Страница:
Пора проснуться мушцу Тиграну, Бамбку Мело и марникскому Похэ. Арха Зорик поднял голову, посмотрел на Джндо из Артонка, покосился на Аврана Арама и Цронаца Мушика; мельком взглянув на предводителя, остановил свой взгляд на лежавшем рядом Ахчна Ваане.
Сейчас и они проснутся. Встанет Франк-Мосо, лачканский Артин и Гале. А когда проснется Чоло, Аладин Мисак, глядь, тоже на ногах уже. Встанут Фетара Исро, Град Тадэ, шеникский Манук. И Цурхач Азарик. И Бриндар. И Лоло Аджи.
А Каме Гаспар, еще затемно поднялся, выбил золу из трубки, ушел – растворился в ночи.
Вот кто-то чихнул, но не человек – в той стороне пасутся привязанные кони Геворга Чауша и других гайдуков. Они всегда наготове, они оседланы, и хурджины через седло перекинуты. В любую минуту гайдуки могут вспрыгнуть на коня и умчаться в неведомое.
Волшебное решето Я уже вторую неделю дежурил, как вдруг Геворг Чауш сказал, чтобы я отправился в села долины Муша – за решетом, муку мол, надо просеять. Я был крайне удивлен. Речь шла о такой пустяковине, что мне даже сделалось неловко оттого, что Геворг Чауш дает мне такое задание. Самолюбие мое было задето.
О буднях фидаи я знал еще очень мало. И я решил, что, наверное, у нас где-то запрятана мука в большом количестве и надо спешно испечь хлеб, вот и понадобилось решето. Еще я слышал, что накануне больших сражений фидаи выпекают много хлеба и прячут его в разных местах. Но по дороге меня одолели сомнения. Может, меня снова хотят испытать и снова подошлют какую-нибудь женщину, чтобы та заговорила со мной?.. Решето-то, известное дело, по женской части. Лучше бы мне поручили таскать мешки с мукой. Это да, это я бы с радостью сделал – перетаскал куда угодно и сколько угодно самых что ни есть тяжеленных мешков. А то решето! Что может почувствовать мужчина, которому поручено отправиться за решетом? Ведь я гайдук, в мешке у меня свой собственный саван лежит. Но что поделать, бывает в жизни такое, когда воин вынужден рыскать по селам в поисках решета.
Я многие дома обошел, но никто мне решета не продал.
Я стал вспоминать, в каких селах у меня живут знакомые или же родственники. Возьму-ка да одолжу у них. Как это я раньше не подумал! В Тергеванке у меня тетка родная живет, сестра матери. Хлеб ее выпечки славится на всю округу. Пойду-ка прямо к ней, попрошу решето – и быстренько к своим в Марникский лес. А можно и в Бердак пойти – разыщу того бердакца, чей обед с самиром я ел при дележе земли, когда границу между их селами определяли.
Тергеванк был селом известного фидаи Мхо Шаэна. Дом моей тетки стоял на самом краю села, дверь не была заперта. Мушцы, отправляясь на работу, никогда не запирают своих дверей.
Я вошел в дом. Первое, что мне бросилось в глаза, – это висевшее на стене большущее решето тетушки Рехан. В доме ни души не было. Я взял решето и преспокойно вышел из дому, оставив дверь, как и прежде, открытой.
Гордо вышагивал я по дороге, торопясь предстать с таким чудесным решетом перед Геворгом Чаушем. Не доходя до Бердака, я услышал выстрелы. Смотрю – несметное число курдов и турок одолевают фидаи, а наших всего несколько человек. Двух из них я узнал: один был Геворг Чауш, другой – Гале. Неравная была битва, трудно приходилось Геворгу и Гале. Я побежал им на помощь. На бегу я заметил, что за большой скалой залегли марникский Похэ, алваринчский Сейдо и мушец Тигран. Бамбку Мело тоже был с ними. Он и Джндо по очереди стреляли из одного ружья.
Всего несколько часов назад я расстался с ними на биваке, и вот, пожалуйста – самое настоящее сражение. Я подхватил ружье одного из убитых солдат и поспешил к своим товарищам, не выпуская, впрочем, из рук решета. Только я подбежал к Геворгу Чаушу и Гале, раздался сильный залп. То ли чтобы отвлечь врага, то ли хитрость какая мне пришла в голову, я и сам уж не помню, но я поднял над головой решето и потряс им в воздухе. Раздался второй залп. Я водил туда-сюда решетом, и каждый раз в ответ на мое движение звучал новый залп. И вдруг густой туман опустился на гору. Подняв руку в тумане, я снова потряс решетом. Никакого звука. Что это? Более тысячи турок и курдов сломя голову бежали прочь. В минуту по всей Мушской долине разнеслось, что рядом с Геворгом Чаушем возник человек исполинского вида с новым невиданным оружием в руках, и оружие это никакая пуля не берет, а с виду похоже оно на щит. Человек водит им в воздухе, и с неба огонь сыплется. И вот даже бог вышел на подмогу фидаи и напустил на гору туман, а в тумане этом только и видно, как стоит новый воин Геворга Чауша – не воин, а великан – и все водит в воздухе рукой с неведомым ужасным оружием.
И что не только у Геворга Чауша, но и у всех других гайдуков талисман волшебный есть – вот в чем загадка, вот почему их пуля не берет. И люди стали слагать песни о Геворге Чауше и о легендарном герое, который настолько храбр, что ловит вражеские пули решетом.
Эта удивительная история, связанная с решетом моей тетушки Рехан, дошла до слуха самого султана Гамида, проникла во все уголки Османской империи как одно из проявлений беспримерной храбрости армянских фидаи.
Туман тем временем сгущался, так что мы могли благополучно покинуть гору Бердак. Я в последний раз победно повел в воздухе своим решетом, и мы двинулись в путь. По дороге мы заметили, что Гале тяжело ранен в плечо. Марникский Похэ и Артонка Джндо повели его через хутские горы в сторону Сасуна.
Алваринчский Сейдо с моим чудодейственным решетом в руках свернул к своей пещере, Бамбку Мело пошел с ним, а мы с Геворгом Чаушем направились в Фархин.
В Фархине у Геворга было много своих людей, они рассказали, что турки весьма озабочены появлением нового оружия у армян и в связи с этим в Фархине созвано тайное совещание.
Предводитель гайдуков оделся турецким офицером, а мне велел переодеться аскяром, и вечером мы с ним пошли на военное совещание.
Собравшиеся на совещание один за другим подошли, поздоровались с переодетым Геворгом, приняв его за турецкого офицера, и попросили принять участие в совещании.
Они только спросили:
– Откуда идете?
– Иду из Вана, направляюсь в Полис, – ответил Геворг.
– Слышали, наверное, о Бердакской битве и что у Геворга Чауша новое оружие появилось?
