Страница:
– Разве она платит не столько, сколько вы просите?
– Нет, она платит по базарной цене, как за те помои, которые там продают.
– Получается, что вы не всегда ей отказывали. Я правильно вас понял?
– Да. Когда не было дежурства или не базарный день, я ей продавал…
– По ее цене? – уточнил Михаил.
– Мы все-таки живем на одном хуторе. Жили… Она жила… – Гавриленко нашел, наконец, нужное выражение и несколько смутился.
– Как она восприняла ваш отказ?
Гавриленко пожал плечами и ничего не ответил.
Михаил задал следующий вопрос:
– В котором часу это было? Вы можете вспомнить хотя бы приблизительно…
– Мне некогда смотреть на часы, у меня много работы …
– А все же?
Гавриленко заметно разозлился, налилась и покраснела шея, но ответил он, на удивление, спокойно:
– Наверное, как сейчас. Мне нужно было доить коз.
Михаил посмотрел на часы. Было около двух часов. Он не получил ответ на свой вопрос и проявил настойчивость:
– Так вы не поссорились после вашего отказа?
– А чего нам ссориться?! – Гавриленко опять пожал плечами. Он не прекращал есть, и при его темпе тарелка уже опустела. Он допил простоквашу, вытер тыльной стороной ладони рот и сказал, вставая:
– Извиняюсь, но у меня много работы. Некогда мне вести бесполезные беседы…
– Последний вопрос!
– Да! – поторопил нетерпеливый хозяин Михаила.
– Она ушла сразу после вашего отказа?
– А что ей здесь делать? – и Гавриленко направился к выходной двери.
Михаил невольно последовал за ним. В сенях Гавриленко открыл Михаилу дверь на улицу, а себе в хлев, не дожидаясь даже, пока Михаил выйдет.
Михаил кивнул на прощание и пошел не оглядываясь к воротам. Гавриленко что-то промычал, и захлопнул с громким стуком дверь.
“Не очень вежливо, конечно, он со мной обошелся. Да, нужно признать, что хозяин несколько одичал. К чему насиловать свою натуру, если нет за тобой вины, и посещение следователя только отнимает время… Впрочем, визит был не бесполезным. Теперь нам известно, что ее убили около двух, посреди бела дня. Пусть снегопад, пусть метель, но это же был день! Неужели никто не видел?! Может быть, она решила попытаться купить молоко где-то еще. Старые люди такие настырные… Если им чего-то хочется, то всегда как перед смертью… Кто еще держит коз на хуторе?” – размышлял Михаил посреди широкой улицы. – “Что теперь делать? Сначала нужно перекусить. Ну и нагнал же он мне аппетит! Мария обещала чай…” – и он решительно направился к ее дому.
В доме Марии было уже натоплено и хозяйка сняла куртку. Голубой свитер ей очень шел к лицу. В серых глазах зажглись голубые огоньки отраженного свитером света. Михаил тоже снял верхнюю одежду.
– Мария, я зашел съесть свой бутерброд. Надеюсь, вы не будете возражать. Тем более что мы договорились раньше…
– Какие церемонии! Милости прошу!
– Но сначала задам вам один вопрос, который отбивает у меня аппетит.
– Слушаю ваш вопрос…
– В котором часу вернулся домой ваш друг тогда? Ну, вы понимаете, что я имею в виду ту субботу…
– Вы его подозреваете?!
– Я подозреваю всех. Не обижайтесь, но и вас тоже…
– Невероятно! Ну, не знаю как я, а он на это не способен! Он мой муж, хоть мы и не регистрировались, и я хорошо его знаю.
– Это как раз те способности, которые тщательно скрывают даже от самых близких.
– А меня? Вы это серьезно?! – через шутливый тон прорвалась обида.
– А вы знаете статистику?! Вы знаете, сколько убивают близкие из-за денег, наследства или пустяков, которые не поделили?! Не нужно обид. Я понимаю, что нормальный человек, если бы он убил, по здравому разумению, не пришел бы в прокуратуру, чтобы возбудить новое расследование. Но в том-то и дело, что убийца – человек ненормальный. Вы могли прийти в прокуратуру из-за мнительности, чтобы еще раз получить подтверждение, что вы, или ваш друг, вне подозрения. Вы сами сказали, что пошли слухи об убийстве. В таком случае ваше бездействие было бы подозрительным, значит, вам выгодно, что не было настоящего расследования, и смерть вашей бабушки списали на случайный наезд случайного транспортного средства…
– Невероятно! Это какой-то бред…
– Это очень логичный бред! Ваше алиби я уже попросил проверить.
Мария вскочила и стала нервно ходить по комнате. Лицо стало серым и огоньки в глазах заслонили слезы.
– Успокойтесь! Прошу вас! Я уверен в том, что лично вы невиновны. Понимаю ваше возмущение. Вы потеряли близкого человека, а тут посторонний несет такую ахинею…
– Ну и профессия у вас!
– Мы об этом уже говорили сегодня утром, нас трудно удивить…
– До меня только сейчас дошло.
– Всегда хорошо доходит, когда задевает за живое. Кто-то из великих писателей сказал, что истинное понимание дает не ум, а сердце.
Мария, наконец, села. Ее совершенно убитое лицо могло служить моделью для изображения аллегории печали.
– Давайте перейдем к делу. Если не ошибаюсь, вашего друга зовут Эдуард Музыченко?
– Да. Я вам говорила.
– А отчество вы не знаете?
Неловкая пауза.
– Оказывается, не знаю. Он на другом факультете…
– Его адрес?
– Мой адрес я давала.
– Он у вас прописан?
– Нет. В общежитии…, но я там не была.
– Корпус, комнату знаете? Впрочем, буду в городе и выясню…
– Корпус Б, комната 84…
Михаил достал блокнот, хотя в том не было необходимости – диктофон был включен в тот момент, когда он начал этот разговор.
– Теперь, если хозяйка не возражает, я съем свой бутерброд, – Михаил достал его из кармана куртки.
Там было два бутерброда. Один с салом, другой с омлетом, переложенные тонко нарезанным соленым огурцом. Михаил принялся их есть, стараясь не торопиться.
– Хозяйка обещала напоить чаем, но передумала… – начал Михаил шутливым тоном, когда дожевал бутерброды. На столе стоял разогретый самовар.
– Она колеблется. Может, отправить следователя на тот свет вместе с его подозрениями, – в тон ему ответила Мария. – Вы не боитесь?
– Не боюсь! Такие дела требуют тщательной подготовки, иначе разоблачение неизбежно…
– Тогда милости прошу, чай готов! – Мария взяла с полки чашку с блюдцем и сахарницу. – Вам покрепче?
