Страница:
А в чем дело, почему дурак, так и не объяснил.
Я удивился, хотя ты всегда волнуешься, громко говоришь, быстро, и я привык, но ты тогда так орал... прости за слово, не очень красивое, ты меня всегда ругаешь за такие слова, а за крик еще больше - " толком не объяснишь, только орешь и думаешь, тебя поймут?.."
Ори, не ори, все равно не поймут, Малов, теперь я знаю. И не боюсь.
А потом ни разу не спросил, не просил показать, только купил мне гуашь, бумагу очень подходящую и молча положил на стол. Я сначала не показывал, что получается, а потом понемногу начал, ты смотрел, и говоришь только - "рисуй, Саша, рисуй!"
И в письме, которое из Лондона - "рисуй, Саша, рисуй...!" Про выставку, про сестру, что встретились, поговорить успели, она через месяц умерла, а тебя потом стукнуло немного, но уже лучше... Как это стукнуло, не понял, машина, что ли, толкнула?.. Осторожней ходи Малов, ведь не привык, в нашем городке машины редко попадаются.
Но и я свою машину нашел.
Потом написано про Жасмина, как его кормить, про квартиру твою, "считай своей, ничего не бойся, главное - не бойся..." а чего мне не бояться, не понял.
x x x
Теперь у нас будет собака, я тогда подумал, Жасмин, как он попал в наши края, особенный пес, и что с ним будет, полюбит ли он нас или так и будет только страдать, вспоминать прошлую жизнь?..
И я не знал, и даже ты, выживет ли он, и что с нами со всеми будет.
Нет, я мечтал, представлял себе, как мы его вылечим, пойдем гулять к реке, все трое, там буйная трава, деревья по колено в воде, воздух вкусный, веселый... и много еще всякого, а в жизни как получилось?.. Не знаю, мне кажется, жизнь похожа на бесконечное вылупливание из яйца, невозможно долгое, с болью, страхом, вот ты и пишешь мне про страх, да?..
И вот, рядом с Жасмином, думая о нем, я нарисовал новый цветок, и назвал его Жасмин, хотя в цветах не разбираюсь, как выглядит настоящий жасмин не знаю, и, стыдно сказать, Малов, мне не интересно, потому что у нас свой Жасмин, и свой теперь цветок, тоже Жасмин, он, как всегда, летит над землей, а внизу утро. Тут впервые я пожалел, что нет синего, крошечку бы не помешало, а потом вспомнил, ты купил мне пастель, я еще не рисовал ею, вытащил из коробки синий мелок, накрошил в водичку, сбегал наверх за яйцом, капнул в краску желтка, чтобы погуще, и добавил полоску над землей, получилось неплохо. Про желток ты мне рассказывал, так писали старые мастера, я вовремя вспомнил. Значит, пес Жасмин - и цветок Жасмин.
Жасмин повернулся, застонал, сломанные лапы мешали ему, а что мы сможем сделать... Ты сказал - "никто не поможет, людям помочь не хотят, что им собаки..."
Но мы сделаем все, что можем, и еще немного, так ты любишь говорить.
x x x
Но утром произошла история, я не ожидал, пришла уборщица, хотя у нее выходной. В субботу в жизни не убирала, наверное, приперлась не одна, интим приспичил, и страшно перепугалась - у батареи лежит кто-то огромный и сопит... Она тут же Афанасию домой звонить, семью переполошила, хоть бы с меня начала, а она ему на ухо визжать... Он, правда, не поверил, насмотрелась телека, говорит, может там еще привидение или вампир притаился?.. Позвонил Ольге-соседке, меня зовет, я ему тут же про раненого пса выложил, а он добрый человек, говорит, дело твое, только утряси с Татьяной, слабонервная, пусть не вопит больше в трубку. Я нашел эту девку, перепуганную, объяснил, немного успокоил, завтра его не будет, говорю, а сам думаю, надо что-то делать с Жасмином... Прибежал к тебе, помнишь, они долго терпеть не будут, говорю. Ты рассердился на меня, - "отстоять своих не можешь", а потом решил - "затащим наверх, здесь даже лучше, светлей, и с лапами легче разобраться, эфира притащу из Института, мы его слегка оглушим, чтобы он нас не разорвал на мелкие кусочки... Потом схожу к Афанасию, старый знакомый, договорюсь, а ты с уборщицами и сантехником лучше язык находишь." Это правда, мне и стараться не приходится, говорю все как есть, они понимают.
Ты сбегал днем в ЖЭК, а я к своим, как ни уговаривал, все боятся вдруг взбесится, перекусает... Все-таки договорились, сначала подержим наверху, пока больной, зато потом, как выздоровеет, будет жить на балконе дворницкой, это бывшая квартира, есть кухня и балкон, и там он целыми днями может лежать. А я решил, вытащу пару прутьев из загородки, и он через дырку сможет сам уходить и приходить, когда привыкнет, там до земли полметра, не больше. А жить ему лучше на открытом воздухе, шкура требует.
Но сначала надо вылечить его. Ты сказал тогда:
- Нужно верить, иначе пропадет он.
А я тогда и не сомневался, конечно, вылечим.
x x x
Значит, тащить на девятый... Медлить нельзя, в тот же вечер решили тащить. Как, на чем нести?.. Мы задумались, особенно ты, выдумки всегда за тобой, а я исполнитель. Ты все жаловался, "когда же сам начнешь решать?.." Но что тут решать, все равно в технике тебе нет равных.
- Надо сколотить помост, тащить его как лиллипуты Гулливера.
Я знал, о чем ты, мне мама читала.
- На колесиках, что ли, покатим? По лестнице?..
- Ну, ты все буквально понимаешь... Помост сколотить надо, а потащим на плечах.
Я зажмурился, представил себе, как он нас сверху лапами бьет и кусает в шею..
- Ничего другого предложить не можешь, помогай проекту, - ты говоришь.
И я помогал, нашел доски, сколотил помост, поставили на пол рядом с Жасмином, он и не заметил ничего, глаза закрыты, только уши да лапы дергаются.
К вечеру подготовились, все по плану, а ты говоришь - "не радуйся, главные трудности впереди". Осторожно перевалили пса на помост, он снова не заметил ничего, и потащили.
Сначала показалось не так уж тяжело, да?.. Первые три-четыре этажа. А потом запыхтели. Жасмин не возражал, храпит понемногу, но все время на меня сползает. Я снизу шел, потому что выше, но не настолько, чтобы выравнять помост, и пес скоро задними ногами у меня на шее оказался, душный, вонючий, не передать. Слова - слабосильная команда, трудно чувство выразить, тем более, запах!..
На шестом ты говоришь, надо бы передохнуть, я и сам не против, но как его поставишь, опоры нет... Устроили кое-как на перилах, держим, стоим, Жасмин молчит, только похрапывает, да ушами изредка трясет. Ты на лапы посмотрел, ладно, говоришь, что-нибудь придумаем, а голос нехороший, тусклый, видно сильно устал, или лапы показались страшными, разбитыми, уж не знаю...
- Ничего... эфира ему подольем, чтобы застраховаться, а то он в себя придет, нас в клочки разнесет по закоулочкам...
И эти слова я помнил, хотя не знал, откуда они, мама читала.
