Страница:
– Но вы ведь не только дипломат? – подмигнул Мачо. – Расслабьтесь, вечером я угощу вас джином!
Через несколько кварталов Мачо остановился у узкой щели между двумя трехэтажными домами. Это тоже улица, но два человека вряд ли смогли бы на ней разминуться. Зато заколоть неверного кривым кинжалом можно было очень легко из любого окна или двери.
– Погуляйте здесь, Том, – дружелюбно сказал он. – Если что – действуйте по обстановке. А вы, ребята, за мной.
Офицер для особых поручений нырнул в щель, морпехи последовали за ним, а «атташе по культуре» остался, не зная, что лучше: пробираться по щелеобразной улице с тремя вполне боеспособными спутниками или в одиночестве бродить в районе, где весьма велика вероятность стать жертвой похищения.
За узкой улочкой многие люди, хотя и выглядели как арабы, тем не менее говорили… по-русски! Это был чеченский квартал, и в последние годы местную диаспору сильно разбавили выходцы из Чечни.
Мачо подзабыл дорогу, ему пришлось спросить Салима, и чернявый мальчишка показал ему нужный дом, как сделал бы это в Гудермесе, Ножай-Юрте или Аргуне.
– Стойте по обе стороны двора, – проинструктировал Мачо спутников. – Будьте готовы к действию. Сигнал: выстрел, крик или шум. Или если я не выйду в течение сорока минут. Думаю, все обойдется.
Последнюю фразу он сказал для порядка. Когда имеешь дело с Салимом, никогда нельзя предполагать что-то наверняка.
На стук в глухую калитку вышел худощавый жилистый мужчина в просторных шароварах и с голым торсом, что в общем-то не принято в арабском мире. У него было непроницаемое лицо, крючковатый хищный нос и широкие, загибающиеся книзу черные усы. Он скользнул взглядом по неожиданному визитеру, выглянул на улицу и внимательно осмотрел его сопровождающих.
– Салям! – сказал Мачо и дружески улыбнулся.
– Салям! – ответил хозяин и, молча повернувшись, вошел во двор. Мачо последовал за ним и сам притворил за собой калитку. Осторожно, чтобы язычок замка не защелкнулся.
Они уселись за стол посередине мощеного двора, под навесом, укрывающим от палящих солнечных лучей. Во дворе шумно играли трое мальчиков лет семи-десяти.
– Непривычно видеть тебя без рубашки, – начал ни к чему не обязывающий разговор Мачо. Обычно Салим ходил в просторной одежде, под которой скрывались несколько килограммов мощнейшей пластиковой взрывчатки «Г-9». Какие-то проводки были выведены в карманы, а иногда торчали из-под воротника. Поэтому общаться с ним всегда было крайне тревожно, чтобы не сказать страшно. Впрочем, и сейчас без «Г-9» общение с ним удовольствия не доставляло.
– Я же дома… – пробурчал Салим.
Хозяин поднял руку, и через несколько минут закутанная в чадру женщина принесла пиалы, два чайника с терпким зеленым чаем и обязательные сладости. Обряд гостеприимства был выполнен, и теперь следовало переходить к делу.
– Давно не виделись, Салим! – сказал нейтральную фразу Мачо и улыбнулся обязательной и ничего не значащей улыбкой.
– Давно, – согласился тот, прихлебывая чай.
Происхождение Салима было окутано завесой тайны, но привычка пить чай выдавала в нем пришлого: коренные иорданцы предпочитают арабский кофе с кардамоном. Вторым демаскирующим фактором был хороший английский. По одной из версий аналитического отдела, значительную часть жизни он прожил в Лондоне, неоднократно бывал в Чечне, много путешествовал по Европе. Салиму на вид было около сорока лет, но у арабов внешность обманчива – судя по возрасту детей, ему около тридцати.
– А ты все так же ходишь с охраной…
Тонкие губы под блестящими усами изогнулись в скверной улыбке.
– Наверное, человек двадцать привел?
Мачо развел руками.
– Зачем так много, Салим? Я ведь пришел к другу. Со мной только шестеро. И то потому, что без них меня не отпустили. В посольстве беспокоятся о приезжих земляках-журналистах…
Хозяин прекрасно знал, чем занимается гость, но опровергать его утверждение не стал. Так же он пропустил мимо ушей и преувеличенное число охранников.
– И что тебя привело к небогатому торговцу коврами? Хочешь написать о застое в торговле? Это чистая правда…
Может быть, Салим и торговал коврами. Но не в связи с этой работой он получил осколочные ранения груди и сильный ожог левой руки. Шрамы остались на всю жизнь, и сильный загар не мог их замаскировать. И не в связи с торговлей коврами он был известен всем спецслужбам развитых государств. И не в связи с торговлей коврами приехал к нему посланник ЦРУ США.
Мачо протянул руку и взял из небольшой фарфоровой вазочки кусочек рахат-лукума. На самом деле, ему кусок не лез в горло, но принимать угощение – святой долг гостя. И к тому же, подтверждение его спокойствия, характеризующего чистую совесть и благородство намерений.
– Нет, Салим. Сейчас меня не интересуют ковры. Может быть, в другой раз.
– Другого раза может и не быть, – хозяин тоже взял щепотку изюма и потянувшийся было к сушеному инжиру Мачо оцепенел.
Здесь не принято пользоваться ложечками или вилками, сласти берут руками, но на руках Салима была кровь. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Один раз Мачо видел это своими глазами. Она стекала с пальцев и капала на белый кафельный пол крупными, разбивающимися в звездочки каплями. И теперь он не мог брать после него сладости из красивой фарфоровой вазочки.
– Почему? – нейтральным тоном спросил офицер. – Я думаю, мы еще не раз встретимся.
– Человек может только думать, лишь Аллах знает наверняка!
Салим что-то гортанно крикнул, и дети, свернув игру, забежали в дом. Это был очень плохой признак. Хотя Салим вполне мог начать бойню и без подобной предосторожности.
Мачо напрягся, машинально поправил ремень, незаметно тронув оттопыренный задний карман и убедившись, что пуговица клапана расстегнута. Патрон был в стволе, так что через три секунды пуля уже могла сидеть в мозговом веществе хозяина.
– Мне интересно, американец, неужели ты считаешь, что шестеро охранников обеспечат твою безопасность? – верхняя губа у Салима хищно задергалась, обнажая плохие прокуренные зубы. – Даже если бы их было шестьдесят шесть и мы сидели не в моем квартале, а в твоем долбаном Нью-Йорке или твоем долбаном Вашингтоне?
