Страница:
Ближайшая развалина взлетела на воздух после первого же залпа. Ай да Свинец! Останемся живы – поцелую в пятак. Прикладом. За то, что снаряды попусту истратил. Тупая скотина! Между прочим, его прозвище не имеет никакого отношения к тяжелому металлу, который мы почитаем за благородный и льем из него дробь и пули. Для Пашеньки это было бы слишком большой честью. Воняет от него. Всегда. Даже когда он чисто вымыт. Сослан на Зону за педофилию. И долго ему еще здесь торчать – лет сорок. Ох не завидую! Да и детишек тут, прямо скажем, маловато. Днем с огнем не сыщешь… Свинья – сало – смалец. Улавливаете? Свин-малец. Маленькая грязная свинья. А еще короче – Свинец.
Черт с ним, со Свинцом. Главное, потеха уже заканчивалась. По-настоящему жарко так и не стало. Эх, жаль, не успел душу отвести! Несмотря на то что пули еще повизгивали над ухом и рикошетировали от брони, мы быстро миновали зону обстрела. Компы палили вслед бронепоезду, но для «Рекса» это было не более чем моросящий дождик. Что-то они плохо сегодня подготовились. Ни одного гранатомета, слава Тебе, Господи! Ладно, так уж и быть – заберем у чернозадых Твой гробик. Не пойму, правда, на хрена он Тебе?! Вместо кровати, что ли? Полежать, отдохнуть, когда устанешь? Но Ты ж вроде и без того не сильно перетрудился, если трезвыми глазами взглянуть на результат…
Язык мой – враг мой. Даже если про себя шептать. Поэтому я заткнулся и занялся делом. То есть начал в уме готовить доклад боссу. После каждой стычки он требовал от меня «произвести оценку обстановки и анализ действий обеих сторон…»
Из дыма, окутавшего развалины, появились маленькие черные фигурки компов. Я вытащил из футляра морской бинокль. Классная штука! В прошлой жизни мне такая и не снилась! Компы оказались как на ладони. Я даже различал их зеленоватые ублюдочные «фары» – они светились, будто было включено ночное видение. С чего бы это?.. Я отметил сей маленький фактик и хотел уже врезать по ним парочкой очередей для острастки, но сдержался. Решил поберечь патроны. Кроме того, надо было подавать пример дисциплины нашим бешеным псам. Таково желание Мозгляка.
Я встал и ударил в колокол, висевший тут же, на треножнике, в котором только спец узнал бы детали изуродованного пантографа.
Отбой!
До ушей Гыдла сигнал дошел сразу же, а до мозга – секунд через десять.
Когда пулемет смолк, наступила благословенная тишина. Как в церквях моей прошлой жизни…
Я встал в полный рост. Сильный встречный поток обтекал меня. Ветер загудел, словно торжественный хор, поющий мессу. Чистое небо было куполом. Слезы в ресницах – витражами с десятками миниатюрных радуг. В этот короткий оранжево-голубой день была немыслимым образом впечатана вечность.
Дюша сбросил скорость и дал два коротких победных гудка. Кретин! Рога бы ему пообламывать, чтоб в следующий раз было во что дуть!
Я спустился вниз и первым делом отправился проверить, как там моя Жасмин. По введенному тем же Мозгляком «боевому расчету» ей полагалось находиться в «вагоне-ресторане» – так мы называли душегубку на колесах, внутри которой разместилась нехитрая кухня с металлической печью и несколько наспех сколоченных столов с лавками. Босс назначил Жасмин старшей отравительницей. Кроме нее, на кухне была еще и младшая – но не по возрасту, а по должности, – сорокалетняя толстозадая баба по кличке Груша. Настоящего ее имени никто и не знал.
«Вагон-ресторан», конечно, тоже был бронирован, и обе поварихи неплохо стреляли из винтовок. Они участвовали в «оборонительных мероприятиях» наравне с мужчинами. Таким образом, Мозгляк никому не давал поблажек, хоть Жасмин и считалась моей женщиной. Ну а Груша – это был работник общепита и общетраха. Между прочим, спасибо ей огромное за универсальность и выносливость. Я молился об ее здоровье каждое утро. Она оказалась бабой невзыскательной, без комплексов и без претензий – прекрасный предохранительный клапан, с помощью которого парни стравливали чрезмерное для их раздутых шаров и хилых мозгов давление.
Впрочем, некоторые заглядывались и на Жасмин. Если бы она осталась единственной женщиной на бронепоезде, не уверен, что даже Мозгляку удалось бы удержать банду от радикальных мер. Меры эти просты, как рельс: тому, кто мешает, заточку в спину – и под откос. Три секунды всех делов-то. Вот тогда будет забава! Вкруговую, «хором»…
В «вагоне-ресторане» вкусно пахло. Значит, недаром мы с утра ворон настреляли. По правде говоря, голодному любой хавчик по вкусу, а я всегда был немного голоден, как бродячий пес. Мозгляк лично занимался распределением наших ограниченных запасов и хранил их под замком рядом со своим купе. И правильно делал – в противном случае наши тупые орлы сожрали бы все за пару дней, а когда проголодались бы, то принялись бы друг за друга…
Бабешки-поварешки уже отложили винтовки в сторону и возились у громадной плиты. В печи пылали поленья, а на сковородках шкворчало мясо. Я тут же пустил слюну, но не только от вида жратвы.
Я медленно приблизился к Жасмин сзади и потерся напряженным пахом об ее твердые ягодицы. Контакт был, как всегда, гармоничным и органичным. Она улыбнулась мне через плечо. Я погрузил лицо в ее густые волосы и вдохнул аромат женщины.
Жасмин пахла еще лучше, чем еда, – грехом, постелью, непросыхающим соком совокуплений… Я приподнял ладонями ее тяжелые груди и нащупал твердеющие соски. Потеребил их. Затем погладил пухлые губы. Она приоткрыла рот, и я ласкал пальцем ее скользкое небо, пока близость тела, которое я ощущал через одежду, не стала мучительной. В какой-то момент Жасмин больно укусила меня и со стоном подалась назад. Мне удалось завести ее…
Для нас с нею не существовало запретных или «грязных» удовольствий. Единственное, чего я избегал, это прикасаться к родимому пятну, которое занимало всю ее левую щеку. Но избегал только потому, что не хотел причинять лишних страданий моей куколке.
Пятно было багровым и мохнатым. Кое-кто (и прежде всего сама Жасмин) считал его уродливым, а мне оно нравилось. Это ведь тоже Метка. Мы с Жасмин – меченые. И останемся такими до очередной смерти. Может быть, поэтому мы крепко держимся друг за друга…
«Хочу тебя прямо сейчас», – прошептал я в розовое ушко и поцеловал его. Ее губы беззвучно произнесли то же самое.
