудь западню. Понимала, какой это риск – полагаться на полоумную старушку, и уже представляла себе, как она, наклонившись к Френсису, доверительно рассказывает ему, что до Личфилда в последний раз видела меня в школьной форме… В результате чего у него, конечно же, возникнут вопросы, а чем я, собственно, занималась, когда навещала престарелых тетушек. Или он мог предложить ей «Белую даму» со словами: «Я знаю, Что вы любите этот коктейль», и услышать в ответ, чтоспиртного она на дух не переносит и лишь изредка позволяет себе глоток хереса.
Вот я и решила, что отвезти ее в магазин здоровой пищи – неплохая идея. Мы представили ей Джона, а Петра прямо-таки просияла, когда старушка остановилась в дверях, опершись на свою тросточку, раз-другой принюхалась, а потом изрекла:
– Ах… пахнет, как в магазинах продуктов высшего Качества.
На чай мы поехали к ним в дом, и приготовленный Петрой пирог получил самую высокую оценку.
– Качество… – На лице тетушки читалось блаженство. – Качество.
Она доставила огромное удовольствие моим внучкам, показав, как сделать тиару из нескольких роз, листьев и кусочков проволоки. Они были в экстазе. А я валилась с ног от усталости. Скорее нервной, чем физической.
Френсис постоянно находился рядом и в любой момент мог докопаться до правды. В конце концов, это была его работа. От ее: «Что ж, дорогой, если она не хочет тебя, она всегда может передать тебя мне…» – глаза Френсиса вспыхнули любопытством, а я подскочила и метнулась, уж не помню зачем, на другой конец комнаты. Так поступали отцы моих школьных подружек, когда что-то сексуальное вдруг прорывалось на экран телевизора.
Он же пристально смотрел на меня.
– Ты в порядке?
Ох, эта озабоченность и любовь в его взгляде. Как же мне хотелось от этого избавиться.
Телефон стал нашей линией жизни. Мэттью это решительно не нравилось. Я не удивлялась. Всегда полезно встать на место другого человека, прежде чем критиковать. На его месте я была бы вне себя. Понятное дело, что говорил он сквозь зубы.
– Мы любим друг друга, – в несчетный раз доносилось до меня из телефонной трубки, – так почему мы не вместе? На следующей неделе я еду на свадьбу. Ты поехать не можешь. Такая жизнь очень уж одинокая.
– Это самый последний раз, – обещала я ему. Мое сердце дрогнуло от страха. На свадьбах собиралось много народу. Люди обычно много пили и флиртовали. А Мэттью поедет один, мучаясь от одиночества… Помимо этого, я даже поражалась тому, как же мне его недоставало. Я просто не могла без него жить. – Как только это закончится, – добавила я. – Даю слово.
– Это хорошо, – его голос переполняла уверенность, – потому что жизнь нужна для того, чтобы жить. В нашем случае – жить вдвоем.
Я стояла в саду, сжимая в руке телефон, когда из дома вышел Френсис. Он сказал, что выгляжу я так будто только что увидела призрака.
Две подруги тети Коры из Норфолка, обе восьмидесяти с небольшим лет, настояли на том, чтобы отдать покойной последний долг. Френсис и я принимали их у себя вечером перед похоронами. Две лишние старушки не прибавили мне хлопот, их и так хватало, зато гарантировали, что разговор не затронет опасных тем Мне оставалось лишь задаваться вопросом, смогу ли я через тридцать лет говорить так много и так быстро. Само собой, разговор вертелся вокруг смерти. Они были в составе той группы, что отправилась на морскую прогулку: Кора просто привалилась к борту и умерла. Несмотря на траур, в женщинах чувствовалось раздражение. Одна из них, Сюзанна, сказала, что все хотели бы так уйти. Словно намекала, что Кора воспользовалась последним шансом, а их ждала долгая, мучительная смерть. «– Как же это здорово, самой грести в восемьдесят с небольшим лет, – отметила я.
– Ни от чего нельзя отказываться, – ответила мне Сюзанна. – Доживите до нашего возраста, и вы вспомните об упущенных возможностях, пожалеете, что не использовали их.
Не к месту она это сказала.
Френсис, в которого они сразу влюбились, признался им, что именно по этой причине и хочет уйти на Пенсию, пока еще есть силы. И этого мне слышать решительно не хотелось.
– Мы потеряли наших мужей, но нашли друг друга, – ответили они.
– Еще есть время найти любимого, – заметил он.
– О нет! – Они разве что не замахали руками.