Когда досужие журналисты начинают рассуждать о том, существует всемирная террористическая организация «Аль-Каида» или это плод преувеличений и чьего-то больного воображения, им надо показать скромного торговца коврами Салима. Потому что он и есть ответственный координатор «Аль-Каиды». Хотя знают об этом немногие. И конечно, ему бы хотелось, чтобы посвященных в тайну стало еще меньше.
– Я считаю, Салим, что никто не может обеспечить ничью безопасность, – Мачо перестал улыбаться. – И твоя жизнь каждую минуту висит на волоске, и моя. Мы привыкли рисковать. Но я скажу тебе еще, что я считаю!
Мачо наклонился вперед и встретился взглядом с нечеловеческими, почти без зрачков, глазами Салима.
– Я считаю, что я еще способен забрать с собой в ад двух-трех человек. А может, и больше! И каждый из моих людей тоже способен это сделать! Ты хорошо умножаешь, Салим?
Они несколько секунд буравили друг друга взглядами, излучаемая каждым ментальная энергия сталкивалась с равной по силе энергией противника, как будто сцепленные руки силачей застыли в схватке на столике для армреслинга. Атташе по культуре Том эту схватку наверняка бы проиграл и не вышел отсюда живым. Но Мачо отличался сильной ментальностью. Она не уступала жестокой ментальности Салима. К тому же офицер выразился достаточно прозрачно: сколько бы человек не выскочило из соседних дворов, часть их погибнет. И в первую очередь погибнет сам Салим. А координатор «Аль-Каиды», несмотря на свою фанатичность и жестокость, все же хотел жить. Поэтому он первым отвел взгляд и отвернулся.
– Я просто так спросил. Для интереса.
Он снова отхлебнул чай и взял себе инжир, на который нацеливался Мачо.
– Я слушаю твое дело, уважаемый гость, – голос по-прежнему был совершенно спокоен.
Мачо перевел дух.
– Я знаю, где можно взять атомную бомбу.
Невозмутимость будто стерли с лица Салима мокрой губкой.
– Где?! – жадно выдохнул он.
– Даже не бомбу, ракету, – поправился Мачо. – В России. Во время перевозки на поезде.
– Охрана?!
– Сколько может быть охранников в поезде? Ну, двадцать, ну, сорок…
– Хоть сто сорок! Что от меня за это требуется?
– Только честное слово.
– Какое?
– Что она не будет использована против моей страны!
Салим не задумываясь кивнул.
– Клянусь!
Клятва, данная неверному, ничего не стоит. Но Мачо изобразил полное удовлетворение.
– Я еду в Россию. Мне нужен канал, по которому я могу с тобой связаться.
Салим ненадолго задумался, потом со значением наклонил голову.
– Слушай внимательно, американец…
Теперь в слово «американец» он вложил совсем другой оттенок, чем несколько минут назад.
Мачо вышел на улицу через тридцать пять минут. Морские пехотинцы уже были на взводе. По их лицам офицер понял: воскресить его они бы не смогли, но отомстить – сумели.
– Расслабьтесь, орлы! – улыбнулся он. – Сегодня выпивка за мой счет!
Ту же фразу он повторил и Тому, слово в слово. Но «атташе» проявил интерес к упоминанию о выпивке, только когда они вышли из старого города и сели в машину.
– Здорово, мужики! Какие курите?
– Свои, – недружелюбно ответил заросший густой щетиной путеец, а двое других угрюмо уставились на чужака.
– Это хорошо! – широко улыбнулся тот. У него было простецкое лицо и быстрые плутоватые глаза, обычная простая одежда, манеры человека с улицы. Как ни таращились настороженно работяги, как ни выискивали что-то подозрительное, но никакого подвоха не усмотрели: по всему выходило, что он свой в доску.
Он действительно был русским человеком, или, как стало модно говорить в последние годы, россиянином, никогда не выделяющимся из толпы и ни при каких обстоятельствах не привлекающим к себе внимание. Отражая это качество, московская резидентура ЦРУ присвоила ему псевдоним «Иванов», с учетом последнего обстоятельства признавать его «своим» следовало очень осмотрительно.
«Иванов» обладал авантюрным складом характера, умением быстро приспосабливаться к ситуации и сходиться с людьми. Отличался природными способностями: умом, острой интуицией, смелостью, умением быстро принимать решения. Пройдя очень сжатый курс подготовки, он самостоятельно повышал квалификацию, в частности, тщательно изучал психологию. У него были хорошие показатели в работе, причем использовался он «вслепую»: предполагалось, что он не знает, чьи задания выполняет. И действительно, он никогда в жизни не видел Бицжеральда или других посольских разведчиков, имея дело с посредником, таким же россиянином, как и он сам. Петр Васильевич познакомился с ним случайно, несколько лет назад, попросив за приличное вознаграждение проверить, живет ли по рязанскому адресу один человек. Дело оказалось плевым, а полученная за него сумма изрядной. Так и пошло… Поручения, как правило, были необременительными и на редкость хорошо оплачиваемыми. Правда, когда пришлось брать пробы земли и воды в разных районах и областях, определенные подозрения у «Иванова» появились, но он предпочел их не развивать. Его вполне устраивала хорошая оплата услуг, которые можно при желании считать обычными услугами частного детектива. Полная ясность здесь и не нужна.
– А вот давайте мои попробуем, – по-прежнему улыбаясь, чужак протянул пачку «Мальборо».
После некоторого замешательства путейцы экономно притушили свои сигареты и приняли угощение.
– Меня Василием зовут, я сам-то из Тиходонска, сейчас в Москве живу, – сообщил «Иванов». – А этой роскошью шеф угостил, когда я два пропавших вагона нашел. Там как раз «Мальборо» везли. Только мне не нравятся. Форсу много, а не забирает. Сладкие какие-то.
Фраза была тщательно продуманна. И могла вызвать только положительную реакцию.
– Это точно, – кивнул заросший, а его молчаливые коллеги оживились и согласно заулыбались.
– А ты чего, вагоны ищешь?
– Я все ищу. Про частных детективов слыхали?
– У нас они не водются, – вмешался другой монтер с острым, как у Буратино, носом. – А в кино видали.
– В кино одно вранье показывают, – сплюнул Василий. – А не выпить ли нам водочки? У меня с собой, и закусь имеется.
Работяги переглянулись. Предложение было дельным и характеризовало нового знакомого исключительно с положительной стороны.
