Страница:
Курсант Кудасов почувствовал небывалое могущество, атомы его собственного тела забурлили, дозированно выделяя колоссальную энергию, он стремительно рос, раздвигая головой железобетонные перекрытия, и вот уже через секунду он прорвался на поверхность, разворотив широченными плечами бетон стартового комплекса, скосив глаза увидел, как стремительно уходит вниз бескрайняя заснеженная тайга, пробил густые облака, нашпигованные прохладно холодящими щеки снежинками, а еще через секунду смотрел на беззащитный земной шар из космической дали, как бы выбирая нужную точку, и только палец его оставался далеко вниз у, лаская гладкую, чуть вогнутую и заметно потеплевшую эбонитовую поверхность. Он отдернул руку, и все стало как прежде.
Майор Попов и незнакомый капитан – первый номер боевой смены с любопытством разглядывали курсанта. У капитана, как и у любого первого номера, на поясе висела кобура с пистолетом. Практикантам было понятно, зачем нужен первому ключ запуска, но какой надобности отвечало личное оружие, оставалось загадкой. А задавать вопросы здесь считалось дурным тоном. Сейчас Кудасов осмелел и решил спросить, но не успел.
– А ведь он почувствовал! – сказал капитан и улыбнулся. – Этот нажмет!
– Да, вижу, наш человек, – кивнул Попов. – Я не ошибся.
Старлей – второй номер вел нескончаемую войну на мониторе и не отвлекался, а третий номер визуально обследовал «Дьявола». На телевизионном экране медленно проплывала гладкая бронированная обшивка: вопреки расхожим представлениям она никакая не серебристая, а тускло-зеленая, с рыжими и черными потеками на термостойкой краске, чуть заметными очертаниями регламентных и контрольных лючков, дренажными отверстиями, выпускающими легкие струйки допустимых испарений, каплями конденсата, напоминавшими выступивший в напряженный момент пот… Ракета не просто стояла на боевом дежурстве: она жила своей жизнью: дышала, потела, старела… То и дело в электрических цепях появлялись легкие наводки, возникали и угасали индукционные токи, постепенно слабели многочисленные пружинки, подсаживались резиновые уплотнители, а главное – происходили неведомые эксплуатационникам процессы в самом термоядерном заряде.
Ядерный боеприпас – это не просто главная и необходимейшая часть межконтинентальной баллистической ракеты. Это центр Красноярского полка МБР, его основа и главная составляющая, к которой пристроено все остальное: компьютеры системы наведения, радионавигационная аппаратура, бортовая электроника, топливные баки и двигатели, сверхпрочный корпус, огромная шахта из высокопрочного бетона, подземный бункер со многими вспомогательными помещениями и операторской с боевым пультом, весь городок отдельного старта: его наземные здания и сооружения, штаб, казармы, клуб, баня, личный состав – солдаты, прапорщики, офицеры, высококвалифицированные инженеры… Все созданное в глухом лесу есть лишь пристройка к ядерному заряду «Дьявола», а все люди, живущие здесь – его слуги.
Боеприпас состоит из 10 килограммов плутония-238, который тоже живет своей отдельной и страшноватой жизнью: в нем, вопреки воле политиков, желанию инженеров и приказам командиров, происходят процессы ядерного распада. Постоянно выделяемая микроволновая энергия и жесткое излучение не проходят бесследно. Металл и композитные материалы, окружающие святая святых, начинают менять свои физико-химические свойства: постепенно теряет твердость бетон шахты, излучение воздействует на системы активации заряда, снижает чуткость точнейшей электроники, угнетает иммунную систему человеческого организма и снижает его репродуктивную функцию. Все это никого не волнует, но боеприпас стареет и, когда выслуживает свой гарантийный срок, его снимают, отправляют на завод, разбирают и утилизируют. В новейшее время такое случается все реже. Чаще конструкторы и изготовители сами прибывают в полк, с умным видом смотрят на монитор, чешут в затылках и… продлевают гарантию. Среди личного состава бытует мнение, что на замену зарядов просто нет денег.
Все это не способствует спокойствию персонала. Процессы ядерного распада теоретически хорошо изучены корифеями ядерной физики, но недостаточно подтверждены практикой: ведь шестьдесят лет атомной эры – ничтожный исторический срок. Глухие слухи о возможности самопроизвольного ядерного взрыва ничем не подтверждены, однако они упрямо ходят среди ракетчиков, как страшилки про черного человека среди многих поколений мальчишек.
В курилках отдаленных гарнизонов и столичной Академии рассказывают шепотом и другие байки: о том, что не только дежурные смены рассматривают ракету и изучают ее состояние, но и ракета рассматривает и изучает дежурных, иногда подбрасывая им непонятные явления – то ли тесты, то ли подначки… Эти разговоры документальных подтверждений не имели: после снятия с боевого дежурства «изделия» разбирали по винтикам, проверяли и обновляли, не находя никаких признаков зародившегося интеллекта.
Сейчас Кудасов воспринимал все это совсем не так, как раньше. Да, главное в полку – ракеты. Ради них в глухом сибирском лесу огорожено колючей проволокой несколько гектаров территории, ради них висят на проволоке объявления: «Стой! Запретная зона! Огонь открывается без предупреждения!» Ради них из привозных материалов, привозной техникой и инструментами, каторжным трудом построены шахты, бункера, выкопаны и снова посажены для маскировки деревья, возведены гарнизонные городки, ради них везут за тысячи километров желторотых новобранцев, умудренных опытом прапорщиков и офицеров с женами и детьми, ради них существует данная воинская часть и ради них проживают большую часть своей жизни обслуживающие «Дьяволов» люди.
Но теперь Александр воспринимал ракету не как важный и главный в этой отшельнической лесной жизни неодушевленный предмет, сложный механизм, высокоточное и сверхмощное оружие. Сейчас он ощутил ракету, или, как говорят профессионалы, «изделие», частью своего существа, элементом своей души, основой умиротворяющего и возвышающего ощущения собственного нечеловеческого могущества. И это ощущение пьянило, наполняло гордостью и уверенностью в себе. Поднимался по узким и крутым лестницам совсем не тот Кудасов, который спускался в бункер пару часов назад.
