Дар Фредерик. Можно любить и лысых

   Еще не отдышавшись, я простодушно отвечаю:
   - Во Франции. Досталась по наследству.
   И все-таки, я приехал на этот остров не для этого. Читать интересно, но все имеет границы.
   Я рассказываю все это, чтобы передать атмосферу всеобщей радости и вечного пира, созданной на затерянном в океане островке для кучки пресыщенных и до крайности развращенных самок. Полагаю, что все они были женами маломощных дельцов. Мне, Сан-Антонио, такие дела - пустяк, как сигарету выкурить. Поэтому, если я и пишу об этом, то только для того, чтобы подготовить тебя, читатель, к тому, что произойдет потом.
   Когда я не понимаю смысл какого-то деяния, у меня начинается сердцебиение, и я говорю себе: "Ты, парень, находишься в инкубационном периоде. Погоди немного, и начнутся интереснейшие вещи".
   И вскоре...
   Мадам Берюрье так сильно кашляет, что просто удивительно, как это у нее до сих пор не оторвались легкие. Я стучу ей по спине. Но это вызывает новый приступ кашля. Глаза вылезают из орбит, на губах выступает пена.
   - Что с тобой, моя нежная Аделина? - спрашиваю я. Между двумя приступами кашля, доходящего до икоты, моя крошка заявляет, что у нее в горле засел еж, а может быть, кошка - в доказательство она снимает с языка пучок белокурых волос.
   - Эта проклятая Юдифь. Настоящий вулкан в момент извержения! Она так терлась своей промежностью о мое лицо, что боюсь, если будет продолжаться в том же духе, то в скором времени облысеет. Говорит, что это с ней - от перемены климата. С моей Бертой как-то раз случилось то же самое на курорте. Тогда я тоже кашлял, как простудившийся пес. Ведь у меня передние зубы - искусственные, к ним налипает все, что угодно. Когда эта дамочка заставила меня вылизывать свои прелести, я уже знал, чем это кончится. Видит Бог, я выплюнул после этого целую копну волос! Мне вспоминается мой дядюшка, который, чтобы не глотать рыбьих костей, перед обедом надевал очка. Но я-то не мог одеть свои, чтобы спастись от волос сестрицы, черт возьми!
   Он продолжает кашлять и плеваться. Юдифь так расстроена, что приносит бутылку шампанского, которую он тут же высасывает из горлышка, после чего вновь принимается выгребать изо рта пучки золотистых волос. Потом мы обедаем. Нас - семнадцать человек, если считать маленькую музыкантшу. Слава Богу, здесь нет расизма.
   Обед проходит весело и непринужденно, с хохотом до упаду, причем, каждая "сестра" изощряется в острых словечках и каламбурах. Все они высмеивают мужчин - эти гусыни, считающие себя венцом природы. Трудно даже представить, что могут говорить между собой женщины, до каких сентенций доходят и как скверно стараются унизить нас, мужчин. Они брезгливо болтают о нашей наивности, нашей доверчивости. Им не нравится, как мужчина ведет себя после совокупления, как горюет, что вылил из себя столько, что могло бы хватить для полного удовлетворения нескольких женщин.
   Да, никогда мне не приходилось выслушивать столько мерзостей сразу, сколько за этим обедом. Мужчины уничтожены и втоптаны в грязь.
   Опьяненные словами, пресыщенные божественными блюдами и тонкими винами, мы разбредаемся по своим "курятникам". Теплый воздух острова пронизан жужжанием насекомых.
   Кое-где еще продолжается бурное "вылизывание", сопровождаемое неровным дыханием и приглушенными стонами. Затем веселье затихает и наступает благословенный сон.
   Но мадемуазель Жозефа Сан-Антуанет не спит, а думает. Дело Кристиана Бордо мучает меня.
   Я пытаюсь представить себе этого напуганного актера, который развелся со своей супругой, затем вновь женился на ней, жил, не обладав ею в постели, однако, именно ей завещал огромное наследство, фантастическую страховку!
