Транспортные самолеты разделились на пары. Одна пара должна была приземлиться на новой, главной посадочной полосе, другая - на старой, которая отделялась от нового аэродрома невысокой насыпью.
Последние десять минут семичасового пути отряд пролетел на резко сниженной скорости - 180 миль в час. Они долетели до цели в пределах оценочного времени прибытия, вычисленного в Тель-Авиве. Планировавшие операцию были восхищены и слегка изумлены. Четыре "Геркулеса" совершили перелет, сравнимый по трудности с беспосадочным перелетом Нью-Йорк - Москва, безо всякой видимости, без радиоконтактов, в молчании, все время соблюдая точную дистанцию по отношению к самолету-флагману, прокладывавшему курс.
Пилот флагмана позднее рассказал:
- Мы ударили их по носу в тот час, когда угандийцы спали, а заложники еще не успели как следует уснуть. Мы надеялись без особых осложнений захватить кое-кого из террористов, отдыхавших после пьянки в Кампале.
Солдаты понимали весь риск нашего полета. Они видели молнии, и я очень сочувствовал им, потому что нет ничего хуже, чем час за часом болтаться в брюхе самолета, который швыряет во все стороны, когда он проходит сквозь грозу. Когда бы я ни заглянул в грузовой трюм, половина из них лежала на полу, а другая половина занималась проверкой своих записей. Нелегки для них были эти 7 часов. 7 часов бездельй - это уже черт знает как долго!
Флагман шел над невидимой гладью озера Виктория; огромная четырехмоторная птица доверила рыщущему в темноте радару жизнь команды и 50 десантников.
Клочья тумана легли на огромные окна пилотской кабины, и капли влаги стекали вниз по трясущемуся плексигласу. Большие "дворники" ритмично вращались.
Внезапно впереди появились огни посадочной полосы. "Давид" согнал навалившуюся усталость и проверил приборы. Полет вслепую быстро дезориентирует пилота. Бывали случаи, когда летчики, переходя с автопилота на ручное управление и вновь входя в визуальный контакт с окружающим миром, пытались посадить самолет на Млечный Путь, принимая звезды за посадочные огни. "Давид" посмотрел на тускло освещенную панель, с приборами; они сообщали ему, что он продолжает лететь по прямой.
По неизвестной причине Энтеббе был ярко освещен. Это был тот самый момент, о котором так долго спорили в Тель-Авиве. Если первый самолет сумеет приземлиться и с заглушенными моторами подкатить к старому зданию аэропорта, можно будет считать, что заложники спасены. Но если аэропорт освещен, потому что террористы ожидают нападения, значит, самолеты летят прямо в ловушку, и заложникам грозит смертельная опасность.
Первый "Геркулес" уже плыл над самой кромкой озера.
Экипаж и солдаты пристегнулись ремнями к своим местам из-за чудовищной качки, возникающей при быстром приземлении. "Давид" следил за скоростью, которая падала со 100 до 75 миль в час. Тем, кто находился внутри "Геркулеса", казалось, что самолет рухнул вниз, под протестующий рев турбин и визг корежащегося металла. Снаружи наблюдатель увидел бы огромную машину, которая почти беззвучно скользнула на посадочную полосу, слегка поскрипывая колесами.
"Гиппо" ВВС двигался вдоль болотистого берега с медлительной грацией живых гиппопотамов, которые по ночам вылезают из озера Виктория, чтобы полакомиться травой на его берегах.
"Давид" и второй пилот вели машину вдоль посадочной полосы. Никакого реверсирования моторов, никакого "стояния на тормозах", только слаженные движения двух пар рук и ног; они уже приспосабливались к новым условиям. После долгого и тяжелого полета им опять приходилось полагаться только на себя - на свой опыт, свою реакцию, свои глаза и уши: не загремят ли выстрелы, не вспыхнет ли слепящий луч прожектора.
В грузовом трюме десантники стояли наготове;
их все же немного укачало при посадке, когда "Геркулес" приближался к врагу со скоростью 20 миль в час. Позади первого самолета, заключив, что у флагмана все благополучно, буквально "вися" на его хвосте, летел второй. Но второй самолет был готов взлететь немедленно, если посадочная полоса окажется заблокированной или флагман будет остановлен.
"Давид" продолжал идти на скорости, рассчитанной еще во время репетиции так, чтобы она позволила ему без лишнего шума остановиться в нескольких ярдах от здания с заложниками. Турбореактивные двигатели
почти не вспугивали тишину африканской ночи. Показалось тускло освещенное старое здание. "Давида" охватило странное чувство, будто все это он уже видел раньше. В каком-то смысле так оно и было - он уже был знаком с аэродромом по описаниям и репетициям. Он легко остановил "Гиппо" перед огромными венецианскими окнами старого здания - так близко, что казалось, высунувшись, он мог коснуться их рукой. 70-тонный "Гиппо", высотой почти с трехэтажный дом, с размахом крыльев около 120 футов, тихо заворчал у охраняемых ворот здания, которое Ионии называл "концлагерем".
Замершие в трюме десантники вздрогнули, когда трап со скрипом откинулся и в самолет хлынул сырой воздух и бледный неожиданный свет. Удар трапа о бетон показался чудовищно громким.
- Теперь я знаю, - сказал позднее "Давид", - что такое молчание смерти. Это казалось невероятным. Ни выстрела. Ни движения. Тишина была страшнее, чем стрельба. Это было настоящее молчание смерти, а я сидел, беззащитный, держа руку на дросселе, и ждал, что вот-вот ловушка захлопнется.
Но никакой ловушки не было. Одновременно на параллельной посадочной полосе вне поля зрения "Давида" легко, как перышко, приземлился флагман второй группы "Геркулесов". 18 ИОННИ РАНЕН!
Бригадный генерал Дан Шомрон сбежал по трапу с такой скоростью, что сопровождавший его офицер связи потом сказал:
- Он двигался так быстро, что я потерял его из виду. Я не мог поверить, что это тот самый человек,
который всю неделю не вылезает из-за письменного стола.
Солдаты рассыпались в поисках террористов. "Мерседес" съехал по трапу и ринулся в направлении угандийских солдат, охранявших контрольно-диспетчерский пункт. Дверцы автомобиля были распахнуты, угандийцы отдали ему честь. Из черных пистолетов, снабженных глушителями, появились короткие вспышки, и охрана была уничтожена. Хитрость сработала. Ионни и его товарищи вытерли краску с лиц и сбросили черные угандийские блузы, чтобы их товарищи не совершили в темноте той же фатальной ошибки, что и угандийская охрана.
Следующий "Геркулес" приземлился почти рядом с новым зданием аэропорта, когда кто-то в диспетчерском пункте с перепугу выключил освещение. Внезапно весь аэропорт погрузился в темноту.
