Страница:
Черепахин открыл глаза, но захотел зажмуриться опять.
Черный в мелкий красный горошек галстук-бабочка, серый костюм-тройка, желто-зеленая рубашка и коричневые с белыми боковыми вставками туфли делали адвоката похожим на яркого крупного попугая. Очень беспокойное «пернатое». Начиная фразу, он вставал и начинал ходить по комнате. С последним словом опять садился на стул и внимательно слушал. Птичий облик дополняли беспокойные глазки-бусинки, гладкие черные, явно подкрашенные, волосы, собранные в куцый хвостик на затылке, и острый нос, вытарчивающий из-под очков.
– Я с удовольствием займусь вашей защитой, уважаемый Иван Сергеевич! – с ходу заверил Марин, даже не заикнувшись о своем гонораре. – Во-первых, Аристарх Матвеевич за вас ручается, а во-вторых, дело у вас обещает быть преинтереснейшим…
«Пернатая» похожесть адвоката и сокамерника, а еще в большей мере сходство их поведения напомнили Черепахину не очень уместную в данной ситуации веселую строчку из старой студенческой песни: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга». Впрочем, она как раз очень уместна: действительно, надо валить! Не обязательно на юг – куда угодно, но подальше от Лугани, проклятого репортажа и зловещей Черной дыры!
Ведь отдельные кадры происходящего выстроились в четкую картину, имеющую определенную направленность. Запись у Черной дыры уже есть. И за второй она гоняется не потому, что ей нужен оригинал, а потому, что хочет изъять все экземпляры. А когда изымет, останется терминировать свидетелей. Ликвидировать, говоря простым языком шпионских триллеров. Устранить, убрать, зачистить. «Полная зачистка» – вот как это называется в боевиках. Если в арсенале Черной дыры имеется прокуратура, то наверняка найдутся и бандюганы, которые быстро «решат вопрос» с самим Черепахиным и с глупым Пашкой Савиным. А может, и с кем-нибудь еще, кого они посчитают опасным.
– Я согласен с вами, что причина ареста в нарушении государственной тайны, – вальяжно сообщил Гарик, для проформы выслушав сбивчивый рассказ Черепахина. – Но мы должны их опередить. Для этого надо провести экспертизу вашего репортажа, получить заключение об отсутствии в нем секретности и заявить ходатайство о прекращении уголовного дела и отмене меры пресечения. Да что там ходатайство – я завалю их жалобами!
– Большое спасибо! – Черепахин заискивающе улыбнулся. Он не обнаруживал своего знания, потому что начал контригру против Черной дыры и ее прихвостней. – Мне кажется, что флеш-карту с записью я оставил на даче… Не на сто процентов, но на девяносто – точно.
– Ну, и отличненько! – оживился адвокат, аж забурлил весь, как попугай, которому щедро насыпали семечек.
– Я ухожу и буду заниматься в основном вашими вопросами. Можете не волноваться: если Гарик взялся за дело – считайте, что оно выиграно!
О гонораре он по-прежнему не заикался. А поскольку мир не видел адвокатов-бессеребренников, такое бескорыстие подтвердило самые худшие предположения Ивана Сергеевича.
– Держитесь, Иван Сергеевич, мы будем за вас бороться! – прослезился Аристарх и троекратно облобызал товарища по несчастью. Тот даже устыдился, что подозревал сокамерника в двурушничестве.
Остаток дня и весь следующий никто Ивана Сергеевича не тревожил и он, более-менее собравшись с мыслями, обдумывал странную чехарду, которая завертелась вокруг. Он был уверен, что в телекомпании и его квартире проведены тщательные обыски. Сейчас скорее всего умелые руки специалистов тщательно обыскивают дачу. Но, несмотря на свой опыт и умения, они ничего не нашли, да и не найдут. Не мудрено: даже если бы Ивану Сергеевичу не угрожала опасность, он никогда бы по доброй воле не признался, что оставил оригинальную запись рядового репортажа у Вероники – своей новой двадцатилетней пассии, чтобы показать свою творческую состоятельность и значимость в телевизионном мире.
Барышня приехала из такой глубинки, что провинциальную Лугань воспринимала как кипящий котел цивилизации. Разумеется, она хотела стать моделью или актрисой, именно за этим и пришла в телекомпанию, где, по ее разумению, как раз и вышлифовывают из потенциальных доярок и скотниц шикарных теледив. Иван Сергеевич, как человек чуткий, не стал разочаровывать простодушную провинциалку, а напротив, взвалил на себя нелегкое бремя шлифовки.
В снятую под этот проект однокомнатную квартирку, где, кроме скрипучего дивана и облупленного холодильника, ничего не было, он перевез из студии списанную видеодвойку, ноутбук, и процесс пошел.
Шок черепахинских молодых лет, фильм «Эммануэль», стал учебным пособием, а трудолюбивая Вероника, родителей которой очаровала в свое время героиня сериала «Просто Мария» Вероника Кастро, с головой окунулась в работу. Учеба шла круглые сутки, учитель и ученица практически не покидали аудиторию… Да и куда пойдешь: городок-то небольшой – все на виду…
Но даже в съемной квартире у них не было времени скучать, поэтому Иван Сергеевич называл девушку Вероникой Виагрой. Она думала, что это красивый сценический псевдоним, заменивший малозвучную фамилию Подтыко, и была очень довольна, хотя слегка сомневалась: не бросится ли зрителям в глаза сходство с названием московской поп-группы? Учитель при этом буквально закатывался хохотом, целовал очаровательную пейзанку в торчащие тугие соски и успокаивал:
– Не боись, те девчонки в Москве. Да и вообще – им до тебя далеко…
Конечно, тут он изрядно привирал, ибо группу «Виагра» видел только по телевизору, а Веронику Подтыко рассматривал в упор, со всеми подробностями, зато ее песен вовсе не слышал, а потому не мог сравнивать. Но, будучи все же в основном человеком серьезным, Черепахин проводил также уроки телевизионного мастерства и раз двадцать пять показал Виагре самый удачный свой репортаж, с подробным комментарием видео– и звукового ряда.
Поэтому в тайной учебной аудитории, адрес которой был никому не известен, на аппаратурной стойке возле монитора лежала маленькая черная коробочка с видеокартой «SONY», которую, как и предполагал Иван Сергеевич, искали сейчас повсюду.