– Да, – отвечал Геворг Чауш, – и султан этим весьма озабочен.
– Наверное, потому вас и вызвали в Полис?
– А про это уж только мы с султаном знаем, – отрезал Геворг.
– Ну садитесь, садитесь, ваше присутствие очень важно и почетно для нас.
– Сегодня мы обсудим только один вопрос, – сказал председатель. – За голову Геворга Чауша обещана тысяча червонцев, – так распорядился сам султан Гамид. Кто из вас берется доставить голову Геворга Чауша? – обратился к офицерам председатель.
Офицеры обалдело переглянулись. Никто, однако, не проронил ни звука.
– Так кто ж доставит голову Чауша? – снова раздался голос председателя.
По-прежнему все молчали. Тут Геворг Чауш поднял палец:
– Я доставлю вам голову Геворга Чауша!
– Вы?.. Не думаю.
– Не думаешь?.. Так на же тебе голову Геворга Чауша! – вскричал предводитель гайдуков. – Вот она! А эту тысячу золотых пойди положи своей жене в штаны!
Что тут сделалось! А Геворг Чауш встал и не спеша удалился, и я следом за ним.
Возвращаясь из Фархина, мы узнали, что марникский Похэ и Артонка Джндо доставили раненого Гале в шатер Гасимбека, предоставив его заботам гасимбековской жены Джемиле, пообещавшей вылечить раненую руку Гале.
Новое поручение История с решетом так воодушевила Геворга Чауша, что он уже решил, будто я на все руки мастер. И вот вызывает меня, так и так, мол, отправляешься на этот раз в далекие края.
– Куда это? – говорю.
– В Город-крепость, а может, и подальше.
Городом-крепостью он называл Карс. Чауш сказал, что я должен отправиться туда за патронами. Объяснил, кто на какой улице, на каком углу будет меня ждать. Дал несколько полезных советов, предупредив, что если я услышу: «Осел забрел в просо», – это будет означать: берегись, здесь люди султана.
Что ж, это было достойное мужчины поручение, и я с готовностью вызвался выполнить его.
Моим товарищем в пути должен был быть мушец Тигран, тот самый молодой гайдук, отмеривший мне три аршина холста на саван. Тигран был храбрым воином, родом из села Варденис, что в долине Муша. Он был хороший ходок, свободно говорил по-курдски и лучше меня знал местные обычаи и всю историю края. Одно только было плохо: он быстро загорался и очертя голову лез в самое пекло, не думая о последствиях. Тигран утверждал, что родом он из Сасуна и в жилах его течет сасунская бесстрашная кровь, но так как он жил в Мушской долине, то обрел соответствующе вспыльчивость мушца. Одно его вечно смущало: брови вразлет и румяные щеки – они делали его несколько женственным, и поэтому он то и дело свирепо закручивал вверх свои густые усы, стараясь казаться суровым и грозным.
Мы переоделись крестьянами и пустились в путь. Я без оружия, а у Тиграна под рубахой маузер был. Дорогу мы наметили трудную, до сих пор никто не ходил еще так в Карс – мы намеревались через горы Возма, Мокса и Шатаха попасть в Беркри, а уже оттуда в Город-крепость.
Чтобы скоротать время, а отчасти, конечно, желая поразить меня своими знаниями, Тигран принялся рассказывать, как три тысячи лет назад эллинский полководец Ксенофонт спустил свое войско в долину Муша, проведя его по горному перевалу возле Битлиса и дойдя до самого Тигранова села.
У Тиграна в этих краях жил знакомый карчканец. Он предупредил нас, что выбранная нами дорога не лишена опасности, хотя и предпочтительна. Карчканец оказался лудильщиком, он искал себе подручных, которые согласились бы в поисках работы обходить с ним здешние села. Так мы с Тиграном сделались подручными лудильщика. Тигран должен был драить посуду, а я – раздувать мехи.
На следующее утро Тигран взял большой медный котел. Карчканец подхватил мешок с хлебом и лудильный свой инструмент, и мы направились к Возму.
Возм был большим армянским селом, расположенным на невысоком каменистом холме в ложбине. Село это было окружено курдскими поселениями. Все жители происходили от одного старинного героического рода. Они настолько блюли чистоту своего рода, что брали в жены только девушек своего села.
Возмцы, все до единого, были ремесленниками, выделывали войлок. Еще с XV века Возм был колыбелью армянских воинов. Когда барварские курды взяли возмцев в кабалу, один из возмских смельчаков по имени Лато собрал своих земляков, объявил войну курдским богатеям и одержал верх. Курды признали Возм независимым армянским поселением и послали Лато соответствующую бумагу – признаем, дескать, свободными, да.
Карчканец повел нас в дом этого самого Лато. Вся семья Лато занималась расчесыванием шерсти. Сам Лато и все мужчины в доме были одеты в лохматые абы и в широченные шаровары, заправленные в длинные шерстяные носки до колен.
Тоныр у них находился на втором этаже и был подвешен над хлевом. Нас угостили пловом из пшена. Во время еды Лато сказал: «Кант, на хаскаше не блестит». Хозяйка дома ответила: «Дик, блестит-то церковь». Карчканец потом объяснил нам, что это тайный язык жителей Возма и что муж с женой сказали друг другу: «Жена, плов-то у тебя без масла», – на что жена ответила: «Муж, с маслом-то ныне трудно».
И еще одно удивило нас: в этих краях у людей не было привычки пользоваться постелью. Семья ложилась вокруг тоныра, натянув на себя куски войлока. И мы переночевали тем же манером, укрывшись войлоком, который собственноручно изготовил Лато, подбавив в него медвежьей шерсти. Под голову мы положили набитые соломой круглые подушки, до того твердые и тяжелые, что их с трудом можно было поднять.
Встав с петухами, мушец Тигран взял большую медную посудину, насыпал в нее песку, накрыл песок мокрой тряпкой и стал драить старый дырявый котел Лато. Я разжег огонь и взялся за мехи.
И пока карчканец наносил полуду на первый котел, Тигран уже драил четвертый. В дом Лато набилось множество народу. К полудню мы перелудили всю их посуду.
Карчканский мастер сказал: «Сегодня старика нет дома», что на тайном языке возмцев означало: «Сегодня наши дела идут хорошо». И мы, благополучно покинув Возм, направились к Моксу.
Море цветов было перед нами. Несколько мокских девушек, вышедших в поле собирать крапиву, сидели на скале, свесив ноги, ели хлеб и разговаривали. И были они одна другой краше и все в красных чувяках.
– Братец, а братец, помоги нам разнять ноги, а то спутались, видишь, – смеясь обратилась к мастеру-лудильщику одна из девушек, самая шустрая, видать.
– Чувячки-то все красные, не разберем, помоги нам, братец, – подхватила ее подружка.
