Страница:
Маркович Дан
Жасмин
Дан Маркович
Жасмин
1. ВЕСНА-ЛЕТО
x x x
А помнишь, Малов, как мы нашли нашего Жасмина, как возились с ним, лечили, и про всю нашу остальную жизнь, или забыл?.. Ведь со времени твоего отъезда прошло сто сорок пять дней, а ты говорил, скоро вернусь, ну, шестьдесят... Одно письмо я получил, как ты выставил мои картинки, сначала никто не ходил, что за цветы, какие еще цветы... не соображают без рекламы, а потом как повалили, и ты продал одиннадцать штук, нет листов, ты ведь всегда поправляешь "не называй их штуками!"... и привезешь кучу зеленых. Знаешь, пригодятся, должен ремонт нижним соседям, потом расскажу, и откупиться от бабкиных потомков, насели, требуют свою долю за квартиру, я о них не знал, откуда взялись?..
Но я лучше по порядку, ладно?.. Хотя порядка во мне никакого, ты знаешь, и особенно сейчас, но мы все живы, это главное, ты говорил - "живи, Саша, пиши картины, живи!.." Я пробовал жить один, как ты учил меня, "принимай решения!", и что вышло? Ты что говорил?.. - "пора, Саша, не отлынивай от жизни, иначе она тебя отлынит..." Не избавился, иногда придумываю слова, хотя у меня их много, все-все, которые мама бросала в мою темноту, в окошко, со мной остались. Но, оказывается, в жизни бывают случаи и моменты... обычных слов не хватает. Как с картинками, там ведь не слова и не мысли, нет!.. Я не рассказывал тебе, как попался, начал рисовать, давай понемногу расскажу.
Я каждое утро, и вечером перед сном разговариваю с тобой, писать не люблю, ты знаешь. Я шепотом, в голове думать не умею, начинаю говорить и сразу запутываюсь, так много нужно рассказать, а порядок должен быть во всем, да?.. Но у меня не получается. Наверное, все-таки придется взять перышко или карандашик, записать, ты учил меня - основные темы, как в школе, я туда не ходил, но от тебя много знаю. И, конечно, мамин голос и все ее слова, истории, сказки, ведь она мне рассказывала десять лет, пока я молчал в своем вязком мире.
x x x
Я ничего не забываю, а ты плохо помнишь, только свое детство чуть получше, а вчерашний день кое-как, позавчерашний того хуже, но говоришь всегда - " помню главное, зачем мне чепуха!" Я не знаю, зачем все помню, не стараюсь, внутри у меня прорва места пустого, туда со свистом затягивает все, что вижу и слышу. С тобой моя жизнь имела порядочный вид, причесанный, я понимал, зачем все на свете, а если сомневаюсь, ты мне объясняешь, а как ты уехал, началось такое... не разобраться, ветер подхватил, несет над землей, по узким улицам, бьет об углы... я должен моментально решать, куда повернуть, что сделать, а я не могу. Ты говорил, я должен вырасти окончательно, но теперь что получается?.. - слишком быстро и непоправимо меня несет, несет... и вот принесло к концу года, а тебя все нет и нет.
Я старался, Малов - терпел, пытался, как ты говорил, " жить по разумению", а оно слабое у меня, ты же знаешь. Ты говорил - "сядь и обдумай в тишине", придумай выводы, реши и дальше живи по плану - я пробовал, не получается. Меня наталкивают, бьют носом об стенку и говорят - ну, как?.. А никак!.. Я немного устал, устал. Но я сделал все, что умел, Малов, "не убегал от трудностей", так ты учил меня, "поступал, как велит совесть", хотя не понимаю, что это за штука, просто делал как лучше, да?.. Ты говорил мне люди разные и странные, я верил, но только теперь начинаю понимать. Или мне кажется, что понимаю?.. Но нет устойчивости во мне, и я постарел, Малов, хотя мне нет тридцати, и что, так и будет дальше, и всегда, до самого конца? Как-то все устроено странно - очень жестоко и холодно вокруг, некуда деться, скрыться... иногда я думаю, недаром десять лет не вылезал из серого мешка... Как-то сказал тебе, что, наверное, недаром, ты сначала засмеялся, а потом рассердился, усы торчком, как у Белявки, твоего кота любимого, он живой, хотя тоже постарел, недавно его крепко побили, он-то верил, что главный, неповторимый перед кошками, а настало время, все наши избалованные и любимые, красавцы ухоженные рассеялись, пришел могучий, грязный, вонючий Нашлепкин из соседнего подвала, разметал всех, а Белявку первого прибил и унизил... Вот так и я перед жизнью оказался слабосильным дураком... и потому думаю иногда, что зря вылез, хотя это нехорошо, ты кричал, " мать жизнь положила, ты должен!" и сам со мной возишься столько лет. Очень ты рассердился тогда - "надо жить, а не прятаться в вонючем углу, должен ветер быть, чтобы продул и смел темноту и плесень..." И прочие умные и смелые слова.
Да, да, да... я теперь живу, и знаю, другой жизни нет, но как непобедимо печальна та, что протекает во мне и рядом со мной тоже.
x x x
Я понемногу все расскажу тебе, только сначала напомню нашу историю, может, ты вовсе забыл меня, в новой-то жизни?.. Я вижу по людям и зверям, что только я один ничего не забываю. Ты ведь говорил, у меня память особая, хотя другие думают, это ненормально, псих и шизик. Ты мне объяснял, что не так, говоришь, "не думай даже, они тебе завидуют, сволочи..." Почему сволочи, мне их жаль, я бы отдал им часть памяти, мне слишком много, тяжело иногда, никак не заснешь, крутится и крутится перед глазами, все с самого начала... Когда я начал рисовать... хуже и лучше стало - сначала гораздо хуже, перед тем, как получается цветок или дерево, лицо, а потом зато легче, дышу без тонкого дрожания в груди, от которого, кажется, еще немного и возникнет звук, пронзительный, тонкий... так трясется внутри и дрожит, отдает в голову и шею. И я плачу, что ни скажи, или услышу по телеку ерунду какую-то, все важно, прелестно, ужасно, и главное для меня вовремя отвернуться, чтобы ты не увидел слезы... и что лицо у меня сморщено, как у старой обезьянки, у куклы, помнишь мне подарили, я тогда еще молчал, "сидел в окопе", как ты потом сказал мне. И мне страшно, я плохо держусь в жизни, еле касаюсь земли, ускользает из-под ног... как на банановой кожуре, помнишь, тогда?.. Я на этих бананах еще раз навернулся, да с тазиком горячей воды, ну, не очень горячей, такую не давали в тот день, и хорошо, иначе беда, а так небольшой ремонт соседям, он ничего мужик оказался, решил подождать до тепла, чтобы быстрей подсохло, а я ему обещал все сам, я же умею, ты учил меня, помнишь?... Но это просто случай, и даже смешной юмор, ты говоришь, спасает, а неустойчивость всегда во мне, постоянно чувствую, все зыбко, хотя стою вроде ничего, и с лопатой не хуже Сергея, помнишь его, он мне говорил, "ты дворник прирожденный, настоящий испытатель..."