– Да. Сахара одну ложку… Спасибо!
Было видно, что Марии нравится роль хозяйки. Настроение ее, если судить по лицу, выровнялось. Михаилу не очень хотелось опять говорить с этой девушкой на неприятную для нее тему, но обстоятельства требовали.
– Боюсь еще раз испортить вам настроение, но очень нужно задать еще несколько вопросов…
– Следователь подкрепился и продолжил пытку с новыми силами, – продолжила в шутливом тоне Мария.
– И теперь он не успокоится, пока не выпьет всю кровь… Но шутки в сторону, старайтесь отвечать точно и серьезно.
– Постараюсь…
– Когда Эдуард возвратился домой в ту субботу? Вспоминайте, не торопитесь!
– Что тут вспоминать?! Был ужасный снегопад, я его ждала, волновалась. Очень обрадовалась, когда он, наконец, появился… На следующий день позвонили из милиции…
– Как милиция узнала номер вашего телефона?
– На хуторе его знают. Да разве это сложно?!
– Согласен, несложно. Вы все же не сказали, в котором часу приехал Эдуард.
– После семи часов, точнее не скажу…
– А вы знаете, когда он уехал из хутора?
– Нет.
– Сколько времени вы тратите на дорогу, когда возвращаетесь?
– Часа два, два с половиной… А что?
– Да нет, ничего. Вы спросили его, почему так поздно приехал?
– Не помню. Наверное, как-то объяснил…
– Он вам сказал, что бабушка ждет вас в воскресенье?
– Не сказал. А что? Откуда вы знаете?
– Вы это точно помните?
– Конечно. Я очень жалею, что не поехала в субботу сама. Перед женским праздником было много работы, записалось ко мне на выходные несколько постоянных клиенток, но я бы поехала, если бы знала, что бабушка просила. Но откуда вы знаете?
– Она сказала соседкам, когда была в автолавке. Хотела купить молоко для вас. Ее видели на улице с пустой банкой и Гавриленко подтвердил, что она приходила. Только молоко он ей не продал…
– Банка… банка… Так вот откуда эта банка! – она выскочила в сени и скоро вернулась с двухлитровой стеклянной банкой с пластмассовой крышкой. – Мне вернула ее бабка Прасковья. Она нашла эту банку недалеко от своих ворот, когда растаял снег, и почему-то утверждала, что это бабушкина банка…
– Что было в банке?
– Она была пуста.
– Когда она вернула ее вам?
– Бабушку уже похоронили… Вспомнила! Мы отмечали девять дней.
– Ваш отец был на похоронах?
– Да, и отец, и его жена… Они уехали на следующий день после похорон. На девять дней отец приезжал один…
– А вы знаете, что ваш отец был в ту субботу здесь и встречался с Эдуардом.
– Знаю. Отец сказал, когда мы забирали бабушку из морга.
– Он объяснил причину своего приезда?
– Нет. Возможно, приезжал за картошкой. Бабушка помогала ему овощами.
– Но вы говорили, что у них были плохие отношения?
– Да, плохие. Но когда задерживают зарплату на заводе и дикая инфляция, а у вас семья и малые дети, то обиды можно на время забыть…
– Сколько детей?
– Двое. Один ее, другой мой брат по отцу. Бабушке он внук родной все же…
– Однако почему Эдуард ничего не сказал о встрече с вашим отцом здесь в ту субботу?
– Наверное, нечего было сказать…
– Не думаю!
Мария ничего не ответила. Михаил взглянул на часы. Скоро три часа. Нужно торопиться завершить опрос.
– Вы разобрали бумаги? – спросил он Марию.
– Еще не закончила…
– Постарайтесь успеть до четырех часов. Не позже!
Михаил торопливо оделся и вышел на улицу. За какой-то час с небольшим нужно было посетить три двора, заглянуть еще раз к бабке Елизавете. Возможно, ее сын вернулся домой. Еще оставалась Евгения Цурко… “Прямо скажем, попали вы в цейтнот, гражданин следователь” – пошутил над собой Михаил. Размышлять было некогда, но разрыв во времени между уходом из хутора и приездом домой Эдуарда Музыченко сильно озадачил Михаила. Нужно будет серьезно заняться этим парнем. До сих пор наиболее вероятной кандидатурой в убийцы Михаил считал Гонтаря. Факты были налицо. Уклонение от армейской службы – дело серьезное. Мотив, можно сказать, есть. Есть возможности и сопутствующие условия психологического порядка. В состоянии опьянения становится агрессивным, не может контролировать себя. С Гонтарем он побеседует напоследок. Сначала следует разобраться в его конфликте с Бубырем…
Глава 6. Бубырь И Гонтарь
– Нет, она платит по базарной цене, как за те помои, которые там продают.
– Получается, что вы не всегда ей отказывали. Я правильно вас понял?
– Да. Когда не было дежурства или не базарный день, я ей продавал…
– По ее цене? – уточнил Михаил.
– Мы все-таки живем на одном хуторе. Жили… Она жила… – Гавриленко нашел, наконец, нужное выражение и несколько смутился.
– Как она восприняла ваш отказ?
Гавриленко пожал плечами и ничего не ответил.
Михаил задал следующий вопрос:
– В котором часу это было? Вы можете вспомнить хотя бы приблизительно…
– Мне некогда смотреть на часы, у меня много работы …
– А все же?
Гавриленко заметно разозлился, налилась и покраснела шея, но ответил он, на удивление, спокойно:
– Наверное, как сейчас. Мне нужно было доить коз.
Михаил посмотрел на часы. Было около двух часов. Он не получил ответ на свой вопрос и проявил настойчивость:
– Так вы не поссорились после вашего отказа?
– А чего нам ссориться?! – Гавриленко опять пожал плечами. Он не прекращал есть, и при его темпе тарелка уже опустела. Он допил простоквашу, вытер тыльной стороной ладони рот и сказал, вставая:
– Извиняюсь, но у меня много работы. Некогда мне вести бесполезные беседы…
– Последний вопрос!
– Да! – поторопил нетерпеливый хозяин Михаила.
– Она ушла сразу после вашего отказа?
– А что ей здесь делать? – и Гавриленко направился к выходной двери.
Михаил невольно последовал за ним. В сенях Гавриленко открыл Михаилу дверь на улицу, а себе в хлев, не дожидаясь даже, пока Михаил выйдет.
Михаил кивнул на прощание и пошел не оглядываясь к воротам. Гавриленко что-то промычал, и захлопнул с громким стуком дверь.