– Нас трое, который вам приглянулся? Говорите!
– Вон тот, подручный!
– Нет, сам мастер! – воскликнула третья краснощекая их подружка.
– Другой подручный, румяный который! – Девушки совсем развеселились.
Карчканский мастер подошел к ним и легонечко ударил прутом по ногам.
– Ox, братец, вот уж помог, вот уж спасибо тебе! – расхохотались мокские девушки, быстро убрав ноги.
Мокс лежал в ущелье, на берегу реки.
Мы прошли Мокс и по горному переходу через Арнос двинулись к Шатаху. Мокцы и шатахцы, мы заметили, одеты были как сасунцы. В полночь мы добрались до Чмука и переночевали в доме тамошнего старосты. У старосты посуды в доме было видимо-невидимо, тьма-тмущая. Лет сто, пожалуй, было старосте Карапету, и был он так богат, что мог сразу принять в своем доме и приютить сто, а то и поболе всадников. Два дня лудили мы его посуду, еле управились. Мехи испортились, и я вынужден был дуть во всю мощь моих легких.
Староста Карапет остался очень доволен нашей работой и с большими почестями проводил нас до следующей деревни. Провожатые наши, трое мужчин в лохматых абах и шерстяных шароварах, победно вышагивали впереди нас и били в барабаны. А кожа на этих барабанах, надо сказать, была из медвежьей шкуры выделана и издавала сильный шум. А на одном барабане кожа не очень хорошо была выделана и под барабаном, прыгая туда-сюда, болтался медвежий хвост. Один из барабанщиков, по имени Гило, был соседом старосты Карапета. Этот Гило, говорят, голыми руками волков и медведей брал в Шатахском лесу.
На полпути Гило вдруг остановился и показал нам на пещеры Меднкара, здесь в свое время залег с горсткой гайдуков герой Ханасарской битвы знаменитый Сако.
– Кто был Сако? – спросил я.
– Из села Сев Кар, что в российской Армении.
– Что же он из такой дали сюда пришел и в пещере жил?
– Дервиш он был, безумец, горячая голова, на поле битвы оружие в руки брал, а в тюрьме – саз. В наших краях о нем сложили песню: «Ежели встречу где севкарца, полюблю через тебя».
– А мы разве не безумцы? – воскликнул мушец Тигран, закручивая усы, и приказал бить в барабаны.
Под сильнейший барабанный бой вошли мы в Tax – это центр Шатаха. В Тахе мы оставались три дня. Перелудили множество посуды. Потом прошли Цахкаванк и по знаменитой долине Жениха двинулись дальше. Оказывается, за это время слава о нас как о знатных лудильщиках дошла до горских курдов. Вдруг смотрим – явились и уже ведут нас в свои горы.
Что ж, мы и там времени даром не теряли: я раздувал мехи, Тигран чистил посуду, а карчканский мастер наносил полуду.
Прознал про нас князь курдов, знаменитый Муртла-бек, тот самый, что хотел с возмским Лато создать независимое курдско-армянское государство. Ханумы бека приходили по очереди, приносили свои дырявые котлы, самой разной величины и формы, и уходили с обновленной посудой, радостные и довольные. Одна из них, ханум по имени Чалхи, даже влюбилась в нашего мушца Тиграна.
– На следующий год снова приходите, – сказала Чалхи, прощаясь с нами.
– А как же, на то мы и мастера, непременно придем, ханум, – сказал Тигран, вздыхая.
Взяли мы каждый свой инструмент и двинулись дальше.
Не успели мы отойти немного, нас схватили.
– Куда идете? – был нам вопрос. – Кто такие?
– Не видите, мастеровые мы, лудильщики, – обиженно заговорил карчканец. – Я мастер, это мои подручные. Идем котлы лудить. Ханум старосты Генджо нас вызвала.
– Откуда идете?
– От Муртла-бека.
Бойкая речь карчканского мастера подействовала на султанских всадников. Решив, что мы не представляем опасности, они затрусили дальше на своих конях.
По дороге я думал про себя: дескать, вот и подручным лудильщика стал. И усмехнулся, глядя на мушца Тиграна с тяжелым медным котлом на спине. На что только не идет фидаи во имя высокой цели своей!
Ханум старосты Генджо приняла нас очень любезно. Мы провели в ее шатре целую неделю. Надо же, эта ханум тоже влюбилась, не в Тиграна, правда, а в мастера нашего, в карчканца. Пока все шло удачно. Вообще я понял, что любое ремесло может пригодиться в жизни, даже раздувание мехов.
В Ван мы не вошли. Город с его садами остался на западе, мы обошли его с восточной стороны. Карчканец довел нас через Айоц Дзор до самого Арчака и пошел обратно – потащил на себе весь лудильный инструмент: и мехи, и полуду, и большой медный котел.
Большие хлопоты Мы с мушцем Тиграном миновали село Алюр и двинулись к селу Пстик. Вдруг мой Тигран заприметил гончарную мастерскую и говорит:
– Давай зайдем купим в дорогу бхбхик. И начал расхваливать ванских гончаров: дескать, их посуда самая лучшая в мире. Бхбхик – маленький кувшин: когда пьешь из него, вода булькает – бхк! бхк! Пристал Тигран – купим да купим бхбхик. Я ему говорю: не станут они продавать, для этого на базар надо идти.
– Не твое дело, я кого хочешь уломаю, – заартачился мой товарищ.
Словом, не знаю, как и получилось, а согласился я, подумал, что глиняный кувшин для воды действительно очень бы кстати нам в пути пришелся.
Лучше бы мы не заходили в эту мастерскую. Гончарная напоминала нору крота с круглой крышей, внутри вдоль стен расставлена была всевозможная глиняная покуда – миски, карасы и кувшины. Были кувшины совершенно новенькие, только что обожженные, было множество с круглыми ушками-ручками. Все изготовлено из красноватой глины. И были ковши, дивно разукрашенные.
Сам гончар, коротконогий, тугой на ухо мужчина, почему-то вообразил, что нам нужна большая посудина для соления и приволок нам один из самых больших своих карасов.
Тигран подмигнул – видишь, мол, дела идут хорошо, тут не только маленький кувшин, но и громадный карас продадут тебе.
– В этой посуде соления бесподобные получаются, а уж каурма тем более. Вмещает одного теленка и два овечьих курдюка.
– Нам бхбхик нужен, дядюшка, – сказал мушец Тигран.
– Что, пожалуйста? – И старик, приложив руку к уху, подошел поближе.
– Говорю, бхбхик нужен нам. – Бхик? Вот вам бхик, самый большой хороший карас.
Тут Тигран как закричит:
– Да не бхик нам нужен, а бхбхик!
– Говорите по-человечески, не то ничего не разберу. Что вам нужно?