С богом, ты говоришь, и потащили. И тут Жасмин, не просыпаясь, решил облегчиться, а я ведь сзади, и наклон в мою сторону. Я говорю ему, Жасмину, конечно:
- Эй, эй, не надо! Так нельзя!
И с ужасом понимаю, что так, наоборот, можно, и даже нужно, но не мне, а ему, а на меня наплевать. Ты оглянулся, понял, отчего с меня стекает, и как захохочешь - дико, на все этажи, а ведь ночь уже была! Чуть не опрокинули помост. Я говорю, ничего смешного, даже хорошо, значит живой, и останавливаться незачем, дело сделано, одежда насквозь и хуже не будет. Из него так хлестало, что я успокоился, значит все, запасов после такого быть не может.
- Несем? - Тебя, я вижу, трясет от смеха, но сдерживаешься, вообще ты деликатный, но местами впадаешь в буйный юмор, особенно, если с другим случается.
- Ну, несем, потом отмоюсь, что делать.
Принесли наконец, на девятый, ты говоришь:
- Надо к тебе, там просторней.
Хотя однокомнатная, но действительно, простор, я старые вещи выкинул, а новые так и не купил, сплю на раскладушке третий год. Зато телек современный, видик, приемник, это я люблю. И книги, от матери остались, я на них люблю смотреть, на корешки, а читать не могу, начну и сразу... Но я уже говорил об этом, наверняка помнишь, такие вещи не забываешь никогда. " Плохо, что не читаешь..." и так далее, но что поделаешь, я застреваю, погружаюсь и выплыть не могу, не могу... Ты уж прости меня за огорчение, не то, чтоб не любил книги, боюсь их, вот.
x x x
Втащили, поставили с трудами и кряхтением помост у батареи в кухне, там теплей всего, и светлей. Ты решил, пусть на помосте останется, совсем неплохо. Мы догадались на доски накинуть несколько пустых мешков, настоящий лен, мне из бывшего колхоза картошку приносили, ворованную, колхозов нет, а картошку носят по домам - купи, купи... довольно дешево, я в свое время купил, съел, а мешки остались.
- И осматривать будет легче на помосте, - ты говоришь.
Я сел на пол рядом с Жасмином, а ты пополз к морде - "только бы не пришел в себя, самый опасный момент..." Но он не приходил, ты спокойно осмотрел его, и говоришь - лапы не беда, закрытые переломы, только в одном месте, на левой дырочка, торчит обломок кости, а если осколок, то нам повезло. Начнем с трудного, молись, чтобы он меня не съел...
Молись, не молись, а съесть все равно может, если событие до него дойдет.
Помнишь... ну, это ты не забудешь, я уверен, ты легонько дернул, и кусочек этот, розовый, с зазубренными краешками, возьми и отвались, а из под него кровь как хлынет... Значит, осколок, а кость ты проверил, смещение небольшое, и все бы отлично было, можно приступать, как тут Жасмин вздрогнул и глаза открывает, а глаза у него, помнишь, - холодные и такие свирепые, что нам сразу жутко стало. Открыл... и закрыл, но ясно, в следующий раз он нам не спустит, не простит.
- Ложись ему на грудь, а я ему в лицо эфира на вате, только много нельзя... потом морду веревкой обвяжем... Ну, что ты, что ты, нужно одновременно, ты на грудь, я к морде... только погоди, веревку осторожно подведу. Вот, теперь кидайся.
Я кинулся, а ты ему эфир, от этого наркоза сильное трясение получилось, ребра запрыгали, и я с ними, но выдержал, ноги раскинул на полкухни, а ты веревку закрутил вокруг пасти несколько раз, чтобы не разошлась.
И тогда началось такое страшное землетрясение, что я мигом с ребер слетел, так он меня подбросил.
- Обратно ложись!.. - ты хрипишь, сам веревку геройски держишь в опасной близости от смерти. Я не мог тебя подвести, кинулся и всем телом лег поперек Жасмина, несмотря на глубокие толчки и волнения его груди. Только б он не попытался на лапы вскочить, на передние, тогда плохо дело, ты с большим волнением мне объясняешь.
И вдруг толчки угасли, эфир помог, Жасмин затих, и даже не дергался, это он сознание потерял.
-Теперь скорей...
И тут он, не приходя в себя, снова начинает освобождаться от всех жидких и сухих шлаков, так ты выразился, и зря я успокоился, у него еще запасов хватит, чтобы нижних соседей залить, и если б не линолеум на кухне, а паркет, то встал бы дыбом от ужаса и сырости, пропал бы, а пока что мы пропали, потому что лежать нам теперь перед ним в луже среди вонючих островов.
- Значит здоров, выживет, баскервиль, - ты говоришь, убирать нет времени, тащи какой-нибудь непромокаемый кусок, сверху бросим, потом уберем.
Я в комнату, не вижу ничего непромокаемого, только на столе клеенка с цветами, на ней куча хлама, как всегда... а клеенку еще мама постелила.. Но что делать, надо живых спасать, так ты говорил, и я схватил клеенку за углы, сбросил все с нее на пол, и принес.
Ты только головой покачал, но времени не было мораль читать. Бросили клеенку на эти места, неудобные для хирургии, я лег на Жасмина, ты принялся за лечение. Два пузырька сухого пенициллина высыпал, прямо в дырочку на лапе, пластырем закрутил, а потом досочки со всех сторон прибинтовали, хотя и крепко, но осторожно, чтобы к подушечкам кровь не прекратилась, ты объяснил.
Ну, и все, покрыли его холстиной, я мешок чистый разрезал, едва хватило, пусть в тепле дремлет. Нет, ты решил, надо его еще привязать, хотя бы на пару дней. "Давай свой ремень, нужно для дела..." Что поделаешь, если нужно - дал, а сам веревочку пристроил к брюкам, неплохо держит.
- Я пошел, - ты говоришь, - хирург устал, а ты слегка, это самое... прибери, - и рукой так небрежно, как в сериале "скорая помощь" хирург ассистенту - "заканчивайте без меня..."
Но я не спорил, хирургия трудная оказалась.
x x x
До этого, днем еще, помнишь, решили все-таки немного нарушить конспирацию, а ветеринар, молодая женщина, идти отказалась, "усыпите и дело с концом", зато приходил с седьмого этажа Петр Иванович, человеческий врач на пенсии, посмотрел, "надо рентген, но кто ему делать станет, Пушкин? Зафиксируйте, может само срастется. Если не дурак, не станет биться и метаться... а про голову никто наперед не знает..."
После операции Жасмин не стал биться, не дурак. Повязки наши и тесемки не тронул, и встать не пытался, а потом так залежался, понравилось, видно, мое обслуживание, что я уже решил - полный инвалид. Подожди, это потом...