– Предположительно короткое замыкание, – печально сказал Гарик и вытер ярким клетчатым платком вспотевший лоб.
– Что с моей женой? – глухо спросил Черепахин, чувствуя, как стучит в железной бочке грудной клетки кузнечный молот сердца.
– Иван Сергеевич, вы же сами просили пока с ней не связываться. А на даче никого не было, это точно.
– Раз Ольга там не ночевала, кто мог устроить замыкание?
– Да те же бомжи. Может, и не замыкание это вовсе. Свечка, спичка, сигарета, да мало ли… Замыкание – первоначальная версия. У вас, естественно, есть страховка?
– Да, – зло ответил Черепахин поднимаясь, – спасибо за заботу.
– Господин Черепахин, буду с вами откровенен, – он закрыл тонкую папку с неподшитыми протоколами и какими-то фотографиями.
– Обстоятельства сложились так, что все ваши шалости с камерами, съемками и налогами мы можем забыть в один миг. Речь идет об экономической безопасности страны! И вам будет лучше, если вы добровольно выдадите оригинал записи репортажа со стратегического объекта государственной важности!
– А разве на даче его так и не нашли? – усмехнувшись, спросил Иван Сергеевич. – Зачем же было ее поджигать?
– Не забывайтесь, Черепахин, что за намеки? – набычился Крайко, и тут же, спохватившись, смягчил тон: – Я сочувствую вам, но дача, в конце концов, только дрова. Получите страховку, построитесь по-новой. Если будете сотрудничать со следствием. Иначе в ближайшие семь-десять лет у вас будет другая дача – казенная. Итак, я вас слушаю. Где оригинал?
– Господин следователь, вы могли бы спросить у меня это при первой встрече три дня назад. Думаю, я за это время обязательно вспомнил бы, где я оставил этот никому не нужный кусок пластмассы. А сейчас, после трех дней в камере, после сообщения о пожаре вы задаете мне вроде простой вопрос, но ответить вот так с ходу я на него не могу…
– Что мешает? – вцепился в последнее слово Крайко. – Или кто? Вы кого-то боитесь?
Черепахин досадливо махнул рукой.
– При чем здесь «боитесь»! Вы представляете себе, что такое для меня появление репортажа на республиканском телевидении? Я не ждал, не гадал, не надеялся, и вдруг… В наших телевизионных кругах такая удача – это шанс повернуть всю жизнь вспять, взлететь вверх. Это как… Я даже не знаю, с чем сравнить мое удивление, чтобы вы поняли. Ну… представьте, что вам сейчас по этому мобильному телефону позвонит Дзержинский!
Следователь громко зевнул и удивленно посмотрел на Черепахина.
– Помилуйте, Иван Сергеевич, Дзержинский давно умер! Да и вообще, он руководил не прокуратурой, а совсем другим ведомством!
– Ну, пусть Президент Тучка! – Подследственный опять махнул рукой. – Дело ведь совсем в другом! Я пытаюсь объяснить свое состояние! Меня все поздравляли, приглашали выпить, хвалили. Я же творческий человек. Я находился в таком летучем состоянии, что не знал, где сам нахожусь. А про видеокарту я разве думал? Ну, как вы считаете – думал?
Крайко, продолжая с удивлением разглядывать Ивана Сергеевича, очень спокойно сказал:
– Пожалуй, не думали. Но сейчас летучее состояние прошло, вопрос задан, так что подумать об этом придется. У вас есть двадцать минут, пока я выпью чашку кофе. Могу и вас угостить. Хотите?
Черепахин вздохнул, обреченно пожал плечами и кивнул.
Следователь встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Очевидно, он зацепил тонкую папку, потому что из нее выскользнули и спланировали на грязный пол несколько фотографий. Иван Сергеевич машинально нагнулся, поднял глянцевые прямоугольники, развернул веером, взглянул. На снимках в разных ракурсах был изображен распростертый на земле молодой человек в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах. Вот вид со спины, вот тело повернуто навзничь, вот крупным планом залитое кровью простецкое лицо сельского парня. Испачканные светлые волосы, застывшие круглые глаза…
Черепахин чуть не вскрикнул: это был Пашка Савин!
– Петро, будь другом, сделай две чашки кофе, – крикнул Крайко кому-то невидимому. – Только из той банки, что я принес. Мне три ложки положи, а то глаза слипаются…
И, вернувшись к столу, буднично пояснил Черепахину:
– Всю ночь не спал – на убийство вызвали, – следователь кивнул на фотографии. – Вот, как раз его, какие-то хулиганы… Бейсбольной битой, ножом… За что, про что? Когда личность установим, может, что-то и прояснится… Хотя вряд ли. Спонтанные убийства если и раскрываются, то случайно…
Крайко рассказывал что-то еще, перечислял подробности ужасного происшествия, но Черепахин не слушал. Он находился в прострации. Самые худшие предположения начинали сбываться.
Облажавшийся директор доживающей последние дни зависимой ото всех телекомпании «Зенит» вдруг увидел себя со стороны: романтический мальчик, обожающий тайны, зачитывающийся Майн Ридом и Дюма, успешный студент филфака киевского университета, симпатичный, хорошо сложенный яхтсмен и боксер, баловень студенток и преподавательниц, душа компаний, увлеченный Фолкнером и Хемингуэем, когда-то мечтающий о беспокойной жизни корреспондента крупного международного издания, каждый вечер перед сном, чего греха таить, представляющий себя в зале нью-йоркского Колумбийского университета, попечители которого вручают ему Пулитцеровскую премию в номинации «За выдающуюся подачу сенсационного материала», а он произносит слова благодарности на чистейшем английском.
Где этот мировой уровень, международные связи, престижные университеты и почетные премии? Нет ничего. Лопнул мыльный пузырь несостоявшихся надежд…
Брак по любви с бывшей одноклассницей Ольгой плавно и тихо трансформировался в упорядоченные финансовые, ровные личные и размеренные сексуальные отношения. Застойное, покрытое ряской болото Лугани. Монотонная работа литсотрудника в городской газетенке, неудачные попытки писать прозу. Организация вокально-инструментального ансамбля, первые «левые» заработки. Бесплодие супруги, столь же бесплодное лечение. Переход в местный телецентр, работа на третьих и вторых ролях. Затяжной путь наверх. Удача в новых условиях «самостийности» – удалось основать первую частную телекомпанию, стать ее владельцем и директором.