“Не очень вежливо, конечно, он со мной обошелся. Да, нужно признать, что хозяин несколько одичал. К чему насиловать свою натуру, если нет за тобой вины, и посещение следователя только отнимает время… Впрочем, визит был не бесполезным. Теперь нам известно, что ее убили около двух, посреди бела дня. Пусть снегопад, пусть метель, но это же был день! Неужели никто не видел?! Может быть, она решила попытаться купить молоко где-то еще. Старые люди такие настырные… Если им чего-то хочется, то всегда как перед смертью… Кто еще держит коз на хуторе?” – размышлял Михаил посреди широкой улицы. – “Что теперь делать? Сначала нужно перекусить. Ну и нагнал же он мне аппетит! Мария обещала чай…” – и он решительно направился к ее дому.
В доме Марии было уже натоплено и хозяйка сняла куртку. Голубой свитер ей очень шел к лицу. В серых глазах зажглись голубые огоньки отраженного свитером света. Михаил тоже снял верхнюю одежду.
– Мария, я зашел съесть свой бутерброд. Надеюсь, вы не будете возражать. Тем более что мы договорились раньше…
– Какие церемонии! Милости прошу!
– Но сначала задам вам один вопрос, который отбивает у меня аппетит.
– Слушаю ваш вопрос…
– В котором часу вернулся домой ваш друг тогда? Ну, вы понимаете, что я имею в виду ту субботу…
– Вы его подозреваете?!
– Я подозреваю всех. Не обижайтесь, но и вас тоже…
– Невероятно! Ну, не знаю как я, а он на это не способен! Он мой муж, хоть мы и не регистрировались, и я хорошо его знаю.
– Это как раз те способности, которые тщательно скрывают даже от самых близких.
– А меня? Вы это серьезно?! – через шутливый тон прорвалась обида.
– А вы знаете статистику?! Вы знаете, сколько убивают близкие из-за денег, наследства или пустяков, которые не поделили?! Не нужно обид. Я понимаю, что нормальный человек, если бы он убил, по здравому разумению, не пришел бы в прокуратуру, чтобы возбудить новое расследование. Но в том-то и дело, что убийца – человек ненормальный. Вы могли прийти в прокуратуру из-за мнительности, чтобы еще раз получить подтверждение, что вы, или ваш друг, вне подозрения. Вы сами сказали, что пошли слухи об убийстве. В таком случае ваше бездействие было бы подозрительным, значит, вам выгодно, что не было настоящего расследования, и смерть вашей бабушки списали на случайный наезд случайного транспортного средства…
– Невероятно! Это какой-то бред…
– Это очень логичный бред! Ваше алиби я уже попросил проверить.
Мария вскочила и стала нервно ходить по комнате. Лицо стало серым и огоньки в глазах заслонили слезы.
– Успокойтесь! Прошу вас! Я уверен в том, что лично вы невиновны. Понимаю ваше возмущение. Вы потеряли близкого человека, а тут посторонний несет такую ахинею…
– Ну и профессия у вас!
– Мы об этом уже говорили сегодня утром, нас трудно удивить…
– До меня только сейчас дошло.
– Всегда хорошо доходит, когда задевает за живое. Кто-то из великих писателей сказал, что истинное понимание дает не ум, а сердце.
Мария, наконец, села. Ее совершенно убитое лицо могло служить моделью для изображения аллегории печали.
– Давайте перейдем к делу. Если не ошибаюсь, вашего друга зовут Эдуард Музыченко?
– Да. Я вам говорила.
– А отчество вы не знаете?
Неловкая пауза.
– Оказывается, не знаю. Он на другом факультете…
– Его адрес?
– Мой адрес я давала.
– Он у вас прописан?
– Нет. В общежитии…, но я там не была.
– Корпус, комнату знаете? Впрочем, буду в городе и выясню…
– Корпус Б, комната 84…
Михаил достал блокнот, хотя в том не было необходимости – диктофон был включен в тот момент, когда он начал этот разговор.
– Теперь, если хозяйка не возражает, я съем свой бутерброд, – Михаил достал его из кармана куртки.
Там было два бутерброда. Один с салом, другой с омлетом, переложенные тонко нарезанным соленым огурцом. Михаил принялся их есть, стараясь не торопиться.
– Хозяйка обещала напоить чаем, но передумала… – начал Михаил шутливым тоном, когда дожевал бутерброды. На столе стоял разогретый самовар.
– Она колеблется. Может, отправить следователя на тот свет вместе с его подозрениями, – в тон ему ответила Мария. – Вы не боитесь?
– Не боюсь! Такие дела требуют тщательной подготовки, иначе разоблачение неизбежно…
– Тогда милости прошу, чай готов! – Мария взяла с полки чашку с блюдцем и сахарницу. – Вам покрепче?
– Да. Сахара одну ложку… Спасибо!
Было видно, что Марии нравится роль хозяйки. Настроение ее, если судить по лицу, выровнялось. Михаилу не очень хотелось опять говорить с этой девушкой на неприятную для нее тему, но обстоятельства требовали.
– Боюсь еще раз испортить вам настроение, но очень нужно задать еще несколько вопросов…
– Следователь подкрепился и продолжил пытку с новыми силами, – продолжила в шутливом тоне Мария.
– И теперь он не успокоится, пока не выпьет всю кровь… Но шутки в сторону, старайтесь отвечать точно и серьезно.
– Постараюсь…
– Когда Эдуард возвратился домой в ту субботу? Вспоминайте, не торопитесь!
– Что тут вспоминать?! Был ужасный снегопад, я его ждала, волновалась. Очень обрадовалась, когда он, наконец, появился… На следующий день позвонили из милиции…
– Как милиция узнала номер вашего телефона?
– На хуторе его знают. Да разве это сложно?!
– Согласен, несложно. Вы все же не сказали, в котором часу приехал Эдуард.
– После семи часов, точнее не скажу…
– А вы знаете, когда он уехал из хутора?
– Нет.
– Сколько времени вы тратите на дорогу, когда возвращаетесь?
– Часа два, два с половиной… А что?
– Да нет, ничего. Вы спросили его, почему так поздно приехал?
– Не помню. Наверное, как-то объяснил…
– Он вам сказал, что бабушка ждет вас в воскресенье?
– Не сказал. А что? Откуда вы знаете?
– Вы это точно помните?
– Конечно. Я очень жалею, что не поехала в субботу сама. Перед женским праздником было много работы, записалось ко мне на выходные несколько постоянных клиенток, но я бы поехала, если бы знала, что бабушка просила. Но откуда вы знаете?