Я тебе рассказываю с самого начала, главные места, может ты что-то забыл... но, честно говоря, и самому захотелось вспомнить. Скоро год кончается, дальше все по-новому хотят жить, надеются, а мне бы только старое время возвратить. Очень события надоели - одно за другим без перерыва, раньше спокойно жили, желали нового года не хуже старого, а теперь не понимаю, что дальше, как жить... Как ты уехал, столько навалилось, я еле выдержал, зато понял, как ты меня, дурака, оберегал. Нет, не вернется время, когда мама защищала, и потом - ты меня учишь, дорожка, тихие вечера, коты наши, хлопоты с Жасмином... Хоть все на место верни, поставь, настроение новое, чужое теперь, на постоянном ветру стою, на неспокойном месте, только успевай оглядываться да защищаться, и это жизнь, Малов, а где тишина, где счастье? Для него мало нужно, но все в целости, вместе и сразу... одна частичка упала мимо, тут же и нет ничего, только страх и беспокойство.
Помнишь, после хирургических дел у меня руки тряслись, устал от страха, и ты совсем еле жив, но мы все сделали, Малов, и если с головой наладится, должен выжить пес, ты сказал. Чай пили с халвой, твердокаменной, но прекрасной, только чувствую, сейчас упаду со стула... И в то же время настроение светлое, веселое, хочется нарисовать, не знаю что, но хочется. А ты видишь - я падаю, и сам уже вот-вот упадешь.
-Поспи у меня, диванчик твой навсегда - ты говоришь.
- Нет, я к себе, послушаю, как он там.
- Если что, в стенку стукни.
Стучи не стучи, не разбудишь тебя, уж знаю. Я ушел, домой заглянул, там тихо, темно, дыхание ровное, тяжелое... И я вниз пошел, показалось, там дверь на балкон не заперта, наверное, придумал, просто хотелось туда, и все. Пока шел вниз, сон слетел с меня по дороге, этаже на пятом. Я еще не знал, буду рисовать или нет, но вот тянуло, и пришел. Нарисовал еще один цветок, три больших лепестка у него, он спокоен и счастлив был, над светло-коричневой с зелеными проблесками землей, над полем жизни.
Подождал, пока высохла гуашь, приколол булавками на обои, они темные с золотом, грязные - и цветок на них жил и летел, летел и жил...
x x x
Потом неохота даже напоминать тебе, Жасмин через два дня глаза открыл, и снова закрыл, а к вечеру дыхание стало частым, хриплым, вся грудь свистит и колышется. Все ясно, ты сказал, воспаление легких у него, это он в сугробе лежал без движения, наверное, несколько дней, и простыл. Такие лохматые собаки мороз любят, но если поел и настроение хорошее, а у него все наоборот.
- Саша, иди в библиотеку, читай про воспаление легких, что найдешь.
Библиотека в соседнем доме, в третьем подъезде на первом этаже, дверь бесшумно открывается, всегда не заперто, приходи и читай. Там женщина одна работает, лет тридцати, не толстая, но хорошая с виду, и девочка, молодая, черненькая, красивая, но я на девочку не смотрел, а только на женщину, ее Полиной зовут. Возьму книгу, а сам смотрю на нее, на спину и прочие части тела, не оторваться, а она мне - "Саша, вот новый у нас роман поступил..." Как будто я романы читаю, и откуда она знает мое имя?..
Так что я ходить туда избегаю, грамотная женщина, умная, лучше не лезь к ней со своими глупостями, себе сказал.
Вообще-то у меня есть одна женщина знакомая, Наталья, ты о ней знаешь. А про Полину в первый раз говорю.
Но надо так надо, пошел, на открытой полке медицинская энциклопедия, все очень просто, нашел воспаление легких, много страниц!.. но что делать, читаю, и даже на Полину не смотрю, потому что у нас теперь Жасмин, спасать его надо. Про Полину я еще расскажу тебе, у меня с ней случилась несуразная история, сначала я думал - ужасная, а теперь кажется, что смешная... "Саша, у тебя юмор есть, но странный, - ты говоришь, - наоборот с обычными людьми, только над собой смеешься, это почетно, но печально." Ну, не знаю... но получилось, действительно, смешно.
Читаю про воспаление, и никаких взглядов на выпирающие части тела.
x x x
Начали Жасмина колоть, боялись, искусает, но обошлось, видно очень плохо ему стало. Без сознания вовсе не больно, а когда приходит в себя, видит, как мы вертимся и крутимся вокруг него, только глухо ворчит. С места не двигается, и мы его в зад и спину колем каждые четыре часа, он этих комариных укусов не чувствует, кожа такая, иголки сгибаются, один раз сломали, это я колол, осталась вся внутри, только кончик из шкуры поблескивает, ты кричишь, "тащи плоскогубцы." Вытащили, Жасмин и не пошевелился.
Другое дело, не ест, но из него течет рекой, твердых остатков мало, а ручьи каждые два часа, я извелся с тряпкой-то, наконец, догадался, подтолкнул под него кучу старых газет, вытаскиваю и меняю. К тому времени на дворе резкое потепление, помнишь, из ледяной весны за неделю получилось жаркое лето, и это в середине апреля, погода сошла с ума, ты говорил. Жасмин вонять начал, я привыкший, но и мне тяжело, что так собака мучается. Пробовали его мыть, но он жутко окрысился на нас - в первый раз, пасть раскрыл, и я увидел зубы... Фильм помнишь про акул, вот то же самое увидели у себя в квартире, настоящие акульи зубы в мой палец длиной и толщиной!..
- Ну, как, все про воспаление прочитал? - ты спрашиваешь.
- Ну, все.
- Теперь читай про недержание мочи, признаки налицо.
Я сомневаюсь, но иду и читаю, на Полинину спину иногда гляжу, а у нее платье летнее, ляжки светятся среди источников знания. Но я терплю, и все про недержание прочитал.
Теперь я думаю, зря читал, ты меня специально посылал, чтобы привык к чтению, да? Я не обижаюсь, просто интересно бы узнать... Это другое чтение, Малов, когда ищешь, и знаешь, что нужно - скользишь глазами, слова сами перетекают через глаза в голову, не видно никаких картин. Я не полюбил так читать, но научился, ты думаешь, пригодится?..
x x x
А помнишь, Малов, в мае, Жасмин уже в сознание пришел, лапами шевелит, и у него приступ недоверия, ты сказал, к себе не подпускает, рычит... а потом стал как шелковый, даже хвостом как-то вильнул, да?.. И мы решили, хватить его парить в комнате, пора на воздух, вниз, на балкон. Лежанку знатную там приготовили из старых одеял, а в стороне от нее я пропилил в цементе канавку, сток, чтобы жидкие отходы на землю стекали. Дальше не напоминаю, вряд ли ты забыл - как мы его вниз тащили, ночью, по пустынной лестнице, молчаливой, темной, только внизу, еле видный в пролете, огонек теплится, на первом этаже у входа... Достали снотворное в ампуле, подкрались, вкололи ему сзади, подождали, пока заснет, схватили помост и потащили... Несем, молчим, три дыхания слились в одно, тяжелое, хриплое... Лестницы бесконечные, от неба до самой земли... дом высоченной трубой, а по бокам клетушки, клетки, люди, людишки, спят на высоте, на утро надеются...
На этот раз без приключений, принесли и сразу на балкон. А утром смотрим, он освоился, и так ему хорошо здесь, по морде видно!.. Совсем другое дело, низко, рядом запахи, земля, тепло, травка, птицы, листья шелестят... Он глаза широко открывает, и небо в глазах... К счастью сам балкон оказался с наклоном, строители недоглядели, так сама решилась проблема с отходами, ты говорил, для человечества нет проблемы сложней, помнишь?..