   Его супруга сейчас отдыхает через три хижины от нашей, на острове женщин-робинзонок: развратниц, нимфоманок, гермафродиток, лесбиянок и тому подобное.
   Сообщили ли ей, что она овдовела? Замешана ли она в убийстве мужа? Все ведет сюда. Детективная заповедь - ищите тех, кому данное преступление выгодно, и эти поиски неминуемо приведут к успеху.
   Я зеваю, а Берю привычно похрапывает". Дорогая Аделина!
   История второго июня! Зачем Кри-Кри убили именно в этот день? Зачем он заключил на этот день контракт? Из-за какого-то сна? Маловероятно. Может, ему угрожали этой датой?
   Завтра подружусь с Валерией. Меня она очень интересует. Может она фригидна и потому безразлична к вопросам пола?
   Сведения о том, что мадам Бордо была на танцах с каким-то парнем, а на остров приехала с девицей, невольно настораживают.
   Валерия практически жила в разводе с мужем, однако, он оставил ей все наследство. Она должна была быть на острове еще неделю назад, а появилась здесь ПОСЛЕ убийства Бордо-Потом, что это за таинственная американская чета, которая явилась убить Кри-Кри, но погибла от его руки? Мало того, он явно их ждал и боялся.
   Эти Флипы - были ли они в контакте с установщиками телефона? Не лучше ли было лететь на их ранчо "Ред Окс" и там постараться что-нибудь разузнать, чем ехать сюда?
   А Бебер, Людо, Элеонора? Что это за троица? Оригинальные бездельники, выходцы из цирковой среды и других слоев общества - такими окружил себя Кристиан Бордо! Печальный, знаменитый, пресыщенный, обожаемый и бессильный. Что находил он в этих типах? Почему он предпочел их, а не компанию людей нормальных, и главное - умных?
   Случай крайне загадочный. К погибшему актеру у меня возникает даже какая-то нежность и, несмотря ни на что, некоторое уважение. Была ли это смерть, заранее предугаданная и предсказанная? Может быть. И возвеличивает его именно эта шекспировская смерть.
   Невзирая на негу благоухающего воздуха, на блаженную тишину океанской ночи, я все никак не могу уснуть, и потому встаю и выхожу из домика, не одеваясь, ибо, если и дальше буду терзать себя переодеваниями, то сойду с ума.
   В душистом саду, окруженном кокосовыми пальмами, тропические цветы испускают приторные, головокружительные запахи. Остров спит.
   Я подхожу к хижине Валерии. Это получается рефлекторно, вопреки моей воле. Я подобен лягушке, которая в самую распутицу тащится к воде, чтобы выметать икру.
   Разве я приехал в этот Эдем не ради Валерии? Все мое существо уверено в том, что она - ядро драмы. Хватит ждать! Я должен ее увидеть, я должен говорить с ней, я должен ее понять!"
   Надо поговорить с ней прямо сейчас, не откладывая на утро. Громы небесные! Я пойду к цели напролом и прижму к стене свежеиспеченную вдовушку. Я заставлю ее изрыгнуть правду, и будь что будет!
   Ока занимает двухместную хижину для особо привилегированных.
   Я тихонько проникаю внутрь помещения. В темноте раздается тихое дыхание. Раз спят, то будить нельзя. Придется отказаться от своего плана, так как слова толкового не услышишь от человека, вышедшего из сна, и обрабатывать его бесполезно.
   Я замираю на толстом ворсистом ковре, покрывающем пол.
   Две кровати стоят рядом друг с другом - промежуток между ними не более полуметра. Тихо тикает будильник, аккомпанируя ночному концерту в саду. Что за фантазия - привозить будильник в такое место, где за временем никто не следит?
   Я лежу на ковре и пытаюсь представить себе Валерию. Мысленно вижу ее лицо, удлиненное, суженное к подбородку. Большой красивый рот, серьезный, немного загадочный взгляд.
   Вот что удивительно: у супругов Бордо одинаково печальный, боязливый взгляд, как у людей, несущих на своих плечах общее горе.