Когда долгий подъем закончился и вместо каблуков Попова (без набоек, чтобы не вызвать искру или разряд статического электричества) Кудасов увидел его лицо, похожее на лицо артиста Жженова, он удивился выражению искренней расположенности, нехарактерной для чужого, в общем-то, человека.
– Ну что, почувствовал себя властелином мира? – без улыбки спросил майор. И сам же ответил:
– Почувствовал! Это признак настоящего ракетчика. Ты сможешь нажать кнопку в боевой обстановке, сможешь!
– А что, разве не все это могут? – удивился молодой человек.
– В том-то и дело! – Попов почему-то оглянулся. – Есть такая штука – стартовый ступор… Руки костенеют, мышцы сводит судорога – и ничего сделать не можешь. Только говорить об этом нельзя. Я и так разболтался…
Офицер оглянулся еще раз.
На поверхности ясно чувствовалось приближение весны: ни ветерка, температура около нуля, ласково пригревает солнце, темнеют и проседают сугробы, весело постукивает первая капель. Местных солдат строем ведут в столовую, курсанты-стажеры тусуются возле штаба и смотрят на них снисходительно: они-то уже без пяти минут офицеры. Чистый прохладный воздух, много света, высокий купол неба. А внизу – замкнутое пространство, вечное дрожание ртутных ламп, круглосуточный шум системы вентиляции. Дежурные проводят в таких условиях по несколько лет…
– А зачем первому номеру пистолет? – неожиданно выпалил Кудасов.
– Чтобы в чрезвычайных обстоятельствах принудить смену к повиновению, – буднично объяснил майор. – Кстати, давай-ка сделаем еще один тест…
Они прошли в помещение офицерских учебных классов, и Попов усадил курсанта за точно такой же монитор, как стоящий внизу, в бункере, рядом с пультом запуска. Это была аппаратура расчета траектории. Дело в том, что каждая стратегическая ракета снабжалась полетным заданием, и после запуска электронный мозг мог привести ее точно к цели. Но… Лишь в идеальных условиях, которые можно воспроизвести в лабораторных условиях, однако нельзя в реальности. Потому что воздух имеет разную плотность в зависимости от высоты и, следовательно, температуры, атмосфера никогда не бывает совершенно спокойной, а грозовой фронт вполне способен вообще сбить «карандаш» с маршрута. Не говоря о противодействии противника, которое не может учитывать ни одна типовая программа. Все эти нюансы обязан учесть оператор-расчетчик и внести поправочные коэффициенты, которые в итоге и обеспечат успех пуска.
– Подожди, сейчас введу одну программу…
Курсанты практически не работали на таких компьютерах. Во время многочисленных практик им показывали эти машины, даже проводили занятия, но за два-три часа усвоить все премудрости электронного наведения невозможно. С учетом этого обстоятельства оценки выставлялись достаточно либерально. Кудасов, правда, всегда получал «отлично». Как и по всем точным предметам. Высшая математика, тригонометрия, теория баллистики, – он щелкал их как орехи, хотя даже зубрила Глушак не вытягивал выше «четверок», а генеральский сын Коротков умудрялся и «пары» схлопотать, которые, впрочем, быстро исправлял. Зато по философии, научному атеизму и другим идеологическим дисциплинам у Кудасова были сплошные «тройки». Но для практической работы в войсках это не имело значения. Он был прирожденным расчетчиком, причем высокого класса. Похоже, сейчас майор Попов хотел лишний раз в этом убедиться.
– Давай, работай! – скомандовал майор Попов, и на экране пошли вводные: цифры, формулы, геометрические фигуры. Если переводить на смысловой язык, то следовало рассчитать траекторию с учетом противодействия полка противоракетной обороны противника и воздушной охраны цели.
Курсант привычно защелкал клавишами, но очень быстро понял, что тут что-то не так, и тут же догадался, в чем дело: нехватка данных! Обычного набора исходной информации в данном случае было явно недостаточно…
Он запросил сведения о температуре и плотности воздуха, скорости и направлении ветра в районах запуска и попадания, потом добавил запрос о солнечной активности. Запрашиваемые цифры тут же появлялись на экране, подтверждая, что их отсутствие есть изощренные каверзы программы. Когда он ввел все поправки, добавил коэффициент на вращение Земли, выбрал режим полета и рассчитал неуязвимую траекторию, компьютер мигнул экраном и выдал заветное: «Цель поражена».
Стоявший за спиной Попов хлопнул его по плечу.
– Ты раньше работал с этой программой?
Курсант пожал плечами.
– Где бы я с ней работал?
– Тогда ты гений! – майор хлопнул его по плечу еще раз. – Эту программу придумали в Академии, она считается неразрешимой на 90 процентов. Секрет в том, чтобы забраться повыше и упасть по крутой траектории, до этого многие еще додумываются. Но почти никто не берет в расчет «солнечный ветер», а ведь при большой боковой поверхности на такой высоте «карандаш» просто сдует! У нас в полку за всю историю только два офицера прошли этот тест! А тут пацан, курсант… Ну, ты даешь!
Попов задумался.
– Куда распределяться думаешь?
– Не знаю, – вздохнул Кудасов. – На комиссию ведь по очереди заходят: у кого больше всех баллов – первым, у кого меньше – вторым, у кого еще меньше – третьим… А у меня по общественным дисциплинам «тройки», пока зайду, все хорошие места уже разберут. Да и потом, знаете, как сейчас: кому надо дать хорошие должности, тем и дадут. А за меня хлопотать некому… И то, что я нормально считаю, никакой роли не играет.
– А к нам не хочешь попроситься? Мы ходатайство пошлем!
Кудасов сдержал улыбку. Даже зайдя на распределение последним, можно получить назначение в полк МБР. Потому что жить в глухом лесу и проводить годы под землей охотников мало. Хотя он бы заложил душу боевому пульту…
– Я бы не против. Только у меня невеста… В общем, она не захочет сюда ехать.
Майор вздохнул и потер ставшую уже заметной щетину.
– Да, тут проблема. Красивая?
Курсант кивнул.
– Очень.
– Это плохо.
– Почему, – удивился Кудасов.
– С красивой хорошо в большом городе жить, да при больших деньгах. Чтобы она по парикмахерским ходила, по шейпингам всяким. Да домработницу надо с поваром, гувернантку для детей… А если молодой летеха потащит красивую жену по гарнизонам, толку не будет.