Зыбко... а нарисую, и легче, страх улетел или растаял внутри, дышу глубоко, смотрю кругом, ведь все не так уж плохо, да?.. как ты говоришь, "чудо, что мы живы". И я чувствую - да! особенно, когда смотрю на закат, лохматые деревья у дома, на свою дорожку, она чистая, сухая...
Но сначала о Жасмине, из-за него много трудностей было, нервотрепка и суета.
x x x
И все-таки ты зря тогда обиделся на него, помнишь, он не ел нашей еды, сталкивал презрительной мордой миску с балкона... Ему плохо, я тебе сказал, несчастный зверь, выпавший из своей особенной жизни, а ты - "кремлевское рыло... знаю я их, и пасть у него, как у всех там - кривой скобкой, углы опущены брезгливо, и защечные мешки, обяза-а-тельно, нет, ты посмотри!.. "
Но я знаю, ты быстро забыл, и любишь его, сам ведь нашел, притащил, вызывал врача, правда, бесполезно, "выбросите, говорит, эту рухлядь или усыпите..." Малов, как может врач так говорить?.. Мы с тобой тогда сели, ты читал, я слушал, потом я читал, ты своего добился... и помаленьку разобрались, пусть не ходит, все-таки вылечили ему ноги, с виду целые и не болят почти... А как боролись с ним, помнишь?.. он же нас чуть не съел!.. И я радовался, что он сталкивает миску, пусть презирает нас за бедность, и что плохо лечим, зато живой, живой... Ты же сам говорил мне - "главное, мы живы, пусть вокруг беснуются, все разбито и потеряно, дважды засрано... прости, я не хотел, так уж вырвалось, но ты так говорил, я помню.
А потом мы тащили его на девятый, и обратно, мне было жаль тебя, я старался, чтобы тебе полегче, пусть тяжесть на меня, сто, наверное килограммов, а он еще похудел... Но я лучше по порядку, как ты учил меня.
x x x
Я как сейчас помню, ты прибегаешь, я у забора снег выгребал, 12 марта, около двух дня, поел горохового супа, ты есть не стал, отдал мне, "любишь его три раза в день, а меня уже запах раздражает ". До этого мы ели его недели две и ничего, держали на подоконнике, там жестокий ветрила, февральский огрызок, вмешивается во все щели, так что не мог горох испортиться, только чуть-чуть прокис. Я не обиделся, взял суп, ел по утрам, рано, ты все равно спишь, а мне идти дорожку расчищать. Утро люблю, тихо, ветер улегся после ночной беготни, новые тени на снегу, но вот дорожка от дома к забору занесена снегом, это невозможное явление. Ты всегда оправдываешь, что происходит, говоришь - природа, а мне запущенный вид причиняет боль, крутится беспокойство в груди, своеволие и суета чувств, кажется, вокруг не будет никогда покоя, одна беспричинная беготня, как на вокзале, помнишь, ты меня привез однажды и бросил, ушел в туалет, говоришь сиди. Один раз напомнил тебе, ты возмутился, руками всплеснул, очки на нос сбились - "сто лет прошло... ты, Саша, такую ерунду простить не можешь!.." Я тебя не виню, нет, и прощать нечего, мелочь такая, а из головы никуда!.. Матери с нами не было, болела, говорит, "больше не могу, Кис, оставь его в покое, а потом, может, я сама, сама.." А ты говоришь, "пусть в последний раз" и повез меня по врачам, потом кричал "безумие какое-то", махал руками, - "ничего не понимают ничего, им бы всех к общему знаменателю..." Про знаменатель ты мне объяснял, когда я вылез из своей тины, но так и не понял, зачем, что, куда... А ты кричишь - "я не бросал тебя, никогда не бросал!". Но тогда я решил, что бросил, ты ведь думал, я в своей вязкой сети, в скорлупе, не сразу пойму, что один, все быстро кругом и непонятно для меня, а ты и прибежишь обратно, подумаешь, туалет, да?.. Но я успел понять, вспомнил, мама читала про остров, и я уже успел почувствовать, холод и страх подступают... но тут ты появился и больше не уходил, это правда. Такие глупости, да?..
Потом я вырос и не боялся в доме, что один, готовил себе, убирал, мыл посуду... Потом работать начал...
Так вот, Жасмин... Ночи еще морозные были, ты говорил, не помнишь такого марта много лет, а ведь был совсем недавно, семь лет тому назад, но я промолчал, не стал напоминать, опять твоя память, и еще, последнее время ты нервный был, все думал как поехать к сестре, встретиться, вздыхал, "хоть на час бы"... И я не стал придираться про погоду, а теперь напоминаю, и многое еще скажу, чего никогда не говорил.
x x x
Я у забора снег выгребал, ты прибегаешь, очки на веревочке вокруг шеи, чтобы не потерять, но все равно теряешь... Дорожку я уже расчистил, в груди тепло и тихо, дорожка мое главное дело, ведь рисовать не дело и не работа, а так, не знаю, как назвать... Но дорожка тоже не совсем дело, я ночью просыпаюсь, смотрю на нее, луна помогает, вижу, зарастает понемногу, не выдерживаю, выхожу, стараюсь тихо, ведь жильцы спят... А утром уж как следует, отскребаю снег и лед от серых, белых и коричневых плиток, которые на ней уложены, потом метлой аккуратно подметаю, чтобы от дома к забору был доступный всем путь.
И тут ты прибегаешь, кричишь, собака замерзает, наверное, упала с машины или что-то еще, может, сбросили, она лежит и едва шевелится, надо спасать. У нас дома никогда собак не было, ни у матери, ни у тебя, а почему, ты сам знаешь, не хочу об этом говорить, до сих пор не по себе. От собаки мои несчастья, мама говорила. С тех пор годы пробежали, я собак нисколько не боюсь, многих кормлю возле дома, а к себе не беру, не могу, и все... А вообще-то мы с тобой всегда кого-нибудь спасаем, ты умеешь находить, кого надо спасти, я не умею, но радостно присоединяюсь, сил у меня побольше, десять лет с лопатой и метлой, нешуточное дело. А помнишь, как это началось, я сам себе нашел работу, мама два года как умерла...
Опять у меня, опять нет порядка в словах, и все-таки напомню тебе, ты только в общих чертах схватываешь, "я - физик...", а я ничего не забываю, сам знаешь.
x x x
Теперь я уже давно пришел в себя, вырос, ты меня учил, работаю на дорожке, живу в своей квартире и у тебя, ведь мы соседи на девятом, и ты матери всегда был друг, "я Зинаиду уважал", говоришь, но это не вся правда, я недавно догадался, старые фотографии смотрел. Отец мой, археолог, твой друг или приятель, как узнал, что со мной произошло, все реже, реже стал появляться, а ты матери всегда помогал, из двери в дверь, день и ночь путь открыт, я ходил к тебе, сидел на диванчике в кухне, там теплей всего, а ты на машинке барабанил или готовил еду, у тебя лучше получалось, чем у матери, она все со мной да со мной, а когда уставала, говорит "иди к Кису, он тебя звал", и я иду.
А как все началось, помнишь? Нет, не началось, продолжилось, ты говоришь, просто в моей жизни разорвалось время, я снова стал обычным человеком, хотя потом выяснилось, что не совсем выздоровел, но это другое. С четырех до четырнадцати я исчез для других, все видели, ходит, но не соображает, дурак дураком, а может идиот или шизофреник, так никто и не узнал правды и до сих пор не знает. И я об этом времени мало могу объяснить, хотя все помню, все!..
