Иногда с женой негра приходил его плечистый приятель или еще двое из посольства. Тогда все вместе выводили его в туалет или на прогулку. Он на них опирался, смеясь над своей неловкостью. Они лучше говорили по-русски, казались умнее и интеллигентнее, но их низкорослость и коренастость становились еще заметнее рядом с нашим негром, высоким, худым длинноголовым красавцем.
Один, он также предпринимал долгий путь в туалет, стыдясь судна. Тогда спускался на пол и полз на четвереньках, волоча ноги, вертя головой и хохоча над своим положением. "Дима-а! — будил нас каждую ночь, как всегда, растягивая последнюю гласную и ударяя на ней. — Звони-и!" Это значило, что надо нажать кнопку вызова, такая была над каждой кроватью, но действовала одна. Не сразу проснувшись (в том, чтобы его разбудить, я тоже уже принимал участие), Дима, чертыхаясь в адрес негра, нажимал. Появившись, и тоже не сразу, на пороге, сестра спрашивала: "Ну, что тут у вас? Кто звонил?" Ей показывали. — "Опять? В следующий раз не приду, как ты там хочешь." Негр валился на бок, подставляя ягодицу и часто задышав. Ловко шлепнув-всадив иглу (одновременно), она делала обезболивающий. Счастливый обладатель ночной кнопки, Дима, выпал с балкона шестого этажа.
Как это произошло, говорить отказывался. "Может быть, ты на спор?" — предположил я. — "Это за сколько же?" — "Ну не знаю, тысяча баксов, например." — "Дешево же ты ценишь человеческую жизнь." — "А тогда как?" Дима молчал. Что в нем происходило после падения, врачи так же не могли установить, так же собирались, вертели и щупали. Иногда, лежа, он вдруг начинал злиться от каких-то неизвестных мне мыслей или воспоминаний. Тогда что-то бормотал и бил кулаком по стене. Он не вставал, рядом на стуле стояла полупрозрачная, желтая от содержимого утка, которую он, когда мочился, поддевал себе, откинув одеяло и проливая. Когда совсем наполнялась, Дима звонил и сестра уносила выливать. На керамическом судне ему было больно, поэтому он ходил в надувное резиновое, которые все выпускали воздух по мере того, как он испражнялся. Поэтому он подстилал газеты, пачки которых в обилии лежали на его столике. Закончив, долго оттирал ноги, потом, чертыхаясь, запачканные руки, поливая водой из банки.
Он мечтал сниматься в кино. Мы с ним перебирали известных звезд (Шварценеггер, Сталлоне), он сравнивал себя с ними. Со Шварценеггером он, конечно, не сможет, потому что тот культурист, но Харатьяна и каких-то модных режиссеров, с которыми был знаком, уверял, что если ему дать возможность, то он займет место Ван Дамма. Он и мне это повторил, горячась, что то, что делает Ван Дамм, у него получится, и еще лучше. Там же только деньги нужны.
Иногда просил позвонить матери домой, чтобы завтра она ему принесла еды и поговорила с врачом. Пожилой мужчина отвечал, что она еще не пришла, а что нужно? Я объяснял, что это от ее сына в больнице. Но я могу ей просто передать. А он говорил: Нет, нет, она скоро сама придет. Кто подошел? — спрашивал Дима. — А она? у нее же сегодня выходной, не знаю, где она может быть, — подозрительно и раздраженно говорил Дима. — "Это что, твой отчим?" — "Почему, просто отец, у тебя хорошие отношения с родителями? Ну вот." Когда приходила его толстеющая и тщательно одетая мама, он то обсуждал с ней врачей, которые ничего не могут определить, то выговаривал, что она не может у них ничего как следует выяснить.
Четвертое место, у окна, занимал беспокойный старичок, запрещавший открывать окно, потому что прямо на него дуло. От мочевого пузыря у него был пропущен шланг, другой конец которого был опущен в низко подвязанную к шее бутыль из-под "Святого источника". Его навещала красавица молоденькая внучка, торопливо целуя при встрече и уже убегая. Старичка готовили к операции, которая все время откладывалась, о чем он нам с торжеством каждый раз сообщал. Ставили капельницу, забирали на какие-то очень болезненные обследования. Он нас учил, как надо проверять, можно ли пить это лекарство. Для этого на нитке проносил над лекарством обручальное кольцо. Если оно завертывалось на нитке, то отказывался от лекарства. А пил, только если висело спокойно.
Чувствуя вину и ненасытно унижаясь. Прося прощенья.
Услышав сбоку.
Получив в челюсть и ударившись о стену.
Услышав: "Вот так издевательства над человеком".
Услышав: шаги удаляются.
Идя.
Идя с ними и ожидая.
Предав и быв предан.
Встретив и сбежав под предлогом. "А я думала, вы просто." Мама шла.
Избежав.
Услышав в ответ по телефону: "Ничего, просто жить". Вова.
Ожидая на другой день и избежав.
Перейдя в другую школу.
Окончив ее.
Поступив окончив поступив
Женившись и разведясь женившись
Изменяя жене и ей не изменяя
Обманывая и обманутым быв
Изнасиловав, убив и съев свою мать
То ли богатея, то ли нищая
Поневоле приходишь к выводу (Н.Байтов), что после всего этого (вследствие этого) ничего не изменилось.
Он уже курил, ловко гонял сигарету по рту, мял фильтр, зажимал ее между большим и указательным пальцем, прятал в рукав и делал прочие штуки. Кроме того, многое из того, что он нам рассказывал, оказывалось правдой. Поэтому мы не верили молча. Например, в прошлом году он нас повел показывать на стройке за школой, где подвесили и сожгли живую собаку.
И правда, в одной из открытых сверху ям стояли несколько прислоненных стекол, верхнее разбитое ногами собаки, когда она билась, объяснил Сережа. Мне даже показалось, что в форме собачьих следов. Хотя этого, конечно, быть не могло, с другой стороны, могло быть, например, камнем. В этом году мы перешли в пятый класс, а значит, сменили этаж.