Груша ухмылялась, поглядывая в нашу сторону. Не сомневаюсь, что она обслужила бы меня немедленно, но только аромат моего бесплодного цветка кружил мне голову… Я с сожалением оторвался от Жасмин, надеясь, что смогу провести с нею будущую ночь.
Убедившись, что на кухне все в порядке, я поплелся с докладом в шикарные апартаменты Мозгляка. Они находились в бывшем мягком вагоне. Босс оборудовал свое гнездышко по высшему классу: тут тебе и карточный стол, и утепленный сортир, и мягкий диван, и гамак, и книжные полки, и бронзовые подсвечники, и даже камин, над которым толстяк развесил наши боевые трофеи – в основном образцы стрелкового оружия, но попадались также компасы, каски, ножи, браслеты и даже вставные зубы… Уютно, черт подери! Я не отказался бы привести сюда Жасмин и позабавиться с нею хотя бы пару часиков…
Когда я постучался и вошел, Мозгляк возлежал на диване в умопомрачительном голубом халате, разрисованном громадными подсолнухами, в красных носках, мягких розовых тапочках с бубончиками – и читал второй том «Мертвых душ». Это следовало из надписи на корешке. Муть какая-то про помещиков и крепостных. Случалось и мне когда-то собственных людишек иметь, но такого дерьма, как в этой книжонке, что-то не припомню…
Я подумал, что явился не вовремя, но Мозгляк тут же отложил книгу в сторону и воззрился на меня с умилением. Пальчики-сосисочки забарабанили по круглому брюшку. Затем он поощрительно кивнул.
– Огнем третьей батареи уничтожено укрытие противника. С нашей стороны потерь нет! – бодро отрапортовал я.
– Это меня нисколько не удивляет, дружище Ганс! – (Ганс – это я.) – Когда у нас в последний раз были потери?
– Точно не помню. Но последним грохнули Пупка.
– Ага. Значит, Пупка. Если не ошибаюсь, ему оставалось до конца срока не больше двух месяцев? Вот и откинулся – прими, Господи, его душу!
Я скорбно закатил зрачки и уставился в потолок, словно надеялся увидеть сквозь него инверсионный след отлетевшей Пупковой души.
(Как образуется инверсионный след, Мозгляк объяснил мне вполне доходчиво. Несколько раз я видел такие колбасины в небе, но принимал их за странной формы облака. Однажды я даже заметил на самом острие следа маленький серебристый крестик, сверкавший в лучах солнца и смахивавший на металлическое распятие. «Иисус все еще где-то рядом! – подумал я. – И наблюдает…» Но толстяк все опошлил. С тех пор эти чертовы самолеты больше не вызывали во мне мистического трепета. «Пусть себе летят мимо, – говорил босс, явно не испытывавший желания познакомиться с ними поближе. – Иначе от нас мокрого места не останется!»)
– Какие будут выводы? – спросил Мозгляк.
– Выводы – это по вашей части, босс, – осторожно заметил я. При разговоре с Мозгляком надо сразу же четко обозначить свое место.
– Н-да. С такими деятелями лучший мир не построишь. Где твоя инициатива, болван?
– Из меня ее Судейские вынули, – сказал я, поднеся палец к седым волосам. Там гнездилась невыносимая боль, напоминавшая о себе всякий раз, когда я собирался (всего лишь собирался!) сделать что-нибудь нехорошее. Ну, например, пришить кого-нибудь…
– Не бери меня на жалость, сынок! Ты же знаешь, что я ради истины родную маму не пожалею… А выводы следующие. Я сильно подозреваю, что компы – это всего лишь палачи. Бессловесные исполнители. Навроде гончей своры, понимаешь? Убивают только тех, чей срок закончился. Тех, чье время вышло. Именно поэтому воскресают здесь только самоубийцы. Чтоб помучились, сколько назначено, и не думали отлынивать. А об остальных людишки сами позаботятся. В особых случаях компы все подчистят. Безукоризненная схема. Я бы сказал, без слабых мест. Таким образом, они даже оказывают нам услуги. Их благодарить надо, врубаешься?
Я переваривал это в течение нескольких секунд. По правде говоря, такой расклад меня не устраивал. До того не устраивал, что внутри разливался неприятный холодок. Причем не столько от страха, сколько от бессмыслицы. Хотя, если вдуматься, бессмыслица – это похуже любой страшилки…
Мозгляк в очередной раз поверг меня в смятение. Что ж это получается? Выходит, все мы – будто скот на бойне?! Не желаю!
Ну я и толкнул ответную речуху. Хотел поразить Мозгляка логикой. В сжатом виде мои тезисы звучали приблизительно так: на хрена мы тогда в дерьме ползаем и от пуль прячемся? Может, нам самим сдаваться, а компам проще нас в шеренги строить, к стенке ставить и отстреливать, сколько требуется по плану?
Надо признать, складно все у Мозгляка выходило: в конце концов, тут тебе и баранье стадо, и овчарки, и голодные волки, и сытый пастух с бо-о-ольшим ножичком. Гуманный пастух – режет только старых и «больных», то бишь не вписывающихся в набросанную толстяком «схему». Да, гуманный. О волках этого не скажешь… Так ради чего придумана вся эта долгая и нудная бодяга? Не ради баранов же, в самом-то деле?!
Босс выслушал меня, иронически усмехаясь. Потом сказал:
– Дурак! А иллюзия свободы воли? Так же легче жить!
– Ни черта мне не легче!
– Тебе, может, и нет. А как насчет компов?
Еще одна ересь! Такая ересь, что хочется закрыть уши и сбежать подальше. Мозгляк – сам дьявол во плоти, не иначе. В противном случае не понимаю, как его до сих пор Зона носит… Но если вдуматься, то куда ему деваться? Тут и есть преисподняя! Самый нижний этаж. Перед каждой отсидкой кожу сдирают, а заодно лишают и плоти с костями – все как положено!.. Я машинально почесал то место на голове, где находилась Метка Каина.
Сукин ты сын! Как насчет компов, спрашиваешь? И что только не взбредет в твою гениальную башку! У нас же любое дитя знает, что в компов электронные демоны вселены. У них же чипы вместо мозгов! Какая, к чертям собачьим, свобода воли?! Даже мне их убивать не возбраняется! А вот на живого человечка рука не поднимется. Точно знаю. Уже пробовал. Боль такая, что в глазах темнеет, в узел сворачивает. От подобной терапии только маньяк на стенку не полезет…
Примерно это я ему и выложил.
Мозгляк спросил:
– Деточка, ты когда-нибудь у компа в потрохах рылся?
– А зачем?
– Неужели ты был таким недоноском, что не выпотрошил в детстве ни одной игрушки? А мухам крылышки отрывал? А тараканам ножки? Нет? Тяжело с простейшими. Ни малейшей любознательности! «Зачем»! Да хотя бы для того, чтобы избавиться от дурацких предрассудков!