– Это можно… Дело все равно идет к обеду. Надо только мастера предупредить…
Консенсус был достигнут. Компания расположилась в полуразвалившейся беседке за растущим вокруг депо кустарником, Василий достал из своей сумки две бутылки водки, шмат сала, черный хлеб и две луковицы. Монтеры одобрительно переглянулись. Приезжий действительно оказался простым хорошим мужиком, которому и помочь не грех. А в том, что помощь ему понадобится, никто не сомневался: не будет же он ни с того, ни с сего поить незнакомых людей! Отношения складывались ясные и незамысловатые: мы у тебя угощения не просили, сможем – поможем, нет – извини!
Выпили за знакомство, за железнодорожников, за родителей.
– А ведь у меня дело есть, мужики, вы-год-но-е! – сказал Василий, когда первая бутылка подошла к концу. – На этом деле мы все хорошо заработать можем…
Сотрапезники кивнули, хотя понимали, что ничего, кроме нескольких бутылок водки, они не заработают, сколь бы выгодным ни было предлагаемое дело.
– Я сейчас на одну фирму работаю. А у нее вагон обокрали. На десять миллионов! Если поможете – пятьсот тысяч наши. Поделим на четверых! Ну, извините, не поровну: триста мне, двести вам. Годится?
Зарплата монтера пути составляет две тысячи триста рублей в месяц. Суммы, о которых говорил Василий, на этом фоне представлялись совершенно нереальными и интереса для дальнейшего обсуждения не представляли. Но вторая бутылка водки была вполне реальной, она стояла на застеленном газеткой столе и представляла несомненный интерес.
– А где разбомбили вагон-то? – поинтересовался похожий на Буратино.
Василий пожал плечами.
– Кто знает… Из Москвы вышел целый, а в Новороссийск пришел прорубленный… В составе охрана была, говорят, где-то в вашем районе…
Монтеры покачали головами.
– Может, у нас, а может, и не у нас. Что взяли-то?
– Алмазные буровые коронки, – сказал Василий. – Они никому не нужны, там другие алмазы, технические… Короче, обычному человеку без пользы. А когда бурить надо, через каменную породу пробираться, тогда им цены нет! Поэтому и дорогие! Их в Турцию по контракту отправляли.
При слове «Турция» небритый оживился.
– У нас недавно турецкий контейнер прорубили. Угря с Саввой сцапали, да Лаврентьича с ними, только Лаврентьича потом выпустили. Он рассказывал: предупреждал, мол, дураков, на иностранное не лезть! А они позарились! Вот и сидят теперь!
– Да ну?! – вскинулся Василий. – А сколько им дали-то?
– Пока нисколько. Суд только завтра начнется.
– Так, может, они и наш вагон взломали? – озабоченно насупил брови Василий и начал разливать вторую бутылку.
– Вряд ли. Куда бы они эти бурильные головки дели?
– Все равно, спросить надо, – не согласился Василий.
– Как же ты спросишь, если они в тюрьме сидят?
– Так, может, условно дадут! И сразу выпустят!
Востроносый с сомнением хмыкнул.
– Савве, может, и дадут условно. А Угорь уже сидел, ему на полную катушку вкатят…
– Тогда у этого, Лаврентьича, надо спрашивать! Познакомите с ним, мужики?
Небритый со скрипом потер щетину.
– Познакомить не познакомим, это ведь дело щепетильное… А показать его со стороны покажем. А там ты уже сам подходи да выспрашивай. Нам в эти дела встревать негоже…
– Ладно, мужики, разве я не понимаю? Я ведь тоже раньше на заводе пахал… Давайте выпьем, что ли?
Через полтора часа Василий так же по-свойски беседовал за кружкой пива с Иваном Лаврентьичем Пименовым. Теперь они стояли за высоким столиком в привокзальной пивной, грызли сухую тарашку, время от времени опрокидывали по сто граммов водочки и запивали почти прозрачным «Жигулевским».
– Так кто предложил на турецкий-то контейнер идти? – в очередной раз спрашивал он, изображая полное непонимание столь опасной глупости. И Лаврентьич с ним полностью соглашался.
– Говорю же – козлы! Или Саввка предложил, или Угорь, точно и не упомню. А я им сказал: нельзя на иностранный груз замахиваться, могут матку вывернуть!
Испитое лицо Лаврентьича раскраснелось, глаза воинственно блестели.
– А они в ответ: не боись, сейчас все можно… Вот тебе и можно! Всю станцию раком поставили, и меня в кутузку посадили, хорошо, скоро выпустили! Коз-злы!
– Может, подсказал им кто? Или надводку дал? – продолжал выпытывать Василий.
– Да какое там! За полчаса у них и мысли такой не было! А потом увидели товарняк с турецкими вагонами, вот и стрельнуло в заднице!
– Ладно, а как насчет моего вагона? Может, его тоже они прорубили?
Лаврентьич прищурился и доверительно приблизил лицо к уху собеседника.
– Я тебе точно говорю: никакого вагона с алмазами у нас не рубили…
– Да он не с алмазами! С буровыми коронками, а в них алмазы – это совсем другое дело!
Пименов зажмурился и замотал головой так, что она могла оторваться от морщинистой шеи.
– Все одно. Говорю – не трогали твоего вагона! Ищи свои алмазы в другом месте!
– Да это не настоящие алмазы, они просто так называются!
«Иванов» нарочно зацикливал собеседника на мифических буровых коронках. И это у него получалось. Лаврентьич с пеной у рта доказывал, что никакого другого вагона его друзья не грабили. Все остальные расспросы Василия отошли на задний план и забылись. Допив водку и пиво, новые знакомые расстались.
– Завтра в суд вызывают, – кряхтел Лаврентьич. – Хошь не хошь, а надо идти, деваться некуда…
– Я тоже приду, – пообещал Василий. – А потом треснем по маленькой. Где тут у вас суд-то?
За пятьсот рублей «Иванов» переночевал в комнате отдыха машинистов. Перед тем как заснуть, подвел промежуточные итоги. Свою миссию он почти выполнил. Кража в действительности имела место, ее план возник внезапно и не был кем-то подсказан, воры арестованы. Концы с концами сходятся.
Конечно, можно предположить, что все это правдоподобная имитация. Петр Васильевич ориентировал его именно на такую возможность. Теперь важно узнать, как накажут воров. Если чисто символически, значит, действительно кража могла быть имитированной. Если наказание окажется суровым, это подтвердит первоначальный вывод. Можно усложнить рассуждения и предположить, что, несмотря на суровость наказания, воров тайно освободят, сделают пластическую операцию и, снабдив новыми документами, переселят в отдаленную местность. Но это версия для голливудского фильма, а не для простецкой российской действительности. И «Иванов» спокойно заснул, как человек, честно выполнивший свой долг.