– Да ну! У меня Оксана не такая.
Попов снова вздохнул.
– Помянешь мое слово.
Он выключил компьютер, все еще сообщающий, что цель поражена.
– Ну ладно. Характеристику я тебе подробную напишу и аттестацию наилучшую составлю. Как говорится, чем могу – помогу.
Майор помолчал и добавил:
– Если это тебе поможет.
Они попрощались.
– Спасибо вам, – сказал Кудасов.
– За что? – удивился Попов.
Курсант замешкался.
– За все. За отношение, за науку. Хотя насчет Оксаны вы не правы.
– Дай бог, – кивнул майор. – Счастливо. Надумаешь – приезжай.
На следующий день стажеры прошли собеседование с особистом, подполковником Сафроновым, полным, средних лет мужиком с добродушным лицом и колючими глазами. Каждый дал подписку о неразглашении и получил предостережение от происков шпионов и диверсантов, которые рыщут везде и всюду, стремясь поймать в свои сети молодых и неискушенных людей, допущенных к государственным секретам.
Курсанты кивали и принимали озабоченный вид, но, выходя из кабинета, подтрунировали над бдительностью контрразведчика.
– Какие сейчас шпионы! – смеялся Андрей Коротков. – Спутники каждый день летают и спичечную коробку сфотографировать могут. Эта часть уже давно на картах НАТО нарисована! Просто особистам делать нечего, вот они и стараются от безделья!
– А я бы хотел быть особистом, – сказал Коля Смык. – Командиру части не подчиняются, все их боятся, работенка непыльная!
– Это точно, – поддержал товарищей Боря Глушак. – Он ведь под землей не сидит. Взял ружье и пошел охотиться, сам видел.
Потом Короткова, Смыка и Кудасова пригласил к себе в каптерку рыжий прапорщик Еремеев, плеснул на донышки стаканов спирта, предназначенного для протирки оптики и электронных схем.
– Давайте, парни, чтоб у вас никогда не было ручных запусков! – поднял стакан рыжий. Прапорщику было лет двадцать семь, но молодым ребятам он казался опытным и умудренным жизнью человеком.
Курсанты никогда не пили спирт, но приподнятое настроение требовало радостей, и они опрокинули стаканы, поспешно запив водой и заев сухим печеньем.
– Что за ручной запуск? – морщась, спросил Кудасов. Среди курсантов это был шуточный термин, которым обозначали мастурбацию. Но сейчас речь шла явно не об этом.
Еремеев многозначительно прищурился.
– То и значит – ручной. Когда автоматика отказала, что делать? Запускать-то надо – боевой приказ, боевая обстановка… Деваться некуда. Вот тогда третий номер надевает ОЗК[1], выходит в шахту на втором уровне, приставляет монтажную лестницу, открывает специальный лючок в боку «карандаша» и замыкает систему зажигания напрямую…
Он опять плеснул по стаканам злую прозрачную жидкость.
– И что потом? – нетерпеливо поинтересовался Смык.
– А то… Потом остается у него на все про все три минуты, только за это время ему никогда не выбраться. Включаются двигатели, и такой огонь заклубится – похлеще, чем в мартеновской печи… Вся шахта в огне, даже наверх выбивает, видели учебные фильмы? Как извержение вулкана! Так это наверху, через двадцать метров! А что внизу делается… Люк-то между бункером и шахтой открыт: значит, пламя, выхлопы, пары топлива и окислителя – все вылетает в операторскую! Так и получается – «карандаш» пошел, а всей смене – кранты! Ну, может, наградят потом, не без этого…
Коротков потянулся за стаканом.
– А чего ж люк-то не закрывают?
– Как его закроешь? Этим ты третьему номеру покажешь, что он на смерть пошел. А он не захочет умирать, возьмет и не замкнет рубильник, сорвет запуск! Ему ж надежду дают: и люк открытый, и химзащиту… На фиг она нужна-то, на самом деле!
Александр не поверил.
– Так что, выходит, всю смену подставляют?! Не может быть!
– А чего ты удивляешься? – усмехнулся Еремеев. – «Карандаш» на цели миллион человек сожжет, может, больше! Если мерить на этих весах, то что такое еще шестеро? Давайте, будущие командиры!
Коротков с прапорщиком выпили, Смык и Кудасов больше не захотели.
– А если третий успеет выскочить, тогда все в порядке? – спросил Смык.
– Как он успеет… Пока с лестницы слезет, пока до выхода добежит… Бронелюк электроприводом почти минуту закрывается… Нет, не выскочит!
Еремеев проглотил спирт как воду, даже не запил, только загрыз печеньем.
– Значит, надо электропривод включать в момент контакта зажигания, – сказал Коротков, переведя дух. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы.
– Умный ты, – зло сказал Смык. – А если ты будешь третьим номером?
Тот усмехнулся.
– Спокойно, корешки, я в шахту не полезу! И в бункере дежурить не собираюсь!
– А правда, что у тебя батя генерал? – жадно вглядываясь в осоловелое лицо курсанта, спросил Еремеев.
Андрей важно кивнул.
– Генерал-майор, в Москве служит.
– Это хорошо, – прапорщик перелил спирт из стаканов Смыка и Кудасова в свой и Андрея. – Тогда тебя на «точку» не загонят. Найдут местечко где-нибудь в штабе, пересидишь пару лет, потом на учебу в Академию. А потом прямая дорога в большие начальники! Давай за это и выпьем!
– Обождать надо, в горле все горит! – хрипло отозвался Коротков.
– И правильно, спешить в таких делах не резон. Я вот уже в тайге который год маюсь… Жена волком воет, два короеда подрастают, а куда деваться? На Большой земле нас никто не ждет, здесь хоть жилье есть… Если бы младшего лейтенанта получить, тогда, конечно, другой разговор… Сколько раз рапорт подавал на офицерские курсы и все мимо пролетаю…
– Да, в этой дыре от тоски можно сдохнуть, – тяжело ворочая языком, проговорил Андрей.
– Вот то-то и оно! Ты бы пособил мне по-дружески, а? Сделай добро, тебе ведь ничего не стоит!
– Какое добро? – Коротков икнул. Похоже, его сильно развезло.
