На лице старика выступили слезы.
Я сказал:
— Меня никто не любил. Никогда. У меня не было семьи. Я так хотел, чтобы вы стали моей семьей. Саша — невестой, Ленка — сестрой. Вы… отцом. Я так хотел, чтобы эти два дня… чтобы все это было не зря. Я имею ввиду, что мы ведь все одинокие… у нас могло получиться…
Ульман крепко сжал мою ладонь.
А потом вздохнул в последний раз.
И умер.
Тихо. Без конвульсий. Словно уснул.
Я прикрыл ему веки и сказал:
— Спокойной ночи, отец.
А через пятнадцать минут вернулась Ленка. Вся в царапинах, перепачканная и дерганая, но весьма довольная собой. Она подошла ко мне сзади и сказала:
— Ты не представляешь, какая заварушка была во втором вагоне. Никто не выжил, только я и еще один паренек. Тот самый, что попросил о помощи. А вампиров положили десятка два, наверное, не меньше. Может, больше.
Потом она заметила тело Ульмана у меня на руках и сказала:
— Черт… бедный старичок…
Я встал на ноги и прошептал:
— Давай приберемся.
До самого утра мы выкидывали наружу тела вурдалаков. Серые тела катились с железнодорожной насыпи и попадали прямиком в тихую речку, вдоль которой несся наш состав.
Когда небо на востоке стало алеть, в вагоне осталось только тело Ульмана.
А еще вечно пьяный мужик из шестого вагона. Он продолжал беззаботно храпеть на моей полке, обнимая пустую бутылку.
Вдалеке виднелся купол и монорельсовая труба, подходящая к нему с юго-востока.
Новороманов.
Ленка сказала с легким удивлением в голосе:
— Почти приехали. А я до сих пор жива.
Я похлопал ее по плечу и сказал:
— Значит, так надо было. Это судьба.
— Не верю в судьбу, — покачала головой Елена, сняла мою руку с плеча и отошла в сторонку.
А я был настолько счастлив, что даже не сразу уловил странные нотки в ее голосе.
— Юрка… — тихонько позвала моя соседка.
Я оторвался от окна. Несколько раз моргнул — глаза после утреннего света отказывались различать тени в темном коридорчике вагона.
Лена стояла, склонившись над телом старичка-киборга.
В руках она держала мой собственный пистолет. Дулом к себе, уставившись в его бездонный зрачок.
— Сначала я хотела пристрелить себя тихо, — пробормотала Лена, отводя взгляд, — но это страшно. Я имею в виду, страшно, когда никто не видит, как ты уходишь. Страшно уходить самому. Ты меня понимаешь, Юрка?
— Не надо… — прошептал я.
Ленка приставила дуло к переносице и спросила:
— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?
— Это не выход… — сказал я.
Кинуться к ней?
Попытаться отговорить?
Боже мой, что же это происходит?!
Лена сказала:
— Наверное, я знаю, почему. Просто люди боятся. Боятся посмотреть в глаза смерти. — Она хихикнула. — В глаз смерти.
Моя соседка прошептала, отодвинув дуло от переносицы и уставившись в зрачок пистолета:
— А я не боюсь.
Она сказала:
— Я ничего никогда не боялась. Кроме одной вещи.
Лена прошептала:
— Остаться одной.
И выстрелила.
ПОСЛЕ
Я сказал:
— Меня никто не любил. Никогда. У меня не было семьи. Я так хотел, чтобы вы стали моей семьей. Саша — невестой, Ленка — сестрой. Вы… отцом. Я так хотел, чтобы эти два дня… чтобы все это было не зря. Я имею ввиду, что мы ведь все одинокие… у нас могло получиться…
Ульман крепко сжал мою ладонь.
А потом вздохнул в последний раз.
И умер.
Тихо. Без конвульсий. Словно уснул.
Я прикрыл ему веки и сказал:
— Спокойной ночи, отец.
А через пятнадцать минут вернулась Ленка. Вся в царапинах, перепачканная и дерганая, но весьма довольная собой. Она подошла ко мне сзади и сказала:
— Ты не представляешь, какая заварушка была во втором вагоне. Никто не выжил, только я и еще один паренек. Тот самый, что попросил о помощи. А вампиров положили десятка два, наверное, не меньше. Может, больше.
Потом она заметила тело Ульмана у меня на руках и сказала:
— Черт… бедный старичок…
Я встал на ноги и прошептал:
— Давай приберемся.
До самого утра мы выкидывали наружу тела вурдалаков. Серые тела катились с железнодорожной насыпи и попадали прямиком в тихую речку, вдоль которой несся наш состав.
Когда небо на востоке стало алеть, в вагоне осталось только тело Ульмана.
А еще вечно пьяный мужик из шестого вагона. Он продолжал беззаботно храпеть на моей полке, обнимая пустую бутылку.