То же болото, та же ряска, только он теперь не по шею в липкой жиже, а лишь по колено или даже всего по щиколотку. Декоративные съемки, не претендующие на сенсацию и начисто лишенные конфликтности, а потому никому не интересные. Провинциальная жизнь, провинциальное творчество, провинциальное признание… Короткие интрижки, ничего не значащие для сторон и известные всему затхлому мирку местной творческой интеллигенции. Естественная свежесть проекта «Вероника» сходила на нет: она только начала входить во вкус, шалея от возможностей и ощущений своего молодого тела, а ему все чаще хотелось просто поговорить, поучить молодое существо уму-разуму…
И вдруг сумасшедшая карусель, закрутившаяся вокруг! Надуманные, высосанные из пальца обвинения, нагнетание атмосферы безысходности и страха, психологический (пока, ох, пока…) прессинг, уничтожение дачи… Но убийством Пашки Черная дыра наглядно показала: она ни перед чем не остановится! Он интуитивно чувствовал, что его судьба решена, но насытится ли проклятая Черная дыра? Или и Ольга пострадает? А может, и Вероника? Хотя о ней никто не знает, но ведь профессия этих людей и состоит в том, чтобы дознаваться!
И главное, ничего не понятно! Как в романах Себастьяна Жапризо: совершенно непримечательный мсье или мадам вдруг становятся объектом манипулирования, инсценирования, покушений, шантажа, превращаются в затравленных зверенышей и рвут наброшенные сети, а в финале разъясняется, какие дьявольские ремни приводили в действие затягивающую их машину страха… В книгах всегда все складывается удачно: подоспевают на подмогу верные друзья, которые метким выстрелом, броском навахи или лассо перетягивают на твою сторону весы удачи, или обнаруживается потайной ход, через который можно выбраться из самой охраняемой тюрьмы…
Но это книги, а как в жизни вырваться из засасывающей Черной дыры и кто разъяснит тебе смысл происходящего?! Да Бог с ним, со смыслом, главное, спасти свою шкуру… Этим всю жизнь был озабочен дед Микола, в бурной молодости «проводник[2]» боевой пятерки ОУН[3]…
– Призываю вас сотрудничать со следствием, Иван Сергеевич, это в ваших же интересах, поверьте! Итак, где пленка?
Черепахин отодвинул нетронутую чашку с растворимой бурдой.
– Я думаю, исходник так и лежит на даче, в подвале. Его просто не нашли.
Крайко посмотрел, как опытный психиатр на очередного пациента, отрекомендовавшегося министром или депутатом Верховной Рады. И, слегка склонив голову на бок, прищурив левый глаз, спросил:
– Будем просеивать пепел? Я думал, только рукописи не горят. А пленки вспыхивают, как порох.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул.
– Приятно иметь дело с начитанным человеком. Только это не пленка, а вот такой прямоугольничек… Конечно, я был выпивши, но скорей всего положил его в старую железную коробку из-под конфет. Я складывал в нее деньги – «заначку» от супруги, все собирался купить хорошую машину… А в тот вечер принес пятьсот долларов и две тысячи гривен… Долг отдали… Ладно, не улыбайтесь, это был «черный нал» за «левую» съемку… Утром денег у меня уже не было, видеокарты тоже, а она болталась в пиджаке, в левом кармане… Значит, спрятал все в подвальный тайник. Значит, там она и есть. Подвал каменный, дверь металлическая, тайник и коробка – тоже. Вряд ли огонь мог ее повредить…
Следователь, испытующе глядя в глаза Черепахину, молчал, будто решая в уме непростую задачу.
– Обыщите подвал и найдете, – равнодушно добавил Иван Сергеевич. – Или, хотите, я покажу. Если, конечно, все претензии с меня будут сняты…
Крайко перестал играть в психиатра и опять превратился в волка-следователя.
– Ну, что ж… Хорошо. Есть такое следственное действие: воспроизводство показаний на месте. Утром я вывезу вас на дачу…
– И отдав материал, я буду свободен?
– Вначале отдайте, тогда и поговорим.
– Надо взять ключи от подвальной двери. Они в связке с квартирными.
Крайко оскалил крупные редкие зубы в подобии улыбки:
– И ключи возьмем, и лом, и взрывчатку. Откроем, будьте уверены! Но если вы станете водить меня за нос, то окажетесь в соседстве куда менее приятных людей, чем Аристарх Матвеевич! Это, надеюсь, понятно?
– Более чем, – смиренно кивнул Черепахин. А сам подумал:
«Ну, дед Микола, не подведи!»
Но тем временем стали цениться чистый воздух, вода и даже красивый ланшафт, и кто-то обнаружил, что агонизирующий поселок стоит на высоком зеленом холме, над живописным оврагом, речкой и самым настоящим темным лесом… Вскоре шахта «Ленинский путь» устроила здесь садоводческое товарищество, и «Зеленая Гора» обрела вторую жизнь. Насыпали и укатали дорогу из желтой тырсы, восстановили электроснабжение, поставили аккуратные сборно-щитовые дома, приспособленные под жилье контейнеры, пробурили скважины, разбили огороды.
Поселок преобразился и постепенно стал очень перспективным местом, к нему стали проявлять интерес «новые украинцы», перенявшие новороссийскую моду на загородное жилье.
Черное, воняющее гарью пятно противоестественно выделялось среди ухоженной зелени черепахинского сада, как схваченная скобками и перепачканная йодом кожа пробитого черепа в уродливо выстриженном пятне модельной прически. Но там, по крайней мере, идет естественный процесс заживления… А тут – закопченный бетонный фундамент, над ним, как гнилые зубы, возвышаются толстенные обугленные стены, выше торчит некое подобие сложенного домиком и спешно потушенного кострища: полусгоревшие балки перекрытия, вставшие дыбом доски пола, обглоданная огнем мебель, обрушившиеся стропила… Вокруг все залито водой, многие елочки и туи сломаны, травяной газон искорежен широкими колесами, цветники вытоптаны. Пожарные причинили, пожалуй, не меньше вреда, чем поджигатели…
Еще позавчера на этом месте стоял, возвышаясь над соседскими сборно-щитовыми уродцами и над глубоким, ведущим к реке оврагом, красивый двухэтажный дом с остроконечной европейской крышей и резным фасадом. Черепахин здесь отдыхал душой и телом: качался в гамаке, приглашал друзей и знакомых, устраивал застолья, для которых самолично жарил замечательные шашлыки. Соседи, приезжающие горбатиться на своих огородах, бросали на праздных дачников недоброжелательные взгляды, друзья их замечали и делали выводы:
– Строиться надо было среди равных, Иван, зависть, она как порох – пыхнет когда-нибудь, потушить не успеешь. Чем выше твой дом, тем больше врагов!