– Она сказала соседкам, когда была в автолавке. Хотела купить молоко для вас. Ее видели на улице с пустой банкой и Гавриленко подтвердил, что она приходила. Только молоко он ей не продал…
– Банка… банка… Так вот откуда эта банка! – она выскочила в сени и скоро вернулась с двухлитровой стеклянной банкой с пластмассовой крышкой. – Мне вернула ее бабка Прасковья. Она нашла эту банку недалеко от своих ворот, когда растаял снег, и почему-то утверждала, что это бабушкина банка…
– Что было в банке?
– Она была пуста.
– Когда она вернула ее вам?
– Бабушку уже похоронили… Вспомнила! Мы отмечали девять дней.
– Ваш отец был на похоронах?
– Да, и отец, и его жена… Они уехали на следующий день после похорон. На девять дней отец приезжал один…
– А вы знаете, что ваш отец был в ту субботу здесь и встречался с Эдуардом.
– Знаю. Отец сказал, когда мы забирали бабушку из морга.
– Он объяснил причину своего приезда?
– Нет. Возможно, приезжал за картошкой. Бабушка помогала ему овощами.
– Но вы говорили, что у них были плохие отношения?
– Да, плохие. Но когда задерживают зарплату на заводе и дикая инфляция, а у вас семья и малые дети, то обиды можно на время забыть…
– Сколько детей?
– Двое. Один ее, другой мой брат по отцу. Бабушке он внук родной все же…
– Однако почему Эдуард ничего не сказал о встрече с вашим отцом здесь в ту субботу?
– Наверное, нечего было сказать…
– Не думаю!
Мария ничего не ответила. Михаил взглянул на часы. Скоро три часа. Нужно торопиться завершить опрос.
– Вы разобрали бумаги? – спросил он Марию.
– Еще не закончила…
– Постарайтесь успеть до четырех часов. Не позже!
Михаил торопливо оделся и вышел на улицу. За какой-то час с небольшим нужно было посетить три двора, заглянуть еще раз к бабке Елизавете. Возможно, ее сын вернулся домой. Еще оставалась Евгения Цурко… “Прямо скажем, попали вы в цейтнот, гражданин следователь” – пошутил над собой Михаил. Размышлять было некогда, но разрыв во времени между уходом из хутора и приездом домой Эдуарда Музыченко сильно озадачил Михаила. Нужно будет серьезно заняться этим парнем. До сих пор наиболее вероятной кандидатурой в убийцы Михаил считал Гонтаря. Факты были налицо. Уклонение от армейской службы – дело серьезное. Мотив, можно сказать, есть. Есть возможности и сопутствующие условия психологического порядка. В состоянии опьянения становится агрессивным, не может контролировать себя. С Гонтарем он побеседует напоследок. Сначала следует разобраться в его конфликте с Бубырем…
Глава 6. Бубырь И Гонтарь
Бубыpь – ближайший сосед Алевтины. Пожалуй, его дом самый большой на хуторе. Забор выложен из дикого камня, въезд к широким воротам от проезжей части улицы вымощен крупным щебнем. Михаил постучал в ворота. За забором с громким лаем метались две собаки.
– Здравствуй! … Родители дома? – спросил Михаил щуплого невысокого подростка, вышедшего на крыльцо – высота забора позволяла Михаилу видеть часть двора.
Парень кивнул и скрылся в доме. Вскоре в двери показалась полная фигура хозяина. Он был в одной майке и тренировочных брюках. Коротко стриженая голова подчеркивала массивную шею. Роста Бубырь-старший был среднего, но впечатление производил монументальное.
Хозяин привязал собак на короткий поводок, для чего служили крепкие крюки, привинченные к собачьей будке, и открыл калитку. Очевидно, миссия Михаила уже не была секретом на хуторе, так как после взаимных приветствий, Бубырь сразу пригласил Михаила в дом, не ожидая объяснений причин визита.
В этом дворе все было сделано основательно. Во всяком случае, Михаил ничего не смог заметить незавершенного. Даже сельхозмашины: трактор, прицеп, плуги, культиваторы и другой инвентарь были под шиферным навесом, словно на линейке готовности. Ничего лучше не говорит о хозяине, как его двор. То же самое было в доме. Городская мебель, чистота.
Михаил разулся. Хозяин вручил ему комнатные туфли без задника, почти новые, очевидно, предназначенные для гостей. Он провел Михаила через веранду в общую комнату, где были на лицо все атрибуты достатка, как их здесь понимают: стенка, полированный стол, мягкие стулья, два кресла, телевизор и сервант с дорогим сервизом. На окнах гардины и тяжелые шторы под цвет обоев.
Живые карие глаза хозяина светились спокойной доброжелательностью. Он даже не стал дожидаться вопросов и заговорил первым, когда Михаил сел на предложенный ему стул.
– Жизнь такая короткая, чтобы тратить ее на ссоры по пустякам… Мне сейчас стыдно вспоминать, что я полгода не разговаривал с теткой Алевтиной из-за межи.
– Да… – поощрил хозяина Михаил.
– Дорожка между нашими участками сильно заросла. Потом, когда пашешь всегда в одну сторону, на меже получается впадина. Решил перепахать дорожку, чтобы сравнять впадину. Нужно было заранее все объяснить Алевтине, но поленился. По правде сказать, разговаривать с ней тяжело. Сэкономил нервов на грамм, а потом потратил килограмм, да не один. Она подумала, что я хотел оттяпать у нее кусок огорода, и сразу написала жалобу в сельсовет. А уж как она меня поносила! Кулак, жмот, бандит… Ославила в округе… Приходил землемер восстанавливать межу. Я-то все ему объяснил и показал, что межа осталась на том же месте…
Пока Бубырь-старший все это рассказывал, в двери промелькнуло обеспокоенное лицо его сына. Это он первым вышел встречать Михаила. Подростка, очевидно, очень интересовал разговор взрослых, но присутствовать при этом он не решался.
– Жизнь, – Михаил решил перевести беседу в привычную для себя форму вопросов и ответов, тем более что не хватало времени, – так устроена, что живые всегда виноваты перед мертвыми… В данном случае нужно найти конкретного виновника ее смерти. У меня к вам вопрос также конкретный. Что вы помните о субботе 29 февраля? Вы были дома?
– Да, весь день работал по хозяйству. Пока было видно, во дворе под навесом, потом в сарае… Ремонтировал технику. Весна… Еще не все закончил даже сейчас – трудно с запчастями…
– На тракторе куда-нибудь выезжали?
