Страница:
Заматывая палец, он пробормотал:
— Я немножко издержался и на монорельс денег не хватило. Но верю, что мои способности помогут выжить в плацкартном вагоне.
— Поезд — это всего лишь легальный способ самоубийства, «подарочек» от властей Федерации, шанс для бедняков на день вырваться из-под купола.
Мы с Ульманом обернулись.
В проходе стояло существо неопределенного пола, но, скорее всего, все-таки женщина. Высокая, мускулистая девушка в грязных кедах, широких красных брюках-шароварах, белой майке-борцовке и с автоматом Калашникова через плечо.
— Еще у меня был «Узи», но его отобрали при входе, — пожаловалась девушка хриплым мужским голосом. — И все патроны тоже. Сказали, что вернут перед выездом. Ну не козлы ли, а?
Лицо этой недокоммандос больше всего напоминало кусок грубо оттесанного гранита. С такой я бы побоялся встретиться в темной подворотне. Черт подери, я бы побоялся встретиться с ней где угодно!
— Елена, — представилась девушка, закидывая калаш и спортивную сумку на верхнюю полку, напротив моей. Уселась рядом с Ульманом, который поспешно снял шляпу, обнажив редкие сальные волосы. Глазки старичка заблестели, он подбоченился, скорее всего, припомнил времена своего разгульного «до кибернетического» прошлого.
— Юра, — буркнул я.
Лена вытянула из своей сумки чекушку водки и с гордым видом водрузила ее на стол рядом с курицей Ульмана.
Сказала:
— Меня позавчера парень бросил, вот и решила покончить с собой. Правда, банально? А с вами что случилось, ребята?
Старичок ласково улыбнулся культуристке — словно маленькой — и важно проговорил:
— Здесь нет самоубийц, миледи. Кстати, позвольте представиться — профессор кафедры микробиологии Ростовского ГосУниверситета Генрих Ульман.
Лена захохотала и хлопнула ошалевшего старичка по плечу:
— Да уж, рассказывай! Нет самоубийц, как же! Ну-ну.
Плечо Ульмана задымилось, он поспешно вытащил из чемодана полный шприц и вкатил в вену пять кубов ядовито-желтой жидкости.
Лена отдернула руку и принюхалась:
— Пахнет нагретым металлом и еще какой-то машинной дрянью. Ты робот, что ли?
— Киборг, — жеманно проговорил Ульман.
— Ладно, я не расистка, — пожала плечами Лена. — Рюмки у тебя есть, Ульман?
— Конечно, — снисходительно улыбнулся старик, бинтуя левое плечо. Вскоре оно совсем перестало дымиться, и Ульман вынул из чемодана три малюсеньких пластиковых стаканчика.
— Ты солдат? — спросил я, опрокидывая очередной стаканчик.
— Угу, — кивнула Лена, закусывая водку курицей. Галантный старичок тем временем подливал ей очередную порцию. За мной ухаживать он, по всей видимости, не собирался, поэтому приходилось действовать самому.
Ленка сказала, прожевывая мясо:
— Я — лейтенант спецотряда «зачистки». Так что вам повезло, ребятки.
Потом она подмигнула мне и добавила:
— Впрочем, не очень. Все равно погибнем.
Ульман понюхал свой стаканчик, залпом опрокинул его содержимое в рот, крякнул, закусил краюхой ржаного хлеба и сказал:
— Здесь я вам возражу, Елена. Почему вы так решили? Далеко не все погибают в поездах.
— А вы часто ездили в поездах, господин Ульман? — поинтересовалась лейтенант.
— Хм… до этого, только на монорельсах. Но это не значит, что…
— Значит-значит.
— Позвольте…
— Позволяю.
— А…
— Теперь нет.
Лицо деда побагровело, он попытался еще что-то сказать, но Ленка захохотала, обняла старика за плечи и сказала:
— Обожаю вас, господин Ульман. Честно, уже полюбила. Как отца. Будете моим папой, профессор?
В этот момент поезд со скрипом, медленно и лениво, словно старый котяра, тронулся с места, и мы подняли наши «рюмки»:
— В добрый путь!
Стукнулись.
— Дзень! — озвучила Лена.
Проглотив водку, я схватил со столика огурчик, запихнул его в рот и сказал:
— А я еду в Новороманов на свидание. К девушке. Чтоб вы знали.
— К девушке? — У Ленки округлились глаза.
Я кивнул, поднес палец к губам и прошептал:
— Тс-с… только никому не говорите. Я познакомился с ней через интернет. И полюбил.
Мысль, что можно влюбиться через Интернет вдруг показалась страшно нелепой, и я захихикал. Ленка толкнула меня в бок и сказала, вытирая выступившую слезинку:
— Идиот! Ничего смешного! Это так романтично… Придурок…
Ульман с серьезным видом кивнул, поднял рюмку и произнес с придыханием, можно даже сказать интимно:
— За любоф-ф-ф-ф!
Еще он сказал:
— По этому поводу есть прекрасный армянский тост…
Не дожидаясь собственно тоста, мы с Ленкой чокнулись и выпили. Ульман обиделся и замолчал.
Лена сказала:
— Теперь мой долг, чтобы ты выжил до конца поездки, Юрка. Мне не удалось спасти свою любовь, но я помогу твоей. Клянусь. Будешь мне, как брат. Я на полном серьезе говорю.
К горлу подступил комок, и чтобы сдержать проклятые слезы я сказал:
— Ребята, я вас люблю! Давайте еще выпьем!
Но в это момент что-то заскрежетало, и Ульман закричал, затыкая уши:
— Смотрите, смотрите!
Скрипели, естественно городские врата. Все было рассчитано до секунды, и наш поезд проскочил раскрывшиеся створки исполинских ворот почти мгновенно. Они тут же стали закрываться, но мы на это не обратили внимания.
Мы прильнули к грязному окну и смотрели на небо. Ульману не хватило места, и старичок проворно вскарабкался на верхнюю полку, стал наблюдать за пейзажем оттуда.
Небо.
Голубое— голубое, чистое-чистое, как если бы вдруг разом сбылись все мои мечты. Поле —зеленое-зеленое, не испорченное пластиком и металлом, и только ближе к горизонту виднеется труба монорельса, по которой путешествуют локальные боги. Да, элита больше защищена от внешнего мира, зато им не увидеть того великолепия, что открылось нам.
— Здорово! — прошептал я.
Ленка сказала:
— А было бы совсем здорово, если б мы ехали в бронированном электровозе, как машинисты.
Я еще некоторое время любовался на небо, которое не закрывал купол, но потом всем стало скучно, и Ульман предложил:
— А может, еще по водочке?
