— Вы говорите почти так же, как мой духовный отец.
— Я открыл в себе новый талант — с вашей помощью, разумеется.
— У вас есть шанс стать проповедником. Вадим Александрович в раздумье покачал головой.
— Если вы будете холодны ко мне и так и не решитесь бросить супруга, то с горя я уйду в монастырь и посвящу свою жизнь борьбе с плотскими удовольствиями.
Я поняла, что мои щеки начинают розоветь.
— Вы неисправимы, Вадим Александрович, — сказала я недовольно.
— Не знаю, что способно меня исправить!
— А откуда вы знаете эту забавную историю о большом городе за высокой стеной?
— Давным-давно, — голосом опытного сказочника почти пропел Любомирский, но оборвал тягучий мед сказки, — мне рассказывала нянька, когда я был совсем маленьким мальчиком. Давным-давно я был маленьким мальчиком и любил нянькины сказки. Это нормально, когда дети любят сказки. Главное, чтобы все было вовремя и в меру. Как вы считаете, Анна Николаевна?
— Я согласна с вами.
— Ох уж эти нянькины сказки, — задумчиво произнес Вадим Александрович, — герой в них отважен и побеждает всех своих соперников. И царевна достается ему… И клад… И еще он в рай попадет пре-непременно. Хоть и дурак. Что поделать, я давно уже не ребенок, а очень люблю сказки. Вернее, верю в них. Скажите мне, Анна Николаевна, дурно ли верить в сказки в моем возрасте?
— Нет, не дурно.
— Может быть, опасно?
— Нет, не думаю.
— Надеюсь, — резюмировал Вадим Александрович, — на Высшем суде мне не поставят в вину то, что всю свою жизнь я любил сказки и верил в них больше, чем во что бы то ни было.
И опять он прислушался.
— Что с вами, Вадим Александрович? — не удержалась от вопроса я.
— Мне все кажется, что кто-то поет не очень далеко от нас.
— Поет?
— Да. Скажите мне, что я сумасшедший, но я настаиваю на своем. Мне уже несколько минут мерещится.
— Боже мой…
— Галлюцинации от жары, — предположил Вадим Александрович.
И мы пошли дальше, но тут и я услышала звонкий голос, не очень сильный, но приятный. И навстречу нам вышла Вирсавия Андреевна. Одета она была в светлое платье с оголенными до локтей руками, маленькая шляпка не закрывала ее лица.
— Доброе утро! — крикнула она нам издали.
— Это Вирсавия Андреевна, — сказала я Вадиму Александровичу, желая представить их друг другу.
— Я вижу, что это Вирсавия Андреевна, — ответил Любомирский. — Мы знакомы.
— Здравствуйте, моя дорогая Анна Николаевна, — сказала Вирсавия Андреевна, подходя к нам. — Доброе утро, Вадим Александрович. Я слышала, что вы в России, но не знала, где вы прячетесь.
— Рад вас видеть! — с восхищенной улыбкой ответил Вадим Александрович. — Признаюсь, я скучал!
— Ох, не лгите, льстец! — сказала Вирсавия Андреевна. — Идемте гулять все вместе! — весело предложила она, вероятно в душе забавляясь, что нарушила наше уединение.
— Я не знала, что вы на дачах! — сказала я.
— Я сама не знала, что буду здесь, — призналась Аверинцева. — Мы приехали вчера очень большой и шумной компанией. Всю ночь играли в преферанс. Теперь там все спят, а я отправилась гулять. Ни за что не простила бы себе, если бы пропустила такое прекрасное утро. А они, — Вирсавия Андреевна пренебрежительно махнула рукой в сторону дач, — пусть побеспокоятся, обнаружив, что меня нет.
Она была удивительно привлекательна. Ее полуобнаженные руки хватали то высокие травинки, то цветы, и сама она была подвижна и неутомима, как ртуть.
— Я слышал, как вы пели, — сказал Вадим Александрович.
— И зря! Я не люблю, когда другие слышат, что я пою.
— Почему? — спросила я с удивлением.
— Видите ли, прежде, когда был жив мой супруг, он часто развлекался тем, что просил меня спеть в присутствии гостей, теперь я ненавижу, когда меня слушают, так что я пою исключительно только для себя.
— Нам с Вадимом Александровичем следует извиниться перед вами — мы слышали вас, — сказала я.
— Принимаю все ваши извинения, — серьезно сказала Вирсавия Андреевна.
— Кстати, что это было? — подал голос Вадим Александрович, немного отставший от нас.
— Что-то народное, кажется. Я не помню, где слышала эту песню. Бывает же такое: услышишь раз — и запомнишь на всю жизнь, а где услышала, кто пел — и вспомнить невозможно!
Она неожиданно рассмеялась, обнажив белые влажные зубы, и повернулась к Вадиму Александровичу. Сердце мое остановилось. Слишком красивой была Вирсавия Андреевна в тот момент. Слишком восхищенно смотрел не нее Вадим Александрович. Слишком жарким становился день…
Но Аверинцева тут же повернулась ко мне.
— И хочется вам прятаться под шляпами и зонтиками? — спросила она меня, оглядывая белые кружева моего нового зонтика.
Я пожала плечами.
— Я уже обожгла руки на солнце, — призналась я.
— В столице сумасшествие, — громко зашептала мне Вирсавия Андреевна, — все дамы оставили кружева и ленты и стали загорать! Вы можете не поверить, но даже Великие Княжны загорают! Посмотрите на меня — какая я смуглая.
— «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня…» — сказал задумчиво Вадим Александрович.
Вирсавия Андреевна поправила прядь волос.
— Почти что так. Может быть, не столь романтично, но почти так.
Она и вправду была смугла, но потемневшая кожа только подчеркивала ее красоту.
Солнце поднималось все выше, день становился все жарче. Я пригласила Вирсавию Андреевну и Вадима Александровича к себе на дачу. Без труда словоохотливая Вирсавия Андреевна завязала разговор о взаимоотношениях мужчин и женщин. Шутили, смеялись, говорили порой и серьезно. Вадим Александрович галантно представлял женщин в виде ангелов со спрятанными крыльями, Вирсавия Андреевна пыталась его разубедить.
— Ну, мой любезнейший Вадим Александрович, ответьте мне тогда на такой вопрос: если вы начали защищать женское сословье, почему вы не женаты до сих пор?
«О Боже мой! — подумала я. — Неужели надо было задавать подобные вопросы? Ведь Вадим Александрович не постесняется с ответом!»
— Почему? — переспросил тот. — Наверно, чтобы не разочароваться!
Вирсавия Андреевна взглянула на меня.
— Вот достойный ответ мужчины. Сначала с вами побеседуют, как с равной, а потом отшутятся, ссылаясь на вашу неполноценность!
