Даррелл Джеральд. Птица-пересмешник

   При взгляде на поджарого, словно борзой пес, длиннющего, как жердь, и хмурого, как туча, Самсона никто бы ни за что не догадался, что это повар. Самсон уставился на Питера без всякого выражения на лице.
   – Привет, Самсон! — сказал Питер, желая подбодрить повара: ему показалось, будто Самсон в обиде за то, что его кулинарное искусство так плохо разрекламировано.
   – Добро пожаловать, мистер Флокс,— проревел Самсон голосом вояки-капрала, страдающего ларингитом.— Моя Самсон, моя повар.
   – Хм… Рад видеть вас всех! — сказал Питер.— Ну что, Эймос, пройдемте в дом, выпьем!
   – Да, сэ',— с улыбкой сказал тот.— Мисси Одли сейчас все приготовит.
   – Мисси Одли… Он хотел сказать — мисс Дэмиэн? — спросил Питер у Ганнибала.
   – Да, да,— ответил Ганнибал.— Одри заботится о всех холостяцких жилищах. Вы ведь знаете, как там нужна женская рука.
   – Ну, заходите, выпьем по маленькой! — пригласил Питер.— Рад приветствовать вас как своего первого гостя!
   – Думаю, кружечка пива нам не помешает,— сказал Ганнибал и вылез из повозки.— Так сказать, по случаю новоселья. Право, это мой долг.
   Эймос провел всех по широкой тенистой веранде в длинную прохладную комнату. Высокие французские окна в одном из концов ее выходили на заднюю веранду; в саду шептались казуарины, а лилии канна стояли алыми рядами, словно часовые. За окном простирались ослепительный пляж и бледно-голубые воды лагуны. Эймос вышел и вскоре вернулся с двумя пенящимися кружками пива.
   – Ну, за новоселье! — сказал Ганнибал.
   – На счастье! — сказал Питер.
   – Да будет так! — сказал Ганнибал, подошел к окну и выглянул наружу.— Неплохая хижинка, а? Думаю, вскоре ты почувствуешь себя как дома.
   Еще бы! Питер уже чувствовал себя так, будто провел в этом уютном домике целую жизнь!

Глава третья

ЗЕНКАЛИ — ЭТО КЛАСС!

 
   …На заре Питера разбудил Тюльпан, зубы которого при ближайшем рассмотрении оказались еще сильнее выпяченными вперед. В руках он держал поднос с чаем и плодами манго. Позади подростка стоял Эймос, надзирая своим ястребиным взором за каждым его движением. Их тихое пожелание доброго утра и шорох босых ног по плиткам пола, когда они открывали жалюзи и доставали Питеру одежду, звучали умиротворяюще. Небо за окном было ярко-зеленым, словно листва, и каждая птаха на Зенкали славила зарю. Питер спокойно поел, попил чаю и через полчаса уже плескался в благодатном море, рассматривая сквозь стекло маски чарующее подводное царство — стайки рыб, резвящихся в прозрачной, словно джин, воде. Он так залюбовался красками и формами этой таинственной жизни, что, как всякий счастливец, совершенно позабыл о времени. Вдруг он услышал, что кто-то зовет его по имени. Подняв голову, Питер увидел стоящую у кромки моря Од-ри. Он тут же резво поплыл назад и выскочил на берег.
   – Прости,— сказал он, спешно растираясь полотенцем.— Я совсем потерял счет времени… Никогда не видел ничего более сказочного, чем этот кусок рифа.
   – Ив самом деле прелесть,— согласилась Одри, усевшись рядом на песке.— До того удивительно, что никак к этому не привыкнешь. Каждый раз подплываешь туда и открываешь нечто новое. Боюсь, это для меня как наркотик. Мне частенько случалось опаздывать к обеду в Доме правительства: я так долго плавала и ныряла, что совершенно забывала о времени.
   – По-моему, вполне уважительная причина,— сказал Питер.— А что, они на тебя обижаются за это?