Мне четырнадцать было, когда мама умерла, и я в ту же ночь обратно вывалился в громкий беспокойный мир, ты говорил - "вернулся" - а это вокруг меня в момент прорвался пузырь с мутными стенками, знаешь, как стекло, давно не мытое, и внутри вязкая жидкость, я в ней плавал, медленно шевеля руками и ногами и не говорил, хотя все слышал и видел, очень медленно понимал, даже звуки с большим опозданием доходили... Ты как-то сказал:
- Так Зинаида твоего голоса и не услышала, и "мама" ты ей не сказал ни разу.
- А как же раньше, ведь я в четыре годика, наверное говорил уже?
- Ты вспомни, как ее называл, ты же все помнишь?
Я немного обиделся, ты не ответил мне, но теперь понимаю - ты хотел, чтобы я все сам, сам, догонял "упущенное время", да?
- Я звал ее "Зи"?..
И ты заплакал, у самого глаза на мокром месте, а меня упрекаешь "нервы, нервы..."
x x x
А помнишь, Малов, как меня хотели забрать в инвалидный дом или специальную школу, что ли, и тогда ты вызвал тетку матери, значит, мою двоюродную бабку, да?.. она жила в Калуге, недалеко, но у нас не бывала никогда. Она приехала, круглая румяная старушка, погладила меня по голове и говорит - "ладно, ты меня пропиши, жить буду по-прежнему у дочерей, только иногда приезжать, а вы уж тут это дело скрывайте, здесь, мол, она, отлучилась и так далее, главное, прописка, и мальчик не один. А ты, дядя..." - она быстро поняла, что к чему, это я потом десять лет соображал... - ты, дядя, позаботься от парне, Максим его бросил, ты знаешь..." Максим это археолог, он мой отец, я его больше не видел.
Так я жил вроде с бабкой, а на самом деле с тобой. Я тихо жил, не хулиганил, на улице почти не появлялся, в школу не ходил, время было, ты говорил, "как всегда", про меня быстро забыли. Справка у меня была, что инвалид. "Главное - справка- ты говорил, - в этой стране есть справка и все тихо, никому ты не нужен, а мы проживем, проживем..."
Но так получилось, что я начал работать, сам нашел себе дело, сначала бесплатно пыхтел, вычищал дорожку, а потом стал настоящим дворником.
x x x
Ты помнишь, Малов, нашего бывшего дворника, Сергея?.. Конечно, помнишь, как можно забыть, сколько ты ругал его, "у дома сплошной каток", а он не виноват был, несчастный человек, летчик-испытатель, потом знаменитый в городе зубодер, потом алкаш и дворник в нашем доме, хозяин дорожки. Он как-то бросил на ней свой инструмент, только начал и забыл, спешил встретиться с друзьями, а я подкрался, давно хотелось подержать настоящую лопату и метлу. Почти шестнадцать было, рост высокий, похож на взрослого человека, хотя и сейчас не совсем взрослый. Знаешь, иногда заглядываю в зеркало, странная штука, да?.. - длинный парень, усики растут, почти тридцать, и я не верю, что тот самый мальчик, который попался в паутину, я ведь и тогда знал зеркало, иногда смотрел - бледное личико, серые глаза... Я медленно плавал в собственном соку, видел жизнь во сне. Потом оболочка прорвалась, я очнулся, и сразу - ледяной пол, осколок в ноге, боль, мелкая, но острая... кровь... Больно, страшно, и мама лежит передо мной, так и не увидела, что я вырвался. До последнего дня меня тащила, и не успела увидеть свою победу, ты говорил.
Я вырос, но взрослым не стал, хотя после твоего отъезда снова изменился, и, может, даже стану как все, но мне это не нравится, не нравится!.. Ты говоришь, главное, "рисуй, Саша, рисуй", я рисую, когда могу, пустой лист тянет непобедимо, я спокоен, когда краска на руках... А остальное время неспокойно, страшно, и только тонкий жалобный звук и плач цвета среди бесцветного простора, бесприютного... Но цветок спасает меня, я с ним снова ухожу... а зачем было просыпаться... иногда не знаю.
x x x
Я подметал и забыл, что взял чужие вещи, а Сергей, ну, дворник, испытатель-дантист, все видел из окна, и у него, я думаю, созрел план, он вышел и очень ласково меня позвал к себе. В ту самую однокомнатную дворницкую, которая теперь, можно сказать, мое пристанище, потому что после твоего отъезда с квартирой непонятно стало, моя или не моя, потом у меня жила Алиса, художница, но я ей разрешил, расскажу, расскажу... а потом все вынесли из моей квартиры, но она не виновата, Алиса, забыла дверь запереть, примчался ее друг и мигом утащил в Германию или Швецию, не знаю точно. У меня с ней получилась история, еще услышишь. Я тогда в больнице лежал, когда она ускакала, но ты не бойся, на несколько дней попался, на неделю, все уже прошло, конечно, расскажу.
Но я снова беспорядочно кидаюсь словами, а мне надо, чтоб ты понял, как я тебя жду, дела есть, без тебя не разобраться. И вообще... до Нового года неделя, тебя нет, а без тебя я нового не встречал никогда, так что поспеши.
Так вот, дворник-испытатель, он меня позвал, сунул водки стаканчик, маленький, но до краев, я боюсь этого запаха, ты знаешь, и отказался, а он говорит, давай, ты будешь вместо меня настоящим дворником, только наш секрет, а я тебе каждый месяц - три рубля, это ведь целая бутылка! Что мне бутылка, я обрадовался, бутылка ни к чему, настоящее дело будет, очень красивое, мне нравилось убирать мусор, хотя дома ты меня ругаешь, захламист и неряха. Но на улице другое дело - дорожка, с ней большое удовольствие разговаривать, убирать, она живая.
Сергей грамоту получил за снег и лед, все убрано, песочек, ходить безопасно, потом снова благодарность - за контейнеры в чистоте, но это недолго продолжалось, его зарезали дружки, а он был особенный, помнишь? Наверное, забыл, ты говоришь - "детали", я тебе чуть-чуть напомню. Он был летчиком-испытателем при Сталине или Хрущеве, как-то пролетел слишком низко, звук ударил по окнам, его уволили. Говорили, он уже выпивал, но я не верю, он был сталинский сокол. Тогда он вспомнил старую профессию, до самолетов трудился фельдшером-акушером, отрыл диплом, подучился на зубных курсах четыре месяца и давай драть зубы в нашей поликлинике. Лечить он не умел, а выдирал красиво, тогда выдирали чаще, чем теперь, всем, кто желает побыстрей, и он в отдельном кабинетике, "процедурная", в белом халате, коренастый, жилистый, ходит переваливаясь, не успеешь в кресло сесть, он уже с клещами у лица - "открой рот... а, вот этот!" и в одно мгновение р-раз!.. а народ хоть и терпеливый, но решительность обожает, трешки ему, трешки несет, только выдери, освободи... Это потом стали - "кариес, кариес... сладкая защита", а тогда - выдери и делу конец, и он прославился. Но водочку любил больше щипцов, как-то нашли его в собственном кресле, крутил штурвал, собирался отчалить в космос. Лечили, недолечили, он снова за горючее, заливал баки "под завязку", он так говорил... наконец, продал квартиру на пятом этаже, двухкомнатную, с видом на Оку, как у тебя, поселился в дворницкой, в ней все мои главные события родились... здесь он, как в доме говорили, до полной зелени упился и умер от ножа, долги нужно отдавать, ему сказали.