Я пожала плечами.
— Но ведь и вы, Вирсавия Андреевна, — ответила я, — не из тех сумасшедших дам, которые пытаются доказать, что они, женщины, равны мужчинам.
— Нет, конечно, мне еще только этого не хватало!
— Но иногда вы ведете себя именно так! — воскликнул Вадим Александрович.
Вирсавия Андреевна взяла в руки чашку с чаем.
— Видите ли, я вдова… Меня приструнить некому… Любомирский рассмеялся.
— Вы видели, Анна Николаевна, как талантливо была обыграна последняя фраза?!
Вирсавия Андреевна скромно потупила взгляд, пряча довольную улыбку.
— Но если говорить серьезно, — задумчиво продолжила она, — я готова признать, что я прилично отстаю от вас, например, Вадим Александрович. И в образовании у меня пробел, и жизненного опыта не так чтобы много… Но почему это многие господа, а!… — она махнула рукой. — Глупая тема и бесполезная.
Несколько минут мы сидели молча и пили чай.
— Повернем тему иначе, — предложил вдруг Вадим Александрович, — сейчас вы, Вирсавия Андреевна, можете так рассуждать, а будь вы замужем? Что тогда?
Аверинцева оживилась.
— Тут есть много вариантов! Будь жив мой супруг, так я и по сей день развлекала бы наших гостей пением. Вы, Анна Николаевна, никогда не пели по настоятельной просьбе супруга? Нет? Счастливая женщина!.. И не было бы у меня вообще никаких мыслей… Одни только желания — к модистке раньше уехать, в альбом побольше стихов заполучить. Есть другой вариант. Была бы я замужем за обычным человеком, знала бы о подобных идеях и говорила бы: «Да, пожалуй, интересно, но это все для неудачниц и старых дев. Я-то дама приличная. И мой Петечка все равно лучше всех — пьет в меру, по-крупному не играет, детишки у нас. Какие мне идеи? И так все у меня есть, слава Богу!..» Я не удержалась и фыркнула.
— Не могу вас представить, Вирсавия Андреевна, в такой обстановке, — сказала я, качая головой.
— Я и сама не представляю, — призналась она, — но есть еще один вариант.
— И какой же? — спросила я, ожидая, что сейчас Вирсавия Андреевна скажет о том, что было бы, если бы она придерживалась крайних взглядов.
— Вариант, если бы моим мужем был Вадим Александрович.
Я невольно посмотрела на Любомирского, но на его лице не дрогнул ни один мускул, он только весело и совершенно беззаботно рассмеялся и приготовился слушать, что скажет Аверинцева. Но мне стало не по себе. Прекрасно понимая, что Вирсавия Андреевна скорее всего догадывается о моем отношении к Вадиму Александровичу, я приготовилась к худшему.
«Для чего она затеяла эти рассказы? — недоумевала я. — Чтобы сделать больно мне? Досадить Вадиму Александровичу? Зачем?»
— Постойте, Вирсавия Андреевна! — сказал Любомирский.
«Хоть один нормальный человек! Пусть Вадим Александрович попросит Вирсавию Андреевну оставить свои фантазии при себе, — подумала я. — Надеюсь, сейчас все прекратится, а то я, кажется, покраснела, как гимназистка, и выдала себя с головой!»
— Да? — отозвалась она.
— Если на то пошло, — сказал Вадим Александрович, — так расскажите вашу историю полностью — при каких обстоятельствах мы поженились, почему, как давно.
«Нет! — хотелось крикнуть мне, я едва смогла сдержаться. — Они безумны оба! Сумасшедший день! И ужасная жара!» Я раскрыла веер, но больше для того, чтобы спрятать свой предательский румянец.
— Слушайте же! — воскликнула она, уже придумав свою байку. — Год назад, когда вы все еще не знали, куда поедете и как надолго, вы, Вадим Александрович, крупно проигрались в карты. И друзья ваши в шутку предложили вам последнюю ставку — а именно: если проиграетесь, то женитесь. Все равно на ком — только бы порвать со своей репутацией героя-любовника. Вы, человек азартный, согласились. И — боже ты мой — проиграли! Встал вопрос о невесте. Вы прекрасно понимали, что скоро вам, возможно, ехать по назначению, поэтому решились жениться на мне и не огорчать своими отъездами всех претендовавших на вашу руку барышень или их мамаш, скажем прямо. Я же для вас показалась невестой почти идеальной. Мы с вами одного возраста!
— Вирсавия Андреевна! — укоризненно произнес Вадим Александрович. — Я много старше вас!
— Замолчите! В душе я старуха, и вы — мальчишка передо мною! И дайте продолжить! Что за неучтивость! — проворчала Вирсавия Андреевна. — И потом, я богата, привлекательна, не будем скрывать этого. У меня имеются милые причуды, но в целом я представлялась вам неплохой кандидатурой на роль супруги. Одно вас тревожило — вы не знали, что я думаю о роли женщины в семье. Но рискнуть решились. И проигрыш опять же… Я сказала вам «да» без лишних раздумий. В моем положении выбирать не приходится!..
— Вирсавия Андреевна!.. — опять прервал ее Любомирский. — Вас послушаешь, так вам сто девять лет, о вас все общество давно забыло и думать не желает!.. Молодая привлекательная дама…
— Прекратите делать мне комплименты! — попросила Аверинцева.
— Очень многие господа почли бы за честь жениться на вас, но вы…
— Прекратите, — еще раз сказала Вирсавия Андреевна, — иначе Анна Николаевна выставит меня вон и будет абсолютно права. Нехорошо при хозяйке говорить комплименты другой женщине.
— Вадим Александрович, по-моему, говорит правду. Он же не виноват, что она так напоминает комплимент! — сказала я. Многие поклонники Вирсавии Андреевны мечтали жениться на ней, но та почему-то отказывала всем, даже самым завидным женихам.
Вирсавия Андреевна вздохнула.
— Так вот, став супругой Вадима Александровича, я влюбилась в него. Представьте себе — такая редкость в наше время!.. Общение с ним доставляло мне удовольствие, ревность сжигала меня, когда я видела, что он просто беседует с другой женщиной. И тут я поняла, что бессильна перед своей любовью! И поняла, что легче быть не рядом, а находиться напротив. И всем я стала говорить, что мужчины — это просто похотливые животные, которые видят в женщине только объект желаний и не видят в ней личности. Возможно, я бы даже стала увлекаться религией и, прибегая к мудрости апокрифов, заявляла бы, что Лилит была создана прежде Адама и была равной ему…
Увольте! — в притворном гневе закричал Вадим Александрович. — Значит, я женился на богатой вдове и довел ее до полнейшего сумасшествия! Сломал ее жизнь! Заставил ее возненавидеть всех мужчин на свете! Нет уж, дорогая Вирсавия Андреевна! Не было этого брака! Вы все придумали только что! Анна Николаевна, не верьте ей, прошу вас! Умоляю!