На втором пахло из буфета котлетами, а в туалете неуютно, дуло, слабые запахи мочи и известки смешивались с несущейся из всегда открытых окон свежестью. В туалете третьего этажа было тепло и душно, окна закрыты, между толчками — рамы перегородок с вынутыми сердцевинами. Раньше мы сюда только иногда осторожно заглядывали, сторонясь задов старших ребят, где они собирались. В туалете на втором все перегородки были целые. Мы там не собирались никогда.
Много лет спустя, уже молодым человеком, я вдруг понял, что Сергей, скорее всего, имел в виду «Битлз». Это могло бы быть первым их упоминанием в моей жизни. И чуть ли не "Об-ла-ди, об-ла-да", как я думал, где как раз смеются. Потому что ничем другим это, кажется, и быть не могло. Но в пятом классе слова «Битлз» мы не знали. 70-й год, и даже в Англии если и стало уже известно о том, что они разошлись, то все равно было еще и там новостью.
Каждый, вероятно, вспомнит по собственному отроческому опыту и "Фантом":
Снова по земле чужой иду
Гермошлем надвинув на ходу
Мой фантом, как пуля быстрый
В небе голубом и чистом
С ревом набирает высоту
Вижу голубеющую
(кажется)
даль
Глубина такая — просто жаль
Жаль, что мы ее не видим
Путь наш труден и далек
Мой фантом несет меня вперед
И в другом месте ее:
Выбегают, словно зайцы
Голопузые (косоглазые) китайцы
(почему-то) -
был у нас и такой вариант, не знаю, обычный ли. Война во Вьетнаме (несмотря на китайцев) была популярной темой и источником вдохновения.
И: Купили Алеше новые галоши, галоши настоящие, новые блестящие. А-а-а… Не ходите босиком.
Особенно впечатляющим и торжествующим было это общее подхваченное «а-а-а», потому что сам куплет пели обычно кто-нибудь вдвоем. И выкинутое, опровергающее логику детского стиха "не ходите босиком" или что-нибудь подобное, подводящее итог куплету.
Идет бычок, качается
Вздыхает на ходу
Вот-вот доска кончается
Сейчас я упаду
А-а-а…
Подземный переход
Детские стихи вообще давали большой простор рок-импровизации.
У дедушки за печкой компания сидит
Песни распевает, усами шевелит
А-а-а…
Покупайте динамит
(почему-то)
Помните?
Что очень хорошо почувствовано в "Бременских музыкантах". Одного из наших, Игоря Хорунжего, особенно заводило «е-е-е», пропетое там ослом и которое казалось началом непристойного и потому очень важного слова.
А это у нас был настоящий рок, во всяком случае его возможные низовые, народные истоки, которыми совсем не воспользовался «рок» питерских котельных, потому и оставшийся только разновидностью авторской песни с ее лиризмом и индивидуализмом.
Но начальный куплет был специально сочиненный:
Забрался пьяный ежик
на провода
Ебануло током старого ежа
Разумеется: А-а-а…
И:
В двести двад-
цать вольт.
Затем, конечно, авангардное, с заменой по созвучию заканчивающих строки слов:
Себя от холода страхуя
В кабак вошли четыре…
деда
Там просидели до обеда
А после встали и ушли.
Куплетов было бессчетно, никто их все не знал, и друг у друга спрашивали. Кроме того, они пелись в любом порядке, в зависимости от капризов памяти или настроения.
У атамана Козолупа
Была огромная…
сноровка
Семизарядная винтовка
И три енотовых тулупа
Среди них был один потрясающий по звукописи:
Себя от холода страхуя
(опять!)
Купил доху я на меху
Но на дохе дал маху я
Доха не греет… —
и с уже избыточным: "абсолютно"
Наконец, странно-сионистский текст про евреев:
В Третьяковской галерее
На стенах одни евреи
Среди трех богатырей
Илья Муромец — еврей
Или:
Чингачгук Великий змей
Не индеец, а еврей
Всех не помню. Говорили, что есть даже начинающийся словами "Ты еврей, и я еврей…" (последний?), но я не слышал никогда. Кирилов верил безоговорочно.
То есть репертуар был обычный, даже тривиальный. Пели на мотив известного западного шлягера:
Большой и серый город спит
Звезда с звездою говорит -
где очень к месту пришелся наш Лермонтов.
А второгоднику Алеше Соловьеву с великолепными густыми спутанными желтыми кудрями
Уверял, что ходит в физический кружок и (уверял нашу физичку, что) умеет выводить какую-то необыкновенную формулу. (А она шарахалась от него) наша физичка шарахалась (у доски) от него у доски и справедливо говорила: ты бы сначала научился, что мы все. Его посадили с Кириловым на первой парте, просил положить на парту руку с часами, и весь урок следил за секундной стрелкой. Среди его запавших в меня слов было «помассировать» (вместо "избить"). Никто не верил, когда он говорил, что его в близлежащем институте все знают и свой. Но когда за ним к школе пришли ребята и он сначала долго жался в холле, а потом все-таки удалось проскочить, то на следующий день действительно толпа студентов из МИИТа, и он долго сновал между ними.
нравилась песенка, из которой помнил только два стиха: "Ты звени, звени струна (ты громчей звени струна), вот опять началась война". Он просил написать в этом же духе или продолжение, но у меня тогда еще не получалось.
А на мотив из "Генералов песчаных карьеров":
(не помню)
И ты сказала: — "Милый мой, прости
Я встретила
лучше,
чем ты, на пути"
И в ответ я сказал ей: — "Иди -
с добавленным от России мелодическим поворотом:
Любимая моя…
Как быстро время пронеслось вперед
(отец Кирилова говорил: "Да зачем здесь еще и «вперед», совершенно лишнее же" — но Кирилов думал, что как раз очень нужно)
Теперь с другою я встречаюсь у ворот
(как и "у ворот")
И завтра снова с ней увижусь я опять
Но не смогу, как прежде, ей сказать
конечно: Любимая моя
Там еще было о его ночных поисках, как напрасно щупает рукой в пустой кровати — не помню.
