Dark Window. Я - оборотень

   - Что вы намерены предпринять, товарищ полковник? - спросил Колбин.
   - Я вызвал две группы захвата. Они хорошо знают свое дело. Это одни из лучших профессионалов во всем Ленин... э, Петербурге.
   Лучи прожекторов продолжали прыгать по стенам дома...
   ... Двое молодых людей делового вида прохаживались в квартале от толпы любопытствующих, окруживших забор и наблюдающих во все щели за действиями милиции.
   - Пропал парень, - сокрушенно сказал один из них, играя серебряным кинжалом. - Захомутает его милиция, что тогда хозяину скажем?
   - Брось, - оборвал его второй. - Как она сможет его поймать?
   - Ты слышал, что подъедет группа захвата?
   - Если это слышали даже мы, то парень наверняка уловил суть дела еще раньше. Он не будет ждать их появления и выскочит из дома раньше.
   - Но как он прорвется? Весь дом оцеплен.
   - Что могут сделать милицейские стволы против обротня? Он без труда проскочит.
   - Так чего мы ждем? Давай подойдем к дому.
   - И убьем его на глазах у толпы, чтобы стать героями и засветиться навеки?
   - Но ведь он уйдет!
   - Разумеется, уйдет. Но я знаю, в каком направлении, вот что главное! Я знаю, куда он побежит! Там мы его и перехватим.
   Два оборотня, которые в данный момент ничем не отличались от рядового российского человека, скрылись от посторонних глаз в узеньком темном переулке...
   ... Желтые прямоугольники от света прожекторов бегали по стенам квартиры. Убежище было пока недоступным, но скоро они доберутся и сюда. Я стоял так, чтобы меня не задевали эти лучи, в двухкомнатной квартире на втором этаже. Отсутствие ступенек представляло пока непреодолимую преграду для милиции. Снова пока! Надо было срочно что-то делать! Неужели я позволю захватить себя без боя? А если и с боем? Это только усугубит мою вину. Кто мне поверит теперь, после многочисленных убийств, если даже за то, первое, все дружно свалили ответственность на меня. Даже девушка! Это было самым обидным. Стал бы я спасать ее теперь? А ведь, пожалуй, снова выручил бы. Что делать, какой сложной не была бы жизнь, а действовать всегда надо так, чтобы никогда впоследствии не вспоминалось о прошедшем с запоздалой горечью. Это я уже говорил, чувствуя себя оборотнем, а не тем маленьким и жалким пацаном, который не только бы убежал в кусты, оставив всех и все на произвол судьбы, оправдываясь трудной жизнью и слабыми мускулами, а вообще сидел бы в общаге, не высовываясь, чтобы только кто-нибудь лишний раз не набил ему морду.
   Что жизнь?! Жизнь делаем мы, наплевав на предсказания, гороскопы и расположение звезд. Только от нас зависят те поступки, которые мы совершаем каждый день или которых не допускаем никогда. Я - оборотень! И не хотел бы сейчас быть никем иным!
   Оборотень! Его нельзя назвать полуволком-получеловеком, также как магнитолу никто не назовет полумагнитофоном-полурадиоприемником потому, что это не две половинки, а нечто иное, стоящее просто на более высоком уровне, когда один предмет включает в себя и радио, и мафон. Один предмет обладает свойствами и того, и другого.
   Оборотень! Это вовсе не ошибка природы и не мутация. Нет! Это жизнь двух существ, слитых в единое целое, когда способности одного неразрывно связаны с чувствами и мыслями другого. Кем был бы маленький пацан без помощи огромного и сильного волка? Слизняком, червем, извивающимся перед каждым, кто посильнее, и заставляющим извиваться для себя более слабых. Но и огромный волк не смог бы существовать без маленького пацана.
   Пусть я еще не смог пока глубоко проникнуть в сущность моего волка. Это успеется! Главное, что мы вдвоем, вместе, и извечные проблемы человека давно уже решены волком.