Мозгляк отложил книгу, после чего не поленился встать, нагнуться и выдвинуть из-под дивана металлический ящик. Я внимательно наблюдал за толстяком, который, по-видимому, решил заняться моим воспитанием и избавить меня от «дурацких предрассудков». Как знать – может, еще придется его благодарить, на коленях ползать и орошать слезами мягкие тапочки…
Босс порылся в карманах халата и достал связку английских ключей; выбрал один из них и принялся ковырять им в замке.
Я переминался с ноги на ногу. Хронометр на руке Мозгляка показывал ровно три часа пополудни. Пора подавать сигнал к обеду. Но толстяк не торопился. Иногда он бывает чертовски занудным.
Наконец ему удалось поддеть заржавевшую собачку и открыть крышку. Теперь мне стал виден выбитый на ней Знак Козла. Я ждал появления на свет какой-нибудь пакости и не ошибся. Мозгляк достал из ящика забальзамированную голову, высохшую руку со скрюченными пальцами и пару ребер, очень похожих на человеческие, но отливавших темным металлическим блеском.
– Небольшой урок сравнительной анатомии, – объявил босс.
Я чувствовал, что меня вот-вот вывернет, несмотря на пустой желудок. Мозгляк уже испортил мне аппетит, а это нелегко сделать, честное слово!
– Давай-ка взглянем, что там внутри черепушки, – предложил он. Его глазки горели опасным энтузиазмом.
– Может, в другой раз? – пробурчал я, испугавшись, что останусь голодным. Кроме того, я не настолько туп, чтобы искать чип там, где покопался Бальзамировщик.
Мозгляк разочарованно покачал головой.
– Убирайся с глаз моих! – скомандовал он с усталым вздохом.
И я с радостью помчался набивать желудок вороньим мясом.
На следующее утро, едва рассвело, Мозгляк заорал в рупор:
– Сброд, становись!
Надо пояснить, что ночью мы, конечно, не ездим. Слишком опасно. Где гарантия, что впереди не разобран путь? В темное время суток «Ти-Рекс» превращается в охраняемый лагерь, и еще ни разу компам не удалось застать нас врасплох.
Орлы вяло потянулись на построение, вполголоса матерясь, застегивая ширинки, поскребывая опухшие со сна рожи. Собрались все, за исключением часовых и баб – те уже гремели мисками на кухне, готовили завтрак на всю кодлу.
Гладенько выбритый, розовенький, будто молочный поросенок, благоухающий одеколоном и одетый в чистую белую тогу Мозгляк вылез из своего купе. Заложив пухлые ручонки за спину, он принялся прогуливаться вдоль неровного строя. Я, как положено адъютанту, топал сзади, готовый поймать каждое слово босса и предвосхитить любое желание. А босс долго не произносил ни слова и только неодобрительно качал головой – точь-в-точь китайский болванчик.
Гоп-компания, именуемая командой «Ти-Рекса», и впрямь являла собой непотребное зрелище: шрамы, бороды, наколки, перебитые носы, гноящиеся десны, побрякушки в ушах, ноздрях, губах и веках, не считая тех, которые не видны в штанах. Об единой форме и говорить не приходится. Одеты кто во что горазд. Преимущественно это камуфляж, захваченный у компов и превратившийся в тряпье. Что делать – сброд он и есть сброд.
Гыдло выпятило живот и схлопотало от Мозгляка ощутимый тычок пониже пупка. Остальные заржали. Мозгляк приподнял бровь.
– Чему радуетесь, болваны?
Наступила гробовая тишина. Сразу стало ясно, что босс не в духе. Посмотришь на Мозгляка издали – рыхлый толстяк, смахивающий на педрилу. А рот откроет – и у всех мороз по коже. Харизматическая личность. Гений манипулирования.
Вот и сейчас Мозгляк проводил сеанс групповой терапии. Никто этого даже не замечал, а я догадывался, потому что был вроде практиканта.
– Отвечай ты! – Мозгляк ткнул пальчиком в двухметрового и семипудового Дюшу-некрофила (двадцать пять лет, третий срок за восемнадцать убийств).
Дюша нежно улыбался, обнажив два желтых клыка, которые чем-то напоминали сломанные лезвия перочинных ножей. Потом с видом прилежного троечника, выучившего наконец урок, выдал сразу несколько причин для радости:
– Тепло. Хорошо. Ночью Грушу прижал. Скоро жрать сядем.
Мозгляк хмыкнул и обернулся ко мне:
– Смотри-ка, Ганс, среди нас завелся дзэн-буддист! Выдашь ему добавку на завтрак.
Я сделал пометочку в списке личного состава бронепоезда, занесенном в блокнотик, с которым не расставался. Мозгляк абсолютно непредсказуем, поэтому бедняга Дюша мгновенно перестал улыбаться. Кажется, у него даже аппетит пропал. «Добавка на завтрак» могла означать что угодно. Например, пулю в затылок.
– Слушайте все! – рявкнул Мозгляк. Я заподозрил, что он решил поиграть в демократию – но лишь для того, чтобы выявить инакомыслящих.
– Вчера я имел беседу с нашим кучерявым гостем… Кстати, где он?
Свинец вытолкнул из строя растамана, на шее у которого уже позвякивал «строгий» собачий ошейник.
– Ага! И это правильно. Лишние руки нам не помешают, – одобрил босс. – Приковать его к паровозу, пусть машет лопатой за кочегара. Полечим от дури… Наверное, все уже слыхали его басню?
В ответ раздалось невнятное бормотание – дескать, да, кое-что слыхали. Но только краем уха!
– Я никого не держу, – объявил Мозгляк. – Кто хочет, может убираться ко всем чертям!
Наступила тишина. Я уже подумал, что пронесло. И в этот момент братья Хорьки одновременно сделали шаг вперед. Чертовы придурки! Даже у Гыдла оказалось больше здравого смысла. А если его нет, то хотя бы инстинкт самосохранения должен вовремя шепнуть на ухо: «Не дергайся!»
Ничего подобного. Хорьки всегда мне не нравились – теперь я понял почему. Но и они меня, прямо скажем, недолюбливали.
– Может, отпустишь растамана с нами? – спросил у Мозгляка старший Хорек – большой красномордый мужчина, который был в дуэте главным. – Он у нас будет заместо проводника. Мы его «собакой» сделаем, впереди себя пустим.
Не везло бедняге Тошу! Я-то не раз видел, что означает сделать из человека «собаку». Врагу не пожелаешь…
– Ага, сейчас, – сказал босс с иронией. – И кто ж тогда станет мне косяки набивать?