9.
Холодный утренний ветер трепал наши волосы, солнце показалось из-за горизонта: красное, злое, но, черт возьми, такое родное светило.Вдалеке виднелся купол и монорельсовая труба, подходящая к нему с юго-востока.
Новороманов.
Ленка сказала с легким удивлением в голосе:
— Почти приехали. А я до сих пор жива.
Я похлопал ее по плечу и сказал:
— Значит, так надо было. Это судьба.
— Не верю в судьбу, — покачала головой Елена, сняла мою руку с плеча и отошла в сторонку.
А я был настолько счастлив, что даже не сразу уловил странные нотки в ее голосе.
— Юрка… — тихонько позвала моя соседка.
Я оторвался от окна. Несколько раз моргнул — глаза после утреннего света отказывались различать тени в темном коридорчике вагона.
Лена стояла, склонившись над телом старичка-киборга.
В руках она держала мой собственный пистолет. Дулом к себе, уставившись в его бездонный зрачок.
— Сначала я хотела пристрелить себя тихо, — пробормотала Лена, отводя взгляд, — но это страшно. Я имею в виду, страшно, когда никто не видит, как ты уходишь. Страшно уходить самому. Ты меня понимаешь, Юрка?
— Не надо… — прошептал я.
Ленка приставила дуло к переносице и спросила:
— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?
— Это не выход… — сказал я.
Кинуться к ней?
Попытаться отговорить?
Боже мой, что же это происходит?!
Лена сказала:
— Наверное, я знаю, почему. Просто люди боятся. Боятся посмотреть в глаза смерти. — Она хихикнула. — В глаз смерти.
Моя соседка прошептала, отодвинув дуло от переносицы и уставившись в зрачок пистолета:
— А я не боюсь.
Она сказала:
— Я ничего никогда не боялась. Кроме одной вещи.
Лена прошептала:
— Остаться одной.
И выстрелила.
ПОСЛЕ
Проснулся мужик из шестого вагона. Он сел на полке, удивленно посмотрел на полупустую бутылку из-под водки, что держал в левой руке, аккуратно поставил ее на столик и сказал в пространство:
— Кажется, это не мой вагон.
— Да, — сказал я. — Это не ваш вагон. Мы перетащили вас сюда, чтобы защитить от вампиров.
— Глупости, — отмахнулся алкаш и уставился на меня мутным взглядом. Почесал брюхо и сказал:
— Я уже в третий раз путешествую в Новороманов и обратно, и меня ни разу никто не тронул. Водка отпугивает вурдалаков лучше всякого там ладана.
Я стоял, прислонившись к окну, и смотрел на мужика.
Он безразлично поглядел на останки Ленки и Ульмана у моих ног, зевнул и сказал:
— Далеко до Новороманова?
— Полчаса, не больше, — ответил я.
— Ну, вот видите, — осклабился мужичок.
Потом он похлопал себя по карманам и выудил допотопный сотовый.
— Стоит копейки, — признался мужик, — зато меньше шансов, что сопрут, пока я валяюсь в отключке. Сейчас позвоню Нинке и скажу, что доехал нормально…
— Одолжите сотовый, позвонить, — попросил я вежливо.
— Вот еще! — отмахнулся мужик. — Еще чего не хватало! Свой заведи!
Я поднял с пола ПМ и направил его на мужика.
Тот захлопал огромными рыбьими глазищами и сказал тихо:
— Ты что, мужик? Мы же люди! Люди в людей не стреляют!
У моих ног валялось тело Ленки, и я сказал:
— Еще как стреляют.
Мужик захлопнул рот, опустил сотовый на пол и толкнул ко мне. Телефон легко заскользил по поверхности, обильно смоченной кровью.
Я схватил сотовый, прижал к уху, не сводя с мужика дуло пистолета. Свободной рукой вытащил из кармана блокнотик, куда давным давно записал адрес и номер телефона Саши, моей девушки из интернета.
Блокнотик сразу же открылся на нужной страничке.
Я набрал номер.
Гудок.
Снова гудок.
Упыри они ведь неплохие, только голодные вечно и бессмертные.
Длинный гудок.
Еще гудок.
— Твою мать, Юрик, я ведь говорил, что эти походы в Интернет-клуб до добра не доведут!
Гудок.
Опять гудок.
В случае гибели во время поездки, тело пассажира переходит в собственность железнодорожной корпорации…
Гудок.
Еще гудок.
— Мужик, может, отдашь мне телефон? Все равно никто не берет!
— Заткнись.
— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?
Гудок.
Гу…
— Алло!
— Привет, Саша, это… это Юра.
— Какой еще Юра? Алло, кто это?
— Юра. Из чата.
— …
— Из Старого Ростова.
— Юрка?
— Ага.
— Юрка, правда, что ли, ты? Ты где сейчас, Юрка?