x x x
Дни идут, дворника нет, а на дорожке чисто, не сравнить с прошлым временем, это я старался. Приходит Афанасий, твой старый приятель, он теперь главный инженер в ЖЭКе, ты знаешь, еще говорил о нем - продался... жирный стал, седой, глазки бегают, он хороший человек, несчастный, "элитная жратва сгубила", говорит, продался за жратву и выпивку бесплатную. Он мне осетровых хвостов подарил, не пожалел, потом мне с этими хвостами не очень повезло, но это еще впереди... Так вот, он тогда посмотрел вокруг дома, на беспричинное благоустройство, скорчил рожу и говорит - "никак покойник взялся за ум, старается на старом месте..." Выяснилось легко, меня весь дом благодарил, знаешь, приятно, я понял тогда, что нужен всем, люди разные, но несчастные почти все, и скользко им, скользко... Привели меня, Афанасий глаза вытаращил, потом говорит:
- А, Зинаидин сынок, знаю, достойная вдова, бухгалтерша, я ее уважал, и Киса Клаусовича уважаю, физик, англичанин, но наш нормальный человек, пострадавший... А ты, видно, не такой уж больной, нечего бесплатно метлой махать, зачисляю в штат, возраст позволяет.
Так я стал хозяином дворницкой, ты, как узнал, сначала рассердился, а потом засмеялся - "вообще-то молодец... но занятия наши не забывай... " Я не забывал, ты знаешь, а без дворницкой на первом этаже мы бы с Жасмином не справились.
Как-то вечером я лег, передо мной как всегда картины, картины... и вдруг подумал - как это получилось, что, вот, у нас теперь Жасмин, коты в подвале, все время в жизни что-то случается, то машинка у тебя сломалась, ты говоришь - "Саша, разберись, почини...", то с телевизором беда, "от рекламы раскалился", это ты шутишь, да?.. и я снова винтики кручу-верчу, хотя ничего не понимаю, ну, ничего!.. Я думаю, ты мне специально трудности придумывал, Малов, но я не сержусь, только будь живой, не подводи нас, приезжай!..
Но я снова улетел в сторону, так вот, Жасмин, с него этой весной все началось, насчет твоей поездки еще не ясно, ты вздыхал - "мне бы ее повидать, Саша..." Еще бы, оказывается, живет около Лондона старшая сестра, сколько же ей... и ты не видел ее лет пятьдесят, хочется увидеть, конечно, и ты ждал решения, пустят или не захотят.
x x x
Так вот, ты прибегаешь - замерзнет пес, надо спасать.
Я тут же дело бросил, инструмент запер и побежали.
- Давай напрямик, через поле, овраг, - говорю.
- Опять твои выдумки, - ты пыхтишь, - сколько учу и все без толку, хорошая дорога самая быстрая. Ну, ладно, пробуй, дело твое... - место описал, а я - "знаю, знаю", все здесь облазил, ночью не ошибусь. Как пришел в себя, меня не унять было, помнишь?..
Ты рысцой по дороге, а я полем, промчался через лесок, спустился в овраг, два раза навернулся, потому что скользко, колено ободрал, да пустяки, ничего!.. побежал по дну, там ручей замерзший, немного нырнул ботинком, но чувствую, разогрелся, ничего не будет. Подбежал по оврагу к дороге, там всего метра три подъемчик, но крутой, льдом оброс, из льда рваные корни кое-где торчат, я за них цепляюсь и ползу наверх, я должен раньше тебя на дороге оказаться, а то снова будешь прав! До места события метров сто, не больше, а мне не выбраться, ну, никак!
Смотрю направо, налево, везде у дороги еще круче, снег и не думает таять, сахарный, первобытный, не поддается солнцу и ветру, северная сторона. Мне даже смешно, вот сейчас ты обгонишь меня, хотя по дороге в два раза дальше шлепать, и точно, слышу наверху шаги, это ты шаркаешь, спешишь, пыхтишь без стеснения, кто здесь еще ходит, кроме нас, дураков. Я собрал силы и обдирая ногти, стал на коленях выкарабкиваться, и выполз на дорогу прямо перед тобой, руки в крови, штанину разорвал... Но ты только фыркнул и дальше, "скорей, скорей", и я за тобой, раз не засмеялся, значит дело печальное у нас и трудное.
Прошли метров сто пятьдесят и у обочины вижу настоящий холм в метр высотой, из него торчит лапа. Ну, помнишь, какая у него лапа, или ты все забыл в своем Лондоне, и меня тоже, и больше не вернешься к нам?.. Там наверное теплей и лучше кормят, а здесь мы все сами да сами... Но ты не можешь так поступить, я знаю. Так вот, лапа... Такую я у собак никогда не видел, это наверное доисторическая собака, помнишь, ты говорил об ископаемых животных, и мама читала мне книгу "Следы на камне", я слышу ее голос и каждое слово помню. Наверное саблезубый пес... как был тигр саблезубый, так, наверное, и собака была особая, ведь тепло и джунгли, дичи полно, для роста подходящая погода. А у нас мороз, хотя давно весна, снег и дорога, и в сугробе валяется лапа, грязная и неживая, но размером с мое лицо, или с твое лицо плюс лысину, правильно я сказал плюс?.. Ты всегда ругаешь меня - "твои фантазии - непомерные", и за действия с цифрами - "умеешь считать, а не любишь..." Если не люблю, то, можно сказать, не умею, что поделаешь. Но все-таки знаю, и вижу, где плюс, а где минус применить.
Раскопали сугроб, и видим, да? - великое тело, но смятое и почти неживое, только иногда дергаются лапы, и веки, и весь он лохматый и серый, а морда больше наших с тобой голов, если их сложить вместе. Иногда он дышал, наверное раз или два в минуту, но очень сильно и глубоко, это шок у него, но есть надежда, ты говоришь. А вот как его тащить?... И что если сломано внутри?.. Ты нагнулся, пощупал - обе передние лапы сломаны, вот хрустит, и вот... Ты меня всегда восхищал, откуда ни возьмись, новые знания в тебе, ты говорил, из книг. А я начну читать и закопаюсь тут же, ты знаешь.
x x x
Ну, что дальше объяснять, это-то помнишь?.. - сначала я телогрейку снял, и ты, мы его накрыли, ждали полчаса, продрогли, остановили, наконец, машину, у тебя везде знакомые, но в кузов побоялись его поднимать, пробовали и отказались, выпросили брезент и потащили, он плавно ехал, молча, даже не стонал, серая огромная куча шерстяного моха, из нее торчит морда, лапы, глаза закрыты, глаза.
Привезли его, а надо на девятый, а в лифт не пролезает, боимся еще что-нибудь сломать в нем, и все равно рядом встать будет некуда, хоть на одной ноге стой!.. И тут оба сразу подумали одно - "дворницкая, ключ!"