– А вон холуй твой для чего? – Это уже младший Хорек высунулся из-за плеча старшего и гавкнул в мой адрес. По всем замашкам он был словно шакал при крупном звере – искал защиты и доедал остатки. Он почти всегда имел заискивающий вид убогенького, который каждую секунду ждет либо жалости, либо пинка под зад. Но сейчас осмелел.
– Понимаешь, – начал мирно объяснять Мозгляк, – тут умение нужно особое, профессиональное. Косяк, как женщину, пальцами чувствовать надо. Относиться к нему с нежностью и любовью. Чуть травы переложил – слишком плотный получается, тянется плохо. А неплотный курить – все равно что членом в проруби мешать. Тош в этом деле разбирается. У Ганса другие таланты…
– Хватит нам зубы заговаривать! – оборвал босса хмурый старший брат.
Это прозвучало крайне невежливо. Более того – это был уже открытый вызов. В глазах толстяка промелькнуло какое-то жуткое выражение, а потом в них снова разлилась сама благость. Я понял, что секунду назад Хорьки подписали себе смертный приговор.
А старший тупо продолжал затягивать петлю на своей жирной красной шее:
– Не хочешь отпускать растамана, тогда отдай нашу долю по-хорошему, и мы свалим.
– Валите, – ласково предложил Мозгляк. – Прямо сейчас и валите! А насчет доли… У нас ведь какой уговор был? Доля твоя тебя в Москве дожидается. Кто раньше соскакивает, тот ничего не получает. Правду я говорю? – Он повысил голос, обращаясь к стоящим в строю.
Парни согласно закивали. Мозгляк всегда говорил правду, а ведь не каждый может позволить себе такую роскошь и такое извращенное удовольствие… Тем не менее момент был чрезвычайно напряженный. Я видел, что примерно половина команды колеблется и решает, не присоединиться ли к Хорькам. Одно неверное слово или движение, один неверный ход Мозгляка, малейшая уступка или признак слабости – и нас с ним затопчут, сметут с лица, превратят в бесформенные куски окровавленного мяса…
Но босс не дрогнул. Его голос остался таким же спокойным и таким же презрительным:
– Я сегодня добрый. Поэтому личного оружия не лишаю. Можешь взять себе и пару банок тушенки. Мы не изверги, голодом морить не станем. А теперь – пшел вон! И недоноска своего забирай!
Последнее относилось к младшему Хорьку. Старший в течение нескольких секунд переваривал услышанное, злобно двигал желваками и пыхтел через ноздри, но в конце концов понял, что ничего не добьется. А если будет настаивать, то себе же сделает хуже. Не знаю, успел ли он пожалеть об ошибке, однако обратная дорога для него все равно была закрыта. Мозгляк не из тех, кто принимает обратно вышедших из игры.
Поэтому старший Хорек молча повернулся и пошел прочь. Младший засеменил за ним, то и дело оборачиваясь. На его бледной острой мордочке застыл страх. И для этого был повод.
Когда братья отошли шагов на пятьдесят, Мозгляк выразительно посмотрел на меня и кивнул головой.
Мы давно понимали друг друга с полувзгляда, хоть я этого порой и не желал. Делая то, что приказано, я не утруждал себя ни единой мыслью, навеки признав его превосходство. Это и были те самые «другие» таланты старины Ганса…
Рука метнулась к поясу и выхватила из кобуры пистолет. Через мгновение ствол уже был направлен старшему Хорьку в затылок. Оставалось нажать на спуск. Все эти действия совершались абсолютно автоматически, помимо сознания. Недаром в прошлой жизни я считался лучшим и преданнейшим из вассалов.
С такого расстояния я никогда не промахиваюсь. Не промахнулся бы и в этот раз, если бы…
Если бы адская боль не взорвала череп. Мне показалось, что он действительно раскололся, бесполезные мозги забрызгали небеса, а глазные яблоки были выброшены в черный космос и насажены на острые пики звезд. И как осколки разбитой бутылки рассыпалось сознание…
Очнулся.
Чувствую себя побитой собакой.
С трудом перевернулся набок, затем встал на четвереньки. Потряс тяжелой головой, в которую будто кто-то напихал килограммы смятой жести…
Вспоминаю все, что было минуту (не больше) назад. Я перепутал человека с компом. Чего это будет стоить, кроме болевого шока? Чем придется расплачиваться?
Рядом стоит Мозгляк с моим пистолетом в руке. Смотрю в том направлении, куда шагали Хорьки. Недолго прошагали…
Вижу две пары сбитых подошв: огромные, косолапо разваленные, принадлежат старшему Хорьку, а узкие, остроносые, неуклюже вывернутые – младшему. Словно даже мертвый недоносок стеснялся своей неуместности. Эти подошвы мертвецов намного красноречивее, чем лужи крови или выпущенные кишки…
Слева от меня по-прежнему стоит безмолвный строй. В глазах Жасмин читаю жалость. В глазах остальных – презрение и насмешка.
Я опозорен. И это нельзя изменить или исправить.
Мозгляк, сделавший за меня грязную работу (вот тебе и хилые рыхлые ручки!), наклоняется и бьет меня рукояткой пистолета по челюсти.
Я падаю. Что это – увольнение?
Если бы босс пустил меня в расход вместе с Хорьками, я бы не возражал, принял бы это как должное. Мозгляк всегда прав. Я понимаю, каково ему. Есть причина для раздражения. Я разочаровал его. Я разрушил иерархию, которую он выстраивал так долго и поддерживал с таким трудом. Я лишил себя авторитета – и этим частично подставил под удар его спину, бросил тень на хозяина. Но я не виноват – боль ослепила меня.
Стоило сейчас заикнуться о своей «невиновности», и Мозгляк наверняка пристрелил бы меня. Но я не сделал этого. Неписаный кодекс поведения предусматривал иное.
Мне не хотелось больше жить. Я обнаружил свое полное ничтожество. Я не мог убивать – и, значит, был в Зоне меньше, чем нулем.
Самурай знал бы, что делать на моем месте. Я поступил примерно так же, однако вместо живота порезал себе вены.
Но Зона – не Дзипангу. Здесь не спрячешься от позора и угрызений совести нигде, даже за краем смерти, – во всяком случае, надолго.
Наступало воскресенье. И я тоже воскрес для новых страданий…
Я знал, какой день недели, потому что Мозгляк аккуратненько зачеркивал числа в рукописном календаре. Создавал хронику нашего похода. Непонятно только, на кой хрен она сдалась: в канцелярии Суда своих писарей хватает. А еще он вел дневник и прятал его в сейфе. Не сомневаюсь, что и про меня там есть много чего интересного. Хотел бы я заглянуть в эту тетрадочку хотя бы краешком глаза!
Утро выдалось прекрасное, и еще до полудня я понял: случится что-то плохое. Может быть, самое худшее.