Обрадовался пес на новом месте все смотрит через редкую решетку, смотрит... И мне так жаль его стало, Малов, что я заплакал, вышел на кухню, слезы сами текут, потому что он инвалид, и, наверное, вспоминает, какой был могучий, быстрый... это трудно вытерпеть, я понимаю.
Ты ушел, а я нарисовал картинку, "Жасмин на воле", помнишь, ты говорил о ней, удивительный взгляд на вещи, а я думаю, просто печальный пес. Ты увез ее в Лондон показать. Жасмин среди полей, ноги в траве, он глядит вдаль на рассвет, так ты сказал, а я рисовал закат, но спорить не стал, главное, на своих ногах стоит.
А про канавку Жасмин понял на диво быстро, отползет чуть назад, исполнит свои дела и обратно приполз. Мне трудно смотреть, как он ползет, огромный пес, что же дальше будет?..
И я каждый день прикапываю внизу, чтобы не воняло.
x x x
В те дни у меня эта самая катавасия и стряслась, с Полиной, сначала не мог даже вспоминать, дурно становилось. Малов, ты будешь смеяться, знаю, а для меня тогда обрыв, обвал, или революция, такая неожиданность и смятение чувства. А потом я пережил это, или привык, однажды вспомнил и чувствую, рот к ушам ползет... И с тех пор, как вспомню, хмыкаю, или хихикаю, помнишь, ты еще удивлялся, чего это я такой смешливый стал...
Как-то зашел в библиотеку с очередным заданием, убей, не помню, у меня другое на уме было. Полина, как всегда, среди книг, я подошел, кругом никого, она обернулась, зубы блеснули, не успел опомнится, она прижимается ко мне - "дорогой..." и все такое... Тут дверь зашелестела, и она мне шепотом - "приходи сегодня ко мне, часиков в семь", и убегает к посетителю.
Ты знаешь, у меня Наталья, серьезный интим, много печального, может, под настроение расскажу, а сейчас про Полину, тебе веселей станет.
Я в лихорадке до вечера, отмылся, переоделся, пришел, стучу, слышу, бежит к двери, встречает... Тут же объятия и все такое не для посторонних, да?.. знаю, ты не любишь, "интим только для двоих, такое мое воспитание..." Но ничего особенного пока не случилось, тут же ужин, бройлерное крылышко, бокалы, кислое-прекислое вино, проглотил кое-как, зато очень культурно, хлеба мало, гарнира мало, фрукты в виде разобранных на мелкие дольки яблок, даже кожуру обдирает, настоящие "их нравы". Потом серьезней дело, пятимся в спальню, начинается постепенное снимание носильных вещей, все медленно, как в кино, трудно вынести, я такие штуки не люблю, ужимки-игры эти, но вот добираемся до трусов, на ощупь, потому что полутемно, культурный интим, она говорит, никакой поспешности и грубости не терпит.
Ну, что тебе дальше-то сказать... Вдруг я понимаю, или ощущаю... Полина вовсе не Полина, а очень знакомое, привычное явление под руками, то есть, она мужчина! Я настолько поражен, что руки-ноги отнялись, стою с открытым ртом, и она, или он, в тот же момент поняла.
- Так ты не знал? - еще и удивлена, представляешь, а потом говорит:
-А что ты имеешь против? Я по твоему виду поняла родственную душу, не стыдись, не сопротивляйся влечению...
Я хватаю одежды и в переднюю, а она, оказывается, с юмором мужчина, понял, что напал на дурака. Упала в кресло и ну хохотать, без трусов, ноги раскинул и оглушительно хохочет, сначала женским голосом, а потом все гуще, ниже, и наконец, настоящим мужским басом...
Малов, я несколько этажей пробежал без ничего, к счастью пустынно было на лестнице, там стекла выбиты, везде досочки, фанерки, небогато живем, зато полумрак спасает... за трубой мусоропровода поспешно приоделся, и чувствую не могу, все съеденное и выпитое решительно выпирает из меня, и так свирепо вывернуло наконец, только вспомню - горло саднит. Как однажды на Новый год, помнишь, пришлось выпить водки полстаканчика, ты меня ругал и отпаивал нашатырем.
Через неделю спрашиваешь:
-Ну, как, прочитал?..
- Еще не был, прости...
Пришлось записаться в центральную библиотеку, это далеко, минут двадцать ходу, а мы не привыкли к расстояниям, живем среди полей на пятачке.
Малов, зачем это он, какое в этом удовольствие может быть, не понимаю. Меня за руку мужчина возьмет - противно, не то, чтоб целоваться, как некоторые, особенно начальство, или эти, как ты говоришь, "кремлевские недоумки", прямо по телеку, да? Захаров, знаешь, знаешь, бухгалтер на мамином месте, кругленький, ласковый такой, мягким голоском, "Саша, Саша...", и обязательно руку пожмет или плечо... а еще поэт, стишки, жизнь прекрасна и удивительна... Значит, и он?..
Оказывается жизнь пропитана неожиданностями даже в таком простом вопросе.
А Наталья - это Наталья, никаких подвохов, ну, ты о ней знаешь, молчу.
x x x
Жара спала, кончилась природная аномалия, как ты говорил, и еще - "в наше время май был май, а не июль"... Работы мало, одна грязь да бумажки, да у мусоропровода - ящики на машину взвалил и свободен. И рано утром есть немного, за ночь из окон накидают вниз - ящики, тряпки какие-то, бутылки разбивают об асфальт, но я это быстро ликвидирую, дорожку, конечно, подмету свою, пообщаюсь с ней, и к тебе, завтракаем вместе, разговариваем о жизни, да? Потом ты на машинке щелкаешь, а я иду к Жасмину, к другу своему.
Наверное, он не знает еще, что мой друг, но это неважно. Я сижу, кресло драное выставил на балкон, к нему подвинул, но дистанцию соблюдаю, все-таки серьезный зверь, характер у него нелегкий, да еще инвалидность, что значит собаке, да еще такой могучей, лежать целыми днями! Лапы, видно, не болят у него, но и ходить не могут. А он и не пытается, при мне никогда, а может тайком пытается?..
Он теперь голову хорошо держит, высоко, и глаза больше не мутные ясные, светлые, очень холодный взгляд, он свысока на меня смотрит, но я думаю - пусть, только б не страдал.
Я ему понемногу всю свою жизнь рассказываю, про Наталью, про Полину этот случай, про книги, как постепенно начинаю признавать их, хотя трудно дается, про воздух, землю, огонь и воду, ты мне рассказывал, помнишь, и про дорожку свою, и про тот случай, когда меня побили... и про рисунки, даже показал несколько, а он не очень интересовался, понюхал и отвернулся. Но слушает внимательно, а устанет, голову на лапы и смотрит на волю, и я вижу, в глазах у него тоска, тоска - растет, приближается... Я тут же бегу, ищу что-нибудь вкусное, чтобы отвлекся, зарплата у меня теперь быстро истекает, но это ерунда. Ты, правда, иногда вздыхаешь, "Саша, ты есть перестал". Ем, ем, мне много не надо, и все равно, что жевать, ты знаешь, Малов.