   Я прислушиваюсь.
   Что так внезапно стало волновать меня? Почему так сжалось сердце? Чем это я так возбужден?
   Мне прекрасно знакомо это предчувствие беды. Сигнал пронзает меня всего, как звон привокзального колокола, когда долго ждешь опаздывающего поезда, сидя с газетой на скамейке.
   Я вглядываюсь в темноту, пытаясь рассмотреть спящих. Они лежат спиной друг к другу.
   А вокруг все необыкновенно спокойно. Будильник, стоящий на ночном столике, слабо мерцает во мраке спальни фосфоресцирующим экраном-циферблатом.
   Лунный свет, самый яркий из доселе виденного, проникает через множество щелей в хижине и придает обиталищу сказочный вид. Я невольно жду, что вот-вот на лунных лучах затанцуют эльфы.
   Какой-то неясный, едва уловимый запах раздражает меня.
   Я жду.
   Дыхание спящих какое-то время совпадало с тиканьем будильника, теперь начинает отставать.
   Что же меня так смутило? Запах? Шум? И то, и другое? Решаю, что да.
   Во-первых, запах. Я его узнал, он мне знаком. Но где я его запомнил? При каких обстоятельствах? Это связано с чем-то белым. Почему?
   Теперь шум. Это спокойное дыхание спящих.
   Черт возьми! Вспомнил!
   Вспомнил и похолодел от ужаса. Запах крови! И дыхание соответствует
   Я СЛЫШУ ТОЛЬКО ОДНО ДЫХАНИЕ НА ДВОИХ, И ОСТРО ПАХНЕТ КРОВЬЮ!
   Твои выводы, старик?
   Ужас, и что за ним последовало...
   То, что я испытал, понятно каждому. Здесь не до вздохов и ахов. Правда, бывало и похуже.
   Я приближаюсь к кроватям обеих дам. До того, как зажечь свет, я уже все вижу и понимаю.
   Валерия лежит на кровати и спит вечным сном. Она разделена надвое.
   Если говорить точнее, то расстояние между ее головой и телом не больше сантиметра, но этого, конечно, более чем достаточно, чтобы сделать живое существо неживым.
   Да, мадам Бордо мертва. Она ненадолго пережила своего мужа. Учитывая отвратительную сторону работы, голову женщине отстригли очень чисто, под самый подбородок. Бедняжка! Вот откуда этот мерзкий залах, который меня смутил.
   Ее глаза закрыты, и я понимаю, что ее обработали во время сна, ока даже не узнала, что утром не проснется. Видимо, ее накачали снотворным или каким-нибудь наркотиком.
   Орудие преступления воткнуто ей в живот, как топор втыкают в пень срубленного дерева. Будто убийца, выполнив свое дело, хотел выказать этим свое пренебрежение (или безумие) и освободился от гигантского ножа, воткнув его в живот жертвы.
   Соседка убитой продолжает спокойно спать. Я трясу ее, но она не просыпается - видимо, тоже усыплена, как и Валерия. У нее красные и липкие руки. Словно тот, кто совершил свое гнусное дело, с дьявольским хладнокровием решил отвести подозрение в содеянном на эту девочку.
   Поняв, что будить ее бесполезно, я осматриваю хижину, ничего не трогая (приходится скрестить руки на груди, дабы случайно не поддаться соблазну). Все в порядке. Циферблат часов светится.
   Да, работы у меня прибавилось. Срочной работы!
   - Знаешь что? - говорит мне Берюрье, показывая свои великолепные миндалины и кашляя с грохотом, напоминающим два врезавшихся друг в друга на полном ходу железнодорожных состава. - Знаешь что? Я видел сон, как мы с Бертой купили рояль для Мари. Только он оказался слишком большим и загромоздил всю столовую. Малышке пришлось играть на нем, сидя в коридоре, а мы с Бертой устроились на самом рояле. И вдруг крышка как лопнет!.. А тут еще...
   - Оставь меня в покое со своим роялем и готовься.