На том и порешили.
В голове чуть-чуть прояснилось. Даже появились какие-то мысли.
В соседнем «отсеке» плакала женщина. Я спрыгнул с полки, осторожно перешагнул храпевшую на полу Ленку, достал сигарету, подошел к окну. Закурил, наблюдая за пролетающими мимо однообразными серо-зелеными полями. Это сначала они показались мне сказочными, волшебными лужайками — но было это до того, как мы оприходовали несколько чекушек. Вернее, до того, как я проспался. Теперь все представлялось в сером цвете. Жизнь, эта поездка, вагон…
Все, кроме Саши.
Плач женщины в одном из соседних отсеков.
Я аккуратно затушил сигарету о чугунную урну возле окна, прошелся по коридорчику, с независимым видом насвистывая простенькую мелодию.
Темноволосая толстая женщина лет сорока, облаченная в дорогущий серо-зеленый костюм, сидела в позе лотоса на нижней полке и рыдала. Лицо она прикрыла огромными мозолистыми ладонями, сквозь толстые пальцы выглядывал толстый красный нос. С кончика носа то и дело скатывались слезы.
Рядом замерла девочка лет десяти. Скорее всего, японка. На ней был строгий темный костюм: сине-черная блузка и юбка ей в тон, плюс аккуратно выглаженный белый галстучек и стильные сандалики. Прическа модная, «под мальчика». Лицо симпатичное: тонкий нос, узкие, но выразительные голубые глаза, стройная фигурка. Девочка сидела не шелохнувшись, и мне пришло в голову, что это вовсе не живой человек, а манекен.
Еще я подумал, что по закону детям до четырнадцати лет запрещено ездить на обычных поездах.
— Привет, — сказал я.
У странной парочки, похоже, совсем не было вещей, и складывалось впечатление, что их запихнули в вагон перед самым его отбытием. Неожиданно для самой парочки.
— Что-то случилось? — ляпнул я.
— Мама грустит по папе, — не меняя положения, произнесла девочка. Получилось у нее это серьезно, почти как у взрослой.
Женщина заплакала еще горше, подтянула колени к лицу и уткнулась в них носом. Пухлое тело тряслось в рыданиях.
Она совсем не напоминала мать девочки. Ни по поведению, ни по внешности.
Я спросил:
— Вам помочь?
Девочка не шелохнулась, и мне показалось, что говорит вовсе не она, а кто-то другой. Захотелось заглянуть под полку и проверить, не прячется ли там чревовещатель.
— Нам надо добраться живыми до деревни Костры. Поезд прибудет туда завтра вечером.
Потом она все-таки посмотрела на меня, и в ее голубых глазах я не увидел жизни. Это было страшно. Я помотал головой — блин, никогда ведь не верил в предчувствия. Что произошло сейчас?
— Меня зовут Юки, — сказала девочка. — А маму — Тамара.
— Она действительно твоя мама? — ляпнул я. И поспешно исправился: — Извини… я не то хотел сказать… Меня зовут Юра.
Девочка вежливо улыбнулась:
— Да, она моя мама.
Потом она сказала:
— Будите ваших соседей. Совсем скоро наступит ночь.
В этот момент мама Юки запричитала, зашептала что-то непонятное, упала лицом в подушку — ее плечи тряслись, как у припадочной.
Я попятился к своему отсеку.
— Мама немножко расстроена, — сказала Юки, поглаживая левой рукой спину Тамары.
Красные лучи падали на ее лицо, и вдруг подумалось, что я ни разу в жизни не видел вампиров. Может быть, эта Юки — одна из них.
Потом вспомнил, что до заката вампиры безобиднее маленького пушистого котенка.
— Все будет хорошо, — неуверенно пообещал я и поспешно зашагал к своему отсеку.
— Днем надо было высыпаться, мистер герой.
Она достала с полки свой калаш, зевнула, взъерошила волосы и пробасила:
— Ночью в поезде спать нельзя.
— Он так приятно стучит по рельсам, — ляпнул ни с того, ни с сего я. — Словно колыбельная. Невозможно не заснуть.
— А вот это мы еще посмотрим, — весело улыбнулась Лена.
А я сказал:
— К тому же я проснулся раньше вас. Гулял по вагону. Там через отсек маленькая девочка и ее мама.
Старичок— киборг открыл глаза, резво вскочил на ноги и сказал:
— Может, коньячку? У меня есть тут, в чемоданчике.
Ленка посмотрела в окно, прищурив левый глаз, и спросила:
— Ты уверен? Детям до четырнадцати запрещен проезд в поездах.
Ульман подмигнул мне и сказал, роясь в поисках коньяка:
— Удивлен, что я только-только проснулся и уже такой живчик?
Он достал бутылку «Дербента» и сказал:
— Мы, киборги, все такие.
Я вытащил из сумки свой ПМ, перезарядил его и пробормотал:
— Конечно, я уверен. Ей нет четырнадцати.
Ульману я сказал:
— Нет, спасибо.
А Ленка весело сказала:
— Чур, я дежурю в коридоре.
Сначала мне их поведение казалось странным — никакого страха перед смертью! Но потом я, к своему ужасу, сам стал заряжаться веселой, безбашенной энергией, что переполняла старичка и девушку. Хотелось выскочить из поезда на полном ходу и перестрелять всех вампиров, что кинутся навстречу. И чтоб черная кровь залила зеленые поля.
И чтоб мертвые мозги покрыли толстой пленкой дороги.
Старик— киборг отхлебнул коньяка и протянул бутылку мне:
— Может, все-таки тяпните, молодой человек?
— Ладно, — буркнул я. — Тяпну, так уж и быть.
И тяпнул.
— Вирус что-то делает с телами вампиров, — закричал Ульман, стараясь перекричать автомат Ленки. — Их очень сложно убить! Даже просто остановить сложно!
Радио надрывалось:
«Непредвиденная остановка…» помехи «на путях поваленный ствол…» помехи «черт!» помехи «Через десять минут машинисты расчистят завал»
Девочка, опровергая слова киборга, упала на землю и задрыгала ножками в синих лосинах, купаясь в луже собственной крови. Из-за валуна в нашу сторону полетели пули, загрохотали по стенке вагона, завизжали, отскакивая от стальных листов.
Мы кинулись на пол, при этом у Ульмана вновь задымилось плечо. Старичок усмехнулся и пополз к своей полке.
Я лежал, уткнувшись носом в горячий, грязный пол и смотрел на ПМ в правой руке. Пистолет казался глупой и неуместной игрушкой, а голос машиниста по радио — тонким и изящным издевательством:
«Стоянка — еще пять минут».