– Нам нужен кувшин.
– Кувшин для воды?
– Да, чтоб воду пить! – прокричал я ему в самое ухо.
– Ну так бы и сказали, люди божьи. Что ж вы с больших карасов начинаете? Вы, наверное, каурму и соления уже съели, а теперь холодной водичкой запить хотите. Понял, – усмехнулся гончар и поволок карас на место, потом вернулся с маленьким кувшинчиком в руках. – Такой годится?
– Очень даже, – сказал я. – То, что нужно. Тиграну тоже кувшин понравился, удобный такой, как раз чтоб в дорогу с собой брать.
– Но только с одним условием возьмем, – сказал я.
– Что за условие? – удивился гончар, прищурил глаза и сердито подставил нам другое ухо. – Говорите громче.
– Я дуну в кувшин; который не лопнет, тот и возьму.
– Воля твоя, – сказал старик, – я за свой товар отвечаю. Работа васпураканца сама за себя говорит. Дуй.
– Ежели лопнет, не куплю, – предупредил я еще раз. – Убыток за твой счет.
– Согласен, – сказал мастеровой и смело протянул мне кувшин.
– А можно ли узнать твое имя? – сказал я. – Зовут меня Чуро Назар. А можно узнать, из каких вы краев?
– С мушской стороны.
– Так я и думал.
– Значит уговорились, дядюшка Назар? – прокричал я ему в ухо.
– Уговорились, – согласился старик.
Я повертел в руках кувшин. Бесподобной красоты был этот кувшин. Я поднес ко рту горлышко и дунул что было сил. Кувшин разлетелся. В руках осталась одна ручка.
Чуро Назар очень удивился и, чтобы сгладить неприятность, быстро принес второй кувшин, очевидно, лучше обожженный.
Я снова дунул, и снова кувшин разлетелся.
– А не мастеровой ли ты сам?
– Да, – сказал я, – именно так.
Чуро Назар принес третий кувшин. И от третьего одни черепки остались. То же самое и с четвертым произошло.
Видя, что кувшины его тают на глазах, Назар сердито показал нам на дверь. А мушец Тигран уперся: нет, мол, мы должны купить кувшинчик в дорогу.
– Уходите скорее! – крикнул ванский гончар, испугавшись, что односельчане узнают про случившееся и он потеряет всех покупателей. – Вы что же, пришли перебить все мои кувшины?
– А разве мы виноваты, что они у тебя плохого качества? – И Тигран взял в руки пятый кувшин и подал мне.
– Положи обратно мой кувшин! Васпураканский армянин первый в мире изготовил глиняную миску и таких вот дикарей, как вы, научил пить воду из миски, а не из шапки.
– Это кто же из шапки пьет воду?
– А все мушцы, сам своими глазами видел.
– Да когда мушцы делали посуду из глины, вы еще рыбу тарех варить не умели, – разгорячился Тигран. – Воины Ксенофонта впервые сладкое вино пили из мушских карасов. До сих пор, когда хотят купить хорошую посуду из глины, идут в Мушскую долину. Название такое слыхал – село Авзут?
– Не слыхал и слышать не хочу. Мой мир – Васпуракан и наше село Пстик.
– Что ж ты обижаешься? Мы же уговорились – который не лопнет, тот и возьмем. Разве мы не так что сделали? – сказал я. – Мы путники, а путникам в пути нужна надежная крепкая посуда.
– Нет у меня для вас никакой посуды, убирайтесь, пока живы! – снова разозлился Чуро Назар и, подняв кувшин, собирался запустить им в нас.
Оказывается, в село уже дошла весть – дескать, пришли два незнакомца пахлевана* из Муша. Пришли и бьют кувшины ихнего гончара.
* Пахлеван – борец.
– Тигран, – сказал я, – пожалуй, пора уносить ноги, а не то из-за этого дурацкого бхбхика застрянем тут.
Мы вышли из гончарной и быстрым шагом пошли прочь. А гончар, стоя в дверях, посылал нам вслед проклятия.
– На дикарей этих поглядите! Вместо того чтобы на мозги налегать, они на легкие свои налегают. Жалко, что ваши варварские уста коснулись нашей благословенной урартской глины.
Мушец Тигран не выдержал, повернулся и сделал движение к гончару. Чуро Назар, увидев это, в страхе кинулся в мастерскую и закрылся изнутри. Но еще долгое время доносились до нас его вопли и проклятия.
И вдруг я вижу – нас преследуют.
– Осел забрел в просо, – сказал я и, увлекая за собой мушца Тиграна, побежал от преследователей.
Искатель клада Перед Беркри есть большое ущелье. Мы давно уж прошли его и теперь шли по усеянному цветами полю, держа направление на север. В поле, на равном расстоянии друг от друга, раскидано было несколько холмов, длинные тени от них падали на нашу дорогу. В конце поля виднелся холм побольше. На его макушке торчали гребешком четыре утеса.
Геворг Чауш предупредил меня: ежели, мол, весной в открытом поле мне попадется человек и поинтересуется, что я, дескать, делаю в этих краях, – я, рассеянно оглядываясь по сторонам, должен ответить: «Ищу цветок брабиона». Спрашивающий решит, что я сумасшедший, и оставит меня в покое.
О цветке брабиона я слышал в детстве. Блаженной памяти моя бабушка рассказывала, что в девичестве, будучи в доме Рыжего попа, она видела в селе Куртер очень старое евангелие, в котором было написано:
«В горах Бингёла есть вершина, сделав столько-то шагов от этой вершины, три дня постящийся и молящийся, прошедший весь путь босиком, найдет цветок брабиона, приносящий счастье. Человек, если потрет этим цветком глаза свои – услышит прекрасные голоса, если коснется им ног своих – станет самым быстрым и неутомимым путником, а вдохнув его аромат – все наслаждения земные получит».
Кто не мечтал найти этот цветок! Мальчишками сколько раз собирались мы отправиться на Бингёл, чтобы найти волшебный этот цветок. А сколько, народу до нас пыталось найти его и обрести бессмертие! Бабушка рассказывала, что два престарелых мушца, опираясь на палки, потащились к Бингёлу, да так и не вернулись, и никто не знал, что с ними сталось.
Где только не искали этот цветок – и на склонах Цирнкатара, и среди скал Свекольного Носа! Неделями искали, месяцами, годами и не находили. Отправившийся на поиски чудесного цветка считался безумцем, потому что цветок этот невозможно найти. Его попросту нет на свете.
Мушец Тигран отстал немного – он непременно хотел узнать, кто это нас преследует. Дойдя до первой скалы, я остановился в тени и стал ждать. Какой-то мужчина с палкой и киркой в руках, нагнувшись, что-то измерял на земле. Увидев меня, он закричал не своим голосом:
– Отойди, не мешай, не тронь тень, не смей…
– Какую еще тень?