– Я? Нет… – ответил Бубырь как-то неуверенно и заерзал на своем стуле, который под ним отчаянно заскрипел.
– Если вы были во дворе, вы должны были видеть или хоть слышать, что происходит у соседей…
– Хозяйские постройки наглухо закрывают двор тетки Алевтины, вы это успели заметить и сами. А вот кое-что я слыхал… Ругались… Лучше сказать, ругалась Алевтина.
– Припомните как можно точнее, желательно дословно.
– Дословно… дословно…, – Бубырь задумался, шевеля толстыми губами и наморщив лоб. – Сначала она ругала парня Марии… Помню слова: “Перестань морочить девке голову… Чтобы завтра Мария была здесь…”
– Парень что-нибудь ответил?
– Не услышал. Скорее всего, нет… Потом опять раздался шум. Я понял, что она выпроваживала Семена… Кричали они одновременно, разобрать было трудно. Наверное, вдогонку, она крикнула: “Ты не мужик, а тряпка”. Чего тут ругаться, сама таким воспитала. Всю жизнь за него все решала, шагу самостоятельно ступить не давала… Мы-то с ним дружили, пока его в армию не забрали. Потом пришла моя очередь… Я вернулся – он уже женатый был. Жену ему Алевтина сама сосватала. Хорошая была девушка, но не ладилась у них жизнь… Так бывает, что два хороших человека образуют плохую семью и сами становятся хуже… Он выпивать стал. Потом подался в город, чтобы избавиться от влияния матери. Маялись по углам да семейным общежитиям, пока получили квартиру. А тут Тоня заболела. Рак… Долго скрывала, к врачам не обращалась – лечить было поздно…
– Все это очень важно, но, к сожалению, у меня осталось мало времени, – перебил Михаил. – Когда вы видели Алевтину Петровну последний раз?
– После обеда.
– А точнее?
– Сейчас спросим у жены. Она с ней разговаривала… Я же с ней был в ссоре. Мария! Мария! – громко позвал хозяин свою жену.
Однако в дверь опять заглянул сын, с тем же испуганным выражением лица. Видно, крутится недалеко.
– Антон, позови мать, она стирает на кухне.
Вошла невысокая полная женщина в халате, мокром на животе, с мокрыми покрасневшими руками. Поздоровалась.
– Чего тебе? – спросила у мужа.
– Расскажи следователю, когда и зачем к нам приходила тетка Алевтина.
– Спрашивала молоко…
– Мы держим двух коз, – добавил Бубырь. – Но сейчас ни одна из них не доится…
– Когда это было? – уточнил Михаил.
– Мы уже пообедали… В третьем часу, пожалуй…
– Точнее не можете сказать? Может быть, в два?
– В два мы еще обедали… Может, в полтретьего…
– Мария Петровна, постарайтесь вспомнить, что она сказала?
– Расстроилась… Она с нами не разговаривала, считай, всю зиму и не знала, что козы не доятся… Сказала, идти к Виктору по такой погоде…
– Она была у него, но безрезультатно. Спасибо! – поблагодарил хозяйку Михаил.
Мария Петровна сразу вернулась к своей стиральной машине. Легкий шум работающего электродвигателя, причину которого Михаил до этого не знал, возобновился снова.
– У меня, собственно, остался один вопрос. Что у вас произошло с Гонтарем?
– Долго рассказывать…
– Ну, хотя бы в общих чертах…
– Этот молокосос пригрозил всем, кто пригласит меня пахать на свой участок, “персонально разобраться”. Такой вот способ конкуренции придумал… Пашет он скверно, косо криво лишь бы живо, поэтому многие его клиенты обратились ко мне. Когда мне пожаловались на угрозы, я его встретил и предупредил, чтобы бросил дурить. А он полез драться. Был как всегда пьян. Я стукнул его…, – у Бубыря непроизвольно стали сжиматься и разжиматься кулаки, – пару раз, он отключился… Прибежала Галька, подняла скандал… Повезла в район снимать побои. На следующий день меня забрала милиция. Три дня держали, потом еще две недели тягали… Еле открутился. Они свидетелей запугивали. Нужно сказать, тетка Алевтина первой дала показания в мою пользу, уже потом и остальные…
Щуры, Прасковья Прохоровна и Николай Федорович, оказались поджарыми и довольно крепкими стариками, в прошлом году отметившими свое семидесятилетие. Они удивили Михаила практически полным отсутствием седых волос, которые невозможно было бы скрыть, так как они были брюнетами с одинаковыми темными глазами и смугловатой даже сейчас в начале весны кожей, когда загар предположить трудно.
Они уселись рядышком на лавке напротив Михаила, которого разместили на стуле у кухонного стола. Разговор проходил на кухне. В доме было прохладно, так как хозяева, по их же словам, экономили уголь.
Прасковья Прохоровна сидела с растерянным лицом, сложив руки на коленях. Ее руки также выдавали беспокойство и непрерывно теребили край фартука. Николай Федорович скрывал свое сильное смущение тем, что расчесывал пятерней свои короткие жесткие волосы и массировал той же рукой свое лицо.
Добиться от них чего-либо определенного Михаилу не удавалось.
– Все произошло в десяти метрах от ваших ворот, а вы утверждаете, что ничего не видели и не слышали…
– После обеда мы не выходили со двора, – отвечала в основном Прасковья Прохоровна.
Николай Федорович иногда поддакивал и кивал головой.
– Откуда вы знаете, что это произошло после обеда? – попробовал поймать на слове Михаил. Сначала ему показалась, что попытка удалась, настолько смутились старики. Однако ответ его разочаровал.
– Милиция говорила – нашлась Прасковья Прохоровна.
– Все об этом говорили… – добавил Николай Федорович.
– Расскажите, как вы нашли банку? – обратился Михаил к Прасковье Прохоровне.
– Снег растаял, и я выпустила кур погулять на улицу. А когда их во двор загоняла, увидела под вишней банку. Оставила у себя, а потом услышала, что Алевтина ходила к Виктору за молоком, и отдала Марии. Мне чужого не надо…
– От кого вы слышали, что Алевтина Петровна ходила за молоком?
