Dark Window. Я - оборотень

   Действительно ли тот парень - оборотень? Если нет, то как ему удалось взломать дверь милицейского газика, ожить после клинической смерти, почему в него стреляли серебряными пулями? Если да, то к черту следовало послать все утверждения о разумности природы, порождающей таких монстров. Оборотни не могли быть мутантами, потому что сказки о них существовали на протяжении многих столетий. И в случае положительного ответа приходилось признать их реальными фактами. Какую опасность таил в себе этот монстр? Почему преследовал людей? Соколов знал, чтобы получить ответ на эти вопросы, ему необходимо встретиться с самим оборотнем, каким бы плачевным результатом не грозила эта встреча. Трамвай остановился невдалеке от нужного места, и Соколов вместе с десятками спешащих по своим делам людей, выгрузился из вагона.
   Двухэтажное здание горисполкома было недавно побелено в ярко-голубой цвет. Выступавшие части здания и колонны сверкали пока не замутненной еще белизной.
   Соколов шел по коридору второго этажа с высокими потолками и читал таблички на светло-желтых полированных дверях, пока не увидел искомую "Зам. Председателя Звягин А.П."
   Смело толкнув дверь, Соколов оказался в просторной приемной, на удивление пустой. Только стук машинки показывал, что кроме Соколова в помещении присутствовал по крайней мере еще один человек.
   - Что вам, товарищ? - этим человеком оказалась полная тридцатилетняя секретарша, сердито выглядывающая из-за пишущей машинки.
   - А Андрей Петрович разве не принимает? - осведомился Соколов.
   - Приема сегодня не будет, - резко ответила секретарша.
   - А где можно найти Андрея Петровича?
   - О, господи. Я же ясно сказала, что приема сегодня не будет.
   В таких случаях Соколов сразу же доставал свое удостоверение, которое всегда действовало лучше любого успокоительного. Опыт не подвел и на этот раз - тон голоса секретарши стал на порядок мягче.
   - Инфаркт у него. Два часа назад в больницу увезли.
   - В какую? - решил уточнить Соколов.
   - Во вторую, - с нажимом произнесла секретарша, намекая, что уж Андрея Петровича не повезут в обычную рядовую больницу.
   Но Соколову было сейчас не до вопросов о привилегиях. Если врачи не спасут Звягина, то дело вновь могло застрять на очередном этапе.
   Соколов выскочил из приемной, покинул здание горисполкома, поймал первое попавшееся такси и, сунув под нос шоферу свое удостоверение, понесся ко второй городской больнице, в которой работали лучшие врачи города.
   Доехав до места, Соколов выпрыгнул из машины и через две ступеньки взлетел по крыльцу к стеклянным дверям главного входа. Быстро уточнив у вахтера, где находится реанимационная, он помчался в нужном направлении. Из двери реанимационной выходил врач. Соколов кинулся к нему:
   - Как Звягин?
   - А вы кто ему будете?
   - Да я из милиции, - и Соколов показал ему свое удостоверение.
   - Поздно приехали, товарищ. Приступ был слишком сильный. Мы уже ничем не смогли помочь. Сердечная недостаточность.
   Врач направился к группе людей, безмолвно стоящих неподалеку, а Соколов скользнул в реанимационный кабинет, где в одиночестве остывало тело Звягина, и по-быстрому снял с обеих рук отпечатки пальцев. Впоследствии они совпали с отпечатками на поверхности конверта и фотографии. Автором письма Звягин не был.
   Заказав в ближайшем кафе комплексный обед - свекольный борщ с одной крохотной разварившейся картофелиной, лапшу с половинкой безвкусной и удивительно костлявой рыбы и странный напиток, носивший гордое название "компот" - Соколов наскоро пообедал и снова двинулся к горисполкому. Оставалась довольно призрачная надежда на то, что все же удастся установить автора предостережения.
   Первым делом он отыскал дверь с табличкой "Председатель городского исполнительного комитета Коновалов С. П." За ней оказалась самая обычная приемная, каких он на своем веку повидал немало: толпа народа, оккупировавшая все до единого стулья, жаркий воздух, безуспешно разгоняемый мощным вентилятором под потолком, и секретарша, помоложе и посимпатичнее, чем у зама. Она сидела за столом с селектором, то и дело обводя толпу грозным взглядом. В этот момент из дверей кабинета вышел очередной успокоенный товарищ. Соколов, выставив перед собой удостоверение, ринулся на штурм и без потерь пробился в кабинет председателя горисполкома.