- Это случилось очень кстати, - сказал командир последнего "Геркулеса". - Я летел прямо в перестрелку, которая вдруг возникла по всему полю. Куда безопаснее было приземлиться в полной темноте. Мы умеем это делать. Когда я увидел, что Энтеббе освещен, как увеселительный парк, мне это вовсе не понравилось. Я был рад, когда свет погас. Мое задание было сидеть на земле и ждать, пока все не улетят, а затем подобрать последнюю группу, которой было приказано уничтожить русские "МИГи". В течение 90 минут я был подсадной уткой, - это были самые длинные минуты в моей жизни, потому что как только мой "Геркулес" остановился, на аэродроме начался форменный ад.
Это была та самая стрельба, которую услышала специальная комиссия в Тель-Авиве, за 2500 миль от Энтеббе, - стрельба, переданная через микрофоны десантников на самолет Бенни Пеледа, круживший над Энтеббе, и транслированная оттуда в Тель-Авив.
Бенни Пелед не требовал никаких донесений от пилотов "Геркулесов". Было договорено, что, пока не случится чего-нибудь непредвиденного, воздушный штаб будет сам делать выводы из тех звуков, которые слышались в микрофонах. Эта техника была доведена до совершенства в течение многих лет рейдов на вражеские территории за пределами Израиля. Двадцать лет назад Бенни Пелед выбросился из поврежденного истребителя (впервые пилот ВВС использовал катапульту) . Он спустился на парашюте позади египетской линии, повредил лодыжку и дополз до укрытия. В течение нескольких часов он скрывался от египетских поисковых отрядов, пока легкий разведывательный самолет ВВС не нашел его и не вызвал "Мустанга" для его охраны. Еще через некоторое время Бенни Пелед был подобран самолетом "Пайпер Каб". Этот случай наглядно продемонстрировал ему пользу радиосвязи.
- Тут не было никакого чуда, - сказал другой руководитель ВВС, Эзер Вейцман. - Это была операция, основанная на накопленном опыте.
Вейцман, планировавший превентивные воздушные удары во время Шестидневной войны, говорил то, что знает каждый израильский солдат: годы борьбы против террористов выработали систему и дисциплину, которые могут показаться фантастичными тем, кто не знаком с буднями израильской армии.
Бригадный генерал Дан Шомрон устроил свой КП рядом со зданием, где были заложники. Теперь управление операцией в Энтеббе было сосредоточено в его руках. Тут-то его наконец и нашел офицер связи.
"Илан", один из людей Ионни, бежал вперед: его целью была немка, отождествленная как Габриель Крош-Тидеманн, которую сам он называл "эта нацистская сука". Ее соотечественник, Вильфрид Безе, стоял снаружи около окна спиной к гигантскому "Гиппо", который буквально дышал ему в затылок,
не подозревая о людях, обутых в башмаки на каучуковых подошвах, которые бесшумно бежали к нему.
Внутри тускло освещенного здания Барух Гросс, 42 лет, и его жена Руфь с шестилетним сыном Шаем на руках стояли посреди зала, где на матрасах лежали люди. Услышав слова Амина, что до полуночи ожидается окончательный ответ правительства Израиля, Гросс уже не мог уснуть. Наблюдая через окно за немцем, Гросс представлял себе, что тот вот-вот поднимет свой "Калашников", направит его на заложников и спустит курок.
И вдруг по лицу немца расползлось выражение недоумения; он откачнулся назад и поднял свой автомат. Затрещала длинная очередь. Немец повернулся и упал ничком; лицо его сохранило все то же выражение недоумения. "Калашников" так и не успел заговорить. Заместитель Ионни перепрыгнул через немца, спеша к следующей цели, а бегущий за ним солдат остановился, чтобы перевернуть тело лицом вверх.
Гросс схватил маленького Шая и крикнул жене, чтобы бежала за ним - в пустой кабинет управляющего Восточно-африканскими авиалиниями.
"Илан" затаил дыхание. Прямо перед ним у самого входа с пистолетом в одной руке и гранатой в другой стояла немка. Какую-то долю секунды он видел ее застывшее, отупевшее лицо. Он направил на нее автомат и нажал спусковой крючок, разрядив всю обойму. Он никогда прежде не стрелял в женщину, и это вызвало у него что-то вроде шока. Но он переступил через ее тело, распростертое поперек выхода, и ворвался в здание.
Десантники из третьего "Геркулеса" добежали до старого здания в тот момент, когда солдаты Ионни ворвались в холл. Они кричали на иврите:
- Ложитесь! Вниз! На пол!
Если бы даже приказ был не понят, испуг пришел бы ему на помощь: заложники застыли на своих местах. Два террориста - Джабер и Эль Латиф начали стрелять, один - из автомата, другой - из револьвера. Десантники обнаружили источник огня и обрушили в том направлении целый град пуль.
В течение этих секунд Моше Перец записал в свой дневник: "Несколько ребят вдруг подскочили со своих мест и сказали, что слышат звуки стрельбы. Все легли на пол. Люди повалились друг на друга. Матери прикрывали собой детей. Некоторые побежали в туалеты. Стрельба. Я в туалете. Я думал, что они собрались нас убивать, одного за другим. Крики ужаса".
Одна из заложниц, 56-летняя Ида Борохович, была ранена шальной пулей. Ида была одной из зачинательниц борьбы советских евреев за право эмигрировать в Израиль. Ее сын, Борис Шлейн, видел, как один из террористов, видимо, Джабер, выстрелил в нее; через несколько секунд сам Джабер был убит.
Лизетт Хадад, другая заложница, рассказала:
- Вдруг с потолка стали падать куски штукатурки. Один попал в меня. Но тут на меня упала Ида - и это спасло мне жизнь.
Иосеф Хадад, ее муж, добавил:
- Мы, как обычно, лежали на своих матрасах и пытались уснуть. Когда ворвались солдаты, я схватил стул и спрятал под ним голову. Я решил, что немка стреляет в меня, и начал читать "Шма, Исраэль". Я считал, что моя жизнь кончена. Вдруг мы увидели мертвых немцев... И вдруг мы оказались снаружи.
Маленький Бенни Дэвидсон рассказывал:
- Я не знал, что это были израильские солдаты. Мы вдруг услышали крики. Мы побежали в туалеты.
Все бежали туда. Мы легли на пол. Отец лег на моего брата, а мать прикрывала меня. Я молился. Я не помню точно, какая это была молитва. Что-то вроде личной молитвы, наверное. "Боже, спаси нас, - сказал я. А потом добавил: - Шма, Исраэль".