Жасмин
1. ВЕСНА-ЛЕТО
x x x
А помнишь, Малов, как мы нашли нашего Жасмина, как возились с ним, лечили, и про всю нашу остальную жизнь, или забыл?.. Ведь со времени твоего отъезда прошло сто сорок пять дней, а ты говорил, скоро вернусь, ну, шестьдесят... Одно письмо я получил, как ты выставил мои картинки, сначала никто не ходил, что за цветы, какие еще цветы... не соображают без рекламы, а потом как повалили, и ты продал одиннадцать штук, нет листов, ты ведь всегда поправляешь "не называй их штуками!"... и привезешь кучу зеленых. Знаешь, пригодятся, должен ремонт нижним соседям, потом расскажу, и откупиться от бабкиных потомков, насели, требуют свою долю за квартиру, я о них не знал, откуда взялись?..
Но я лучше по порядку, ладно?.. Хотя порядка во мне никакого, ты знаешь, и особенно сейчас, но мы все живы, это главное, ты говорил - "живи, Саша, пиши картины, живи!.." Я пробовал жить один, как ты учил меня, "принимай решения!", и что вышло? Ты что говорил?.. - "пора, Саша, не отлынивай от жизни, иначе она тебя отлынит..." Не избавился, иногда придумываю слова, хотя у меня их много, все-все, которые мама бросала в мою темноту, в окошко, со мной остались. Но, оказывается, в жизни бывают случаи и моменты... обычных слов не хватает. Как с картинками, там ведь не слова и не мысли, нет!.. Я не рассказывал тебе, как попался, начал рисовать, давай понемногу расскажу.
Я каждое утро, и вечером перед сном разговариваю с тобой, писать не люблю, ты знаешь. Я шепотом, в голове думать не умею, начинаю говорить и сразу запутываюсь, так много нужно рассказать, а порядок должен быть во всем, да?.. Но у меня не получается. Наверное, все-таки придется взять перышко или карандашик, записать, ты учил меня - основные темы, как в школе, я туда не ходил, но от тебя много знаю. И, конечно, мамин голос и все ее слова, истории, сказки, ведь она мне рассказывала десять лет, пока я молчал в своем вязком мире.
x x x
Я ничего не забываю, а ты плохо помнишь, только свое детство чуть получше, а вчерашний день кое-как, позавчерашний того хуже, но говоришь всегда - " помню главное, зачем мне чепуха!" Я не знаю, зачем все помню, не стараюсь, внутри у меня прорва места пустого, туда со свистом затягивает все, что вижу и слышу. С тобой моя жизнь имела порядочный вид, причесанный, я понимал, зачем все на свете, а если сомневаюсь, ты мне объясняешь, а как ты уехал, началось такое... не разобраться, ветер подхватил, несет над землей, по узким улицам, бьет об углы... я должен моментально решать, куда повернуть, что сделать, а я не могу. Ты говорил, я должен вырасти окончательно, но теперь что получается?.. - слишком быстро и непоправимо меня несет, несет... и вот принесло к концу года, а тебя все нет и нет.
Я старался, Малов - терпел, пытался, как ты говорил, " жить по разумению", а оно слабое у меня, ты же знаешь. Ты говорил - "сядь и обдумай в тишине", придумай выводы, реши и дальше живи по плану - я пробовал, не получается. Меня наталкивают, бьют носом об стенку и говорят - ну, как?.. А никак!.. Я немного устал, устал. Но я сделал все, что умел, Малов, "не убегал от трудностей", так ты учил меня, "поступал, как велит совесть", хотя не понимаю, что это за штука, просто делал как лучше, да?.. Ты говорил мне люди разные и странные, я верил, но только теперь начинаю понимать. Или мне кажется, что понимаю?.. Но нет устойчивости во мне, и я постарел, Малов, хотя мне нет тридцати, и что, так и будет дальше, и всегда, до самого конца? Как-то все устроено странно - очень жестоко и холодно вокруг, некуда деться, скрыться... иногда я думаю, недаром десять лет не вылезал из серого мешка... Как-то сказал тебе, что, наверное, недаром, ты сначала засмеялся, а потом рассердился, усы торчком, как у Белявки, твоего кота любимого, он живой, хотя тоже постарел, недавно его крепко побили, он-то верил, что главный, неповторимый перед кошками, а настало время, все наши избалованные и любимые, красавцы ухоженные рассеялись, пришел могучий, грязный, вонючий Нашлепкин из соседнего подвала, разметал всех, а Белявку первого прибил и унизил... Вот так и я перед жизнью оказался слабосильным дураком... и потому думаю иногда, что зря вылез, хотя это нехорошо, ты кричал, " мать жизнь положила, ты должен!" и сам со мной возишься столько лет. Очень ты рассердился тогда - "надо жить, а не прятаться в вонючем углу, должен ветер быть, чтобы продул и смел темноту и плесень..." И прочие умные и смелые слова.
Да, да, да... я теперь живу, и знаю, другой жизни нет, но как непобедимо печальна та, что протекает во мне и рядом со мной тоже.
x x x
Я понемногу все расскажу тебе, только сначала напомню нашу историю, может, ты вовсе забыл меня, в новой-то жизни?.. Я вижу по людям и зверям, что только я один ничего не забываю. Ты ведь говорил, у меня память особая, хотя другие думают, это ненормально, псих и шизик. Ты мне объяснял, что не так, говоришь, "не думай даже, они тебе завидуют, сволочи..." Почему сволочи, мне их жаль, я бы отдал им часть памяти, мне слишком много, тяжело иногда, никак не заснешь, крутится и крутится перед глазами, все с самого начала... Когда я начал рисовать... хуже и лучше стало - сначала гораздо хуже, перед тем, как получается цветок или дерево, лицо, а потом зато легче, дышу без тонкого дрожания в груди, от которого, кажется, еще немного и возникнет звук, пронзительный, тонкий... так трясется внутри и дрожит, отдает в голову и шею. И я плачу, что ни скажи, или услышу по телеку ерунду какую-то, все важно, прелестно, ужасно, и главное для меня вовремя отвернуться, чтобы ты не увидел слезы... и что лицо у меня сморщено, как у старой обезьянки, у куклы, помнишь мне подарили, я тогда еще молчал, "сидел в окопе", как ты потом сказал мне. И мне страшно, я плохо держусь в жизни, еле касаюсь земли, ускользает из-под ног... как на банановой кожуре, помнишь, тогда?.. Я на этих бананах еще раз навернулся, да с тазиком горячей воды, ну, не очень горячей, такую не давали в тот день, и хорошо, иначе беда, а так небольшой ремонт соседям, он ничего мужик оказался, решил подождать до тепла, чтобы быстрей подсохло, а я ему обещал все сам, я же умею, ты учил меня, помнишь?... Но это просто случай, и даже смешной юмор, ты говоришь, спасает, а неустойчивость всегда во мне, постоянно чувствую, все зыбко, хотя стою вроде ничего, и с лопатой не хуже Сергея, помнишь его, он мне говорил, "ты дворник прирожденный, настоящий испытатель..."