– Да такое… Будешь отцу рассказывать про практику, скажи, мол, есть такой прапорщик Еремеев, мужик хороший, старательный, уважительный… Надо, мол, его на офицерские курсы послать и вообще выдвинуть…
– А-а-а… Это мне запросто! Это, понимаешь, вообще ничего не стоит! Батя для меня все сделает. Хотя сейчас и в другой семье живет, а что я прошу, в два счета! Без вопросов!
Еремеев расплылся в улыбке.
– Я так и знал. Генерал, он и есть генерал! Давай по последней…
После обеда стажеров посадили в автобус и долго вывозили из напичканного скрытыми постами леса. А ночью они уже грузились в поезд «Красноярск – Москва». В вагоне долго разговаривали, тайком от сопровождающего – подполковника Волкова, пили купленную на станции водку. Вконец опьяневший Коротков пугал всех отцом – московским генералом, потом они со Смыком пытались петь под гитару, наконец под натиском возмущенных пассажиров угомонились и заснули. Вагон раскачивался, мерно стучали колеса, тусклый свет ночников размывал силуэты спящих молодых людей, которым предстояло своими руками держать тяжелый ядерный щит страны, о котором много говорят и пишут в газетах. А также ядерный меч возмездия, о котором почему-то никогда не упоминают.
На рассвете Кудасов неожиданно проснулся. Состав стоял в заснеженном поле, вдали в предутреннем тумане темнела кромка леса. В вагоне было холодно, он плотней закутался в одеяло. Сон прошел. Александр смотрел в окно и думал о том, как сложится дальнейшая жизнь.
Можно, конечно, посидеть несколько лет под землей, зарабатывая выслугу и льготы, только как приживется в глухом лесу Оксана? И что она будет делать, пока он неделями несет боевое дежурство? Интересно, правду говорил Еремеев, или врал про ручной запуск? С одной стороны, зачем ему врать, с другой – пешек в большой игре не считают… А все россказни про разумность «изделия» – имеют ли они под собой какую-нибудь почву? Или это плод воспаленного воображения, стрессовых нагрузок и недостатка кислорода? Хотя сейчас все самые невероятные истории казались достаточно правдоподобными…
Вдали раздался пронзительный гудок приближающегося тепловоза. Значит, они пропускали встречный. Наверное, в этих бескрайних просторах поезда не часто встречаются друг с другом.
Послышался стук колес, и по соседней колее на большой скорости прошел пассажирский состав. Он был коротким. Аккуратные новенькие вагоны с наглухо закрытыми окнами быстрой чередой промелькнули мимо. Ни одного огонька, даже тусклый свет ночников не пробивается наружу. Зато лежащий на верхней полке Кудасов многократно отразился в пролетающих черных стеклах. Что-то ворохнулось в его душе, легкая тень тревоги пробежала по нервам. Кто едет в этом поезде, куда, зачем? Почему никто не мучается бессонницей, не размышляет о жизни и не выглядывает наружу? Почему ради нескольких вагонов задерживают длинный красноярский состав, а не наоборот? Нет ответов. Быстро промелькнул поезд-призрак и растворился в рассветной мгле.
Предусмотрительный Вениамин Сергеевич, чтобы не отвлекаться от еды, всегда клал трубку рядом с собой. Промокнув губы салфеткой, он дожевал очередную порцию яичницы с ветчиной и нажал кнопку соединения.
– Я вас слушаю, – барственный баритон звучал так же величественно, как и на службе.
– Ой, извините, пожалуйста, – раздался испуганный женский голос. – Это не кассы? Я уже третий раз неправильно соединяюсь. Наверное, что-то с линией. Еще раз извините!
Звонили не генералу Фалькову. Звонили Прометею.
Гладкие учтивые обороты явно не соответствовали простецким интонациям звонившей. Наверняка читает по бумажке, которую передали через третьи руки: «Эй, тетя, хочешь за чепуху полтишок заработать?»
Послышались гудки отбоя.
Вениамин Сергеевич машинально посмотрел на часы: девять часов тридцать минут ровно. Это очень важно. Потому что числительное «третий» прибавлялось к текущему времени и означало время контакта – двенадцать тридцать. Вторым важным моментом являлось слово «кассы» – оно обозначало место встречи.
– Что с тобой, Веня? – тревожно спросила жена. – На тебе лица нет!
– Неприятности на работе, – ответил Вениамин Сергеевич, вставая. Есть больше не хотелось, напротив, к горлу подступала тошнота.
– Так мы не повезем Сережу в зоопарк?
– Что?! При чем здесь зоопарк!
– Да нет, ни при чем, извини… Просто ты обещал мальчику еще неделю назад отвести его в зоопарк и показать бегемота… Марина хотела поехать на целый день к подружкам…
– Нет, сегодня не получится. Я вызову машину, и ты съезди с ним сама. Можешь взять Галину.
– Еще чего, – недовольно протянула дочка. – Буду я с малявкой по зоопаркам ходить!
Слово «зоопарк» резало слух и раздражало, Вениамин Сергеевич прошел к себе в кабинет, закрыл дверь и, подойдя к огромному окну, прижался горящим лбом к холодному стеклу. С шестнадцатого этажа открывался прекрасный вид на старые кварталы Москвы, недавно отреставрированную церквушку, сталинскую высотку МИДа. Говорят, что при оценке квартир только за этот пейзаж сразу набавляют десять тысяч долларов. Мысль пришлась не к месту, доллары сейчас тоже вызывали только отвращение.
Но, несмотря на настроение и самочувствие, надо было делать дело. Прометей запер дверь на щеколду, надел тонкие резиновые перчатки, достал из ящика стола обычную на вид ручку, а из тумбы – пачку обычной на вид бумаги. Печатными буквами, старательно меняя манеру письма, выполнил нужный текст, который занял три четверти листа. Лишнюю часть он отрезал, а оставшуюся положил на подоконник.
Бумага действительно была обычной, а ручка – нет: через несколько минут текст бесследно исчез. Прометей, несколько раз перегнув вдоль и поперек, сложил чистый листок до размеров почтовой марки, упаковал в целлофан и засунул в коробочку из-под фотопленки. Потом, позвонив в службу точного времени, проверил дорогой швейцарский хронограф, купленный как раз для подобных случаев. Пора было выходить, хотя делать это ему никак не хотелось. С каким удовольствием он пошел бы с внуком в зоопарк!