Вирсавия Андреевна веселилась. Мне тоже было забавно смотреть, как Вадим Александрович пытался обелить себя, но тема… Тема мне была не по душе. Вирсавия Андреевна заронила мне в душу зерна сомнения и ревности, и те не замедлили дать всходы.
И еще Вадим Александрович сказал:
— Вирсавия Андреевна, кто научил вас так философствовать?
— Вы смеетесь надо мной? — с притворным гневом вскричала она. — Ученых людей я всю жизнь боюсь. Книжки не знаю, как в руки брать, а вы мне говорите о философствовании!
Вскоре Вадим Александрович начал прощаться с нами. Я внимательно наблюдала, как поведет себя Аверинцева, но она только равнодушно протянула ему руку для поцелуя и сказала:
— Надеюсь, мы еще увидимся с вами. И Любомирский ушел.
— Ох уж эти слова, слова, слова! — сказала Вирсавия Андреевна, глядя куда-то мимо меня. — Когда я выходила замуж, то была наивна настолько, что и не догадывалась об особенностях собственной физиологии. И философские темы для меня были тайной за семью печатями. Да и сейчас я несильна в них. Просто научилась слушать собеседников, вовремя кивать и болтать глупости, выдавая их за личные взгляды.
— Вы слишком беспощадны к себе, — сказала я. Мне надо было разобраться со всеми чувствами, на меня обрушившимися, и, если честно, мне хотелось, чтобы Вирсавия Андреевна поскорее ушла.
А вы, моя милая Анна Николаевна, слишком счастливы, — в ответ сказала она. — И не метайте в меня огненных взглядов. Если я не скажу, то кто вам скажет? Будьте осторожней.
— Счастлива? — повторила я, словно ища себе оправдания.
— Я говорю о дачном климате! — тонко улыбнулась Вирсавия Андреевна. — Он улучшает и цвет лица, и настроение. Однако люди предпочитают видеть вокруг себя слабых и болезненных. Так что хотя бы вуалируйте свое здоровье. Мне пора! Сегодня вечером я уже уеду. Боюсь, что увидимся мы с вами теперь только осенью!
Я смотрела ей вслед: как она шла по песчаной дорожке — красивая, тонкая, наблюдательная, и почему-то мне казалось, что под ее модным платьем надета власяница, а ноги ее босы и что она очень хорошо чувствует каждый мелкий камушек, каждую песчинку своими ступнями.
Глава 7
— Я открыл в себе новый талант — с вашей помощью, разумеется.
— У вас есть шанс стать проповедником. Вадим Александрович в раздумье покачал головой.
— Если вы будете холодны ко мне и так и не решитесь бросить супруга, то с горя я уйду в монастырь и посвящу свою жизнь борьбе с плотскими удовольствиями.
Я поняла, что мои щеки начинают розоветь.
— Вы неисправимы, Вадим Александрович, — сказала я недовольно.
— Не знаю, что способно меня исправить!
— А откуда вы знаете эту забавную историю о большом городе за высокой стеной?
— Давным-давно, — голосом опытного сказочника почти пропел Любомирский, но оборвал тягучий мед сказки, — мне рассказывала нянька, когда я был совсем маленьким мальчиком. Давным-давно я был маленьким мальчиком и любил нянькины сказки. Это нормально, когда дети любят сказки. Главное, чтобы все было вовремя и в меру. Как вы считаете, Анна Николаевна?
— Я согласна с вами.
— Ох уж эти нянькины сказки, — задумчиво произнес Вадим Александрович, — герой в них отважен и побеждает всех своих соперников. И царевна достается ему… И клад… И еще он в рай попадет пре-непременно. Хоть и дурак. Что поделать, я давно уже не ребенок, а очень люблю сказки. Вернее, верю в них. Скажите мне, Анна Николаевна, дурно ли верить в сказки в моем возрасте?
— Нет, не дурно.
— Может быть, опасно?
— Нет, не думаю.
— Надеюсь, — резюмировал Вадим Александрович, — на Высшем суде мне не поставят в вину то, что всю свою жизнь я любил сказки и верил в них больше, чем во что бы то ни было.
И опять он прислушался.
— Что с вами, Вадим Александрович? — не удержалась от вопроса я.
— Мне все кажется, что кто-то поет не очень далеко от нас.
— Поет?
— Да. Скажите мне, что я сумасшедший, но я настаиваю на своем. Мне уже несколько минут мерещится.
— Боже мой…
— Галлюцинации от жары, — предположил Вадим Александрович.
И мы пошли дальше, но тут и я услышала звонкий голос, не очень сильный, но приятный. И навстречу нам вышла Вирсавия Андреевна. Одета она была в светлое платье с оголенными до локтей руками, маленькая шляпка не закрывала ее лица.
— Доброе утро! — крикнула она нам издали.
— Это Вирсавия Андреевна, — сказала я Вадиму Александровичу, желая представить их друг другу.
— Я вижу, что это Вирсавия Андреевна, — ответил Любомирский. — Мы знакомы.
— Здравствуйте, моя дорогая Анна Николаевна, — сказала Вирсавия Андреевна, подходя к нам. — Доброе утро, Вадим Александрович. Я слышала, что вы в России, но не знала, где вы прячетесь.
— Рад вас видеть! — с восхищенной улыбкой ответил Вадим Александрович. — Признаюсь, я скучал!
— Ох, не лгите, льстец! — сказала Вирсавия Андреевна. — Идемте гулять все вместе! — весело предложила она, вероятно в душе забавляясь, что нарушила наше уединение.
— Я не знала, что вы на дачах! — сказала я.
— Я сама не знала, что буду здесь, — призналась Аверинцева. — Мы приехали вчера очень большой и шумной компанией. Всю ночь играли в преферанс. Теперь там все спят, а я отправилась гулять. Ни за что не простила бы себе, если бы пропустила такое прекрасное утро. А они, — Вирсавия Андреевна пренебрежительно махнула рукой в сторону дач, — пусть побеспокоятся, обнаружив, что меня нет.
Она была удивительно привлекательна. Ее полуобнаженные руки хватали то высокие травинки, то цветы, и сама она была подвижна и неутомима, как ртуть.
— Я слышал, как вы пели, — сказал Вадим Александрович.
— И зря! Я не люблю, когда другие слышат, что я пою.
— Почему? — спросила я с удивлением.