Зыбко... а нарисую, и легче, страх улетел или растаял внутри, дышу глубоко, смотрю кругом, ведь все не так уж плохо, да?.. как ты говоришь, "чудо, что мы живы". И я чувствую - да! особенно, когда смотрю на закат, лохматые деревья у дома, на свою дорожку, она чистая, сухая...
Но сначала о Жасмине, из-за него много трудностей было, нервотрепка и суета.
x x x
И все-таки ты зря тогда обиделся на него, помнишь, он не ел нашей еды, сталкивал презрительной мордой миску с балкона... Ему плохо, я тебе сказал, несчастный зверь, выпавший из своей особенной жизни, а ты - "кремлевское рыло... знаю я их, и пасть у него, как у всех там - кривой скобкой, углы опущены брезгливо, и защечные мешки, обяза-а-тельно, нет, ты посмотри!.. "
Но я знаю, ты быстро забыл, и любишь его, сам ведь нашел, притащил, вызывал врача, правда, бесполезно, "выбросите, говорит, эту рухлядь или усыпите..." Малов, как может врач так говорить?.. Мы с тобой тогда сели, ты читал, я слушал, потом я читал, ты своего добился... и помаленьку разобрались, пусть не ходит, все-таки вылечили ему ноги, с виду целые и не болят почти... А как боролись с ним, помнишь?.. он же нас чуть не съел!.. И я радовался, что он сталкивает миску, пусть презирает нас за бедность, и что плохо лечим, зато живой, живой... Ты же сам говорил мне - "главное, мы живы, пусть вокруг беснуются, все разбито и потеряно, дважды засрано... прости, я не хотел, так уж вырвалось, но ты так говорил, я помню.
А потом мы тащили его на девятый, и обратно, мне было жаль тебя, я старался, чтобы тебе полегче, пусть тяжесть на меня, сто, наверное килограммов, а он еще похудел... Но я лучше по порядку, как ты учил меня.
x x x
Я как сейчас помню, ты прибегаешь, я у забора снег выгребал, 12 марта, около двух дня, поел горохового супа, ты есть не стал, отдал мне, "любишь его три раза в день, а меня уже запах раздражает ". До этого мы ели его недели две и ничего, держали на подоконнике, там жестокий ветрила, февральский огрызок, вмешивается во все щели, так что не мог горох испортиться, только чуть-чуть прокис. Я не обиделся, взял суп, ел по утрам, рано, ты все равно спишь, а мне идти дорожку расчищать. Утро люблю, тихо, ветер улегся после ночной беготни, новые тени на снегу, но вот дорожка от дома к забору занесена снегом, это невозможное явление. Ты всегда оправдываешь, что происходит, говоришь - природа, а мне запущенный вид причиняет боль, крутится беспокойство в груди, своеволие и суета чувств, кажется, вокруг не будет никогда покоя, одна беспричинная беготня, как на вокзале, помнишь, ты меня привез однажды и бросил, ушел в туалет, говоришь сиди. Один раз напомнил тебе, ты возмутился, руками всплеснул, очки на нос сбились - "сто лет прошло... ты, Саша, такую ерунду простить не можешь!.." Я тебя не виню, нет, и прощать нечего, мелочь такая, а из головы никуда!.. Матери с нами не было, болела, говорит, "больше не могу, Кис, оставь его в покое, а потом, может, я сама, сама.." А ты говоришь, "пусть в последний раз" и повез меня по врачам, потом кричал "безумие какое-то", махал руками, - "ничего не понимают ничего, им бы всех к общему знаменателю..." Про знаменатель ты мне объяснял, когда я вылез из своей тины, но так и не понял, зачем, что, куда... А ты кричишь - "я не бросал тебя, никогда не бросал!". Но тогда я решил, что бросил, ты ведь думал, я в своей вязкой сети, в скорлупе, не сразу пойму, что один, все быстро кругом и непонятно для меня, а ты и прибежишь обратно, подумаешь, туалет, да?.. Но я успел понять, вспомнил, мама читала про остров, и я уже успел почувствовать, холод и страх подступают... но тут ты появился и больше не уходил, это правда. Такие глупости, да?..
Потом я вырос и не боялся в доме, что один, готовил себе, убирал, мыл посуду... Потом работать начал...
Так вот, Жасмин... Ночи еще морозные были, ты говорил, не помнишь такого марта много лет, а ведь был совсем недавно, семь лет тому назад, но я промолчал, не стал напоминать, опять твоя память, и еще, последнее время ты нервный был, все думал как поехать к сестре, встретиться, вздыхал, "хоть на час бы"... И я не стал придираться про погоду, а теперь напоминаю, и многое еще скажу, чего никогда не говорил.
x x x
Я у забора снег выгребал, ты прибегаешь, очки на веревочке вокруг шеи, чтобы не потерять, но все равно теряешь... Дорожку я уже расчистил, в груди тепло и тихо, дорожка мое главное дело, ведь рисовать не дело и не работа, а так, не знаю, как назвать... Но дорожка тоже не совсем дело, я ночью просыпаюсь, смотрю на нее, луна помогает, вижу, зарастает понемногу, не выдерживаю, выхожу, стараюсь тихо, ведь жильцы спят... А утром уж как следует, отскребаю снег и лед от серых, белых и коричневых плиток, которые на ней уложены, потом метлой аккуратно подметаю, чтобы от дома к забору был доступный всем путь.
И тут ты прибегаешь, кричишь, собака замерзает, наверное, упала с машины или что-то еще, может, сбросили, она лежит и едва шевелится, надо спасать. У нас дома никогда собак не было, ни у матери, ни у тебя, а почему, ты сам знаешь, не хочу об этом говорить, до сих пор не по себе. От собаки мои несчастья, мама говорила. С тех пор годы пробежали, я собак нисколько не боюсь, многих кормлю возле дома, а к себе не беру, не могу, и все... А вообще-то мы с тобой всегда кого-нибудь спасаем, ты умеешь находить, кого надо спасти, я не умею, но радостно присоединяюсь, сил у меня побольше, десять лет с лопатой и метлой, нешуточное дело. А помнишь, как это началось, я сам себе нашел работу, мама два года как умерла...
Опять у меня, опять нет порядка в словах, и все-таки напомню тебе, ты только в общих чертах схватываешь, "я - физик...", а я ничего не забываю, сам знаешь.
x x x
Теперь я уже давно пришел в себя, вырос, ты меня учил, работаю на дорожке, живу в своей квартире и у тебя, ведь мы соседи на девятом, и ты матери всегда был друг, "я Зинаиду уважал", говоришь, но это не вся правда, я недавно догадался, старые фотографии смотрел. Отец мой, археолог, твой друг или приятель, как узнал, что со мной произошло, все реже, реже стал появляться, а ты матери всегда помогал, из двери в дверь, день и ночь путь открыт, я ходил к тебе, сидел на диванчике в кухне, там теплей всего, а ты на машинке барабанил или готовил еду, у тебя лучше получалось, чем у матери, она все со мной да со мной, а когда уставала, говорит "иди к Кису, он тебя звал", и я иду.
А как все началось, помнишь? Нет, не началось, продолжилось, ты говоришь, просто в моей жизни разорвалось время, я снова стал обычным человеком, хотя потом выяснилось, что не совсем выздоровел, но это другое. С четырех до четырнадцати я исчез для других, все видели, ходит, но не соображает, дурак дураком, а может идиот или шизофреник, так никто и не узнал правды и до сих пор не знает. И я об этом времени мало могу объяснить, хотя все помню, все!..