— Вампиры не дадут нам уйти, — сказала Ленка.
Пули продолжали стучать по вагону, кто-то орал благим матом совсем недалеко. Стреляли возле головного вагона, там, где машинисты безуспешно пытались убрать поваленное дерево с рельсов. Лена подползла ко мне и прошептала на ухо:
— По счету три.
От нее пахло потом, водкой и дешевым одеколоном. Я спросил:
— Ленка, ты, правда, в «отделе зачистки» служила?
— Раз, — сказала Лена и подмигнула. Глаза у нее были красивыми, выразительными — пожалуй, самая женственная часть в Ленке. Остальное — как у мужика. Как у мужика, который никогда не следит за собой.
Она сказала:
— У этих дохляков? Да они только и умеют, что бегать по канализации и латать бреши, пробитые вампирами.
Я спросил, перезаряжая пистолет:
— Тогда где?
— Два, — сказала Лена и улыбнулась.
Прикрыла глаза, глубоко вздохнула и провела кончиком носа у меня по щеке. Я поспешно отодвинулся назад.
— Я тебя не возбуждаю? — спросила Лена, не открывая глаза.
— Не в этой ситуации… — промямлил я.
И тогда наша боевая подруга сказала:
— Три!
Мы вскочили одновременно. Очередь из АК откинула назад крепкого мужчину-вампира, который хотел оттащить дергающуюся в конвульсиях девчонку в укрытие. Упырь упал возле одинокого фонаря, прямо в круг света. Из дымящихся дыр, которые теперь заменяли ему глаза, валил густой дым.
Я прострелил голову еще одному вампиру — он крайне не вовремя выглянул из-за валуна. Вышло это случайно, но красиво — пуля перемолола зубы и язык твари в однородный фарш, который бурным потоком повалил у вампира изо рта. Вурдалак встал на карачки — его рвало собственными внутренностями. И еще чем-то, что даже отсюда выглядело крайне непрезентабельно.
— Обратная перистальтика, — поведал вернувшийся старичок-киборг. В зубах у него покоилась смятая «прима», а на плече — новая повязка. — Часто наблюдается у вампиров перед смертью. Эту тварь сейчас рвет собственными фекалиями. Принести коньячку?
Ленка со всей дури толкнула Ульмана — он грохнулся на пол — а сама спряталась за стенку. Я последовал ее примеру — новая очередь рассекла воздух рядом с нами, словно стая разъяренных пчел.
Киборг барахтался на полу и бормотал:
— Неэтично. Как неэтично…
Лена на всякий случай прижала тело несчастного старичка к полу ногой и сказала:
— Не рыпайтесь, дедушка. Или не видать вам новых имплантантов.
Ульман затих, перестали стрелять и вампиры.
Потом одна из тварей закричала:
— Дайте нам забрать девочку, и мы перестанем стрелять! Мы отпустим ваш поезд!
Вместе с его словами в вагон врывался звездный свет и запах миндаля. А еще — едва уловимый аромат печеных пирожков.
Интересно, это у меня галлюцинации или в свободное время от распятия крови, упыри пекут пирожки?
«Еще несколько минут и наш поезд двинется…» помехи «Сука! Черт! Черт, черт, че…» помехи «Вась, посмотри, мне правда палец оторвало?…» помехи «Твари!» помехи «Черт! Черт, черт, черт…»
— Эта девочка так важна для них? — спросила Ленка.
— Может, чья-то дочь? — предположил с пола Ульман.
— Вампиры не могут иметь детей, — возразила девушка.
— Я имею ввиду, она была чей-то дочерью, до того, как они стали упырями. Ну, вы меня понимаете…
— Сначала перестаньте стрелять и дайте машинистам оттащить дерево! — закричала Ленка в окно.
Еще она крикнула:
— Поезд тронется, и вы сможете забрать ее!
«Черт, черт, черт!…» помехи «Ублюдки!…» помехи «Мой палец!…» помехи «Черт, черт, черт!…»
В соседнем отсеке снова заплакала Тамара. Странно, мне показалось, что она умерла. Еще в тот момент, когда началась перестрелка.
Что— то зашептала Юки, успокаивая мать.
— Хорошо! — крик с той стороны.
А потом была тишина и звук, который издают ногти, когда царапают асфальт.
Скребут асфальт, липкий от крови.
Через двадцать минут поезд тронулся, оставляя позади заброшенную станцию. А еще серокожую девчонку, пытающуюся выбраться из лужи собственной крови.
Мы с Ульманом высунулись из окна, наблюдая за пожаром. Похоже, вампиры успели проникнуть в тот вагон. Но теперь им конец. Впрочем, и людям тоже.
Легкий щелчок — и вагон отсоединился от состава, повинуясь сигналу, поданному кем-то из машинистов. Поезд набирал ход, и горящий вагон все больше отставал, освещая равнину, одинокие узловатые деревца, как бы соревнуясь с бледным ликом луны.
Искусственный свет — он всегда ярче. Правда, не такой долговечный.
Вскоре одинокий вагон исчез за поворотом.
— Почти красиво, — пробормотал Ульман. — Если бы не знать, что в том вагоне были живые люди.
Лена не разделяла чувств старика. Она настороженно вглядывалась в соседний тамбур. В руках — верный АК, взгляд — как камень.
— Всего один вагон отделял нас от крайнего, — сказала девушка. — Кто знает, может вампиры пробрались и туда?
Она посмотрела на меня и сказала:
— Проверим, Юрик?
Я пожал плечами: можно и проверить. Главное, наплевать на то, что у меня трясутся коленки. Главное, забыть о противном, тягучем страхе, что поселился в груди. Главное забыть, как сразу после заката мы чуть ли не стали обедом для упырей.
Киборг прошамкал:
— Я с вами.
— Печенье с корицей, — сказала Лена. — Мама мне тоже такое готовила. Очень вкусное.
Еще она зачем-то сказала:
— Вот только мама уже умерла. Вампиры разодрали ей лицо.
Совершенно не кстати вспомнился мой бывший друг Костик.
Киборг протиснулся между нами, просеменил к мужичку, ткнул его в живот указательным пальцем. Пьяница даже не шелохнулся, лишь захрапел еще громче. На верхней полке я заметил еще четыре пустые бутылки из-под водки. Они перекатывались от одного края лежанки к другому и тихо позвякивали.