Он посмотрел на меня и подмигнул.
– О да! – вырвалось у меня.
– Нет, если ты в счастье прожила с мужем всю жизнь! – Чувствовалось, что Сюзанну мое восклицание шокировало.
– Разумеется, нет. – Голос у меня вдруг стал каким-то странным, пронзительным, определенно не моим. – И я избегала взгляда Френсиса.
– Некоторые утверждают, – он явно дразнил старушек, – что именно наличие возлюбленных способствует сохранению семьи.
Старушкам эти шокирующие слова явно понравились. Я же выглядела как старушка.
Они вдруг превратились в молоденьких девушек, запретили ему вести такие кощунственные речи, тем самым требуя продолжения концерта. И Френсис оправдал их ожидания.
– Любовь сохраняет человеку молодость и красоту. – И он подмигнул им. Как мне показалось, похотливо. А потому еще больше понравился. Как я поняла, он дал им правильную оценку. С учетом его профессии удивляться не приходилось.
Мы собрались на следующий день. Несколько близких родственников. Значительно уменьшившийся числом клан Смартов. Меня это радовало. Чем с меньшим количеством людей мне предстояло общаться, тем лучше. Естественно, присутствовали дочери Коры Люси и Полин, их мужья, Френк и Кеннет, сын Люси Джордж с женой и детьми. Джон и Петра приехать не смогли, устраивали какой-то прием. Я ни чуточки не огорчилась: в их присутствии чувствовала себя не и своей тарелке. Еще нескольких двоюродных братьев и сестер я помнила смутно. Двух или трех подруг Коры из далекого прошлого не знала вообще. И под самое начало службы за спиной послышались шаги. Я обернулась и увидела невысокую светловолосую женщину, чуть моложе меня, в шикарной черной шляпе с вуалью. Усаживаясь на скамью, она подняла вуаль. Я решила, что косметики на лице чуть больше, чем следовало, и задалась вопросом, кто бы это мог быть. Не сомневалась, что не родственница. От Смартов в ней ничего не было.
Упало несколько слез, гроб унесли, и, пока мы пели Последний псалом, тетя Лайза наклонилась ко мне и шепнула, что венки крайне вульгарные. А потом мы потянулись к дверям. Сначала чтобы взглянуть на венки, лежащие аккуратными рядами, потом чтобы обнять друг друга и вытереть слезы, наконец – поехать к Полин на поминки. Моя тетушка подхватила Френсиса под руку, потом – меня, и втроем мы направились к автомобилю, когда женщина, прибывшая последней, подбежала к нам в облаке духов и заключила тетушку в объятия.
– Мамочка. – Выговор у нее был точь-в-точь как у тети Лайзы. – Я едва успела. А эти милые люди, должно быть, моя кузина Дилис… – Она выдержала театральную паузу, копируя манеру матери, и добавила: – И конечно же, ее муж.
– Дорогая. – Лишь в детстве я слышала, чтобы тетя Лайза говорила таким голосом. – Дорогая Элисон. – Как всегда, своим ребенком тетя Лайза могла только восторгаться.
Они вновь обнялись, словно на сцене, а потом, чуть покачнувшись, Элисон отступила назад, отпустив мать, и поправила вуаль. Но все равно она висела косо, словно пьяная. Я поняла, после того как мы поцеловали друг друга в щечку, что и хозяйка вуали тоже не трезва. Вероятно, она решила, что все-таки сможет, пересаживаясь с поезда на поезд, добраться от Кеттеринга до Стритхэм-Хилл, а потом уговорит какого-нибудь изумленного водителя подбросить до церкви. Теперь рассчитывала, что мы подвезем ее.
– Сама я за руль нынче не сажусь, – величественно заявила она.
Я подумала, что знаю причину.
– Мамочка, они приглядывают за тобой?
Мгновенно меня захлестнула волна раздражения. Это слово «они». Прошлое словно никуда и не уходило, я по-прежнему была чужой, без денег и места в их мире. Я уже хотела ответить что-нибудь резкое, но меня опередила моя тетушка:
– О да. Принимают меня как королеву, Элли. Твоя кузина Дилис далеко продвинулась в этом мире.
Кузина Дилис держала рот на замке из опасения сказать что-то очень грубое. Могла лишь думать: «Слава Богу, здесь нет Вирджинии, а не то в погребальном костре сожгли бы двух старушек».
– Хорошо! – воскликнула Элисон. – Очень хорошо, мамочка.
Моя кузина подхватила Френсиса под вторую, свободную руку, и вместе мы двинулись к нашему автомобилю.
– Красота, – изумленно сказала моя кузина, когда мы уже собрались садиться. Я не знала, о чем она – об автомобиле, моем муже или моем пальто. Потом поняла. Она стянула с руки перчатку из тонкой кожи, протянула руку и схватилась за мой рукав, точно так же, как мать – за мою юбку. – Кто бы мог подумать о тебе такое, Дилис? – Она рассмеялась. – Помнишь тот плащ? Господи, ну и видок у тебя был в те дни…
На мгновение я застыла. Не могла двинуться. Ни вперед, ни назад. Понятия не имела почему. Внезапно вновь почувствовала себя восьмилетней, на которую смотрят со снисхождением, пусть я тогда еще и не знала о существовании такого слова. Вновь стала бедной родственницей, одетой в старый плащ Джинни, который доставал мне до щиколоток. Пояс от него где-то потерялся, так что мать дала мне другой, из синего пластика. Ботинки жали. Меня забирали на станции «Финсбьюри-парк», и Элисон, в красивом пальто с вязаным воротником, смеялась, глядя на мой плащ. Старые привычки умирают с трудом. Чтобы скрыть боль, вызванную этими воспоминаниями, я начала усаживать тетю Лайзу на заднее сиденье, поскольку моя кузина и не пыталась помочь ей. Когда подняла голову, увидела, что Элисон уже нацелилась на переднее сиденье, рядом с Френсисом. Его взгляд встретился с моим. И то, что он заметил в моих глазах, заставило его насторожиться.
– Все в порядке? – спросил мой муж.
Охваченная яростью, я схватила Элисон за руку и препроводила от передней дверцы к задней, после чего она уселась на заднее сиденье, рядом с матерью. Она, похоже, и не заметила, с какой силой я ее дернула. Я подняла с асфальта оброненную ею перчатку и едва удержалась, чтобы не отхлестать ее по щекам. Затем села на свое законное место. Только после этого смогла взять себя в руки.
– Все в порядке? – повторил он, когда я захлопнула дверцу.
– Все отлично, – излишне громко ответила я, а потом продолжила еще громче: – Вот только сниму это кашемировое пальто, и тогда все будет просто прекрасно…
Я не могла с уверенностью сказать, что до дорогой Элли дошел смысл моих слов. Но мой муж все понял. Не так-то легко провести моего мужа.
– О, Дилис, – откликнулся он, – ты забыла упомянуть, из чего сделана подкладка.
Автомобиль тронулся с места, повез нас всех незнамо куда.
– И чем ты занимаешься, Френк? – спросила моя кузина, наклонившись вперед, едва не лизнув Френсису ухо.
– Френсис, – в унисон поправили мы ее. Он – ровным голосом. Я – со злостью.
– Помнишь, как Кэрол пыталась называть меня Френки? – спросил он, сглаживая острые углы. Потом добавил, уже моей кузине, обернувшись: – Даже лучшей подруге Дилис не дозволялось так меня звать.
– О… – Элисон замолчала, то ли ничего не поняв, то ли пристыженная.
У меня же вновь возникло давнее чувство собственной неполноценности, то самое, что раньше твердило мне: все, что я имела или только собиралась заиметь, принадлежало им, потому что они принадлежали к высшему сословию, а я – к низшему. Во мне проснулась психология крестьянина, глубоко укоренившееся в феодальные времена представление о том, что моего ничего быть не может и все принадлежит богатым людям. Разговаривая с моим мужем столь фамильярно, моя кузина унижала меня. И что самое ужасное, я была перед ней беззащитна.
Френсис, разумеется, все понял. И сказал то, что следовало:
– Чем я занимаюсь, кузина Элисон? Понятное дело, гребу деньги лопатой. – Он улыбнулся ей в зеркало заднего обзора. – А потом трачу их на мою любимую жену.
Она откинулась на заднее сиденье, похоже, не зная, что и сказать. Не ожидала такого грубого ответа.
– А ты? – спросил он. И тут до меня дошло, что он от этой мизансцены получает удовольствие, пусть и за мой счет.
– О, я получила наследство от отца. Он был бизнесменом.
– И каким же бизнесом он занимался?
– Цветочным дизайном интерьеров, – без запинки ответила она.
Моя тетя, лицо которой я видела в боковое зеркало, даже не моргнула.
– Поэтому мне просто не нужно что-либо делать, – радостно добавила Элисон.
«Да ты ничего и не можешь», – подумала я, но сочла нецелесообразным озвучивать эту мысль.