Страница:
Хачик Даштенц
ЗОВ ПАХАРЕЙ
ХАЧИК ДАШТЕНЦ И ЕГО
РОМАН-ЭПОПЕЯ «ЗОВ ПАХАРЕЙ»
В многовековой истории армянского народа есть немало знаменательных страниц, к которым часто обращаются армянские писатели. Таковы период правления Аршака II в IV веке, Аварайрское сражение (451г.) против сасанидской Персии и исторический подвиг Вардана Мамиконяна, Давид Бек и национально-освободительная борьба в первой половине XVIII века, Зейтунское восстание 1862 года, народно-освободительное движение в начале XX века, Сардарапатское сражение 1918 года и т.д.
Роман-эпопея X. Даштенца, предлагаемый Вашему вниманию, проникнут духом истории. Он повествует об «огненном поколении, которое вышло из-за легендарной горы Сасунской», что расположена ныне в так называемой Западной Армении. О Хачике же Даштенце, известном писателе и переводчике, еще будет написано много. Как поэт, прозаик и переводчик он оставил неизгладимый след в нашей национальной литературе.
____________________
Даштенц Хачик Тоноевич (настоящая фамилия – Тоноян) родился 15 апреля 1909 года в семье пастуха, в селе Даштаян Сасунского вилайета Западной Армении. (Прим. ред.)
____________________
Придет и время Даштенца и расскажет нам его биографию – от Сасунских гор до дорог беженства, от скитаний по сиротским домам Восточной Армении и американского приюта в Алекполе до Ереванского государственного университета, от учительства до кафедры в институте и, наконец, от первых шагов в литературе до своего серьезного вклада в нее.
Его первые стихи были замечены самим Егише Чаренцем. Чаренц, как известно, искал поэтов, имеющих свое лицо, свое дыхание, свой почерк. Он-то и напутствовал Даштенца в большую литературу, сказав «добро» его первому сборнику стихов.
Сохранились два письма Чаренца: одно – тогдашнему директору издательства Эдуарду Чопуряну, другое – известному художнику-оформителю Тачату Хачванкяну, в которых Чаренц просит со вниманием отнестись к книге Даштенца и качественно издать ее.
В 1936 году Хачик Даштенц уехал в Москву и поступил в Институт иностранных языков. Блестяще овладев английским, он занялся переводами. Вскоре перед ним встал вопрос – что переводить. На помощь пришел Аветик Исаакян, в те годы Председатель Союза писателей Армении, посоветовав ему завершить труд, начатый известным дипломатом Ованесом Хан-Масеяном – переводчиком Шекспира. И Даштенц со всей страстью отдался переводам Шекспира, сделав это делом всей жизни.
Настали трудные годы – началась вторая мировая война. Даштенц со своей шекспировской библиотекой, со всеми своими словарями, книгами и рукописями перебрался в село Иринд. Там он работал в колхозе политработником. Днем он наравне со всеми трудился в поле – колхозники большей частью были беженцы из героического Сасуна, любимые его сердцу сасунцы. И только ночные часы отводил литературному труду.
Даштенц писатель эпического дыхания, ему близка фольклорно-этнографическая стихия. Яркое свидетельство тому – известный роман «Ходедан», который, по словам самого автора, родился из впечатлений, полученных в том же селе Иринд от бесед и общения с земляками-сасунцами.
«Ходедан» занимает особое место в советской армянской литературе. Прежде всего роман этот продолжил блестящие традиции, в которых работал тонкий мастер новеллы Аксель Бакунц. Это рассказ о людях, спасшихся от резни 1915 года, В центре романа – монументальный образ пастуха Асатура, положивший начало целой галерее подобных народных характеров (Наапет писателя Рачии Кочара, Дзори Миро Мушега Галшояна и т. д). «Ходедан» был первой заявкой создания национального эпоса на основе точнейших познаний быта, характеров и взаимоотношений сасунцев.
Народное предание и документальная достоверность, этнографическая доскональность и сказка, быт, обычаи, обряды – все это Даштенц капля, по капле впитывал в себя с самого детства и все это стало основой для создания эпической прозы, которой писатель посвятил, можно сказать, всю свою жизнь. Следующим значительным шагом в этом направлении явился «Зов пахарей». Этой вещи Даштенц отводил в душе особое место: он писал ее долго и неторопливо, желая соединить в ней лирику и эпику, быль и мечту, вдохновение и стихию.
