Страница:
В данной связи полагаем допустимым отметить и то, что положения самих преамбул ряда основных законов, в том числе и Конституции отечественного государства, могут восприниматься в качестве основополагающей гипотезы (за исключением, в нашем примере, слов «принимаем Конституцию Российской Федерации»[38]) для всех иных (в том числе и содержащихся в том же самом акте) норм российского (или иного национального) права. Это обусловлено принципиальным и ориентирующим правовым характером преамбул; а также тем, что именно они задают и отображают (в отношении иных формально определенных юридических правил) направление правового развития социума. «Установления» преамбулы основного закона государства конкретизируются и реализуются (должны реализовываться) во всех иных юридических нормах соответствующего правового порядка (в чем и проявляется прямой характер указанных предписаний, их способность вызывать юридические последствия).
Следовательно, за преамбулой, несмотря на оспаривание этого в некоторых специальных изданиях[39], вполне можно признать статус нормы (норм) права. По словам С.С. Алексеева: «…эти положения также могут быть охарактеризованы в качестве предписаний, только изложенных в соответствии с особенностями преамбул не в повелительной, а в повествовательной, описательной форме»[40].
По вопросу же о классификации правовых норм должно констатировать, что генезис и структурный характер таковых свидетельствуют об обоснованности и актуальности выделения их первичных и вторичных видов, различающихся между собой в зависимости от константности присутствия в правовой сфере.
1.2. Правосистемные уровни юридических норм
Следовательно, за преамбулой, несмотря на оспаривание этого в некоторых специальных изданиях[39], вполне можно признать статус нормы (норм) права. По словам С.С. Алексеева: «…эти положения также могут быть охарактеризованы в качестве предписаний, только изложенных в соответствии с особенностями преамбул не в повелительной, а в повествовательной, описательной форме»[40].
По вопросу же о классификации правовых норм должно констатировать, что генезис и структурный характер таковых свидетельствуют об обоснованности и актуальности выделения их первичных и вторичных видов, различающихся между собой в зависимости от константности присутствия в правовой сфере.
1.2. Правосистемные уровни юридических норм
Представляется, что надлежащее, последовательное обращение к тематике правовой структуризации и систематики не может быть осуществлено без исследования вопроса об уровневой градации правосистемных ассоциаций, «конгломератов» правовых норм. Это обусловлено наличием в нормативной правовой системе не только горизонтальных (в первую очередь, содержательно-действенных), но и иерархических (субординационных, «соподчиненных») правовых связок, выявление которых необходимо для установления структурных компонентов позитивного права, обнаружения свойств и характеристик его внутренней и внешней организации.
Причем при исследовании данной проблематики следует исходить из конкретно-исторических реалий; т. е. «нужно принимать во внимание особенности отдельных структурных общностей (семей правовых систем). Национальные правовые системы типа англосаксонского (общего) права так и не приняли характера структурно-развитых, замкнутых правовых образований», в то время как «правовые системы романо-германской правовой семьи образуют стройный ансамбль, «замкнутые системы»… Английское право – система открытая: оно выступает как метод, который позволяет разрешить любой вопрос, но не содержит норм, подлежащих применению в любых обстоятельствах»[41]. Указанные различия сказываются и на более крупном правовосистемном уровне, представленном общностью норм международного (наднационального, надгосударственного) права, так как творцами норм международного права являются, в подавляющем большинстве случаев, именно государства – суверенные субъекты, «представляющие» в интересующем нас срезе правовые порядки того или иного типа.
В настоящее время, как, впрочем, и в другие временные периоды, значительное внимание юридической науки и практики акцентировано на проблеме соотношения норм международного и национального (внутригосударственного, внутреннего) права. Это обусловлено целым рядом причин, среди которых можно назвать, например: 1) расширение области действия интернациональных правовых норм; 2) аккультурацию внутригосударственных правовых систем; 3) распространение новых организационных форм международных объединений, межнационального сотрудничества, межгосударственного пространства (пожалуй, на сегодняшний день, наиболее ярким примером здесь выступает Европейский союз, характеризующийся рядом черт, традиционно присущих именно государственной форме социальной организации). Вместе с тем, вплоть до текущего периода, в вопросе о приматном (приоритетном) воздействии международных либо же национальных конституционных правовых норм единства мнений не наблюдается. И это несмотря на то, что однозначный, с официальных позиций, вариант решения и механизм осуществления подобного воздействия становится все более и более востребованным с позиций правовоспринимающей реализационной практики.