   Теперь-то я знал, что мне делать. Если люди придумали для себя волчьи законы, то волк не обязан им подчиняться. Если волки, используя эти законы, подчиняют себе людей, то человек не должен примыкать к ним. Здесь не было проторенного пути, который проложили предыдущие путники. Пусть! Тем лучше! Это будет мой, лично мой, мой новый путь, где я буду первым, прокладывая дорогу для тех, кто пока стоит на распутье...
   ... Полковник сам лично расставлял милицейские посты вокруг дома по всей запретной зоне. За забором, отодвинув толпу, кольцом расположились желтые милицейские машины. Все было готово для последнего решающего броска. Две группы захвата расположились на начальных позициях. Одна из них потихоньку разламывала люк чердака. Вторая распределяла очередность прыжков вниз, через пустой пролет.
   Основную массу людей расположили у витрин магазина и двух взломанных дверей, откуда преступник мог выскочить в любой момент, если ему удастся опрокинуть группу захвата.
   Колбин с Бахаревым были в гуще событий у центральной витрины. А Соколова включили в пост, находящийся вдоль боковой стены. Кроме него на этом посту оказался лишь рядовой милиционер, вооруженный автоматом. Соколов сунул пистолет в кобуру под пиджаком и снял с предохранителя АКСУ, позаимствованный у Жукова...
   ... Надежды мои таяли. Выглядывая в окно, я уже уяснил, что никуда они не разъедутся, пока не изловят меня.
   - Уваров, - раздался металлический голос из мегафона, - выходи. Дом окружен.
   По-видимому, сюда добрался не только Федя, но и майор, не помню уже, как его звать. Уваров! Он прекрасно знает, что я такой же Уваров, как он президент Америки. Власть показывает. Но нет, теперь я уже не хочу умирать.
   - Уваров, дом окружен. Если ты не выйдешь добровольно, я дам сигнал группе захвата. Тебе не удастся отсидеться.
   Дом окружен. Будто я сам не вижу это. И про группу захвата уже два часа назад слышал. Интересно, они знают, где именно я нахожусь? Да я был уверен, что подвал они толком не обыскали. Надо было там спрятаться. Но представив себе беспросветную тьму подвала с ее шорохами и стуками, я порадовался, что стою здесь.
   В этот момент, вероятно, от голода у меня начались желудочные спазмы. Нужно было вырваться отсюда во что бы то ни стало. У меня оставался только один выход - стать волком. Не обращая внимания на все усиливающуюся боль в десне, я достиг промежуточного состояния, завязал всю одежду в узел и закрепил его на шее - клыки могли понадобиться. Затем я быстро совершил переход и с облегчением встал на все четыре лапы, но тут же взвизгнул от боли и поджал под себя больную.
   - Группа захвата, вперед, - скомандовал металлический голос.
   На лестничной площадке послышался грохот, словно начался обвал. Боль, раньше сидевшая над больным зубом, теперь растеклась по всей голове. Я выпрыгнул на площадку. Два автомата выплюнули пули мне навстречу. Но стрелки целились в ноги, поэтому все пули проскочили ниже меня. После этого куча народа ринулась в опустевшую квартиру, видимо, надеясь отыскать там кого-то еще. И только один из них догадался послать очередь мне вслед. Пули впились в стены боковой квартиры, одна из них оборвала мне что-то в правой задней лапе, но на это наплевать, это пройдет, лишь бы вырваться из этой захлопнувшейся мышеловки. Я проскакал, кривя морду от боли, по угловой комнате и метнулся к провалу окна...
   ... Где-то в доме копошились группы захвата, а здесь, на улице была тишина. Лишь только издали доносился гул толпы, в которой лучи прожекторов прочно утвердили мнение о съемках нового фильма про будни российской милиции. А здесь, вблизи дома, все ждали.
   Соколов не видел ни одного из постов, расположившихся за углами дома. Подкрепления к нему не прислали, так как считали маловероятным, что оборотень появится здесь из-под земли.
   Но серая тень метнулась из окна второго этажа. Не человек - волк коснулся асфальта, издав противный визгливый скулеж. Развернувшись, он понесся прямо на стоящих рядом людей.