«Зов пахарей», справедливо считающийся главной книгой Даштенца, рассказывает о тех героях армянского национально-освободительного движения конца XIX – начала XX веков, которые известны в истории под именем «гайдуков» (фидаи). Партизанское движение гайдуков имеет глубокие демократические корни и родилось как протест против ужесточающейся политики османского правительства, угнетавшего национальные меньшинства и порабощавшего крестьянскую бедноту. Подобное движение вспыхнуло в тот же период в Болгарии, Венгрии, Греции, Югославии.
«Гайдук» по словарю означает – «крестьянин, который встал на защиту своих прав». Определение это в равной степени распространяется и на армянских гайдуков, которые отдали свои жизни борьбе за освобождение родины, став предметом народного восхищения. И отнюдь не случайны те многочисленные легенды и песни, которые слагал народ в их честь, выражая тем самым свою любовь и благодарность героям, связывая с ними свое будущее.
К сожалению, это партизанское движение народных мстителей до сих пор не нашло художественного воплощения и беспристрастного исторического толкования, чего оно, безусловно, заслуживает. Причиной тому были два обстоятельства. Во-первых, не имея общей разработанной программы, движение это оказалось обречено на поражение. Во-вторых, реакционные дашнакские деятели на каком-то этапе попытались использовать справедливый народный гнев в своих узкопартийных целях и тем самым бросили тень на это движение.
Вряд ли стоит объяснять, что эти два момента недостаточно вески, чтобы замалчивать яркие героические страницы национально-освободительной борьбы, которые так и просятся на художественное полотно.
Хачик Даштенц был первым, кто сломал лед молчания. Богатый жизненный опыт, доскональнейшее знание материала и литературные традиции – все это способствовало тому, чтобы, именно он стал летописцем этих героических событий.
Название, выбранное Даштенцем («Зов пахарей»), и жанровое определение (роман-эпопея) – не формальные мелочи, а ключ для раскрытия содержания.
«Зов пахарей – отражение определенных историко-художественных взглядов талантливого армянского писателя. Беззаветные воины армянского освободительного движения фидаи, согласно рассказам очевидцев, – самые незлобивые, миролюбивые пахари, крестьяне, любящие свое поле и гумно, свою землю и воду, – в силу жестоких обстоятельств вынуждены были взяться за оружие и встать на защиту своих человеческих прав и чести.
Выбрав эту концепцию, основанную на народной вере, Даштенц вскрывает демократическую суть национального движения. Вместе с тем он объясняет героическую суть его, величие и красоту душевных побуждений гайдуков. Это толкование, передавшееся нам по наследству от народного эпоса, в высшей степени справедливо и весомо.
В архиве Аветика Исаакяна сохранилась запись, в которой Варпет* особо выделяет Хачика Даштенца как писателя-сказителя, учитывая его манеру письма
____________________
* Варпет – мастер, так называли классика армянской поэзии Аветика Исаакяна современники.
____________________
В самом деле – Даштенц нашел наиболее естественную форму подачи материала.
Если «Зов пахарей» рассматривать по канонам классического психологического романа, вряд ли можно оценить его по достоинству: здесь нет детального внутреннего анализа, нет ярких сюжетных поворотов. Перед нами фольклорно-сказительная проза, та разновидность прозы, интерес к которой в XX веке стал очевиден.
Проза эта обладает особым национальным ритмом, идущим от народных сказителей. Для повествования Даштенцем избрана безыскусная и простодушная, до наивности, пожалуй, простодушная манера и соответственно – лексический пласт.
Владея тайнами армянского народного эпоса, Даштенц выступил в этой книге как народный сказитель, отбросив, впрочем, излишне декоративные атрибуты, и стилизацию, сопутствующую зачастую устному повествованию.
В жанровом отношении «Зов пахарей» – достижение новейшей армянской литературы, сгусток вдохновения, прекрасный образец «пасторального» искусства.
Безвестный армянский юноша по прозвищу Махлуто вступает в ряды национально-освободительного движения и рассказывает свою жизнь в виде отдельных новелл. В них мы встречаемся с легендарными героями этого движения (Арабо, Родник Сероб, Сосе, Геворг Чауш, Андраник), равно как и с рядовыми солдатами.
В рассказах Махлуто национальные герои предстают перед нами со своими высоконравственными принципами, патриархальными характерами и рыцарским поведением – всю их деятельность пронизывает глубоко выстраданный патриотизм.