— Известный способ, — удовлетворенно кивнул Ульман. — Все знают, что вампиры не переносят алкоголь, и некоторые пассажиры считают, что если всю поездку пить не просыхая, то вурдалаки их не тронут. Но если уж кровососы прорвутся в вагон, они просто вынесут бедолагу наружу и дождутся, когда он протрезвеет. А потом уже примутся ужинать. Вот, что на самом деле полезно в таком деле, так это…
Профессор увлекся, принялся размахивать руками над бренным телом пьяницы, и мы с Леной пошли вперед, настороженно вглядываясь во тьму вагона. В соседнем отсеке никого не было. В следующем на выдвижном столике дымилась беломорина в жестяной пепельнице. И опять никого.
Киборг продолжать что-то рассказывать неизвестно кому, и мы двинулись дальше.
Пусто.
Пусто.
Пу…
С верхней полки свисали ноги в черных джинсах и часть правой руки — до локтя. Ладонь и запястье расположились под столиком, в луже крови. Кто-то изгрыз парню пальцы до кости. Еще на полу, одним концом в лужице, валялась пластиковая трубочка, из таких обычно пьют коктейли. Она была измазана в липкой красной жидкости. Словно кто-то посасывал через трубочку кровь, а потом убежал.
— Коктейль «Кровавая Мэ…» — начала было Лена, но в этот момент на нас сверху упало что-то очень тяжелое — словно мешок с цементом.
Я отлетел в сторону, слегка оглушенный, но все же успел заметить серую тень, что склонилось над телом Ленки. ПМ в руках дернулся будто сам собой — пуля ударила вампира в плечо и отбросила проклятую нежить вперед.
Где он прятался? В соседнем отсеке? Прыгнул, пока мы разглядывали съеденную руку несчастного?
Чертовски быстрый ублюдок.
Тень заворочалась на полу, разбрызгивая во все стороны капельки крови.
Блеснули длинные когти, упырь вытянул вперед левую руку и прохрипел:
— Не стреляйте! Я не собирался вас убивать!
Лена уже оправилась от удара и теперь сидела, прислонившись к перегородке, направив на тварь автомат.
— А этого парня, которому сожрал руку, ты тоже не хотел убивать? — поинтересовалась она.
Вампир прижал ладонь к плечу — меж сухих неживых пальцев сочилась темная кровь. Он сказал:
— Этот ублюдок стрелял в меня. Было не до переговоров.
Потом нежить прошипела, выпуская изо рта облачко праха:
— Я — последователь новой церкви. Предлагаю вам вечную жизнь. Все, что надо…
В коридоре запахло кладбищем, и Лена сказала:
— Нет, спасибо.
Короткая очередь разнесла вампиру голову, обляпав весь коридор бурой, дурно пахнущей жидкостью. Тело, лишившись головы, встало и вяло зашагало по направлению к нам. Я оцепенел от страха, но Ленка не растерялась: поднялась, схватила безголового упыря за шкирку и потащила в тамбур. Вампир вяло сопротивлялся, делал слабые попытки оттолкнуть от себя Ленку, но ничего у него не выходило.
Воняло просто нестерпимо.
В тамбуре распахнулась дверь, и в коридорчик залетел бродяжка-ветерок. Потом вернулась Лена. Она вытирала руки, испачканные серой жижей, прямо о джинсы.
Потом подмигнула мне:
— Хотела ублюдка наружу вытолкнуть, а он за поручни уцепился и держится. Я ему ножом кисти отрезала, дурачок прямо под колеса и свалился.
Лена протянула мне руку, помогая встать, и сказала:
— Ты в тамбур не ходи — там все стены в сером дерьме.
Потом она сказала:
— Давай заберем Ульмана, а заодно и этого алкаша. Оттащим алконавта в наш вагон — авось больше шансов будет, что выживет.
Лена достала из кармана своих необъятных штанов чекушку и сказала:
— Все равно скоро утро. Так что, как только вернемся в вагон — сразу напьемся.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
После сна лицо у Лены опухло и теперь напоминало не кусок гранита, а продолговатый помидор. С бугорками на месте носа и щек. Она вскочила на ноги, взъерошила жесткие волосы и пробормотала:
— Ненавижу похмелье. Блин…
Я улыбнулся и сказал:
— Честно говоря, думал ты умеешь пить. В смысле, обученный солдат, все-такое… А ты быстро отрубилась…
У меня у самого голова просто раскалывалась, но я старался не подавать виду — пусть думает, что перед ней — алкаш со стажем. Крепкий орешек. Тертый калач.
— Тошнит, — призналась Ленка, почесывая бок. Майка у нее подмышками вспотела, и Лена поморщилась.
— Сходи в туалет, — предложил я.
— Ну и ночка… — пробормотала девушка.
Она принялась стягивать с себя маечку, и я поспешно отвернулся: стал старательно разглядывать пейзаж за окном. Снаружи мелькали обугленные развалины пятиэтажек, заросшие плющом.
— Если я влюблена, это еще не значит, что люблю, — сказала Лена. — Если меня тошнит, это не значит, что пойду блевать. Можешь поворачиваться.
Я послушно обернулся. На Ленке теперь была точно такая же белая маечка, только уже без пятен. Грязную борцовку она небрежно запихнула в сумку.
Старичок— киборг заворочался во сне, забормотал что-то бессвязное, потом засунул указательный палец в рот и стал его тихонько посасывать, словно младенец в ясельках.
Ленка подмигнула мне и сказала:
— Эти чертовы имплантанты до добра не доводят. Видишь, что с Ульманом происходит? Старичок стремительно регрессирует, скоро будет писаться в штанишки и агукать. Будешь ему подгузники менять, Юрка?
— Это возраст, — возразил я. — Деду лет сто, наверное. Просто впадает в маразм
— Фигня, — отмахнулась Ленка. — Все проклятые микросхемы! Надо развивать, накачивать тело, а не запихивать в него всякую дрянь. Вот у тебя мускулы ничего… для мужчины.
— Я немножко издержался и на монорельс денег не хватило. Но верю, что мои способности помогут выжить в плацкартном вагоне.
— Поезд — это всего лишь легальный способ самоубийства, «подарочек» от властей Федерации, шанс для бедняков на день вырваться из-под купола.
Мы с Ульманом обернулись.
В проходе стояло существо неопределенного пола, но, скорее всего, все-таки женщина. Высокая, мускулистая девушка в грязных кедах, широких красных брюках-шароварах, белой майке-борцовке и с автоматом Калашникова через плечо.
— Еще у меня был «Узи», но его отобрали при входе, — пожаловалась девушка хриплым мужским голосом. — И все патроны тоже. Сказали, что вернут перед выездом. Ну не козлы ли, а?
Лицо этой недокоммандос больше всего напоминало кусок грубо оттесанного гранита. С такой я бы побоялся встретиться в темной подворотне. Черт подери, я бы побоялся встретиться с ней где угодно!