   - Здравствуйте, - поздоровался Соколов, с ужасом осознав, что напрочь забыл имя-отчество своего собеседника.
   - Здравствуйте, - председатель жестом показал на стул, приглашая садиться, и продолжил. - Что у вас?
   - Я из милиции, - Соколов предъявил удостоверение и положил на стол фотографию. - Знаком Вам этот человек?
   Председатель окинул равнодушным взглядом фотографию:
   - Нет, а что? С ним что-нибудь случилось?
   - Тогда другой вопрос, - уклонился от ответа Соколов, забрав фотографию. - Вы знаете, что случилось с вашим заместителем?
   - Да, мне уже позвонили. Хороший был человек, а какой специалист!
   - Дело в том, что сегодня утром Звягин передал начальнику нашего ОВД письмо. Очень важное письмо. Оно было запечатано в конверт, видимо Звягин хотел отослать его почтой, но из-за важности сообщения передумал. Нам бы хотелось выяснить, кто поручил Звягину передать это письмо.
   - А что было в письме, если не секрет?
   - Несколько фактов о судьбе человека, изображенного на снимке.
   - Нет, знаете, я пожалуй ничем не смогу вам помочь, так как про существование подобного письма слышу впервые.
   С тяжелым предчувствием покинул кабинет Соколов. Когда исчезает важный свидетель, это указывает на то, что дело не такое уж запутанное и разгадка близка: преступник лишь хочет замести следы получше. Но не списывать же сердечную недостаточность на оборотня.
   Следующим этапом Соколов посетил заведующего почтой, но и это не внесло особых дополнений. Одна из приемщиц подтвердила, что два дня назад Звягин получал у нее пачку готовых к отправке конвертов. По всей вероятности это был один из них, а остальные спокойненько лежали в ящике стола в кабинете Звягина.
   Опрос секретарши Звягина ничего не дал, хотя по анализу шрифта было ясно, что текст печатался на ее машинке. И даже если Звягин работал в перчатках (хотя зачем ему это, если он захватал пальцами весь конверт), то кто тот второй, который оставил на листке свои пальчики. Взяв для очистки совести отпечатки пальцев у секретарши, Соколов покинул здание горисполкома - здесь уже больше нечего было делать. Ниточка вновь оборвалась. Куча обрывков торчала в разные стороны, но какой из них приведет к оборотню?...
   ... Я проснулся от утреннего холода. Серое небо словно пропитало все вокруг повышенной влажностью. Вскочив на ноги, я чуть было не упал снова от вспыхнувшей боли. Я мигом скинул куртку, развел в стороны половинки разрезанного рукава свитера и с ужасом увидел, что рука не только не зажила, но даже загноилась. Шатаясь, я побрел вперед, пока не наткнулся на небольшой ручеек. Я вдоволь напился холодной воды, от которой свело зубы и, корчась от боли, промыл рану, а затем перевязал ее разорванным рукавом рубахи. Это настолько утомило меня, что я едва добрался до ближайших кустов, рухнул под их защиту и мгновенно уснул, несмотря на холод. За время, проведенное с оборотнями, я уяснил, что раны лучше залечивать в человеческом облике, чтобы на восстановление тратилось меньше энергии, чтобы не попала какая-нибудь инфекция и т.д. и т.п. Поэтому я пожертвовал теплом, стараясь побыстрее избавиться от раны. Но почему она не зажила за ночь? Или я начал терять иммунитет, или хозяин дал моим преследователям особое оружие. Я проспал весь день.
   Открыв глаза, я обнаружил, что уже совсем стемнело. Рука вроде бы болела чуть меньше, но не проходила. К тому же у меня вдруг разболелся зуб около правого клыка. Нет ничего муторней зубной боли, особенно в тот момент, когда промерзнешь до мозга костей. Стал накрапывать дождик, и все вокруг охватило глубокое уныние. Единственной, зато большой радостью оказалось, что я, наконец, выбрался из леса и очутился на шоссе, причем рядом с указателем, на котором белыми буквами значилось "Санкт-Петербург 30 км".
   И тогда я решил идти в Питер. В моей голове мгновенно прокрутился следующий вариант: я выбираюсь в Питер, затем добегаю до границы, перехожу ее в образе волка и нахожу какого-нибудь писателя, который только и делает, что строчит книжки про оборотней. Я ему подкидываю сюжетец, а он мне за это обеспечивает политическое убежище и мое проживание на первых порах. А на Западе что? На Западе жить можно. Я уже представлял себе, как в шикарном вареном костюме прогуливаюсь по мощеным западным улицам и спокойно так поглядываю на витрины, а там чего только нет. А потом на серебристом "Мерседесе" я еду на теннисный корт, где меня ждет очаровательная блондиночка или даже лучше брюнеточка. Да, жгучая брюнетка с изумрудными глазами - моя невеста.