Мы ехали мимо одичавших садов. Деревья цвели, наполняя потоки ветров своим свежим благоуханием. Кое-где еще блестели капли ночного дождя, словно жемчуг, забытый в спальне ночной красоткой. Тучи унеслись, и с умытых небес лился теплый искрящийся сок. (Хорошо сказал! Наверное, перед смертью на поэзию да на сантименты потянуло.)
Черт с ним, со Свинцом. Главное, потеха уже заканчивалась. По-настоящему жарко так и не стало. Эх, жаль, не успел душу отвести! Несмотря на то что пули еще повизгивали над ухом и рикошетировали от брони, мы быстро миновали зону обстрела. Компы палили вслед бронепоезду, но для «Рекса» это было не более чем моросящий дождик. Что-то они плохо сегодня подготовились. Ни одного гранатомета, слава Тебе, Господи! Ладно, так уж и быть – заберем у чернозадых Твой гробик. Не пойму, правда, на хрена он Тебе?! Вместо кровати, что ли? Полежать, отдохнуть, когда устанешь? Но Ты ж вроде и без того не сильно перетрудился, если трезвыми глазами взглянуть на результат…
Язык мой – враг мой. Даже если про себя шептать. Поэтому я заткнулся и занялся делом. То есть начал в уме готовить доклад боссу. После каждой стычки он требовал от меня «произвести оценку обстановки и анализ действий обеих сторон…»
Из дыма, окутавшего развалины, появились маленькие черные фигурки компов. Я вытащил из футляра морской бинокль. Классная штука! В прошлой жизни мне такая и не снилась! Компы оказались как на ладони. Я даже различал их зеленоватые ублюдочные «фары» – они светились, будто было включено ночное видение. С чего бы это?.. Я отметил сей маленький фактик и хотел уже врезать по ним парочкой очередей для острастки, но сдержался. Решил поберечь патроны. Кроме того, надо было подавать пример дисциплины нашим бешеным псам. Таково желание Мозгляка.
Я встал и ударил в колокол, висевший тут же, на треножнике, в котором только спец узнал бы детали изуродованного пантографа.
Отбой!
До ушей Гыдла сигнал дошел сразу же, а до мозга – секунд через десять.
Когда пулемет смолк, наступила благословенная тишина. Как в церквях моей прошлой жизни…
Я встал в полный рост. Сильный встречный поток обтекал меня. Ветер загудел, словно торжественный хор, поющий мессу. Чистое небо было куполом. Слезы в ресницах – витражами с десятками миниатюрных радуг. В этот короткий оранжево-голубой день была немыслимым образом впечатана вечность.
* * *
Дюша сбросил скорость и дал два коротких победных гудка. Кретин! Рога бы ему пообламывать, чтоб в следующий раз было во что дуть!
Я спустился вниз и первым делом отправился проверить, как там моя Жасмин. По введенному тем же Мозгляком «боевому расчету» ей полагалось находиться в «вагоне-ресторане» – так мы называли душегубку на колесах, внутри которой разместилась нехитрая кухня с металлической печью и несколько наспех сколоченных столов с лавками. Босс назначил Жасмин старшей отравительницей. Кроме нее, на кухне была еще и младшая – но не по возрасту, а по должности, – сорокалетняя толстозадая баба по кличке Груша. Настоящего ее имени никто и не знал.
«Вагон-ресторан», конечно, тоже был бронирован, и обе поварихи неплохо стреляли из винтовок. Они участвовали в «оборонительных мероприятиях» наравне с мужчинами. Таким образом, Мозгляк никому не давал поблажек, хоть Жасмин и считалась моей женщиной. Ну а Груша – это был работник общепита и общетраха. Между прочим, спасибо ей огромное за универсальность и выносливость. Я молился об ее здоровье каждое утро. Она оказалась бабой невзыскательной, без комплексов и без претензий – прекрасный предохранительный клапан, с помощью которого парни стравливали чрезмерное для их раздутых шаров и хилых мозгов давление.
Впрочем, некоторые заглядывались и на Жасмин. Если бы она осталась единственной женщиной на бронепоезде, не уверен, что даже Мозгляку удалось бы удержать банду от радикальных мер. Меры эти просты, как рельс: тому, кто мешает, заточку в спину – и под откос. Три секунды всех делов-то. Вот тогда будет забава! Вкруговую, «хором»…
В «вагоне-ресторане» вкусно пахло. Значит, недаром мы с утра ворон настреляли. По правде говоря, голодному любой хавчик по вкусу, а я всегда был немного голоден, как бродячий пес. Мозгляк лично занимался распределением наших ограниченных запасов и хранил их под замком рядом со своим купе. И правильно делал – в противном случае наши тупые орлы сожрали бы все за пару дней, а когда проголодались бы, то принялись бы друг за друга…
Бабешки-поварешки уже отложили винтовки в сторону и возились у громадной плиты. В печи пылали поленья, а на сковородках шкворчало мясо. Я тут же пустил слюну, но не только от вида жратвы.
Я медленно приблизился к Жасмин сзади и потерся напряженным пахом об ее твердые ягодицы. Контакт был, как всегда, гармоничным и органичным. Она улыбнулась мне через плечо. Я погрузил лицо в ее густые волосы и вдохнул аромат женщины.
Жасмин пахла еще лучше, чем еда, – грехом, постелью, непросыхающим соком совокуплений… Я приподнял ладонями ее тяжелые груди и нащупал твердеющие соски. Потеребил их. Затем погладил пухлые губы. Она приоткрыла рот, и я ласкал пальцем ее скользкое небо, пока близость тела, которое я ощущал через одежду, не стала мучительной. В какой-то момент Жасмин больно укусила меня и со стоном подалась назад. Мне удалось завести ее…
Для нас с нею не существовало запретных или «грязных» удовольствий. Единственное, чего я избегал, это прикасаться к родимому пятну, которое занимало всю ее левую щеку. Но избегал только потому, что не хотел причинять лишних страданий моей куколке.
Пятно было багровым и мохнатым. Кое-кто (и прежде всего сама Жасмин) считал его уродливым, а мне оно нравилось. Это ведь тоже Метка. Мы с Жасмин – меченые. И останемся такими до очередной смерти. Может быть, поэтому мы крепко держимся друг за друга…
«Хочу тебя прямо сейчас», – прошептал я в розовое ушко и поцеловал его. Ее губы беззвучно произнесли то же самое.
Груша ухмылялась, поглядывая в нашу сторону. Не сомневаюсь, что она обслужила бы меня немедленно, но только аромат моего бесплодного цветка кружил мне голову… Я с сожалением оторвался от Жасмин, надеясь, что смогу провести с нею будущую ночь.