Процесс о взломе контейнера был рядовым, но народу в зале суда собралось довольно много: железнодорожников дело очень волновало. Подсудимые отказались от сделанных ранее признаний, отпечатков пальцев и показаний Лаврентьича, настаивая на своей полной невиновности и требуя оправдательного приговора. Это было обычное поведение преступников в эру поголовной невиновности.
Объявив перерыв, судья Давыдов зашел к председателю суда и доложил обстановку.
– Это те, за которых из ФСБ просили? – наморщил лоб начальник. – Они больше не звонили?
– Да нет, – покачал головой Давыдов.
– Ну, тогда смотрите сами. Времена теперь другие. Мы независимы и никому не подчиняемся.
– Но там этот заграничный контейнер… В общем-то, дело мутное, шпионажем пахнет…
Давыдову уже стукнуло пятьдесят девять, как человек старой закалки он с пиететом относился к госбезопасности. Но председателю было всего тридцать семь, и он принадлежал к новой формации, в которой уважают только того, кто может поставить на должность или отстранить от нее.
– Это нас не касается. Есть уголовное дело, его надо разрешить по существу. Вот и разрешайте.
Наглое поведение подсудимых сыграло свою роль. Давыдов приговорил Саватеева и Угольникова к пяти годам лишения свободы каждого. Как говорится, на полную катушку.
Выйдя из суда, «Иванов» наткнулся на поджидающего его Лаврентьича. Тот был явно расстроен.
– Пойдем, выпьем, – предложил он. – Вишь, козлы, что удумали, теперь выходит, что это я их посадил!
«Иванов» покачал головой.
– Не могу, батя. Мой вагон, кажется, нашелся. Поеду разбираться…
На следующий день подробный отчет «Иванова» получил неприметный российский гражданин Петр Васильевич Потапов, известный в московской резидентуре ЦРУ под псевдонимом «Слон». Суть отчета он, зайдя в интернет-кафе, сбросил в виде криминального репортажа на безобидный е-мейл, один из сотен тысяч в мировой компьютерной сети. А еще через несколько часов, отчет прочел Ричард Фоук и окончательно убедился, что провал одного звена операции «Сеть» является случайностью.
– Тут и потратить не на что… Разве что отложить до лучших времен…
– Зачем откладывать, – возразил Александр. – Это событие нужно отметить. Давай выедем в Кротово, Шульгин сказал, что там есть неплохой ресторанчик.
Оксана снова повеселела.
– Ой, как здорово! Я уже забыла про развлечения!
Они выбрались вчетвером: Кудасовы и Шульгин с подругой – грудастой буфетчицей Светой. Для конспирации все вышли из части порознь и топали пешком метров пятьсот, а за лесополосой их поджидал убитый «Москвич» одного из местных жителей, с которым Шульгин поддерживал приятельские отношения. Оксана надела свой красный сарафан, босоножки на «шпильках» и жемчужные украшения. Когда она пробиралась по пыльному проселку мимо бурьяна и лопухов, казалось, что это какая-то кинозвезда, спрыгнувшая из нездешней экранной жизни в сельскую глубинку Тиходонского края. Идти было неудобно, ноги и босоножки запылились, приподнятое настроение сменилось раздражением.
– Давай быстрее, подруга! – с хохотом подбадривала ее Света. Она надела короткое ярко-голубое платье в блестках и кроссовки, которые уже в машине сменила на черные «лодочки». Кавалеры в гражданских костюмах с галстуками выглядели вполне цивильно, только водитель, веселый увалень Толян, был в военном камуфляже с закатанными рукавами. Кудасов подумал было, что он тоже военный, но по разговору быстро понял, что к армии тот не имеет ни малейшего отношения.
– На пилораме работы стало невпроворот! – радостно сообщил тот. – Как консервный завод тиходонские выкупили, так и строят все, так и ремонтируют. Говорят, скоро на полную мощность запустят… Но рабочих, в основном, привозных наймут. Наших брать не хотят: пьянь – говорят. Да оно и правильно. Только и приезжие пить будут, без этого не обойдется.
Взяв у Александра платок, Оксана вытерла ноги, отряхнула босоножки.
– Неужели, чтобы куда-то выйти, надо всей перемазаться? Что же это за место такое? – пожаловалась она неизвестно кому.
– Э-э-э, девушка, это ты еще не перемазалась! – радостно захохотал Толян. – Погоди, вот осень придет, так ты по нашей грязи в сапогах не пройдешь!
– Не подливай масла, Толян! – осадил водителя Шульгин.
– Не пройдет, клянусь, не пройдет! Сапоги в грязи останутся. Разве что босой… Тогда можно… Кстати, про сапоги… Ты, Игорь, форму-то получил? Отдал бы мне ватник и сапоги, а то я те сносил уже…
В Кротово за прошедшие полтора месяца произошли заметные изменения. Заброшенное общежитие консервного завода полным ходом ремонтировалось, на площади появились две торговые палатки и красочный, похожий на цирк «шапито», шатер пивной, изрисованный логотипами «Балтика». Из цирка круглосуточно доносилась громкая музыка, но почти все места оставались свободными: аборигенов отпугивала не роль дрессированных животных, а несуразные цены – кружка слабого пенистого напитка стоила столько же, сколько бутылка забористого самогона. А если цена одна, то зачем покупать слабое вместо крепкого? Этот нехитрый принцип практичные селяне исповедовали задолго до того, как навязчивая реклама попыталась сделать из него откровение. Поэтому наиболее посещаемым злачным местом оставалась поселковая чайная, на которую привесили фанерную вывеску «Ресторан», с незатейливым ассортиментом блюд и развлечений: антрекот с жареной картошкой, гуляш, и отдельно мясо из гуляша, которое в сочетании опять-таки с жареной картошкой называлось уже красиво и непонятно «бефстроганов».
Через несколько кварталов Мачо остановился у узкой щели между двумя трехэтажными домами. Это тоже улица, но два человека вряд ли смогли бы на ней разминуться. Зато заколоть неверного кривым кинжалом можно было очень легко из любого окна или двери.
– Погуляйте здесь, Том, – дружелюбно сказал он. – Если что – действуйте по обстановке. А вы, ребята, за мной.
Офицер для особых поручений нырнул в щель, морпехи последовали за ним, а «атташе по культуре» остался, не зная, что лучше: пробираться по щелеобразной улице с тремя вполне боеспособными спутниками или в одиночестве бродить в районе, где весьма велика вероятность стать жертвой похищения.