   – Да я вовсе не о том,— ответила Одри.— Просто мне так нравится обедать у губернатора! И его превосходительство, и его супруга — само очарование! Правда, у них немножечко не все дома, но в этом-то и вся прелесть! А какие истерики они закатывают во время обеда! Я столько теряю, когда пропускаю! Надеюсь, Ганнибал уже познакомил тебя с его превосходительством?
   – Да, еще вчера пополудни. Это было нечто! Сколько я перевидал чопорных Домов правительства и губернаторов! А эти… Будто приходишь в гости к двум морским свинкам, живущим в кукольном домике.
   – Ну, расскажи, расскажи,— с ехидцей попросила Одри.
   Питер поведал о своих впечатлениях от обитателей Дома правительства, и его финальный штрих к портрету Изумрудной леди утонул в веселом смехе девушки.
   – Да, премилая Изумрудная леди,— сказала Одри.— По-моему, она и впрямь с луны свалилась.
   – Ну да,— сказал Питер.— Только я собрался объяснить, что я холостяк, как Ганнибал пронзил меня таким взглядом и так неодобрительно покачал головой, что я осекся.
   – Да, она такая лапочка, такая симпатяга, хоть и блаженная,— сказала Одри.— Ее невозможно не полюбить! Кстати, ты встречался с адъютантом Диггори? Ганнибал называет его «австралийским бумерангом». Он примерно так же не в себе, как и его превосходительство, и ее милость. Вместе они составляют хорошенькое трио.
   – Да нет, Бог миловал,— сказал Питер,— но боюсь, мне придается работать с ним при исполнении служебных обязанностей. А что, у вас тут, на Зенкали, все такие… с приветом?
   – Ты имеешь в виду людей? — спросила Одри.
   – Ну, естественно,— сказал Питер.— В конце концов, ни про Ганнибала, ни про Кинги, ни уж тем более про обитателей Дома правительства не скажешь, что у них все дома. Каждый по-своему с ума сходит.
   – Да, конечно, они с приветом,— признала она,— но по здешним меркам это вполне приемлемо. По-моему, это такая болезнь, свойственная обитателям островов вообще и Зенкали в частности. Этакая «островная болезнь», когда любые выверты, причуды, заскоки и блажь раздуваются до небывалых размеров. Похоже, такие люди специально едут сюда, на Зенкали,— в здешнем климате все их странности расцветают пышным цветом, как в теплице. Поистине, чудаку и блаженному здесь полное раздолье!
   Одри встала и отряхнула с ладоней крупицы песка.
   – Сегодня я покажу тебе еще кое-кого из наших блаженных,— сказала она.— Впрочем, такими, как они, и живет наш остров.
   – Так покажи скорее! — сказал Питер.— Ты еще обещала показать мне дерево омбу, я сгораю от нетерпения!
   – Обязательно покажу,— сказала Одри.
   Она приехала на видавшем виды, но еще вполне надежном «мини-моуке»; Питер увидел на заднем сиденье корзину с едой и портативный холодильник с напитками.
   – Мы устроим неплохой пикник,— сказала Одри, показывая взятые в дорогу припасы. – Знаю одно чудесное местечко на Матакаме.
   – Это что, возле той самой долины, которую прибрал к рукам Лужа?
   – Именно так. Приятное местечко, возможно, одно из самых милых на всем Зенкали. Да вот беда: долину грозятся затопить, чтобы строить эту идиотскую электростанцию и аэропорт,— сердито добавила Одри.
   – Так ты тоже против этой затеи?
   – Еще бы! Жили себе простые, добрые, счастливые и в целом очень милые люди — и вдруг такое несчастье!
   – Очень милые? И даже Лужа?
   – В каждом эдеме найдется свой змей. Я не скажу, что на этом острове все святые, но все милые, все немножко не от мира сего — словом, все как дети. Затевать здесь строительство аэродрома — все равно что положить в ухоженной и благопристойной детской ящик с петардами и фейерверками, и коробок спичек в придачу. По-моему, Ганнибал прав. Понимает, старый дьявол, что к чему.