При создании романа Даштенц широко пользовался фольклорным материалом – эпическими, и лирическими песнями, преданиями и крылатыми словами, а также научными исследованиями – этнографическими, географическими и историческими.
Роман-эпопею X. Даштенца характеризуют еще два момента, которые идеологически окрашивают все произведение. Первый – это тенденция, исторически абсолютно справедливая, – отделить национально-освободительное движение от деятельности дашнаков. Дело в том, что гайдуки по своим сугубо народным корням, по своей близости к земле были совершенно чужды узконационалистической сути дашнаков. Даштенц в нескольких важных главах, связанных с Андраником, показывает это глубоко и убедительно.
И далее: политической ориентацией армян-землепашцев была русская ориентация – автор достаточно тонко прослеживает эту линию. Натерпевшиеся от турецкого ига армянские крестьяне, естественно, ждали помощи от России. Об этом же говорит и то, что остатки гайдуков в конце повествования собираются на земле Советской Армении, где они наконец находят осуществление своей мечты.
Сурен АГАБАБЯН, доктор филологических наук
СЛОВО ОТ АВТОРА
В 1952 году мне довелось побывать в селе Иринд. Знаменитый селянин Галуст Котанян (Апо Галуст), принимая меня в своем доме, обратился ко мне со следующими словами:
– Очень рад за «Ходедан». Но сказано: всем ущельям голова – одно ущелье, всем словам голова – одно слово. Сделай так, чтобы наши дела стали известны миру, не забылись.
В 1963 году в селе Нижний Талин я встретился с одной из героинь «Ходедана» – с женой Гомса Медика. Она сказала: «Мелику уже за сто было, когда он умер. Талинский врач увидел его однажды и говорит: «Мелик-джан, ты от своей силы так долго прожил. Четыре почки у тебя и крепкая кость в груди».
Этот роман мой о них, о том поколении, у кого в груди «крепкая кость» была. И так необычны и легендарны были люди этого поколения и вся их жизнь, что, хотя материал романа – сама реальность, а события, в нем описанные, в действительности происходили, многим все же может показаться это вымыслом и сказкою. Такое это было поколение и вряд ли оно когда повторится.
Имена и дела этих людей и впрямь стали легендой, сказкой, народной притчей и передаются из поколения в поколение, из уст в уста.
Они пришли и заполнили канву повествования, некоторые – под своими именами, некоторые – под вымышленными. Но по-прежнему это был все тот же трудолюбивый и стойкий армянский крестьянин, чей образ всегда стоит перед моими глазами. Каждый из них предстал со своей историей – все вместе они сплели эту книгу. Каждая глава ее представляет собой отдельный рассказ; объединенные, они являют собой роман.
Работая над этим романом, я обращался к мемуарной литературе, вышедшей у нас на родине, а также в диаспоре, за рубежом, к свидетельствам очевидцев, историческим и этнографическим публикациям, используя как материал те или иные отрывки или факты только в том случае, если они непосредственно перекликались с моим повествованием. Но лучше сказать об этом словами главного героя: «Итак, я расскажу вам жизнь свою и своего поколения, все как было. Я поведу вас в такие края, где вы никогда не бывали. Следуйте за мной. Я буду идти пешком или же оседлав коня, как придется. Когда устанете – скажите, остановимся, передохнем.
Но кто это взял под уздцы моего коня? А, брнашенец, это ты! Ты снова появился на склонах горы Сим. Ох, просто безумец ты! Куда же ты пришел в такую рань? Утренняя роса еще покрывает ноги, и лицо обвевает свежий ветерок. Ну ладно, что с тобой поделаешь, идем со мной. Пойдем пока вдвоем, а там, глядишь, объявится сам Шапинанд и герои Взрыв-родника.
И все же дай мне хотя бы в последний раз послушать урок моего учителя Мелкона».
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
И вереницами, вереницами поднималась вверх Наших навьюченных друзей стая…
Е. Чаренц
«Зов Пахарей»
В городе Муше*, в квартале Сурб** Маринэ шел урок армянского языка.
– А ну, скажи наизусть «Зов пахарей», – ткнул перстом учитель Мелкон в сидящего в последнем ряду смуглолицего паренька: тот, припав к окну, смотрел встревоженно туда, где в ущелье утопают сады Дзоратаха.
____________________
* Муш – город в Западной Армении (Турция) ** Сурб – святой (арм.)