За узкой улочкой многие люди, хотя и выглядели как арабы, тем не менее говорили… по-русски! Это был чеченский квартал, и в последние годы местную диаспору сильно разбавили выходцы из Чечни.
Мачо подзабыл дорогу, ему пришлось спросить Салима, и чернявый мальчишка показал ему нужный дом, как сделал бы это в Гудермесе, Ножай-Юрте или Аргуне.
– Стойте по обе стороны двора, – проинструктировал Мачо спутников. – Будьте готовы к действию. Сигнал: выстрел, крик или шум. Или если я не выйду в течение сорока минут. Думаю, все обойдется.
Последнюю фразу он сказал для порядка. Когда имеешь дело с Салимом, никогда нельзя предполагать что-то наверняка.
На стук в глухую калитку вышел худощавый жилистый мужчина в просторных шароварах и с голым торсом, что в общем-то не принято в арабском мире. У него было непроницаемое лицо, крючковатый хищный нос и широкие, загибающиеся книзу черные усы. Он скользнул взглядом по неожиданному визитеру, выглянул на улицу и внимательно осмотрел его сопровождающих.
– Салям! – сказал Мачо и дружески улыбнулся.
– Салям! – ответил хозяин и, молча повернувшись, вошел во двор. Мачо последовал за ним и сам притворил за собой калитку. Осторожно, чтобы язычок замка не защелкнулся.
Они уселись за стол посередине мощеного двора, под навесом, укрывающим от палящих солнечных лучей. Во дворе шумно играли трое мальчиков лет семи-десяти.
– Непривычно видеть тебя без рубашки, – начал ни к чему не обязывающий разговор Мачо. Обычно Салим ходил в просторной одежде, под которой скрывались несколько килограммов мощнейшей пластиковой взрывчатки «Г-9». Какие-то проводки были выведены в карманы, а иногда торчали из-под воротника. Поэтому общаться с ним всегда было крайне тревожно, чтобы не сказать страшно. Впрочем, и сейчас без «Г-9» общение с ним удовольствия не доставляло.
– Я же дома… – пробурчал Салим.
Хозяин поднял руку, и через несколько минут закутанная в чадру женщина принесла пиалы, два чайника с терпким зеленым чаем и обязательные сладости. Обряд гостеприимства был выполнен, и теперь следовало переходить к делу.
– Давно не виделись, Салим! – сказал нейтральную фразу Мачо и улыбнулся обязательной и ничего не значащей улыбкой.
– Давно, – согласился тот, прихлебывая чай.
Происхождение Салима было окутано завесой тайны, но привычка пить чай выдавала в нем пришлого: коренные иорданцы предпочитают арабский кофе с кардамоном. Вторым демаскирующим фактором был хороший английский. По одной из версий аналитического отдела, значительную часть жизни он прожил в Лондоне, неоднократно бывал в Чечне, много путешествовал по Европе. Салиму на вид было около сорока лет, но у арабов внешность обманчива – судя по возрасту детей, ему около тридцати.
– А ты все так же ходишь с охраной…
Тонкие губы под блестящими усами изогнулись в скверной улыбке.
– Наверное, человек двадцать привел?
Мачо развел руками.
– Зачем так много, Салим? Я ведь пришел к другу. Со мной только шестеро. И то потому, что без них меня не отпустили. В посольстве беспокоятся о приезжих земляках-журналистах…
Хозяин прекрасно знал, чем занимается гость, но опровергать его утверждение не стал. Так же он пропустил мимо ушей и преувеличенное число охранников.
– И что тебя привело к небогатому торговцу коврами? Хочешь написать о застое в торговле? Это чистая правда…
Может быть, Салим и торговал коврами. Но не в связи с этой работой он получил осколочные ранения груди и сильный ожог левой руки. Шрамы остались на всю жизнь, и сильный загар не мог их замаскировать. И не в связи с торговлей коврами он был известен всем спецслужбам развитых государств. И не в связи с торговлей коврами приехал к нему посланник ЦРУ США.
Мачо протянул руку и взял из небольшой фарфоровой вазочки кусочек рахат-лукума. На самом деле, ему кусок не лез в горло, но принимать угощение – святой долг гостя. И к тому же, подтверждение его спокойствия, характеризующего чистую совесть и благородство намерений.
– Нет, Салим. Сейчас меня не интересуют ковры. Может быть, в другой раз.
– Другого раза может и не быть, – хозяин тоже взял щепотку изюма и потянувшийся было к сушеному инжиру Мачо оцепенел.
Здесь не принято пользоваться ложечками или вилками, сласти берут руками, но на руках Салима была кровь. Не в переносном, а в самом буквальном смысле. Один раз Мачо видел это своими глазами. Она стекала с пальцев и капала на белый кафельный пол крупными, разбивающимися в звездочки каплями. И теперь он не мог брать после него сладости из красивой фарфоровой вазочки.
– Почему? – нейтральным тоном спросил офицер. – Я думаю, мы еще не раз встретимся.
– Человек может только думать, лишь Аллах знает наверняка!
Салим что-то гортанно крикнул, и дети, свернув игру, забежали в дом. Это был очень плохой признак. Хотя Салим вполне мог начать бойню и без подобной предосторожности.
Мачо напрягся, машинально поправил ремень, незаметно тронув оттопыренный задний карман и убедившись, что пуговица клапана расстегнута. Патрон был в стволе, так что через три секунды пуля уже могла сидеть в мозговом веществе хозяина.
– Мне интересно, американец, неужели ты считаешь, что шестеро охранников обеспечат твою безопасность? – верхняя губа у Салима хищно задергалась, обнажая плохие прокуренные зубы. – Даже если бы их было шестьдесят шесть и мы сидели не в моем квартале, а в твоем долбаном Нью-Йорке или твоем долбаном Вашингтоне?
Когда досужие журналисты начинают рассуждать о том, существует всемирная террористическая организация «Аль-Каида» или это плод преувеличений и чьего-то больного воображения, им надо показать скромного торговца коврами Салима. Потому что он и есть ответственный координатор «Аль-Каиды». Хотя знают об этом немногие. И конечно, ему бы хотелось, чтобы посвященных в тайну стало еще меньше.
– Я считаю, Салим, что никто не может обеспечить ничью безопасность, – Мачо перестал улыбаться. – И твоя жизнь каждую минуту висит на волоске, и моя. Мы привыкли рисковать. Но я скажу тебе еще, что я считаю!