— Елена, — представилась девушка, закидывая калаш и спортивную сумку на верхнюю полку, напротив моей. Уселась рядом с Ульманом, который поспешно снял шляпу, обнажив редкие сальные волосы. Глазки старичка заблестели, он подбоченился, скорее всего, припомнил времена своего разгульного «до кибернетического» прошлого.
— Юра, — буркнул я.
Лена вытянула из своей сумки чекушку водки и с гордым видом водрузила ее на стол рядом с курицей Ульмана.
Сказала:
— Меня позавчера парень бросил, вот и решила покончить с собой. Правда, банально? А с вами что случилось, ребята?
Старичок ласково улыбнулся культуристке — словно маленькой — и важно проговорил:
— Здесь нет самоубийц, миледи. Кстати, позвольте представиться — профессор кафедры микробиологии Ростовского ГосУниверситета Генрих Ульман.
Лена захохотала и хлопнула ошалевшего старичка по плечу:
— Да уж, рассказывай! Нет самоубийц, как же! Ну-ну.
Плечо Ульмана задымилось, он поспешно вытащил из чемодана полный шприц и вкатил в вену пять кубов ядовито-желтой жидкости.
Лена отдернула руку и принюхалась:
— Пахнет нагретым металлом и еще какой-то машинной дрянью. Ты робот, что ли?
— Киборг, — жеманно проговорил Ульман.
— Ладно, я не расистка, — пожала плечами Лена. — Рюмки у тебя есть, Ульман?
— Конечно, — снисходительно улыбнулся старик, бинтуя левое плечо. Вскоре оно совсем перестало дымиться, и Ульман вынул из чемодана три малюсеньких пластиковых стаканчика.
4.
За первой чекушкой последовала вторая, затем третья, и я даже не заметил, когда к нам в отсек заглянули менты, чтобы вернуть Ленке Узи. Но это было, факт, потому что девушка принялась объяснять, как пользоваться пистолетом-пулеметом, и еще она зачем-то макала дуло Узи в водку.— Ты солдат? — спросил я, опрокидывая очередной стаканчик.
— Угу, — кивнула Лена, закусывая водку курицей. Галантный старичок тем временем подливал ей очередную порцию. За мной ухаживать он, по всей видимости, не собирался, поэтому приходилось действовать самому.
Ленка сказала, прожевывая мясо:
— Я — лейтенант спецотряда «зачистки». Так что вам повезло, ребятки.
Потом она подмигнула мне и добавила:
— Впрочем, не очень. Все равно погибнем.
Ульман понюхал свой стаканчик, залпом опрокинул его содержимое в рот, крякнул, закусил краюхой ржаного хлеба и сказал:
— Здесь я вам возражу, Елена. Почему вы так решили? Далеко не все погибают в поездах.
— А вы часто ездили в поездах, господин Ульман? — поинтересовалась лейтенант.
— Хм… до этого, только на монорельсах. Но это не значит, что…
— Значит-значит.
— Позвольте…
— Позволяю.
— А…
— Теперь нет.
Лицо деда побагровело, он попытался еще что-то сказать, но Ленка захохотала, обняла старика за плечи и сказала:
— Обожаю вас, господин Ульман. Честно, уже полюбила. Как отца. Будете моим папой, профессор?
В этот момент поезд со скрипом, медленно и лениво, словно старый котяра, тронулся с места, и мы подняли наши «рюмки»:
— В добрый путь!
Стукнулись.
— Дзень! — озвучила Лена.
Проглотив водку, я схватил со столика огурчик, запихнул его в рот и сказал:
— А я еду в Новороманов на свидание. К девушке. Чтоб вы знали.
— К девушке? — У Ленки округлились глаза.
Я кивнул, поднес палец к губам и прошептал:
— Тс-с… только никому не говорите. Я познакомился с ней через интернет. И полюбил.
Мысль, что можно влюбиться через Интернет вдруг показалась страшно нелепой, и я захихикал. Ленка толкнула меня в бок и сказала, вытирая выступившую слезинку:
— Идиот! Ничего смешного! Это так романтично… Придурок…
Ульман с серьезным видом кивнул, поднял рюмку и произнес с придыханием, можно даже сказать интимно:
— За любоф-ф-ф-ф!
Еще он сказал:
— По этому поводу есть прекрасный армянский тост…
Не дожидаясь собственно тоста, мы с Ленкой чокнулись и выпили. Ульман обиделся и замолчал.
Лена сказала:
— Теперь мой долг, чтобы ты выжил до конца поездки, Юрка. Мне не удалось спасти свою любовь, но я помогу твоей. Клянусь. Будешь мне, как брат. Я на полном серьезе говорю.
К горлу подступил комок, и чтобы сдержать проклятые слезы я сказал:
— Ребята, я вас люблю! Давайте еще выпьем!
Но в это момент что-то заскрежетало, и Ульман закричал, затыкая уши:
— Смотрите, смотрите!
Скрипели, естественно городские врата. Все было рассчитано до секунды, и наш поезд проскочил раскрывшиеся створки исполинских ворот почти мгновенно. Они тут же стали закрываться, но мы на это не обратили внимания.
Мы прильнули к грязному окну и смотрели на небо. Ульману не хватило места, и старичок проворно вскарабкался на верхнюю полку, стал наблюдать за пейзажем оттуда.
Небо.
Голубое— голубое, чистое-чистое, как если бы вдруг разом сбылись все мои мечты. Поле —зеленое-зеленое, не испорченное пластиком и металлом, и только ближе к горизонту виднеется труба монорельса, по которой путешествуют локальные боги. Да, элита больше защищена от внешнего мира, зато им не увидеть того великолепия, что открылось нам.
— Здорово! — прошептал я.
Ленка сказала:
— А было бы совсем здорово, если б мы ехали в бронированном электровозе, как машинисты.
Я еще некоторое время любовался на небо, которое не закрывал купол, но потом всем стало скучно, и Ульман предложил:
— А может, еще по водочке?
На том и порешили.
5.
Лучи заходящего солнца прорывались сквозь стекло и слепили глаза. Я зевнул, скривился — во рту, словно в пепельнице. Перегнулся, схватил со столика стаканчик, наполнил его густым томатным соком. Проглотил залпом — как водку накануне.В голове чуть-чуть прояснилось. Даже появились какие-то мысли.
В соседнем «отсеке» плакала женщина. Я спрыгнул с полки, осторожно перешагнул храпевшую на полу Ленку, достал сигарету, подошел к окну. Закурил, наблюдая за пролетающими мимо однообразными серо-зелеными полями. Это сначала они показались мне сказочными, волшебными лужайками — но было это до того, как мы оприходовали несколько чекушек. Вернее, до того, как я проспался. Теперь все представлялось в сером цвете. Жизнь, эта поездка, вагон…
Все, кроме Саши.