Майор Попов и незнакомый капитан – первый номер боевой смены с любопытством разглядывали курсанта. У капитана, как и у любого первого номера, на поясе висела кобура с пистолетом. Практикантам было понятно, зачем нужен первому ключ запуска, но какой надобности отвечало личное оружие, оставалось загадкой. А задавать вопросы здесь считалось дурным тоном. Сейчас Кудасов осмелел и решил спросить, но не успел.
– А ведь он почувствовал! – сказал капитан и улыбнулся. – Этот нажмет!
– Да, вижу, наш человек, – кивнул Попов. – Я не ошибся.
Старлей – второй номер вел нескончаемую войну на мониторе и не отвлекался, а третий номер визуально обследовал «Дьявола». На телевизионном экране медленно проплывала гладкая бронированная обшивка: вопреки расхожим представлениям она никакая не серебристая, а тускло-зеленая, с рыжими и черными потеками на термостойкой краске, чуть заметными очертаниями регламентных и контрольных лючков, дренажными отверстиями, выпускающими легкие струйки допустимых испарений, каплями конденсата, напоминавшими выступивший в напряженный момент пот… Ракета не просто стояла на боевом дежурстве: она жила своей жизнью: дышала, потела, старела… То и дело в электрических цепях появлялись легкие наводки, возникали и угасали индукционные токи, постепенно слабели многочисленные пружинки, подсаживались резиновые уплотнители, а главное – происходили неведомые эксплуатационникам процессы в самом термоядерном заряде.
Ядерный боеприпас – это не просто главная и необходимейшая часть межконтинентальной баллистической ракеты. Это центр Красноярского полка МБР, его основа и главная составляющая, к которой пристроено все остальное: компьютеры системы наведения, радионавигационная аппаратура, бортовая электроника, топливные баки и двигатели, сверхпрочный корпус, огромная шахта из высокопрочного бетона, подземный бункер со многими вспомогательными помещениями и операторской с боевым пультом, весь городок отдельного старта: его наземные здания и сооружения, штаб, казармы, клуб, баня, личный состав – солдаты, прапорщики, офицеры, высококвалифицированные инженеры… Все созданное в глухом лесу есть лишь пристройка к ядерному заряду «Дьявола», а все люди, живущие здесь – его слуги.
Боеприпас состоит из 10 килограммов плутония-238, который тоже живет своей отдельной и страшноватой жизнью: в нем, вопреки воле политиков, желанию инженеров и приказам командиров, происходят процессы ядерного распада. Постоянно выделяемая микроволновая энергия и жесткое излучение не проходят бесследно. Металл и композитные материалы, окружающие святая святых, начинают менять свои физико-химические свойства: постепенно теряет твердость бетон шахты, излучение воздействует на системы активации заряда, снижает чуткость точнейшей электроники, угнетает иммунную систему человеческого организма и снижает его репродуктивную функцию. Все это никого не волнует, но боеприпас стареет и, когда выслуживает свой гарантийный срок, его снимают, отправляют на завод, разбирают и утилизируют. В новейшее время такое случается все реже. Чаще конструкторы и изготовители сами прибывают в полк, с умным видом смотрят на монитор, чешут в затылках и… продлевают гарантию. Среди личного состава бытует мнение, что на замену зарядов просто нет денег.
Все это не способствует спокойствию персонала. Процессы ядерного распада теоретически хорошо изучены корифеями ядерной физики, но недостаточно подтверждены практикой: ведь шестьдесят лет атомной эры – ничтожный исторический срок. Глухие слухи о возможности самопроизвольного ядерного взрыва ничем не подтверждены, однако они упрямо ходят среди ракетчиков, как страшилки про черного человека среди многих поколений мальчишек.
В курилках отдаленных гарнизонов и столичной Академии рассказывают шепотом и другие байки: о том, что не только дежурные смены рассматривают ракету и изучают ее состояние, но и ракета рассматривает и изучает дежурных, иногда подбрасывая им непонятные явления – то ли тесты, то ли подначки… Эти разговоры документальных подтверждений не имели: после снятия с боевого дежурства «изделия» разбирали по винтикам, проверяли и обновляли, не находя никаких признаков зародившегося интеллекта.
Сейчас Кудасов воспринимал все это совсем не так, как раньше. Да, главное в полку – ракеты. Ради них в глухом сибирском лесу огорожено колючей проволокой несколько гектаров территории, ради них висят на проволоке объявления: «Стой! Запретная зона! Огонь открывается без предупреждения!» Ради них из привозных материалов, привозной техникой и инструментами, каторжным трудом построены шахты, бункера, выкопаны и снова посажены для маскировки деревья, возведены гарнизонные городки, ради них везут за тысячи километров желторотых новобранцев, умудренных опытом прапорщиков и офицеров с женами и детьми, ради них существует данная воинская часть и ради них проживают большую часть своей жизни обслуживающие «Дьяволов» люди.
Но теперь Александр воспринимал ракету не как важный и главный в этой отшельнической лесной жизни неодушевленный предмет, сложный механизм, высокоточное и сверхмощное оружие. Сейчас он ощутил ракету, или, как говорят профессионалы, «изделие», частью своего существа, элементом своей души, основой умиротворяющего и возвышающего ощущения собственного нечеловеческого могущества. И это ощущение пьянило, наполняло гордостью и уверенностью в себе. Поднимался по узким и крутым лестницам совсем не тот Кудасов, который спускался в бункер пару часов назад.
Когда долгий подъем закончился и вместо каблуков Попова (без набоек, чтобы не вызвать искру или разряд статического электричества) Кудасов увидел его лицо, похожее на лицо артиста Жженова, он удивился выражению искренней расположенности, нехарактерной для чужого, в общем-то, человека.
– Ну что, почувствовал себя властелином мира? – без улыбки спросил майор. И сам же ответил:
– Почувствовал! Это признак настоящего ракетчика. Ты сможешь нажать кнопку в боевой обстановке, сможешь!
– А что, разве не все это могут? – удивился молодой человек.