* * *
Убедившись, что на кухне все в порядке, я поплелся с докладом в шикарные апартаменты Мозгляка. Они находились в бывшем мягком вагоне. Босс оборудовал свое гнездышко по высшему классу: тут тебе и карточный стол, и утепленный сортир, и мягкий диван, и гамак, и книжные полки, и бронзовые подсвечники, и даже камин, над которым толстяк развесил наши боевые трофеи – в основном образцы стрелкового оружия, но попадались также компасы, каски, ножи, браслеты и даже вставные зубы… Уютно, черт подери! Я не отказался бы привести сюда Жасмин и позабавиться с нею хотя бы пару часиков…
Когда я постучался и вошел, Мозгляк возлежал на диване в умопомрачительном голубом халате, разрисованном громадными подсолнухами, в красных носках, мягких розовых тапочках с бубончиками – и читал второй том «Мертвых душ». Это следовало из надписи на корешке. Муть какая-то про помещиков и крепостных. Случалось и мне когда-то собственных людишек иметь, но такого дерьма, как в этой книжонке, что-то не припомню…
Я подумал, что явился не вовремя, но Мозгляк тут же отложил книгу в сторону и воззрился на меня с умилением. Пальчики-сосисочки забарабанили по круглому брюшку. Затем он поощрительно кивнул.
– Огнем третьей батареи уничтожено укрытие противника. С нашей стороны потерь нет! – бодро отрапортовал я.
– Это меня нисколько не удивляет, дружище Ганс! – (Ганс – это я.) – Когда у нас в последний раз были потери?
– Точно не помню. Но последним грохнули Пупка.
– Ага. Значит, Пупка. Если не ошибаюсь, ему оставалось до конца срока не больше двух месяцев? Вот и откинулся – прими, Господи, его душу!
Я скорбно закатил зрачки и уставился в потолок, словно надеялся увидеть сквозь него инверсионный след отлетевшей Пупковой души.
(Как образуется инверсионный след, Мозгляк объяснил мне вполне доходчиво. Несколько раз я видел такие колбасины в небе, но принимал их за странной формы облака. Однажды я даже заметил на самом острие следа маленький серебристый крестик, сверкавший в лучах солнца и смахивавший на металлическое распятие. «Иисус все еще где-то рядом! – подумал я. – И наблюдает…» Но толстяк все опошлил. С тех пор эти чертовы самолеты больше не вызывали во мне мистического трепета. «Пусть себе летят мимо, – говорил босс, явно не испытывавший желания познакомиться с ними поближе. – Иначе от нас мокрого места не останется!»)
– Какие будут выводы? – спросил Мозгляк.
– Выводы – это по вашей части, босс, – осторожно заметил я. При разговоре с Мозгляком надо сразу же четко обозначить свое место.
– Н-да. С такими деятелями лучший мир не построишь. Где твоя инициатива, болван?
– Из меня ее Судейские вынули, – сказал я, поднеся палец к седым волосам. Там гнездилась невыносимая боль, напоминавшая о себе всякий раз, когда я собирался (всего лишь собирался!) сделать что-нибудь нехорошее. Ну, например, пришить кого-нибудь…
– Не бери меня на жалость, сынок! Ты же знаешь, что я ради истины родную маму не пожалею… А выводы следующие. Я сильно подозреваю, что компы – это всего лишь палачи. Бессловесные исполнители. Навроде гончей своры, понимаешь? Убивают только тех, чей срок закончился. Тех, чье время вышло. Именно поэтому воскресают здесь только самоубийцы. Чтоб помучились, сколько назначено, и не думали отлынивать. А об остальных людишки сами позаботятся. В особых случаях компы все подчистят. Безукоризненная схема. Я бы сказал, без слабых мест. Таким образом, они даже оказывают нам услуги. Их благодарить надо, врубаешься?
Я переваривал это в течение нескольких секунд. По правде говоря, такой расклад меня не устраивал. До того не устраивал, что внутри разливался неприятный холодок. Причем не столько от страха, сколько от бессмыслицы. Хотя, если вдуматься, бессмыслица – это похуже любой страшилки…
Мозгляк в очередной раз поверг меня в смятение. Что ж это получается? Выходит, все мы – будто скот на бойне?! Не желаю!
Ну я и толкнул ответную речуху. Хотел поразить Мозгляка логикой. В сжатом виде мои тезисы звучали приблизительно так: на хрена мы тогда в дерьме ползаем и от пуль прячемся? Может, нам самим сдаваться, а компам проще нас в шеренги строить, к стенке ставить и отстреливать, сколько требуется по плану?
Надо признать, складно все у Мозгляка выходило: в конце концов, тут тебе и баранье стадо, и овчарки, и голодные волки, и сытый пастух с бо-о-ольшим ножичком. Гуманный пастух – режет только старых и «больных», то бишь не вписывающихся в набросанную толстяком «схему». Да, гуманный. О волках этого не скажешь… Так ради чего придумана вся эта долгая и нудная бодяга? Не ради баранов же, в самом-то деле?!
Босс выслушал меня, иронически усмехаясь. Потом сказал:
– Дурак! А иллюзия свободы воли? Так же легче жить!
– Ни черта мне не легче!
– Тебе, может, и нет. А как насчет компов?
Еще одна ересь! Такая ересь, что хочется закрыть уши и сбежать подальше. Мозгляк – сам дьявол во плоти, не иначе. В противном случае не понимаю, как его до сих пор Зона носит… Но если вдуматься, то куда ему деваться? Тут и есть преисподняя! Самый нижний этаж. Перед каждой отсидкой кожу сдирают, а заодно лишают и плоти с костями – все как положено!.. Я машинально почесал то место на голове, где находилась Метка Каина.
Сукин ты сын! Как насчет компов, спрашиваешь? И что только не взбредет в твою гениальную башку! У нас же любое дитя знает, что в компов электронные демоны вселены. У них же чипы вместо мозгов! Какая, к чертям собачьим, свобода воли?! Даже мне их убивать не возбраняется! А вот на живого человечка рука не поднимется. Точно знаю. Уже пробовал. Боль такая, что в глазах темнеет, в узел сворачивает. От подобной терапии только маньяк на стенку не полезет…
Примерно это я ему и выложил.
Мозгляк спросил:
– Деточка, ты когда-нибудь у компа в потрохах рылся?
– А зачем?
– Неужели ты был таким недоноском, что не выпотрошил в детстве ни одной игрушки? А мухам крылышки отрывал? А тараканам ножки? Нет? Тяжело с простейшими. Ни малейшей любознательности! «Зачем»! Да хотя бы для того, чтобы избавиться от дурацких предрассудков!
Мозгляк отложил книгу, после чего не поленился встать, нагнуться и выдвинуть из-под дивана металлический ящик. Я внимательно наблюдал за толстяком, который, по-видимому, решил заняться моим воспитанием и избавить меня от «дурацких предрассудков». Как знать – может, еще придется его благодарить, на коленях ползать и орошать слезами мягкие тапочки…
Босс порылся в карманах халата и достал связку английских ключей; выбрал один из них и принялся ковырять им в замке.