– Знаю, знаю, – отшучивался Черепахин, разливая горилку.
– Маркс писал: «Человек может построить самый хороший дом и чувствовать себя счастливым, но если рядом кто-то построит лучший, то жизнь его будет безнадежно испорчена!» А если выстроит в двух кварталах – то и ничего… Психология!
– Вот именно! – Рюмки чокались, подогревая возмущение трудяг-огородников.
– Я же его за копейки купил у деда Миколы, – объяснял Иван Сергеевич. – Он себе готовый ДЗОТ соорудил: стены из природного камня, решетки, стальная дверь… Я как увидел, понял – да это на века, его можно до неба надстраивать! Ну, пока только второй этаж из дерева сделал, ДЗОТ в цивильный вид привел да сад разбил. Короче, можно сказать, за шапку сухарей такой гарный особняк приобрел… Ну, а соседей выбирать не пришлось, уж извиняйте…
Остро пахло пожаром и бедой, но Иван Сергеевич смотрел на пепелище и разоренный сад совершенно равнодушно. В другой ситуации у него бы сердце кровью обливалось, но когда сам закован в наручники и жизненные перспективы теряются в зловонном тумане тюремных застенков, на имущественные потери смотришь со стоицизмом древних философов.
– Ничего, Иван Сергеевич, дача – дело наживное! – почти дружески похлопал его по спине следователь. – У вас же страховка есть? Ах да, конечно, есть, я же спрашивал… Ну, вот видите, можно не волноваться.
Крайко привез Черепахина под охраной двух сутулых оперативников, насупленных невысоких молодых ребят в дешевых китайских кожаных куртках, черной и коричневой. К левой руке «коричневого» была пристегнута правая рука Черепахина. Конвоир постоянно курил, как это ни удивительно, ментоловые «Мальборо», а «черный», громко чавкая, жевал резинку. Но, как опера ни старались, и табачный дым, и клубничная жвачка вовсе не забивали, а только оттеняли и даже усиливали убойную вонь вчерашнего перегара, так что все их потуги были напрасны, как в случаях, когда не особо соблюдающие элементарные правила гигиены люди пытаются «накрыть» запах немытого тела дорогим парфюмом, что всегда дает еще более отвратительный результат.
– А я и не волнуюсь, – усмехнулся Черепахин. – Страховки как раз на шапку сухарей и хватит…
– Что? – не понял Крайко.
– Да, это я о своем, – махнул свободной рукой Черепахин, и тут же стальной браслет больно врезался в запястье.
– Не дергайся! – процедил «коричневый». – Тебя же предупреждали…
Следователь остановился метрах в восьми от обгорелых развалин, на границе сухой дороги и перепаханной пожарными машинами грязи, припорошенной пеплом. Дальше ему идти явно не хотелось.
– Давайте, парни, заводите Ивана Сергеевича, – сказал, поеживаясь от утреннего холодка, Крайко. – Пусть достает свою копилку.
– Куда заводить?! – возмутился «коричневый». – Вон второй этаж на ниточке висит!
– Точно! – поддержал его «черный». – Я в новых туфлях, а там вон какая срань! И вообще, оно рухнет в любой момент!
Крайко переступил с ноги на ногу.
– Ну, пусть один пойдет. Вот, Николай, раз ты к нему прикован…
– А я перекуюсь! – живо возразил «коричневый».
– Ну, перекуйся с Фомичевым, – кивнул следователь.
«Черный» покачал головой.
– Я туда не полезу. Хотите, Петр Васильевич, мы его к вам подстегнем…
Лицо Крайко покрылось красными пятнами.
– Вы что, совсем охренели?! Я следователь, процессуальная фигура, я здесь старший! А вы приданы мне в подчинение для обеспечения следственного действия!
– Мы и обеспечиваем! – в два голоса сказали оперативники. – А лезть в развалины – это не наша функция. Для этого спасатели есть!
– А чего мы тогда сюда приехали? – раздраженно спросил Крайко. – Воздухом подышать да на пожар посмотреть?
Оперативники переглянулись.
– Ну, почему… Пусть он один спустится. А мы перекроем пути отхода…
Следователь принужденно откашлялся, явно выигрывая время.
– А если убежит?
– Кто, я?! – изумился Черепахин, который молча слушал развернувшуюся дискуссию, смиренно переводя взгляд с одной спорящей стороны на другую. – Нашли беглеца…
«Коричневый» оперативник, по-папиросному переместив сигарету в угол рта, вытащил из-под куртки пистолет. Это был «форт», созданный уже в эпоху самостийности по схеме советского «макарова», но с элементами внешнего вида «кольта». Очень красноречивый символ метаний молодого государства от старых ценностей к новым, от бывшего старшего брата к желаемому будущему… Впрочем, пользователи оружием – люди всегда предельно конкретные и над подобными сложностями не задумываются. Тем более что свою основную задачу – переводить живых существ в мертвое состояние – любой пистолет, независимо от системы, конструкции и страны-производителя, выполняет одинаково успешно.
Черный в мелкий красный горошек галстук-бабочка, серый костюм-тройка, желто-зеленая рубашка и коричневые с белыми боковыми вставками туфли делали адвоката похожим на яркого крупного попугая. Очень беспокойное «пернатое». Начиная фразу, он вставал и начинал ходить по комнате. С последним словом опять садился на стул и внимательно слушал. Птичий облик дополняли беспокойные глазки-бусинки, гладкие черные, явно подкрашенные, волосы, собранные в куцый хвостик на затылке, и острый нос, вытарчивающий из-под очков.
– Я с удовольствием займусь вашей защитой, уважаемый Иван Сергеевич! – с ходу заверил Марин, даже не заикнувшись о своем гонораре. – Во-первых, Аристарх Матвеевич за вас ручается, а во-вторых, дело у вас обещает быть преинтереснейшим…
«Пернатая» похожесть адвоката и сокамерника, а еще в большей мере сходство их поведения напомнили Черепахину не очень уместную в данной ситуации веселую строчку из старой студенческой песни: «Птицы из лета вернулись, ага, значит, пора нам валить на юга». Впрочем, она как раз очень уместна: действительно, надо валить! Не обязательно на юг – куда угодно, но подальше от Лугани, проклятого репортажа и зловещей Черной дыры!