   Впрочем, давай позабудем на время об этом дурацком аэродроме. Поехали кататься!
   Они ехали по радующей глаз местности, а поскольку в Дзамандзаре в этот день была большая ярмарка, дорога была запружена местными жителями, везшими на продажу всякую всячину и гнавшими скот. Тут были почтенного возраста толстушки, завернутые в блестящий батик, с огромными корзинами манго, кокосовых орехов, ямса, ананасов и папайи, так ровно стоявшими у них на головах, будто они были приварены намертво; молодые люди, несшие длинные кипы золотого сахарного тростника или жерди с привязанными к ним рядком за ноги цыплятами, похожими на некие странные плоды с перьями. Деревянные повозки, запряженные горбатыми длиннорогими зебу, тащились с невообразимым грохотом и скрипом, поднимая облака розовой пыли. Еще бы им не греметь и не скрипеть, ведь их так тяжко нагрузили! Тут и корзины с фруктами, и сладкий картофель, и связки сахарного тростника, и мешки сахару и рису, и глиняные горшки. Седовласые старцы-пастухи, завернутые в алые одеяла, подгоняли палками стада коров и коз, а быстроногие мальцы, вооруженные палками, и стайки резвых голосистых палевых псов не давали животным свернуть с дороги и дерануть в кусты. Все вокруг кричали, рассказывали какие-то байки, смеялись и шутили. Многие пели веселые песни, а если руки у них не были заняты, играли на тонких дудочках из бамбука, бренчали на двенадцатиструнных валиа или били в небольшие пузатые барабанчики. Толстушки обменивались пошлыми остротами и хохотали так, что все жировые складки у них ходили ходуном. Стройные девушки ступали грациозно, словно газели, будто не замечая тяжелой поклажи у себя на голове; щебеча, словно попугайчики, они делились со своими спутниками свежими новостями и переглядывались между собою, блестя черными, похожими на тутовые ягоды глазами. Вереница красок, мелодичная музыка голосов и нехитрых инструментов плыли по красной дороге в облаке розовой пыли– по направлению к Дза-мандзару.
   – В столице — большая ежемесячная ярмарка,— объяснила Одри, мастерски руля одной рукой и махая другой, отвечая на приветствия. Каждый махал, каждый улыбался, каждый кричал: «Доброе утро, мисси Одли! Доброго пути, мисси Одли! Вы будете сегодня на ярмарке, мисси Одли? Счастливого пути!»
   – Это единственное на острове место, где торгуют? — спросил Питер, зачарованный людским потоком, текущим мимо машины.
   – Нет, конечно. В каждой деревне есть рынки, открытые ежедневно, есть рынки в Дзамандзаре,— ответила девушка,— но только на такой вот ярмарке, которая бывает раз в месяц, можно купить все, что душе угодно — от коровы до мешка арахиса и от медной кровати до приворотного зелья.
   – Я обратил внимание, какие они все чистые, опрятные, сытые и вообще довольные жизнью! Я бы даже сказал, они лоснятся, как конские каштаны,— заметил Питер.
   Одри засмеялась и что есть мочи затрубила в клаксон — ей преградило путь стадо коров и коз.
   – Да, они в большинстве своем не жалуются,— сказала она.— Почти у каждого есть небольшая ферма или какой-нибудь бизнес. Конечно, они не богачи, но и не бедствуют, особенно если сравнить с другими подобными островами. Но все держится на дереве амела, благодаря которому и не знает горестей наша экономика. А вдруг его не станет — что тогда? Мы слишком далеки от остального мира, чтобы к нам проявили хоть какой-нибудь интерес. Хорошо, когда ни от кого не зависишь, а если вдруг потребуется, чтобы протянули руку помощи, а в мире тебя не
   знают и знать не хотят?