Зал наполнился дымом. Кое-кто из заложников забрался под матрасы. Новые десантники ворвались через окна в здание с криками "Исраэль! Исраэль! Тишкеву!" ("Ложитесь!").
Но, несмотря на тщательно разработанный план, на выкрики на иврите, среди матрасов заметались дети. Родители бросались к ним, чтобы прикрыть. Загорелось одеяло, и это испугало двух маленьких дочерей Арье Брольского; отец притиснул их к полу и схватил еще одну девочку, стараясь опустить ее голову вниз. Она вырвалась, поднялась на колени и тут же была ранена.
Перестрелка в зале продолжалась 1 минуту и 45 секунд. Одной из жертв был 19-летний Жан-Жак Маймони, который приехал в Израиль из Северной Африки всего 5 лет назад. Заложники прозвали его "Бармен". Когда кто-нибудь заболевал или падал духом, Жан-Жак старался поднять его настроение, поднося чашку кофе или напиток собственного изготовления из фруктов и кокосового молока. Он и Паско Коен, 52-летний управляющий медицинским страховым фондом, поддерживали бодрость в людях, которые один за другим заболевали желудочными болезнями. У Коена на руке был вытатуирован номер нацистского концлагеря. Жан-Жак - "Бармен" - работал с ним вместе, рядом, "словно мы были отец и сын", сказал потом Коен. Когда началась перестрелка, заложники бросились на пол или застыли, пораженные, на своих местах; но Жан-Жак инстинктивно поднялся. Полный заряд из "Узи" убил его на месте. Его "отец" Коэн,
переживший нацистские лагеря, пополз к нему на помощь и был, в свою очередь, смертельно ранен.
Ионни со своими солдатами прочесывал второй этаж, преследуя оставшихся террористов. В одном из туалетов они обнаружили двух террористов с пистолетами; они спрятались под кровать. Как сообщили позже, они были убиты. Другой отряд, действовавший в северной части здания, искал седьмого террориста, Джаэля аль-Арьяма, близкого друга Хадада.
Доктора и санитары, привычные к боевым условиям ("Медицинский персонал Армии обороны Израиля занимает первое место в мире по работе в любых боевых условиях", - сказал позднее глава генерального штаба), быстро вынесли из огня раненых - пятерых гражданских и четырех солдат - и доставили их на операционные столы во второй "Геркулес". Битва на аэродроме вступила во вторую фазу. С расположенной поблизости наблюдательной башни по израильтянам открыли огонь. Солдаты Ионни тут же открыли ответный огонь по башне из базук и пулеметов.
Кто-то закричал:
- Ионни ранен! Ионни ранен! Санитара!
Крик взбудоражил солдат. Ионни был ранен в спину. Истекая кровью, он лежал вниз лицом возле главного входа.
Он попытался встать, затем тяжело рухнул снова и потерял сознание. Его заместитель сообщил о случившемся Шомрону и продолжал действовать в соответствии с разработанным планом.
Все шло своим чередом. Второй "Геркулес" уже развернулся, чтобы принять заложников, которых солдаты с громкоговорителями направляли в его открытый трюм. С другой стороны поднялся 200-футовый столб огня - это взорвался первый из русских
"МИГов".
Израильские полугусеничные вездеходы и джипы с безоткатными орудиями ринулись к внешней линии
обороны аэродрома, ожидая, что на кампальской дороге появится танковая колонна. Было известно, что резиденция Амина, находящаяся менее чем в миле от Энтеббе, охраняется лучшими угандийскими частями. Но вместо русских танков израильтяне увидели отряд угандийцев на легких грузовиках. Через мгновение израильтяне были у главных ворот аэропорта и устроили засаду вспомогательным силам, которые были уничтожены, даже не успев понять, что произошло.
Рейд начался через минуту после наступления полуночи по угандийскому времени (которое на час опережает израильское), вскоре после того, как бледная луна скрылась за горизонтом. Начал накрапывать дождь. Поле боя окутал тот самый туман, который помог президенту Амину так сладко уснуть в эту ночь. Прошло несколько часов - а он все еще ничего не знал о происшедшем. 19 ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДОРЫ БЛОХ
Джеймс Хоррокс, английский дипломат в Уганде, услышал взрывы и увидел черные клубы дыма, распространившиеся над Энтеббе.
Он следил за драмой рейса "139" с самого начала. Он заботился о 75-летней Доре Блох, обладательнице английского паспорта, который обеспечил ей защиту английских властей. Дора Блох была заложницей, как и ее сын Илан Хартув, экономист, в течение всей этой недели переводивший речи Иди Амина. Амин так и называл его "мой переводчик".
В пятницу госпожа Блох была отправлена в больницу с пищевым отравлением. Илану сказали, что
она поправилась, и он ожидал ее возвращения. Оба они летели в Нью-Йорк на свадьбу другого сына Доры, Даниеля - председателя союза журналистов Израиля.
В ночь на воскресенье Джеймс Хоррокс наблюдал происходящее с недобрым предчувствием. В предыдущие 4 года Большой Папа изгнал из страны 45 000 азиатов - английских подданных; по его требованию европейская община, насчитывавшая 3500 человек, сократилась до 500. Это были англичане, практически ставшие теперь заложниками. Комиссия, в которой служил Хоррокс, охраняла интересы примерно 130000 африканских беженцев из соседних стран, пострадавших от гражданских войн, и нескольких сот кенийцев, все еще работающих в Уганде.
Его свидетельство в числе прочих помогло воссоздать по кусочкам картину операции "Молния", которую израильская служба безопасности держала в строгом секрете.
Взрыв русских "МИГов" произвела специальная группа подрывников. Другая группа заняла главный радарный центр и вынесла оттуда наиболее ценное русское оборудование, после чего взорвала станцию, чтобы скрыть следы того, что оборудование было украдено. Семь из десяти террористов были убиты;
израильтяне сообщили, что они сделали их фотографии и сняли отпечатки пальцев. Трое других, вопреки утверждениям израильтян, видимо, были взяты живыми.
Передвижной насос для заправки самолетов стоимостью в один миллион долларов, который израильтяне привезли с собой, был оставлен в Энтеббе, чтобы освободить место для советского оборудования и оружия, захваченного в казармах палестинских пилотов, обучавшихся на русских "МИГах".
От плана заправки самолетов из цистерн Большого Папы пришлось отказаться. Операция проходила быстрее, чем намечалось. Первый "Геркулес" с освобожденными заложниками на борту вылетел из Энтеббе через 53 минуты после приземления - на 2 минуты раньше, чем это предусматривалось. Учитывая стрельбу, вспыхнувшие в разных местах мелкие пожары и взрывающиеся "МИГи", гнать "Гиппо" через весь аэродром к цистернам с горючим представлялось слишком опасным. Поэтому Шомрон выбрал оптимальный вариант из нескольких возможных. "Геркулес", в котором горючего оставалось на 90 минут полета, мог лететь прямо в Найроби, до которого лету было 50 минут.