Ведь отдельные кадры происходящего выстроились в четкую картину, имеющую определенную направленность. Запись у Черной дыры уже есть. И за второй она гоняется не потому, что ей нужен оригинал, а потому, что хочет изъять все экземпляры. А когда изымет, останется терминировать свидетелей. Ликвидировать, говоря простым языком шпионских триллеров. Устранить, убрать, зачистить. «Полная зачистка» – вот как это называется в боевиках. Если в арсенале Черной дыры имеется прокуратура, то наверняка найдутся и бандюганы, которые быстро «решат вопрос» с самим Черепахиным и с глупым Пашкой Савиным. А может, и с кем-нибудь еще, кого они посчитают опасным.
– Я согласен с вами, что причина ареста в нарушении государственной тайны, – вальяжно сообщил Гарик, для проформы выслушав сбивчивый рассказ Черепахина. – Но мы должны их опередить. Для этого надо провести экспертизу вашего репортажа, получить заключение об отсутствии в нем секретности и заявить ходатайство о прекращении уголовного дела и отмене меры пресечения. Да что там ходатайство – я завалю их жалобами!
– Большое спасибо! – Черепахин заискивающе улыбнулся. Он не обнаруживал своего знания, потому что начал контригру против Черной дыры и ее прихвостней. – Мне кажется, что флеш-карту с записью я оставил на даче… Не на сто процентов, но на девяносто – точно.
– Ну, и отличненько! – оживился адвокат, аж забурлил весь, как попугай, которому щедро насыпали семечек.
– Я ухожу и буду заниматься в основном вашими вопросами. Можете не волноваться: если Гарик взялся за дело – считайте, что оно выиграно!
О гонораре он по-прежнему не заикался. А поскольку мир не видел адвокатов-бессеребренников, такое бескорыстие подтвердило самые худшие предположения Ивана Сергеевича.
* * *
Аристарха Матвеевича выпустили под подписку о невыезде. Он настоятельно предлагал соседу передать друзьям записку или что-то на словах, но Черепахину было нечего и некому передавать.– Держитесь, Иван Сергеевич, мы будем за вас бороться! – прослезился Аристарх и троекратно облобызал товарища по несчастью. Тот даже устыдился, что подозревал сокамерника в двурушничестве.
Остаток дня и весь следующий никто Ивана Сергеевича не тревожил и он, более-менее собравшись с мыслями, обдумывал странную чехарду, которая завертелась вокруг. Он был уверен, что в телекомпании и его квартире проведены тщательные обыски. Сейчас скорее всего умелые руки специалистов тщательно обыскивают дачу. Но, несмотря на свой опыт и умения, они ничего не нашли, да и не найдут. Не мудрено: даже если бы Ивану Сергеевичу не угрожала опасность, он никогда бы по доброй воле не признался, что оставил оригинальную запись рядового репортажа у Вероники – своей новой двадцатилетней пассии, чтобы показать свою творческую состоятельность и значимость в телевизионном мире.
Барышня приехала из такой глубинки, что провинциальную Лугань воспринимала как кипящий котел цивилизации. Разумеется, она хотела стать моделью или актрисой, именно за этим и пришла в телекомпанию, где, по ее разумению, как раз и вышлифовывают из потенциальных доярок и скотниц шикарных теледив. Иван Сергеевич, как человек чуткий, не стал разочаровывать простодушную провинциалку, а напротив, взвалил на себя нелегкое бремя шлифовки.
В снятую под этот проект однокомнатную квартирку, где, кроме скрипучего дивана и облупленного холодильника, ничего не было, он перевез из студии списанную видеодвойку, ноутбук, и процесс пошел.
Шок черепахинских молодых лет, фильм «Эммануэль», стал учебным пособием, а трудолюбивая Вероника, родителей которой очаровала в свое время героиня сериала «Просто Мария» Вероника Кастро, с головой окунулась в работу. Учеба шла круглые сутки, учитель и ученица практически не покидали аудиторию… Да и куда пойдешь: городок-то небольшой – все на виду…
Но даже в съемной квартире у них не было времени скучать, поэтому Иван Сергеевич называл девушку Вероникой Виагрой. Она думала, что это красивый сценический псевдоним, заменивший малозвучную фамилию Подтыко, и была очень довольна, хотя слегка сомневалась: не бросится ли зрителям в глаза сходство с названием московской поп-группы? Учитель при этом буквально закатывался хохотом, целовал очаровательную пейзанку в торчащие тугие соски и успокаивал:
– Не боись, те девчонки в Москве. Да и вообще – им до тебя далеко…
Конечно, тут он изрядно привирал, ибо группу «Виагра» видел только по телевизору, а Веронику Подтыко рассматривал в упор, со всеми подробностями, зато ее песен вовсе не слышал, а потому не мог сравнивать. Но, будучи все же в основном человеком серьезным, Черепахин проводил также уроки телевизионного мастерства и раз двадцать пять показал Виагре самый удачный свой репортаж, с подробным комментарием видео– и звукового ряда.
Поэтому в тайной учебной аудитории, адрес которой был никому не известен, на аппаратурной стойке возле монитора лежала маленькая черная коробочка с видеокартой «SONY», которую, как и предполагал Иван Сергеевич, искали сейчас повсюду.
* * *
Третий день пребывания Черепахина вне привычной жизни начался со встречи с адвокатом. «Попугай» со скорбным лицом сообщил, что новости он принес, к сожалению, не самые лучшие. Дача Ивана Сергеевича вместе с хозяйственными строениями сгорела этой ночью дотла.– Предположительно короткое замыкание, – печально сказал Гарик и вытер ярким клетчатым платком вспотевший лоб.
– Что с моей женой? – глухо спросил Черепахин, чувствуя, как стучит в железной бочке грудной клетки кузнечный молот сердца.
– Иван Сергеевич, вы же сами просили пока с ней не связываться. А на даче никого не было, это точно.
– Раз Ольга там не ночевала, кто мог устроить замыкание?
– Да те же бомжи. Может, и не замыкание это вовсе. Свечка, спичка, сигарета, да мало ли… Замыкание – первоначальная версия. У вас, естественно, есть страховка?