   Тут в буром потоке коров и коз неожиданно образовался разрыв, и Одри мигом направила туда машину. Вскоре стадо осталось позади. У путников в горле першило от пыли, в носу стоял резкий запах козлов и сладковатый — коровьего помета. Одри свернула с главной дороги на проселок; по нему тоже брели на рынок люди, но их было куда меньше и появилась возможность прибавить газу. Руки Одри небрежно лежали на рулевом колесе; она быстро вела машину, но рулем владела ловко. На ней была голубая клетчатая рубашка, джинсы и сандалии, а волосы вольно развевались по ветру. Околдованный, Питер не мог налюбоваться ее профилем.
   – Когда мне было девятнадцать лет,— сказала Одри небрежно, давая понять, что эта душевная рана у нее уже отболела,— я получила диплом художника в Дублинском университете. Ну, думаю, теперь прямая дорога — в храм славы! Пусть не такой громкой, как у Леонардо, но уж как минимум такой, как у Пикассо. Что поделаешь, в реальной жизни все оказалось куда прозаичнее! Да, мне приходилось
   слышать, что у меня премилые работы; но как быть, если вокруг каждый третий — художник, и каждый метит в гении! Так что начиная с нежного двадцатилетнего возраста и по сию пору я живу на бабушкино наследство — не Бог весть какое, но все же достаточное, чтобы прожить. Шаталась по Европе, побывала в Африке, изъездила большую часть Азии — все это было прекрасно, но чем больше мне удавалось повидать на этом свете, тем яснее я понимала, что на Пикассо не потяну. Ну и ладно! Талантом меня Бог не обделил, и то хорошо! Учусь довольствоваться тем, что имею.
   – А почему ты все же вернулась сюда? — спросил Питер.
   – Так здесь же мой дом родной! А главное, когда ушла из жизни мама, я вернулась, чтобы не дать папочке до питься до могилы или сдохнуть с голодухи, потому что он частенько забывает о еде, вкладывая всю душу в эту чертову газету.
   – И не жалеешь, что вернулась?
   – Глупый вопрос! Я же люблю Зенкали! Я полюбила его еще с колыбели, но тогда воспринимала здешнюю жизнь как нечто само собой разумеющееся. Только постранствовав по свету, начинаешь понимать: такой возможности быть свободной и, главное, быть немножечко не от мира сего нет больше нигде. Так что теперь меня отсюда никакими посулами не выманишь.
   – А ты помогаешь отцу в работе с газетой?
   – Да так, от случая к случаю,— ответила девушка.— Но я еще преподаю живопись в местной школе, собираю здешнюю музыку, даю уроки игры на фортепьяно и гитаре, а с помощью Ганнибала получила еще одну — нерегулярную, но неплохо оплачиваемую — работу: перевожу мудреные ученые бумаги. Я свободно говорю на шести языках, так что с этим проблем нет.
   – Как хорошо, что ты используешь свои таланты,— восхитился Питер.
   – А все мой папочка, он меня здорово подгонял! Он говорит: на свете столько бездарей, что, если Бог даровал тебе хоть малую толику таланта — исключая, конечно, криминальный,— ты обязана его использовать. А если Бог наделил тебя множеством, используй все! Ведь одаренный человек, зарывающий талант в землю, подобен зрячему, который живет в стране слепых и ходит с закрытыми гла
   зами. Я тебя познакомлю с одной леди, которая не только
   блестяще использует все дарованные ей Богом таланты, но и открывает в себе все новые и новые.
   – Кто такая?
   – Ее преподобие Джудит Длиннаяшаль, глава здешней Церкви Второго пришествия. Совет этой Церкви размещается в Плаукипси, штат Вирджиния. Как только не обзывает ее этот безбожник Ганнибал! И Длинныйчулок, и Длинныйбюстгальтер!.. А однажды знаешь как он выразил ся? Вместо «ваше преподобие Длиннаяшаль» сказал «Ваше Неправдоподобие Длиннаяштанина»! Но ей хоть бы хны! Она обожает его словесные выкрутасы! А мы все зовем ее
   просто — Джу.