Мне четырнадцать было, когда мама умерла, и я в ту же ночь обратно вывалился в громкий беспокойный мир, ты говорил - "вернулся" - а это вокруг меня в момент прорвался пузырь с мутными стенками, знаешь, как стекло, давно не мытое, и внутри вязкая жидкость, я в ней плавал, медленно шевеля руками и ногами и не говорил, хотя все слышал и видел, очень медленно понимал, даже звуки с большим опозданием доходили... Ты как-то сказал:
- Так Зинаида твоего голоса и не услышала, и "мама" ты ей не сказал ни разу.
- А как же раньше, ведь я в четыре годика, наверное говорил уже?
- Ты вспомни, как ее называл, ты же все помнишь?
Я немного обиделся, ты не ответил мне, но теперь понимаю - ты хотел, чтобы я все сам, сам, догонял "упущенное время", да?
- Я звал ее "Зи"?..
И ты заплакал, у самого глаза на мокром месте, а меня упрекаешь "нервы, нервы..."
x x x
А помнишь, Малов, как меня хотели забрать в инвалидный дом или специальную школу, что ли, и тогда ты вызвал тетку матери, значит, мою двоюродную бабку, да?.. она жила в Калуге, недалеко, но у нас не бывала никогда. Она приехала, круглая румяная старушка, погладила меня по голове и говорит - "ладно, ты меня пропиши, жить буду по-прежнему у дочерей, только иногда приезжать, а вы уж тут это дело скрывайте, здесь, мол, она, отлучилась и так далее, главное, прописка, и мальчик не один. А ты, дядя..." - она быстро поняла, что к чему, это я потом десять лет соображал... - ты, дядя, позаботься от парне, Максим его бросил, ты знаешь..." Максим это археолог, он мой отец, я его больше не видел.
Так я жил вроде с бабкой, а на самом деле с тобой. Я тихо жил, не хулиганил, на улице почти не появлялся, в школу не ходил, время было, ты говорил, "как всегда", про меня быстро забыли. Справка у меня была, что инвалид. "Главное - справка- ты говорил, - в этой стране есть справка и все тихо, никому ты не нужен, а мы проживем, проживем..."
Но так получилось, что я начал работать, сам нашел себе дело, сначала бесплатно пыхтел, вычищал дорожку, а потом стал настоящим дворником.
x x x
Ты помнишь, Малов, нашего бывшего дворника, Сергея?.. Конечно, помнишь, как можно забыть, сколько ты ругал его, "у дома сплошной каток", а он не виноват был, несчастный человек, летчик-испытатель, потом знаменитый в городе зубодер, потом алкаш и дворник в нашем доме, хозяин дорожки. Он как-то бросил на ней свой инструмент, только начал и забыл, спешил встретиться с друзьями, а я подкрался, давно хотелось подержать настоящую лопату и метлу. Почти шестнадцать было, рост высокий, похож на взрослого человека, хотя и сейчас не совсем взрослый. Знаешь, иногда заглядываю в зеркало, странная штука, да?.. - длинный парень, усики растут, почти тридцать, и я не верю, что тот самый мальчик, который попался в паутину, я ведь и тогда знал зеркало, иногда смотрел - бледное личико, серые глаза... Я медленно плавал в собственном соку, видел жизнь во сне. Потом оболочка прорвалась, я очнулся, и сразу - ледяной пол, осколок в ноге, боль, мелкая, но острая... кровь... Больно, страшно, и мама лежит передо мной, так и не увидела, что я вырвался. До последнего дня меня тащила, и не успела увидеть свою победу, ты говорил.
Я вырос, но взрослым не стал, хотя после твоего отъезда снова изменился, и, может, даже стану как все, но мне это не нравится, не нравится!.. Ты говоришь, главное, "рисуй, Саша, рисуй", я рисую, когда могу, пустой лист тянет непобедимо, я спокоен, когда краска на руках... А остальное время неспокойно, страшно, и только тонкий жалобный звук и плач цвета среди бесцветного простора, бесприютного... Но цветок спасает меня, я с ним снова ухожу... а зачем было просыпаться... иногда не знаю.
x x x
Я подметал и забыл, что взял чужие вещи, а Сергей, ну, дворник, испытатель-дантист, все видел из окна, и у него, я думаю, созрел план, он вышел и очень ласково меня позвал к себе. В ту самую однокомнатную дворницкую, которая теперь, можно сказать, мое пристанище, потому что после твоего отъезда с квартирой непонятно стало, моя или не моя, потом у меня жила Алиса, художница, но я ей разрешил, расскажу, расскажу... а потом все вынесли из моей квартиры, но она не виновата, Алиса, забыла дверь запереть, примчался ее друг и мигом утащил в Германию или Швецию, не знаю точно. У меня с ней получилась история, еще услышишь. Я тогда в больнице лежал, когда она ускакала, но ты не бойся, на несколько дней попался, на неделю, все уже прошло, конечно, расскажу.
Но я снова беспорядочно кидаюсь словами, а мне надо, чтоб ты понял, как я тебя жду, дела есть, без тебя не разобраться. И вообще... до Нового года неделя, тебя нет, а без тебя я нового не встречал никогда, так что поспеши.
Так вот, дворник-испытатель, он меня позвал, сунул водки стаканчик, маленький, но до краев, я боюсь этого запаха, ты знаешь, и отказался, а он говорит, давай, ты будешь вместо меня настоящим дворником, только наш секрет, а я тебе каждый месяц - три рубля, это ведь целая бутылка! Что мне бутылка, я обрадовался, бутылка ни к чему, настоящее дело будет, очень красивое, мне нравилось убирать мусор, хотя дома ты меня ругаешь, захламист и неряха. Но на улице другое дело - дорожка, с ней большое удовольствие разговаривать, убирать, она живая.
Сергей грамоту получил за снег и лед, все убрано, песочек, ходить безопасно, потом снова благодарность - за контейнеры в чистоте, но это недолго продолжалось, его зарезали дружки, а он был особенный, помнишь? Наверное, забыл, ты говоришь - "детали", я тебе чуть-чуть напомню. Он был летчиком-испытателем при Сталине или Хрущеве, как-то пролетел слишком низко, звук ударил по окнам, его уволили. Говорили, он уже выпивал, но я не верю, он был сталинский сокол. Тогда он вспомнил старую профессию, до самолетов трудился фельдшером-акушером, отрыл диплом, подучился на зубных курсах четыре месяца и давай драть зубы в нашей поликлинике. Лечить он не умел, а выдирал красиво, тогда выдирали чаще, чем теперь, всем, кто желает побыстрей, и он в отдельном кабинетике, "процедурная", в белом халате, коренастый, жилистый, ходит переваливаясь, не успеешь в кресло сесть, он уже с клещами у лица - "открой рот... а, вот этот!" и в одно мгновение р-раз!.. а народ хоть и терпеливый, но решительность обожает, трешки ему, трешки несет, только выдери, освободи... Это потом стали - "кариес, кариес... сладкая защита", а тогда - выдери и делу конец, и он прославился. Но водочку любил больше щипцов, как-то нашли его в собственном кресле, крутил штурвал, собирался отчалить в космос. Лечили, недолечили, он снова за горючее, заливал баки "под завязку", он так говорил... наконец, продал квартиру на пятом этаже, двухкомнатную, с видом на Оку, как у тебя, поселился в дворницкой, в ней все мои главные события родились... здесь он, как в доме говорили, до полной зелени упился и умер от ножа, долги нужно отдавать, ему сказали.