– Да, – зло ответил Черепахин поднимаясь, – спасибо за заботу.
* * *
Но в камеру Иван Сергеевич попал не сразу: нечеловеческий сержант, а может, его брат-близнец, отвел подследственного в комнату для допросов. Она отличалась от предыдущего пенала только тем, что вместо адвоката здесь сидел следователь. Выглядел он неважно: отекшее лицо, красные глаза с набрякшими веками, вчерашняя щетина… И настрой был совершенно другим: сегодня Крайко не походил на разбитного конферансье – это был собранный, зло глядящий исподлобья волк.– Господин Черепахин, буду с вами откровенен, – он закрыл тонкую папку с неподшитыми протоколами и какими-то фотографиями.
– Обстоятельства сложились так, что все ваши шалости с камерами, съемками и налогами мы можем забыть в один миг. Речь идет об экономической безопасности страны! И вам будет лучше, если вы добровольно выдадите оригинал записи репортажа со стратегического объекта государственной важности!
– А разве на даче его так и не нашли? – усмехнувшись, спросил Иван Сергеевич. – Зачем же было ее поджигать?
– Не забывайтесь, Черепахин, что за намеки? – набычился Крайко, и тут же, спохватившись, смягчил тон: – Я сочувствую вам, но дача, в конце концов, только дрова. Получите страховку, построитесь по-новой. Если будете сотрудничать со следствием. Иначе в ближайшие семь-десять лет у вас будет другая дача – казенная. Итак, я вас слушаю. Где оригинал?
– Господин следователь, вы могли бы спросить у меня это при первой встрече три дня назад. Думаю, я за это время обязательно вспомнил бы, где я оставил этот никому не нужный кусок пластмассы. А сейчас, после трех дней в камере, после сообщения о пожаре вы задаете мне вроде простой вопрос, но ответить вот так с ходу я на него не могу…
– Что мешает? – вцепился в последнее слово Крайко. – Или кто? Вы кого-то боитесь?
Черепахин досадливо махнул рукой.
– При чем здесь «боитесь»! Вы представляете себе, что такое для меня появление репортажа на республиканском телевидении? Я не ждал, не гадал, не надеялся, и вдруг… В наших телевизионных кругах такая удача – это шанс повернуть всю жизнь вспять, взлететь вверх. Это как… Я даже не знаю, с чем сравнить мое удивление, чтобы вы поняли. Ну… представьте, что вам сейчас по этому мобильному телефону позвонит Дзержинский!
Следователь громко зевнул и удивленно посмотрел на Черепахина.
– Помилуйте, Иван Сергеевич, Дзержинский давно умер! Да и вообще, он руководил не прокуратурой, а совсем другим ведомством!
– Ну, пусть Президент Тучка! – Подследственный опять махнул рукой. – Дело ведь совсем в другом! Я пытаюсь объяснить свое состояние! Меня все поздравляли, приглашали выпить, хвалили. Я же творческий человек. Я находился в таком летучем состоянии, что не знал, где сам нахожусь. А про видеокарту я разве думал? Ну, как вы считаете – думал?
Крайко, продолжая с удивлением разглядывать Ивана Сергеевича, очень спокойно сказал:
– Пожалуй, не думали. Но сейчас летучее состояние прошло, вопрос задан, так что подумать об этом придется. У вас есть двадцать минут, пока я выпью чашку кофе. Могу и вас угостить. Хотите?
Черепахин вздохнул, обреченно пожал плечами и кивнул.
Следователь встал, подошел к двери и выглянул в коридор. Очевидно, он зацепил тонкую папку, потому что из нее выскользнули и спланировали на грязный пол несколько фотографий. Иван Сергеевич машинально нагнулся, поднял глянцевые прямоугольники, развернул веером, взглянул. На снимках в разных ракурсах был изображен распростертый на земле молодой человек в клетчатой рубашке и обтягивающих джинсах. Вот вид со спины, вот тело повернуто навзничь, вот крупным планом залитое кровью простецкое лицо сельского парня. Испачканные светлые волосы, застывшие круглые глаза…
Черепахин чуть не вскрикнул: это был Пашка Савин!
– Петро, будь другом, сделай две чашки кофе, – крикнул Крайко кому-то невидимому. – Только из той банки, что я принес. Мне три ложки положи, а то глаза слипаются…
И, вернувшись к столу, буднично пояснил Черепахину:
– Всю ночь не спал – на убийство вызвали, – следователь кивнул на фотографии. – Вот, как раз его, какие-то хулиганы… Бейсбольной битой, ножом… За что, про что? Когда личность установим, может, что-то и прояснится… Хотя вряд ли. Спонтанные убийства если и раскрываются, то случайно…
Крайко рассказывал что-то еще, перечислял подробности ужасного происшествия, но Черепахин не слушал. Он находился в прострации. Самые худшие предположения начинали сбываться.
* * *
Внешне журналист никак не проявил охватившие его чувства. Он сидел, подперев голову руками, и вид имел глубоко задумчивый. Но думал Иван Сергеевич совсем не на заданную тему. Если бы следователь городской прокуратуры Крайко мог прочитать мысли этого, как он считал, заурядного коммерсантишки с рыльцем в пушку, удивление его было бы посильнее, чем при упоминании Дзержинского.Облажавшийся директор доживающей последние дни зависимой ото всех телекомпании «Зенит» вдруг увидел себя со стороны: романтический мальчик, обожающий тайны, зачитывающийся Майн Ридом и Дюма, успешный студент филфака киевского университета, симпатичный, хорошо сложенный яхтсмен и боксер, баловень студенток и преподавательниц, душа компаний, увлеченный Фолкнером и Хемингуэем, когда-то мечтающий о беспокойной жизни корреспондента крупного международного издания, каждый вечер перед сном, чего греха таить, представляющий себя в зале нью-йоркского Колумбийского университета, попечители которого вручают ему Пулитцеровскую премию в номинации «За выдающуюся подачу сенсационного материала», а он произносит слова благодарности на чистейшем английском.