Опять растерянность, близкая к отчаянию. И опять спокойный ответ:
– Так разве все упомнишь в моем—то возрасте… Голова уже не варит совершенно… – неожиданно переводит разговор на постороннюю тему. – Все думаю, спросить вас или не спросить. Вы человек образованный… Может, знаете. Гороскопы, которые печатает газета, это правда или выдумка? Я по гороскопу Рак …
Так же неожиданно для себя Михаил ответил серьезно:
– Это вопрос веры… Если верите, значит, правда. Если не верите, значит, выдумка для развлечения… Ну, не буду вас больше отвлекать от дел и волновать…
Галина Гонтарь оказалась невысокой, хорошо сложенной сорокалетней женщиной в той стадии полноты, которая для многих мужчин олицетворяет вершину сексуальности. Белоснежная гладкая кожа, мягкий овал лица, прямой короткий нос, черные волосы и такие же черные миндалевидные глаза, блещущие здоровьем. Никто не дал бы ей больше тридцати. Ей не нужно было переодеваться, чтобы встретить непрошеного посетителя. На ней был бархатный халат темно-вишневого цвета с широкими рукавами до локтя и комнатные туфли на высокой платформе в тон платью. Красивые руки, словно перевязанные тонкой ниткой на суставах пальцев, у основания кисти и в локте, говорили о возрасте, но только подчеркивали ее обаяние, как румянец на созревшем яблоке обещает его отменный вкус. Она была окружена плотным парфюмерным облаком, которое следовало за ней.
Михаилу опять пришлось разуться, но неудобств он не почувствовал, так как полы в комнатах были покрыты натуральными коврами. Такие же ковры закрывали и все свободные от окон или высокой мебели стены.
Небольшие комнаты, чрезмерно заполненные дорогой мебелью, коврами, радиоаппаратурой и посудой напоминали секции магазина “Все для дома” или ломбард. Непритязательный вкус хозяйки обеспечил выбор предметов только по одному параметру – цене.
Михаила усадили на угловой диван, известный под названием “мягкий уголок”. Хозяйка села напротив в глубоком кресле. Со своего места через окно Михаил мог разглядеть за сетчатой оградой целый машинный двор. Два трактора, микрогрузовик, самоопрокидывающиеся прицепы для различных грузов, плуги, сеялки и еще много всяких навесных орудий и инвентаря. Михаилу рассказали, что все это уже в собственности Гонтаря-младшего и колхоз ему оплачивает не только рабочее время, но также амортизацию техники и эксплуатационные расходы. Если учесть “шабашки” по оказанию услуг жителям близлежащих деревень по обработке приусадебных участков, которые становились все дороже и не облагались налогом, то можно было предположить, что вклад молодого Гонтаря в бюджет семьи в абсолютном выражении был существенным, но не шел ни в какое сравнение с тем, что “выкручивала” продавщица сельмага на периодических массовых повышениях цен в два или три раза за один прием по постановлениям правительства. Накануне в кассу вносились деньги, а товар вывозился машинами, чтобы через день после повышения потихоньку вернуть его в магазин для реализации по новым ценам. Прокуратуре было известно об этих операциях, но мудрые работники прилавка “крутили” не только свои деньги. Высшие чиновники района через своих жен и родственников хорошо грели руки на экономической политике правительства. Поэтому торговые работники были окружены очень плотным и прочным кольцом защиты.
Ни одна “проверка” ничего серьезного не обнаружила, хотя районные газеты просто переполнены репортажами о рейдах различного рода контролеров. Хорошо организованная дымовая завеса.
Перед Михаилом сидела внешне самоуверенная представительница узкого круга людей, оседлавших, так называемые, рыночные реформы. Михаилу было понятно, что расплатой за их быстрое личное обогащение будет очевидный крах экономики и обнищание большинства людей. Психологически ситуация ему очень напоминала Афган. Та же невозможность повлиять на ситуацию в целом, та же необходимость выжить, правда в экономическом смысле, та же опасность попасть по уши в дерьмо и замарать безвозвратно душу. Он пытался скрыть свое отношение к хозяйке дома за маской официальной беспристрастности. Но это было трудно под цепким изучающим взглядом многоопытной женщины.
Галина почувствовала бессилие своих женских чар, более того, скрытую враждебность молодого следователя. Это ее сильно удручало еще потому, что она видела в нем, несмотря на разницу в возрасте, мужчину такого класса, который никогда не попадал к ней в постель. Ее сильной стороной, кроме внешней привлекательности, была практичность. Несбыточные прожекты и желания быстро замещались реально достижимыми и полезными целями. Такой целью была защита от возможных вредных последствий неожиданного визита сыщика, а не завоевание нового поклонника, среди которых были и помоложе. Она вдруг почувствовала себя без твердой опоры и уверенности в благополучном исходе предстоящего разговора. Любезная улыбка застыла на ее лице, а правая рука непроизвольно начала потирать под халатом левую ключицу и грудь над сердцем. Нелепый повторяющийся в минуты волнения жест привязался к ней еще в детстве. Выглядели эти движения неопрятно, почти как почесывание, но она ничего не могла поделать. Она усилием воли убирала руку, а через некоторое время рука возвращалась к ключице.
Взаимное изучение и немой разговор прервал Михаил:
– Ваш сын дома?
– Он спит. Отсыпается по выходным после обеда… В будни рано встает на работу.
– Здравствуй! … Родители дома? – спросил Михаил щуплого невысокого подростка, вышедшего на крыльцо – высота забора позволяла Михаилу видеть часть двора.
Парень кивнул и скрылся в доме. Вскоре в двери показалась полная фигура хозяина. Он был в одной майке и тренировочных брюках. Коротко стриженая голова подчеркивала массивную шею. Роста Бубырь-старший был среднего, но впечатление производил монументальное.
Хозяин привязал собак на короткий поводок, для чего служили крепкие крюки, привинченные к собачьей будке, и открыл калитку. Очевидно, миссия Михаила уже не была секретом на хуторе, так как после взаимных приветствий, Бубырь сразу пригласил Михаила в дом, не ожидая объяснений причин визита.
В этом дворе все было сделано основательно. Во всяком случае, Михаил ничего не смог заметить незавершенного. Даже сельхозмашины: трактор, прицеп, плуги, культиваторы и другой инвентарь были под шиферным навесом, словно на линейке готовности. Ничего лучше не говорит о хозяине, как его двор. То же самое было в доме. Городская мебель, чистота.
Михаил разулся. Хозяин вручил ему комнатные туфли без задника, почти новые, очевидно, предназначенные для гостей. Он провел Михаила через веранду в общую комнату, где были на лицо все атрибуты достатка, как их здесь понимают: стенка, полированный стол, мягкие стулья, два кресла, телевизор и сервант с дорогим сервизом. На окнах гардины и тяжелые шторы под цвет обоев.
Живые карие глаза хозяина светились спокойной доброжелательностью. Он даже не стал дожидаться вопросов и заговорил первым, когда Михаил сел на предложенный ему стул.