— В поезде. Скоро приеду. К вам на вокзал.
— К нам на вокзал?
— Да. К тебе, Саш. Ты встретишь меня?
— Юрка, это так необычно… ой, блин, я просто не ожидала! А ты меня не разыгрываешь?
— Нет. Я, правда, еду.
— Ой, даже не знаю, что делать. Надо же одеть что-нибудь поприличнее… Накраситься… Черт, как снег на голову… Но я рада, честно… Вот только… Я должна кое-что сказать тебе, Юрик… Понимаешь…
— Молчи.
— Я… что?
— Ничего не говори. Если ты замужем — молчи. Если ты меня на самом деле не любишь — молчи. Если ты играла со мной все то время в чате — пожалуйста, молчи. Не говори ничего. Не хочу тебя терять хотя бы еще один день. Я ведь немногого прошу, правда? Встреть меня, пожалуйста… одна.
— …
— Пожалуйста, Сашка…
— …
— …
— Хорошо.
Ростов-на-Дону, 20-27 июня 2004 г.
— Кажется, это не мой вагон.
— Да, — сказал я. — Это не ваш вагон. Мы перетащили вас сюда, чтобы защитить от вампиров.
— Глупости, — отмахнулся алкаш и уставился на меня мутным взглядом. Почесал брюхо и сказал:
— Я уже в третий раз путешествую в Новороманов и обратно, и меня ни разу никто не тронул. Водка отпугивает вурдалаков лучше всякого там ладана.
Я стоял, прислонившись к окну, и смотрел на мужика.
Он безразлично поглядел на останки Ленки и Ульмана у моих ног, зевнул и сказал:
— Далеко до Новороманова?
— Полчаса, не больше, — ответил я.
— Ну, вот видите, — осклабился мужичок.
Потом он похлопал себя по карманам и выудил допотопный сотовый.
— Стоит копейки, — признался мужик, — зато меньше шансов, что сопрут, пока я валяюсь в отключке. Сейчас позвоню Нинке и скажу, что доехал нормально…
— Одолжите сотовый, позвонить, — попросил я вежливо.
— Вот еще! — отмахнулся мужик. — Еще чего не хватало! Свой заведи!
Я поднял с пола ПМ и направил его на мужика.
Тот захлопал огромными рыбьими глазищами и сказал тихо:
— Ты что, мужик? Мы же люди! Люди в людей не стреляют!
У моих ног валялось тело Ленки, и я сказал:
— Еще как стреляют.
Мужик захлопнул рот, опустил сотовый на пол и толкнул ко мне. Телефон легко заскользил по поверхности, обильно смоченной кровью.
Я схватил сотовый, прижал к уху, не сводя с мужика дуло пистолета. Свободной рукой вытащил из кармана блокнотик, куда давным давно записал адрес и номер телефона Саши, моей девушки из интернета.
Блокнотик сразу же открылся на нужной страничке.
Я набрал номер.
Гудок.
Снова гудок.
Упыри они ведь неплохие, только голодные вечно и бессмертные.
Длинный гудок.
Еще гудок.
— Твою мать, Юрик, я ведь говорил, что эти походы в Интернет-клуб до добра не доведут!
Гудок.
Опять гудок.
В случае гибели во время поездки, тело пассажира переходит в собственность железнодорожной корпорации…
Гудок.
Еще гудок.
— Мужик, может, отдашь мне телефон? Все равно никто не берет!
— Заткнись.
— Ты не знаешь, почему самоубийцы обычно стреляются в висок или засовывают ствол в рот?
Гудок.
Гу…
— Алло!
— Привет, Саша, это… это Юра.
— Какой еще Юра? Алло, кто это?
— Юра. Из чата.
— …
— Из Старого Ростова.
— Юрка?
— Ага.
— Юрка, правда, что ли, ты? Ты где сейчас, Юрка?
— В поезде. Скоро приеду. К вам на вокзал.
— К нам на вокзал?
— Да. К тебе, Саш. Ты встретишь меня?
— Юрка, это так необычно… ой, блин, я просто не ожидала! А ты меня не разыгрываешь?
— Нет. Я, правда, еду.
— Ой, даже не знаю, что делать. Надо же одеть что-нибудь поприличнее… Накраситься… Черт, как снег на голову… Но я рада, честно… Вот только… Я должна кое-что сказать тебе, Юрик… Понимаешь…
— Молчи.
— Я… что?
— Ничего не говори. Если ты замужем — молчи. Если ты меня на самом деле не любишь — молчи. Если ты играла со мной все то время в чате — пожалуйста, молчи. Не говори ничего. Не хочу тебя терять хотя бы еще один день. Я ведь немногого прошу, правда? Встреть меня, пожалуйста… одна.
— …
— Пожалуйста, Сашка…
— …
— …
— Хорошо.
Ростов-на-Дону, 20-27 июня 2004 г.