Все израильское снаряжение, все следы рейда (кроме пустых патронов, большого насоса и общего разрушения) были подобраны и подчищены последней группой. Старший пилот их корабля так и просидел все 90 минут в центре огня, зная, что любой шальной снаряд может вывести из строя его самолет, лишив эту группу шанса на возвращение.
- Я чувствовал себя одиноким и беззащитным, и каждая минута казалась мне вечностью, - сказал он потом. - Мне казалось чудом, что все остальные улетели беспрепятственно. План был разработан во всех подробностях. Умом я понимал, что все идет точно по плану, минута в минуту. Но внутренний голос твердил: не бывает, чтобы все было хорошо - а ты остался последним.
Спустя несколько дней в родном кибуце, среди тихих полей, он ночью услышал удар грома, вскочил с постели в полной уверенности, что находится в Энтеббе и в его самолет попал снаряд.
В действительности ни один из "Геркулесов" не пострадал. Но владелец "Мерседеса", вернувшегося к нему после 16-часовой воздушной эскапады, пожаловался:
- Мне нравилось, что он был белый. А вы его перекрасили. Зачем?
Вместо ответа ВВС предпочли уплатить ему за повторную перекраску.
После полуночи все, кто сидел в кабинете министра обороны Переса, перешли в штаб-квартиру начальника генерального штаба. После короткого донесения, что "Геркулес" с освобожденными заложниками направляется в Найроби, от "Боинга-707", где находился главнокомандующий ВВС, больше не поступало никаких сообщений.
Со своего летающего командного поста над Энтеббе "Кутти" Адам, начальник отдела общих операций, и Бенни Пелед даже не пытались вмешаться в действия Дана Шомрона, а тот свел всю передачу информации к минимуму. Приглушенные звуки стрельбы, которые были слышны с 23.03 до 0.30 мин. по израильскому времени в воскресенье, 4 июля, конечно, беспокоили сидящих в "Боинге", но не слишком, поскольку наземные отряды молчали.
- Сегодня двухсотлетие Америки, - сказал Адам, когда "Боинг" повернул к Найроби. - А Израилю еще нет и тридцати.
В 1.20 мин. министр транспорта Гад Яакоби позвонил по телефону председателю полуофициального комитета родственников профессору Гроссу.
- Он не мог поверить, когда я сказал ему, что его брат с семьей, вероятно, свободен и другие заложники тоже освобождены, - вспоминал Яакоби. - Всего за несколько часов до этого он просил еще об одной встрече со мной в это воскресенье, чтобы обсудить ухудшившуюся ситуацию. Он опасался, что утром начнутся казни. Но через десять минут после разговора со мной он пришел в себя и начал обзванивать семьи заложников. Мы знали, что двое были убиты и 2-3 человека ранены. Но мы еще не знали имен.
Все семьи были приглашены на стадион, где мы собирались сообщить им, куда прилетит самолет с заложниками. Это было самое трудное. Ведь среди них были семьи, которые сейчас радовались вместе с другими и которым предстояло пройти через жесточайшие муки и скорбь, когда они не найдут среди вернувшихся своих близких.
В больницу, куда была помещена Дора Блох, пришел другой английский дипломат, Питер Чендди, чтобы удостовериться, что она в безопасности. Госпожа Блох спокойно спала. Сестра сказала, что она чувствует себя хорошо и скоро присоединится к остальным. Чендли ничего не сообщил персоналу больницы о ночном рейде; они, по-видимому, ничего о нем не знали. Он на цыпочках вышел из палаты. Больше никто из белых никогда не видел Дору Блох. 20 ЗАПРАВКА В НАЙРОБИ!
Голду Меир разбудил настойчивый телефонный звонок.
- Кен (Да - ивр.).
- Госпожа Меир, я думаю. Вам приятно будет узнать, что заложники находятся на пути домой, - сказал премьер-министр Рабин. - Извините, что я прервал Ваш сон, но...
- Но Вы хотели, чтобы я знала. Спасибо. И примите мои поздравления.
Голда Меир положила трубку и взглянула на часы. Было 2.30 ночи. За окнами ее дома в Рамат-Авиве легкий бриз шевелил тяжелые красные цветы делониксов. Африканских делониксов.
Позднее она написала полное достоинства и негодования письмо в "Джерузалем пост", публично опровергая статью этой газеты под названием: "Израильский супершпион сделал возможным рейд в Энтеббе":
"В статье утверждается, будто это я вынуждала премьер-министра не уступать требованиям террористов и предпринять эту операцию и будто я сказала, что если он этого не сделает, он вообще не мужчина. Я поражена тем, что вы печатаете такую безвкусицу. Разумеется, господин Рабин не спрашивал у меня совета, как ему поступить, да он и не должен был этого делать. Рабин был столь любезен, что разбудил меня среди ночи и рассказал о происшедшем, как только наши самолеты повезли заложников домой. За этот звонок я глубоко ему благодарна. Что касается самой операции - я преисполнена гордостью за самого Рабина, за его кабинет и, конечно, за ЦАХАЛ".
[ЦАХАЛ (иврит; сокр. от Цва хагана ле-Исраэль) Армия Обороны Израиля]
Никакого супершпиона не существовало. Был быстрый сбор информации из всех источников и умение делать выводы. Так было и во время самой операции; об этом можно судить по записанным на пленку лаконичным донесениям, которые получали Пелед и Адам в своем летающем штабе. Сообщения, которыми обменивались десантники, летчики и специальные отряды в течение критических 90 минут, были образцом краткости. Однако в них отразился не только драматизм ситуации, но и сбор информации, и обмен ею в боевых условиях.
Это звучало примерно так: ,
- Двадцать на борту (речь идет о заложниках). Двадцать один. Еще одна группа из десяти.
- Летим к неграм? (Имеется в виду Найроби и затруднительность заправки в Энтеббе).
От каждого пилота в ответ: "Да", "Да", "Да", "Да".
- Не трогайте пучеглазых. (Об угандийских солдатах, охранявших старое здание.)
Заложники просили не стрелять в африканцев: "Они только старались нам помочь".
Однако ещё одно летучее подразделение "пучеглазых" появилось отнюдь не с целью "помочь". Два взвода десантников настигли их близ главной контрольно-диспетчерской башни и убили около 30 человек. Более поздний подсчет показал, что по меньшей мере 45 угандийцев погибли в сражении, которого десантники стремились избежать. Но никаких цифр нельзя назвать с уверенностью после волны жестоких убийств, захлестнувшей затем Уганду.