   В этот миг мечты мне казались настолько реальными, что я совсем забыл о промокшей насквозь одежде, об израненной руке и даже о зубной боли. Проезжавшие мимо машины окатывали меня грязью с головы до ног, но я просто не замечал этого, покинув реальный мир, пока тяжелый "Камаз" не притормозил возле меня. Из мерцающей в темноте кабины высунулась голова водителя:
   - Эй, пацан, подвезти?
   - Да, конечно! - обрадовался я.
   - А деньги у тебя есть?
   Я замялся. Свою сотню я позабыл в избушке оборотней. Правда в подклад куртки были зашиты шесть долларов, но с ними я пока не хотел расставаться.
   - Нету, - угрюмым голосом ответил я.
   - Ну, тогда ничего не выйдет, приятель.
   Громко хлопнула дверца, и грузовик, урча мотором, скрылся вдали. Он не только оставил меня в ночи, он сделал гораздо хуже - вытащил меня из мира иллюзий, развеяв мои мечты. Промокшие до невозможности штаны противно касались ног, куртка ничуть не грела, побаливала рука, а голова раскалывалась от ноющей зубной боли. Каждый раз, как я спотыкался об какой-нибудь камень, ломоть грязи или не по делу выросший бугорок, боль волнами колыхалась во мне и уже не давала сосредоточиться. Ко всему прочему я сильно устал и старался подальше отогнать мучительную мысль, что до Питера еще шагать и шагать...
   ... Эта ненастная ночь застала Федю в пути. Неотложные дела приказали оставить светлую идею спокойного сна в теплой квартире с какой-нибудь шлюшкой и заставили ехать сейчас в чужой машине и беспокойно дремать, скрючившись в неудобной позе на заднем сиденье. Машина была Хенселя. За последнее время они надежно скорешились, раскручивали дела вместе и даже взяли в долю Геника, который способностями не блистал и поэтому большого интереса не представлял; никаких солидных связей он не имел и пользы от него не было, как от козла молока. Но общая тайна охоты на сверхъестественного выродка сплотила их, и теперь они ехали в Питер, где наклевывалась маленькая разборка, на которой можно было урвать небольшой кусок, если постараться, конечно (без труда не выловишь и рыбку из пруда). Кроме того Геник клятвенно заверял, что загонит оставшиеся серебряные пули не по весу, а как произведения искусства такому же любителю ужасов, как и он сам. Хенсель крутил баранку, тихо матеря мокрую дорогу, Гена спал или молча сидел, уставившись в лобовое стекло, а Федя делал отчаянные попытки заснуть, но безуспешно.
   Один раз это ему почти удалось, но он тут же был разбужен громким возгласом Хенселя:
   - А это что за стручок там впереди?
   Федя открыл глаза и глянул вперед. Между головами Хенселя и Геника на освещенном фарами пространстве шагала невысокая фигурка. Федю аж подбросило. Остатки сна безвозвратно исчезли. Это был не стручок, а... Сверчок! Эту фигурку Федя узнал бы среди тысяч других. Он не слишком верил, что проклятый богом пацан ожил из мертвых, но после того, как выяснилось, что пули были из сплава, а не серебра, сомнения копошились в его душе. И теперь Федя готов был поспорить на все, что имел: это он, тот самый пацан...
   ... Еще одна машина остановилась где-то в метре за моей спиной, и я радостно решил, что наконец-то меня довезут до города, сгоряча не подумав о том, что грязный и мокрый шкет, готовый измазать своими штанами чехол сиденья, а на полу оставить пудовые комья глины, никому в общем-то не нужен.
   Но уже поворачиваясь, я ощутил незнакомое острое чувство - чувство опасности. Оно вибрировало во мне, приказывая уносить ноги. И все же я повернулся. Два силуэта в машине я не смог разглядеть. Но того, кто стоял, облокотившись на дверцу машины, я узнал без промедлений - слишком много я вытерпел от него. Но я не хотел больше убивать, поэтому быстро скинул всю одежду и стал завязывать ее в узел. Холодные струи хлестали мое тело, не давняя никакой возможности сосредоточиться, но великий инстинкт самосохранения направил все мои мысли в единую точку...