____________________
Ученик встал.
Все сидели парами, а этот один сидел. Его сосед по скамейке год назад оставил школу, приговорив своего товарища коротать время на последней скамье в одиночестве.
Раз в неделю учитель Мелкон заставлял учеников повторять армянский алфавит. Ученики должны были назвать подряд все буквы, перемежая их утренними песнями и шутливой перебранкой армянских селян. Такой способ запомнить алфавит в стихотворной форме выработал наш учитель Мелкон, преследуя цель навеки запечатлеть в памяти учеников вид армянских письмен, их начертание и последовательность. Произносить стихи надо было так, чтобы казалось: на дворе утро и пахари зовут друг друга в поле.
– Айб, бен, гим, накрошу, поем…
– Чего поешь? – прерывает ученика варжапет* Мелкон, насупив брови.
____________________
* Варжапет – учитель (арм.)
____________________
– Клулика в виноградном листе с красным перцем. Взрыв смеха в классе.
– Хорошая штука клулик по-мушски, да еще с красным перцем, но только после того, как выучишь урок, – пригрозил учитель. – А не то, видишь, вон они, розги.
– Наоборот, сначала поесть, а уж потом выучить урок,- пробурчал смуглолицый паренек, неприязненно покосившись на связку тонких прутьев, сложенных в углу для неслухов и лентяев.
– Скажи-ка «Зов пахарей» ты, – обратился господин Мелкон к другому ученику, сидевшему впереди и получавшему по математике и армянскому одни пятерки с плюсом.
Светлоглазый, востроносый, с кудрявыми волосами, спадавшими на лоб, – таков был Санасар, мальчик из Сасуна. Перед тем как ответить урок, он всегда обращался к горе Марута’, словно бы набираясь у нее силы. «Йя, Маратук!» – говорил он, как заклинание, и только после этого шел отвечать урок. За что и прозван был одноклассниками «Йя Маратук».
Санасар с готовностью поднялся и, воскликнув свое обычное «Йя, Маратук!» – задрал лицо кверху и зачастил вдохновенно:
Айб, бен, гим, Вставай,
Оваким, Да. эдж, за,
Подводи быка. Э, ыт, то,
Поднимайся, Тато… Ра, сев, вев,
Работай, как лев, Тюн, ре, цо,
Вымой лицо. Вьюн, пьюр, ке,
Топай, Срке, Ев, о, фе,
О, прилечь в холодке.
– Молодец, Санасар! Ты из какой деревни в Сасуне?
– Из села Джртник, провинции Бсанк.
– Я доволен тобой, мой сын. Вот как надо отвечать «Зов пахарей», а не думать о том, как бы наесться клулика с перцем, – заметил учитель Мелкон и, раскрыв журнал, поставил против имени Санасара очередную пятерку с плюсом.
И хотя замечание относилось к сидящему на последней скамье ученику, тот по-прежнему был поглощен тем, что происходило внизу, в ущелье, и совсем не слышал своего учителя.
– Мамикон, где ты, очнись.
– Айб, бен, гим, вставай, Оваким. Да, эдж, за, запрягай быка, – повторил вслух смуглый парень и, быстро распахнув окно, выпрыгнул на улицу. – Я пошел, учитель, – послышался голос Мамикона уже с улицы. Перебегая с кровли на кровлю, он устремился к садам Дзоратаха.
За последнее время кое-кто из учеников по разным причинам вынуждены были оставить учебу. Но ни один из них не покинул школу таким дерзким, недозволительным образом.
Из ущелья послышались женские крики, и занятия в школе были прерваны.
Следующий день был субботой.
Учитель Мелкон рано утром поспешил в квартал Сурб Маринэ к родителям давешнего ученика.
Дом их стоял на берегу реки.
Когда учитель добрался до их дома, Мамикон с каким-то свертком под мышкой направлялся к мосту, соединявшему квартал Сурб Маринэ с кварталом Кох.
– Мамикон! – окликнул учитель паренька.
Тот остановился и почтительно поздоровался с учителем.
– Сын мой, вчерашний случай потряс наш город, но благоразумно ли было уходить с урока, не сказав до конца «Зов пахарей»…
– Мой урок кончился, учитель. Прости меня и дозволь поцеловать твою руку.
– Руку священнику целуют. Я ведь не священник.
– Нет, позволь мне поцеловать руку человека, посвятившего армянскому алфавиту тридцать лет жизни. Да будет благословен Месроп Маштоц, наш Первый учитель. Будь благословен и ты, мой учитель Мелкон.