Интересно в этом контексте и то, что последовательное разграничение понятий «правовая система» и «система права» осуществилось в отечественной науке достаточно недавно, а именно – в 1982 г. Как раз в обозначенное время было указано на то, что «помимо понятия «системы права» в литературе иногда употребляется понятие «правовой системы». Если первое отражает главным образом внутреннее строение права, то второе – его место в ряду других общественных явлений, наряду с экономической, политической и иными системами»[42].
При этом мыслится, что разграничение названных понятий (в разъяснительных целях часто сопровождающееся указанием перефразирующего толка, согласно которому в юриспруденции от перемены «мест слагаемых» «сумма» может и изменяться) во многом было предопределено уже сформировавшимся пониманием термина «система права» как совокупности отраслей правовых норм, выделенных на основании предметно– (а иногда и методо-) формирующего (их) фактора (ов). По сути же, отраслевое деление права относиться не столько к области внутреннего строения права, сколько к вопросу о его секторной градации (классификации), т. е. к сфере содержательного размежевания норм позитивной правовой ткани. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с термином, неточно отображающим содержание обозначаемого им явления. Представляется, именно это и обуславливает некую «путаницу», до сих пор еще иногда имеющую место быть некоторую разграничительную непоследовательность в оперировании категориями «правовая система» и «система права»[43].
Итак, в связи с тематикой об иерархическом (субординационном) соотношении норм международного и внутригосударственного права, обусловленном спецификой предметного (содержательного), субъектного (и в правотворческом, и в адресном аспектах) и территориального (пространственного) действия таковых, а также вытекающей из этого проблемой определения правосистемной принадлежности правилоповеденческих положений международного частного права, необходимо отметить, что в настоящее время принято выделять наличие всего лишь двух корреспондирующих уровней конкретно-исторических совокупностей законодательства (нормативных правовых актов), юридической практики и превалирующей правовой идеологии (т. е. правовых систем). Вместе с тем указанное верно лишь при условии признания того положения, что нормы международного права образуют самостоятельную правосистемную общность. Представляется, подобный подход нуждается в некоторой корректировке.
Дело в том, что относительно обособленное существование статутного и подзаконного правового материала, практической юридической деятельности и преобладающего правового восприятия характерно (типично) не только для межгосударственного и внутригосударственного, но и для более мелких уровней, присущих не таким крупным публично правовым формированиям, как, соответственно, международное сообщество и национальное государство.
Это связано не только с географическими, политическими, экономическими, этническими (и иными подобными) факторами, но и с наличием у той или иной публично-пространственной общности (самостоятельной политико– и (или) административно-территориальной единицы) правомочий по созданию правовых норм. С другой стороны, «переплетающееся» взаимодействие норм международного и внутригосударственного права, осуществляемое в том числе и посредством их имплементации, свидетельствует: с одной стороны – о наличии определенной сущностно-содержательной обьединенности правовых систем наднационального и внутригосударственного уровней (в качестве видов); а с другой – о том, что совокупное социально-юридическое действие таковых влечет формирование и функционирование некоей качественно новой правовой общности. Последняя целостна (едина) в своих принципиальных установлениях, имеет значение для субъектов как международного, так и внутригосударственного права и более «объемна», нежели каждая из них по отдельности. Специфическое, относительно замкнутое правобытие, представленное нормативной правовой базой, практикой ее реализации (в том числе в пробельном срезе) и интерпретации, возможно констатировать и внутри конкретных национальных государств. В частности, мы можем усмотреть таковое на региональном (субъектно-территориальном) и муниципальном (местном) уровнях.
Таким образом, как представляется, наиболее корректно говорить более чем о двух, а именно о правовых системах следующих пяти уровней: 1) всеобщая (всемирная); 2) международная (интернациональная, наднациональная, надгосударственная); 3) национальные (внутригосударственные, государственные, внутренние); 4) региональные (субъектно-федеративные и (или) административно-территориальные); 5) местные (муниципальные). Охарактеризуем их более подробно.
1. Всеобщая правовая система присуща мировому сообществу в целом. Она аккумулирует данные о наиболее значимых, основных, принципиальных положениях, характеризирующих (должных характеризовать) правовое общение представителей рода homo sapiens и сотворенных ими юридических субъектов; отображает известное (сущее) правовое пространство как целое, т. е. аккумулирует наиболее значимые данные обо всех, по сути входящих в ее состав, иных корреспондирующих феноменах (более «мелких» подразделениях). В порядке условного обозначения правовую систему данного уровня можно назвать всемирной.