   - К чему?
   - К галерее кошмаров! Надеюсь, у тебя нет сейчас приступа желчи, иначе тебе придется туго.
   От наших разговоров просыпается Юдифь и спрашивает, что происходит. Я говорю ей, что мы идем на пляж подышать морским воздухом, она тут же засыпает.
   Берюрье следует за мной, на ходу почесывая живот и ниже. Когда он просыпается, то первым делом всегда чешет себя сверху донизу.
   - Насколько я тебя знаю, - говорит он, - случилось что-то важное.
   - Действительно, "случилось".
   - Что именно?
   - Это будет моим сюрпризом.
   Я показываю ему хижину Валерии. Он вытаскивает руку из трусов и, не колеблясь, раскрывает дверь.
   Когда Берюрье выходит из домика, то кажется немного бледным. Из его чрева доносятся подозрительные звуки. Он быстро забегает за камень и опорожняет свой кишечник, после чего, за неимением туалетной бумаги, подтирается листом какого-то растения.
   - Ярости, - говорит Берю. - От таких вещей у меня случается понос.
   Я отхожу от этого места подальше, а мой приятель снова заходит за камень и производит два таких залпа, после которых пушечная стрельба Французской эскадры в Тулоне кажется детской забавой.
   - Ты думаешь, что ее обезглавила эта девка?
   - Я ничего не думаю.
   - А ты видел ее руки?
   - Может быть, это подстроили специально?
   - Она под наркозом.
   - Знаю, но она могла накачаться и после убийства.
   - В таком случае, она вымыла бы руки.
   - Не обязательно. Она могла придумать эту мизансцену, чтобы быстрее оправдаться. Слишком дико все будет выглядеть в глазах следователя обезглавленная подруга и ты, с окровавленными руками, спишь рядом!
   - Что будем делать?
   - Займемся проверкой. На этом острове нас семнадцать человек. Валерия мертва, мы с тобой и наши соседки отпадают. Это уже пятеро. Осталось двенадцать. Подружка Валерии - подозреваемая номер один. Надо осмотреть руки и вещи всех остальных. Невозможно без брызг отделить голову от туловища. Даже если убийца надел перчатки и халат, все равно что-то должно попасть на ноги, на волосы. Это нам и надо.
   Трогательная картина предстает перед нами - Антония и ее чернокожая подружка, обнявшись, спят обнаженными на широком и удобном ложе. При других обстоятельствах этот вид вызвал бы у меня восторг, но сейчас было не до этого. После того спектакля, этот только приятен, и у нас нет времени решать, кто из них "он", а кто - "она".
   Свет будит обеих, Антония вытаскивает правую ноту из кольца, в которое она зажата левой рукой и ногой музыкантши.
   - Что вам нужно? - спрашивает Антония, встревоженная нашим появлением, но нисколько не смущенная.
   - Справку, дорогая.
   - В такое время?
   - Если бы с одной из нас произошел несчастный случай, то что бы вы сделали?
   - Боже мой! Я оказала бы немедленную помощь!
   - А если бы это было очень серьезным?
   - Я бы выпустила красные ракеты - это единственный способ дать сигнал о тревоге.
   Я беру ее руки и тщательно их рассматриваю. Они совершенно чистые.
   - Что вы делаете? - спрашивает удивленная девица.
   - Проверяю, красавица. Потому что здесь, в пансионе наслаждений, случилось нечто страшное, и я хочу знать - по чьей вине?
   - Но что случилось?
   - Я сейчас все расскажу.
   Подаю Мастеру знак начать обследование вещей барышень, а сам довольствуюсь осмотром их тела. Ни один миллиметр нежной кожи не ускользает от моего зоркого взгляда. Я тщателен, как часовой мастер.
   Ничего, ровным счетом ничего. Это же отмечает и Берюрье.
   И тогда Антония испускает крик, подобный воплю раненого зверя:
   - Но-но... Но это же мужчина!