– В том-то и дело! – Попов почему-то оглянулся. – Есть такая штука – стартовый ступор… Руки костенеют, мышцы сводит судорога – и ничего сделать не можешь. Только говорить об этом нельзя. Я и так разболтался…
Офицер оглянулся еще раз.
На поверхности ясно чувствовалось приближение весны: ни ветерка, температура около нуля, ласково пригревает солнце, темнеют и проседают сугробы, весело постукивает первая капель. Местных солдат строем ведут в столовую, курсанты-стажеры тусуются возле штаба и смотрят на них снисходительно: они-то уже без пяти минут офицеры. Чистый прохладный воздух, много света, высокий купол неба. А внизу – замкнутое пространство, вечное дрожание ртутных ламп, круглосуточный шум системы вентиляции. Дежурные проводят в таких условиях по несколько лет…
– А зачем первому номеру пистолет? – неожиданно выпалил Кудасов.
– Чтобы в чрезвычайных обстоятельствах принудить смену к повиновению, – буднично объяснил майор. – Кстати, давай-ка сделаем еще один тест…
Они прошли в помещение офицерских учебных классов, и Попов усадил курсанта за точно такой же монитор, как стоящий внизу, в бункере, рядом с пультом запуска. Это была аппаратура расчета траектории. Дело в том, что каждая стратегическая ракета снабжалась полетным заданием, и после запуска электронный мозг мог привести ее точно к цели. Но… Лишь в идеальных условиях, которые можно воспроизвести в лабораторных условиях, однако нельзя в реальности. Потому что воздух имеет разную плотность в зависимости от высоты и, следовательно, температуры, атмосфера никогда не бывает совершенно спокойной, а грозовой фронт вполне способен вообще сбить «карандаш» с маршрута. Не говоря о противодействии противника, которое не может учитывать ни одна типовая программа. Все эти нюансы обязан учесть оператор-расчетчик и внести поправочные коэффициенты, которые в итоге и обеспечат успех пуска.
– Подожди, сейчас введу одну программу…
Курсанты практически не работали на таких компьютерах. Во время многочисленных практик им показывали эти машины, даже проводили занятия, но за два-три часа усвоить все премудрости электронного наведения невозможно. С учетом этого обстоятельства оценки выставлялись достаточно либерально. Кудасов, правда, всегда получал «отлично». Как и по всем точным предметам. Высшая математика, тригонометрия, теория баллистики, – он щелкал их как орехи, хотя даже зубрила Глушак не вытягивал выше «четверок», а генеральский сын Коротков умудрялся и «пары» схлопотать, которые, впрочем, быстро исправлял. Зато по философии, научному атеизму и другим идеологическим дисциплинам у Кудасова были сплошные «тройки». Но для практической работы в войсках это не имело значения. Он был прирожденным расчетчиком, причем высокого класса. Похоже, сейчас майор Попов хотел лишний раз в этом убедиться.
– Давай, работай! – скомандовал майор Попов, и на экране пошли вводные: цифры, формулы, геометрические фигуры. Если переводить на смысловой язык, то следовало рассчитать траекторию с учетом противодействия полка противоракетной обороны противника и воздушной охраны цели.
Курсант привычно защелкал клавишами, но очень быстро понял, что тут что-то не так, и тут же догадался, в чем дело: нехватка данных! Обычного набора исходной информации в данном случае было явно недостаточно…
Он запросил сведения о температуре и плотности воздуха, скорости и направлении ветра в районах запуска и попадания, потом добавил запрос о солнечной активности. Запрашиваемые цифры тут же появлялись на экране, подтверждая, что их отсутствие есть изощренные каверзы программы. Когда он ввел все поправки, добавил коэффициент на вращение Земли, выбрал режим полета и рассчитал неуязвимую траекторию, компьютер мигнул экраном и выдал заветное: «Цель поражена».
Стоявший за спиной Попов хлопнул его по плечу.
– Ты раньше работал с этой программой?
Курсант пожал плечами.
– Где бы я с ней работал?
– Тогда ты гений! – майор хлопнул его по плечу еще раз. – Эту программу придумали в Академии, она считается неразрешимой на 90 процентов. Секрет в том, чтобы забраться повыше и упасть по крутой траектории, до этого многие еще додумываются. Но почти никто не берет в расчет «солнечный ветер», а ведь при большой боковой поверхности на такой высоте «карандаш» просто сдует! У нас в полку за всю историю только два офицера прошли этот тест! А тут пацан, курсант… Ну, ты даешь!
Попов задумался.
– Куда распределяться думаешь?
– Не знаю, – вздохнул Кудасов. – На комиссию ведь по очереди заходят: у кого больше всех баллов – первым, у кого меньше – вторым, у кого еще меньше – третьим… А у меня по общественным дисциплинам «тройки», пока зайду, все хорошие места уже разберут. Да и потом, знаете, как сейчас: кому надо дать хорошие должности, тем и дадут. А за меня хлопотать некому… И то, что я нормально считаю, никакой роли не играет.
– А к нам не хочешь попроситься? Мы ходатайство пошлем!
Кудасов сдержал улыбку. Даже зайдя на распределение последним, можно получить назначение в полк МБР. Потому что жить в глухом лесу и проводить годы под землей охотников мало. Хотя он бы заложил душу боевому пульту…
– Я бы не против. Только у меня невеста… В общем, она не захочет сюда ехать.
Майор вздохнул и потер ставшую уже заметной щетину.
– Да, тут проблема. Красивая?
Курсант кивнул.
– Очень.
– Это плохо.
– Почему, – удивился Кудасов.
– С красивой хорошо в большом городе жить, да при больших деньгах. Чтобы она по парикмахерским ходила, по шейпингам всяким. Да домработницу надо с поваром, гувернантку для детей… А если молодой летеха потащит красивую жену по гарнизонам, толку не будет.
– Да ну! У меня Оксана не такая.
Попов снова вздохнул.
– Помянешь мое слово.
Он выключил компьютер, все еще сообщающий, что цель поражена.
– Ну ладно. Характеристику я тебе подробную напишу и аттестацию наилучшую составлю. Как говорится, чем могу – помогу.
Майор помолчал и добавил:
– Если это тебе поможет.
Они попрощались.
– Спасибо вам, – сказал Кудасов.
– За что? – удивился Попов.
Курсант замешкался.
– За все. За отношение, за науку. Хотя насчет Оксаны вы не правы.