Я переминался с ноги на ногу. Хронометр на руке Мозгляка показывал ровно три часа пополудни. Пора подавать сигнал к обеду. Но толстяк не торопился. Иногда он бывает чертовски занудным.
Наконец ему удалось поддеть заржавевшую собачку и открыть крышку. Теперь мне стал виден выбитый на ней Знак Козла. Я ждал появления на свет какой-нибудь пакости и не ошибся. Мозгляк достал из ящика забальзамированную голову, высохшую руку со скрюченными пальцами и пару ребер, очень похожих на человеческие, но отливавших темным металлическим блеском.
– Небольшой урок сравнительной анатомии, – объявил босс.
Я чувствовал, что меня вот-вот вывернет, несмотря на пустой желудок. Мозгляк уже испортил мне аппетит, а это нелегко сделать, честное слово!
– Давай-ка взглянем, что там внутри черепушки, – предложил он. Его глазки горели опасным энтузиазмом.
– Может, в другой раз? – пробурчал я, испугавшись, что останусь голодным. Кроме того, я не настолько туп, чтобы искать чип там, где покопался Бальзамировщик.
Мозгляк разочарованно покачал головой.
– Убирайся с глаз моих! – скомандовал он с усталым вздохом.
И я с радостью помчался набивать желудок вороньим мясом.
* * *
На следующее утро, едва рассвело, Мозгляк заорал в рупор:
– Сброд, становись!
Надо пояснить, что ночью мы, конечно, не ездим. Слишком опасно. Где гарантия, что впереди не разобран путь? В темное время суток «Ти-Рекс» превращается в охраняемый лагерь, и еще ни разу компам не удалось застать нас врасплох.
Орлы вяло потянулись на построение, вполголоса матерясь, застегивая ширинки, поскребывая опухшие со сна рожи. Собрались все, за исключением часовых и баб – те уже гремели мисками на кухне, готовили завтрак на всю кодлу.
Гладенько выбритый, розовенький, будто молочный поросенок, благоухающий одеколоном и одетый в чистую белую тогу Мозгляк вылез из своего купе. Заложив пухлые ручонки за спину, он принялся прогуливаться вдоль неровного строя. Я, как положено адъютанту, топал сзади, готовый поймать каждое слово босса и предвосхитить любое желание. А босс долго не произносил ни слова и только неодобрительно качал головой – точь-в-точь китайский болванчик.
Гоп-компания, именуемая командой «Ти-Рекса», и впрямь являла собой непотребное зрелище: шрамы, бороды, наколки, перебитые носы, гноящиеся десны, побрякушки в ушах, ноздрях, губах и веках, не считая тех, которые не видны в штанах. Об единой форме и говорить не приходится. Одеты кто во что горазд. Преимущественно это камуфляж, захваченный у компов и превратившийся в тряпье. Что делать – сброд он и есть сброд.
Гыдло выпятило живот и схлопотало от Мозгляка ощутимый тычок пониже пупка. Остальные заржали. Мозгляк приподнял бровь.
– Чему радуетесь, болваны?
Наступила гробовая тишина. Сразу стало ясно, что босс не в духе. Посмотришь на Мозгляка издали – рыхлый толстяк, смахивающий на педрилу. А рот откроет – и у всех мороз по коже. Харизматическая личность. Гений манипулирования.
Вот и сейчас Мозгляк проводил сеанс групповой терапии. Никто этого даже не замечал, а я догадывался, потому что был вроде практиканта.
– Отвечай ты! – Мозгляк ткнул пальчиком в двухметрового и семипудового Дюшу-некрофила (двадцать пять лет, третий срок за восемнадцать убийств).
Дюша нежно улыбался, обнажив два желтых клыка, которые чем-то напоминали сломанные лезвия перочинных ножей. Потом с видом прилежного троечника, выучившего наконец урок, выдал сразу несколько причин для радости:
– Тепло. Хорошо. Ночью Грушу прижал. Скоро жрать сядем.
Мозгляк хмыкнул и обернулся ко мне:
– Смотри-ка, Ганс, среди нас завелся дзэн-буддист! Выдашь ему добавку на завтрак.
Я сделал пометочку в списке личного состава бронепоезда, занесенном в блокнотик, с которым не расставался. Мозгляк абсолютно непредсказуем, поэтому бедняга Дюша мгновенно перестал улыбаться. Кажется, у него даже аппетит пропал. «Добавка на завтрак» могла означать что угодно. Например, пулю в затылок.
– Слушайте все! – рявкнул Мозгляк. Я заподозрил, что он решил поиграть в демократию – но лишь для того, чтобы выявить инакомыслящих.
– Вчера я имел беседу с нашим кучерявым гостем… Кстати, где он?
Свинец вытолкнул из строя растамана, на шее у которого уже позвякивал «строгий» собачий ошейник.
– Ага! И это правильно. Лишние руки нам не помешают, – одобрил босс. – Приковать его к паровозу, пусть машет лопатой за кочегара. Полечим от дури… Наверное, все уже слыхали его басню?
В ответ раздалось невнятное бормотание – дескать, да, кое-что слыхали. Но только краем уха!
– Я никого не держу, – объявил Мозгляк. – Кто хочет, может убираться ко всем чертям!
Наступила тишина. Я уже подумал, что пронесло. И в этот момент братья Хорьки одновременно сделали шаг вперед. Чертовы придурки! Даже у Гыдла оказалось больше здравого смысла. А если его нет, то хотя бы инстинкт самосохранения должен вовремя шепнуть на ухо: «Не дергайся!»
Ничего подобного. Хорьки всегда мне не нравились – теперь я понял почему. Но и они меня, прямо скажем, недолюбливали.
– Может, отпустишь растамана с нами? – спросил у Мозгляка старший Хорек – большой красномордый мужчина, который был в дуэте главным. – Он у нас будет заместо проводника. Мы его «собакой» сделаем, впереди себя пустим.
Не везло бедняге Тошу! Я-то не раз видел, что означает сделать из человека «собаку». Врагу не пожелаешь…
– Ага, сейчас, – сказал босс с иронией. – И кто ж тогда станет мне косяки набивать?
– А вон холуй твой для чего? – Это уже младший Хорек высунулся из-за плеча старшего и гавкнул в мой адрес. По всем замашкам он был словно шакал при крупном звере – искал защиты и доедал остатки. Он почти всегда имел заискивающий вид убогенького, который каждую секунду ждет либо жалости, либо пинка под зад. Но сейчас осмелел.