— Видите ли, прежде, когда был жив мой супруг, он часто развлекался тем, что просил меня спеть в присутствии гостей, теперь я ненавижу, когда меня слушают, так что я пою исключительно только для себя.
— Нам с Вадимом Александровичем следует извиниться перед вами — мы слышали вас, — сказала я.
— Принимаю все ваши извинения, — серьезно сказала Вирсавия Андреевна.
— Кстати, что это было? — подал голос Вадим Александрович, немного отставший от нас.
— Что-то народное, кажется. Я не помню, где слышала эту песню. Бывает же такое: услышишь раз — и запомнишь на всю жизнь, а где услышала, кто пел — и вспомнить невозможно!
Она неожиданно рассмеялась, обнажив белые влажные зубы, и повернулась к Вадиму Александровичу. Сердце мое остановилось. Слишком красивой была Вирсавия Андреевна в тот момент. Слишком восхищенно смотрел не нее Вадим Александрович. Слишком жарким становился день…
Но Аверинцева тут же повернулась ко мне.
— И хочется вам прятаться под шляпами и зонтиками? — спросила она меня, оглядывая белые кружева моего нового зонтика.
Я пожала плечами.
— Я уже обожгла руки на солнце, — призналась я.
— В столице сумасшествие, — громко зашептала мне Вирсавия Андреевна, — все дамы оставили кружева и ленты и стали загорать! Вы можете не поверить, но даже Великие Княжны загорают! Посмотрите на меня — какая я смуглая.
— «Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня…» — сказал задумчиво Вадим Александрович.
Вирсавия Андреевна поправила прядь волос.
— Почти что так. Может быть, не столь романтично, но почти так.
Она и вправду была смугла, но потемневшая кожа только подчеркивала ее красоту.
Солнце поднималось все выше, день становился все жарче. Я пригласила Вирсавию Андреевну и Вадима Александровича к себе на дачу. Без труда словоохотливая Вирсавия Андреевна завязала разговор о взаимоотношениях мужчин и женщин. Шутили, смеялись, говорили порой и серьезно. Вадим Александрович галантно представлял женщин в виде ангелов со спрятанными крыльями, Вирсавия Андреевна пыталась его разубедить.
— Ну, мой любезнейший Вадим Александрович, ответьте мне тогда на такой вопрос: если вы начали защищать женское сословье, почему вы не женаты до сих пор?
«О Боже мой! — подумала я. — Неужели надо было задавать подобные вопросы? Ведь Вадим Александрович не постесняется с ответом!»
— Почему? — переспросил тот. — Наверно, чтобы не разочароваться!
Вирсавия Андреевна взглянула на меня.
— Вот достойный ответ мужчины. Сначала с вами побеседуют, как с равной, а потом отшутятся, ссылаясь на вашу неполноценность!
Я пожала плечами.
— Но ведь и вы, Вирсавия Андреевна, — ответила я, — не из тех сумасшедших дам, которые пытаются доказать, что они, женщины, равны мужчинам.
— Нет, конечно, мне еще только этого не хватало!
— Но иногда вы ведете себя именно так! — воскликнул Вадим Александрович.
Вирсавия Андреевна взяла в руки чашку с чаем.
— Видите ли, я вдова… Меня приструнить некому… Любомирский рассмеялся.
— Вы видели, Анна Николаевна, как талантливо была обыграна последняя фраза?!
Вирсавия Андреевна скромно потупила взгляд, пряча довольную улыбку.
— Но если говорить серьезно, — задумчиво продолжила она, — я готова признать, что я прилично отстаю от вас, например, Вадим Александрович. И в образовании у меня пробел, и жизненного опыта не так чтобы много… Но почему это многие господа, а!… — она махнула рукой. — Глупая тема и бесполезная.
Несколько минут мы сидели молча и пили чай.
— Повернем тему иначе, — предложил вдруг Вадим Александрович, — сейчас вы, Вирсавия Андреевна, можете так рассуждать, а будь вы замужем? Что тогда?
Аверинцева оживилась.
— Тут есть много вариантов! Будь жив мой супруг, так я и по сей день развлекала бы наших гостей пением. Вы, Анна Николаевна, никогда не пели по настоятельной просьбе супруга? Нет? Счастливая женщина!.. И не было бы у меня вообще никаких мыслей… Одни только желания — к модистке раньше уехать, в альбом побольше стихов заполучить. Есть другой вариант. Была бы я замужем за обычным человеком, знала бы о подобных идеях и говорила бы: «Да, пожалуй, интересно, но это все для неудачниц и старых дев. Я-то дама приличная. И мой Петечка все равно лучше всех — пьет в меру, по-крупному не играет, детишки у нас. Какие мне идеи? И так все у меня есть, слава Богу!..» Я не удержалась и фыркнула.
— Не могу вас представить, Вирсавия Андреевна, в такой обстановке, — сказала я, качая головой.
— Я и сама не представляю, — призналась она, — но есть еще один вариант.
— И какой же? — спросила я, ожидая, что сейчас Вирсавия Андреевна скажет о том, что было бы, если бы она придерживалась крайних взглядов.
— Вариант, если бы моим мужем был Вадим Александрович.
Я невольно посмотрела на Любомирского, но на его лице не дрогнул ни один мускул, он только весело и совершенно беззаботно рассмеялся и приготовился слушать, что скажет Аверинцева. Но мне стало не по себе. Прекрасно понимая, что Вирсавия Андреевна скорее всего догадывается о моем отношении к Вадиму Александровичу, я приготовилась к худшему.
«Для чего она затеяла эти рассказы? — недоумевала я. — Чтобы сделать больно мне? Досадить Вадиму Александровичу? Зачем?»
— Постойте, Вирсавия Андреевна! — сказал Любомирский.
«Хоть один нормальный человек! Пусть Вадим Александрович попросит Вирсавию Андреевну оставить свои фантазии при себе, — подумала я. — Надеюсь, сейчас все прекратится, а то я, кажется, покраснела, как гимназистка, и выдала себя с головой!»
— Да? — отозвалась она.
— Если на то пошло, — сказал Вадим Александрович, — так расскажите вашу историю полностью — при каких обстоятельствах мы поженились, почему, как давно.
«Нет! — хотелось крикнуть мне, я едва смогла сдержаться. — Они безумны оба! Сумасшедший день! И ужасная жара!» Я раскрыла веер, но больше для того, чтобы спрятать свой предательский румянец.