– Тень от этой скалы, она нужна мне! «Сумасшедший», – подумал я.
Сейчас и они проснутся. Встанет Франк-Мосо, лачканский Артин и Гале. А когда проснется Чоло, Аладин Мисак, глядь, тоже на ногах уже. Встанут Фетара Исро, Град Тадэ, шеникский Манук. И Цурхач Азарик. И Бриндар. И Лоло Аджи.
А Каме Гаспар, еще затемно поднялся, выбил золу из трубки, ушел – растворился в ночи.
Вот кто-то чихнул, но не человек – в той стороне пасутся привязанные кони Геворга Чауша и других гайдуков. Они всегда наготове, они оседланы, и хурджины через седло перекинуты. В любую минуту гайдуки могут вспрыгнуть на коня и умчаться в неведомое.
Волшебное решето Я уже вторую неделю дежурил, как вдруг Геворг Чауш сказал, чтобы я отправился в села долины Муша – за решетом, муку мол, надо просеять. Я был крайне удивлен. Речь шла о такой пустяковине, что мне даже сделалось неловко оттого, что Геворг Чауш дает мне такое задание. Самолюбие мое было задето.
О буднях фидаи я знал еще очень мало. И я решил, что, наверное, у нас где-то запрятана мука в большом количестве и надо спешно испечь хлеб, вот и понадобилось решето. Еще я слышал, что накануне больших сражений фидаи выпекают много хлеба и прячут его в разных местах. Но по дороге меня одолели сомнения. Может, меня снова хотят испытать и снова подошлют какую-нибудь женщину, чтобы та заговорила со мной?.. Решето-то, известное дело, по женской части. Лучше бы мне поручили таскать мешки с мукой. Это да, это я бы с радостью сделал – перетаскал куда угодно и сколько угодно самых что ни есть тяжеленных мешков. А то решето! Что может почувствовать мужчина, которому поручено отправиться за решетом? Ведь я гайдук, в мешке у меня свой собственный саван лежит. Но что поделать, бывает в жизни такое, когда воин вынужден рыскать по селам в поисках решета.
Я многие дома обошел, но никто мне решета не продал.
Я стал вспоминать, в каких селах у меня живут знакомые или же родственники. Возьму-ка да одолжу у них. Как это я раньше не подумал! В Тергеванке у меня тетка родная живет, сестра матери. Хлеб ее выпечки славится на всю округу. Пойду-ка прямо к ней, попрошу решето – и быстренько к своим в Марникский лес. А можно и в Бердак пойти – разыщу того бердакца, чей обед с самиром я ел при дележе земли, когда границу между их селами определяли.
Тергеванк был селом известного фидаи Мхо Шаэна. Дом моей тетки стоял на самом краю села, дверь не была заперта. Мушцы, отправляясь на работу, никогда не запирают своих дверей.
Я вошел в дом. Первое, что мне бросилось в глаза, – это висевшее на стене большущее решето тетушки Рехан. В доме ни души не было. Я взял решето и преспокойно вышел из дому, оставив дверь, как и прежде, открытой.
Гордо вышагивал я по дороге, торопясь предстать с таким чудесным решетом перед Геворгом Чаушем. Не доходя до Бердака, я услышал выстрелы. Смотрю – несметное число курдов и турок одолевают фидаи, а наших всего несколько человек. Двух из них я узнал: один был Геворг Чауш, другой – Гале. Неравная была битва, трудно приходилось Геворгу и Гале. Я побежал им на помощь. На бегу я заметил, что за большой скалой залегли марникский Похэ, алваринчский Сейдо и мушец Тигран. Бамбку Мело тоже был с ними. Он и Джндо по очереди стреляли из одного ружья.
Всего несколько часов назад я расстался с ними на биваке, и вот, пожалуйста – самое настоящее сражение. Я подхватил ружье одного из убитых солдат и поспешил к своим товарищам, не выпуская, впрочем, из рук решета. Только я подбежал к Геворгу Чаушу и Гале, раздался сильный залп. То ли чтобы отвлечь врага, то ли хитрость какая мне пришла в голову, я и сам уж не помню, но я поднял над головой решето и потряс им в воздухе. Раздался второй залп. Я водил туда-сюда решетом, и каждый раз в ответ на мое движение звучал новый залп. И вдруг густой туман опустился на гору. Подняв руку в тумане, я снова потряс решетом. Никакого звука. Что это? Более тысячи турок и курдов сломя голову бежали прочь. В минуту по всей Мушской долине разнеслось, что рядом с Геворгом Чаушем возник человек исполинского вида с новым невиданным оружием в руках, и оружие это никакая пуля не берет, а с виду похоже оно на щит. Человек водит им в воздухе, и с неба огонь сыплется. И вот даже бог вышел на подмогу фидаи и напустил на гору туман, а в тумане этом только и видно, как стоит новый воин Геворга Чауша – не воин, а великан – и все водит в воздухе рукой с неведомым ужасным оружием.
И что не только у Геворга Чауша, но и у всех других гайдуков талисман волшебный есть – вот в чем загадка, вот почему их пуля не берет. И люди стали слагать песни о Геворге Чауше и о легендарном герое, который настолько храбр, что ловит вражеские пули решетом.
Эта удивительная история, связанная с решетом моей тетушки Рехан, дошла до слуха самого султана Гамида, проникла во все уголки Османской империи как одно из проявлений беспримерной храбрости армянских фидаи.
Туман тем временем сгущался, так что мы могли благополучно покинуть гору Бердак. Я в последний раз победно повел в воздухе своим решетом, и мы двинулись в путь. По дороге мы заметили, что Гале тяжело ранен в плечо. Марникский Похэ и Артонка Джндо повели его через хутские горы в сторону Сасуна.
Алваринчский Сейдо с моим чудодейственным решетом в руках свернул к своей пещере, Бамбку Мело пошел с ним, а мы с Геворгом Чаушем направились в Фархин.
В Фархине у Геворга было много своих людей, они рассказали, что турки весьма озабочены появлением нового оружия у армян и в связи с этим в Фархине созвано тайное совещание.
Предводитель гайдуков оделся турецким офицером, а мне велел переодеться аскяром, и вечером мы с ним пошли на военное совещание.
Собравшиеся на совещание один за другим подошли, поздоровались с переодетым Геворгом, приняв его за турецкого офицера, и попросили принять участие в совещании.
Они только спросили:
– Откуда идете?
– Иду из Вана, направляюсь в Полис, – ответил Геворг.
– Слышали, наверное, о Бердакской битве и что у Геворга Чауша новое оружие появилось?
– Да, – отвечал Геворг Чауш, – и султан этим весьма озабочен.
– Наверное, потому вас и вызвали в Полис?