Последние десять минут семичасового пути отряд пролетел на резко сниженной скорости - 180 миль в час. Они долетели до цели в пределах оценочного времени прибытия, вычисленного в Тель-Авиве. Планировавшие операцию были восхищены и слегка изумлены. Четыре "Геркулеса" совершили перелет, сравнимый по трудности с беспосадочным перелетом Нью-Йорк - Москва, безо всякой видимости, без радиоконтактов, в молчании, все время соблюдая точную дистанцию по отношению к самолету-флагману, прокладывавшему курс.
Пилот флагмана позднее рассказал:
- Мы ударили их по носу в тот час, когда угандийцы спали, а заложники еще не успели как следует уснуть. Мы надеялись без особых осложнений захватить кое-кого из террористов, отдыхавших после пьянки в Кампале.
Солдаты понимали весь риск нашего полета. Они видели молнии, и я очень сочувствовал им, потому что нет ничего хуже, чем час за часом болтаться в брюхе самолета, который швыряет во все стороны, когда он проходит сквозь грозу. Когда бы я ни заглянул в грузовой трюм, половина из них лежала на полу, а другая половина занималась проверкой своих записей. Нелегки для них были эти 7 часов. 7 часов бездельй - это уже черт знает как долго!
Флагман шел над невидимой гладью озера Виктория; огромная четырехмоторная птица доверила рыщущему в темноте радару жизнь команды и 50 десантников.
Клочья тумана легли на огромные окна пилотской кабины, и капли влаги стекали вниз по трясущемуся плексигласу. Большие "дворники" ритмично вращались.
Внезапно впереди появились огни посадочной полосы. "Давид" согнал навалившуюся усталость и проверил приборы. Полет вслепую быстро дезориентирует пилота. Бывали случаи, когда летчики, переходя с автопилота на ручное управление и вновь входя в визуальный контакт с окружающим миром, пытались посадить самолет на Млечный Путь, принимая звезды за посадочные огни. "Давид" посмотрел на тускло освещенную панель, с приборами; они сообщали ему, что он продолжает лететь по прямой.
По неизвестной причине Энтеббе был ярко освещен. Это был тот самый момент, о котором так долго спорили в Тель-Авиве. Если первый самолет сумеет приземлиться и с заглушенными моторами подкатить к старому зданию аэропорта, можно будет считать, что заложники спасены. Но если аэропорт освещен, потому что террористы ожидают нападения, значит, самолеты летят прямо в ловушку, и заложникам грозит смертельная опасность.
Первый "Геркулес" уже плыл над самой кромкой озера.
Экипаж и солдаты пристегнулись ремнями к своим местам из-за чудовищной качки, возникающей при быстром приземлении. "Давид" следил за скоростью, которая падала со 100 до 75 миль в час. Тем, кто находился внутри "Геркулеса", казалось, что самолет рухнул вниз, под протестующий рев турбин и визг корежащегося металла. Снаружи наблюдатель увидел бы огромную машину, которая почти беззвучно скользнула на посадочную полосу, слегка поскрипывая колесами.
"Гиппо" ВВС двигался вдоль болотистого берега с медлительной грацией живых гиппопотамов, которые по ночам вылезают из озера Виктория, чтобы полакомиться травой на его берегах.
"Давид" и второй пилот вели машину вдоль посадочной полосы. Никакого реверсирования моторов, никакого "стояния на тормозах", только слаженные движения двух пар рук и ног; они уже приспосабливались к новым условиям. После долгого и тяжелого полета им опять приходилось полагаться только на себя - на свой опыт, свою реакцию, свои глаза и уши: не загремят ли выстрелы, не вспыхнет ли слепящий луч прожектора.
В грузовом трюме десантники стояли наготове;
их все же немного укачало при посадке, когда "Геркулес" приближался к врагу со скоростью 20 миль в час. Позади первого самолета, заключив, что у флагмана все благополучно, буквально "вися" на его хвосте, летел второй. Но второй самолет был готов взлететь немедленно, если посадочная полоса окажется заблокированной или флагман будет остановлен.
"Давид" продолжал идти на скорости, рассчитанной еще во время репетиции так, чтобы она позволила ему без лишнего шума остановиться в нескольких ярдах от здания с заложниками. Турбореактивные двигатели
почти не вспугивали тишину африканской ночи. Показалось тускло освещенное старое здание. "Давида" охватило странное чувство, будто все это он уже видел раньше. В каком-то смысле так оно и было - он уже был знаком с аэродромом по описаниям и репетициям. Он легко остановил "Гиппо" перед огромными венецианскими окнами старого здания - так близко, что казалось, высунувшись, он мог коснуться их рукой. 70-тонный "Гиппо", высотой почти с трехэтажный дом, с размахом крыльев около 120 футов, тихо заворчал у охраняемых ворот здания, которое Ионии называл "концлагерем".
Замершие в трюме десантники вздрогнули, когда трап со скрипом откинулся и в самолет хлынул сырой воздух и бледный неожиданный свет. Удар трапа о бетон показался чудовищно громким.
- Теперь я знаю, - сказал позднее "Давид", - что такое молчание смерти. Это казалось невероятным. Ни выстрела. Ни движения. Тишина была страшнее, чем стрельба. Это было настоящее молчание смерти, а я сидел, беззащитный, держа руку на дросселе, и ждал, что вот-вот ловушка захлопнется.
Но никакой ловушки не было. Одновременно на параллельной посадочной полосе вне поля зрения "Давида" легко, как перышко, приземлился флагман второй группы "Геркулесов". 18 ИОННИ РАНЕН!
Бригадный генерал Дан Шомрон сбежал по трапу с такой скоростью, что сопровождавший его офицер связи потом сказал:
- Он двигался так быстро, что я потерял его из виду. Я не мог поверить, что это тот самый человек,
который всю неделю не вылезает из-за письменного стола.
Солдаты рассыпались в поисках террористов. "Мерседес" съехал по трапу и ринулся в направлении угандийских солдат, охранявших контрольно-диспетчерский пункт. Дверцы автомобиля были распахнуты, угандийцы отдали ему честь. Из черных пистолетов, снабженных глушителями, появились короткие вспышки, и охрана была уничтожена. Хитрость сработала. Ионни и его товарищи вытерли краску с лиц и сбросили черные угандийские блузы, чтобы их товарищи не совершили в темноте той же фатальной ошибки, что и угандийская охрана.
Следующий "Геркулес" приземлился почти рядом с новым зданием аэропорта, когда кто-то в диспетчерском пункте с перепугу выключил освещение. Внезапно весь аэропорт погрузился в темноту.