— Слушайте же! — воскликнула она, уже придумав свою байку. — Год назад, когда вы все еще не знали, куда поедете и как надолго, вы, Вадим Александрович, крупно проигрались в карты. И друзья ваши в шутку предложили вам последнюю ставку — а именно: если проиграетесь, то женитесь. Все равно на ком — только бы порвать со своей репутацией героя-любовника. Вы, человек азартный, согласились. И — боже ты мой — проиграли! Встал вопрос о невесте. Вы прекрасно понимали, что скоро вам, возможно, ехать по назначению, поэтому решились жениться на мне и не огорчать своими отъездами всех претендовавших на вашу руку барышень или их мамаш, скажем прямо. Я же для вас показалась невестой почти идеальной. Мы с вами одного возраста!
— Вирсавия Андреевна! — укоризненно произнес Вадим Александрович. — Я много старше вас!
— Замолчите! В душе я старуха, и вы — мальчишка передо мною! И дайте продолжить! Что за неучтивость! — проворчала Вирсавия Андреевна. — И потом, я богата, привлекательна, не будем скрывать этого. У меня имеются милые причуды, но в целом я представлялась вам неплохой кандидатурой на роль супруги. Одно вас тревожило — вы не знали, что я думаю о роли женщины в семье. Но рискнуть решились. И проигрыш опять же… Я сказала вам «да» без лишних раздумий. В моем положении выбирать не приходится!..
— Вирсавия Андреевна!.. — опять прервал ее Любомирский. — Вас послушаешь, так вам сто девять лет, о вас все общество давно забыло и думать не желает!.. Молодая привлекательная дама…
— Прекратите делать мне комплименты! — попросила Аверинцева.
— Очень многие господа почли бы за честь жениться на вас, но вы…
— Прекратите, — еще раз сказала Вирсавия Андреевна, — иначе Анна Николаевна выставит меня вон и будет абсолютно права. Нехорошо при хозяйке говорить комплименты другой женщине.
— Вадим Александрович, по-моему, говорит правду. Он же не виноват, что она так напоминает комплимент! — сказала я. Многие поклонники Вирсавии Андреевны мечтали жениться на ней, но та почему-то отказывала всем, даже самым завидным женихам.
Вирсавия Андреевна вздохнула.
— Так вот, став супругой Вадима Александровича, я влюбилась в него. Представьте себе — такая редкость в наше время!.. Общение с ним доставляло мне удовольствие, ревность сжигала меня, когда я видела, что он просто беседует с другой женщиной. И тут я поняла, что бессильна перед своей любовью! И поняла, что легче быть не рядом, а находиться напротив. И всем я стала говорить, что мужчины — это просто похотливые животные, которые видят в женщине только объект желаний и не видят в ней личности. Возможно, я бы даже стала увлекаться религией и, прибегая к мудрости апокрифов, заявляла бы, что Лилит была создана прежде Адама и была равной ему…
Увольте! — в притворном гневе закричал Вадим Александрович. — Значит, я женился на богатой вдове и довел ее до полнейшего сумасшествия! Сломал ее жизнь! Заставил ее возненавидеть всех мужчин на свете! Нет уж, дорогая Вирсавия Андреевна! Не было этого брака! Вы все придумали только что! Анна Николаевна, не верьте ей, прошу вас! Умоляю!
Вирсавия Андреевна веселилась. Мне тоже было забавно смотреть, как Вадим Александрович пытался обелить себя, но тема… Тема мне была не по душе. Вирсавия Андреевна заронила мне в душу зерна сомнения и ревности, и те не замедлили дать всходы.
И еще Вадим Александрович сказал:
— Вирсавия Андреевна, кто научил вас так философствовать?
— Вы смеетесь надо мной? — с притворным гневом вскричала она. — Ученых людей я всю жизнь боюсь. Книжки не знаю, как в руки брать, а вы мне говорите о философствовании!
Вскоре Вадим Александрович начал прощаться с нами. Я внимательно наблюдала, как поведет себя Аверинцева, но она только равнодушно протянула ему руку для поцелуя и сказала:
— Надеюсь, мы еще увидимся с вами. И Любомирский ушел.
— Ох уж эти слова, слова, слова! — сказала Вирсавия Андреевна, глядя куда-то мимо меня. — Когда я выходила замуж, то была наивна настолько, что и не догадывалась об особенностях собственной физиологии. И философские темы для меня были тайной за семью печатями. Да и сейчас я несильна в них. Просто научилась слушать собеседников, вовремя кивать и болтать глупости, выдавая их за личные взгляды.
— Вы слишком беспощадны к себе, — сказала я. Мне надо было разобраться со всеми чувствами, на меня обрушившимися, и, если честно, мне хотелось, чтобы Вирсавия Андреевна поскорее ушла.
А вы, моя милая Анна Николаевна, слишком счастливы, — в ответ сказала она. — И не метайте в меня огненных взглядов. Если я не скажу, то кто вам скажет? Будьте осторожней.
— Счастлива? — повторила я, словно ища себе оправдания.
— Я говорю о дачном климате! — тонко улыбнулась Вирсавия Андреевна. — Он улучшает и цвет лица, и настроение. Однако люди предпочитают видеть вокруг себя слабых и болезненных. Так что хотя бы вуалируйте свое здоровье. Мне пора! Сегодня вечером я уже уеду. Боюсь, что увидимся мы с вами теперь только осенью!
Я смотрела ей вслед: как она шла по песчаной дорожке — красивая, тонкая, наблюдательная, и почему-то мне казалось, что под ее модным платьем надета власяница, а ноги ее босы и что она очень хорошо чувствует каждый мелкий камушек, каждую песчинку своими ступнями.
Глава 7
Разговаривать со своим отражением в зеркале — глупейшее занятие, но иногда я к нему прибегала:
— Мне надо что-то сделать, — сказала я точно такой же даме. И она кивнула. — Мне надо разобраться во всем — и чем скорее, тем лучше. Вадим Александрович ко мне приходит каждый день, и я ему не безынтересна. И Боже мой! мне приятно быть с ним. — Дама в зеркале улыбнулась чарующе. — Как много бы я отдала за то, чтобы он был со мною еще чаще! — Дама опустила ресницы, но было видно, что ей интересна предложенная тема. — Вадим Александрович всегда любезен и весел. С ним так хорошо, что сердце замирает и дрожит!..
Дама примерила серьги.
— Хорошо! — успокоила ее я. — Может, сегодня в этих серьгах появиться? Помнится, Николке они нравились. Только Николка сейчас в учебных лагерях, до самого выпуска из училища. Даже не попрощался со мною, прислал записку, да и ту сердитую. Верно, злится на меня. А что сердиться? Он мне брат, и все наши глупые поцелуи в моей спальне не больше чем шалость. Вадим Александрович — другое дело.
Дама уже примеряла такую же нитку жемчуга, что и я, немного обнажила грудь, оценивая матовый блеск на коже.
— Может, мне завести любовника? — спросила я. — Пока обстановка соответствует этому нелепому желанию… Вадим… — мечтательно и нараспев произнесла я. — Вадим…
Дама улыбнулась, но потом нахмурила идеальные брови.