   Подрагивающим пальцем она указывает на член Берю, предательски торчащий из-под тонкой рубашки - мой боров забыл надеть трусики у того камня.
   Вследствие невозможности утверждать обратное, признаю, что это мужчина. Тогда мамзель хватает меня между ног и обнаруживает то же самое.
   - И вы - тоже? - вздыхает она. Мне приходится согласиться.
   Она, не церемонясь, выливает из своего прелестного ротика грязный поток ругательств. Она так изощряется, что я, человек не совсем выдержанный, перехожу в наступление.
   Начинаю осаду.
   В конце-то концов, почему моя сексуальная жизнь должна зачахнуть из-за того, что несчастную Валерию обезглавили! У меня весьма требовательные половые железы, железы настоящего мужчины! Им нужна свобода и возможность действовать. Поэтому я отпускаю удила и даю им волю. Пусть поступают, как хотят...
   Я выигрываю осаду без всяких хлопот, с первого приступа, без предварительной подготовки почвы. Стоя передо мной, эта злючка в один миг распахивает коленки и сама нанизывает себя на мой "вертел". Мне остается только подбадривать ее и слегка придерживать, когда она слишком увлекается. Довольно легкая, она с таким азартом намыливает моего "замарашку" своей "губкой", что я едва удерживаю равновесие. В конце концов, я опускаю ее на постель, и сам продолжаю наш удачный дивертисмент. Антония - прекрасная партнерша, и фигурка у нее, как у богини".
   Узрев все это, Берюрьерша решает, что теперь можно снова стать Берюрье и освободиться от женского реквизита.
   Он остается нагишом, покрытый только черной шерстью. Его "мортира" угрожающе целится в туземочку.
   - Я побалуюсь с этой чернушкой, - заявляет Берю. - Уверен, что после меня никому и не придет в голову мысль - назвать ее "мадемуазель".
   Певица жалобно пищит, когда Берю хватает ее своими лапами. Недолгое сопротивление, и толстяк кладет ее на пол, наваливается сверху и, не обращая внимания на слабое хныканье, вгоняет в темнокожее тело свое гигантское "орудие". Девушка тотчас затихает, только широко раскрытые глаза говорят о переживаемом ею потрясении. Да, "чудо" таких размеров, как у Берюрье, видимо, отродясь не видели в этих водах!
   Тут Антония вновь требует моего внимания, и я переключаюсь на нее.
   В общем, скажу лишь, что мы прикладываем огромное старание и всячески пытаемся утолить их желания: и спереди, и сзади, и снизу, и сверху. Мы оставляем их только тогда, когда переполняем их блаженством до такой степени, что они не способны уже выражать нам свою признательность. Темнокожая певичка долго не хочет выпускать член Берюрье из объятий своего юного лона, а потом - из нежных рук.
   Наконец, мы отправляем их в столовую и приказываем не выходить из нее без нашего разрешения. Наказываем также не выпускать из нее и тех, кого мы туда пришлем. Расследование надо продолжать.
   Что мы и делаем. Мы будим одних, разъединяем других, просим, высмеиваем, приказываем. Работаем быстро, страстно, как пахарь, которому дорог каждый погожий день.
   Все они больше заинтригованы, чем рассержены. Потом мы отправляем их в столовую. Там эти дамы включают проигрыватель и устраивают танцы. Да... Кто-то обезглавил женщину, а остальные, голые и полуголые, танцуют и веселятся. Каждая обследована очень тщательно, и клянусь, не без удовольствия.
   В конце концов, приходится признаться, что ничего не обнаружено - ни единой капли крови.
   - Ну, что же, значит, Валерию убила ее подружка, или убийца пробрался сюда каким-то неизвестным образом с соседних островов, - заявляет Берю.
   Ну и ну!..
   - Эй, мек, посмотри-ка, какой мастодонт! - говорит Берю.
   То, на что он указывает, - следы на песке. Они хорошо различимы в лунном свете - луна помогает нам, как только может.
   Следы были разными, хотя шли они параллельно - две ниточки глубоких ямок в мягком песке. Одни - нормального размера, другие - просто гигантские.