Единственно, может быть, местной в этом репертуаре, была разве что, и тоже о Вьетнаме, очень живописная в смысле прежде всего звуков:
Джон взвалил на плечи друга
Молча по лесу пошел
Шел он мрачно и угрюмо
Шел он день, неделю шел
Гитары и голоса перебивают друг друга, достигая почти божественного симфонизма. Как вдруг сливаются, но в другой мелодии:
А не хотел он погибать
И не хотел он убивать
А не хотел он 20 лет
В лесах Вьетнама умирать
Он рабочим был в Чикаго
(прежняя разноголосица возвращалась, но на этот раз менялась аранжировка, гитары звучали иначе, мягко, даже рыхло)
А теперь солдатом стал
И досталась ему пуля
От вьетнамских партизан
Во всяком случае, я о ней больше не слышал ни от кого.
Другу Диме тетка привезла из Англии "Белый альбом" с их фотографиями на развороте. Тогда мы их увидели впервые. Дима дал переписать, за что взял три рубля. А Кирилов переживал. Ему бы хотелось, чтоб у него тоже приехала тетка с пластинкой и он брал деньги. Он поделился обидой, но Дима рассмеялся и сказал: "Ну прямо, у тебя так никогда не будет".
Была распространена версия, что Леннон и Маккартни могут петь в один голос (мы думали, раз пишется две фамилии, то это они вместе всегда поют, так что незаметно), а Ринго Стар — как будто его несколько. Он вообще поет лучше остальных, а мало, потому что они ему не дают. "Вот у него и лицо как у казанской сироты," — показывал Дима на большеглазого небритого Маккартни.
По поводу "Let it be" рассказывали, что там в одном месте Харрисон (почему-то точно знали, что это Харрисон) говорит по-русски: "Бабюшка (произносится с особенным акцентом), налей Джоуджу уодки". (От чего мы все преисполнялись патриотическим чувством) от чего мы чувствовали (приливы патриотической энергии) приступы патриотизма. Кирилов прислушивался к указанному месту и один раз не мог ничего такого разобрать, а в другой — что вроде да, действительно говорит.
Поиски подобий русских фраз и созвучий были и вообще распространены. Каждый, вероятно, вспомнит песенку «Slade», мы ее так и называли между собой, где слышится "все ебутся, все ебутся" (произносится ускоренно). "А, это там, где все ебутся". Однажды Кирилов пришел и сказал, что вчера слушал, как Новгородцев передавал эту песенку. Дима кивнул: "По заявкам советских радиослушателей." (О «Slade» говорили, что они все четверо коммунисты, не знаю, правда ли.)
А о Gary Glitter'е (тоже и «фамилия» хороша), что он в одной вещи поет на разные лады, как он это всегда, "купы гандон" да "купы гандон" (произносится так: словно в горку — с горки). (Я недавно, после большого перерыва, послушал, и действительно: так у него там.) Я сам у тех же битлов находил, и чуть ли не на этом "Белом альбоме": "и та малофья". (На самом деле слышится, конечно, "и са", так что я немного подделывал.)
А о "Uriah Heep" — что на концерте один берет другого на руки, а тот зубами перебирает струны. Про "T.Rex" — что если его включить, то любая под него даст. И будто бы есть какая-то группа, у которой вышла пластинка, где ящик с гвоздями передвигают с одного места на другое. (75 год, слово "Pink Floyd" мы еще не знаем.) Так что легенд хватало.
У друга Толика появляется откуда-то свежий "Black Sabbath". Но тут цена записи больше, потому что нераспечатанный: семь. Толик при нем прямо аккуратно режет бритвой. Кирилов, слушая пластинку, переживает: не мог ли Толик как-нибудь сам заклеить, получив ее на самом деле уже вскрытой. Вот ведь и вкладыша нет.
В затемненных коридорах филфака обезумевшая Ирина расклеивает листовки, в которых призывает молиться к Господу обратить души членов экзаменационной комиссии к добру. За ней бегает дежурная преподавательница, а Ирина ее отталкивает. Преподавательница срывает листовки, а Ирина опять расклеивает. "Я позову охрану!" — кричит дежурная. "Охрана! Где охрана?" — шутовски в ответ кричит наполненная необычной силой Ирина.
В это время у нее умирает подряд несколько близких людей, а к борьбе подключается редактор одного специального журнала. Декан Румнева говорит подчиненным, что она так шантажирует своими смертями, которые Ирина домашним и знакомым объясняет тем, что бесенят растревожили, и они так этого не оставят. Всякого, кто захочет ей помочь, предупреждает об угрожающей ему опасности.
Со своей стороны и декан Румнева в одном из интервью намекает на темные силы зла, которые заинтересованы в разрушении Московского университета. Но в это время дочь Ирины поступает на платное отделение другого института, и все опять успокаивается.
Но квартира, которую у баронессы с балериной занимал мой прадед, долго оставалась у его наследников. Пока ее совсем не заселило чужими, посторонними людьми. Но я еще помню, как через стенку от нас жили дедушкины две сестры, старые девы. Потом куда-то съехали, дед с бабкой также получили квартиру. И мы остались одни в бывшей зале с заклеенными обоями дверями во все стороны. Два высоких окна выходили на сквер, вокруг которого вил кружево трамвай, звеня и подпрыгивая на стыках. В это окно в 17 году юный дедушка смотрел, прячась от выстрелов, на происходящее внизу сражение красногвардейцев с кем-то, с какими-то их противниками. Впрочем, в эти рассказы я не верил никогда.
С соседями мы жили почти совсем дружно, у каждого были свои неприятности, что нас объединяло. Например, по праздником мы собирались за общим столом, который ставили в кухне.
Люди, жившие вокруг нас, были совсем простые люди. По одну сторону от нашей комнаты-залы жила крановщица Дарья, у которой был муж алкоголик, куда-то девшийся. Она часто просила маму пройти по коридору в платье или новом халате, чтобы посмотреть, как надо культурно ходить. А потом сама шла перед моей мамой и спрашивала: "Так? Я правильно?" А мама ее поправляла. Как я сейчас понимаю, Дарья делала это, чтобы сделать маме приятно.
А через коридор, друг подле друга, — тетя Оля, у которой, когда его выгоняла жена, появлялся сын тоже алкоголик, и еще одна семья, не помню, где дочь считалась проституткой, во что я не верил никогда. Ее очень много обсуждали в нашей квартире, часто видели, как, ее провожая, мужчины стояли у нашего подъезда, прижимая ее вдвоем, втроем к стенке. Приехавший Ольгин сын сначала запирался, не пуская мать, потом бегал голый между туалетом и их комнатой, наконец, выл в комнате, и его голос разносился. Это были разные стадии (этапы) в его опьянении.