Плач женщины в одном из соседних отсеков.
Я аккуратно затушил сигарету о чугунную урну возле окна, прошелся по коридорчику, с независимым видом насвистывая простенькую мелодию.
Темноволосая толстая женщина лет сорока, облаченная в дорогущий серо-зеленый костюм, сидела в позе лотоса на нижней полке и рыдала. Лицо она прикрыла огромными мозолистыми ладонями, сквозь толстые пальцы выглядывал толстый красный нос. С кончика носа то и дело скатывались слезы.
Рядом замерла девочка лет десяти. Скорее всего, японка. На ней был строгий темный костюм: сине-черная блузка и юбка ей в тон, плюс аккуратно выглаженный белый галстучек и стильные сандалики. Прическа модная, «под мальчика». Лицо симпатичное: тонкий нос, узкие, но выразительные голубые глаза, стройная фигурка. Девочка сидела не шелохнувшись, и мне пришло в голову, что это вовсе не живой человек, а манекен.
Еще я подумал, что по закону детям до четырнадцати лет запрещено ездить на обычных поездах.
— Привет, — сказал я.
У странной парочки, похоже, совсем не было вещей, и складывалось впечатление, что их запихнули в вагон перед самым его отбытием. Неожиданно для самой парочки.
— Что-то случилось? — ляпнул я.
— Мама грустит по папе, — не меняя положения, произнесла девочка. Получилось у нее это серьезно, почти как у взрослой.
Женщина заплакала еще горше, подтянула колени к лицу и уткнулась в них носом. Пухлое тело тряслось в рыданиях.
Она совсем не напоминала мать девочки. Ни по поведению, ни по внешности.
Я спросил:
— Вам помочь?
Девочка не шелохнулась, и мне показалось, что говорит вовсе не она, а кто-то другой. Захотелось заглянуть под полку и проверить, не прячется ли там чревовещатель.
— Нам надо добраться живыми до деревни Костры. Поезд прибудет туда завтра вечером.
Потом она все-таки посмотрела на меня, и в ее голубых глазах я не увидел жизни. Это было страшно. Я помотал головой — блин, никогда ведь не верил в предчувствия. Что произошло сейчас?
— Меня зовут Юки, — сказала девочка. — А маму — Тамара.
— Она действительно твоя мама? — ляпнул я. И поспешно исправился: — Извини… я не то хотел сказать… Меня зовут Юра.
Девочка вежливо улыбнулась:
— Да, она моя мама.
Потом она сказала:
— Будите ваших соседей. Совсем скоро наступит ночь.
В этот момент мама Юки запричитала, зашептала что-то непонятное, упала лицом в подушку — ее плечи тряслись, как у припадочной.
Я попятился к своему отсеку.
— Мама немножко расстроена, — сказала Юки, поглаживая левой рукой спину Тамары.
Красные лучи падали на ее лицо, и вдруг подумалось, что я ни разу в жизни не видел вампиров. Может быть, эта Юки — одна из них.
Потом вспомнил, что до заката вампиры безобиднее маленького пушистого котенка.
— Все будет хорошо, — неуверенно пообещал я и поспешно зашагал к своему отсеку.
6.
Закатное солнце окрашивало поля в дьявольский красный цвет, и Ленка сказала сонно зевающему мне:— Днем надо было высыпаться, мистер герой.
Она достала с полки свой калаш, зевнула, взъерошила волосы и пробасила:
— Ночью в поезде спать нельзя.
— Он так приятно стучит по рельсам, — ляпнул ни с того, ни с сего я. — Словно колыбельная. Невозможно не заснуть.
— А вот это мы еще посмотрим, — весело улыбнулась Лена.
А я сказал:
— К тому же я проснулся раньше вас. Гулял по вагону. Там через отсек маленькая девочка и ее мама.
Старичок— киборг открыл глаза, резво вскочил на ноги и сказал:
— Может, коньячку? У меня есть тут, в чемоданчике.
Ленка посмотрела в окно, прищурив левый глаз, и спросила:
— Ты уверен? Детям до четырнадцати запрещен проезд в поездах.
Ульман подмигнул мне и сказал, роясь в поисках коньяка:
— Удивлен, что я только-только проснулся и уже такой живчик?
Он достал бутылку «Дербента» и сказал:
— Мы, киборги, все такие.
Я вытащил из сумки свой ПМ, перезарядил его и пробормотал:
— Конечно, я уверен. Ей нет четырнадцати.
Ульману я сказал:
— Нет, спасибо.
А Ленка весело сказала:
— Чур, я дежурю в коридоре.
Сначала мне их поведение казалось странным — никакого страха перед смертью! Но потом я, к своему ужасу, сам стал заряжаться веселой, безбашенной энергией, что переполняла старичка и девушку. Хотелось выскочить из поезда на полном ходу и перестрелять всех вампиров, что кинутся навстречу. И чтоб черная кровь залила зеленые поля.
И чтоб мертвые мозги покрыли толстой пленкой дороги.
Старик— киборг отхлебнул коньяка и протянул бутылку мне:
— Может, все-таки тяпните, молодой человек?
— Ладно, — буркнул я. — Тяпну, так уж и быть.
И тяпнул.
7.
Пули рвали тело нежити: первая отстрелила правую косичку девочки-вампира, вторая пронзила глазное яблоко, третья откусила указательный палец на вытянутой вперед руке, вгрызлась в грудь серокожей девчонки и вылупилась из спины вместе с гейзером вонючей темно-красной крови.— Вирус что-то делает с телами вампиров, — закричал Ульман, стараясь перекричать автомат Ленки. — Их очень сложно убить! Даже просто остановить сложно!
Радио надрывалось:
«Непредвиденная остановка…» помехи «на путях поваленный ствол…» помехи «черт!» помехи «Через десять минут машинисты расчистят завал»
Девочка, опровергая слова киборга, упала на землю и задрыгала ножками в синих лосинах, купаясь в луже собственной крови. Из-за валуна в нашу сторону полетели пули, загрохотали по стенке вагона, завизжали, отскакивая от стальных листов.
Мы кинулись на пол, при этом у Ульмана вновь задымилось плечо. Старичок усмехнулся и пополз к своей полке.
Я лежал, уткнувшись носом в горячий, грязный пол и смотрел на ПМ в правой руке. Пистолет казался глупой и неуместной игрушкой, а голос машиниста по радио — тонким и изящным издевательством:
«Стоянка — еще пять минут».
— Вампиры не дадут нам уйти, — сказала Ленка.