– А про это уж только мы с султаном знаем, – отрезал Геворг.
– Ну садитесь, садитесь, ваше присутствие очень важно и почетно для нас.
– Сегодня мы обсудим только один вопрос, – сказал председатель. – За голову Геворга Чауша обещана тысяча червонцев, – так распорядился сам султан Гамид. Кто из вас берется доставить голову Геворга Чауша? – обратился к офицерам председатель.
Офицеры обалдело переглянулись. Никто, однако, не проронил ни звука.
– Так кто ж доставит голову Чауша? – снова раздался голос председателя.
По-прежнему все молчали. Тут Геворг Чауш поднял палец:
– Я доставлю вам голову Геворга Чауша!
– Вы?.. Не думаю.
– Не думаешь?.. Так на же тебе голову Геворга Чауша! – вскричал предводитель гайдуков. – Вот она! А эту тысячу золотых пойди положи своей жене в штаны!
Что тут сделалось! А Геворг Чауш встал и не спеша удалился, и я следом за ним.
Возвращаясь из Фархина, мы узнали, что марникский Похэ и Артонка Джндо доставили раненого Гале в шатер Гасимбека, предоставив его заботам гасимбековской жены Джемиле, пообещавшей вылечить раненую руку Гале.
Новое поручение История с решетом так воодушевила Геворга Чауша, что он уже решил, будто я на все руки мастер. И вот вызывает меня, так и так, мол, отправляешься на этот раз в далекие края.
– Куда это? – говорю.
– В Город-крепость, а может, и подальше.
Городом-крепостью он называл Карс. Чауш сказал, что я должен отправиться туда за патронами. Объяснил, кто на какой улице, на каком углу будет меня ждать. Дал несколько полезных советов, предупредив, что если я услышу: «Осел забрел в просо», – это будет означать: берегись, здесь люди султана.
Что ж, это было достойное мужчины поручение, и я с готовностью вызвался выполнить его.
Моим товарищем в пути должен был быть мушец Тигран, тот самый молодой гайдук, отмеривший мне три аршина холста на саван. Тигран был храбрым воином, родом из села Варденис, что в долине Муша. Он был хороший ходок, свободно говорил по-курдски и лучше меня знал местные обычаи и всю историю края. Одно только было плохо: он быстро загорался и очертя голову лез в самое пекло, не думая о последствиях. Тигран утверждал, что родом он из Сасуна и в жилах его течет сасунская бесстрашная кровь, но так как он жил в Мушской долине, то обрел соответствующе вспыльчивость мушца. Одно его вечно смущало: брови вразлет и румяные щеки – они делали его несколько женственным, и поэтому он то и дело свирепо закручивал вверх свои густые усы, стараясь казаться суровым и грозным.
Мы переоделись крестьянами и пустились в путь. Я без оружия, а у Тиграна под рубахой маузер был. Дорогу мы наметили трудную, до сих пор никто не ходил еще так в Карс – мы намеревались через горы Возма, Мокса и Шатаха попасть в Беркри, а уже оттуда в Город-крепость.
Чтобы скоротать время, а отчасти, конечно, желая поразить меня своими знаниями, Тигран принялся рассказывать, как три тысячи лет назад эллинский полководец Ксенофонт спустил свое войско в долину Муша, проведя его по горному перевалу возле Битлиса и дойдя до самого Тигранова села.
У Тиграна в этих краях жил знакомый карчканец. Он предупредил нас, что выбранная нами дорога не лишена опасности, хотя и предпочтительна. Карчканец оказался лудильщиком, он искал себе подручных, которые согласились бы в поисках работы обходить с ним здешние села. Так мы с Тиграном сделались подручными лудильщика. Тигран должен был драить посуду, а я – раздувать мехи.
На следующее утро Тигран взял большой медный котел. Карчканец подхватил мешок с хлебом и лудильный свой инструмент, и мы направились к Возму.
Возм был большим армянским селом, расположенным на невысоком каменистом холме в ложбине. Село это было окружено курдскими поселениями. Все жители происходили от одного старинного героического рода. Они настолько блюли чистоту своего рода, что брали в жены только девушек своего села.
Возмцы, все до единого, были ремесленниками, выделывали войлок. Еще с XV века Возм был колыбелью армянских воинов. Когда барварские курды взяли возмцев в кабалу, один из возмских смельчаков по имени Лато собрал своих земляков, объявил войну курдским богатеям и одержал верх. Курды признали Возм независимым армянским поселением и послали Лато соответствующую бумагу – признаем, дескать, свободными, да.
Карчканец повел нас в дом этого самого Лато. Вся семья Лато занималась расчесыванием шерсти. Сам Лато и все мужчины в доме были одеты в лохматые абы и в широченные шаровары, заправленные в длинные шерстяные носки до колен.
Тоныр у них находился на втором этаже и был подвешен над хлевом. Нас угостили пловом из пшена. Во время еды Лато сказал: «Кант, на хаскаше не блестит». Хозяйка дома ответила: «Дик, блестит-то церковь». Карчканец потом объяснил нам, что это тайный язык жителей Возма и что муж с женой сказали друг другу: «Жена, плов-то у тебя без масла», – на что жена ответила: «Муж, с маслом-то ныне трудно».
И еще одно удивило нас: в этих краях у людей не было привычки пользоваться постелью. Семья ложилась вокруг тоныра, натянув на себя куски войлока. И мы переночевали тем же манером, укрывшись войлоком, который собственноручно изготовил Лато, подбавив в него медвежьей шерсти. Под голову мы положили набитые соломой круглые подушки, до того твердые и тяжелые, что их с трудом можно было поднять.
Встав с петухами, мушец Тигран взял большую медную посудину, насыпал в нее песку, накрыл песок мокрой тряпкой и стал драить старый дырявый котел Лато. Я разжег огонь и взялся за мехи.
И пока карчканец наносил полуду на первый котел, Тигран уже драил четвертый. В дом Лато набилось множество народу. К полудню мы перелудили всю их посуду.
Карчканский мастер сказал: «Сегодня старика нет дома», что на тайном языке возмцев означало: «Сегодня наши дела идут хорошо». И мы, благополучно покинув Возм, направились к Моксу.
Море цветов было перед нами. Несколько мокских девушек, вышедших в поле собирать крапиву, сидели на скале, свесив ноги, ели хлеб и разговаривали. И были они одна другой краше и все в красных чувяках.
– Братец, а братец, помоги нам разнять ноги, а то спутались, видишь, – смеясь обратилась к мастеру-лудильщику одна из девушек, самая шустрая, видать.
– Чувячки-то все красные, не разберем, помоги нам, братец, – подхватила ее подружка.
– Нас трое, который вам приглянулся? Говорите!
– Вон тот, подручный!
– Нет, сам мастер! – воскликнула третья краснощекая их подружка.