– Понимаешь, – начал мирно объяснять Мозгляк, – тут умение нужно особое, профессиональное. Косяк, как женщину, пальцами чувствовать надо. Относиться к нему с нежностью и любовью. Чуть травы переложил – слишком плотный получается, тянется плохо. А неплотный курить – все равно что членом в проруби мешать. Тош в этом деле разбирается. У Ганса другие таланты…
– Хватит нам зубы заговаривать! – оборвал босса хмурый старший брат.
Это прозвучало крайне невежливо. Более того – это был уже открытый вызов. В глазах толстяка промелькнуло какое-то жуткое выражение, а потом в них снова разлилась сама благость. Я понял, что секунду назад Хорьки подписали себе смертный приговор.
А старший тупо продолжал затягивать петлю на своей жирной красной шее:
– Не хочешь отпускать растамана, тогда отдай нашу долю по-хорошему, и мы свалим.
– Валите, – ласково предложил Мозгляк. – Прямо сейчас и валите! А насчет доли… У нас ведь какой уговор был? Доля твоя тебя в Москве дожидается. Кто раньше соскакивает, тот ничего не получает. Правду я говорю? – Он повысил голос, обращаясь к стоящим в строю.
Парни согласно закивали. Мозгляк всегда говорил правду, а ведь не каждый может позволить себе такую роскошь и такое извращенное удовольствие… Тем не менее момент был чрезвычайно напряженный. Я видел, что примерно половина команды колеблется и решает, не присоединиться ли к Хорькам. Одно неверное слово или движение, один неверный ход Мозгляка, малейшая уступка или признак слабости – и нас с ним затопчут, сметут с лица, превратят в бесформенные куски окровавленного мяса…
Но босс не дрогнул. Его голос остался таким же спокойным и таким же презрительным:
– Я сегодня добрый. Поэтому личного оружия не лишаю. Можешь взять себе и пару банок тушенки. Мы не изверги, голодом морить не станем. А теперь – пшел вон! И недоноска своего забирай!
Последнее относилось к младшему Хорьку. Старший в течение нескольких секунд переваривал услышанное, злобно двигал желваками и пыхтел через ноздри, но в конце концов понял, что ничего не добьется. А если будет настаивать, то себе же сделает хуже. Не знаю, успел ли он пожалеть об ошибке, однако обратная дорога для него все равно была закрыта. Мозгляк не из тех, кто принимает обратно вышедших из игры.
Поэтому старший Хорек молча повернулся и пошел прочь. Младший засеменил за ним, то и дело оборачиваясь. На его бледной острой мордочке застыл страх. И для этого был повод.
Когда братья отошли шагов на пятьдесят, Мозгляк выразительно посмотрел на меня и кивнул головой.
Мы давно понимали друг друга с полувзгляда, хоть я этого порой и не желал. Делая то, что приказано, я не утруждал себя ни единой мыслью, навеки признав его превосходство. Это и были те самые «другие» таланты старины Ганса…
Рука метнулась к поясу и выхватила из кобуры пистолет. Через мгновение ствол уже был направлен старшему Хорьку в затылок. Оставалось нажать на спуск. Все эти действия совершались абсолютно автоматически, помимо сознания. Недаром в прошлой жизни я считался лучшим и преданнейшим из вассалов.
С такого расстояния я никогда не промахиваюсь. Не промахнулся бы и в этот раз, если бы…
Если бы адская боль не взорвала череп. Мне показалось, что он действительно раскололся, бесполезные мозги забрызгали небеса, а глазные яблоки были выброшены в черный космос и насажены на острые пики звезд. И как осколки разбитой бутылки рассыпалось сознание…
* * *
Очнулся.
Чувствую себя побитой собакой.
С трудом перевернулся набок, затем встал на четвереньки. Потряс тяжелой головой, в которую будто кто-то напихал килограммы смятой жести…
Вспоминаю все, что было минуту (не больше) назад. Я перепутал человека с компом. Чего это будет стоить, кроме болевого шока? Чем придется расплачиваться?
Рядом стоит Мозгляк с моим пистолетом в руке. Смотрю в том направлении, куда шагали Хорьки. Недолго прошагали…
Вижу две пары сбитых подошв: огромные, косолапо разваленные, принадлежат старшему Хорьку, а узкие, остроносые, неуклюже вывернутые – младшему. Словно даже мертвый недоносок стеснялся своей неуместности. Эти подошвы мертвецов намного красноречивее, чем лужи крови или выпущенные кишки…
Слева от меня по-прежнему стоит безмолвный строй. В глазах Жасмин читаю жалость. В глазах остальных – презрение и насмешка.
Я опозорен. И это нельзя изменить или исправить.
Мозгляк, сделавший за меня грязную работу (вот тебе и хилые рыхлые ручки!), наклоняется и бьет меня рукояткой пистолета по челюсти.
Я падаю. Что это – увольнение?
Если бы босс пустил меня в расход вместе с Хорьками, я бы не возражал, принял бы это как должное. Мозгляк всегда прав. Я понимаю, каково ему. Есть причина для раздражения. Я разочаровал его. Я разрушил иерархию, которую он выстраивал так долго и поддерживал с таким трудом. Я лишил себя авторитета – и этим частично подставил под удар его спину, бросил тень на хозяина. Но я не виноват – боль ослепила меня.
Стоило сейчас заикнуться о своей «невиновности», и Мозгляк наверняка пристрелил бы меня. Но я не сделал этого. Неписаный кодекс поведения предусматривал иное.
Мне не хотелось больше жить. Я обнаружил свое полное ничтожество. Я не мог убивать – и, значит, был в Зоне меньше, чем нулем.
Самурай знал бы, что делать на моем месте. Я поступил примерно так же, однако вместо живота порезал себе вены.
Но Зона – не Дзипангу. Здесь не спрячешься от позора и угрызений совести нигде, даже за краем смерти, – во всяком случае, надолго.
* * *
Наступало воскресенье. И я тоже воскрес для новых страданий…
Я знал, какой день недели, потому что Мозгляк аккуратненько зачеркивал числа в рукописном календаре. Создавал хронику нашего похода. Непонятно только, на кой хрен она сдалась: в канцелярии Суда своих писарей хватает. А еще он вел дневник и прятал его в сейфе. Не сомневаюсь, что и про меня там есть много чего интересного. Хотел бы я заглянуть в эту тетрадочку хотя бы краешком глаза!
Утро выдалось прекрасное, и еще до полудня я понял: случится что-то плохое. Может быть, самое худшее.
Мы ехали мимо одичавших садов. Деревья цвели, наполняя потоки ветров своим свежим благоуханием. Кое-где еще блестели капли ночного дождя, словно жемчуг, забытый в спальне ночной красоткой. Тучи унеслись, и с умытых небес лился теплый искрящийся сок. (Хорошо сказал! Наверное, перед смертью на поэзию да на сантименты потянуло.)