   Они свернули с дороги к аккуратненькому садику, скрывавшему небольшое бунгало. Рядом с домом стояла крохотная церковка, стены которой были доведены только до половины, так что паства, усевшись для молитвы, могла видеть, что происходит снаружи. Садик находился на краю крутой насыпи, с которой открывался восхитительный вид на зеленые поля и плантации дерева амела, тянувшиеся до самого моря — гладкого, будто облитого эмалью. Вдали виднелась огромная, белая, неустанно колышущаяся полоса пены — там, где волны разбивались о риф; за этой живой полосой лежали уже глубокие воды — их синева доходила почти до черноты. Садик украшали цветочные клумбы и роскошные ползучие растения — иные из них осмелели настолько, что забрались на крышу дома, не говоря уже о стенах церкви. Над одной из клумб склонилась, словно колодезный журавль, длиннющая будто оглобля женщина в бесформенном платье из пурпурного сатина. Она была так увлечена цветами, что забыла обо всем на свете.
   – С добрым утром, Джу,— окликнула Одри, нажав на тормоз.
   Высокая угловатая фигура обернулась. На ней красовалась гигантская соломенная шляпа, удерживаемая на голове с помощью длинных завязок и огромного количества старомодных булавок, так что казалось, будто они пришпилены непосредственно к черепу ее преподобия Джудит Длиннаяшаль, чтобы шляпа не сваливалась. За ленту этой громадной шляпы было заткнуто неимоверное количество сложенных листков бумаги, также пришпиленных булавками. Сей причудливый головной убор скрывал вытянутое, как у жирафы, но серьезное и задумчивое лицо. Солнце испекло его, как бисквитное печенье, а кожу покрывала такая изящная и частая сетка морщин, будто женщина, пробираясь сквозь чащу леса, не заметила паутины некоего экзотического паука и попала в нее лицом. Это диковинное кружево обрамляло большие, умные, искрометные глаза, могучий орлиный нос и широкий подвижный рот.
   – Привет! — крикнула Джу.— Черт возьми, я как раз думала о тебе, а ты и легка на помине. А это что за красавчик с тобой рядом? Не стесняйся, расскажи Джу все без утайки. Ты же знаешь, я не терплю, когда от меня что-то скрывают, равно как не обучена искусбтву хранить тайны. Именно поэтому я не могу быть католичкой, хотя на то есть и другие причины. Не то чтобы я имела зуб на этих бедных католиков,— вовсе нет! Их вера вполне достойна уважения, и все-таки кое-что в ней мне не по сердцу. По-моему, нельзя обременять священника множеством чужих тайн, как это у них принято. Я имею в виду — очень тягостно быть в курсе всех чужих сплетен, знать все про чужое грязное белье и не иметь возможности ни с кем поделиться! Ей-богу, это бесчеловечно и к тому же вредит пищеварению. Как вы относитесь к религии, которая вредит пищеварению? То-то же! Вот я и выбрала хоть и не вселенскую, но своеобразную конфессию и несу свою веру другим.
   С этими словами она кинулась вперед, обняла Одри и заключила руку Питера в свои смуглые мозолистые ладони, а затем, не дав гостям сказать ни слова, повела к бунгало. Питера разобрало любопытство: ему очень хотелось послушать, что же она вещает на своих проповедях.
   – Леона-ардо-да-винчи! — крикнула она садовнику-зенкалийцу, подстригавшему лужайку,— подрежь-ка лучше этот куст, у меня сегодня хороший гость и все должно быть в ажуре!
   Она шагнула на веранду, обернулась и приветственно раскинула длиннющие руки.
   – Заходите, заходите! — сказала она.— Передохните с дороги! Сейчас вам подадут напитки. Бет-хо-вен! А, Бетховен! Где тебя черти носят? Ау-у, Бетхо-о-о-вен!
   Она бросилась на кухню и через несколько минут вернулась с торжествующим видом в сопровождении низенького и необыкновенно толстого зенкалийца, почти не видимого за огромным подносом, уставленным напитками.
   – Попробуйте пунш с ромом,— сказала Джу, взяв под нос из рук толстячка Бетховена.— Лучше пунша с ромом ничего на свете нет.