– Жизнь такая короткая, чтобы тратить ее на ссоры по пустякам… Мне сейчас стыдно вспоминать, что я полгода не разговаривал с теткой Алевтиной из-за межи.
– Да… – поощрил хозяина Михаил.
– Дорожка между нашими участками сильно заросла. Потом, когда пашешь всегда в одну сторону, на меже получается впадина. Решил перепахать дорожку, чтобы сравнять впадину. Нужно было заранее все объяснить Алевтине, но поленился. По правде сказать, разговаривать с ней тяжело. Сэкономил нервов на грамм, а потом потратил килограмм, да не один. Она подумала, что я хотел оттяпать у нее кусок огорода, и сразу написала жалобу в сельсовет. А уж как она меня поносила! Кулак, жмот, бандит… Ославила в округе… Приходил землемер восстанавливать межу. Я-то все ему объяснил и показал, что межа осталась на том же месте…
Пока Бубырь-старший все это рассказывал, в двери промелькнуло обеспокоенное лицо его сына. Это он первым вышел встречать Михаила. Подростка, очевидно, очень интересовал разговор взрослых, но присутствовать при этом он не решался.
– Жизнь, – Михаил решил перевести беседу в привычную для себя форму вопросов и ответов, тем более что не хватало времени, – так устроена, что живые всегда виноваты перед мертвыми… В данном случае нужно найти конкретного виновника ее смерти. У меня к вам вопрос также конкретный. Что вы помните о субботе 29 февраля? Вы были дома?
– Да, весь день работал по хозяйству. Пока было видно, во дворе под навесом, потом в сарае… Ремонтировал технику. Весна… Еще не все закончил даже сейчас – трудно с запчастями…
– На тракторе куда-нибудь выезжали?
– Я? Нет… – ответил Бубырь как-то неуверенно и заерзал на своем стуле, который под ним отчаянно заскрипел.
– Если вы были во дворе, вы должны были видеть или хоть слышать, что происходит у соседей…
– Хозяйские постройки наглухо закрывают двор тетки Алевтины, вы это успели заметить и сами. А вот кое-что я слыхал… Ругались… Лучше сказать, ругалась Алевтина.
– Припомните как можно точнее, желательно дословно.
– Дословно… дословно…, – Бубырь задумался, шевеля толстыми губами и наморщив лоб. – Сначала она ругала парня Марии… Помню слова: “Перестань морочить девке голову… Чтобы завтра Мария была здесь…”
– Парень что-нибудь ответил?
– Не услышал. Скорее всего, нет… Потом опять раздался шум. Я понял, что она выпроваживала Семена… Кричали они одновременно, разобрать было трудно. Наверное, вдогонку, она крикнула: “Ты не мужик, а тряпка”. Чего тут ругаться, сама таким воспитала. Всю жизнь за него все решала, шагу самостоятельно ступить не давала… Мы-то с ним дружили, пока его в армию не забрали. Потом пришла моя очередь… Я вернулся – он уже женатый был. Жену ему Алевтина сама сосватала. Хорошая была девушка, но не ладилась у них жизнь… Так бывает, что два хороших человека образуют плохую семью и сами становятся хуже… Он выпивать стал. Потом подался в город, чтобы избавиться от влияния матери. Маялись по углам да семейным общежитиям, пока получили квартиру. А тут Тоня заболела. Рак… Долго скрывала, к врачам не обращалась – лечить было поздно…
– Все это очень важно, но, к сожалению, у меня осталось мало времени, – перебил Михаил. – Когда вы видели Алевтину Петровну последний раз?
– После обеда.
– А точнее?
– Сейчас спросим у жены. Она с ней разговаривала… Я же с ней был в ссоре. Мария! Мария! – громко позвал хозяин свою жену.
Однако в дверь опять заглянул сын, с тем же испуганным выражением лица. Видно, крутится недалеко.
– Антон, позови мать, она стирает на кухне.
Вошла невысокая полная женщина в халате, мокром на животе, с мокрыми покрасневшими руками. Поздоровалась.
– Чего тебе? – спросила у мужа.
– Расскажи следователю, когда и зачем к нам приходила тетка Алевтина.
– Спрашивала молоко…
– Мы держим двух коз, – добавил Бубырь. – Но сейчас ни одна из них не доится…
– Когда это было? – уточнил Михаил.
– Мы уже пообедали… В третьем часу, пожалуй…
– Точнее не можете сказать? Может быть, в два?
– В два мы еще обедали… Может, в полтретьего…
– Мария Петровна, постарайтесь вспомнить, что она сказала?
– Расстроилась… Она с нами не разговаривала, считай, всю зиму и не знала, что козы не доятся… Сказала, идти к Виктору по такой погоде…
– Она была у него, но безрезультатно. Спасибо! – поблагодарил хозяйку Михаил.
Мария Петровна сразу вернулась к своей стиральной машине. Легкий шум работающего электродвигателя, причину которого Михаил до этого не знал, возобновился снова.
– У меня, собственно, остался один вопрос. Что у вас произошло с Гонтарем?
– Долго рассказывать…
– Ну, хотя бы в общих чертах…
– Этот молокосос пригрозил всем, кто пригласит меня пахать на свой участок, “персонально разобраться”. Такой вот способ конкуренции придумал… Пашет он скверно, косо криво лишь бы живо, поэтому многие его клиенты обратились ко мне. Когда мне пожаловались на угрозы, я его встретил и предупредил, чтобы бросил дурить. А он полез драться. Был как всегда пьян. Я стукнул его…, – у Бубыря непроизвольно стали сжиматься и разжиматься кулаки, – пару раз, он отключился… Прибежала Галька, подняла скандал… Повезла в район снимать побои. На следующий день меня забрала милиция. Три дня держали, потом еще две недели тягали… Еле открутился. Они свидетелей запугивали. Нужно сказать, тетка Алевтина первой дала показания в мою пользу, уже потом и остальные…
Щуры, Прасковья Прохоровна и Николай Федорович, оказались поджарыми и довольно крепкими стариками, в прошлом году отметившими свое семидесятилетие. Они удивили Михаила практически полным отсутствием седых волос, которые невозможно было бы скрыть, так как они были брюнетами с одинаковыми темными глазами и смугловатой даже сейчас в начале весны кожей, когда загар предположить трудно.
Они уселись рядышком на лавке напротив Михаила, которого разместили на стуле у кухонного стола. Разговор проходил на кухне. В доме было прохладно, так как хозяева, по их же словам, экономили уголь.