   ... - Чего он раздевается? - хмыкнул Хенсель, - с Федей трахаться собрался что ли?
   - Дурак! - заорал Федя, слышавший все. - Пацан сейчас в волка перекинется, - он тут же заскочил в машину и продолжил. - Гони, а то нам его не поймать! Поехали!!!
   Хенсель обиделся, но все же взглянул в окно еще раз. Огромный волк стоял там, освещенный ярким светом галогеновых фар. Машина тронулась с места, но волк опередил ее, сделав громадный прыжок вдаль, и понесся по мокрому шоссе.
   - Ничего, - произнес окончательно проснувшийся Геник. - Кому быть повешенным, тот не утонет...
   ... Каждое прикосновение левой передней лапы к асфальту вызывало пульсирующую боль, но не мог же я бежать на трех ногах. Стиснув клыки, я изо всех сил мчался вперед. Машина неотступно следовала за мной. Я прибавил скорость, но машина не отставала. Или там пока не решили, что делать со мной, или просто опасались высоких скоростей на этом скользком от дождя шоссе. Свет от фар бил мне в бока, поверхность дороги вспыхивала световыми бликами. Мне казалось, что эта сумасшедшая гонка будет длиться до бесконечности, но инстинкт самосохранения не давал мне остановиться или хотя бы скинуть скорость. Узел с одеждой, край которого цепко сжимали мои клыки, раскачивался и сбивал меня с ритма движения, но я даже и не помышлял расстаться с ним.
   Время остановилось, все исчезло, и только два силуэта на мокром шоссе продолжали свою ужасную гонку: израненный волк и машина, с трудом сдерживаемая умелыми руками. И вдруг я с ужасом понял, что начал выдыхаться. В свете фар впереди я смутно разглядел поворот дороги чуть ли не под прямым углом. Собрав все силы, я сделал несколько больших прыжков и перемахнул через обочину и темный кювет. Немного пробежав по липкому, размокшему полю, я бессильно свалился в грязную лужу. Мои легкие содрогались внутри, перекачивая бескрайние объемы воздуха. Я лег на все четыре лапы и стал ждать конца...
   ... Машину кидало влево-вправо, и Хенсель каким-то чудом вел ее по середине шоссе, не отрывая взгляд от зверя, бегущего чуть впереди. Внезапно волк, уже начавший сдавать, с новой силой поскакал вдаль и вдруг исчез, продолжая свою прямую и покинув круто повернувшую дорогу. Хенсель бешено закрутил руль влево, но поздно. Колеса проскользили по грязной обочине. Машина пролетела через кювет, стукнулась об его стенку и перевернулась, расплющив в лепешку верхнюю часть кабины. В разбитые окна ворвался ночной холод и косые струи дождя...
   ... Отлежавшись я встал и, прихрамывая, выбрался на дорогу. Позади меня темнела бесформенная груда металла - все, что осталось от машины. Я отнял еще три жизни, не желая этого. "Имел ли я право жить теперь сам?" - спросите вы. Не буду отвечать, не эти вопросы волновали меня сейчас больше всего. Мокрая шерсть уже не спасала от холода. Ветер спокойно раздвигал ее, беспрепятственно добираясь до кожи. Я дрожал, пронизываемый мерзкими холодными волнами, все сильнее и не заметил сам, как снова стал человеком.
   Черт побери, я был с ног до головы забрызган холодной противной грязью. Повязка на руке отсутствовала, и рана снова кровоточила. Больной зуб опять напомнил о себе. Да, так паршиво я уже давно себя не чувствовал.
   Развязав узел, я оторвал оставшийся рукав от рубашки и, пересилив дергающую боль, перевязал руку. Остатками ткани я вытер себя от грязи. Вдруг я почему-то вообразил, что где-то обронил один ботинок, и быстро распотрошил комок одежды. Но нет, оба ботинка оказались на месте. Я немного успокоился и оделся в мокрую, тоже забрызганную комьями глины одежду. Впереди у горизонта маячили огни большого города. Пытаясь не обращать внимание на боль в руке и вновь занывшие зубы, я шел к намеченной цели, минимумом которой было добраться до Питера, огни которого так заманчиво сверкали вдали...