По другую сторону от нас, где раньше — дедушкины сестры, теперь жила очень приличная, благополучная семья. У них никто не болел, не был ненормальным. Вот на них все ополчались вместе постоянно.
Родители мои были очень интеллигентные и просто добрые, хорошие люди, что о них рассказывать. Во дворе помню мальчика-заику, Игоря Зайцева, с которым единственным подружился за его тоже ущербность и неполноценность, хотя и меньшую, которая нас объединяла. Потом, в школе, его отбил у меня его тезка, тоже Игорь, а я переживал. Однажды мой друг спрыгнул во дворе с какой-то перегородки, может быть, там тоже шла стройка. А внизу лежала доска с торчащим гвоздем, которую он не заметил. Ему пробило ногу с ботинком почти насквозь, и, когда он машинально поднял ногу, доска висела на гвозде и крутилась.
Во дворе — опустевшую голубятню с мрачным нутром, в которое сеялся свет из щелей, и за забором интернат для умственно отсталых. Мы заглядывали в него через забор. Ребята перелезали, а я не мог достать. Голубятня и интернат гипнотизировали. А на школьных задах, где шла стройка Мы ходили смотреть Но я не верил никогда, что так может быть. Мои воспоминания отрывочны оттого, что мне всегда я всегда больше придавал было более интересно тому, что внутри меня значение тому, что происходило внутри меня и очень многого
Почему литература домашняя работа
Увидев, как мы прогуливаемся, Алеша сказал: Да что ты можешь с ней, она же тебе не даст. Я пожал (какими-то) плечами. Предложил женщин. Но мне же надо было самому.
Подкравшись, как в детстве, заглянул в комнаты, окликнул с крыльца, как всегда делал, чтобы не испугать. Видно было через две двери, как маленькая, сгорбленная, помогая себе клюкой. Волосы белые с желтизной. Не слышит.
А когда приблизился, как будто почувствовала, что кто-то рядом, поворачивая слепое, задранное лицо. Послушно обнимаясь, благодарила: "Спасибо, спасибо!" Каждый раз приходилось, веселясь, заново объяснять: я твой внук, имя, фамилия, год рождения…
Решил: больше у нее ноги моей не будет.
Но когда пару раз упала, пришлось перевезти в Москву, потому что матери тяжело уже регулярно ездить с едой. Он в этом не участвовал, мать, щадя, сама все сделала.
Но иногда просила заскочить, посмотреть, пока она на работе. Он отпрашивался. "Только пить ей не давай, — строго велела, — а то опять описается."
Поддерживая с двух сторон, таскали первое время в туалет. Чертя ногами пол, тяжело оседала. "Ты держишь там? — плакала мама. — Ох, опять вырывается." — "Да держу я." — "Что же ты, зараза, делаешь со мной?" — "Старость не радость," — разумно отвечала бабка.
Было бы интересно узнать, как она их видела, когда подходили, наклонялись над ней и что-то делали. Должно быть, блеклыми, перистыми привидениями. Судя по долетавшим отрывкам бреда, верила, что где-то есть ее настоящая дочь, которая за ней приедет и заберет отсюда.
"Всё, я всё!" — говорила мама, закончив выгребать кал или сгребать прописанные простыни, пока он приподнимал за ноги. Из холщовой, неплотно слипшейся бабкиной щели остро несло. Он туда косился украдкой. Пущенные ноги падают с деревянным стуком.
Когда умерла, повеселевшая, розовая, оживленная мама
— Ну так убей ее.
— Давно бы уже.
— Так что же?
— Я думал об этом. Но я бы хотел, чтобы она обо всем этом узнала.
— Тогда скажи.
— Я думал об этом.
— Ну, и?
— Я ей говорил. Но она думает, что я это специально.
— Тогда убей, отрежь соски и положи на лоб. Или еще лучше — забудь о ней.
— Да, я знаю. Но когда я о ней забываю, то сейчас же вспоминаю.
— Не знаю, чем тебе могу помочь.
— Ты можешь, ты можешь. Под конец акта, совсем возбудившись, сначала протрещит несколько раз газами, а потом у нее из щели с шумом брызжет и выливается. Я такого никогда не видел. И она употребляет некоторые слова и выражения.
— Например?
— Она говорит: "выстраданные идеи".
— А еще?
— Она говорит: "ментальность".
— Еще?
— "А когда я бываю права?" Но так говорят только между очень близкими людьми.
— Знаешь что? поехали со мной. По крайней мере развеешься.
Тамара меня встречает в прихожей в халате на голое тело. Он в желтых кружках, как цветы. Когда она присаживается передо мной, раздвигается на ней, она его запахивает, а он опять раздвигается, а она раздвигает на мне пальто и приспускает штаны. Подносит мою выросшую флейту к губам и перебирает пальцами, делая вид, как будто играет. Она смотрит на меня снизу, как я отреагирую, и мы встречаемся глазами. Я не реагирую никак. Тогда она похожа на девочку-Пана с толстыми ноздрями. Ты же сумасшедший, маньяк, — говорит она мне, — у меня таких еще не было. Поэтому она меня к себе еще пускает.
Один, он также предпринимал долгий путь в туалет, стыдясь судна. Тогда спускался на пол и полз на четвереньках, волоча ноги, вертя головой и хохоча над своим положением. "Дима-а! — будил нас каждую ночь, как всегда, растягивая последнюю гласную и ударяя на ней. — Звони-и!" Это значило, что надо нажать кнопку вызова, такая была над каждой кроватью, но действовала одна. Не сразу проснувшись (в том, чтобы его разбудить, я тоже уже принимал участие), Дима, чертыхаясь в адрес негра, нажимал. Появившись, и тоже не сразу, на пороге, сестра спрашивала: "Ну, что тут у вас? Кто звонил?" Ей показывали. — "Опять? В следующий раз не приду, как ты там хочешь." Негр валился на бок, подставляя ягодицу и часто задышав. Ловко шлепнув-всадив иглу (одновременно), она делала обезболивающий. Счастливый обладатель ночной кнопки, Дима, выпал с балкона шестого этажа.