Мачо наклонился вперед и встретился взглядом с нечеловеческими, почти без зрачков, глазами Салима.
– Я считаю, что я еще способен забрать с собой в ад двух-трех человек. А может, и больше! И каждый из моих людей тоже способен это сделать! Ты хорошо умножаешь, Салим?
Они несколько секунд буравили друг друга взглядами, излучаемая каждым ментальная энергия сталкивалась с равной по силе энергией противника, как будто сцепленные руки силачей застыли в схватке на столике для армреслинга. Атташе по культуре Том эту схватку наверняка бы проиграл и не вышел отсюда живым. Но Мачо отличался сильной ментальностью. Она не уступала жестокой ментальности Салима. К тому же офицер выразился достаточно прозрачно: сколько бы человек не выскочило из соседних дворов, часть их погибнет. И в первую очередь погибнет сам Салим. А координатор «Аль-Каиды», несмотря на свою фанатичность и жестокость, все же хотел жить. Поэтому он первым отвел взгляд и отвернулся.
– Я просто так спросил. Для интереса.
Он снова отхлебнул чай и взял себе инжир, на который нацеливался Мачо.
– Я слушаю твое дело, уважаемый гость, – голос по-прежнему был совершенно спокоен.
Мачо перевел дух.
– Я знаю, где можно взять атомную бомбу.
Невозмутимость будто стерли с лица Салима мокрой губкой.
– Где?! – жадно выдохнул он.
– Даже не бомбу, ракету, – поправился Мачо. – В России. Во время перевозки на поезде.
– Охрана?!
– Сколько может быть охранников в поезде? Ну, двадцать, ну, сорок…
– Хоть сто сорок! Что от меня за это требуется?
– Только честное слово.
– Какое?
– Что она не будет использована против моей страны!
Салим не задумываясь кивнул.
– Клянусь!
Клятва, данная неверному, ничего не стоит. Но Мачо изобразил полное удовлетворение.
– Я еду в Россию. Мне нужен канал, по которому я могу с тобой связаться.
Салим ненадолго задумался, потом со значением наклонил голову.
– Слушай внимательно, американец…
Теперь в слово «американец» он вложил совсем другой оттенок, чем несколько минут назад.
Мачо вышел на улицу через тридцать пять минут. Морские пехотинцы уже были на взводе. По их лицам офицер понял: воскресить его они бы не смогли, но отомстить – сумели.
– Расслабьтесь, орлы! – улыбнулся он. – Сегодня выпивка за мой счет!
Ту же фразу он повторил и Тому, слово в слово. Но «атташе» проявил интерес к упоминанию о выпивке, только когда они вышли из старого города и сели в машину.
* * *
На станции Кузяевка скорые поезда не останавливаются, а пассажирские тормозят на три минуты. Из них почти никто не выходит: местные добираются из Тиходонска электричками, рейсовыми автобусами или на попутных машинах. Но из утреннего тамбовского пружинисто выпрыгнул невысокий мужичок с потрепанной черной сумкой через плечо, подмигнул проводнице, махнул рукой попутчикам и быстро пошел по неказистому перрону. Направлялся он почему-то не к выходу на привокзальную площадь, а вдоль путей, и когда платформа закончилась, спрыгнул на шпалы, быстро приноровившись шагать с одной на другую. Без привычки к этому приспособиться трудно, такая походка выдает опытного железнодорожника или человека, умеющего быстро адаптироваться к любой ситуации. Через несколько минут он подошел к депо и по-свойски обратился к перекуривающим у входа монтерам пути.– Здорово, мужики! Какие курите?
– Свои, – недружелюбно ответил заросший густой щетиной путеец, а двое других угрюмо уставились на чужака.
– Это хорошо! – широко улыбнулся тот. У него было простецкое лицо и быстрые плутоватые глаза, обычная простая одежда, манеры человека с улицы. Как ни таращились настороженно работяги, как ни выискивали что-то подозрительное, но никакого подвоха не усмотрели: по всему выходило, что он свой в доску.
Он действительно был русским человеком, или, как стало модно говорить в последние годы, россиянином, никогда не выделяющимся из толпы и ни при каких обстоятельствах не привлекающим к себе внимание. Отражая это качество, московская резидентура ЦРУ присвоила ему псевдоним «Иванов», с учетом последнего обстоятельства признавать его «своим» следовало очень осмотрительно.
«Иванов» обладал авантюрным складом характера, умением быстро приспосабливаться к ситуации и сходиться с людьми. Отличался природными способностями: умом, острой интуицией, смелостью, умением быстро принимать решения. Пройдя очень сжатый курс подготовки, он самостоятельно повышал квалификацию, в частности, тщательно изучал психологию. У него были хорошие показатели в работе, причем использовался он «вслепую»: предполагалось, что он не знает, чьи задания выполняет. И действительно, он никогда в жизни не видел Бицжеральда или других посольских разведчиков, имея дело с посредником, таким же россиянином, как и он сам. Петр Васильевич познакомился с ним случайно, несколько лет назад, попросив за приличное вознаграждение проверить, живет ли по рязанскому адресу один человек. Дело оказалось плевым, а полученная за него сумма изрядной. Так и пошло… Поручения, как правило, были необременительными и на редкость хорошо оплачиваемыми. Правда, когда пришлось брать пробы земли и воды в разных районах и областях, определенные подозрения у «Иванова» появились, но он предпочел их не развивать. Его вполне устраивала хорошая оплата услуг, которые можно при желании считать обычными услугами частного детектива. Полная ясность здесь и не нужна.
– А вот давайте мои попробуем, – по-прежнему улыбаясь, чужак протянул пачку «Мальборо».
После некоторого замешательства путейцы экономно притушили свои сигареты и приняли угощение.
– Меня Василием зовут, я сам-то из Тиходонска, сейчас в Москве живу, – сообщил «Иванов». – А этой роскошью шеф угостил, когда я два пропавших вагона нашел. Там как раз «Мальборо» везли. Только мне не нравятся. Форсу много, а не забирает. Сладкие какие-то.
Фраза была тщательно продуманна. И могла вызвать только положительную реакцию.
– Это точно, – кивнул заросший, а его молчаливые коллеги оживились и согласно заулыбались.
– А ты чего, вагоны ищешь?
– Я все ищу. Про частных детективов слыхали?
– У нас они не водются, – вмешался другой монтер с острым, как у Буратино, носом. – А в кино видали.
– В кино одно вранье показывают, – сплюнул Василий. – А не выпить ли нам водочки? У меня с собой, и закусь имеется.