Я удивился, хотя ты всегда волнуешься, громко говоришь, быстро, и я привык, но ты тогда так орал... прости за слово, не очень красивое, ты меня всегда ругаешь за такие слова, а за крик еще больше - " толком не объяснишь, только орешь и думаешь, тебя поймут?.."
Ори, не ори, все равно не поймут, Малов, теперь я знаю. И не боюсь.
А потом ни разу не спросил, не просил показать, только купил мне гуашь, бумагу очень подходящую и молча положил на стол. Я сначала не показывал, что получается, а потом понемногу начал, ты смотрел, и говоришь только - "рисуй, Саша, рисуй!"
И в письме, которое из Лондона - "рисуй, Саша, рисуй...!" Про выставку, про сестру, что встретились, поговорить успели, она через месяц умерла, а тебя потом стукнуло немного, но уже лучше... Как это стукнуло, не понял, машина, что ли, толкнула?.. Осторожней ходи Малов, ведь не привык, в нашем городке машины редко попадаются.
Но и я свою машину нашел.
Потом написано про Жасмина, как его кормить, про квартиру твою, "считай своей, ничего не бойся, главное - не бойся..." а чего мне не бояться, не понял.
x x x
Теперь у нас будет собака, я тогда подумал, Жасмин, как он попал в наши края, особенный пес, и что с ним будет, полюбит ли он нас или так и будет только страдать, вспоминать прошлую жизнь?..
И я не знал, и даже ты, выживет ли он, и что с нами со всеми будет.
Нет, я мечтал, представлял себе, как мы его вылечим, пойдем гулять к реке, все трое, там буйная трава, деревья по колено в воде, воздух вкусный, веселый... и много еще всякого, а в жизни как получилось?.. Не знаю, мне кажется, жизнь похожа на бесконечное вылупливание из яйца, невозможно долгое, с болью, страхом, вот ты и пишешь мне про страх, да?..
И вот, рядом с Жасмином, думая о нем, я нарисовал новый цветок, и назвал его Жасмин, хотя в цветах не разбираюсь, как выглядит настоящий жасмин не знаю, и, стыдно сказать, Малов, мне не интересно, потому что у нас свой Жасмин, и свой теперь цветок, тоже Жасмин, он, как всегда, летит над землей, а внизу утро. Тут впервые я пожалел, что нет синего, крошечку бы не помешало, а потом вспомнил, ты купил мне пастель, я еще не рисовал ею, вытащил из коробки синий мелок, накрошил в водичку, сбегал наверх за яйцом, капнул в краску желтка, чтобы погуще, и добавил полоску над землей, получилось неплохо. Про желток ты мне рассказывал, так писали старые мастера, я вовремя вспомнил. Значит, пес Жасмин - и цветок Жасмин.
Жасмин повернулся, застонал, сломанные лапы мешали ему, а что мы сможем сделать... Ты сказал - "никто не поможет, людям помочь не хотят, что им собаки..."
Но мы сделаем все, что можем, и еще немного, так ты любишь говорить.
x x x
Но утром произошла история, я не ожидал, пришла уборщица, хотя у нее выходной. В субботу в жизни не убирала, наверное, приперлась не одна, интим приспичил, и страшно перепугалась - у батареи лежит кто-то огромный и сопит... Она тут же Афанасию домой звонить, семью переполошила, хоть бы с меня начала, а она ему на ухо визжать... Он, правда, не поверил, насмотрелась телека, говорит, может там еще привидение или вампир притаился?.. Позвонил Ольге-соседке, меня зовет, я ему тут же про раненого пса выложил, а он добрый человек, говорит, дело твое, только утряси с Татьяной, слабонервная, пусть не вопит больше в трубку. Я нашел эту девку, перепуганную, объяснил, немного успокоил, завтра его не будет, говорю, а сам думаю, надо что-то делать с Жасмином... Прибежал к тебе, помнишь, они долго терпеть не будут, говорю. Ты рассердился на меня, - "отстоять своих не можешь", а потом решил - "затащим наверх, здесь даже лучше, светлей, и с лапами легче разобраться, эфира притащу из Института, мы его слегка оглушим, чтобы он нас не разорвал на мелкие кусочки... Потом схожу к Афанасию, старый знакомый, договорюсь, а ты с уборщицами и сантехником лучше язык находишь." Это правда, мне и стараться не приходится, говорю все как есть, они понимают.
Ты сбегал днем в ЖЭК, а я к своим, как ни уговаривал, все боятся вдруг взбесится, перекусает... Все-таки договорились, сначала подержим наверху, пока больной, зато потом, как выздоровеет, будет жить на балконе дворницкой, это бывшая квартира, есть кухня и балкон, и там он целыми днями может лежать. А я решил, вытащу пару прутьев из загородки, и он через дырку сможет сам уходить и приходить, когда привыкнет, там до земли полметра, не больше. А жить ему лучше на открытом воздухе, шкура требует.
Но сначала надо вылечить его. Ты сказал тогда:
- Нужно верить, иначе пропадет он.
А я тогда и не сомневался, конечно, вылечим.
x x x
Значит, тащить на девятый... Медлить нельзя, в тот же вечер решили тащить. Как, на чем нести?.. Мы задумались, особенно ты, выдумки всегда за тобой, а я исполнитель. Ты все жаловался, "когда же сам начнешь решать?.." Но что тут решать, все равно в технике тебе нет равных.
- Надо сколотить помост, тащить его как лиллипуты Гулливера.
Я знал, о чем ты, мне мама читала.
- На колесиках, что ли, покатим? По лестнице?..
- Ну, ты все буквально понимаешь... Помост сколотить надо, а потащим на плечах.
Я зажмурился, представил себе, как он нас сверху лапами бьет и кусает в шею..
- Ничего другого предложить не можешь, помогай проекту, - ты говоришь.
И я помогал, нашел доски, сколотил помост, поставили на пол рядом с Жасмином, он и не заметил ничего, глаза закрыты, только уши да лапы дергаются.
К вечеру подготовились, все по плану, а ты говоришь - "не радуйся, главные трудности впереди". Осторожно перевалили пса на помост, он снова не заметил ничего, и потащили.
Сначала показалось не так уж тяжело, да?.. Первые три-четыре этажа. А потом запыхтели. Жасмин не возражал, храпит понемногу, но все время на меня сползает. Я снизу шел, потому что выше, но не настолько, чтобы выравнять помост, и пес скоро задними ногами у меня на шее оказался, душный, вонючий, не передать. Слова - слабосильная команда, трудно чувство выразить, тем более, запах!..
На шестом ты говоришь, надо бы передохнуть, я и сам не против, но как его поставишь, опоры нет... Устроили кое-как на перилах, держим, стоим, Жасмин молчит, только похрапывает, да ушами изредка трясет. Ты на лапы посмотрел, ладно, говоришь, что-нибудь придумаем, а голос нехороший, тусклый, видно сильно устал, или лапы показались страшными, разбитыми, уж не знаю...
- Ничего... эфира ему подольем, чтобы застраховаться, а то он в себя придет, нас в клочки разнесет по закоулочкам...
И эти слова я помнил, хотя не знал, откуда они, мама читала.