- Это случилось очень кстати, - сказал командир последнего "Геркулеса". - Я летел прямо в перестрелку, которая вдруг возникла по всему полю. Куда безопаснее было приземлиться в полной темноте. Мы умеем это делать. Когда я увидел, что Энтеббе освещен, как увеселительный парк, мне это вовсе не понравилось. Я был рад, когда свет погас. Мое задание было сидеть на земле и ждать, пока все не улетят, а затем подобрать последнюю группу, которой было приказано уничтожить русские "МИГи". В течение 90 минут я был подсадной уткой, - это были самые длинные минуты в моей жизни, потому что как только мой "Геркулес" остановился, на аэродроме начался форменный ад.
Это была та самая стрельба, которую услышала специальная комиссия в Тель-Авиве, за 2500 миль от Энтеббе, - стрельба, переданная через микрофоны десантников на самолет Бенни Пеледа, круживший над Энтеббе, и транслированная оттуда в Тель-Авив.
Бенни Пелед не требовал никаких донесений от пилотов "Геркулесов". Было договорено, что, пока не случится чего-нибудь непредвиденного, воздушный штаб будет сам делать выводы из тех звуков, которые слышались в микрофонах. Эта техника была доведена до совершенства в течение многих лет рейдов на вражеские территории за пределами Израиля. Двадцать лет назад Бенни Пелед выбросился из поврежденного истребителя (впервые пилот ВВС использовал катапульту) . Он спустился на парашюте позади египетской линии, повредил лодыжку и дополз до укрытия. В течение нескольких часов он скрывался от египетских поисковых отрядов, пока легкий разведывательный самолет ВВС не нашел его и не вызвал "Мустанга" для его охраны. Еще через некоторое время Бенни Пелед был подобран самолетом "Пайпер Каб". Этот случай наглядно продемонстрировал ему пользу радиосвязи.
- Тут не было никакого чуда, - сказал другой руководитель ВВС, Эзер Вейцман. - Это была операция, основанная на накопленном опыте.
Вейцман, планировавший превентивные воздушные удары во время Шестидневной войны, говорил то, что знает каждый израильский солдат: годы борьбы против террористов выработали систему и дисциплину, которые могут показаться фантастичными тем, кто не знаком с буднями израильской армии.
Бригадный генерал Дан Шомрон устроил свой КП рядом со зданием, где были заложники. Теперь управление операцией в Энтеббе было сосредоточено в его руках. Тут-то его наконец и нашел офицер связи.
"Илан", один из людей Ионни, бежал вперед: его целью была немка, отождествленная как Габриель Крош-Тидеманн, которую сам он называл "эта нацистская сука". Ее соотечественник, Вильфрид Безе, стоял снаружи около окна спиной к гигантскому "Гиппо", который буквально дышал ему в затылок,
не подозревая о людях, обутых в башмаки на каучуковых подошвах, которые бесшумно бежали к нему.
Внутри тускло освещенного здания Барух Гросс, 42 лет, и его жена Руфь с шестилетним сыном Шаем на руках стояли посреди зала, где на матрасах лежали люди. Услышав слова Амина, что до полуночи ожидается окончательный ответ правительства Израиля, Гросс уже не мог уснуть. Наблюдая через окно за немцем, Гросс представлял себе, что тот вот-вот поднимет свой "Калашников", направит его на заложников и спустит курок.
И вдруг по лицу немца расползлось выражение недоумения; он откачнулся назад и поднял свой автомат. Затрещала длинная очередь. Немец повернулся и упал ничком; лицо его сохранило все то же выражение недоумения. "Калашников" так и не успел заговорить. Заместитель Ионни перепрыгнул через немца, спеша к следующей цели, а бегущий за ним солдат остановился, чтобы перевернуть тело лицом вверх.
Гросс схватил маленького Шая и крикнул жене, чтобы бежала за ним - в пустой кабинет управляющего Восточно-африканскими авиалиниями.
"Илан" затаил дыхание. Прямо перед ним у самого входа с пистолетом в одной руке и гранатой в другой стояла немка. Какую-то долю секунды он видел ее застывшее, отупевшее лицо. Он направил на нее автомат и нажал спусковой крючок, разрядив всю обойму. Он никогда прежде не стрелял в женщину, и это вызвало у него что-то вроде шока. Но он переступил через ее тело, распростертое поперек выхода, и ворвался в здание.
Десантники из третьего "Геркулеса" добежали до старого здания в тот момент, когда солдаты Ионни ворвались в холл. Они кричали на иврите:
- Ложитесь! Вниз! На пол!
Если бы даже приказ был не понят, испуг пришел бы ему на помощь: заложники застыли на своих местах. Два террориста - Джабер и Эль Латиф начали стрелять, один - из автомата, другой - из револьвера. Десантники обнаружили источник огня и обрушили в том направлении целый град пуль.
В течение этих секунд Моше Перец записал в свой дневник: "Несколько ребят вдруг подскочили со своих мест и сказали, что слышат звуки стрельбы. Все легли на пол. Люди повалились друг на друга. Матери прикрывали собой детей. Некоторые побежали в туалеты. Стрельба. Я в туалете. Я думал, что они собрались нас убивать, одного за другим. Крики ужаса".
Одна из заложниц, 56-летняя Ида Борохович, была ранена шальной пулей. Ида была одной из зачинательниц борьбы советских евреев за право эмигрировать в Израиль. Ее сын, Борис Шлейн, видел, как один из террористов, видимо, Джабер, выстрелил в нее; через несколько секунд сам Джабер был убит.
Лизетт Хадад, другая заложница, рассказала:
- Вдруг с потолка стали падать куски штукатурки. Один попал в меня. Но тут на меня упала Ида - и это спасло мне жизнь.
Иосеф Хадад, ее муж, добавил:
- Мы, как обычно, лежали на своих матрасах и пытались уснуть. Когда ворвались солдаты, я схватил стул и спрятал под ним голову. Я решил, что немка стреляет в меня, и начал читать "Шма, Исраэль". Я считал, что моя жизнь кончена. Вдруг мы увидели мертвых немцев... И вдруг мы оказались снаружи.
Маленький Бенни Дэвидсон рассказывал:
- Я не знал, что это были израильские солдаты. Мы вдруг услышали крики. Мы побежали в туалеты.
Все бежали туда. Мы легли на пол. Отец лег на моего брата, а мать прикрывала меня. Я молился. Я не помню точно, какая это была молитва. Что-то вроде личной молитвы, наверное. "Боже, спаси нас, - сказал я. А потом добавил: - Шма, Исраэль".
Зал наполнился дымом. Кое-кто из заложников забрался под матрасы. Новые десантники ворвались через окна в здание с криками "Исраэль! Исраэль! Тишкеву!" ("Ложитесь!").