Пули продолжали стучать по вагону, кто-то орал благим матом совсем недалеко. Стреляли возле головного вагона, там, где машинисты безуспешно пытались убрать поваленное дерево с рельсов. Лена подползла ко мне и прошептала на ухо:
— По счету три.
От нее пахло потом, водкой и дешевым одеколоном. Я спросил:
— Ленка, ты, правда, в «отделе зачистки» служила?
— Раз, — сказала Лена и подмигнула. Глаза у нее были красивыми, выразительными — пожалуй, самая женственная часть в Ленке. Остальное — как у мужика. Как у мужика, который никогда не следит за собой.
Она сказала:
— У этих дохляков? Да они только и умеют, что бегать по канализации и латать бреши, пробитые вампирами.
Я спросил, перезаряжая пистолет:
— Тогда где?
— Два, — сказала Лена и улыбнулась.
Прикрыла глаза, глубоко вздохнула и провела кончиком носа у меня по щеке. Я поспешно отодвинулся назад.
— Я тебя не возбуждаю? — спросила Лена, не открывая глаза.
— Не в этой ситуации… — промямлил я.
И тогда наша боевая подруга сказала:
— Три!
Мы вскочили одновременно. Очередь из АК откинула назад крепкого мужчину-вампира, который хотел оттащить дергающуюся в конвульсиях девчонку в укрытие. Упырь упал возле одинокого фонаря, прямо в круг света. Из дымящихся дыр, которые теперь заменяли ему глаза, валил густой дым.
Я прострелил голову еще одному вампиру — он крайне не вовремя выглянул из-за валуна. Вышло это случайно, но красиво — пуля перемолола зубы и язык твари в однородный фарш, который бурным потоком повалил у вампира изо рта. Вурдалак встал на карачки — его рвало собственными внутренностями. И еще чем-то, что даже отсюда выглядело крайне непрезентабельно.
— Обратная перистальтика, — поведал вернувшийся старичок-киборг. В зубах у него покоилась смятая «прима», а на плече — новая повязка. — Часто наблюдается у вампиров перед смертью. Эту тварь сейчас рвет собственными фекалиями. Принести коньячку?
Ленка со всей дури толкнула Ульмана — он грохнулся на пол — а сама спряталась за стенку. Я последовал ее примеру — новая очередь рассекла воздух рядом с нами, словно стая разъяренных пчел.
Киборг барахтался на полу и бормотал:
— Неэтично. Как неэтично…
Лена на всякий случай прижала тело несчастного старичка к полу ногой и сказала:
— Не рыпайтесь, дедушка. Или не видать вам новых имплантантов.
Ульман затих, перестали стрелять и вампиры.
Потом одна из тварей закричала:
— Дайте нам забрать девочку, и мы перестанем стрелять! Мы отпустим ваш поезд!
Вместе с его словами в вагон врывался звездный свет и запах миндаля. А еще — едва уловимый аромат печеных пирожков.
Интересно, это у меня галлюцинации или в свободное время от распятия крови, упыри пекут пирожки?
«Еще несколько минут и наш поезд двинется…» помехи «Сука! Черт! Черт, черт, че…» помехи «Вась, посмотри, мне правда палец оторвало?…» помехи «Твари!» помехи «Черт! Черт, черт, черт…»
— Эта девочка так важна для них? — спросила Ленка.
— Может, чья-то дочь? — предположил с пола Ульман.
— Вампиры не могут иметь детей, — возразила девушка.
— Я имею ввиду, она была чей-то дочерью, до того, как они стали упырями. Ну, вы меня понимаете…
— Сначала перестаньте стрелять и дайте машинистам оттащить дерево! — закричала Ленка в окно.
Еще она крикнула:
— Поезд тронется, и вы сможете забрать ее!
«Черт, черт, черт!…» помехи «Ублюдки!…» помехи «Мой палец!…» помехи «Черт, черт, черт!…»
В соседнем отсеке снова заплакала Тамара. Странно, мне показалось, что она умерла. Еще в тот момент, когда началась перестрелка.
Что— то зашептала Юки, успокаивая мать.
— Хорошо! — крик с той стороны.
А потом была тишина и звук, который издают ногти, когда царапают асфальт.
Скребут асфальт, липкий от крови.
Через двадцать минут поезд тронулся, оставляя позади заброшенную станцию. А еще серокожую девчонку, пытающуюся выбраться из лужи собственной крови.
8.
Часа в четыре утра в последнем вагоне взорвалась граната и из окон вместе с осколками стекла посыпались тени, охваченные огнем — кто из них был вампиром, а кто человеком невозможно было разглядеть. Огню плевать на расовые различия.Мы с Ульманом высунулись из окна, наблюдая за пожаром. Похоже, вампиры успели проникнуть в тот вагон. Но теперь им конец. Впрочем, и людям тоже.
Легкий щелчок — и вагон отсоединился от состава, повинуясь сигналу, поданному кем-то из машинистов. Поезд набирал ход, и горящий вагон все больше отставал, освещая равнину, одинокие узловатые деревца, как бы соревнуясь с бледным ликом луны.
Искусственный свет — он всегда ярче. Правда, не такой долговечный.
Вскоре одинокий вагон исчез за поворотом.
— Почти красиво, — пробормотал Ульман. — Если бы не знать, что в том вагоне были живые люди.
Лена не разделяла чувств старика. Она настороженно вглядывалась в соседний тамбур. В руках — верный АК, взгляд — как камень.
— Всего один вагон отделял нас от крайнего, — сказала девушка. — Кто знает, может вампиры пробрались и туда?
Она посмотрела на меня и сказала:
— Проверим, Юрик?
Я пожал плечами: можно и проверить. Главное, наплевать на то, что у меня трясутся коленки. Главное, забыть о противном, тягучем страхе, что поселился в груди. Главное забыть, как сразу после заката мы чуть ли не стали обедом для упырей.
Киборг прошамкал:
— Я с вами.
9.
В первом отсеке соседнего вагона спал пожилой мужчина в мятой серой майке и синих джинсах. Он спал, надвинув на глаза клетчатую кепку и обнимал при этом початую бутылку водки. В отсеке воняло потом, спиртом и корицей. Под ногами что-то захрустело, и я посмотрел на пол. Коридор и лежанка мужчины были усеяны крошками.— Печенье с корицей, — сказала Лена. — Мама мне тоже такое готовила. Очень вкусное.
Еще она зачем-то сказала:
— Вот только мама уже умерла. Вампиры разодрали ей лицо.
Совершенно не кстати вспомнился мой бывший друг Костик.