   Она налила всем по стакану, уселась и наклонилась к Питеру.
   – Ну, представьтесь,— начала она.— Вы здесь, как видно, новичок?
   – Его зовут Питер Флокс,— сказала Одри.— Я повезла его на экскурсию по острову, и здесь наша первая остановка.
   – Хотите ли вы сказать,— спросила Джу,— что поторопились привезти его ко мне, пока его не успели испортить Англиканская церковь и католицизм? Знаю, Одри, это твоя привычка! А что, ко мне часто заходят желающие прямо с улицы, по дороге домой, и я обращаю их в свою веру прямо за стаканчиком пунша!
   – Ну, обращайте! Я готов на все! — с улыбкой сказал Питер.
   – Что ж, попробуем,— сказала Джу, хлопнув очередной стакан.— Сын мой, я готова осушить ваши слезы, но для начала осушим еще по стакану. Кстати, как тебе нравятся зенкалийцы? Ты приехал как раз вовремя, увидишь последних.
   – Последних из зенкалийцев? — изумился Питер.— Что вы имеете в виду?
   Джу подняла длинный костистый средний палец.
   – Остров обречен,— сказала она загробным голосом,— и я не вижу путей его спасения.
   – Вы имеете в виду постройку аэродрома? — спросил Питер, который уже успел привыкнуть к тому, что это чуть ли не единственная тема разговора на Зенкали.
   – Именно так,— сказала Джу, утвердительно кивая головой.— Если эта идея пройдет, мы погибли.
   – Ну, ну, Джу. Вы хуже всякого Ганнибала,— сказала Одри.
   – Это одна из тех вещей, которую мы с Ганнибалом рассмотрели во всех подробностях,— сказала она.— Ну, ничего! Если нас поставят перед свершившимся фактом, будем держаться до конца! Знаешь, Одри, я убеждена, что и всемогущий Бог настроен против этой затеи, ибо он наполняет мой рассудок самыми дерзновенными идеями! Как тебе известно, у меня хоть и небольшая, но очень преданная паства, и я думаю, мне удастся превратить ее в боеспособный партизанский отряд для проведения диверсионных операций при строительстве аэродрома и плотины. С этой целью я выписала несколько книг и нашла там превосходнейшие мысли.
   Длиннющая и тощая, словно огромная стрекоза с оторванными крыльями, Джу метнулась в один из углов комнаты и возвратилась оттуда с кипой книг в руках.
   – Вот, смотрите, здесь столько полезной информации на этот счет! Например, «Тайный агент гитлеровской Германии» — эта книга прекрасно учит, как взрывать мосты. Или вот «Соловей французского Сопротивления» — знаете ли вы, что ложка сахара, подброшенная в бак с горючим, искалечит машину куда быстрее, чем (тут она многозначительно посмотрела на Одри) женщина, которая, по не
   счастью, оказалась за рулем? А вот еще «Пятьдесят лет шпионажа и диверсий» графа Маврофалкона. Правда, тут много всякой бесполезной для нас чуши, но это — дело десятое. Зато есть первоклассный рецепт «коктейля Молотова» и замечательные чертежи магнитной мины. Капитан Паппас пообещал мне привезти все необходимое для приготовления превосходного пороха, и я надеюсь, с Божьей помощью мы устроим этим идиотам хороший спектакль! Естественно, с декорациями, построенными за их же деньги.
   Питер не спускал с нее глаз. Было ясно, что Джу все это задумала всерьез.
   – А вы… Вы обсудили все это с Ганнибалом?
   – Пока нет. Но у меня и для него кое-что найдется,— сказала Джу и с волнением огляделась по сторонам.— Куда же, черт возьми, я задевала свой архив?! Куда же он запропастился, черт его дери…
   – Да вот же, на стуле,— сказала Одри. Питера удивило, что она относится к разговору на удивление спокойно.