Прасковья Прохоровна сидела с растерянным лицом, сложив руки на коленях. Ее руки также выдавали беспокойство и непрерывно теребили край фартука. Николай Федорович скрывал свое сильное смущение тем, что расчесывал пятерней свои короткие жесткие волосы и массировал той же рукой свое лицо.
Добиться от них чего-либо определенного Михаилу не удавалось.
– Все произошло в десяти метрах от ваших ворот, а вы утверждаете, что ничего не видели и не слышали…
– После обеда мы не выходили со двора, – отвечала в основном Прасковья Прохоровна.
Николай Федорович иногда поддакивал и кивал головой.
– Откуда вы знаете, что это произошло после обеда? – попробовал поймать на слове Михаил. Сначала ему показалась, что попытка удалась, настолько смутились старики. Однако ответ его разочаровал.
– Милиция говорила – нашлась Прасковья Прохоровна.
– Все об этом говорили… – добавил Николай Федорович.
– Расскажите, как вы нашли банку? – обратился Михаил к Прасковье Прохоровне.
– Снег растаял, и я выпустила кур погулять на улицу. А когда их во двор загоняла, увидела под вишней банку. Оставила у себя, а потом услышала, что Алевтина ходила к Виктору за молоком, и отдала Марии. Мне чужого не надо…
– От кого вы слышали, что Алевтина Петровна ходила за молоком?
Опять растерянность, близкая к отчаянию. И опять спокойный ответ:
– Так разве все упомнишь в моем—то возрасте… Голова уже не варит совершенно… – неожиданно переводит разговор на постороннюю тему. – Все думаю, спросить вас или не спросить. Вы человек образованный… Может, знаете. Гороскопы, которые печатает газета, это правда или выдумка? Я по гороскопу Рак …
Так же неожиданно для себя Михаил ответил серьезно:
– Это вопрос веры… Если верите, значит, правда. Если не верите, значит, выдумка для развлечения… Ну, не буду вас больше отвлекать от дел и волновать…
Галина Гонтарь оказалась невысокой, хорошо сложенной сорокалетней женщиной в той стадии полноты, которая для многих мужчин олицетворяет вершину сексуальности. Белоснежная гладкая кожа, мягкий овал лица, прямой короткий нос, черные волосы и такие же черные миндалевидные глаза, блещущие здоровьем. Никто не дал бы ей больше тридцати. Ей не нужно было переодеваться, чтобы встретить непрошеного посетителя. На ней был бархатный халат темно-вишневого цвета с широкими рукавами до локтя и комнатные туфли на высокой платформе в тон платью. Красивые руки, словно перевязанные тонкой ниткой на суставах пальцев, у основания кисти и в локте, говорили о возрасте, но только подчеркивали ее обаяние, как румянец на созревшем яблоке обещает его отменный вкус. Она была окружена плотным парфюмерным облаком, которое следовало за ней.
Михаилу опять пришлось разуться, но неудобств он не почувствовал, так как полы в комнатах были покрыты натуральными коврами. Такие же ковры закрывали и все свободные от окон или высокой мебели стены.
Небольшие комнаты, чрезмерно заполненные дорогой мебелью, коврами, радиоаппаратурой и посудой напоминали секции магазина “Все для дома” или ломбард. Непритязательный вкус хозяйки обеспечил выбор предметов только по одному параметру – цене.
Михаила усадили на угловой диван, известный под названием “мягкий уголок”. Хозяйка села напротив в глубоком кресле. Со своего места через окно Михаил мог разглядеть за сетчатой оградой целый машинный двор. Два трактора, микрогрузовик, самоопрокидывающиеся прицепы для различных грузов, плуги, сеялки и еще много всяких навесных орудий и инвентаря. Михаилу рассказали, что все это уже в собственности Гонтаря-младшего и колхоз ему оплачивает не только рабочее время, но также амортизацию техники и эксплуатационные расходы. Если учесть “шабашки” по оказанию услуг жителям близлежащих деревень по обработке приусадебных участков, которые становились все дороже и не облагались налогом, то можно было предположить, что вклад молодого Гонтаря в бюджет семьи в абсолютном выражении был существенным, но не шел ни в какое сравнение с тем, что “выкручивала” продавщица сельмага на периодических массовых повышениях цен в два или три раза за один прием по постановлениям правительства. Накануне в кассу вносились деньги, а товар вывозился машинами, чтобы через день после повышения потихоньку вернуть его в магазин для реализации по новым ценам. Прокуратуре было известно об этих операциях, но мудрые работники прилавка “крутили” не только свои деньги. Высшие чиновники района через своих жен и родственников хорошо грели руки на экономической политике правительства. Поэтому торговые работники были окружены очень плотным и прочным кольцом защиты.
Ни одна “проверка” ничего серьезного не обнаружила, хотя районные газеты просто переполнены репортажами о рейдах различного рода контролеров. Хорошо организованная дымовая завеса.
Перед Михаилом сидела внешне самоуверенная представительница узкого круга людей, оседлавших, так называемые, рыночные реформы. Михаилу было понятно, что расплатой за их быстрое личное обогащение будет очевидный крах экономики и обнищание большинства людей. Психологически ситуация ему очень напоминала Афган. Та же невозможность повлиять на ситуацию в целом, та же необходимость выжить, правда в экономическом смысле, та же опасность попасть по уши в дерьмо и замарать безвозвратно душу. Он пытался скрыть свое отношение к хозяйке дома за маской официальной беспристрастности. Но это было трудно под цепким изучающим взглядом многоопытной женщины.
Галина почувствовала бессилие своих женских чар, более того, скрытую враждебность молодого следователя. Это ее сильно удручало еще потому, что она видела в нем, несмотря на разницу в возрасте, мужчину такого класса, который никогда не попадал к ней в постель. Ее сильной стороной, кроме внешней привлекательности, была практичность. Несбыточные прожекты и желания быстро замещались реально достижимыми и полезными целями. Такой целью была защита от возможных вредных последствий неожиданного визита сыщика, а не завоевание нового поклонника, среди которых были и помоложе. Она вдруг почувствовала себя без твердой опоры и уверенности в благополучном исходе предстоящего разговора. Любезная улыбка застыла на ее лице, а правая рука непроизвольно начала потирать под халатом левую ключицу и грудь над сердцем. Нелепый повторяющийся в минуты волнения жест привязался к ней еще в детстве. Выглядели эти движения неопрятно, почти как почесывание, но она ничего не могла поделать. Она усилием воли убирала руку, а через некоторое время рука возвращалась к ключице.
Взаимное изучение и немой разговор прервал Михаил:
– Ваш сын дома?
– Он спит. Отсыпается по выходным после обеда… В будни рано встает на работу.