— Но, кажется, у моих желаний есть одна помеха, — поделилась я с ней. — Я ни за что не смогу позволить себе ничего греховного, пока со мной моя святая… Придется немного пожертвовать привычкой ради нового счастья.
Я отвернулась от зеркала и позвала:
— Таня! Приди сюда!
Появилась Таня, загоревшая под летним солнцем.
— Вы звали, Анна Николаевна.
— Звала. Скажи мне, Танечка, тебе тут не скучно?
— Нет, Анна Николаевна, — растерялась она. — Отчего скучно?
— И все равно. Подумала я, Танечка, отправить тебя домой. Там Александр Михайлович… Будешь вовремя приносить ему кофе в кабинет. Приготовишь комнату к моему приезду, я скажу, что надо сменить: шторы там уже никуда не годятся, ковер на полу вытерся…
— А как же вы здесь?..
— Тут со мной останется… Как же ее зовут? Новая горничная… Дарья! Она вчера причесывала меня, и очень неплохо! Так что готовься, Танечка, завтра поедешь домой. Ты не рада?
— Как прикажете, Анна Николаевна, — отозвалась она.
Мы с Любомирским катались по пруду на лодке. Вокруг царила зелень, плакучие ивы полоскали ветви в теплой воде. Я была во всем белом, в широкополой шляпе и была счастлива.
— Если бы мне раньше сказали, что на земле есть рай, не поверила бы. А вот сейчас…
— Неужели сейчас поверили? — спросил Любомирский со скрытой усмешкой.
— Чем здесь не рай? А раньше никогда не замечала! Наверно, я становлюсь старой и сентиментальной, скоро начну читать слезливые романы и плакать потом до рассвета.
— Любопытная перспектива! — оценил Вадим Александрович. — Разрешите мне читать вам слезливые романы. Я буду подавать вам платки, утешать вас и даже смогу осуществить грешнеишее из своих желаний — увидеть вас на рассвете.
— Вы — гадкий! — заметила я. — Опять вы говорите непристойности. Я сержусь на вас, так и знайте.
— Простите, Анна Николаевна, — привычно сказал он.
— Я не принимаю ваших извинений! Я ухожу, — сказала я и действительно встала.
Вадим рассмеялся от души, лодка закачалась, я испугалась, увидев свое отражение в воде, и присела обратно, но не выдержала и тоже улыбнулась.
— Если бы мы не были на середине пруда!..
— «По воде, аки по суху»?
— Оставьте, это вам должно быть стыдно, — заметила я, но мое внимание уже приковало небо. — Посмотрите, Вадим Александрович! Вот это облако напоминает мне вазу с цветами.
— А мне — слона, — с готовностью отозвался он.
— Глупости! Не может быть! — не поверила я. — Ваза с цветами не может напоминать вам слона.
— У меня несколько иной ракурс.
— Действительно? — Я быстро пересела к нему на скамью. — Да… Что-то есть… Но только не слон.
Любомирский удивленно посмотрел на меня, и я заметила это, но не повернулась к нему, сидела, как будто ничего не происходило. Вадим Александрович приблизился ко мне, я даже почувствовал его дыхание на своей шее. Но он тут же отвернулся от меня и нахмурился.
— С вами все в порядке? — спросила я.
— Да, безусловно, — сдержанно ответил он.
— Мне показалось, — я сделала паузу, но все-таки продолжила: — Что вы хотите меня поцеловать.
— Неужели вы хотите поговорить откровенно? Или ваша открытость — всего лишь ловушка, кокетство?
Я ничего не ответила.
— Да, я хотел поцеловать вас, — признался он.
— Но не поцеловали.
— Нет. Я не могу быть бесчестным по отношению к Александру.
— Ах, так!.. Действительно! — сказала я с плохо скрытым гневом. — Как я могла забыть, что Александр Михайлович ваш друг! Прошу вас проводить меня домой! Да, да, пожалуйста, поворачивайте лодку к берегу!
— Анна Николаевна!..
— Что вам угодно?
— Мой поцелуй был бы бесчестным и по отношению к вам! К вам — в первую очередь! Вы сначала смеетесь, потом гневаетесь на меня, едва ли не каждый день грозитесь прогнать меня, дразните меня своей милостью, даете повод для надежды. Вызываете на откровенный разговор и обижаетесь. Вы ведете себя, как ребенок, который никак не может заполучить желанную игрушку. Простите, я начал вас поучать.
— Ничего, — сказала я, переводя дыхание. — Говорите.
— При всей вашей ангельской внешности вы коварны, Анна Николаевна.
— Вы находите?
— Да. — И сказал после паузы: — Я завтра уезжаю.
И тут я не на шутку испугалась.
— Как! — почти крикнула я. — Зачем?
— Дела.
— Вы вернетесь? — допытывалась я.
— Стоит ли? — спросил Вадим Александрович, но увидел, что я заметно погрустнела, и немного раздраженно сказал: — Вас не угадаешь, Анна Николаевна, я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что я уезжаю, а на вас лица нет.
— Возвращайтесь… — попросила я очень тихо.
— Господи! Как с вами непросто! — закусил губу он. — Вот скажите мне, Анна Николаевна, только правду скажите! Если бы я поцеловал вас сейчас, то украсили бы вы меня пощечиной?
Я опустила ресницы.
— Что вам стоит ответить честно? — настаивал он.
— Украсила бы!
Вадим Александрович улыбнулся и поцеловал мне руку.
— И какие у вас еще планы на будущее, помимо того, что вы вскоре покинете меня? — спросила я у Любомирского чуть позже.
— О жестокая, — улыбнулся он. Но тут же стал серьезным. — Вы, душа моя, умеете поставить меня в неловкое положение. А впрочем, слушайте! Женюсь. Найду себе милую провинциалочку. Молодую, с чистыми помыслами, с блестящими такими любопытными глазками. Привяжу ее к себе той собачьей любовью, на которую способны только очень молодые женщины. Научу быть самой яркой, обольстительной, блистающей среди наших дам с прогнившими душами и зубами. Если не только привяжется ко мне, но и полюбит, то скрасит мою старость. А нет — ну и черт с нею! Пусть сбегает с гусаром, с художником, хоть с кем!
— Вы как-то неверно рассуждаете о семейной жизни.
— Даже вы мне не сможете послужить достойным примером. Простите, — поспешно сказал он, перехватив мой взгляд.
Я понимала, что он прав, но мне это было неприятно, я даже подумала обидеться на него, но махнула на свои капризы рукой. Пусть Вадим Александрович думает, что ему будет угодно!