Но, несмотря на тщательно разработанный план, на выкрики на иврите, среди матрасов заметались дети. Родители бросались к ним, чтобы прикрыть. Загорелось одеяло, и это испугало двух маленьких дочерей Арье Брольского; отец притиснул их к полу и схватил еще одну девочку, стараясь опустить ее голову вниз. Она вырвалась, поднялась на колени и тут же была ранена.
Перестрелка в зале продолжалась 1 минуту и 45 секунд. Одной из жертв был 19-летний Жан-Жак Маймони, который приехал в Израиль из Северной Африки всего 5 лет назад. Заложники прозвали его "Бармен". Когда кто-нибудь заболевал или падал духом, Жан-Жак старался поднять его настроение, поднося чашку кофе или напиток собственного изготовления из фруктов и кокосового молока. Он и Паско Коен, 52-летний управляющий медицинским страховым фондом, поддерживали бодрость в людях, которые один за другим заболевали желудочными болезнями. У Коена на руке был вытатуирован номер нацистского концлагеря. Жан-Жак - "Бармен" - работал с ним вместе, рядом, "словно мы были отец и сын", сказал потом Коен. Когда началась перестрелка, заложники бросились на пол или застыли, пораженные, на своих местах; но Жан-Жак инстинктивно поднялся. Полный заряд из "Узи" убил его на месте. Его "отец" Коэн,
переживший нацистские лагеря, пополз к нему на помощь и был, в свою очередь, смертельно ранен.
Ионни со своими солдатами прочесывал второй этаж, преследуя оставшихся террористов. В одном из туалетов они обнаружили двух террористов с пистолетами; они спрятались под кровать. Как сообщили позже, они были убиты. Другой отряд, действовавший в северной части здания, искал седьмого террориста, Джаэля аль-Арьяма, близкого друга Хадада.
Доктора и санитары, привычные к боевым условиям ("Медицинский персонал Армии обороны Израиля занимает первое место в мире по работе в любых боевых условиях", - сказал позднее глава генерального штаба), быстро вынесли из огня раненых - пятерых гражданских и четырех солдат - и доставили их на операционные столы во второй "Геркулес". Битва на аэродроме вступила во вторую фазу. С расположенной поблизости наблюдательной башни по израильтянам открыли огонь. Солдаты Ионни тут же открыли ответный огонь по башне из базук и пулеметов.
Кто-то закричал:
- Ионни ранен! Ионни ранен! Санитара!
Крик взбудоражил солдат. Ионни был ранен в спину. Истекая кровью, он лежал вниз лицом возле главного входа.
Он попытался встать, затем тяжело рухнул снова и потерял сознание. Его заместитель сообщил о случившемся Шомрону и продолжал действовать в соответствии с разработанным планом.
Все шло своим чередом. Второй "Геркулес" уже развернулся, чтобы принять заложников, которых солдаты с громкоговорителями направляли в его открытый трюм. С другой стороны поднялся 200-футовый столб огня - это взорвался первый из русских
"МИГов".
Израильские полугусеничные вездеходы и джипы с безоткатными орудиями ринулись к внешней линии
обороны аэродрома, ожидая, что на кампальской дороге появится танковая колонна. Было известно, что резиденция Амина, находящаяся менее чем в миле от Энтеббе, охраняется лучшими угандийскими частями. Но вместо русских танков израильтяне увидели отряд угандийцев на легких грузовиках. Через мгновение израильтяне были у главных ворот аэропорта и устроили засаду вспомогательным силам, которые были уничтожены, даже не успев понять, что произошло.
Рейд начался через минуту после наступления полуночи по угандийскому времени (которое на час опережает израильское), вскоре после того, как бледная луна скрылась за горизонтом. Начал накрапывать дождь. Поле боя окутал тот самый туман, который помог президенту Амину так сладко уснуть в эту ночь. Прошло несколько часов - а он все еще ничего не знал о происшедшем. 19 ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДОРЫ БЛОХ
Джеймс Хоррокс, английский дипломат в Уганде, услышал взрывы и увидел черные клубы дыма, распространившиеся над Энтеббе.
Он следил за драмой рейса "139" с самого начала. Он заботился о 75-летней Доре Блох, обладательнице английского паспорта, который обеспечил ей защиту английских властей. Дора Блох была заложницей, как и ее сын Илан Хартув, экономист, в течение всей этой недели переводивший речи Иди Амина. Амин так и называл его "мой переводчик".
В пятницу госпожа Блох была отправлена в больницу с пищевым отравлением. Илану сказали, что
она поправилась, и он ожидал ее возвращения. Оба они летели в Нью-Йорк на свадьбу другого сына Доры, Даниеля - председателя союза журналистов Израиля.
В ночь на воскресенье Джеймс Хоррокс наблюдал происходящее с недобрым предчувствием. В предыдущие 4 года Большой Папа изгнал из страны 45 000 азиатов - английских подданных; по его требованию европейская община, насчитывавшая 3500 человек, сократилась до 500. Это были англичане, практически ставшие теперь заложниками. Комиссия, в которой служил Хоррокс, охраняла интересы примерно 130000 африканских беженцев из соседних стран, пострадавших от гражданских войн, и нескольких сот кенийцев, все еще работающих в Уганде.
Его свидетельство в числе прочих помогло воссоздать по кусочкам картину операции "Молния", которую израильская служба безопасности держала в строгом секрете.
Взрыв русских "МИГов" произвела специальная группа подрывников. Другая группа заняла главный радарный центр и вынесла оттуда наиболее ценное русское оборудование, после чего взорвала станцию, чтобы скрыть следы того, что оборудование было украдено. Семь из десяти террористов были убиты;
израильтяне сообщили, что они сделали их фотографии и сняли отпечатки пальцев. Трое других, вопреки утверждениям израильтян, видимо, были взяты живыми.
Передвижной насос для заправки самолетов стоимостью в один миллион долларов, который израильтяне привезли с собой, был оставлен в Энтеббе, чтобы освободить место для советского оборудования и оружия, захваченного в казармах палестинских пилотов, обучавшихся на русских "МИГах".
От плана заправки самолетов из цистерн Большого Папы пришлось отказаться. Операция проходила быстрее, чем намечалось. Первый "Геркулес" с освобожденными заложниками на борту вылетел из Энтеббе через 53 минуты после приземления - на 2 минуты раньше, чем это предусматривалось. Учитывая стрельбу, вспыхнувшие в разных местах мелкие пожары и взрывающиеся "МИГи", гнать "Гиппо" через весь аэродром к цистернам с горючим представлялось слишком опасным. Поэтому Шомрон выбрал оптимальный вариант из нескольких возможных. "Геркулес", в котором горючего оставалось на 90 минут полета, мог лететь прямо в Найроби, до которого лету было 50 минут.