С богом, ты говоришь, и потащили. И тут Жасмин, не просыпаясь, решил облегчиться, а я ведь сзади, и наклон в мою сторону. Я говорю ему, Жасмину, конечно:
- Эй, эй, не надо! Так нельзя!
И с ужасом понимаю, что так, наоборот, можно, и даже нужно, но не мне, а ему, а на меня наплевать. Ты оглянулся, понял, отчего с меня стекает, и как захохочешь - дико, на все этажи, а ведь ночь уже была! Чуть не опрокинули помост. Я говорю, ничего смешного, даже хорошо, значит живой, и останавливаться незачем, дело сделано, одежда насквозь и хуже не будет. Из него так хлестало, что я успокоился, значит все, запасов после такого быть не может.
- Несем? - Тебя, я вижу, трясет от смеха, но сдерживаешься, вообще ты деликатный, но местами впадаешь в буйный юмор, особенно, если с другим случается.
- Ну, несем, потом отмоюсь, что делать.
Принесли наконец, на девятый, ты говоришь:
- Надо к тебе, там просторней.
Хотя однокомнатная, но действительно, простор, я старые вещи выкинул, а новые так и не купил, сплю на раскладушке третий год. Зато телек современный, видик, приемник, это я люблю. И книги, от матери остались, я на них люблю смотреть, на корешки, а читать не могу, начну и сразу... Но я уже говорил об этом, наверняка помнишь, такие вещи не забываешь никогда. " Плохо, что не читаешь..." и так далее, но что поделаешь, я застреваю, погружаюсь и выплыть не могу, не могу... Ты уж прости меня за огорчение, не то, чтоб не любил книги, боюсь их, вот.
x x x
Втащили, поставили с трудами и кряхтением помост у батареи в кухне, там теплей всего, и светлей. Ты решил, пусть на помосте останется, совсем неплохо. Мы догадались на доски накинуть несколько пустых мешков, настоящий лен, мне из бывшего колхоза картошку приносили, ворованную, колхозов нет, а картошку носят по домам - купи, купи... довольно дешево, я в свое время купил, съел, а мешки остались.
- И осматривать будет легче на помосте, - ты говоришь.
Я сел на пол рядом с Жасмином, а ты пополз к морде - "только бы не пришел в себя, самый опасный момент..." Но он не приходил, ты спокойно осмотрел его, и говоришь - лапы не беда, закрытые переломы, только в одном месте, на левой дырочка, торчит обломок кости, а если осколок, то нам повезло. Начнем с трудного, молись, чтобы он меня не съел...
Молись, не молись, а съесть все равно может, если событие до него дойдет.
Помнишь... ну, это ты не забудешь, я уверен, ты легонько дернул, и кусочек этот, розовый, с зазубренными краешками, возьми и отвались, а из под него кровь как хлынет... Значит, осколок, а кость ты проверил, смещение небольшое, и все бы отлично было, можно приступать, как тут Жасмин вздрогнул и глаза открывает, а глаза у него, помнишь, - холодные и такие свирепые, что нам сразу жутко стало. Открыл... и закрыл, но ясно, в следующий раз он нам не спустит, не простит.
- Ложись ему на грудь, а я ему в лицо эфира на вате, только много нельзя... потом морду веревкой обвяжем... Ну, что ты, что ты, нужно одновременно, ты на грудь, я к морде... только погоди, веревку осторожно подведу. Вот, теперь кидайся.
Я кинулся, а ты ему эфир, от этого наркоза сильное трясение получилось, ребра запрыгали, и я с ними, но выдержал, ноги раскинул на полкухни, а ты веревку закрутил вокруг пасти несколько раз, чтобы не разошлась.
И тогда началось такое страшное землетрясение, что я мигом с ребер слетел, так он меня подбросил.
- Обратно ложись!.. - ты хрипишь, сам веревку геройски держишь в опасной близости от смерти. Я не мог тебя подвести, кинулся и всем телом лег поперек Жасмина, несмотря на глубокие толчки и волнения его груди. Только б он не попытался на лапы вскочить, на передние, тогда плохо дело, ты с большим волнением мне объясняешь.
И вдруг толчки угасли, эфир помог, Жасмин затих, и даже не дергался, это он сознание потерял.
-Теперь скорей...
И тут он, не приходя в себя, снова начинает освобождаться от всех жидких и сухих шлаков, так ты выразился, и зря я успокоился, у него еще запасов хватит, чтобы нижних соседей залить, и если б не линолеум на кухне, а паркет, то встал бы дыбом от ужаса и сырости, пропал бы, а пока что мы пропали, потому что лежать нам теперь перед ним в луже среди вонючих островов.
- Значит здоров, выживет, баскервиль, - ты говоришь, убирать нет времени, тащи какой-нибудь непромокаемый кусок, сверху бросим, потом уберем.
Я в комнату, не вижу ничего непромокаемого, только на столе клеенка с цветами, на ней куча хлама, как всегда... а клеенку еще мама постелила.. Но что делать, надо живых спасать, так ты говорил, и я схватил клеенку за углы, сбросил все с нее на пол, и принес.
Ты только головой покачал, но времени не было мораль читать. Бросили клеенку на эти места, неудобные для хирургии, я лег на Жасмина, ты принялся за лечение. Два пузырька сухого пенициллина высыпал, прямо в дырочку на лапе, пластырем закрутил, а потом досочки со всех сторон прибинтовали, хотя и крепко, но осторожно, чтобы к подушечкам кровь не прекратилась, ты объяснил.
Ну, и все, покрыли его холстиной, я мешок чистый разрезал, едва хватило, пусть в тепле дремлет. Нет, ты решил, надо его еще привязать, хотя бы на пару дней. "Давай свой ремень, нужно для дела..." Что поделаешь, если нужно - дал, а сам веревочку пристроил к брюкам, неплохо держит.
- Я пошел, - ты говоришь, - хирург устал, а ты слегка, это самое... прибери, - и рукой так небрежно, как в сериале "скорая помощь" хирург ассистенту - "заканчивайте без меня..."
Но я не спорил, хирургия трудная оказалась.
x x x
До этого, днем еще, помнишь, решили все-таки немного нарушить конспирацию, а ветеринар, молодая женщина, идти отказалась, "усыпите и дело с концом", зато приходил с седьмого этажа Петр Иванович, человеческий врач на пенсии, посмотрел, "надо рентген, но кто ему делать станет, Пушкин? Зафиксируйте, может само срастется. Если не дурак, не станет биться и метаться... а про голову никто наперед не знает..."
После операции Жасмин не стал биться, не дурак. Повязки наши и тесемки не тронул, и встать не пытался, а потом так залежался, понравилось, видно, мое обслуживание, что я уже решил - полный инвалид. Подожди, это потом...