Уверена, если бы мне за два часа до моего визита сказали, что сегодня ночью я буду беседовать с Любомирским, то я бы ни в коем случае не поверила, высмеяла бы нахала, сказала бы, что Вадим Александрович уезжает завтра очень рано утром и не придет ко мне. Однако, проскучав весь день, вечером я уже не находила себе места.
— Дарья, одеваться, — приказала я новой горничной.
— Вы кого-то ждете? — спросила Дарья.
— Нет, — ответила я. — Просто хочу прогуляться. Надоело сидеть на даче.
Дарья на секунду замерла.
— И куда же мы пойдем?
— Никуда ты, Дарья, не пойдешь. Отдохни, моя хорошая. Я одна прогуляюсь. А куда? Может быть, к соседям зайду, на самое новое варенье. Я еще не решила. Не тревожься за меня.
Я не знала точно, где располагалась дача полковника Рощина, но и не искала ее, ноги сами вывели меня к большому дому, на котором значилось имя владельца.
«Постучаться? Но как я представлюсь, если откроет прислуга? И потом, Вадим Александрович никогда не говорил, живет ли он на даче один или с хозяевами», — подумала я. Но пока я размышляла и сомневалась, в окнах зажегся свет, захлопали двери, и передо мной появился немного испуганный Любомирский.
— Анна Николаевна! Что случилось?
— Ничего, — смеясь, ответила я. — А что должно было случиться? Вы выглядите растревоженным!
— О Боже мой! — с облегчением вздохнул он. — Простите старого осла!.. Я увидел вас и напридумывал массу всяческих ужасов.
— И напрасно! Я прогуливалась мимо, не более того!
— Правда? — еще раз спросил Вадим Александрович.
— Конечно, правда, — сказала я, прекрасно понимая, что наша нелепая беседа напоминает скорее объяснение двух подростков, а никак не разговор взрослых людей.
Вадим Александрович помялся, потрогал нос, смущенно улыбнулся.
— Может быть, зайдете ко мне на несколько минут, если вы уже здесь? — сказал он.
— Удобно ли это будет?
— Почему нет? — пожал плечами Вадим Александрович. — Или вы желаете продолжить прогулку в полнейшем одиночестве?
— Нет, наверно, нет. Зайду, если вы настаиваете. Дача полковника Рощина была намного больше нашей, но обставлена слишком громоздко и пышно.
— Вот мое пристанище, — сказал немного грустно Любомирский, словно извиняясь за вкус хозяев.
— Да уж, не очень здесь весело, — сказала я и тут же спохватилась. — Простите, я имела в виду всего лишь то, что, на мой взгляд, здесь слишком роскошно.
— Оставьте, ваши извинения никто не услышит, мы совершенно одни. Даже прислуги нет.
Я улыбнулась.
— Мне надо что-то сделать, — сказала я точно такой же даме. И она кивнула. — Мне надо разобраться во всем — и чем скорее, тем лучше. Вадим Александрович ко мне приходит каждый день, и я ему не безынтересна. И Боже мой! мне приятно быть с ним. — Дама в зеркале улыбнулась чарующе. — Как много бы я отдала за то, чтобы он был со мною еще чаще! — Дама опустила ресницы, но было видно, что ей интересна предложенная тема. — Вадим Александрович всегда любезен и весел. С ним так хорошо, что сердце замирает и дрожит!..
Дама примерила серьги.
— Хорошо! — успокоила ее я. — Может, сегодня в этих серьгах появиться? Помнится, Николке они нравились. Только Николка сейчас в учебных лагерях, до самого выпуска из училища. Даже не попрощался со мною, прислал записку, да и ту сердитую. Верно, злится на меня. А что сердиться? Он мне брат, и все наши глупые поцелуи в моей спальне не больше чем шалость. Вадим Александрович — другое дело.
Дама уже примеряла такую же нитку жемчуга, что и я, немного обнажила грудь, оценивая матовый блеск на коже.
— Может, мне завести любовника? — спросила я. — Пока обстановка соответствует этому нелепому желанию… Вадим… — мечтательно и нараспев произнесла я. — Вадим…
Дама улыбнулась, но потом нахмурила идеальные брови.
— Но, кажется, у моих желаний есть одна помеха, — поделилась я с ней. — Я ни за что не смогу позволить себе ничего греховного, пока со мной моя святая… Придется немного пожертвовать привычкой ради нового счастья.
Я отвернулась от зеркала и позвала:
— Таня! Приди сюда!
Появилась Таня, загоревшая под летним солнцем.
— Вы звали, Анна Николаевна.
— Звала. Скажи мне, Танечка, тебе тут не скучно?
— Нет, Анна Николаевна, — растерялась она. — Отчего скучно?
— И все равно. Подумала я, Танечка, отправить тебя домой. Там Александр Михайлович… Будешь вовремя приносить ему кофе в кабинет. Приготовишь комнату к моему приезду, я скажу, что надо сменить: шторы там уже никуда не годятся, ковер на полу вытерся…
— А как же вы здесь?..
— Тут со мной останется… Как же ее зовут? Новая горничная… Дарья! Она вчера причесывала меня, и очень неплохо! Так что готовься, Танечка, завтра поедешь домой. Ты не рада?
— Как прикажете, Анна Николаевна, — отозвалась она.
Мы с Любомирским катались по пруду на лодке. Вокруг царила зелень, плакучие ивы полоскали ветви в теплой воде. Я была во всем белом, в широкополой шляпе и была счастлива.
— Если бы мне раньше сказали, что на земле есть рай, не поверила бы. А вот сейчас…
— Неужели сейчас поверили? — спросил Любомирский со скрытой усмешкой.
— Чем здесь не рай? А раньше никогда не замечала! Наверно, я становлюсь старой и сентиментальной, скоро начну читать слезливые романы и плакать потом до рассвета.
— Любопытная перспектива! — оценил Вадим Александрович. — Разрешите мне читать вам слезливые романы. Я буду подавать вам платки, утешать вас и даже смогу осуществить грешнеишее из своих желаний — увидеть вас на рассвете.
— Вы — гадкий! — заметила я. — Опять вы говорите непристойности. Я сержусь на вас, так и знайте.
— Простите, Анна Николаевна, — привычно сказал он.
— Я не принимаю ваших извинений! Я ухожу, — сказала я и действительно встала.
Вадим рассмеялся от души, лодка закачалась, я испугалась, увидев свое отражение в воде, и присела обратно, но не выдержала и тоже улыбнулась.
— Если бы мы не были на середине пруда!..
— «По воде, аки по суху»?
— Оставьте, это вам должно быть стыдно, — заметила я, но мое внимание уже приковало небо. — Посмотрите, Вадим Александрович! Вот это облако напоминает мне вазу с цветами.