   - Стреляй, - закричал Соколов милиционеру, судорожно сжавшему автомат. Тот выпустил длинную очередь. Но где там, вся она прошла поверх стремительно приближавшегося хищника. Волк, странно припадая на две лапы, мчался по прямой, и на его пути не было никого, кроме Соколова. Милиционер отпрыгнул в сторону и сейчас возился с затвором. Крепко сжав рукоятку и магазин, чтобы не дрожали, Соколов выждал паузу и выстрелил в упор...
   ... Вам никогда не приходилось падать со второго этажа с двумя израненными лапами? Тогда и не пробуйте - удовольствие маленькое. Давно уже мое тело не чувствовало такой боли. Но сейчас нужно было гнать все мысли о ней прочь. Сейчас необходимо собрать все силы и прорваться. Я правильно рассчитал - здесь оказался только один милиционер и один штатский. Впрочем, и он, наверняка, тоже был милиционером. Но не это главное.
   За их спинами стоял забор, а за забором, примыкая к четырехэтажному дому, начинался небольшой парк. Если добраться до него, то в гуще кустов можно затеряться без особых проблем. Вот только бы преодолеть забор. На этот раз я очень сомневался в своих силах. Загнивающая левая передняя лапа почти отказывалась повиноваться, а задняя правая тоже доставляла массу проблем при толчке, ко всему прочему, из нее обильно текла кровь. Боль в голове туманила сознание и замедляла реакцию.
   Милиционер, не целясь, выпалил в меня из автомата. Стреляй, стреляй. Знаю я ваши пули. Здесь надо лишь зорко следить, чтобы пуля не пробила мозг или сердце. В этом случае следовала полная отключка на неопределенное время. Это я хорошо запомнил из рассказов Ромы, когда он в избушке оборотней рассказывал о своих похождениях.
   Но все пули просвистели где-то сверху и справа. Второй что-то медлил со стрельбой. Это было мне на руку. Теперь они успеют выпустить всего две очереди, что несколько повышало мои шансы на успех.
   За моим хвостом возвышалась темная громада пустого дома. Впереди над забором на фоне черного неба выделялись еще более черные силуэты деревьев парка. А я все несся вперед, стараясь не завыть от дикой боли в лапах.
   Значит, через забор в парк, а после следовало проскользнуть по темным дворам. И бежать в другой конец Питера, предпочтительнее на самую его окраину, где расположена какая-нибудь свалка. Теперь уже не так холодно. Одну ночку можно переспать и на улице. Вот только удастся ли поладить мне с местными собаками?
   А чего это штатский не отпрыгивает? Не видит, что ли, ведь я сейчас собью его с ног. Красивое у него лицо. Как теперь помню, и мне когда-то говорили, что я красивый. Ну ладно, бог с ним, пусть живет. Но что делать с одеждой? Вдруг она зацепится за забор?
   А что это он собирается предпринять? Неужели будет стрелять? Герой! Ну, ну, пусть стреляет. Мне бы сейчас только забор перескочить, пули мне не страшны. Вот сейчас они проскочат сквозь меня, оставив лишь сильную боль, да шрамы, когда раны заживут. Эх, если б одна из них вышибла мне больной зуб!
   Ну что ж, три пули он послал верно. В грудь, в голову и в шею. Но они засели, прочно засели во мне! А боль что-то уж очень нестерпимая. Прямо-таки завыть хочется. Это все чепуха, сейчас главное - забор, забор перепрыгнуть. Но почему эта обволакивающая боль становится все сильнее? Что-то знакомое, уже пережитое.
   Черт побери, да ведь это же серебр...
   Эпилог.
   Собрание, назначенное сразу же по возвращении Колбина и его подчиненных из Санкт-Петербурга, в актовом зале ОВД подходило к концу.
   - Слово предоставляется председателю городского исполнительного комитета товарищу Коновалову Семену Петровичу, - возвестил секретарь собрания.