   ... Федя очнулся от холода и обнаружил, что лежит в каком-то странном сооружении и еще более странной позе, когда ноги находились где-то вверху, а на лице лежала грязная промасленная тряпка. Постепенно он вспомнил все происшедшее и выбрался на бесконечно раскисшее под дождем поле через разбитое окно, вынув предварительно все осколки, еще оставшиеся там. Первого же взгляда на смятые тела Геника и Хенселя было достаточно, чтобы понять: помощь им уже не понадобится. Оборотень вновь победил. Отчаяние и дикая злоба переполняла Федю. Но он знал, что будет теперь делать, он это отлично знал.
   Брезгливо морщась, Федя вытащил из кармана Геника коробочку с серебряными пулями, а из багажника дипломат, в котором находился АКСУ. Сверчок не уйдет, ему никуда не деться. Кинув коробку в дипломат, Федя поднял молнию куртки до самого верха, застегнулся на все кнопки и зашагал туда, где серое небо было уже чуть светлее основной массы.
   Федю ждали приключения в Санкт-Петербурге...
   ... Несколько минут спустя на шоссе вблизи покореженной машины остановилась черная "Волга". Двое вышедших из нее мужчин в строгих деловых костюмах внимательно осмотрели все вокруг, затем снова уселись в уютный салон. В доме хозяина заверещал вызов радиотелефона.
   - Взяли машину. Преследование волками не имеет смысла - идет дождь. Направление выбрали верно, - услышал хозяин из трубки.
   - Нашли след? - спросил он.
   - Ваш подопечный начинает убирать свидетелей. Мало ему наших двоих, так он еще за людей принялся.
   - Сколько жмуриков? - коротко спросил хозяин.
   - Пока два. Третий еще не дошел до нужного состояния и шагает сейчас прямиком к Ленинграду... тьфу ты, к Санкт-Петербургу. Остановить его?
   - Не надо. Он еще может нам пригодиться. Сейчас все средства хороши. Я даже подключил к этому делу милицию. Надеюсь, вас парень не расколет так быстро, как тех двоих.
   В трубке раздался щелчок, и связь прервалась...
   ... Минутой спустя черная "Волга" пронеслась мимо Феди, не обращая никакого внимания на его энергичные размахивания руками. Федя так и не узнал никогда, как ему повезло, что эта "Волга" не остановилась рядом с ним, а стрелой умчалась к городу на Неве, куда теперь перемещался центр действий этой истории.
   Глава восемнадцатая. Меж двух огней.
   Вновь дома высились по обеим сторонам моего пути. Высоченные коробки двенадцати- и шестнадцатиэтажных домов, тянувшихся до бесконечности. Прямая линия дороги вела меня вперед по району новостроек. Вновь я очутился в городе, но не в городке областного центра. Это был огромный по величине город Санкт-Петербург.
   Таким образом, первая часть моей "программы максимум" достигла финала: я добрался до Питера. Это событие означало, что путь уже начат, и отступать с него было бы предательством по отношению к самому себе.
   Вы думаете, я находился в кристально-спокойном состоянии после такой бессонной ночки? Нет! Все поджилки тряслись у меня от волнения. А в руках появилась нервная дрожь. Я настолько был выбит из колеи, что всерьез опасался самопроизвольного обращения в волка. Контролировать себя становилось все сложнее, но я держался изо всех сил. Если бы это случилось на глазах у людей, то катастрофа стала бы неминуемой.
   Прежде всего я постарался успокоиться и как можно скорее освоиться в новом для себя месте. Со стороны мне теперь ничего не угрожало - я оторвался от всех возможных преследователей. Погоню оборотней я сжег в сарае. Трое крутых ребят во главе с Федей разбились на своей тачке. Милиция, давно потерявшая мой след, находилась вообще в другом городе, а для питерских служителей порядка я пока не представлял никакого интереса. Оставалось поменять доллары на рубли, приобрести божеский вид, солидно пообедать и ненавязчиво выяснить: в какой стороне находится граница с Финляндией.
   Доллары на рубли я спокойно обменял в банковской конторе, куда меня упорно не хотел пускать швейцар, и лишь вид долларов убедил его в серьезности моих намерений. Он, правда, сделал попытку позаимствовать их у меня, но я тоже был малый не промах. Увидев, что швейцар потерял свою бдительность, я ловко проскользнул вглубь здания. Там я без труда нашел нужное окошечко и получил пачку денег, а на обратном пути смешался с толпой и благополучно миновал высматривающего меня швейцара.