Как это произошло, говорить отказывался. "Может быть, ты на спор?" — предположил я. — "Это за сколько же?" — "Ну не знаю, тысяча баксов, например." — "Дешево же ты ценишь человеческую жизнь." — "А тогда как?" Дима молчал. Что в нем происходило после падения, врачи так же не могли установить, так же собирались, вертели и щупали. Иногда, лежа, он вдруг начинал злиться от каких-то неизвестных мне мыслей или воспоминаний. Тогда что-то бормотал и бил кулаком по стене. Он не вставал, рядом на стуле стояла полупрозрачная, желтая от содержимого утка, которую он, когда мочился, поддевал себе, откинув одеяло и проливая. Когда совсем наполнялась, Дима звонил и сестра уносила выливать. На керамическом судне ему было больно, поэтому он ходил в надувное резиновое, которые все выпускали воздух по мере того, как он испражнялся. Поэтому он подстилал газеты, пачки которых в обилии лежали на его столике. Закончив, долго оттирал ноги, потом, чертыхаясь, запачканные руки, поливая водой из банки.
Он мечтал сниматься в кино. Мы с ним перебирали известных звезд (Шварценеггер, Сталлоне), он сравнивал себя с ними. Со Шварценеггером он, конечно, не сможет, потому что тот культурист, но Харатьяна и каких-то модных режиссеров, с которыми был знаком, уверял, что если ему дать возможность, то он займет место Ван Дамма. Он и мне это повторил, горячась, что то, что делает Ван Дамм, у него получится, и еще лучше. Там же только деньги нужны.
Иногда просил позвонить матери домой, чтобы завтра она ему принесла еды и поговорила с врачом. Пожилой мужчина отвечал, что она еще не пришла, а что нужно? Я объяснял, что это от ее сына в больнице. Но я могу ей просто передать. А он говорил: Нет, нет, она скоро сама придет. Кто подошел? — спрашивал Дима. — А она? у нее же сегодня выходной, не знаю, где она может быть, — подозрительно и раздраженно говорил Дима. — "Это что, твой отчим?" — "Почему, просто отец, у тебя хорошие отношения с родителями? Ну вот." Когда приходила его толстеющая и тщательно одетая мама, он то обсуждал с ней врачей, которые ничего не могут определить, то выговаривал, что она не может у них ничего как следует выяснить.
Четвертое место, у окна, занимал беспокойный старичок, запрещавший открывать окно, потому что прямо на него дуло. От мочевого пузыря у него был пропущен шланг, другой конец которого был опущен в низко подвязанную к шее бутыль из-под "Святого источника". Его навещала красавица молоденькая внучка, торопливо целуя при встрече и уже убегая. Старичка готовили к операции, которая все время откладывалась, о чем он нам с торжеством каждый раз сообщал. Ставили капельницу, забирали на какие-то очень болезненные обследования. Он нас учил, как надо проверять, можно ли пить это лекарство. Для этого на нитке проносил над лекарством обручальное кольцо. Если оно завертывалось на нитке, то отказывался от лекарства. А пил, только если висело спокойно.
16
Стоя на коленях.Чувствуя вину и ненасытно унижаясь. Прося прощенья.
Услышав сбоку.
Получив в челюсть и ударившись о стену.
Услышав: "Вот так издевательства над человеком".
Услышав: шаги удаляются.
Идя.
Идя с ними и ожидая.
Предав и быв предан.
Встретив и сбежав под предлогом. "А я думала, вы просто." Мама шла.
Избежав.
Услышав в ответ по телефону: "Ничего, просто жить". Вова.
Ожидая на другой день и избежав.
Перейдя в другую школу.
Окончив ее.
Поступив окончив поступив
Женившись и разведясь женившись
Изменяя жене и ей не изменяя
Обманывая и обманутым быв
Изнасиловав, убив и съев свою мать
То ли богатея, то ли нищая
Поневоле приходишь к выводу (Н.Байтов), что после всего этого (вследствие этого) ничего не изменилось.
17
рассказывал серокожий второгодник Сережа, стоя посередине туалета на исчерченных трещинами плиток полу. — А другой все смеется, заливается, и так всю песню. Я потом спросил, это он там, оказывается, какой-то анекдот. Таких песен, конечно, быть не могло, но мы не смели не верить, окружив его.Он уже курил, ловко гонял сигарету по рту, мял фильтр, зажимал ее между большим и указательным пальцем, прятал в рукав и делал прочие штуки. Кроме того, многое из того, что он нам рассказывал, оказывалось правдой. Поэтому мы не верили молча. Например, в прошлом году он нас повел показывать на стройке за школой, где подвесили и сожгли живую собаку.
И правда, в одной из открытых сверху ям стояли несколько прислоненных стекол, верхнее разбитое ногами собаки, когда она билась, объяснил Сережа. Мне даже показалось, что в форме собачьих следов. Хотя этого, конечно, быть не могло, с другой стороны, могло быть, например, камнем. В этом году мы перешли в пятый класс, а значит, сменили этаж.
На втором пахло из буфета котлетами, а в туалете неуютно, дуло, слабые запахи мочи и известки смешивались с несущейся из всегда открытых окон свежестью. В туалете третьего этажа было тепло и душно, окна закрыты, между толчками — рамы перегородок с вынутыми сердцевинами. Раньше мы сюда только иногда осторожно заглядывали, сторонясь задов старших ребят, где они собирались. В туалете на втором все перегородки были целые. Мы там не собирались никогда.
Много лет спустя, уже молодым человеком, я вдруг понял, что Сергей, скорее всего, имел в виду «Битлз». Это могло бы быть первым их упоминанием в моей жизни. И чуть ли не "Об-ла-ди, об-ла-да", как я думал, где как раз смеются. Потому что ничем другим это, кажется, и быть не могло. Но в пятом классе слова «Битлз» мы не знали. 70-й год, и даже в Англии если и стало уже известно о том, что они разошлись, то все равно было еще и там новостью.