Все израильское снаряжение, все следы рейда (кроме пустых патронов, большого насоса и общего разрушения) были подобраны и подчищены последней группой. Старший пилот их корабля так и просидел все 90 минут в центре огня, зная, что любой шальной снаряд может вывести из строя его самолет, лишив эту группу шанса на возвращение.
- Я чувствовал себя одиноким и беззащитным, и каждая минута казалась мне вечностью, - сказал он потом. - Мне казалось чудом, что все остальные улетели беспрепятственно. План был разработан во всех подробностях. Умом я понимал, что все идет точно по плану, минута в минуту. Но внутренний голос твердил: не бывает, чтобы все было хорошо - а ты остался последним.
Спустя несколько дней в родном кибуце, среди тихих полей, он ночью услышал удар грома, вскочил с постели в полной уверенности, что находится в Энтеббе и в его самолет попал снаряд.
В действительности ни один из "Геркулесов" не пострадал. Но владелец "Мерседеса", вернувшегося к нему после 16-часовой воздушной эскапады, пожаловался:
- Мне нравилось, что он был белый. А вы его перекрасили. Зачем?
Вместо ответа ВВС предпочли уплатить ему за повторную перекраску.
После полуночи все, кто сидел в кабинете министра обороны Переса, перешли в штаб-квартиру начальника генерального штаба. После короткого донесения, что "Геркулес" с освобожденными заложниками направляется в Найроби, от "Боинга-707", где находился главнокомандующий ВВС, больше не поступало никаких сообщений.
Со своего летающего командного поста над Энтеббе "Кутти" Адам, начальник отдела общих операций, и Бенни Пелед даже не пытались вмешаться в действия Дана Шомрона, а тот свел всю передачу информации к минимуму. Приглушенные звуки стрельбы, которые были слышны с 23.03 до 0.30 мин. по израильскому времени в воскресенье, 4 июля, конечно, беспокоили сидящих в "Боинге", но не слишком, поскольку наземные отряды молчали.
- Сегодня двухсотлетие Америки, - сказал Адам, когда "Боинг" повернул к Найроби. - А Израилю еще нет и тридцати.
В 1.20 мин. министр транспорта Гад Яакоби позвонил по телефону председателю полуофициального комитета родственников профессору Гроссу.
- Он не мог поверить, когда я сказал ему, что его брат с семьей, вероятно, свободен и другие заложники тоже освобождены, - вспоминал Яакоби. - Всего за несколько часов до этого он просил еще об одной встрече со мной в это воскресенье, чтобы обсудить ухудшившуюся ситуацию. Он опасался, что утром начнутся казни. Но через десять минут после разговора со мной он пришел в себя и начал обзванивать семьи заложников. Мы знали, что двое были убиты и 2-3 человека ранены. Но мы еще не знали имен.
Все семьи были приглашены на стадион, где мы собирались сообщить им, куда прилетит самолет с заложниками. Это было самое трудное. Ведь среди них были семьи, которые сейчас радовались вместе с другими и которым предстояло пройти через жесточайшие муки и скорбь, когда они не найдут среди вернувшихся своих близких.
В больницу, куда была помещена Дора Блох, пришел другой английский дипломат, Питер Чендди, чтобы удостовериться, что она в безопасности. Госпожа Блох спокойно спала. Сестра сказала, что она чувствует себя хорошо и скоро присоединится к остальным. Чендли ничего не сообщил персоналу больницы о ночном рейде; они, по-видимому, ничего о нем не знали. Он на цыпочках вышел из палаты. Больше никто из белых никогда не видел Дору Блох. 20 ЗАПРАВКА В НАЙРОБИ!
Голду Меир разбудил настойчивый телефонный звонок.
- Кен (Да - ивр.).
- Госпожа Меир, я думаю. Вам приятно будет узнать, что заложники находятся на пути домой, - сказал премьер-министр Рабин. - Извините, что я прервал Ваш сон, но...
- Но Вы хотели, чтобы я знала. Спасибо. И примите мои поздравления.
Голда Меир положила трубку и взглянула на часы. Было 2.30 ночи. За окнами ее дома в Рамат-Авиве легкий бриз шевелил тяжелые красные цветы делониксов. Африканских делониксов.
Позднее она написала полное достоинства и негодования письмо в "Джерузалем пост", публично опровергая статью этой газеты под названием: "Израильский супершпион сделал возможным рейд в Энтеббе":
"В статье утверждается, будто это я вынуждала премьер-министра не уступать требованиям террористов и предпринять эту операцию и будто я сказала, что если он этого не сделает, он вообще не мужчина. Я поражена тем, что вы печатаете такую безвкусицу. Разумеется, господин Рабин не спрашивал у меня совета, как ему поступить, да он и не должен был этого делать. Рабин был столь любезен, что разбудил меня среди ночи и рассказал о происшедшем, как только наши самолеты повезли заложников домой. За этот звонок я глубоко ему благодарна. Что касается самой операции - я преисполнена гордостью за самого Рабина, за его кабинет и, конечно, за ЦАХАЛ".
[ЦАХАЛ (иврит; сокр. от Цва хагана ле-Исраэль) Армия Обороны Израиля]
Никакого супершпиона не существовало. Был быстрый сбор информации из всех источников и умение делать выводы. Так было и во время самой операции; об этом можно судить по записанным на пленку лаконичным донесениям, которые получали Пелед и Адам в своем летающем штабе. Сообщения, которыми обменивались десантники, летчики и специальные отряды в течение критических 90 минут, были образцом краткости. Однако в них отразился не только драматизм ситуации, но и сбор информации, и обмен ею в боевых условиях.
Это звучало примерно так: ,
- Двадцать на борту (речь идет о заложниках). Двадцать один. Еще одна группа из десяти.
- Летим к неграм? (Имеется в виду Найроби и затруднительность заправки в Энтеббе).
От каждого пилота в ответ: "Да", "Да", "Да", "Да".
- Не трогайте пучеглазых. (Об угандийских солдатах, охранявших старое здание.)
Заложники просили не стрелять в африканцев: "Они только старались нам помочь".
Однако ещё одно летучее подразделение "пучеглазых" появилось отнюдь не с целью "помочь". Два взвода десантников настигли их близ главной контрольно-диспетчерской башни и убили около 30 человек. Более поздний подсчет показал, что по меньшей мере 45 угандийцев погибли в сражении, которого десантники стремились избежать. Но никаких цифр нельзя назвать с уверенностью после волны жестоких убийств, захлестнувшей затем Уганду.