2. Международная, наднациональная (или, следуя менее точному, но также устойчивому наименованию, – межгосударственная) правосистема объединяет в себе данные о профильном взаимодействии лиц, так или иначе выходящем за специальные (юрисдикционные) пределы какого-либо конкретного государства, притом что такое общение является юридико-значимым и для иных субъектов мирового правового порядка.
Здесь надо отметить, что общетеоретические положения о структуре и системе права должны распространяться и на область структуризации, внутреннего упорядоченного строения международного права. Вместе с тем в настоящее время положения теории права «ориентированы» преимущественно на внутригосударственный правосистемный уровень (хотя при этом они и не вполне «пропитаны» данными отраслевых юридических направлений), но недостаточно учитывают специфику структуризации, системного строения международного права (требующего специального, самостоятельного и тщательного научного анализа). Юристы – специалисты в области международного права неоднократно обращали на это внимание, говоря, что стремление к исследованию наднационального права по тем же критериям, по которым изучается право внутригосударственное, не может привести к достоверным результатам, ибо оно не будет «адаптировано» под специфику корреспондирующей области социального общения, не учтет ее особенных свойств[44]. В целом представляется, что именно в контексте рассмотрения вопросов международной правовой области наиболее ярко прослеживается имеющая на сегодняшний день место негативная тенденция взаимной «оторванности» общетеоретических и отраслевых юридических данных (распространяющаяся и на область вопросов правовой структуризации и систематики).
Причем, к сожалению, отмеченная тенденция не сокращается до сих пор: уменьшения «дистанции» между данными различных научных, практических и учебных направлений юриспруденции не происходит. И это несмотря на то, что указания и на нее саму, и на ее негативный характер действительно встречаются в отечественной юридической литературе достаточно давно.
Так, еще в ходе третьего конвенционного обсуждения проблематики системы права отмечалось, что «дискуссия по общетеоретическим проблемам системы права имеет важное методологическое значение для всех отраслей советской юридической науки, в том числе для науки международного права. В то же время ограничение… рамками главным образом системы советского права, высказанный взгляд на международное право как на отрасль, а не систему права показывает, что общая теория по-прежнему полностью ориентируется на изучение внутригосударственной правовой системы» и не акцентирует должного внимания на рассмотрении интернационального правового порядка. Это не оправданно с позиций уровня регламентационного воздействия и значимости наднациональной правовой системы в «жизни народов»[45].
Особенно отрицательно при этом юристами-международниками оценивалась до сих пор сохранившая некоторое распространение трактовка наднациональной правовой общности в качестве отрасли внутригосударственного права.
«Специфика современного международного права как общедемократического права всего человечества состоит в том, что оно не может быть ни советским, ни каким-либо другим национальным правом и, следовательно, функционирует как самостоятельная система по отношению к внутреннему праву любого государства. Качественные особенности современного международного публичного права как правовой системы определяются: а) особым предметом правового регулирования – международными отношениями; б) их субъектами – государствами, борющимися за независимость нациями, а также межгосударственными организациями как субъектами вторичного, производного характера; в) собственным методом правового регулирования – соглашением равных субъектов права; г) основными источниками (формами) права – международным договором и международным обычаем; д) особым координационным способом создания международно-правовых норм, основанным на согласовании суверенной воли государств в процессе их борьбы и сотрудничества; е) специфическим механизмом обеспечения международных правовых норм.»[46].
Далее указывалось, что предопределенная комплексом таких детерминантов система международного права проявляется в реально наличествующей и функционирующей структуре внутренне согласованных основных начал (принципов), юридических отраслей, подотраслей, институтов и норм. Гносеология строения международного права требует специального, «особого подхода и осмысления», и поэтому общетеоретические данные о системе права в этой области должны применяться с учетом того, что она являет собою самостоятельную правовую систему.
При этом специалистами-«международниками» особо отмечалось: «но даже редкое в теории права признание за международным правом статуса правовой системы… сопровождается неожиданным выводом, что к определению его структуры»[47] должно подходить с тех же методологических платформ, что выработаны применительно к учению о строении отечественного права.
Позволим себе добавить, что помимо области содержательного и субъектного действия специфика международного права весьма ярко проявляется и в его основных формально-юридических источниках. Таковые (представленные, как уже говорилось, международным договором и одноименным правовым обычаем) по сути своей базируются на двух «столпах»: 1) соглашении и 2) устоявшемся восприятии надлежащего, должного образа поведения общающихся лиц. Именно поэтому для области международного права свойственен такой феномен, как эстоппель, нацеленный на обеспечение последовательности, «предсказуемости» поведения суверенных участников межнационального общения[48].