Где этот мировой уровень, международные связи, престижные университеты и почетные премии? Нет ничего. Лопнул мыльный пузырь несостоявшихся надежд…
Брак по любви с бывшей одноклассницей Ольгой плавно и тихо трансформировался в упорядоченные финансовые, ровные личные и размеренные сексуальные отношения. Застойное, покрытое ряской болото Лугани. Монотонная работа литсотрудника в городской газетенке, неудачные попытки писать прозу. Организация вокально-инструментального ансамбля, первые «левые» заработки. Бесплодие супруги, столь же бесплодное лечение. Переход в местный телецентр, работа на третьих и вторых ролях. Затяжной путь наверх. Удача в новых условиях «самостийности» – удалось основать первую частную телекомпанию, стать ее владельцем и директором.
То же болото, та же ряска, только он теперь не по шею в липкой жиже, а лишь по колено или даже всего по щиколотку. Декоративные съемки, не претендующие на сенсацию и начисто лишенные конфликтности, а потому никому не интересные. Провинциальная жизнь, провинциальное творчество, провинциальное признание… Короткие интрижки, ничего не значащие для сторон и известные всему затхлому мирку местной творческой интеллигенции. Естественная свежесть проекта «Вероника» сходила на нет: она только начала входить во вкус, шалея от возможностей и ощущений своего молодого тела, а ему все чаще хотелось просто поговорить, поучить молодое существо уму-разуму…
И вдруг сумасшедшая карусель, закрутившаяся вокруг! Надуманные, высосанные из пальца обвинения, нагнетание атмосферы безысходности и страха, психологический (пока, ох, пока…) прессинг, уничтожение дачи… Но убийством Пашки Черная дыра наглядно показала: она ни перед чем не остановится! Он интуитивно чувствовал, что его судьба решена, но насытится ли проклятая Черная дыра? Или и Ольга пострадает? А может, и Вероника? Хотя о ней никто не знает, но ведь профессия этих людей и состоит в том, чтобы дознаваться!
И главное, ничего не понятно! Как в романах Себастьяна Жапризо: совершенно непримечательный мсье или мадам вдруг становятся объектом манипулирования, инсценирования, покушений, шантажа, превращаются в затравленных зверенышей и рвут наброшенные сети, а в финале разъясняется, какие дьявольские ремни приводили в действие затягивающую их машину страха… В книгах всегда все складывается удачно: подоспевают на подмогу верные друзья, которые метким выстрелом, броском навахи или лассо перетягивают на твою сторону весы удачи, или обнаруживается потайной ход, через который можно выбраться из самой охраняемой тюрьмы…
Но это книги, а как в жизни вырваться из засасывающей Черной дыры и кто разъяснит тебе смысл происходящего?! Да Бог с ним, со смыслом, главное, спасти свою шкуру… Этим всю жизнь был озабочен дед Микола, в бурной молодости «проводник[2]» боевой пятерки ОУН[3]…
* * *
– Думайте, думайте, уважаемый! – с заметной издевкой торопил Крайко.– Призываю вас сотрудничать со следствием, Иван Сергеевич, это в ваших же интересах, поверьте! Итак, где пленка?
Черепахин отодвинул нетронутую чашку с растворимой бурдой.
– Я думаю, исходник так и лежит на даче, в подвале. Его просто не нашли.
Крайко посмотрел, как опытный психиатр на очередного пациента, отрекомендовавшегося министром или депутатом Верховной Рады. И, слегка склонив голову на бок, прищурив левый глаз, спросил:
– Будем просеивать пепел? Я думал, только рукописи не горят. А пленки вспыхивают, как порох.
Иван Сергеевич тяжело вздохнул.
– Приятно иметь дело с начитанным человеком. Только это не пленка, а вот такой прямоугольничек… Конечно, я был выпивши, но скорей всего положил его в старую железную коробку из-под конфет. Я складывал в нее деньги – «заначку» от супруги, все собирался купить хорошую машину… А в тот вечер принес пятьсот долларов и две тысячи гривен… Долг отдали… Ладно, не улыбайтесь, это был «черный нал» за «левую» съемку… Утром денег у меня уже не было, видеокарты тоже, а она болталась в пиджаке, в левом кармане… Значит, спрятал все в подвальный тайник. Значит, там она и есть. Подвал каменный, дверь металлическая, тайник и коробка – тоже. Вряд ли огонь мог ее повредить…
Следователь, испытующе глядя в глаза Черепахину, молчал, будто решая в уме непростую задачу.
– Обыщите подвал и найдете, – равнодушно добавил Иван Сергеевич. – Или, хотите, я покажу. Если, конечно, все претензии с меня будут сняты…
Крайко перестал играть в психиатра и опять превратился в волка-следователя.
– Ну, что ж… Хорошо. Есть такое следственное действие: воспроизводство показаний на месте. Утром я вывезу вас на дачу…
– И отдав материал, я буду свободен?
– Вначале отдайте, тогда и поговорим.
– Надо взять ключи от подвальной двери. Они в связке с квартирными.
Крайко оскалил крупные редкие зубы в подобии улыбки:
– И ключи возьмем, и лом, и взрывчатку. Откроем, будьте уверены! Но если вы станете водить меня за нос, то окажетесь в соседстве куда менее приятных людей, чем Аристарх Матвеевич! Это, надеюсь, понятно?
– Более чем, – смиренно кивнул Черепахин. А сам подумал:
«Ну, дед Микола, не подведи!»
* * *
Когда-то поселок «Зеленая Гора» представлял из себя несколько десятков небогатых хаток, где доживали свой век те, кто не решился в молодые годы уехать на поиски счастья в Москву, Киев, или хотя бы в Лугань. Поселок постепенно умирал: ветшали и разваливались дома, зарастали бурьяном и амброзией огороды, становились непроезжими дороги, пересыхали колодцы, наконец, завалились столбы линии электропередачи, и в «Зеленой Горе» пропал свет…Но тем временем стали цениться чистый воздух, вода и даже красивый ланшафт, и кто-то обнаружил, что агонизирующий поселок стоит на высоком зеленом холме, над живописным оврагом, речкой и самым настоящим темным лесом… Вскоре шахта «Ленинский путь» устроила здесь садоводческое товарищество, и «Зеленая Гора» обрела вторую жизнь. Насыпали и укатали дорогу из желтой тырсы, восстановили электроснабжение, поставили аккуратные сборно-щитовые дома, приспособленные под жилье контейнеры, пробурили скважины, разбили огороды.
Поселок преобразился и постепенно стал очень перспективным местом, к нему стали проявлять интерес «новые украинцы», перенявшие новороссийскую моду на загородное жилье.