Киборг протиснулся между нами, просеменил к мужичку, ткнул его в живот указательным пальцем. Пьяница даже не шелохнулся, лишь захрапел еще громче. На верхней полке я заметил еще четыре пустые бутылки из-под водки. Они перекатывались от одного края лежанки к другому и тихо позвякивали.
— Известный способ, — удовлетворенно кивнул Ульман. — Все знают, что вампиры не переносят алкоголь, и некоторые пассажиры считают, что если всю поездку пить не просыхая, то вурдалаки их не тронут. Но если уж кровососы прорвутся в вагон, они просто вынесут бедолагу наружу и дождутся, когда он протрезвеет. А потом уже примутся ужинать. Вот, что на самом деле полезно в таком деле, так это…
Профессор увлекся, принялся размахивать руками над бренным телом пьяницы, и мы с Леной пошли вперед, настороженно вглядываясь во тьму вагона. В соседнем отсеке никого не было. В следующем на выдвижном столике дымилась беломорина в жестяной пепельнице. И опять никого.
Киборг продолжать что-то рассказывать неизвестно кому, и мы двинулись дальше.
Пусто.
Пусто.
Пу…
С верхней полки свисали ноги в черных джинсах и часть правой руки — до локтя. Ладонь и запястье расположились под столиком, в луже крови. Кто-то изгрыз парню пальцы до кости. Еще на полу, одним концом в лужице, валялась пластиковая трубочка, из таких обычно пьют коктейли. Она была измазана в липкой красной жидкости. Словно кто-то посасывал через трубочку кровь, а потом убежал.
— Коктейль «Кровавая Мэ…» — начала было Лена, но в этот момент на нас сверху упало что-то очень тяжелое — словно мешок с цементом.
Я отлетел в сторону, слегка оглушенный, но все же успел заметить серую тень, что склонилось над телом Ленки. ПМ в руках дернулся будто сам собой — пуля ударила вампира в плечо и отбросила проклятую нежить вперед.
Где он прятался? В соседнем отсеке? Прыгнул, пока мы разглядывали съеденную руку несчастного?
Чертовски быстрый ублюдок.
Тень заворочалась на полу, разбрызгивая во все стороны капельки крови.
Блеснули длинные когти, упырь вытянул вперед левую руку и прохрипел:
— Не стреляйте! Я не собирался вас убивать!
Лена уже оправилась от удара и теперь сидела, прислонившись к перегородке, направив на тварь автомат.
— А этого парня, которому сожрал руку, ты тоже не хотел убивать? — поинтересовалась она.
Вампир прижал ладонь к плечу — меж сухих неживых пальцев сочилась темная кровь. Он сказал:
— Этот ублюдок стрелял в меня. Было не до переговоров.
Потом нежить прошипела, выпуская изо рта облачко праха:
— Я — последователь новой церкви. Предлагаю вам вечную жизнь. Все, что надо…
В коридоре запахло кладбищем, и Лена сказала:
— Нет, спасибо.
Короткая очередь разнесла вампиру голову, обляпав весь коридор бурой, дурно пахнущей жидкостью. Тело, лишившись головы, встало и вяло зашагало по направлению к нам. Я оцепенел от страха, но Ленка не растерялась: поднялась, схватила безголового упыря за шкирку и потащила в тамбур. Вампир вяло сопротивлялся, делал слабые попытки оттолкнуть от себя Ленку, но ничего у него не выходило.
Воняло просто нестерпимо.
В тамбуре распахнулась дверь, и в коридорчик залетел бродяжка-ветерок. Потом вернулась Лена. Она вытирала руки, испачканные серой жижей, прямо о джинсы.
Потом подмигнула мне:
— Хотела ублюдка наружу вытолкнуть, а он за поручни уцепился и держится. Я ему ножом кисти отрезала, дурачок прямо под колеса и свалился.
Лена протянула мне руку, помогая встать, и сказала:
— Ты в тамбур не ходи — там все стены в сером дерьме.
Потом она сказала:
— Давай заберем Ульмана, а заодно и этого алкаша. Оттащим алконавта в наш вагон — авось больше шансов будет, что выживет.
Лена достала из кармана своих необъятных штанов чекушку и сказала:
— Все равно скоро утро. Так что, как только вернемся в вагон — сразу напьемся.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
1.
Я проснулся около полудня. Опять с тем же гадостным привкусом во рту и головной болью. Не осталось ни страха, ни адреналина после суматошной ночи. Солнечные лучи проникали в отсек, кидали солнечных зайчиков сквозь пустые бутылки из-под водки, что валялись повсюду. Подо мной храпел вчерашний «алкаш». Внизу, рядом со спящим профессором-киборгом сидела Ленка. Она держалась за голову и покачивалась из стороны в сторону, будто маятник.После сна лицо у Лены опухло и теперь напоминало не кусок гранита, а продолговатый помидор. С бугорками на месте носа и щек. Она вскочила на ноги, взъерошила жесткие волосы и пробормотала:
— Ненавижу похмелье. Блин…
Я улыбнулся и сказал:
— Честно говоря, думал ты умеешь пить. В смысле, обученный солдат, все-такое… А ты быстро отрубилась…
У меня у самого голова просто раскалывалась, но я старался не подавать виду — пусть думает, что перед ней — алкаш со стажем. Крепкий орешек. Тертый калач.
— Тошнит, — призналась Ленка, почесывая бок. Майка у нее подмышками вспотела, и Лена поморщилась.
— Сходи в туалет, — предложил я.
— Ну и ночка… — пробормотала девушка.
Она принялась стягивать с себя маечку, и я поспешно отвернулся: стал старательно разглядывать пейзаж за окном. Снаружи мелькали обугленные развалины пятиэтажек, заросшие плющом.
— Если я влюблена, это еще не значит, что люблю, — сказала Лена. — Если меня тошнит, это не значит, что пойду блевать. Можешь поворачиваться.
Я послушно обернулся. На Ленке теперь была точно такая же белая маечка, только уже без пятен. Грязную борцовку она небрежно запихнула в сумку.
Старичок— киборг заворочался во сне, забормотал что-то бессвязное, потом засунул указательный палец в рот и стал его тихонько посасывать, словно младенец в ясельках.
Ленка подмигнула мне и сказала:
— Эти чертовы имплантанты до добра не доводят. Видишь, что с Ульманом происходит? Старичок стремительно регрессирует, скоро будет писаться в штанишки и агукать. Будешь ему подгузники менять, Юрка?
— Это возраст, — возразил я. — Деду лет сто, наверное. Просто впадает в маразм
— Фигня, — отмахнулась Ленка. — Все проклятые микросхемы! Надо развивать, накачивать тело, а не запихивать в него всякую дрянь. Вот у тебя мускулы ничего… для мужчины.