– Другой подручный, румяный который! – Девушки совсем развеселились.
Карчканский мастер подошел к ним и легонечко ударил прутом по ногам.
– Ox, братец, вот уж помог, вот уж спасибо тебе! – расхохотались мокские девушки, быстро убрав ноги.
Мокс лежал в ущелье, на берегу реки.
Мы прошли Мокс и по горному переходу через Арнос двинулись к Шатаху. Мокцы и шатахцы, мы заметили, одеты были как сасунцы. В полночь мы добрались до Чмука и переночевали в доме тамошнего старосты. У старосты посуды в доме было видимо-невидимо, тьма-тмущая. Лет сто, пожалуй, было старосте Карапету, и был он так богат, что мог сразу принять в своем доме и приютить сто, а то и поболе всадников. Два дня лудили мы его посуду, еле управились. Мехи испортились, и я вынужден был дуть во всю мощь моих легких.
Староста Карапет остался очень доволен нашей работой и с большими почестями проводил нас до следующей деревни. Провожатые наши, трое мужчин в лохматых абах и шерстяных шароварах, победно вышагивали впереди нас и били в барабаны. А кожа на этих барабанах, надо сказать, была из медвежьей шкуры выделана и издавала сильный шум. А на одном барабане кожа не очень хорошо была выделана и под барабаном, прыгая туда-сюда, болтался медвежий хвост. Один из барабанщиков, по имени Гило, был соседом старосты Карапета. Этот Гило, говорят, голыми руками волков и медведей брал в Шатахском лесу.
На полпути Гило вдруг остановился и показал нам на пещеры Меднкара, здесь в свое время залег с горсткой гайдуков герой Ханасарской битвы знаменитый Сако.
– Кто был Сако? – спросил я.
– Из села Сев Кар, что в российской Армении.
– Что же он из такой дали сюда пришел и в пещере жил?
– Дервиш он был, безумец, горячая голова, на поле битвы оружие в руки брал, а в тюрьме – саз. В наших краях о нем сложили песню: «Ежели встречу где севкарца, полюблю через тебя».
– А мы разве не безумцы? – воскликнул мушец Тигран, закручивая усы, и приказал бить в барабаны.
Под сильнейший барабанный бой вошли мы в Tax – это центр Шатаха. В Тахе мы оставались три дня. Перелудили множество посуды. Потом прошли Цахкаванк и по знаменитой долине Жениха двинулись дальше. Оказывается, за это время слава о нас как о знатных лудильщиках дошла до горских курдов. Вдруг смотрим – явились и уже ведут нас в свои горы.
Что ж, мы и там времени даром не теряли: я раздувал мехи, Тигран чистил посуду, а карчканский мастер наносил полуду.
Прознал про нас князь курдов, знаменитый Муртла-бек, тот самый, что хотел с возмским Лато создать независимое курдско-армянское государство. Ханумы бека приходили по очереди, приносили свои дырявые котлы, самой разной величины и формы, и уходили с обновленной посудой, радостные и довольные. Одна из них, ханум по имени Чалхи, даже влюбилась в нашего мушца Тиграна.
– На следующий год снова приходите, – сказала Чалхи, прощаясь с нами.
– А как же, на то мы и мастера, непременно придем, ханум, – сказал Тигран, вздыхая.
Взяли мы каждый свой инструмент и двинулись дальше.
Не успели мы отойти немного, нас схватили.
– Куда идете? – был нам вопрос. – Кто такие?
– Не видите, мастеровые мы, лудильщики, – обиженно заговорил карчканец. – Я мастер, это мои подручные. Идем котлы лудить. Ханум старосты Генджо нас вызвала.
– Откуда идете?
– От Муртла-бека.
Бойкая речь карчканского мастера подействовала на султанских всадников. Решив, что мы не представляем опасности, они затрусили дальше на своих конях.
По дороге я думал про себя: дескать, вот и подручным лудильщика стал. И усмехнулся, глядя на мушца Тиграна с тяжелым медным котлом на спине. На что только не идет фидаи во имя высокой цели своей!
Ханум старосты Генджо приняла нас очень любезно. Мы провели в ее шатре целую неделю. Надо же, эта ханум тоже влюбилась, не в Тиграна, правда, а в мастера нашего, в карчканца. Пока все шло удачно. Вообще я понял, что любое ремесло может пригодиться в жизни, даже раздувание мехов.
В Ван мы не вошли. Город с его садами остался на западе, мы обошли его с восточной стороны. Карчканец довел нас через Айоц Дзор до самого Арчака и пошел обратно – потащил на себе весь лудильный инструмент: и мехи, и полуду, и большой медный котел.
Большие хлопоты Мы с мушцем Тиграном миновали село Алюр и двинулись к селу Пстик. Вдруг мой Тигран заприметил гончарную мастерскую и говорит:
– Давай зайдем купим в дорогу бхбхик. И начал расхваливать ванских гончаров: дескать, их посуда самая лучшая в мире. Бхбхик – маленький кувшин: когда пьешь из него, вода булькает – бхк! бхк! Пристал Тигран – купим да купим бхбхик. Я ему говорю: не станут они продавать, для этого на базар надо идти.
– Не твое дело, я кого хочешь уломаю, – заартачился мой товарищ.
Словом, не знаю, как и получилось, а согласился я, подумал, что глиняный кувшин для воды действительно очень бы кстати нам в пути пришелся.
Лучше бы мы не заходили в эту мастерскую. Гончарная напоминала нору крота с круглой крышей, внутри вдоль стен расставлена была всевозможная глиняная покуда – миски, карасы и кувшины. Были кувшины совершенно новенькие, только что обожженные, было множество с круглыми ушками-ручками. Все изготовлено из красноватой глины. И были ковши, дивно разукрашенные.
Сам гончар, коротконогий, тугой на ухо мужчина, почему-то вообразил, что нам нужна большая посудина для соления и приволок нам один из самых больших своих карасов.
Тигран подмигнул – видишь, мол, дела идут хорошо, тут не только маленький кувшин, но и громадный карас продадут тебе.
– В этой посуде соления бесподобные получаются, а уж каурма тем более. Вмещает одного теленка и два овечьих курдюка.
– Нам бхбхик нужен, дядюшка, – сказал мушец Тигран.
– Что, пожалуйста? – И старик, приложив руку к уху, подошел поближе.
– Говорю, бхбхик нужен нам. – Бхик? Вот вам бхик, самый большой хороший карас.
Тут Тигран как закричит:
– Да не бхик нам нужен, а бхбхик!
– Говорите по-человечески, не то ничего не разберу. Что вам нужно?
– Нам нужен кувшин.
– Кувшин для воды?
– Да, чтоб воду пить! – прокричал я ему в самое ухо.