При этом так же, как и в иных юридико-исследовательских областях, в международном праве обычно не акцентируется внимание на обоснованности потребности именно в отраслевой градации позитивной правовой ткани. Но, вместе с тем, указывается на то, что гносеология внутреннего строения наднационального права предполагает в первую очередь исследование данных о «возможностях его отраслей». Последнее должно базироваться на доктринально проработанных основаниях установления бытия отраслей права. Предмет и метод правового регулирования в международной правовой области оному способствуют, ибо они выступают факторной системообразующей основой в отношении всей области наднационального права, а не ее отдельных, относительно обособленных подразделений. Еще менее рационально трактовать содержание интернационального правового воздействия (т. е. международное общение) в качестве монистического основания отраслевой градации международного права, так как это влечет за собой такое выделение отраслей, которое зависит только от интересов и воли самого познающего субъекта.
Несмотря на это, данные предметно-материального показателя позволяют более глубоко познать специфику определенных направленностей международного социального взаимодействия; закономерности его формирования; особенности правовой регламентации в рамках какой-либо отрасли.
«Так, с возникновением и развитием международных организаций, наряду с традиционными межгосударственными отношениями появилась новая разновидность международных отношений в рамках межправительственных организаций. Эти отношения обладают качественной особенностью, в сравнении с межгосударственными отношениями, и являются одним из отраслеообразующих факторов права международных организаций как международно-правовой отрасли. Аналогично решается вопрос о методе (способе) правового регулирования, который также выступает системообразующим фактором для системы (а не отрасли) международного права…
Собственный метод правового регулирования не является обязательным атрибутом каждой отрасли международного права… В то же время нельзя игнорировать специфические приемы правового воздействия в отдельных областях международных отношений в пределах единого метода международно-правового регулирования, которые могут играть определенную конституирующую роль… Предмет и метод правового регулирования сами по себе не являются основными критериями деления международного права на отрасли. Обеспечение комплексности системы международного права, внутренней согласованности ее структурных подразделений на базе диалектических процессов дифференциации и интеграции требует изучения принципов и других критериев ее построения. Поскольку отрасли международного права складывались в процессе длительного исторического развития, для познания механизма взаимодействия структурных компонентов международно-правовой системы, раскрытия генетических, функциональных и структурных связей между ними важное методологическое значение имеет реализация принципа историзма в исследовании общественных отношений.»[49].
Таким образом, в приведенном высказывании акцентируется внимание на таких критериях систематики областей (отраслей) международного права, как принципы права и исторический тип правовой общности.
Примечательно при этом, что хотя вопрос об отраслевой конструкции системы права и расценивается здесь с позиций субъективизма, его последующая разработка все равно осуществляется именно в данном, а не каком-либо ином методологическом «русле».
В контексте строения надгосударственной правовой системы стоит обратить внимание и на весьма неоднозначно решаемый вопрос о структурно-системном соотношении международного публичного и международного частного права. Кстати, в этой области можно встретить следующие высказывания: «однако вопрос о том, следует ли включать международное право как самостоятельную отрасль права в систему российского права, до сих пор является спорным»[50].
Если говорить точнее, то представители научной мысли до сих пор спорят о том, составляют ли международное публичное и международное частное право категорию международного права[51]; является ли международное право самостоятельной правовой системой или отраслью права (эта позиция характерна для понимания международного права именно как публичного), и если последней, то к какой профильной общности данная отрасль принадлежит; выступает международное частное право отраслью права национальных правовых систем, отраслью международного права или же совокупностью правовых норм, распределенных по различным областям национального законодательства и регламентирующих те общественные отношения, в субъектном составе которых присутствует иностранный элемент.
Уже в конце прошлого века отмечалось, что «проблемной остается позиция международного частного права, которое отраслевая цивилистическая наука относит к внутреннему гражданскому праву, а большинство ученых-международников – к международному публичному или международному праву в широком смысле. Очевидно, что проблема соотношения международного публичного и международного частного права требует дальнейших исследований.»[52].
В настоящее время по вопросу о соотношении частного и публичного наднациональных элементов отмечается, что «именно выделение определенных норм международного права, регулирующих отношения между государствами и производными от них субъектами в экономической области, в отдельную совокупность юридически обязательных предписаний – международного экономического права – и возникновение неоднозначно решаемых международно-правовой и национально-правовой доктринами сопутствующих этому вопросов теоретического и практического характера (например, «транснационального» права, «вненационального» права – lex mercatoria («купеческого», «права торговцев», или «права международной торговли»), «международного хозяйственного права» в науке социалистических стран и др.) обусловили сам факт и масштаб дискуссий по поводу природы, места в существующих правовых системах международного экономического и международного частного права, их соотношения, наличия или отсутствия взаимодействия между ними. Можно в категоричной форме утверждать, что в западной правовой науке последней трети XX в. интерес к международному частному праву характеризовался прямой зависимостью от актуальности и состояния разработок международного экономического права.»[53].