x x x
Дни идут, дворника нет, а на дорожке чисто, не сравнить с прошлым временем, это я старался. Приходит Афанасий, твой старый приятель, он теперь главный инженер в ЖЭКе, ты знаешь, еще говорил о нем - продался... жирный стал, седой, глазки бегают, он хороший человек, несчастный, "элитная жратва сгубила", говорит, продался за жратву и выпивку бесплатную. Он мне осетровых хвостов подарил, не пожалел, потом мне с этими хвостами не очень повезло, но это еще впереди... Так вот, он тогда посмотрел вокруг дома, на беспричинное благоустройство, скорчил рожу и говорит - "никак покойник взялся за ум, старается на старом месте..." Выяснилось легко, меня весь дом благодарил, знаешь, приятно, я понял тогда, что нужен всем, люди разные, но несчастные почти все, и скользко им, скользко... Привели меня, Афанасий глаза вытаращил, потом говорит:
- А, Зинаидин сынок, знаю, достойная вдова, бухгалтерша, я ее уважал, и Киса Клаусовича уважаю, физик, англичанин, но наш нормальный человек, пострадавший... А ты, видно, не такой уж больной, нечего бесплатно метлой махать, зачисляю в штат, возраст позволяет.
Так я стал хозяином дворницкой, ты, как узнал, сначала рассердился, а потом засмеялся - "вообще-то молодец... но занятия наши не забывай... " Я не забывал, ты знаешь, а без дворницкой на первом этаже мы бы с Жасмином не справились.
Как-то вечером я лег, передо мной как всегда картины, картины... и вдруг подумал - как это получилось, что, вот, у нас теперь Жасмин, коты в подвале, все время в жизни что-то случается, то машинка у тебя сломалась, ты говоришь - "Саша, разберись, почини...", то с телевизором беда, "от рекламы раскалился", это ты шутишь, да?.. и я снова винтики кручу-верчу, хотя ничего не понимаю, ну, ничего!.. Я думаю, ты мне специально трудности придумывал, Малов, но я не сержусь, только будь живой, не подводи нас, приезжай!..
Но я снова улетел в сторону, так вот, Жасмин, с него этой весной все началось, насчет твоей поездки еще не ясно, ты вздыхал - "мне бы ее повидать, Саша..." Еще бы, оказывается, живет около Лондона старшая сестра, сколько же ей... и ты не видел ее лет пятьдесят, хочется увидеть, конечно, и ты ждал решения, пустят или не захотят.
x x x
Так вот, ты прибегаешь - замерзнет пес, надо спасать.
Я тут же дело бросил, инструмент запер и побежали.
- Давай напрямик, через поле, овраг, - говорю.
- Опять твои выдумки, - ты пыхтишь, - сколько учу и все без толку, хорошая дорога самая быстрая. Ну, ладно, пробуй, дело твое... - место описал, а я - "знаю, знаю", все здесь облазил, ночью не ошибусь. Как пришел в себя, меня не унять было, помнишь?..
Ты рысцой по дороге, а я полем, промчался через лесок, спустился в овраг, два раза навернулся, потому что скользко, колено ободрал, да пустяки, ничего!.. побежал по дну, там ручей замерзший, немного нырнул ботинком, но чувствую, разогрелся, ничего не будет. Подбежал по оврагу к дороге, там всего метра три подъемчик, но крутой, льдом оброс, из льда рваные корни кое-где торчат, я за них цепляюсь и ползу наверх, я должен раньше тебя на дороге оказаться, а то снова будешь прав! До места события метров сто, не больше, а мне не выбраться, ну, никак!
Смотрю направо, налево, везде у дороги еще круче, снег и не думает таять, сахарный, первобытный, не поддается солнцу и ветру, северная сторона. Мне даже смешно, вот сейчас ты обгонишь меня, хотя по дороге в два раза дальше шлепать, и точно, слышу наверху шаги, это ты шаркаешь, спешишь, пыхтишь без стеснения, кто здесь еще ходит, кроме нас, дураков. Я собрал силы и обдирая ногти, стал на коленях выкарабкиваться, и выполз на дорогу прямо перед тобой, руки в крови, штанину разорвал... Но ты только фыркнул и дальше, "скорей, скорей", и я за тобой, раз не засмеялся, значит дело печальное у нас и трудное.
Прошли метров сто пятьдесят и у обочины вижу настоящий холм в метр высотой, из него торчит лапа. Ну, помнишь, какая у него лапа, или ты все забыл в своем Лондоне, и меня тоже, и больше не вернешься к нам?.. Там наверное теплей и лучше кормят, а здесь мы все сами да сами... Но ты не можешь так поступить, я знаю. Так вот, лапа... Такую я у собак никогда не видел, это наверное доисторическая собака, помнишь, ты говорил об ископаемых животных, и мама читала мне книгу "Следы на камне", я слышу ее голос и каждое слово помню. Наверное саблезубый пес... как был тигр саблезубый, так, наверное, и собака была особая, ведь тепло и джунгли, дичи полно, для роста подходящая погода. А у нас мороз, хотя давно весна, снег и дорога, и в сугробе валяется лапа, грязная и неживая, но размером с мое лицо, или с твое лицо плюс лысину, правильно я сказал плюс?.. Ты всегда ругаешь меня - "твои фантазии - непомерные", и за действия с цифрами - "умеешь считать, а не любишь..." Если не люблю, то, можно сказать, не умею, что поделаешь. Но все-таки знаю, и вижу, где плюс, а где минус применить.
Раскопали сугроб, и видим, да? - великое тело, но смятое и почти неживое, только иногда дергаются лапы, и веки, и весь он лохматый и серый, а морда больше наших с тобой голов, если их сложить вместе. Иногда он дышал, наверное раз или два в минуту, но очень сильно и глубоко, это шок у него, но есть надежда, ты говоришь. А вот как его тащить?... И что если сломано внутри?.. Ты нагнулся, пощупал - обе передние лапы сломаны, вот хрустит, и вот... Ты меня всегда восхищал, откуда ни возьмись, новые знания в тебе, ты говорил, из книг. А я начну читать и закопаюсь тут же, ты знаешь.
x x x
Ну, что дальше объяснять, это-то помнишь?.. - сначала я телогрейку снял, и ты, мы его накрыли, ждали полчаса, продрогли, остановили, наконец, машину, у тебя везде знакомые, но в кузов побоялись его поднимать, пробовали и отказались, выпросили брезент и потащили, он плавно ехал, молча, даже не стонал, серая огромная куча шерстяного моха, из нее торчит морда, лапы, глаза закрыты, глаза.
Привезли его, а надо на девятый, а в лифт не пролезает, боимся еще что-нибудь сломать в нем, и все равно рядом встать будет некуда, хоть на одной ноге стой!.. И тут оба сразу подумали одно - "дворницкая, ключ!"