— А мне — слона, — с готовностью отозвался он.
— Глупости! Не может быть! — не поверила я. — Ваза с цветами не может напоминать вам слона.
— У меня несколько иной ракурс.
— Действительно? — Я быстро пересела к нему на скамью. — Да… Что-то есть… Но только не слон.
Любомирский удивленно посмотрел на меня, и я заметила это, но не повернулась к нему, сидела, как будто ничего не происходило. Вадим Александрович приблизился ко мне, я даже почувствовал его дыхание на своей шее. Но он тут же отвернулся от меня и нахмурился.
— С вами все в порядке? — спросила я.
— Да, безусловно, — сдержанно ответил он.
— Мне показалось, — я сделала паузу, но все-таки продолжила: — Что вы хотите меня поцеловать.
— Неужели вы хотите поговорить откровенно? Или ваша открытость — всего лишь ловушка, кокетство?
Я ничего не ответила.
— Да, я хотел поцеловать вас, — признался он.
— Но не поцеловали.
— Нет. Я не могу быть бесчестным по отношению к Александру.
— Ах, так!.. Действительно! — сказала я с плохо скрытым гневом. — Как я могла забыть, что Александр Михайлович ваш друг! Прошу вас проводить меня домой! Да, да, пожалуйста, поворачивайте лодку к берегу!
— Анна Николаевна!..
— Что вам угодно?
— Мой поцелуй был бы бесчестным и по отношению к вам! К вам — в первую очередь! Вы сначала смеетесь, потом гневаетесь на меня, едва ли не каждый день грозитесь прогнать меня, дразните меня своей милостью, даете повод для надежды. Вызываете на откровенный разговор и обижаетесь. Вы ведете себя, как ребенок, который никак не может заполучить желанную игрушку. Простите, я начал вас поучать.
— Ничего, — сказала я, переводя дыхание. — Говорите.
— При всей вашей ангельской внешности вы коварны, Анна Николаевна.
— Вы находите?
— Да. — И сказал после паузы: — Я завтра уезжаю.
И тут я не на шутку испугалась.
— Как! — почти крикнула я. — Зачем?
— Дела.
— Вы вернетесь? — допытывалась я.
— Стоит ли? — спросил Вадим Александрович, но увидел, что я заметно погрустнела, и немного раздраженно сказал: — Вас не угадаешь, Анна Николаевна, я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что я уезжаю, а на вас лица нет.
— Возвращайтесь… — попросила я очень тихо.
— Господи! Как с вами непросто! — закусил губу он. — Вот скажите мне, Анна Николаевна, только правду скажите! Если бы я поцеловал вас сейчас, то украсили бы вы меня пощечиной?
Я опустила ресницы.
— Что вам стоит ответить честно? — настаивал он.
— Украсила бы!
Вадим Александрович улыбнулся и поцеловал мне руку.
— И какие у вас еще планы на будущее, помимо того, что вы вскоре покинете меня? — спросила я у Любомирского чуть позже.
— О жестокая, — улыбнулся он. Но тут же стал серьезным. — Вы, душа моя, умеете поставить меня в неловкое положение. А впрочем, слушайте! Женюсь. Найду себе милую провинциалочку. Молодую, с чистыми помыслами, с блестящими такими любопытными глазками. Привяжу ее к себе той собачьей любовью, на которую способны только очень молодые женщины. Научу быть самой яркой, обольстительной, блистающей среди наших дам с прогнившими душами и зубами. Если не только привяжется ко мне, но и полюбит, то скрасит мою старость. А нет — ну и черт с нею! Пусть сбегает с гусаром, с художником, хоть с кем!
— Вы как-то неверно рассуждаете о семейной жизни.
— Даже вы мне не сможете послужить достойным примером. Простите, — поспешно сказал он, перехватив мой взгляд.
Я понимала, что он прав, но мне это было неприятно, я даже подумала обидеться на него, но махнула на свои капризы рукой. Пусть Вадим Александрович думает, что ему будет угодно!
Уверена, если бы мне за два часа до моего визита сказали, что сегодня ночью я буду беседовать с Любомирским, то я бы ни в коем случае не поверила, высмеяла бы нахала, сказала бы, что Вадим Александрович уезжает завтра очень рано утром и не придет ко мне. Однако, проскучав весь день, вечером я уже не находила себе места.
— Дарья, одеваться, — приказала я новой горничной.
— Вы кого-то ждете? — спросила Дарья.
— Нет, — ответила я. — Просто хочу прогуляться. Надоело сидеть на даче.
Дарья на секунду замерла.
— И куда же мы пойдем?
— Никуда ты, Дарья, не пойдешь. Отдохни, моя хорошая. Я одна прогуляюсь. А куда? Может быть, к соседям зайду, на самое новое варенье. Я еще не решила. Не тревожься за меня.
Я не знала точно, где располагалась дача полковника Рощина, но и не искала ее, ноги сами вывели меня к большому дому, на котором значилось имя владельца.
«Постучаться? Но как я представлюсь, если откроет прислуга? И потом, Вадим Александрович никогда не говорил, живет ли он на даче один или с хозяевами», — подумала я. Но пока я размышляла и сомневалась, в окнах зажегся свет, захлопали двери, и передо мной появился немного испуганный Любомирский.
— Анна Николаевна! Что случилось?
— Ничего, — смеясь, ответила я. — А что должно было случиться? Вы выглядите растревоженным!
— О Боже мой! — с облегчением вздохнул он. — Простите старого осла!.. Я увидел вас и напридумывал массу всяческих ужасов.
— И напрасно! Я прогуливалась мимо, не более того!
— Правда? — еще раз спросил Вадим Александрович.
— Конечно, правда, — сказала я, прекрасно понимая, что наша нелепая беседа напоминает скорее объяснение двух подростков, а никак не разговор взрослых людей.
Вадим Александрович помялся, потрогал нос, смущенно улыбнулся.
— Может быть, зайдете ко мне на несколько минут, если вы уже здесь? — сказал он.
— Удобно ли это будет?
— Почему нет? — пожал плечами Вадим Александрович. — Или вы желаете продолжить прогулку в полнейшем одиночестве?
— Нет, наверно, нет. Зайду, если вы настаиваете. Дача полковника Рощина была намного больше нашей, но обставлена слишком громоздко и пышно.
— Вот мое пристанище, — сказал немного грустно Любомирский, словно извиняясь за вкус хозяев.
— Да уж, не очень здесь весело, — сказала я и тут же спохватилась. — Простите, я имела в виду всего лишь то, что, на мой взгляд, здесь слишком роскошно.
— Оставьте, ваши извинения никто не услышит, мы совершенно одни. Даже прислуги нет.
Я улыбнулась.