Я тебе рассказываю с самого начала, главные места, может ты что-то забыл... но, честно говоря, и самому захотелось вспомнить. Скоро год кончается, дальше все по-новому хотят жить, надеются, а мне бы только старое время возвратить. Очень события надоели - одно за другим без перерыва, раньше спокойно жили, желали нового года не хуже старого, а теперь не понимаю, что дальше, как жить... Как ты уехал, столько навалилось, я еле выдержал, зато понял, как ты меня, дурака, оберегал. Нет, не вернется время, когда мама защищала, и потом - ты меня учишь, дорожка, тихие вечера, коты наши, хлопоты с Жасмином... Хоть все на место верни, поставь, настроение новое, чужое теперь, на постоянном ветру стою, на неспокойном месте, только успевай оглядываться да защищаться, и это жизнь, Малов, а где тишина, где счастье? Для него мало нужно, но все в целости, вместе и сразу... одна частичка упала мимо, тут же и нет ничего, только страх и беспокойство.
Помнишь, после хирургических дел у меня руки тряслись, устал от страха, и ты совсем еле жив, но мы все сделали, Малов, и если с головой наладится, должен выжить пес, ты сказал. Чай пили с халвой, твердокаменной, но прекрасной, только чувствую, сейчас упаду со стула... И в то же время настроение светлое, веселое, хочется нарисовать, не знаю что, но хочется. А ты видишь - я падаю, и сам уже вот-вот упадешь.
-Поспи у меня, диванчик твой навсегда - ты говоришь.
- Нет, я к себе, послушаю, как он там.
- Если что, в стенку стукни.
Стучи не стучи, не разбудишь тебя, уж знаю. Я ушел, домой заглянул, там тихо, темно, дыхание ровное, тяжелое... И я вниз пошел, показалось, там дверь на балкон не заперта, наверное, придумал, просто хотелось туда, и все. Пока шел вниз, сон слетел с меня по дороге, этаже на пятом. Я еще не знал, буду рисовать или нет, но вот тянуло, и пришел. Нарисовал еще один цветок, три больших лепестка у него, он спокоен и счастлив был, над светло-коричневой с зелеными проблесками землей, над полем жизни.
Подождал, пока высохла гуашь, приколол булавками на обои, они темные с золотом, грязные - и цветок на них жил и летел, летел и жил...
x x x
Потом неохота даже напоминать тебе, Жасмин через два дня глаза открыл, и снова закрыл, а к вечеру дыхание стало частым, хриплым, вся грудь свистит и колышется. Все ясно, ты сказал, воспаление легких у него, это он в сугробе лежал без движения, наверное, несколько дней, и простыл. Такие лохматые собаки мороз любят, но если поел и настроение хорошее, а у него все наоборот.
- Саша, иди в библиотеку, читай про воспаление легких, что найдешь.
Библиотека в соседнем доме, в третьем подъезде на первом этаже, дверь бесшумно открывается, всегда не заперто, приходи и читай. Там женщина одна работает, лет тридцати, не толстая, но хорошая с виду, и девочка, молодая, черненькая, красивая, но я на девочку не смотрел, а только на женщину, ее Полиной зовут. Возьму книгу, а сам смотрю на нее, на спину и прочие части тела, не оторваться, а она мне - "Саша, вот новый у нас роман поступил..." Как будто я романы читаю, и откуда она знает мое имя?..
Так что я ходить туда избегаю, грамотная женщина, умная, лучше не лезь к ней со своими глупостями, себе сказал.
Вообще-то у меня есть одна женщина знакомая, Наталья, ты о ней знаешь. А про Полину в первый раз говорю.
Но надо так надо, пошел, на открытой полке медицинская энциклопедия, все очень просто, нашел воспаление легких, много страниц!.. но что делать, читаю, и даже на Полину не смотрю, потому что у нас теперь Жасмин, спасать его надо. Про Полину я еще расскажу тебе, у меня с ней случилась несуразная история, сначала я думал - ужасная, а теперь кажется, что смешная... "Саша, у тебя юмор есть, но странный, - ты говоришь, - наоборот с обычными людьми, только над собой смеешься, это почетно, но печально." Ну, не знаю... но получилось, действительно, смешно.
Читаю про воспаление, и никаких взглядов на выпирающие части тела.
x x x
Начали Жасмина колоть, боялись, искусает, но обошлось, видно очень плохо ему стало. Без сознания вовсе не больно, а когда приходит в себя, видит, как мы вертимся и крутимся вокруг него, только глухо ворчит. С места не двигается, и мы его в зад и спину колем каждые четыре часа, он этих комариных укусов не чувствует, кожа такая, иголки сгибаются, один раз сломали, это я колол, осталась вся внутри, только кончик из шкуры поблескивает, ты кричишь, "тащи плоскогубцы." Вытащили, Жасмин и не пошевелился.
Другое дело, не ест, но из него течет рекой, твердых остатков мало, а ручьи каждые два часа, я извелся с тряпкой-то, наконец, догадался, подтолкнул под него кучу старых газет, вытаскиваю и меняю. К тому времени на дворе резкое потепление, помнишь, из ледяной весны за неделю получилось жаркое лето, и это в середине апреля, погода сошла с ума, ты говорил. Жасмин вонять начал, я привыкший, но и мне тяжело, что так собака мучается. Пробовали его мыть, но он жутко окрысился на нас - в первый раз, пасть раскрыл, и я увидел зубы... Фильм помнишь про акул, вот то же самое увидели у себя в квартире, настоящие акульи зубы в мой палец длиной и толщиной!..
- Ну, как, все про воспаление прочитал? - ты спрашиваешь.
- Ну, все.
- Теперь читай про недержание мочи, признаки налицо.
Я сомневаюсь, но иду и читаю, на Полинину спину иногда гляжу, а у нее платье летнее, ляжки светятся среди источников знания. Но я терплю, и все про недержание прочитал.
Теперь я думаю, зря читал, ты меня специально посылал, чтобы привык к чтению, да? Я не обижаюсь, просто интересно бы узнать... Это другое чтение, Малов, когда ищешь, и знаешь, что нужно - скользишь глазами, слова сами перетекают через глаза в голову, не видно никаких картин. Я не полюбил так читать, но научился, ты думаешь, пригодится?..
x x x
А помнишь, Малов, в мае, Жасмин уже в сознание пришел, лапами шевелит, и у него приступ недоверия, ты сказал, к себе не подпускает, рычит... а потом стал как шелковый, даже хвостом как-то вильнул, да?.. И мы решили, хватить его парить в комнате, пора на воздух, вниз, на балкон. Лежанку знатную там приготовили из старых одеял, а в стороне от нее я пропилил в цементе канавку, сток, чтобы жидкие отходы на землю стекали. Дальше не напоминаю, вряд ли ты забыл - как мы его вниз тащили, ночью, по пустынной лестнице, молчаливой, темной, только внизу, еле видный в пролете, огонек теплится, на первом этаже у входа... Достали снотворное в ампуле, подкрались, вкололи ему сзади, подождали, пока заснет, схватили помост и потащили... Несем, молчим, три дыхания слились в одно, тяжелое, хриплое... Лестницы бесконечные, от неба до самой земли... дом высоченной трубой, а по бокам клетушки, клетки, люди, людишки, спят на высоте, на утро надеются...
На этот раз без приключений, принесли и сразу на балкон. А утром смотрим, он освоился, и так ему хорошо здесь, по морде видно!.. Совсем другое дело, низко, рядом запахи, земля, тепло, травка, птицы, листья шелестят... Он глаза широко открывает, и небо в глазах... К счастью сам балкон оказался с наклоном, строители недоглядели, так сама решилась проблема с отходами, ты говорил, для человечества нет проблемы сложней, помнишь?..