– Дай бог, – кивнул майор. – Счастливо. Надумаешь – приезжай.
На следующий день стажеры прошли собеседование с особистом, подполковником Сафроновым, полным, средних лет мужиком с добродушным лицом и колючими глазами. Каждый дал подписку о неразглашении и получил предостережение от происков шпионов и диверсантов, которые рыщут везде и всюду, стремясь поймать в свои сети молодых и неискушенных людей, допущенных к государственным секретам.
Курсанты кивали и принимали озабоченный вид, но, выходя из кабинета, подтрунировали над бдительностью контрразведчика.
– Какие сейчас шпионы! – смеялся Андрей Коротков. – Спутники каждый день летают и спичечную коробку сфотографировать могут. Эта часть уже давно на картах НАТО нарисована! Просто особистам делать нечего, вот они и стараются от безделья!
– А я бы хотел быть особистом, – сказал Коля Смык. – Командиру части не подчиняются, все их боятся, работенка непыльная!
– Это точно, – поддержал товарищей Боря Глушак. – Он ведь под землей не сидит. Взял ружье и пошел охотиться, сам видел.
Потом Короткова, Смыка и Кудасова пригласил к себе в каптерку рыжий прапорщик Еремеев, плеснул на донышки стаканов спирта, предназначенного для протирки оптики и электронных схем.
– Давайте, парни, чтоб у вас никогда не было ручных запусков! – поднял стакан рыжий. Прапорщику было лет двадцать семь, но молодым ребятам он казался опытным и умудренным жизнью человеком.
Курсанты никогда не пили спирт, но приподнятое настроение требовало радостей, и они опрокинули стаканы, поспешно запив водой и заев сухим печеньем.
– Что за ручной запуск? – морщась, спросил Кудасов. Среди курсантов это был шуточный термин, которым обозначали мастурбацию. Но сейчас речь шла явно не об этом.
Еремеев многозначительно прищурился.
– То и значит – ручной. Когда автоматика отказала, что делать? Запускать-то надо – боевой приказ, боевая обстановка… Деваться некуда. Вот тогда третий номер надевает ОЗК[1], выходит в шахту на втором уровне, приставляет монтажную лестницу, открывает специальный лючок в боку «карандаша» и замыкает систему зажигания напрямую…
Он опять плеснул по стаканам злую прозрачную жидкость.
– И что потом? – нетерпеливо поинтересовался Смык.
– А то… Потом остается у него на все про все три минуты, только за это время ему никогда не выбраться. Включаются двигатели, и такой огонь заклубится – похлеще, чем в мартеновской печи… Вся шахта в огне, даже наверх выбивает, видели учебные фильмы? Как извержение вулкана! Так это наверху, через двадцать метров! А что внизу делается… Люк-то между бункером и шахтой открыт: значит, пламя, выхлопы, пары топлива и окислителя – все вылетает в операторскую! Так и получается – «карандаш» пошел, а всей смене – кранты! Ну, может, наградят потом, не без этого…
Коротков потянулся за стаканом.
– А чего ж люк-то не закрывают?
– Как его закроешь? Этим ты третьему номеру покажешь, что он на смерть пошел. А он не захочет умирать, возьмет и не замкнет рубильник, сорвет запуск! Ему ж надежду дают: и люк открытый, и химзащиту… На фиг она нужна-то, на самом деле!
Александр не поверил.
– Так что, выходит, всю смену подставляют?! Не может быть!
– А чего ты удивляешься? – усмехнулся Еремеев. – «Карандаш» на цели миллион человек сожжет, может, больше! Если мерить на этих весах, то что такое еще шестеро? Давайте, будущие командиры!
Коротков с прапорщиком выпили, Смык и Кудасов больше не захотели.
– А если третий успеет выскочить, тогда все в порядке? – спросил Смык.
– Как он успеет… Пока с лестницы слезет, пока до выхода добежит… Бронелюк электроприводом почти минуту закрывается… Нет, не выскочит!
Еремеев проглотил спирт как воду, даже не запил, только загрыз печеньем.
– Значит, надо электропривод включать в момент контакта зажигания, – сказал Коротков, переведя дух. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы.
– Умный ты, – зло сказал Смык. – А если ты будешь третьим номером?
Тот усмехнулся.
– Спокойно, корешки, я в шахту не полезу! И в бункере дежурить не собираюсь!
– А правда, что у тебя батя генерал? – жадно вглядываясь в осоловелое лицо курсанта, спросил Еремеев.
Андрей важно кивнул.
– Генерал-майор, в Москве служит.
– Это хорошо, – прапорщик перелил спирт из стаканов Смыка и Кудасова в свой и Андрея. – Тогда тебя на «точку» не загонят. Найдут местечко где-нибудь в штабе, пересидишь пару лет, потом на учебу в Академию. А потом прямая дорога в большие начальники! Давай за это и выпьем!
– Обождать надо, в горле все горит! – хрипло отозвался Коротков.
– И правильно, спешить в таких делах не резон. Я вот уже в тайге который год маюсь… Жена волком воет, два короеда подрастают, а куда деваться? На Большой земле нас никто не ждет, здесь хоть жилье есть… Если бы младшего лейтенанта получить, тогда, конечно, другой разговор… Сколько раз рапорт подавал на офицерские курсы и все мимо пролетаю…
– Да, в этой дыре от тоски можно сдохнуть, – тяжело ворочая языком, проговорил Андрей.
– Вот то-то и оно! Ты бы пособил мне по-дружески, а? Сделай добро, тебе ведь ничего не стоит!
– Какое добро? – Коротков икнул. Похоже, его сильно развезло.
– Да такое… Будешь отцу рассказывать про практику, скажи, мол, есть такой прапорщик Еремеев, мужик хороший, старательный, уважительный… Надо, мол, его на офицерские курсы послать и вообще выдвинуть…
– А-а-а… Это мне запросто! Это, понимаешь, вообще ничего не стоит! Батя для меня все сделает. Хотя сейчас и в другой семье живет, а что я прошу, в два счета! Без вопросов!
Еремеев расплылся в улыбке.