   Следы приводят нас прямо к морю, к маленькой бухточке.
   Берю - настоящая ищейка. Он чуть ли не на четвереньках лазает по песку, оглядывая и обнюхивая все, что нам попадается по пути. Его плечи опущены, задок высоко приподнят, пижамная куртка развевается на ветру.
   Добравшись до конца цепочки, он кричит:
   - Смотри, вот отсюда они и отчалили!
   Действительно, следы от киля и винта лодки налицо - они рельефно врезались в песок. Шаги обрываются именно здесь.
   - Было бы легче подойти и пришвартоваться к причалу, - отмечаю я.
   - Конечно, но здесь удобное место. Лагерь - позади, да еще эта роща. А причал - на самом видном месте. И похоже, это место они знали заранее!
   - Значит, смерть пришла извне, - подтверждаю я. Пока все смахивает на дешевые бульварные романчики.
   - Да, мне так кажется. То, что девчонка могла убить Валерию, маловероятно.
   Я охотно с ним соглашаюсь, потому что и впрямь это чудовищно.
   - Надо поставить в известность этих дамочек, - вздыхает Берю. - Готовь соли и брома. Когда они узнают, что произошло, поднимется такой визг... Да и обмороков не избежать.
   - А пока выпустим ракеты. Ночью они виднее. - И кто их заметит? Все уже давно спят.
   - В портах всегда есть дежурные, не говоря о вахтенных на судах, которых на рейде видимо-невидимо.
   Вопреки прогнозу моего Монумента, все прошло лучше, чем мы ожидали. Конечно, глупышки испугались, вскрикивали от любого шороха и боялись собственной тени.
   Но то, что здесь, на острове есть мужчины, которые взвалили на себя ответственность за все, их успокоило.
   Сан-Антонио - известный, общепризнанный феминист, но нет и большего объективиста. Можно быть мудрым судьей, нотариусом, пожарником и даже министром, но нельзя по желанию стать чемпионом мира по боксу, сапером, вампиром из Дюссельдорфа, и тем более - талантливым, с острым нюхом детективом Сан-Антонио. Такое с неба не падает. С этим нужно согласиться и знать, что это - так, а не иначе.
   Как ни странно, но узнав в нас мужчин, храбрые робинзонки обрели утерянное было мужество. Они нашли в нашем лице защиту и опору, они спрятались за наш признанный авторитет.
   Итак, после утешительных мероприятий, мы приступаем к серии последовательных операций. Накрываем несчастную Валерию простыней, чтобы страшное зрелище не смущало нас. Затем, вместе с мадемуазель Антонией мы запускаем ракеты в направлении Южного Креста.
   Четыре красные ракеты, с интервалом в три минуты. Они высоко взвиваются в черное бархатное небо, усыпанное звездами, и взрываются, осыпая дождем искр ласковые воды лагуны. После этого мы возвращаемся в домик Валерии, подходим к кровати Большой Лоры - так зовут ее подружку, и начинаем ее будить.
   Мы трясем ее, льем на голову воду, щекочем, но все тщетно. И только после часа энергичных усилий она начинает, наконец, приходить в себя.
   Когда Лора глядит на нас, ее тупой взгляд подтверждает первое впечатление, полученное ранее. Она зевает и со стоном втягивает воздух.
   - Ну, полегчало, курочка? - спрашивает ее Берю, с явно недобрым намерением глядя на лежащую женщину.
   Она что-то бормочет и затихает, снова прикрыв глаза. Очевидно, она получила такую дозу, которая оказалась сильнее колдовства феи Карабас из оперы "Спящая Красавица".
   Девица слегка качает головой, которую приподнять не в силах.
   Ее губы шевелятся, она пытается что-то сказать, но изо рта вылетают несвязанные между собой звуки.
   - Говори громче, кукла! - приказывает Берю. Она сама хочет, но не может этого сделать. Ничего не остается, как приблизить свои уши ко рту говорящей. Мы даже не дышим.