– Ты что же, уходишь из города?
– Нельзя юноше в моем возрасте сидеть как ни в чем не бывало на школьной скамье.
На глаза учителя Мелкона набежали слезы.
– Иди, мой сын. Не могу тебя удерживать. Правда, в моем классе одним учеником станет меньше, но зато в народе одним Арабо станет больше. В прошлом году Рыжий Левон из Копа уехал в Америку, теперь ты уходишь. Кто же будет слушать уроки учителя Мелкона, окончившего школу Жарангаворац при церкви св. Карапета? Кто будет теперь учить наизусть «Зов пахарей»? Тебе бы еще немного поучиться, чтобы самому читать «Нарек»* и «Хент» («Безумца») Раффи.
____________________
* В Армении существует давняя традиция называть «Книгу скорби» великого армянского поэта Григора Нарекаци (951-1003) по имени ее автора – «Нарек».
____________________
– Мне достаточно, учитель Мелкон, сколько я проучился, мне хватит пока. Я в горы ухожу. И вернусь к тебе тогда только, когда армянский крестьянин снова пойдет вспахивать поле, когда пахарь запоет свою песню. Дай бог, чтоб я застал тебя в добром здравии, учитель.
– Ступай, мой сын, и да поможет тебе бог. Пока зерно не поспеет, нет жатвы. И если у тебя есть вера хотя бы с горчичное зернышко – ты горы своротишь.
Учитель Мелкон поправил наброшенное на плечи старое пальто и затянулся табаком, а Мамикон продолжил свой путь, напевая вполголоса:
Если венценосная лира Гохтана умолкла,
Пусть с неба спустятся бессмертные души
Армянских храбрецов крестить.
Переходя мост Фре-Батмана, Мамикон увидел на берегу одного из воспитателей школы. То был учитель армянской истории господин Сенекерим, каждое утро он спускался к речке умыться студеной водой.
Сегодня вид его был мрачен.
Господин Сенекерим не заметил своего ученика, иначе он непременно бы остановил его и попросил перечислить все провинции Армении.
Мамикон же шел, чтобы увидеть их наяву, обойти самому и сотворить наново, возродить бессмертный Зов пахарей.
Бдэ Но я должен зайти к Бдэ. Это мой дядя. Как мне покинуть город, не получив благословения моего дядюшки Бдэ?
Неважно, что дядя мой торговец горшками. Сейчас он занят очень важным, полезным делом – он начал писать историю города Муша, к тому же на древнеармянском грабаре, а ведь на грабаре затрудняется писать даже учитель Мелкон, выпускник школы Жарангаворац при церкви св. Карапета.
Бдэ писал при свете масляного светильника, когда я бесшумно вошел в комнату и молча встал у него за спиной. Он последний раз обмакнул перо в черные чернила, написал еще одну фразу и, взяв в руки исписанную страницу, прочел вслух…
«Вступление»
Родовым гнездом Рыжего попа было село Арцвик, что в провинции Хут-Брнашен. Называлось оно также Крпник-Арцвик. Основателем рода был рыжебородый священник, у которого было сорок отпрысков. Одна ветвь этого рода в свое время подалась в сторону Моткана, из Моткана ушла в Муш, отсюда она растеклась по окрестным деревням. Это были светловолосые, синеглазые армяне, работящие и храбрые, доброты безмерной, честности беспредельной. Рыжий поп имел евангелие, которое называлось «Кочхез», заглавные буквы в ней изображали птиц, ныне она считается утерянной. В конце рукописи имелась «Памятная книга» – Ишатакаран. В старину армяне приносили клятву на этой книге.
Во владениях Хут-Брнашена, неподалеку от монастыря св. Ахперик, находилось одно из сел Рыжего попа Верхний Шнист. Известно, что старостой в Шнисте был некий Гаспар. Этот староста Гаспар в 1715 году отправляет своего сына Бдэ (Багдасара) в монастырь Гомац обучаться грамоте. Закончив учение и выучившись сапожному ремеслу, Бдэ становится известным ремесленником. Внук Бдэ (Бдэ II) в 1825 году вместе со своим отцом покидает монастырь Гомац и поселяется в местечке Дашты Хасгюх, от Муша туда полдня ходу пешком.