   На деньги я сносно приоделся, побывав в четырех комиссионках и полностью заменив весь свой гардероб за исключением старых, испытанных ботинок. Я купил летнюю матерчатую куртку, благо, погода уже была теплая, и хлопчатобумажные синие брюки, заштопанные в нескольких местах. Вид у меня получился, конечно, не супер, но мне сейчас было не до стиля. На остатки денег я, как и мечталось, вдоволь наелся.
   К сытному обеду прибавились еще две радости. Во-первых, во внутреннем кармане моей болоньевой куртки обнаружилась "забытая" в доме оборотней сотня, и с ее помощью я купил продуктов впрок, положил их в полиэтиленовый кулек и оставил в камере хранения на Московском железнодорожном вокзале. Во-вторых, там же, у вокзала, я загнал какой-то тетке, торгующей цветами, уже не нужные мне перчатки, увеличив свой небогатый капитал на червонец, а затем отправился шататься по округе.
   Однако, моя прогулка длилась недолго. После обеда зуб, совсем было притихнувший, заломило так, что я чуть не взвыл. Поэтому следующие десять минут мне пришлось в срочном порядке спрашивать у всех прохожих подряд как добраться до ближайшей зубной больницы. Выпытав адрес поликлиники, я стремглав бросился туда. В регистратуре мне пояснили, что на прием надо записываться с утра со своей медицинской картой, но, видя мои мучения, отправили к дежурному врачу. Если у остальных кабинетов сидело по три-четыре человека, дожидаясь своей очереди, то в приемной дежурного врача царили тишина и спокойствие.
   Это означало, что я оказался единственным пациентом. Меня сразу же пригласили в кабинет и усадили в специальное кресло. Тогда я и понял, почему люди сюда не ломились. Мне растолковали, что плата за срочность - двойная. Сначала я вообще не въехал: какая такая плата, но потом вспомнил, что мы живем в эпоху рыночных отношений. Я горестно подсчитал убытки, но другого варианта не предлагалось.
   С детства не люблю зубных врачей, покажите мне такого человека, который любил бы их (вообще-то, будь моя жена зубным врачом, я все равно любил бы ее без памяти, жаль только, что ни одна зубная врачиха не горела желанием стать моей женой). Любой из нас с опаской входит в этот кабинет, и взор наш тут же устремляется на бормашину. Все! Политика, сев зерновых на Кубани, визит инопланетян в Воронеж волнуют нас не больше, чем листок, упавший с дерева за нашей спиной. Остается единственный и потому жизненно важный вопрос: будет ли врач сверлить зубы, а если будет, то как? Но врач берет в руку это ужасное приспособление, жужжит мотор, последние сомнения улетучиваются и начинаются эти тягостные минуты, которые заставляют нас откладывать следующий визит к стоматологу до бесконечности и идти туда только в случае крайней необходимости.
   Надо ли говорить, что и я пережил все эти ощущения, да в такой степени, что позабыл даже о том, что я - оборотень. Мне сверлили зуб, а моя нечеловеческая сущность забилась от страха далеко-далеко и никак себя в этот момент не проявляла. Когда я полностью отошел от полуобморочного состояния, то обнаружил, что шагаю в неизвестном направлении, а поликлиника давно уже скрылась за поворотом. Блаженное чувство радости, что все уже позади, заставляло меня чуть ли не лететь по воздуху. Трудно перечислить все воспоминания, которые пронеслись во мне за это время. И все они были яркими и теплыми, но вдруг я остановился и призадумался.
   Местонахождение финской границы так и оставалось для меня загадкой, ведь не будешь же об этом спрашивать у прохожих. Но существовал Финляндский вокзал. Из курса истории я отлично помнил, что именно на этот вокзал приехал из Финляндии Ленин. Значит, если шагать от вокзала вдоль железнодорожной линии, то пути прямиком приведут меня к границе. Лучшего варианта можно было и не придумывать. Улыбаясь своей догадливости, я быстро шел, то и дело поворачивая с одной улицы на другую. Я даже немного устал, и поэтому мысли мои приняли другой оборот. Я решил отложить свой поход до завтра, а сейчас позаботиться о ночлеге.
   Сначала я решил опять податься в районы новостроек, но передумал. У меня еще побаливал зуб, и мне не хотелось его тревожить при обращении в волка, а спать в человеческом образе на бетонном полу, пусть даже при наличии двух курток, я не мог. И жестко, и холодно - все равно не уснул бы. Кроме того, не хотелось опять тащиться в такую даль. Поэтому я решил вечером побродить по центру города, а заночевать на Московском вокзале, где к тому же у меня хранился весь продовольственный запас.