Также констатируется, что: «международное частное право может быть охарактеризовано в качестве особого подразделения» национального права. «Оно представляет собой комплексную отрасль, тяготеющую главным образом к семье отраслей цивилистического профиля, да к тому же с международно-правовой окраской… Международное публичное право – это вообще не отрасль права… Под углом зрения своих системно-структурных характеристик международное публичное право – такое социальное образование, которое занимает равное положение с любой национальной правовой системой. Поэтому в принципе к определению структуры международного публичного права следует подходить с тех же позиций, с каких освещается структура национальных правовых систем. Значит, нормативный материал этой своеобразной межгосударственной правовой системы подразделяется на отрасли (основные и комплексные), подотрасли, институты и др. В области науки наряду с общей теорией международного права выделяются самостоятельные отраслевые международно-правовые научные дисциплины, например, международное космическое право, международное право по использованию атомной энергии и т. д.»[54].
Причем при исследовании данной проблематики следует исходить из конкретно-исторических реалий; т. е. «нужно принимать во внимание особенности отдельных структурных общностей (семей правовых систем). Национальные правовые системы типа англосаксонского (общего) права так и не приняли характера структурно-развитых, замкнутых правовых образований», в то время как «правовые системы романо-германской правовой семьи образуют стройный ансамбль, «замкнутые системы»… Английское право – система открытая: оно выступает как метод, который позволяет разрешить любой вопрос, но не содержит норм, подлежащих применению в любых обстоятельствах»[41]. Указанные различия сказываются и на более крупном правовосистемном уровне, представленном общностью норм международного (наднационального, надгосударственного) права, так как творцами норм международного права являются, в подавляющем большинстве случаев, именно государства – суверенные субъекты, «представляющие» в интересующем нас срезе правовые порядки того или иного типа.
В настоящее время, как, впрочем, и в другие временные периоды, значительное внимание юридической науки и практики акцентировано на проблеме соотношения норм международного и национального (внутригосударственного, внутреннего) права. Это обусловлено целым рядом причин, среди которых можно назвать, например: 1) расширение области действия интернациональных правовых норм; 2) аккультурацию внутригосударственных правовых систем; 3) распространение новых организационных форм международных объединений, межнационального сотрудничества, межгосударственного пространства (пожалуй, на сегодняшний день, наиболее ярким примером здесь выступает Европейский союз, характеризующийся рядом черт, традиционно присущих именно государственной форме социальной организации). Вместе с тем, вплоть до текущего периода, в вопросе о приматном (приоритетном) воздействии международных либо же национальных конституционных правовых норм единства мнений не наблюдается. И это несмотря на то, что однозначный, с официальных позиций, вариант решения и механизм осуществления подобного воздействия становится все более и более востребованным с позиций правовоспринимающей реализационной практики.
Интересно в этом контексте и то, что последовательное разграничение понятий «правовая система» и «система права» осуществилось в отечественной науке достаточно недавно, а именно – в 1982 г. Как раз в обозначенное время было указано на то, что «помимо понятия «системы права» в литературе иногда употребляется понятие «правовой системы». Если первое отражает главным образом внутреннее строение права, то второе – его место в ряду других общественных явлений, наряду с экономической, политической и иными системами»[42].
При этом мыслится, что разграничение названных понятий (в разъяснительных целях часто сопровождающееся указанием перефразирующего толка, согласно которому в юриспруденции от перемены «мест слагаемых» «сумма» может и изменяться) во многом было предопределено уже сформировавшимся пониманием термина «система права» как совокупности отраслей правовых норм, выделенных на основании предметно– (а иногда и методо-) формирующего (их) фактора (ов). По сути же, отраслевое деление права относиться не столько к области внутреннего строения права, сколько к вопросу о его секторной градации (классификации), т. е. к сфере содержательного размежевания норм позитивной правовой ткани. Таким образом, здесь мы сталкиваемся с термином, неточно отображающим содержание обозначаемого им явления. Представляется, именно это и обуславливает некую «путаницу», до сих пор еще иногда имеющую место быть некоторую разграничительную непоследовательность в оперировании категориями «правовая система» и «система права»[43].