Обрадовался пес на новом месте все смотрит через редкую решетку, смотрит... И мне так жаль его стало, Малов, что я заплакал, вышел на кухню, слезы сами текут, потому что он инвалид, и, наверное, вспоминает, какой был могучий, быстрый... это трудно вытерпеть, я понимаю.
Ты ушел, а я нарисовал картинку, "Жасмин на воле", помнишь, ты говорил о ней, удивительный взгляд на вещи, а я думаю, просто печальный пес. Ты увез ее в Лондон показать. Жасмин среди полей, ноги в траве, он глядит вдаль на рассвет, так ты сказал, а я рисовал закат, но спорить не стал, главное, на своих ногах стоит.
А про канавку Жасмин понял на диво быстро, отползет чуть назад, исполнит свои дела и обратно приполз. Мне трудно смотреть, как он ползет, огромный пес, что же дальше будет?..
И я каждый день прикапываю внизу, чтобы не воняло.
x x x
В те дни у меня эта самая катавасия и стряслась, с Полиной, сначала не мог даже вспоминать, дурно становилось. Малов, ты будешь смеяться, знаю, а для меня тогда обрыв, обвал, или революция, такая неожиданность и смятение чувства. А потом я пережил это, или привык, однажды вспомнил и чувствую, рот к ушам ползет... И с тех пор, как вспомню, хмыкаю, или хихикаю, помнишь, ты еще удивлялся, чего это я такой смешливый стал...
Как-то зашел в библиотеку с очередным заданием, убей, не помню, у меня другое на уме было. Полина, как всегда, среди книг, я подошел, кругом никого, она обернулась, зубы блеснули, не успел опомнится, она прижимается ко мне - "дорогой..." и все такое... Тут дверь зашелестела, и она мне шепотом - "приходи сегодня ко мне, часиков в семь", и убегает к посетителю.
Ты знаешь, у меня Наталья, серьезный интим, много печального, может, под настроение расскажу, а сейчас про Полину, тебе веселей станет.
Я в лихорадке до вечера, отмылся, переоделся, пришел, стучу, слышу, бежит к двери, встречает... Тут же объятия и все такое не для посторонних, да?.. знаю, ты не любишь, "интим только для двоих, такое мое воспитание..." Но ничего особенного пока не случилось, тут же ужин, бройлерное крылышко, бокалы, кислое-прекислое вино, проглотил кое-как, зато очень культурно, хлеба мало, гарнира мало, фрукты в виде разобранных на мелкие дольки яблок, даже кожуру обдирает, настоящие "их нравы". Потом серьезней дело, пятимся в спальню, начинается постепенное снимание носильных вещей, все медленно, как в кино, трудно вынести, я такие штуки не люблю, ужимки-игры эти, но вот добираемся до трусов, на ощупь, потому что полутемно, культурный интим, она говорит, никакой поспешности и грубости не терпит.
Ну, что тебе дальше-то сказать... Вдруг я понимаю, или ощущаю... Полина вовсе не Полина, а очень знакомое, привычное явление под руками, то есть, она мужчина! Я настолько поражен, что руки-ноги отнялись, стою с открытым ртом, и она, или он, в тот же момент поняла.
- Так ты не знал? - еще и удивлена, представляешь, а потом говорит:
-А что ты имеешь против? Я по твоему виду поняла родственную душу, не стыдись, не сопротивляйся влечению...
Я хватаю одежды и в переднюю, а она, оказывается, с юмором мужчина, понял, что напал на дурака. Упала в кресло и ну хохотать, без трусов, ноги раскинул и оглушительно хохочет, сначала женским голосом, а потом все гуще, ниже, и наконец, настоящим мужским басом...
Малов, я несколько этажей пробежал без ничего, к счастью пустынно было на лестнице, там стекла выбиты, везде досочки, фанерки, небогато живем, зато полумрак спасает... за трубой мусоропровода поспешно приоделся, и чувствую не могу, все съеденное и выпитое решительно выпирает из меня, и так свирепо вывернуло наконец, только вспомню - горло саднит. Как однажды на Новый год, помнишь, пришлось выпить водки полстаканчика, ты меня ругал и отпаивал нашатырем.
Через неделю спрашиваешь:
-Ну, как, прочитал?..
- Еще не был, прости...
Пришлось записаться в центральную библиотеку, это далеко, минут двадцать ходу, а мы не привыкли к расстояниям, живем среди полей на пятачке.
Малов, зачем это он, какое в этом удовольствие может быть, не понимаю. Меня за руку мужчина возьмет - противно, не то, чтоб целоваться, как некоторые, особенно начальство, или эти, как ты говоришь, "кремлевские недоумки", прямо по телеку, да? Захаров, знаешь, знаешь, бухгалтер на мамином месте, кругленький, ласковый такой, мягким голоском, "Саша, Саша...", и обязательно руку пожмет или плечо... а еще поэт, стишки, жизнь прекрасна и удивительна... Значит, и он?..
Оказывается жизнь пропитана неожиданностями даже в таком простом вопросе.
А Наталья - это Наталья, никаких подвохов, ну, ты о ней знаешь, молчу.
x x x
Жара спала, кончилась природная аномалия, как ты говорил, и еще - "в наше время май был май, а не июль"... Работы мало, одна грязь да бумажки, да у мусоропровода - ящики на машину взвалил и свободен. И рано утром есть немного, за ночь из окон накидают вниз - ящики, тряпки какие-то, бутылки разбивают об асфальт, но я это быстро ликвидирую, дорожку, конечно, подмету свою, пообщаюсь с ней, и к тебе, завтракаем вместе, разговариваем о жизни, да? Потом ты на машинке щелкаешь, а я иду к Жасмину, к другу своему.
Наверное, он не знает еще, что мой друг, но это неважно. Я сижу, кресло драное выставил на балкон, к нему подвинул, но дистанцию соблюдаю, все-таки серьезный зверь, характер у него нелегкий, да еще инвалидность, что значит собаке, да еще такой могучей, лежать целыми днями! Лапы, видно, не болят у него, но и ходить не могут. А он и не пытается, при мне никогда, а может тайком пытается?..
Он теперь голову хорошо держит, высоко, и глаза больше не мутные ясные, светлые, очень холодный взгляд, он свысока на меня смотрит, но я думаю - пусть, только б не страдал.
Я ему понемногу всю свою жизнь рассказываю, про Наталью, про Полину этот случай, про книги, как постепенно начинаю признавать их, хотя трудно дается, про воздух, землю, огонь и воду, ты мне рассказывал, помнишь, и про дорожку свою, и про тот случай, когда меня побили... и про рисунки, даже показал несколько, а он не очень интересовался, понюхал и отвернулся. Но слушает внимательно, а устанет, голову на лапы и смотрит на волю, и я вижу, в глазах у него тоска, тоска - растет, приближается... Я тут же бегу, ищу что-нибудь вкусное, чтобы отвлекся, зарплата у меня теперь быстро истекает, но это ерунда. Ты, правда, иногда вздыхаешь, "Саша, ты есть перестал". Ем, ем, мне много не надо, и все равно, что жевать, ты знаешь, Малов.