Работяги переглянулись. Предложение было дельным и характеризовало нового знакомого исключительно с положительной стороны.
– Это можно… Дело все равно идет к обеду. Надо только мастера предупредить…
Консенсус был достигнут. Компания расположилась в полуразвалившейся беседке за растущим вокруг депо кустарником, Василий достал из своей сумки две бутылки водки, шмат сала, черный хлеб и две луковицы. Монтеры одобрительно переглянулись. Приезжий действительно оказался простым хорошим мужиком, которому и помочь не грех. А в том, что помощь ему понадобится, никто не сомневался: не будет же он ни с того, ни с сего поить незнакомых людей! Отношения складывались ясные и незамысловатые: мы у тебя угощения не просили, сможем – поможем, нет – извини!
Выпили за знакомство, за железнодорожников, за родителей.
– А ведь у меня дело есть, мужики, вы-год-но-е! – сказал Василий, когда первая бутылка подошла к концу. – На этом деле мы все хорошо заработать можем…
Сотрапезники кивнули, хотя понимали, что ничего, кроме нескольких бутылок водки, они не заработают, сколь бы выгодным ни было предлагаемое дело.
– Я сейчас на одну фирму работаю. А у нее вагон обокрали. На десять миллионов! Если поможете – пятьсот тысяч наши. Поделим на четверых! Ну, извините, не поровну: триста мне, двести вам. Годится?
Зарплата монтера пути составляет две тысячи триста рублей в месяц. Суммы, о которых говорил Василий, на этом фоне представлялись совершенно нереальными и интереса для дальнейшего обсуждения не представляли. Но вторая бутылка водки была вполне реальной, она стояла на застеленном газеткой столе и представляла несомненный интерес.
– А где разбомбили вагон-то? – поинтересовался похожий на Буратино.
Василий пожал плечами.
– Кто знает… Из Москвы вышел целый, а в Новороссийск пришел прорубленный… В составе охрана была, говорят, где-то в вашем районе…
Монтеры покачали головами.
– Может, у нас, а может, и не у нас. Что взяли-то?
– Алмазные буровые коронки, – сказал Василий. – Они никому не нужны, там другие алмазы, технические… Короче, обычному человеку без пользы. А когда бурить надо, через каменную породу пробираться, тогда им цены нет! Поэтому и дорогие! Их в Турцию по контракту отправляли.
При слове «Турция» небритый оживился.
– У нас недавно турецкий контейнер прорубили. Угря с Саввой сцапали, да Лаврентьича с ними, только Лаврентьича потом выпустили. Он рассказывал: предупреждал, мол, дураков, на иностранное не лезть! А они позарились! Вот и сидят теперь!
– Да ну?! – вскинулся Василий. – А сколько им дали-то?
– Пока нисколько. Суд только завтра начнется.
– Так, может, они и наш вагон взломали? – озабоченно насупил брови Василий и начал разливать вторую бутылку.
– Вряд ли. Куда бы они эти бурильные головки дели?
– Все равно, спросить надо, – не согласился Василий.
– Как же ты спросишь, если они в тюрьме сидят?
– Так, может, условно дадут! И сразу выпустят!
Востроносый с сомнением хмыкнул.
– Савве, может, и дадут условно. А Угорь уже сидел, ему на полную катушку вкатят…
– Тогда у этого, Лаврентьича, надо спрашивать! Познакомите с ним, мужики?
Небритый со скрипом потер щетину.
– Познакомить не познакомим, это ведь дело щепетильное… А показать его со стороны покажем. А там ты уже сам подходи да выспрашивай. Нам в эти дела встревать негоже…
– Ладно, мужики, разве я не понимаю? Я ведь тоже раньше на заводе пахал… Давайте выпьем, что ли?
Через полтора часа Василий так же по-свойски беседовал за кружкой пива с Иваном Лаврентьичем Пименовым. Теперь они стояли за высоким столиком в привокзальной пивной, грызли сухую тарашку, время от времени опрокидывали по сто граммов водочки и запивали почти прозрачным «Жигулевским».
– Так кто предложил на турецкий-то контейнер идти? – в очередной раз спрашивал он, изображая полное непонимание столь опасной глупости. И Лаврентьич с ним полностью соглашался.
– Говорю же – козлы! Или Саввка предложил, или Угорь, точно и не упомню. А я им сказал: нельзя на иностранный груз замахиваться, могут матку вывернуть!
Испитое лицо Лаврентьича раскраснелось, глаза воинственно блестели.
– А они в ответ: не боись, сейчас все можно… Вот тебе и можно! Всю станцию раком поставили, и меня в кутузку посадили, хорошо, скоро выпустили! Коз-злы!
– Может, подсказал им кто? Или надводку дал? – продолжал выпытывать Василий.
– Да какое там! За полчаса у них и мысли такой не было! А потом увидели товарняк с турецкими вагонами, вот и стрельнуло в заднице!
– Ладно, а как насчет моего вагона? Может, его тоже они прорубили?
Лаврентьич прищурился и доверительно приблизил лицо к уху собеседника.
– Я тебе точно говорю: никакого вагона с алмазами у нас не рубили…
– Да он не с алмазами! С буровыми коронками, а в них алмазы – это совсем другое дело!
Пименов зажмурился и замотал головой так, что она могла оторваться от морщинистой шеи.
– Все одно. Говорю – не трогали твоего вагона! Ищи свои алмазы в другом месте!
– Да это не настоящие алмазы, они просто так называются!
«Иванов» нарочно зацикливал собеседника на мифических буровых коронках. И это у него получалось. Лаврентьич с пеной у рта доказывал, что никакого другого вагона его друзья не грабили. Все остальные расспросы Василия отошли на задний план и забылись. Допив водку и пиво, новые знакомые расстались.
– Завтра в суд вызывают, – кряхтел Лаврентьич. – Хошь не хошь, а надо идти, деваться некуда…
– Я тоже приду, – пообещал Василий. – А потом треснем по маленькой. Где тут у вас суд-то?
За пятьсот рублей «Иванов» переночевал в комнате отдыха машинистов. Перед тем как заснуть, подвел промежуточные итоги. Свою миссию он почти выполнил. Кража в действительности имела место, ее план возник внезапно и не был кем-то подсказан, воры арестованы. Концы с концами сходятся.