Итак, в связи с тематикой об иерархическом (субординационном) соотношении норм международного и внутригосударственного права, обусловленном спецификой предметного (содержательного), субъектного (и в правотворческом, и в адресном аспектах) и территориального (пространственного) действия таковых, а также вытекающей из этого проблемой определения правосистемной принадлежности правилоповеденческих положений международного частного права, необходимо отметить, что в настоящее время принято выделять наличие всего лишь двух корреспондирующих уровней конкретно-исторических совокупностей законодательства (нормативных правовых актов), юридической практики и превалирующей правовой идеологии (т. е. правовых систем). Вместе с тем указанное верно лишь при условии признания того положения, что нормы международного права образуют самостоятельную правосистемную общность. Представляется, подобный подход нуждается в некоторой корректировке.
Дело в том, что относительно обособленное существование статутного и подзаконного правового материала, практической юридической деятельности и преобладающего правового восприятия характерно (типично) не только для межгосударственного и внутригосударственного, но и для более мелких уровней, присущих не таким крупным публично правовым формированиям, как, соответственно, международное сообщество и национальное государство.
Это связано не только с географическими, политическими, экономическими, этническими (и иными подобными) факторами, но и с наличием у той или иной публично-пространственной общности (самостоятельной политико– и (или) административно-территориальной единицы) правомочий по созданию правовых норм. С другой стороны, «переплетающееся» взаимодействие норм международного и внутригосударственного права, осуществляемое в том числе и посредством их имплементации, свидетельствует: с одной стороны – о наличии определенной сущностно-содержательной обьединенности правовых систем наднационального и внутригосударственного уровней (в качестве видов); а с другой – о том, что совокупное социально-юридическое действие таковых влечет формирование и функционирование некоей качественно новой правовой общности. Последняя целостна (едина) в своих принципиальных установлениях, имеет значение для субъектов как международного, так и внутригосударственного права и более «объемна», нежели каждая из них по отдельности. Специфическое, относительно замкнутое правобытие, представленное нормативной правовой базой, практикой ее реализации (в том числе в пробельном срезе) и интерпретации, возможно констатировать и внутри конкретных национальных государств. В частности, мы можем усмотреть таковое на региональном (субъектно-территориальном) и муниципальном (местном) уровнях.
Таким образом, как представляется, наиболее корректно говорить более чем о двух, а именно о правовых системах следующих пяти уровней: 1) всеобщая (всемирная); 2) международная (интернациональная, наднациональная, надгосударственная); 3) национальные (внутригосударственные, государственные, внутренние); 4) региональные (субъектно-федеративные и (или) административно-территориальные); 5) местные (муниципальные). Охарактеризуем их более подробно.
1. Всеобщая правовая система присуща мировому сообществу в целом. Она аккумулирует данные о наиболее значимых, основных, принципиальных положениях, характеризирующих (должных характеризовать) правовое общение представителей рода homo sapiens и сотворенных ими юридических субъектов; отображает известное (сущее) правовое пространство как целое, т. е. аккумулирует наиболее значимые данные обо всех, по сути входящих в ее состав, иных корреспондирующих феноменах (более «мелких» подразделениях). В порядке условного обозначения правовую систему данного уровня можно назвать всемирной.
2. Международная, наднациональная (или, следуя менее точному, но также устойчивому наименованию, – межгосударственная) правосистема объединяет в себе данные о профильном взаимодействии лиц, так или иначе выходящем за специальные (юрисдикционные) пределы какого-либо конкретного государства, притом что такое общение является юридико-значимым и для иных субъектов мирового правового порядка.
Здесь надо отметить, что общетеоретические положения о структуре и системе права должны распространяться и на область структуризации, внутреннего упорядоченного строения международного права. Вместе с тем в настоящее время положения теории права «ориентированы» преимущественно на внутригосударственный правосистемный уровень (хотя при этом они и не вполне «пропитаны» данными отраслевых юридических направлений), но недостаточно учитывают специфику структуризации, системного строения международного права (требующего специального, самостоятельного и тщательного научного анализа). Юристы – специалисты в области международного права неоднократно обращали на это внимание, говоря, что стремление к исследованию наднационального права по тем же критериям, по которым изучается право внутригосударственное, не может привести к достоверным результатам, ибо оно не будет «адаптировано» под специфику корреспондирующей области социального общения, не учтет ее особенных свойств[44]. В целом представляется, что именно в контексте рассмотрения вопросов международной правовой области наиболее ярко прослеживается имеющая на сегодняшний день место негативная тенденция взаимной «оторванности» общетеоретических и отраслевых юридических данных (распространяющаяся и на область вопросов правовой структуризации и систематики).