18
В этом смысле ничего не изменилось, когда я перешел в другую школу. Разве что только там мы пели в туалете, а здесь гоняли и мы спускались на кафель нижнего этажа, где был труд. Свет горел романтически тускло, и одновременное гудение нескольких дурно настроенных гитар впридачу к нашему хриплому хору завораживал, быв почти торжественным. Кирилов в основном слушал, я старался как все.Каждый, вероятно, вспомнит по собственному отроческому опыту и "Фантом":
Снова по земле чужой иду
Гермошлем надвинув на ходу
Мой фантом, как пуля быстрый
В небе голубом и чистом
С ревом набирает высоту
Вижу голубеющую
(кажется)
даль
Глубина такая — просто жаль
Жаль, что мы ее не видим
Путь наш труден и далек
Мой фантом несет меня вперед
И в другом месте ее:
Выбегают, словно зайцы
Голопузые (косоглазые) китайцы
(почему-то) -
был у нас и такой вариант, не знаю, обычный ли. Война во Вьетнаме (несмотря на китайцев) была популярной темой и источником вдохновения.
И: Купили Алеше новые галоши, галоши настоящие, новые блестящие. А-а-а… Не ходите босиком.
Особенно впечатляющим и торжествующим было это общее подхваченное «а-а-а», потому что сам куплет пели обычно кто-нибудь вдвоем. И выкинутое, опровергающее логику детского стиха "не ходите босиком" или что-нибудь подобное, подводящее итог куплету.
Идет бычок, качается
Вздыхает на ходу
Вот-вот доска кончается
Сейчас я упаду
А-а-а…
Подземный переход
Детские стихи вообще давали большой простор рок-импровизации.
У дедушки за печкой компания сидит
Песни распевает, усами шевелит
А-а-а…
Покупайте динамит
(почему-то)
Помните?
Что очень хорошо почувствовано в "Бременских музыкантах". Одного из наших, Игоря Хорунжего, особенно заводило «е-е-е», пропетое там ослом и которое казалось началом непристойного и потому очень важного слова.
А это у нас был настоящий рок, во всяком случае его возможные низовые, народные истоки, которыми совсем не воспользовался «рок» питерских котельных, потому и оставшийся только разновидностью авторской песни с ее лиризмом и индивидуализмом.
Но начальный куплет был специально сочиненный:
Забрался пьяный ежик
на провода
Ебануло током старого ежа
Разумеется: А-а-а…
И:
В двести двад-
цать вольт.
Затем, конечно, авангардное, с заменой по созвучию заканчивающих строки слов:
Себя от холода страхуя
В кабак вошли четыре…
деда
Там просидели до обеда
А после встали и ушли.
Куплетов было бессчетно, никто их все не знал, и друг у друга спрашивали. Кроме того, они пелись в любом порядке, в зависимости от капризов памяти или настроения.
У атамана Козолупа
Была огромная…
сноровка
Семизарядная винтовка
И три енотовых тулупа
Среди них был один потрясающий по звукописи:
Себя от холода страхуя
(опять!)
Купил доху я на меху
Но на дохе дал маху я
Доха не греет… —
и с уже избыточным: "абсолютно"
Наконец, странно-сионистский текст про евреев:
В Третьяковской галерее
На стенах одни евреи
Среди трех богатырей
Илья Муромец — еврей
Или:
Чингачгук Великий змей
Не индеец, а еврей
Всех не помню. Говорили, что есть даже начинающийся словами "Ты еврей, и я еврей…" (последний?), но я не слышал никогда. Кирилов верил безоговорочно.
То есть репертуар был обычный, даже тривиальный. Пели на мотив известного западного шлягера:
Большой и серый город спит
Звезда с звездою говорит -
где очень к месту пришелся наш Лермонтов.
А второгоднику Алеше Соловьеву с великолепными густыми спутанными желтыми кудрями
Уверял, что ходит в физический кружок и (уверял нашу физичку, что) умеет выводить какую-то необыкновенную формулу. (А она шарахалась от него) наша физичка шарахалась (у доски) от него у доски и справедливо говорила: ты бы сначала научился, что мы все. Его посадили с Кириловым на первой парте, просил положить на парту руку с часами, и весь урок следил за секундной стрелкой. Среди его запавших в меня слов было «помассировать» (вместо "избить"). Никто не верил, когда он говорил, что его в близлежащем институте все знают и свой. Но когда за ним к школе пришли ребята и он сначала долго жался в холле, а потом все-таки удалось проскочить, то на следующий день действительно толпа студентов из МИИТа, и он долго сновал между ними.
нравилась песенка, из которой помнил только два стиха: "Ты звени, звени струна (ты громчей звени струна), вот опять началась война". Он просил написать в этом же духе или продолжение, но у меня тогда еще не получалось.
А на мотив из "Генералов песчаных карьеров":
(не помню)
И ты сказала: — "Милый мой, прости
Я встретила
лучше,
чем ты, на пути"
И в ответ я сказал ей: — "Иди -
с добавленным от России мелодическим поворотом:
Любимая моя…
Как быстро время пронеслось вперед
(отец Кирилова говорил: "Да зачем здесь еще и «вперед», совершенно лишнее же" — но Кирилов думал, что как раз очень нужно)
Теперь с другою я встречаюсь у ворот
(как и "у ворот")
И завтра снова с ней увижусь я опять
Но не смогу, как прежде, ей сказать
конечно: Любимая моя
Там еще было о его ночных поисках, как напрасно щупает рукой в пустой кровати — не помню.
Единственно, может быть, местной в этом репертуаре, была разве что, и тоже о Вьетнаме, очень живописная в смысле прежде всего звуков:
Джон взвалил на плечи друга
Молча по лесу пошел
Шел он мрачно и угрюмо
Шел он день, неделю шел
Гитары и голоса перебивают друг друга, достигая почти божественного симфонизма. Как вдруг сливаются, но в другой мелодии:
А не хотел он погибать
И не хотел он убивать
А не хотел он 20 лет
В лесах Вьетнама умирать
Он рабочим был в Чикаго
(прежняя разноголосица возвращалась, но на этот раз менялась аранжировка, гитары звучали иначе, мягко, даже рыхло)
А теперь солдатом стал
И досталась ему пуля
От вьетнамских партизан
Во всяком случае, я о ней больше не слышал ни от кого.
19
В следующий раз «Битлз» появился в жизни Кирилова в конце девятого класса, уже под своим именем.Другу Диме тетка привезла из Англии "Белый альбом" с их фотографиями на развороте. Тогда мы их увидели впервые. Дима дал переписать, за что взял три рубля. А Кирилов переживал. Ему бы хотелось, чтоб у него тоже приехала тетка с пластинкой и он брал деньги. Он поделился обидой, но Дима рассмеялся и сказал: "Ну прямо, у тебя так никогда не будет".