   На трибуну взгромоздился тучный человек лет под пятьдесят, кашлянул в кулак и начал:
   - Товарищи, обстоятельства этого дела создали условия для его конфиденциальности. Не надо много говорить о том, что народ обозлен на жизнь, на отсутствие товаров первой необходимости и непомерно высокие цены, на растущую преступность и, в связи с этим, на наши органы, призванные строжайше соблюдать законность и правопорядок. Появление в это время слухов об сверхъестественных монстрах может лишь только усугубить негативное отношение к нам и вызвать непредсказуемые последствия. Поэтому все, кто имел какое-либо отношение к делу так называемого "оборотня", должны в самые кратчайшие сроки дать подписку о неразглашении в соответствии со статьей об охране государственной тайны.
   Природа, товарищи, не перестает удивлять нас своими чудовищными порождениями. Я считаю появление этого монстра в то время, как большинство людей нашего общества утратило общечеловеческие идеалы и коллективистское единство, совершенно не случайным. Оно явилось как бы предзнаменованием того, что перемены в обществе будят в людях не только лучшие качества.
   Но, смею заметить, мы достойно выполнили свой долг. Верная рука лейтенанта Соколова оборвала кровавый путь монстра. Побольше бы нам таких людей в органы, и тогда проблема с организованной преступностью в городе, я верю, была бы решена.
   Однако, есть в этом деле и недостатки, и упущения с нашей стороны. Как не вспомнить о побеге "оборотня" из машины, когда его должен был охранять хорошо вооруженный конвой.
   В то же время мы видим, что граждане города сами пытались справиться с нависшей над ними опасностью, недооценив сложность ситуации, и ни к чему хорошему такая беспечность не привела. Это ведь нам не доверяют, товарищи, раз никто не поставил нас в известность о случившемся. Кроме того, нельзя закрывать глаза на проблему незарегистрированного оружия, находящегося в данный момент на руках у населения.
   Если бы мы сумели вовремя позаботиться о решении этих проблем, то не было бы надобности привлечения к делу наших коллег из Санкт-Петербурга. Но майор Колбин правильно оценил обстановку и не стал выкладывать им всех обстоятельств этого нелегкого дела. Страшно подумать, до каких размеров раздули бы эту историю, если бы о ней пронюхала пресса. Но стараниями майора Колбина и его подчиненных о всех подробностях знает лишь ограниченный контингент.
   За успешно проведенное расследование, когда при трудных обстоятельствах и немногочисленных сведениях все-таки удалось обезвредить преступника, майору Колбину и лейтенанту Бахареву объявляется благодарность с занесением в личное дело. Лейтенанту Соколову присваивается очередное звание - старший лейтенант.
   У меня все, товарищи...
   ... Немногочисленная группа офицеров медленно расходилась, покидая актовый зал. Замыкал шествие Соколов. Он почти не вслушивался в нудные и монотонные речи ораторов, сменявших друг друга. Перед глазами у него стояла страшная картина той ночи, когда милиционер ринулся на доклад к начальству, а Соколов приблизился к убитому зверю. Лежавший неподвижно волк вдруг стал на глазах у Соколова превращаться в парня, обыкновенного маленького пацана лет пятнадцати. Огромное волчье тело стало, дергаясь, сжиматься и сокращаться в размерах. Морда резко уменьшилась, сморщилась и стала человеческим лицом. Шерсть исчезла, лапы перестроились в ноги и руки. Перед Соколовым на земле лежал не волк, а тот самый странный загадочный пацан. Он был без одежды, которая, оторвавшись, валялась в нескольких метрах от тела, спутанная в грязный комок. У парня была прострелена щека, горло и грудь. Левая рука имела обширную глубокую рану, а правая нога была перебита пролетевшей насквозь пулей. Все три пули, застрявшие внутри, оказались серебряными.
   - И все же интересно бы знать, как его звали? - услышал Соколов разговор идущих впереди капитанов.
   - Да разве у монстров может быть имя!..
   ... А в небольшом селе еще не очень пожилая женщина раз в неделю, а то и два, заходит на почту.
   - Мне ничего нет? - с надеждой спрашивает она.
   - Пишут, - весело отвечает девушка, перебирая тощую стопку писем, - или в пути уже.
   Может, и пишут, а может, уже давным-давно в пути, да только никак не доберется до адресата заветное письмо, отправленное с большой сибирской стройки.
   Март 1992 г.