Причем, к сожалению, отмеченная тенденция не сокращается до сих пор: уменьшения «дистанции» между данными различных научных, практических и учебных направлений юриспруденции не происходит. И это несмотря на то, что указания и на нее саму, и на ее негативный характер действительно встречаются в отечественной юридической литературе достаточно давно.
Так, еще в ходе третьего конвенционного обсуждения проблематики системы права отмечалось, что «дискуссия по общетеоретическим проблемам системы права имеет важное методологическое значение для всех отраслей советской юридической науки, в том числе для науки международного права. В то же время ограничение… рамками главным образом системы советского права, высказанный взгляд на международное право как на отрасль, а не систему права показывает, что общая теория по-прежнему полностью ориентируется на изучение внутригосударственной правовой системы» и не акцентирует должного внимания на рассмотрении интернационального правового порядка. Это не оправданно с позиций уровня регламентационного воздействия и значимости наднациональной правовой системы в «жизни народов»[45].
Особенно отрицательно при этом юристами-международниками оценивалась до сих пор сохранившая некоторое распространение трактовка наднациональной правовой общности в качестве отрасли внутригосударственного права.
«Специфика современного международного права как общедемократического права всего человечества состоит в том, что оно не может быть ни советским, ни каким-либо другим национальным правом и, следовательно, функционирует как самостоятельная система по отношению к внутреннему праву любого государства. Качественные особенности современного международного публичного права как правовой системы определяются: а) особым предметом правового регулирования – международными отношениями; б) их субъектами – государствами, борющимися за независимость нациями, а также межгосударственными организациями как субъектами вторичного, производного характера; в) собственным методом правового регулирования – соглашением равных субъектов права; г) основными источниками (формами) права – международным договором и международным обычаем; д) особым координационным способом создания международно-правовых норм, основанным на согласовании суверенной воли государств в процессе их борьбы и сотрудничества; е) специфическим механизмом обеспечения международных правовых норм.»[46].
Далее указывалось, что предопределенная комплексом таких детерминантов система международного права проявляется в реально наличествующей и функционирующей структуре внутренне согласованных основных начал (принципов), юридических отраслей, подотраслей, институтов и норм. Гносеология строения международного права требует специального, «особого подхода и осмысления», и поэтому общетеоретические данные о системе права в этой области должны применяться с учетом того, что она являет собою самостоятельную правовую систему.
При этом специалистами-«международниками» особо отмечалось: «но даже редкое в теории права признание за международным правом статуса правовой системы… сопровождается неожиданным выводом, что к определению его структуры»[47] должно подходить с тех же методологических платформ, что выработаны применительно к учению о строении отечественного права.
Позволим себе добавить, что помимо области содержательного и субъектного действия специфика международного права весьма ярко проявляется и в его основных формально-юридических источниках. Таковые (представленные, как уже говорилось, международным договором и одноименным правовым обычаем) по сути своей базируются на двух «столпах»: 1) соглашении и 2) устоявшемся восприятии надлежащего, должного образа поведения общающихся лиц. Именно поэтому для области международного права свойственен такой феномен, как эстоппель, нацеленный на обеспечение последовательности, «предсказуемости» поведения суверенных участников межнационального общения[48].
При этом так же, как и в иных юридико-исследовательских областях, в международном праве обычно не акцентируется внимание на обоснованности потребности именно в отраслевой градации позитивной правовой ткани. Но, вместе с тем, указывается на то, что гносеология внутреннего строения наднационального права предполагает в первую очередь исследование данных о «возможностях его отраслей». Последнее должно базироваться на доктринально проработанных основаниях установления бытия отраслей права. Предмет и метод правового регулирования в международной правовой области оному способствуют, ибо они выступают факторной системообразующей основой в отношении всей области наднационального права, а не ее отдельных, относительно обособленных подразделений. Еще менее рационально трактовать содержание интернационального правового воздействия (т. е. международное общение) в качестве монистического основания отраслевой градации международного права, так как это влечет за собой такое выделение отраслей, которое зависит только от интересов и воли самого познающего субъекта.
Несмотря на это, данные предметно-материального показателя позволяют более глубоко познать специфику определенных направленностей международного социального взаимодействия; закономерности его формирования; особенности правовой регламентации в рамках какой-либо отрасли.
«Так, с возникновением и развитием международных организаций, наряду с традиционными межгосударственными отношениями появилась новая разновидность международных отношений в рамках межправительственных организаций. Эти отношения обладают качественной особенностью, в сравнении с межгосударственными отношениями, и являются одним из отраслеообразующих факторов права международных организаций как международно-правовой отрасли. Аналогично решается вопрос о методе (способе) правового регулирования, который также выступает системообразующим фактором для системы (а не отрасли) международного права…
Собственный метод правового регулирования не является обязательным атрибутом каждой отрасли международного права… В то же время нельзя игнорировать специфические приемы правового воздействия в отдельных областях международных отношений в пределах единого метода международно-правового регулирования, которые могут играть определенную конституирующую роль… Предмет и метод правового регулирования сами по себе не являются основными критериями деления международного права на отрасли. Обеспечение комплексности системы международного права, внутренней согласованности ее структурных подразделений на базе диалектических процессов дифференциации и интеграции требует изучения принципов и других критериев ее построения. Поскольку отрасли международного права складывались в процессе длительного исторического развития, для познания механизма взаимодействия структурных компонентов международно-правовой системы, раскрытия генетических, функциональных и структурных связей между ними важное методологическое значение имеет реализация принципа историзма в исследовании общественных отношений.»[49].
Таким образом, в приведенном высказывании акцентируется внимание на таких критериях систематики областей (отраслей) международного права, как принципы права и исторический тип правовой общности.
Примечательно при этом, что хотя вопрос об отраслевой конструкции системы права и расценивается здесь с позиций субъективизма, его последующая разработка все равно осуществляется именно в данном, а не каком-либо ином методологическом «русле».
В контексте строения надгосударственной правовой системы стоит обратить внимание и на весьма неоднозначно решаемый вопрос о структурно-системном соотношении международного публичного и международного частного права. Кстати, в этой области можно встретить следующие высказывания: «однако вопрос о том, следует ли включать международное право как самостоятельную отрасль права в систему российского права, до сих пор является спорным»[50].
Если говорить точнее, то представители научной мысли до сих пор спорят о том, составляют ли международное публичное и международное частное право категорию международного права[51]; является ли международное право самостоятельной правовой системой или отраслью права (эта позиция характерна для понимания международного права именно как публичного), и если последней, то к какой профильной общности данная отрасль принадлежит; выступает международное частное право отраслью права национальных правовых систем, отраслью международного права или же совокупностью правовых норм, распределенных по различным областям национального законодательства и регламентирующих те общественные отношения, в субъектном составе которых присутствует иностранный элемент.
Уже в конце прошлого века отмечалось, что «проблемной остается позиция международного частного права, которое отраслевая цивилистическая наука относит к внутреннему гражданскому праву, а большинство ученых-международников – к международному публичному или международному праву в широком смысле. Очевидно, что проблема соотношения международного публичного и международного частного права требует дальнейших исследований.»[52].
В настоящее время по вопросу о соотношении частного и публичного наднациональных элементов отмечается, что «именно выделение определенных норм международного права, регулирующих отношения между государствами и производными от них субъектами в экономической области, в отдельную совокупность юридически обязательных предписаний – международного экономического права – и возникновение неоднозначно решаемых международно-правовой и национально-правовой доктринами сопутствующих этому вопросов теоретического и практического характера (например, «транснационального» права, «вненационального» права – lex mercatoria («купеческого», «права торговцев», или «права международной торговли»), «международного хозяйственного права» в науке социалистических стран и др.) обусловили сам факт и масштаб дискуссий по поводу природы, места в существующих правовых системах международного экономического и международного частного права, их соотношения, наличия или отсутствия взаимодействия между ними. Можно в категоричной форме утверждать, что в западной правовой науке последней трети XX в. интерес к международному частному праву характеризовался прямой зависимостью от актуальности и состояния разработок международного экономического права.»[53].
Также констатируется, что: «международное частное право может быть охарактеризовано в качестве особого подразделения» национального права. «Оно представляет собой комплексную отрасль, тяготеющую главным образом к семье отраслей цивилистического профиля, да к тому же с международно-правовой окраской… Международное публичное право – это вообще не отрасль права… Под углом зрения своих системно-структурных характеристик международное публичное право – такое социальное образование, которое занимает равное положение с любой национальной правовой системой. Поэтому в принципе к определению структуры международного публичного права следует подходить с тех же позиций, с каких освещается структура национальных правовых систем. Значит, нормативный материал этой своеобразной межгосударственной правовой системы подразделяется на отрасли (основные и комплексные), подотрасли, институты и др. В области науки наряду с общей теорией международного права выделяются самостоятельные отраслевые международно-правовые научные дисциплины, например, международное космическое право, международное право по использованию атомной энергии и т. д.»[54].