Была распространена версия, что Леннон и Маккартни могут петь в один голос (мы думали, раз пишется две фамилии, то это они вместе всегда поют, так что незаметно), а Ринго Стар — как будто его несколько. Он вообще поет лучше остальных, а мало, потому что они ему не дают. "Вот у него и лицо как у казанской сироты," — показывал Дима на большеглазого небритого Маккартни.
По поводу "Let it be" рассказывали, что там в одном месте Харрисон (почему-то точно знали, что это Харрисон) говорит по-русски: "Бабюшка (произносится с особенным акцентом), налей Джоуджу уодки". (От чего мы все преисполнялись патриотическим чувством) от чего мы чувствовали (приливы патриотической энергии) приступы патриотизма. Кирилов прислушивался к указанному месту и один раз не мог ничего такого разобрать, а в другой — что вроде да, действительно говорит.
Поиски подобий русских фраз и созвучий были и вообще распространены. Каждый, вероятно, вспомнит песенку «Slade», мы ее так и называли между собой, где слышится "все ебутся, все ебутся" (произносится ускоренно). "А, это там, где все ебутся". Однажды Кирилов пришел и сказал, что вчера слушал, как Новгородцев передавал эту песенку. Дима кивнул: "По заявкам советских радиослушателей." (О «Slade» говорили, что они все четверо коммунисты, не знаю, правда ли.)
А о Gary Glitter'е (тоже и «фамилия» хороша), что он в одной вещи поет на разные лады, как он это всегда, "купы гандон" да "купы гандон" (произносится так: словно в горку — с горки). (Я недавно, после большого перерыва, послушал, и действительно: так у него там.) Я сам у тех же битлов находил, и чуть ли не на этом "Белом альбоме": "и та малофья". (На самом деле слышится, конечно, "и са", так что я немного подделывал.)
А о "Uriah Heep" — что на концерте один берет другого на руки, а тот зубами перебирает струны. Про "T.Rex" — что если его включить, то любая под него даст. И будто бы есть какая-то группа, у которой вышла пластинка, где ящик с гвоздями передвигают с одного места на другое. (75 год, слово "Pink Floyd" мы еще не знаем.) Так что легенд хватало.
У друга Толика появляется откуда-то свежий "Black Sabbath". Но тут цена записи больше, потому что нераспечатанный: семь. Толик при нем прямо аккуратно режет бритвой. Кирилов, слушая пластинку, переживает: не мог ли Толик как-нибудь сам заклеить, получив ее на самом деле уже вскрытой. Вот ведь и вкладыша нет.
20
Но среди родителей абитуриентов оказалась директор программ Всероссийской Государственной телерадиокомпании (должность, впрочем, вполне чиновничья) Ирина Гринберг. Она не снесла обращения с ее дочерью. (Некоторые абитуриенты пытались выкинуться в окно.)В затемненных коридорах филфака обезумевшая Ирина расклеивает листовки, в которых призывает молиться к Господу обратить души членов экзаменационной комиссии к добру. За ней бегает дежурная преподавательница, а Ирина ее отталкивает. Преподавательница срывает листовки, а Ирина опять расклеивает. "Я позову охрану!" — кричит дежурная. "Охрана! Где охрана?" — шутовски в ответ кричит наполненная необычной силой Ирина.
В это время у нее умирает подряд несколько близких людей, а к борьбе подключается редактор одного специального журнала. Декан Румнева говорит подчиненным, что она так шантажирует своими смертями, которые Ирина домашним и знакомым объясняет тем, что бесенят растревожили, и они так этого не оставят. Всякого, кто захочет ей помочь, предупреждает об угрожающей ему опасности.
Со своей стороны и декан Румнева в одном из интервью намекает на темные силы зла, которые заинтересованы в разрушении Московского университета. Но в это время дочь Ирины поступает на платное отделение другого института, и все опять успокаивается.
21
Детство мое пришлось на "старый город", если это прибалтийское выделение уместно в Москве. На один из двух рядышком стоящих доходных домов конца прошлого века. Им полагалась лепнина вокруг подъездов и в квартирах у оснований потолков, щедро широкие лестницы, просторный тяжелый лифт, казавшийся лишним и искусственным образованием, и проч. Оба некогда принадлежали то ли баронессе, то ли балерине, то ли они были сестрами. Баронессой она была по мужу. После революции бежала, забрав с собой сестру-балерину, или же та осталась и впоследствии затерялась среди новых людей и событий. Театральную карьеру ей пришлось бросить тоже.Но квартира, которую у баронессы с балериной занимал мой прадед, долго оставалась у его наследников. Пока ее совсем не заселило чужими, посторонними людьми. Но я еще помню, как через стенку от нас жили дедушкины две сестры, старые девы. Потом куда-то съехали, дед с бабкой также получили квартиру. И мы остались одни в бывшей зале с заклеенными обоями дверями во все стороны. Два высоких окна выходили на сквер, вокруг которого вил кружево трамвай, звеня и подпрыгивая на стыках. В это окно в 17 году юный дедушка смотрел, прячась от выстрелов, на происходящее внизу сражение красногвардейцев с кем-то, с какими-то их противниками. Впрочем, в эти рассказы я не верил никогда.
С соседями мы жили почти совсем дружно, у каждого были свои неприятности, что нас объединяло. Например, по праздником мы собирались за общим столом, который ставили в кухне.
Люди, жившие вокруг нас, были совсем простые люди. По одну сторону от нашей комнаты-залы жила крановщица Дарья, у которой был муж алкоголик, куда-то девшийся. Она часто просила маму пройти по коридору в платье или новом халате, чтобы посмотреть, как надо культурно ходить. А потом сама шла перед моей мамой и спрашивала: "Так? Я правильно?" А мама ее поправляла. Как я сейчас понимаю, Дарья делала это, чтобы сделать маме приятно.