– Я так и знал. Генерал, он и есть генерал! Давай по последней…
После обеда стажеров посадили в автобус и долго вывозили из напичканного скрытыми постами леса. А ночью они уже грузились в поезд «Красноярск – Москва». В вагоне долго разговаривали, тайком от сопровождающего – подполковника Волкова, пили купленную на станции водку. Вконец опьяневший Коротков пугал всех отцом – московским генералом, потом они со Смыком пытались петь под гитару, наконец под натиском возмущенных пассажиров угомонились и заснули. Вагон раскачивался, мерно стучали колеса, тусклый свет ночников размывал силуэты спящих молодых людей, которым предстояло своими руками держать тяжелый ядерный щит страны, о котором много говорят и пишут в газетах. А также ядерный меч возмездия, о котором почему-то никогда не упоминают.
На рассвете Кудасов неожиданно проснулся. Состав стоял в заснеженном поле, вдали в предутреннем тумане темнела кромка леса. В вагоне было холодно, он плотней закутался в одеяло. Сон прошел. Александр смотрел в окно и думал о том, как сложится дальнейшая жизнь.
Можно, конечно, посидеть несколько лет под землей, зарабатывая выслугу и льготы, только как приживется в глухом лесу Оксана? И что она будет делать, пока он неделями несет боевое дежурство? Интересно, правду говорил Еремеев, или врал про ручной запуск? С одной стороны, зачем ему врать, с другой – пешек в большой игре не считают… А все россказни про разумность «изделия» – имеют ли они под собой какую-нибудь почву? Или это плод воспаленного воображения, стрессовых нагрузок и недостатка кислорода? Хотя сейчас все самые невероятные истории казались достаточно правдоподобными…
Вдали раздался пронзительный гудок приближающегося тепловоза. Значит, они пропускали встречный. Наверное, в этих бескрайних просторах поезда не часто встречаются друг с другом.
Послышался стук колес, и по соседней колее на большой скорости прошел пассажирский состав. Он был коротким. Аккуратные новенькие вагоны с наглухо закрытыми окнами быстрой чередой промелькнули мимо. Ни одного огонька, даже тусклый свет ночников не пробивается наружу. Зато лежащий на верхней полке Кудасов многократно отразился в пролетающих черных стеклах. Что-то ворохнулось в его душе, легкая тень тревоги пробежала по нервам. Кто едет в этом поезде, куда, зачем? Почему никто не мучается бессонницей, не размышляет о жизни и не выглядывает наружу? Почему ради нескольких вагонов задерживают длинный красноярский состав, а не наоборот? Нет ответов. Быстро промелькнул поезд-призрак и растворился в рассветной мгле.
* * *
В просторной, богато обставленной квартире Вениамина Сергеевича Фалькова переливчато прозвенел один из трех телефонов. Это был его личный номер, жена и дети пользовались двумя другими. Поэтому трубку брал только хозяин, а в его отсутствие не отвечал никто. Но воскресным утром даже столь занятой человек находится, как правило, дома, в кругу семьи. В момент звонка семья завтракала: дородная Наталья Степановна в розовом простеганном халате, семнадцатилетняя дочь Галина и пятилетний Сергей.Предусмотрительный Вениамин Сергеевич, чтобы не отвлекаться от еды, всегда клал трубку рядом с собой. Промокнув губы салфеткой, он дожевал очередную порцию яичницы с ветчиной и нажал кнопку соединения.
– Я вас слушаю, – барственный баритон звучал так же величественно, как и на службе.
– Ой, извините, пожалуйста, – раздался испуганный женский голос. – Это не кассы? Я уже третий раз неправильно соединяюсь. Наверное, что-то с линией. Еще раз извините!
Звонили не генералу Фалькову. Звонили Прометею.
Гладкие учтивые обороты явно не соответствовали простецким интонациям звонившей. Наверняка читает по бумажке, которую передали через третьи руки: «Эй, тетя, хочешь за чепуху полтишок заработать?»
Послышались гудки отбоя.
Вениамин Сергеевич машинально посмотрел на часы: девять часов тридцать минут ровно. Это очень важно. Потому что числительное «третий» прибавлялось к текущему времени и означало время контакта – двенадцать тридцать. Вторым важным моментом являлось слово «кассы» – оно обозначало место встречи.
– Что с тобой, Веня? – тревожно спросила жена. – На тебе лица нет!
– Неприятности на работе, – ответил Вениамин Сергеевич, вставая. Есть больше не хотелось, напротив, к горлу подступала тошнота.
– Так мы не повезем Сережу в зоопарк?
– Что?! При чем здесь зоопарк!
– Да нет, ни при чем, извини… Просто ты обещал мальчику еще неделю назад отвести его в зоопарк и показать бегемота… Марина хотела поехать на целый день к подружкам…
– Нет, сегодня не получится. Я вызову машину, и ты съезди с ним сама. Можешь взять Галину.
– Еще чего, – недовольно протянула дочка. – Буду я с малявкой по зоопаркам ходить!
Слово «зоопарк» резало слух и раздражало, Вениамин Сергеевич прошел к себе в кабинет, закрыл дверь и, подойдя к огромному окну, прижался горящим лбом к холодному стеклу. С шестнадцатого этажа открывался прекрасный вид на старые кварталы Москвы, недавно отреставрированную церквушку, сталинскую высотку МИДа. Говорят, что при оценке квартир только за этот пейзаж сразу набавляют десять тысяч долларов. Мысль пришлась не к месту, доллары сейчас тоже вызывали только отвращение.
Но, несмотря на настроение и самочувствие, надо было делать дело. Прометей запер дверь на щеколду, надел тонкие резиновые перчатки, достал из ящика стола обычную на вид ручку, а из тумбы – пачку обычной на вид бумаги. Печатными буквами, старательно меняя манеру письма, выполнил нужный текст, который занял три четверти листа. Лишнюю часть он отрезал, а оставшуюся положил на подоконник.
Бумага действительно была обычной, а ручка – нет: через несколько минут текст бесследно исчез. Прометей, несколько раз перегнув вдоль и поперек, сложил чистый листок до размеров почтовой марки, упаковал в целлофан и засунул в коробочку из-под фотопленки. Потом, позвонив в службу точного времени, проверил дорогой швейцарский хронограф, купленный как раз для подобных случаев. Пора было выходить, хотя делать это ему никак не хотелось. С каким удовольствием он пошел бы с внуком в зоопарк!