– Ну так бы и сказали, люди божьи. Что ж вы с больших карасов начинаете? Вы, наверное, каурму и соления уже съели, а теперь холодной водичкой запить хотите. Понял, – усмехнулся гончар и поволок карас на место, потом вернулся с маленьким кувшинчиком в руках. – Такой годится?
– Очень даже, – сказал я. – То, что нужно. Тиграну тоже кувшин понравился, удобный такой, как раз чтоб в дорогу с собой брать.
– Но только с одним условием возьмем, – сказал я.
– Что за условие? – удивился гончар, прищурил глаза и сердито подставил нам другое ухо. – Говорите громче.
– Я дуну в кувшин; который не лопнет, тот и возьму.
– Воля твоя, – сказал старик, – я за свой товар отвечаю. Работа васпураканца сама за себя говорит. Дуй.
– Ежели лопнет, не куплю, – предупредил я еще раз. – Убыток за твой счет.
– Согласен, – сказал мастеровой и смело протянул мне кувшин.
– А можно ли узнать твое имя? – сказал я. – Зовут меня Чуро Назар. А можно узнать, из каких вы краев?
– С мушской стороны.
– Так я и думал.
– Значит уговорились, дядюшка Назар? – прокричал я ему в ухо.
– Уговорились, – согласился старик.
Я повертел в руках кувшин. Бесподобной красоты был этот кувшин. Я поднес ко рту горлышко и дунул что было сил. Кувшин разлетелся. В руках осталась одна ручка.
Чуро Назар очень удивился и, чтобы сгладить неприятность, быстро принес второй кувшин, очевидно, лучше обожженный.
Я снова дунул, и снова кувшин разлетелся.
– А не мастеровой ли ты сам?
– Да, – сказал я, – именно так.
Чуро Назар принес третий кувшин. И от третьего одни черепки остались. То же самое и с четвертым произошло.
Видя, что кувшины его тают на глазах, Назар сердито показал нам на дверь. А мушец Тигран уперся: нет, мол, мы должны купить кувшинчик в дорогу.
– Уходите скорее! – крикнул ванский гончар, испугавшись, что односельчане узнают про случившееся и он потеряет всех покупателей. – Вы что же, пришли перебить все мои кувшины?
– А разве мы виноваты, что они у тебя плохого качества? – И Тигран взял в руки пятый кувшин и подал мне.
– Положи обратно мой кувшин! Васпураканский армянин первый в мире изготовил глиняную миску и таких вот дикарей, как вы, научил пить воду из миски, а не из шапки.
– Это кто же из шапки пьет воду?
– А все мушцы, сам своими глазами видел.
– Да когда мушцы делали посуду из глины, вы еще рыбу тарех варить не умели, – разгорячился Тигран. – Воины Ксенофонта впервые сладкое вино пили из мушских карасов. До сих пор, когда хотят купить хорошую посуду из глины, идут в Мушскую долину. Название такое слыхал – село Авзут?
– Не слыхал и слышать не хочу. Мой мир – Васпуракан и наше село Пстик.
– Что ж ты обижаешься? Мы же уговорились – который не лопнет, тот и возьмем. Разве мы не так что сделали? – сказал я. – Мы путники, а путникам в пути нужна надежная крепкая посуда.
– Нет у меня для вас никакой посуды, убирайтесь, пока живы! – снова разозлился Чуро Назар и, подняв кувшин, собирался запустить им в нас.
Оказывается, в село уже дошла весть – дескать, пришли два незнакомца пахлевана* из Муша. Пришли и бьют кувшины ихнего гончара.
____________________
* Пахлеван – борец.
____________________
– Тигран, – сказал я, – пожалуй, пора уносить ноги, а не то из-за этого дурацкого бхбхика застрянем тут.
Мы вышли из гончарной и быстрым шагом пошли прочь. А гончар, стоя в дверях, посылал нам вслед проклятия.
– На дикарей этих поглядите! Вместо того чтобы на мозги налегать, они на легкие свои налегают. Жалко, что ваши варварские уста коснулись нашей благословенной урартской глины.
Мушец Тигран не выдержал, повернулся и сделал движение к гончару. Чуро Назар, увидев это, в страхе кинулся в мастерскую и закрылся изнутри. Но еще долгое время доносились до нас его вопли и проклятия.
И вдруг я вижу – нас преследуют.
– Осел забрел в просо, – сказал я и, увлекая за собой мушца Тиграна, побежал от преследователей.
Искатель клада Перед Беркри есть большое ущелье. Мы давно уж прошли его и теперь шли по усеянному цветами полю, держа направление на север. В поле, на равном расстоянии друг от друга, раскидано было несколько холмов, длинные тени от них падали на нашу дорогу. В конце поля виднелся холм побольше. На его макушке торчали гребешком четыре утеса.
Геворг Чауш предупредил меня: ежели, мол, весной в открытом поле мне попадется человек и поинтересуется, что я, дескать, делаю в этих краях, – я, рассеянно оглядываясь по сторонам, должен ответить: «Ищу цветок брабиона». Спрашивающий решит, что я сумасшедший, и оставит меня в покое.
О цветке брабиона я слышал в детстве. Блаженной памяти моя бабушка рассказывала, что в девичестве, будучи в доме Рыжего попа, она видела в селе Куртер очень старое евангелие, в котором было написано:
«В горах Бингёла есть вершина, сделав столько-то шагов от этой вершины, три дня постящийся и молящийся, прошедший весь путь босиком, найдет цветок брабиона, приносящий счастье. Человек, если потрет этим цветком глаза свои – услышит прекрасные голоса, если коснется им ног своих – станет самым быстрым и неутомимым путником, а вдохнув его аромат – все наслаждения земные получит».
Кто не мечтал найти этот цветок! Мальчишками сколько раз собирались мы отправиться на Бингёл, чтобы найти волшебный этот цветок. А сколько, народу до нас пыталось найти его и обрести бессмертие! Бабушка рассказывала, что два престарелых мушца, опираясь на палки, потащились к Бингёлу, да так и не вернулись, и никто не знал, что с ними сталось.
Где только не искали этот цветок – и на склонах Цирнкатара, и среди скал Свекольного Носа! Неделями искали, месяцами, годами и не находили. Отправившийся на поиски чудесного цветка считался безумцем, потому что цветок этот невозможно найти. Его попросту нет на свете.
Мушец Тигран отстал немного – он непременно хотел узнать, кто это нас преследует. Дойдя до первой скалы, я остановился в тени и стал ждать. Какой-то мужчина с палкой и киркой в руках, нагнувшись, что-то измерял на земле. Увидев меня, он закричал не своим голосом:
– Отойди, не мешай, не тронь тень, не смей…
– Какую еще тень?
– Тень от этой скалы, она нужна мне! «Сумасшедший», – подумал я.