А через коридор, друг подле друга, — тетя Оля, у которой, когда его выгоняла жена, появлялся сын тоже алкоголик, и еще одна семья, не помню, где дочь считалась проституткой, во что я не верил никогда. Ее очень много обсуждали в нашей квартире, часто видели, как, ее провожая, мужчины стояли у нашего подъезда, прижимая ее вдвоем, втроем к стенке. Приехавший Ольгин сын сначала запирался, не пуская мать, потом бегал голый между туалетом и их комнатой, наконец, выл в комнате, и его голос разносился. Это были разные стадии (этапы) в его опьянении.
По другую сторону от нас, где раньше — дедушкины сестры, теперь жила очень приличная, благополучная семья. У них никто не болел, не был ненормальным. Вот на них все ополчались вместе постоянно.
Родители мои были очень интеллигентные и просто добрые, хорошие люди, что о них рассказывать. Во дворе помню мальчика-заику, Игоря Зайцева, с которым единственным подружился за его тоже ущербность и неполноценность, хотя и меньшую, которая нас объединяла. Потом, в школе, его отбил у меня его тезка, тоже Игорь, а я переживал. Однажды мой друг спрыгнул во дворе с какой-то перегородки, может быть, там тоже шла стройка. А внизу лежала доска с торчащим гвоздем, которую он не заметил. Ему пробило ногу с ботинком почти насквозь, и, когда он машинально поднял ногу, доска висела на гвозде и крутилась.
Во дворе — опустевшую голубятню с мрачным нутром, в которое сеялся свет из щелей, и за забором интернат для умственно отсталых. Мы заглядывали в него через забор. Ребята перелезали, а я не мог достать. Голубятня и интернат гипнотизировали. А на школьных задах, где шла стройка Мы ходили смотреть Но я не верил никогда, что так может быть. Мои воспоминания отрывочны оттого, что мне всегда я всегда больше придавал было более интересно тому, что внутри меня значение тому, что происходило внутри меня и очень многого
22
взрослая женщина, то поняла бы природу своего любопытства и как она может его удовлетворить, но она пока не знала, что ей надо со мной делать. Среди прочего мы разговаривали о том, что будем делать после школы. Она собиралась на филологический, я тоже стал задумываться и увидел, что мне надо выбирать. Учился я неплохо и ровно по всем предметам. Но я подумал, что если технические служба, коллектив, меня будут видетьПочему литература домашняя работа
Увидев, как мы прогуливаемся, Алеша сказал: Да что ты можешь с ней, она же тебе не даст. Я пожал (какими-то) плечами. Предложил женщин. Но мне же надо было самому.
23
"Ты себе потом никогда не простишь," — сказала мама. Немного подумав, решил съездить.Подкравшись, как в детстве, заглянул в комнаты, окликнул с крыльца, как всегда делал, чтобы не испугать. Видно было через две двери, как маленькая, сгорбленная, помогая себе клюкой. Волосы белые с желтизной. Не слышит.
А когда приблизился, как будто почувствовала, что кто-то рядом, поворачивая слепое, задранное лицо. Послушно обнимаясь, благодарила: "Спасибо, спасибо!" Каждый раз приходилось, веселясь, заново объяснять: я твой внук, имя, фамилия, год рождения…
Решил: больше у нее ноги моей не будет.
Но когда пару раз упала, пришлось перевезти в Москву, потому что матери тяжело уже регулярно ездить с едой. Он в этом не участвовал, мать, щадя, сама все сделала.
Но иногда просила заскочить, посмотреть, пока она на работе. Он отпрашивался. "Только пить ей не давай, — строго велела, — а то опять описается."
Поддерживая с двух сторон, таскали первое время в туалет. Чертя ногами пол, тяжело оседала. "Ты держишь там? — плакала мама. — Ох, опять вырывается." — "Да держу я." — "Что же ты, зараза, делаешь со мной?" — "Старость не радость," — разумно отвечала бабка.
Было бы интересно узнать, как она их видела, когда подходили, наклонялись над ней и что-то делали. Должно быть, блеклыми, перистыми привидениями. Судя по долетавшим отрывкам бреда, верила, что где-то есть ее настоящая дочь, которая за ней приедет и заберет отсюда.
"Всё, я всё!" — говорила мама, закончив выгребать кал или сгребать прописанные простыни, пока он приподнимал за ноги. Из холщовой, неплотно слипшейся бабкиной щели остро несло. Он туда косился украдкой. Пущенные ноги падают с деревянным стуком.
Когда умерла, повеселевшая, розовая, оживленная мама
24
У нее на лице отражается все состояние ее пищеварительной или урогенитальной системы. Ноздри у нее голые, а губы тонкие и твердый волокнистый язык, а вульва после акта долго не успокаивается, показывая красный язычок, который медленно втягивается. Я это сам видел.— Ну так убей ее.
— Давно бы уже.
— Так что же?
— Я думал об этом. Но я бы хотел, чтобы она обо всем этом узнала.
— Тогда скажи.
— Я думал об этом.
— Ну, и?
— Я ей говорил. Но она думает, что я это специально.
— Тогда убей, отрежь соски и положи на лоб. Или еще лучше — забудь о ней.
— Да, я знаю. Но когда я о ней забываю, то сейчас же вспоминаю.
— Не знаю, чем тебе могу помочь.
— Ты можешь, ты можешь. Под конец акта, совсем возбудившись, сначала протрещит несколько раз газами, а потом у нее из щели с шумом брызжет и выливается. Я такого никогда не видел. И она употребляет некоторые слова и выражения.
— Например?
— Она говорит: "выстраданные идеи".
— А еще?
— Она говорит: "ментальность".
— Еще?
— "А когда я бываю права?" Но так говорят только между очень близкими людьми.
— Знаешь что? поехали со мной. По крайней мере развеешься.
Тамара меня встречает в прихожей в халате на голое тело. Он в желтых кружках, как цветы. Когда она присаживается передо мной, раздвигается на ней, она его запахивает, а он опять раздвигается, а она раздвигает на мне пальто и приспускает штаны. Подносит мою выросшую флейту к губам и перебирает пальцами, делая вид, как будто играет. Она смотрит на меня снизу, как я отреагирую, и мы встречаемся глазами. Я не реагирую никак. Тогда она похожа на девочку-Пана с толстыми ноздрями. Ты же сумасшедший, маньяк, — говорит она мне, — у меня таких еще не было. Поэтому она меня к себе еще пускает.