Конечно, можно предположить, что все это правдоподобная имитация. Петр Васильевич ориентировал его именно на такую возможность. Теперь важно узнать, как накажут воров. Если чисто символически, значит, действительно кража могла быть имитированной. Если наказание окажется суровым, это подтвердит первоначальный вывод. Можно усложнить рассуждения и предположить, что, несмотря на суровость наказания, воров тайно освободят, сделают пластическую операцию и, снабдив новыми документами, переселят в отдаленную местность. Но это версия для голливудского фильма, а не для простецкой российской действительности. И «Иванов» спокойно заснул, как человек, честно выполнивший свой долг.
Процесс о взломе контейнера был рядовым, но народу в зале суда собралось довольно много: железнодорожников дело очень волновало. Подсудимые отказались от сделанных ранее признаний, отпечатков пальцев и показаний Лаврентьича, настаивая на своей полной невиновности и требуя оправдательного приговора. Это было обычное поведение преступников в эру поголовной невиновности.
Объявив перерыв, судья Давыдов зашел к председателю суда и доложил обстановку.
– Это те, за которых из ФСБ просили? – наморщил лоб начальник. – Они больше не звонили?
– Да нет, – покачал головой Давыдов.
– Ну, тогда смотрите сами. Времена теперь другие. Мы независимы и никому не подчиняемся.
– Но там этот заграничный контейнер… В общем-то, дело мутное, шпионажем пахнет…
Давыдову уже стукнуло пятьдесят девять, как человек старой закалки он с пиететом относился к госбезопасности. Но председателю было всего тридцать семь, и он принадлежал к новой формации, в которой уважают только того, кто может поставить на должность или отстранить от нее.
– Это нас не касается. Есть уголовное дело, его надо разрешить по существу. Вот и разрешайте.
Наглое поведение подсудимых сыграло свою роль. Давыдов приговорил Саватеева и Угольникова к пяти годам лишения свободы каждого. Как говорится, на полную катушку.
Выйдя из суда, «Иванов» наткнулся на поджидающего его Лаврентьича. Тот был явно расстроен.
– Пойдем, выпьем, – предложил он. – Вишь, козлы, что удумали, теперь выходит, что это я их посадил!
«Иванов» покачал головой.
– Не могу, батя. Мой вагон, кажется, нашелся. Поеду разбираться…
На следующий день подробный отчет «Иванова» получил неприметный российский гражданин Петр Васильевич Потапов, известный в московской резидентуре ЦРУ под псевдонимом «Слон». Суть отчета он, зайдя в интернет-кафе, сбросил в виде криминального репортажа на безобидный е-мейл, один из сотен тысяч в мировой компьютерной сети. А еще через несколько часов, отчет прочел Ричард Фоук и окончательно убедился, что провал одного звена операции «Сеть» является случайностью.
* * *
Через несколько дней после возвращения из рейса Александр получил первую зарплату. Со всеми надбавками она оказалась в два с лишним раза больше, чем у обычного ракетчика. Распираемый гордостью, он пришел домой и развернул перед Оксаной веером хрустящие купюры. Супруга вначале обрадовалась, но тут же потухла.– Тут и потратить не на что… Разве что отложить до лучших времен…
– Зачем откладывать, – возразил Александр. – Это событие нужно отметить. Давай выедем в Кротово, Шульгин сказал, что там есть неплохой ресторанчик.
Оксана снова повеселела.
– Ой, как здорово! Я уже забыла про развлечения!
Они выбрались вчетвером: Кудасовы и Шульгин с подругой – грудастой буфетчицей Светой. Для конспирации все вышли из части порознь и топали пешком метров пятьсот, а за лесополосой их поджидал убитый «Москвич» одного из местных жителей, с которым Шульгин поддерживал приятельские отношения. Оксана надела свой красный сарафан, босоножки на «шпильках» и жемчужные украшения. Когда она пробиралась по пыльному проселку мимо бурьяна и лопухов, казалось, что это какая-то кинозвезда, спрыгнувшая из нездешней экранной жизни в сельскую глубинку Тиходонского края. Идти было неудобно, ноги и босоножки запылились, приподнятое настроение сменилось раздражением.
– Давай быстрее, подруга! – с хохотом подбадривала ее Света. Она надела короткое ярко-голубое платье в блестках и кроссовки, которые уже в машине сменила на черные «лодочки». Кавалеры в гражданских костюмах с галстуками выглядели вполне цивильно, только водитель, веселый увалень Толян, был в военном камуфляже с закатанными рукавами. Кудасов подумал было, что он тоже военный, но по разговору быстро понял, что к армии тот не имеет ни малейшего отношения.
– На пилораме работы стало невпроворот! – радостно сообщил тот. – Как консервный завод тиходонские выкупили, так и строят все, так и ремонтируют. Говорят, скоро на полную мощность запустят… Но рабочих, в основном, привозных наймут. Наших брать не хотят: пьянь – говорят. Да оно и правильно. Только и приезжие пить будут, без этого не обойдется.
Взяв у Александра платок, Оксана вытерла ноги, отряхнула босоножки.
– Неужели, чтобы куда-то выйти, надо всей перемазаться? Что же это за место такое? – пожаловалась она неизвестно кому.
– Э-э-э, девушка, это ты еще не перемазалась! – радостно захохотал Толян. – Погоди, вот осень придет, так ты по нашей грязи в сапогах не пройдешь!
– Не подливай масла, Толян! – осадил водителя Шульгин.
– Не пройдет, клянусь, не пройдет! Сапоги в грязи останутся. Разве что босой… Тогда можно… Кстати, про сапоги… Ты, Игорь, форму-то получил? Отдал бы мне ватник и сапоги, а то я те сносил уже…
В Кротово за прошедшие полтора месяца произошли заметные изменения. Заброшенное общежитие консервного завода полным ходом ремонтировалось, на площади появились две торговые палатки и красочный, похожий на цирк «шапито», шатер пивной, изрисованный логотипами «Балтика». Из цирка круглосуточно доносилась громкая музыка, но почти все места оставались свободными: аборигенов отпугивала не роль дрессированных животных, а несуразные цены – кружка слабого пенистого напитка стоила столько же, сколько бутылка забористого самогона. А если цена одна, то зачем покупать слабое вместо крепкого? Этот нехитрый принцип практичные селяне исповедовали задолго до того, как навязчивая реклама попыталась сделать из него откровение. Поэтому наиболее посещаемым злачным местом оставалась поселковая чайная, на которую привесили фанерную вывеску «Ресторан», с незатейливым ассортиментом блюд и развлечений: антрекот с жареной картошкой, гуляш, и отдельно мясо из гуляша, которое в сочетании опять-таки с жареной картошкой называлось уже красиво и непонятно «бефстроганов».