Черное, воняющее гарью пятно противоестественно выделялось среди ухоженной зелени черепахинского сада, как схваченная скобками и перепачканная йодом кожа пробитого черепа в уродливо выстриженном пятне модельной прически. Но там, по крайней мере, идет естественный процесс заживления… А тут – закопченный бетонный фундамент, над ним, как гнилые зубы, возвышаются толстенные обугленные стены, выше торчит некое подобие сложенного домиком и спешно потушенного кострища: полусгоревшие балки перекрытия, вставшие дыбом доски пола, обглоданная огнем мебель, обрушившиеся стропила… Вокруг все залито водой, многие елочки и туи сломаны, травяной газон искорежен широкими колесами, цветники вытоптаны. Пожарные причинили, пожалуй, не меньше вреда, чем поджигатели…
Еще позавчера на этом месте стоял, возвышаясь над соседскими сборно-щитовыми уродцами и над глубоким, ведущим к реке оврагом, красивый двухэтажный дом с остроконечной европейской крышей и резным фасадом. Черепахин здесь отдыхал душой и телом: качался в гамаке, приглашал друзей и знакомых, устраивал застолья, для которых самолично жарил замечательные шашлыки. Соседи, приезжающие горбатиться на своих огородах, бросали на праздных дачников недоброжелательные взгляды, друзья их замечали и делали выводы:
– Строиться надо было среди равных, Иван, зависть, она как порох – пыхнет когда-нибудь, потушить не успеешь. Чем выше твой дом, тем больше врагов!
– Знаю, знаю, – отшучивался Черепахин, разливая горилку.
– Маркс писал: «Человек может построить самый хороший дом и чувствовать себя счастливым, но если рядом кто-то построит лучший, то жизнь его будет безнадежно испорчена!» А если выстроит в двух кварталах – то и ничего… Психология!
– Вот именно! – Рюмки чокались, подогревая возмущение трудяг-огородников.
– Я же его за копейки купил у деда Миколы, – объяснял Иван Сергеевич. – Он себе готовый ДЗОТ соорудил: стены из природного камня, решетки, стальная дверь… Я как увидел, понял – да это на века, его можно до неба надстраивать! Ну, пока только второй этаж из дерева сделал, ДЗОТ в цивильный вид привел да сад разбил. Короче, можно сказать, за шапку сухарей такой гарный особняк приобрел… Ну, а соседей выбирать не пришлось, уж извиняйте…
Остро пахло пожаром и бедой, но Иван Сергеевич смотрел на пепелище и разоренный сад совершенно равнодушно. В другой ситуации у него бы сердце кровью обливалось, но когда сам закован в наручники и жизненные перспективы теряются в зловонном тумане тюремных застенков, на имущественные потери смотришь со стоицизмом древних философов.
– Ничего, Иван Сергеевич, дача – дело наживное! – почти дружески похлопал его по спине следователь. – У вас же страховка есть? Ах да, конечно, есть, я же спрашивал… Ну, вот видите, можно не волноваться.
Крайко привез Черепахина под охраной двух сутулых оперативников, насупленных невысоких молодых ребят в дешевых китайских кожаных куртках, черной и коричневой. К левой руке «коричневого» была пристегнута правая рука Черепахина. Конвоир постоянно курил, как это ни удивительно, ментоловые «Мальборо», а «черный», громко чавкая, жевал резинку. Но, как опера ни старались, и табачный дым, и клубничная жвачка вовсе не забивали, а только оттеняли и даже усиливали убойную вонь вчерашнего перегара, так что все их потуги были напрасны, как в случаях, когда не особо соблюдающие элементарные правила гигиены люди пытаются «накрыть» запах немытого тела дорогим парфюмом, что всегда дает еще более отвратительный результат.
– А я и не волнуюсь, – усмехнулся Черепахин. – Страховки как раз на шапку сухарей и хватит…
– Что? – не понял Крайко.
– Да, это я о своем, – махнул свободной рукой Черепахин, и тут же стальной браслет больно врезался в запястье.
– Не дергайся! – процедил «коричневый». – Тебя же предупреждали…
Следователь остановился метрах в восьми от обгорелых развалин, на границе сухой дороги и перепаханной пожарными машинами грязи, припорошенной пеплом. Дальше ему идти явно не хотелось.
– Давайте, парни, заводите Ивана Сергеевича, – сказал, поеживаясь от утреннего холодка, Крайко. – Пусть достает свою копилку.
– Куда заводить?! – возмутился «коричневый». – Вон второй этаж на ниточке висит!
– Точно! – поддержал его «черный». – Я в новых туфлях, а там вон какая срань! И вообще, оно рухнет в любой момент!
Крайко переступил с ноги на ногу.
– Ну, пусть один пойдет. Вот, Николай, раз ты к нему прикован…
– А я перекуюсь! – живо возразил «коричневый».
– Ну, перекуйся с Фомичевым, – кивнул следователь.
«Черный» покачал головой.
– Я туда не полезу. Хотите, Петр Васильевич, мы его к вам подстегнем…
Лицо Крайко покрылось красными пятнами.
– Вы что, совсем охренели?! Я следователь, процессуальная фигура, я здесь старший! А вы приданы мне в подчинение для обеспечения следственного действия!
– Мы и обеспечиваем! – в два голоса сказали оперативники. – А лезть в развалины – это не наша функция. Для этого спасатели есть!
– А чего мы тогда сюда приехали? – раздраженно спросил Крайко. – Воздухом подышать да на пожар посмотреть?
Оперативники переглянулись.
– Ну, почему… Пусть он один спустится. А мы перекроем пути отхода…
Следователь принужденно откашлялся, явно выигрывая время.
– А если убежит?
– Кто, я?! – изумился Черепахин, который молча слушал развернувшуюся дискуссию, смиренно переводя взгляд с одной спорящей стороны на другую. – Нашли беглеца…
«Коричневый» оперативник, по-папиросному переместив сигарету в угол рта, вытащил из-под куртки пистолет. Это был «форт», созданный уже в эпоху самостийности по схеме советского «макарова», но с элементами внешнего вида «кольта». Очень красноречивый символ метаний молодого государства от старых ценностей к новым, от бывшего старшего брата к желаемому будущему… Впрочем, пользователи оружием – люди всегда предельно конкретные и над подобными сложностями не задумываются. Тем более что свою основную задачу – переводить живых существ в мертвое состояние – любой пистолет, независимо от системы, конструкции и страны-производителя, выполняет одинаково успешно.