В Хасгюхе у этого Бдэ родилось четверо детей. Старшего сына в честь прапрадеда назвали Гаспаром. Отпрыски Бдэ, вместо того чтобы унаследовать ремесло отца, освоили гончарное производство и, расширив дело, обосновались в городе Муше.
Именно он, рыжебородый Гаспар, в 1862 году открыл первый в Муше магазин глиняной посуды. У Гаспара в свой черед родилось четверо сыновей.
Эти строки пишу я, Бдэ Мисак, из рода Рыжего попа, второй по старшинству сын Гаспара. Наш дом построен в Муше в квартале Дзоратах, из окон наших видать гору Куртык, она замыкает квартал. Перед нашим домом катится, течет речка. По весне, разлившись, она, случается, разъяренно срывает с себя небольшие мосточки.
За нашим домом есть родник, в городе он известен под названием Пахорак, что означает «прохладный». Как и многие мушцы, я взращен на живой воде этого родника.
Мой дед Бдэ II был свидетелем того, как дети его преследовались и страдали в османских тюрьмах. Дед мой умер от горя в 1835 году и был похоронен на дзоратахском кладбище. Это он, сажая меня к себе на колени, поведал мне о нашем грабаре. И я пишу историю таронского края выученными от деда древнеармянскими письменами. Пишу в прошедшем времени, поскольку история эта для грядущих поколений, когда и меня уже не будет в живых, как давным-давно нет в живых всех старейших рода Бдэ в Верхнем Шнисте, Хасгюхе и городе Муше.
Описываю событие за событием на четвертушке листа чернилами, приготовленными из ореховой кожуры, прислушиваясь к волнующему шуму нашей мушской речки, что день и ночь несмолкаемо звенит близ нашего дома.
Боже, защити сперва всех сынов нашего рода, а потом уже двух моих сыновей и братьев моих и в особенности любезного моему сердцу брата Вагаршака, жителя Хасгюха. И да хранит бог всех видных людей нашего города, нашего Кото Акопа, нашего учителя Мелкона, всех малых и старых – весь наш бесподобный народ, проживающий в мушской и сасунской стороне.
Боже всемогущий, помоги мне завершить историю Тарона и отпусти мне грехи мои, чтобы на Страшном суде предстал я перед тобою, исполнив назначение свое, с чистой совестью. Помилуй каменные мои уста».
«Ишатакаран»
«Тарон – одна из областей Туруберан в Великой Армении, ныне это долина Муша, центр коей Муш.
На юге Муша находится Сасун. Во дни армянской государственности население Сасуна состояло исключительно из армян, которые назывались горцами, так свидетельствует Зеноб Глак. В XVII и XVIII веках курдские кочевые племена, двигаясь с юга, постепенно стали оседать в армянских поселениях, особо облюбовав местечки Бсанк, Хианк и Габлджоз.
У османца есть такой закон: если кто-нибудь в течение десяти лет пользуется выгоном, этот выгон становится его собственностью. Таким образом, в вышеупомянутых провинциях все пастбища горцев-армян, где курды пасли свою скотину, мало-помалу перешли в руки курдов. Сначала пастбища, а после и целые поместья. Но и это еще не все. Армяне, потеряв исконные свои владения, стали рабами на своей же земле – так называемыми «хафирами». Они были обязаны несколько дней на неделе даром работать на курда-захватчика, да еще и хафирскую подать ему выплачивать. Дошло до того, что курды-хозяева продавали своих рабов-армян, дарили друг-другу, расплачивались ими.
Этой участи подвергались не только провинции Хианк, Бсанк и Габлджоз, но и соседствующие с ними – Хут-Брнашен и Моткан. Притеснения достигли таких ужасающих размеров, что армяне, живущие в этих провинциях, в большинстве своем потомки Рыжего попа, оставили свои дома, побросали хозяйства и спустились с гор в долину Муша, двигаясь к Хнусу, Булануху и Алашкерту.
Вот почему некоторые села Мушской долины населены бывшими жителями Сасуна и Хута. Жители Мокса и Ванского Шатаха сплошь состоят из старых сасунцев. Хафирская подать пустила такие глубокие корни среди курдов, что они рассматривали ее как свое святое право. Для примера: курд мог проделать долгий путь пешком, добраться до Мушской долины, найти там своего бывшего раба-армянина (хафира), день-другой погостить у него и, получив свою дань, на худой конец, пару чувяков или же шерстяных носков, преспокойно вернуться к себе домой, в горы Сасуна или Хута.