   – Ах да,— сказала Джу, взяв свою неотразимую шляпу (оказывается, она и служила ей архивом) и повертев в руке, словно карусель.— Ну что ж, посмотрим… Так! Вот рецепт варенья, который просила у меня Изумрудная леди… Вот счета из лавок… А это что? А, моя завтрашняя проповедь! Так, а вот это? Ага, точно: «Краткий план восстания на Зенкали».— Она вытащила из-за ленты сложенный лист бумаги и подала Питеру.— Передайте это Ганнибалу,— сказала она,— и сообщите, что для обучения партизанского отряда мне не потребуется и месяца. А если бы он еще разузнал, где можно по дешевке купить партию хороших ручных гранат, было бы совсем прекрасно.
   – Можете на меня положиться, я все передам,— серьезно сказал Питер и аккуратно уложил послание в карман.
   Когда Питер и Одри наконец отъехали, а Джу на прощанье помахала им рукой, Питер повернулся к своей спутнице, которая стонала от смеха.
   – Ну, вы доиграетесь, мисс Дэмиэн,— сурово сказал он.
   – А… собственно, чего ты так испугался? Посмотрел бы на свою рожу в зеркало.
   – Еще бы не испугаться! — оправдываясь, сказал Питер.— Ты когда-нибудь видела, чтобы служители церкви организовывали партизанские отряды для решения своих проблем? Не могу поверить, что она это всерьез!
   – Вот именно всерьез. Джу никогда не болтает понапрасну. Это не значит, конечно, что до этого дойдет, но факт тот, что она это задумала и готова употребить на это все свои знания. Если на Зенкали дойдет до диверсионных актов, Джу будет на передних рубежах. Никто не будет знать так точно, как она, сколько потребуется динамита на взрыв Дома правительства или, например, заведения «Мамаша Кэри и ее курочки». Нет, Джу слов на ветер не росает. Ей каждые два года положен отпуск, так она не домой едет, как другие миссионеры, а туда, где можно на учиться чему-то полезному, и, вернувшись, обучает этому зенкалийцев.
   – Ну и чему, например? — спросил Питер, ожидая чего угодно.
   – Да ты не думай. Исключительно тому, что приносит пользу. Она открыла, например, что из здешнего песка можно варить прекрасное зеленоватое стекло; так она обегала все мастерские, узнала, как его варить и как выдувать. И что бы ты думал? Один из ее прихожан увлекся этой идеей и завел стеклодувную мастерскую. Или вот еще: она была крайне огорчена, когда узнала, что зенкалийцы строят себе жилища из чего попало и как Бог на душу положит, и изучила современные способы обработки древесины и изготовления из нее строительных материалов. Теперь у ее прихожан — самые лучшие на Зенкали жилища и мебель. Она что хочешь может! Может грузовик разобрать и опять по винтикам собрать. Целый год осваивала новые методы ведения сельского хозяйства. Научилась плести из тростника корзины и стулья — и пожалуйста, новый промысел на острове! Прихожане без ума от нее, и я никак не возьму в толк, почему их у нее так мало. Самую большую группу на острове составляют католики, вторую по численности — последователи Англиканской церкви, а у бедняжки Джу — те немногие, что остались.
   – А что представляют собой другие служители церкви?
   – Глаза бы мои на них не глядели. Отец О'Мэлли пугает своих прихожан-католиков, что добрый Боженька пошлет их в геенну огненную, где их будут на вертелах вертеть и на сковородках поджаривать, если ослушаются отца духовного. Англиканская церковь представлена четой Брэдстич. Какой же сноб этот мистер Брэдстич! Строит из себя чуть ли не папу римского! Нет, не любит он зенкалийцев. Только и делает, что нюхает анисовые семена и бьет жену. А она, бедненькая, целый день сидит со своим вязаньем и думает, кому бы еще сделать добро: вот открыла, например, воскресные курсы вязания салфеточек… Ну, что мы все о миссионерах да о миссионерах! Лучше посмотри, какой здесь прекрасный вид! Вот поднимемся на высоту трех тысяч футов — и устроим пикник, насладимся жизнью в долине Матакама, пока ее не поглотили воды!