   - Что вы сказали, дорогая?
   Еле слышимый голос шепчет.
   - Что со мной?
   - Небольшая порция снотворного, дурашка. Ты сама выпила, или тебе помогли?
   - Не знаю...
   - А ты видела свои лапки, зайка?
   Лора глядит на свои руки. У нее тут же появляются силы, и она подскакивает на постели.
   - Кровь! - кричит она вполне вразумительно. Она задирает вверх свои довольно большие руки, дрожит и теряет сознание"
   - Слабая натура, - комментирует Берю. Мы снова приводам ее в себя. Берю находит на туалетном столике одеколон, и мы натираем ей виски.
   - Мокрая курица! - решает Берю. - Черепаха! А еще притащилась на остров свободных женщин! Завоевывать свободу? Зачем? Они и так уже забрали все в свои руки, даже наши должности. Командуют направо и налево. Что у нас осталось? Только мужская гордость, - он ласково поглаживает низ своего живота, - Но тут, чтобы кричать: мы - феминистки! Они пользуются всякой резиной и пластиком. Давай-ка, я живо приведу в чувство эту птичку!
   Он берет графин с водой и подносит его к "тусарику" девицы. Душ на низ живота заставляет ее открыть глаза.
   - Ладно, хватит истерики! Приходи в себя и не распускай нюни. Нам надо поговорить серьезно.
   Я резко отстраняю Берю, потому что меня кое-что заинтересовало.
   - Что с тобой? - спрашивает мой помощник. Я показываю ему на место, где бедра Лоры соединяются вместе.
   Вода намочила тонкую ткань рубашки, которая прилипла к телу, показывая все его изгибы. И то, что мы узрели, было весьма внушительным.
   - Чертовщина! - кричит Берюрье. - Мужик! Надо согласиться, что в этой истории достаточно мистификаций и переодеваний.
   Да, Лора оказалась не женщиной, а мужчиной, и не таким, как Элеонора, а самым настоящим. Его член - аппарат настоящего мужчины в расцвете лет. Он свеж и силен, с рыжей растительностью на груди и вокруг полового органа.
   - Ну, так, милая барышня, - начинаю я - Ты что, нашла ЭТО в комоде своего дедушки, или заняла у приятеля?
   Лора не отвечает.
   Пинок Александра Бенуа придает ей силы и возвращает голос.
   - Я все вам скажу"
   - Так говори.
   - Это каприз Вавы.
   - Насчет чего?
   - Привезти меня сюда. Но поскольку мужчинам запрещено здесь бывать...
   Я сдираю с него парик. Он почти лыс. Увы, у него скверная мордашка блудливого ангелочка или преждевременно ощипанной индюшки. Он снова глядит на свои руки.
   - А кто мне сделал это?
   - Думай сам.
   - Я не ранен? - спрашивает красавец, осматривая себя.
   - Мне условно кажется, что это - отсюда, - говорю я, срывая простыню, заменяющую для Валерии Бордо саван.
   Человек оборачивается и все видит. Он зеленеет, как трава на весеннем пастбище, затем белеет, как то же пастбище после снегопада.
   - Она умерла?
   - Более чем.
   - Ее убили?
   - Видимо, если только не сама отпилила себе голову по неизвестной причине.
   Тогда он, наконец, понимает наше к нему отношение. Он садится, держа руки на отлете и явно пугаясь крови, которой они измазаны.
   - Это не я! Не я! Клянусь вам, не я!!!
   Ударом в грудь (я практикуюсь в этом виде спорта) заставляю его успокоиться и замолчать.
   - А кто тебя обвиняет, дырявая голова?
   - Так вы не считаете, что это сделал я?
   - А кто вы? Я ничего не считаю, я ищу.
   - А кто вы?
   - Комиссар Сан-Антонио, к вашим услугам. А теперь выкладывай все, что знаешь.
   - Да, да, я все скажу. Что вы хотите знать?
   - Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял?
   - Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечений. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальной. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной - у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [Песон - зяблик.], Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная.