Страница:
Дома он самым тщательным образом, хотя и торопливо, нервничая, перерыл, переворошил все шкафы и чемоданы, где могли оказаться внуковы одежды и обувь. Ничего, кроме крошечных тапочек, платьиц, рубашечек…
Машинально сняв трубку зазвонившего телефона и услышав голос Гордея Васильевича, он натужно кашлянул и услышал торопливый рассказ:
– Я вчера, Иллариоша, своего обормота остриг наголо, велел сегодня ему из дому не выходить. У меня важное совещание, и быть у гаража я никак не смогу. Но раз там не будет моего гологолового шефчика, никаких похищений не состоится. А завтра я этого Робика-Пробика отправляю в подшефный совхоз возить навоз! Неплохое начало трудовой деятельности, я полагаю. А вечером мы с тобой созвонимся… Алло?.. Алло? – с тяжелым сердцем Илларион Венедиктович слушал в трубке сердитые гудочки отбоя и не сразу положил её на место.
«Этакого-то красавца остриг наголо! – внезапно развеселился Илларион Венедиктович. – Узнаю Гордеюшку! Терпел, терпел, да и не утерпел!.. А я к гаражу обязан пойти. Обещал Вовику. Лапа слов на ветер не бросает!»
Потом звонил Иван, наАЛЛОкался вдоволь… Пожалуй, да не пожалуй, а обязательно, надо сегодня же поставить его в известность о чудесном превращении. А то он там с мышами и морскими свинками возится, а тут… Лапа может стать открытием мирового значения… Подожди, подожди… Нет, не Ивану следует об этом рассказать в первую очередь, а Гордеюшке! Он ведь предсказывает, что врагам нашим не зверюшки-игрушки нужны, а скорей всего то, что случилось с генерал-лейтенантом в отставке Самойловым!.. Но если открыться, то ведь ради чего он мечтал вернуться в детство, то и не получится! Его просто возьмут под научное наблюдение, и будет он в принципе чем-то вроде мыши или морской свинки… Юмор, конечно, здесь не к месту, тем более, что Гордеюшка вполне может быть прав в своих подозрениях насчёт импортного сына Ивана – Сержа там или Серёженьки… Но ведь редчайший биолого-психолого-педагогический эксперимент в основном-то удался!.. А если это изобретение попадёт в руки врагов? Если за ним, как полагает Гордеюшка, могут уже охотиться иностранные разведки? Может, они своими подлыми умами сразу увидели в опытах со зверюшками-игрушками именно то, что случилось с Илларионом Венедиктовичем? Надо, надо сообщить Гордеюшке…
Вот тут-то ему впервые пришла в голову мысль о том, а стоило ли в приципе мечтать о возвращении в детство. Неужели его можно повторить? Впервые он усомнился в подлинной ценности своего биолого-психолого-педагогического эксперимента, хотя всё пока шло замечательно.
Необычайная грусть вдруг охватила Иллариона Венедиктовича. Ему почудилось, что в нём борются два человека – мальчик и старик, попеременно одерживая верх.
Илларион Венедиктович опять подошёл к зеркалу, опять долго разглядывал в нём Лапу и говорил ему:
– Держись, друг. Раз заварил кашу, хотя в некоторой степени и случайно, изволь её честно расхлебывать. Захотел помочь обормотикам стать настоящими людьми? Помогай! Но кто их, так рано испортившихся, поймёт? Может быть, постепенно по всем законам развития общества и природы или сама по себе вывелась новая порода детей – не воспитуемых никакими доселе известными способами? Иначе ведь ничем не объяснишь, почему их, обормотиков и обормоточек, развелось так много. Хорошо ещё, что появился «Чадомер»! Он поможет хотя бы предупреждать родителей, ЧТО может вырасти из их любимых чадиков! Нет, нет, Лапа! – воскликнул Илларион Венедиктович своему отображению в зеркале. – Мы ещё ответим этой Смерти-фашистке! Она ещё попрыгает у нас от бессильной злобы! Во всех войнах мы побеждали, победим и впредь.
И всё-таки через некоторое время радостное возбуждение покинуло его. Впервые Илларион Венедиктович был в наиполнейшем одиночестве. Даже поговорить по телефону ему было нельзя. А телефон как назло трезвонил и трезвонил…
Время до открытия «Детского мира» не тянулось, а ползло всё медленнее и медленнее.
Опять вернувшись к зеркалу, Илларион Венедиктович сказал Лапе:
– Мы обязательно пойдем к гаражу. Меня просто тянет туда! Любопытно, знаешь ли, и в драке поучаствовать, если в этом будет необходимость, если она действительно неминуема. Интересно на остриженного Робика Посмотреть, и как к этому факту банда отнесётся, интересно увидеть… Ну, Лапа, марш в «Детский мир» и веди себя, пожалуйста, по-детски. Тогда мы быстренько…
Зажав деньги в одном кулаке, а ключ от квартиры в другом, он отправился в магазин, по дороге размышляя о том, что ему и как сказать продавцам, если они спросят, почему он явился в одних трусиках и босиком. Разве дома нет больше никакой одежды и обуви? А почему об этом вовремя не позаботились родители?
Всё оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Поднявшись на второй этаж в отдел одежды, Илларион Венедиктович вежливо обратился к молоденькой продавщице:
– Милая девушка, будьте настолько любезны…
От удивления и возмущения глаза у милой девушки стали абсолютно сверхкруглыми, а Лапа невозмутимо и с легкой иронией продолжал:
– Такой вот, представьте себе, со мной приключился казус. Остался, так сказать, извините, в нижнем белье! – И для поддержания собственной храбрости, которой ему сейчас явно не хватало, он громко рассмеялся. – Мне необходимо приодеться. Надеюсь на вашу, милая девушка, скорую, как говорится, помощь. Я со своей стороны…
– Да какая я тебе милая девушка, хулиганишка ты этакий?! – В гневе продавщица подняла руку словно для удара, но тут же опустила её, а рядом уже оказались и другие любопытствующие и негодующие, судя по их лицам, милые девушки. – Кто научил тебя так со взрослыми разговаривать?
– А деньги-то у тебя есть? – спросила другая продавщица. – И кто тебе их дал, милый мальчик?
Илларион Венедиктович мысленно обругал себя всеми подходящими для данной ситуации словами (отнюдь не детскими!), а вслух проговорил как можно вежливее (как выражаются, по его мнению, воспитанные мальчики):
– Деньги, естественно, у меня есть. Вот. И покорнейше прошу извинить меня. Я вовсе не намеревался обидеть вас обращением, которое против моей воли прозвучало фамильярно или даже фривольно. Просто я часто слышал, что именно так обращаются к продавщицам взрослые дяденьки, а вам должно быть известно, что каждый ребенок старается выглядеть старше своих лет, ещё раз прошу прощения.
– Пойдем-ка в комнату милиции, – строго предложила продавщица, – там во всём разберутся.
– Извольте, я к вашим услугам, – уныло согласился Илларион Венедиктович, суматошно раздумывая над тем, как ему выкрутиться из этой истории. – Только зачем? Что в моей просьбе предосудительного! Мне, ребёнку, нужно одеться в магазине под названием «Детский мир», у меня есть деньги. То есть я полноправный покупатель, а вы… Понимаете, – с отчаянием продолжал, он, вспомнив, что в двенадцать ему нужно быть у гаража, – наши все уехали на дачу, закрыли все шкафы и шифоньеры…
– А деньги, деньги у тебя откуда?
– Мне их дал дедушка. Я рано утром сбегал к нему. Прошу вас, обслужите меня, пожалуйста!
Продавщицы о чём-то пошушукались между собой, бросая на Иллариона Венедиктовича подозрительные и даже возмущенные взгляды, и милая девушка твёрдо произнесла:
– Всё-таки пройдем в комнату милиции. Мы тебе не верим.
– Жаль, – серьёзно испугался Илларион Венедиктович. – Но я готов подчиниться вам. Только сначала попрошу предоставить мне возможность сделать запись в книге жалоб, что вы отказались обслужить меня без всяких объективных причин.
Тут уж все милые девушки не округлили, а выпучили от изумления глаза, а Илларион Венедиктович продолжал с достоинством:
– Не проще ли помочь мне сделать необходимые покупки, а милиционера отправить со мной на квартиру? Вот ключ. Здесь не так далеко. Вы понимаете, что у меня уже ноги оледенели?
И через некоторое время он был одет, милая девушка сходила с ним в обувной отдел, там он купил кеды и сказал ей:
– Сердечное вам спасибо. Вы даже и не предполагаете, какой важности услугу вы мне оказали. Извините, что доставил вам столько беспокойств. Всего вам самого наилучшего… тётенька!
Но прежде чем посмотреть, уважаемые читатели, что случилось на сборище банды у гаража, нам придётся заглянуть в квартиру Гордея Васильевича.
Сам он и родители Робика ушли на работу, а он получил от деда сверхнаистрожайший приказ сидеть дома и ждать телефонного звонка.
На Робика, Робку-Пробку, Робертину смотреть было не жалко, ибо жалко выглядевшего человека всё-таки можно пожалеть. Смотреть на него было смешно! И, словно для того, чтобы сильнее растравить себя, разозлить, он, не вставая, сидел перед зеркалом и не сводил глаз со своего, ужасного для него, отражения. А из зеркала не сводила с него глаз дыня с глазами!
Сверх всякой меры охваченный злобой, растерянностью, бессилием от непонимания того, что с ним случилось, Робик жаждал доказать, что и с головой в виде дыни он способен на кое-что! Он ещё докажет, что никому не собирается подчиняться!
Он вспомнил случившееся и ничего не понимал. Дед был добродушнейший человек, добрейший, доверчивый, обмануть его или выпросить что-нибудь не стоило никакого труда.
Например, сказал как-то Робик:
– Дед, дай-ка ключ от гаража, мы там поиграем. – И Гордей Васильевич тут же протянул ключ, ни о чём не спрашивая.
И вдруг!.. И пусть Робик не отличался даже средними умственными способностями, он вполне сообразил, что ничего у него, как у человека, не было ценного, кроме замечательной шевелюры. Из-за неё-то он и вёл себя нагло, зная, что большинство людей, даже мальчишки, завидуют ему и считают прекрасные волосы чуть ли не личной заслугой Робика.
А как же теперь быть?
Тут он снова стал размышлять о поступке деда (но не о своем поведении!), совершенно забыв, например, о том, что давно берёт без разрешения у деда деньги из карманов. Такие неблаговидные действия Робик расценивал как невиннейшие, а точнее, никак не расценивал, просто брал деньги и тратил, не зная, что это называется воровством.
Короче говоря, Робик посчитал поведение деда своего рода капризом, последствий у которого больше не будет, и стал прикидывать, как сейчас быть.
То, что происходило у него в похожей на дыню голове, никак, конечно, нельзя было считать работой мыслей. Просто в ней мелькали желаньица вроде того, как бы всё-таки удрать из дому, где у него никогда не было других занятий, кроме сидения у телевизора. И совсем было бы неплохо остаться шефом банды и будто бы похитить воспитанную девочку Веронику и толстяка Вовика (кстати, по её совету). Цель этого похищения – вдоволь поиздеваться над толстяком и заставить его сделать что-нибудь уж совсем глупое и похохотать до упаду, когда ему попадёт.
Но – нужно удрать из квартиры и кого-нибудь в ней оставить вместо себя, чтобы ответил на телефонный звонок деда… Что? Ну, это мы придумаем! А можно вообще ничего не придумывать! Пусть кто-нибудь сидит дома… Зачем? Неважно. Просто Робик так решил, так оно и будет! Робик быстренько набрал номер телефона воспитанной девочки Вероники и приказал:
– Старуха, моментально разыщи мне Федьку, и чтоб он мигом был у меня дома. Если потребуется, напугай его так, чтобы он в «мы» захотел! Действуй! Иначе операция срывается! – И, не дожидаясь ответа, он бросил трубку на рычаг, считая, что шефы банд должны отдавать приказания безоговорочным тоном, и тут же забыл о своем внешнем виде.
Вскоре насмерть перепуганный Федька стоял перед ним в прихожей, но недолго Федька был насмерть перепуганным. Увидев голову-дыню, он захихикал, потом захохотал, потом его стало корчить от смеха. Держась руками за живот, он согнулся, как от удара в него, а попой, чтобы не упасть, уперся в стену.
Робертина стукнул Федьку по затылку, мальчишка распрямился и сквозь захвативший всё его существо смех выкрикнул:
– Дыня получилася!
И Федька опять захохотал, схватившись за живот и согнувшись, а Робертина втолковывал ему:
– Приказываю тебе, балда ты такая, сидеть здесь и ждать меня! Телефон зазвонит – приподними трубку и опусти обратно! Двери не открывай! Жди меня! Понял?
Федька просто ничего не расслышал, захваченный безудержным хохотанием, но почему-то мотнул головой, видимо для того, чтобы ему не мешали хохотать, то есть наслаждаться. Понять ведь Федьку-то надо: до сих пор он всегда был предметом насмешек и смеха, а тут впервые ему выпало редчайшее удовольствие самому хохотать, да над кем?! Над Робертиной! Над шефом! Над тем, который только то и знал, что стукать Федьку по затылку!
Робертина самоуверенно счёл, что его приказания поняты, и ушёл, тщательно натянув перед зеркалом английский беретик.
Оставшись в огромной квартире один, отхохотавшись, Федька долго соображал, но так и не сообразил, для чего он здесь оказался. Попав случайно на кухню, он выпил три бутылочки вкусного-вкусного сока, подумал-подумал и съел все (четыре) пирожные в вазе, ещё подумал-подумал и сгрыз три больших яблока.
Немного отдохнув, он отправился бродить по квартире. Никогда таких жилищ он не видел и заблудился.
Бродил Федька, бродил по комнатам и коридорам, но никак не мог снова выйти на кухню, зато обнаружил телефон. Он важно снял трубку и стал набирать: сначала – ноль, затем – один и только хотел набрать два, как из трубки раздалось:
– Дежурный слушает. Ваш адрес!
Федька назвал адрес, да опомнился, испуганно пискнул. бросил трубку на рычаг и отбежал от телефона. Он метался по комнатам и коридорам, а в это время по адресу Гордея Васильевича мчались две пожарные машины, воя сиренами. Словно слыша их и понимая, что он натворил, Федька наконец-то выскочил в прихожую, увидел дверь и – стрелой по лестнице!
Нам, уважаемые читатели, можно и оставить его, а отправиться к воспитанной девочке Веронике, которую с унылым, даже обреченным видом сопровождал Вовик; а вела она его к гаражу. Там её и его должны были похитить бандиты.
– Вообще жизнь неоднозначна, – рассуждала воспитанная девочка Вероника, и все разноцветные бантики на её голове замерли в глубокой задумчивости. – Вот я часто вынуждена размышлять над тем, почему ко мне так несправедлива судьба. Казалось бы, я по мере своих сил и возможностей всё делаю для того, чтобы доставить окружающим меня людям, в том числе и вам, Вовик, радость, помочь, а получается…
– Какую же ты мне радость доставить можешь? – сердито спросил Вовик, а мысленно добавил: «Если всё время врешь?»
– Вы не рады, к примеру, знакомству со мной?! – поразилась воспитанная девочка Вероника. – Вы сомневаетесь, что я оставлю в вашей жизни заметный след? Значит, вы просто невосприимчивы к незаурядным натурам. Но я многое вам прощаю, потому что всё-таки в вас кроется нечто загадочное.
– Ничего во мне не кроется, – польщенный, нарочито небрежным тоном ответил Вовик. – А сколько мне тебя ещё сопровождать? По-моему, мы только время зря тратим.
– Быть со мной, иметь возможность общаться со мной – зря тратить время, – иронически произнесла воспитанная девочка Вероника, озабоченная тем, что у гаража, который она видела, уже давно собрались бандиты, а похищать её и Вовика будто бы и не собирались. Чтобы выиграть время, она продолжала рассуждать, всячески стараясь ублаготворить Вовика, чтобы он не вздумал уйти. – Я бы ни за что не стала общаться с человеком, который мне неинтересен. – От гаража донесся дружный хохото-гогот. – Вообще я мечтаю о людях умных, красивых, сильных… А какой тип женщин вы предпочитаете?
– Тип? – недоуменно спросил Вовик и обернулся в сторону нового взрыва хохото-гогота у гаража. – При чём тут женщины? Вот про девчонок я ещё могу сказать.
– Слушаю очень внимательно.
– Девчонок я вообще не предпочитаю.
– Вы что, собираетесь прожить без семьи? Холостяком? Неужели вы даже не подозреваете, что девочки, особенно воспитанные, вас мальчиков, облагораживают? И неужели вам неведомо, что ради женщин, то есть бывших девочек, идут на подвиги, создают выдающиеся творения литературы и искусства?
Вовик и слушал и не слушал её. Встреча с бандитами теперь не очень его пугала, раз Илларион Венедиктович обещал в неё вмешаться, но он только сейчас осознал, что всё это произойдет вон там, у гаража. А пока бандиты хохотали и гоготали во всё горло.
– Пойдем, взглянем, что там происходит, – как бы между прочим предложила воспитанная девочка Вероника, которая находилась не только в недоумении, но уже и в раздражении: давно пора похищать, а они хохочут и гогочут!
– Пойдем, посмотрим, – точно таким же тоном согласился Вовик, решивший, что лучше идти навстречу опасности, чем изнывать в ожидании её.
Они приблизились к бандитам незамеченными. У дверей гаража стоял незнакомый мальчик в Робки-Пробкиной одежде, с его лицом, но…
– Это ещё что такое? – очень брезгливо спросила воспитанная девочка Вероника, показывая на него.
– Да Робертина это! – с диким хохото-гоготом ответили бандиты. – Теперь мы его будем Дыней звать!
– Неужели это ты… Робик? – ещё очень брезгливее спросила она. – Действительно, череп совершенно неправильной формы, напоминающий обыкновеннейшую дыню. Где твои великолепные волосы?
– Дед обрезал, а мама собрала их в вазу и поставила у себя на туалетном столике, – безнадёжным, почти плаксивым голосом отозвался, можно считать, уже бывший Робертина, а бандиты опять схохотали и сгоготали. – Среди нас оказался предатель! Он выдал все наши планы! Вот из-за него, идиота, меня и остригли! – Он наконец-то догадался поднять с земли английский беретик, натянул его на дынеобразный череп, и бандиты, теперь уже вместе с воспитанной девочкой Вероникой, разразились диким и долгим гогото-хохотом, переходившим в хохото-гогот.
Не хохотал и не гоготал только Вовик. Жалел он этого жалкого субъекта, а тот в бессильной злости раскричался:
– Слушать мою команду! Шеф я вам или не шеф?
– Дыня! – закричали бандиты. – Дыня обыкновенная!
– Какой же ты можешь быть шеф? – совсем ещё очень брезгливее произнесла воспитанная девочка Вероника, и все разноцветные бантики на её голове закачались предельно насмешливо. – С такой отвратительной наружностью даже на улице показываться нельзя. Люди будут шарахаться от тебя. Отныне не смей мне показываться на глаза!
– Значит… значит… значит… – от несусветной обиды голос у Робика-Робки-Пробки-Робертины-Дыни стал писклявым. – Значит, только волосы…
– А ты как думал? – от безграничного презрения голос воспитанной девочки Вероники стал хриплым. – Можешь гулять с вазой в руках, в которой хранятся твои прекрасные волосы! – и она вызывающие громко расхохоталась одна.
И даже бандиты примолкли от такого издевательства.
– Ты! – вырвалось у Вовика. – Прекрати! – И он передразнил сердито: – Воспитанные девочки так не поступают!
Она успела только с неприкрытой злобой взглянуть на него, как среди бандитов появился Лапа и насмешливо спросил:
– Позвольте поинтересоваться, что здесь происходит? Робик! – радостно воскликнул он. – Что с тобой сделали? На кого ты похож?
– На дыню! – завопили бандиты. – Дыня он, дыня обыкновенная!
– Что за шум, а драки нет? – весело перекричал всех Лапа.
И в наступившей тишине раздался напряженный голос бывшего шефа:
– Драки нет? Бу-у-удет драка! Ребята, вот предатель! Вали его! Без пощады! – и первый кулаком ударил Лапу в лицо, и тот не успел увернуться.
Семь штук бандитов с восторгом принялись лупить Лапу смертным боем.
– Ну, а вы за кого, Вовик? – с интересом наблюдая за побоищем, ехиднейше спросила воспитанная девочка Вероника. – Так и будете стоять столбом, трус? Присоединяйтесь! Восемь на одного – это же просто и безопасно! Ну, трусишка!
Драться, как вы помните, уважаемые читатели, Вовик не умел. Но сейчас его охватила такая, я бы сказал, благородная ненависть к бандитам и ЭТОЙ особе, что никакого умения и не потребовалось. Одного бандита он просто-напросто хорошенько пнул, да так хорошенько, что тот куда-то отлетел и больше не возвращался. Другого бандита Вовик почему-то решил крепко обнять и обнял так крепко, что тот почему-то упал на землю и не вставал.
– Молодец, Вовик! – крикнул Лапа. – Хватай Дыню! Вон уже милиция едет! Милиция едет! Ура! Сейчас она их всех в подшефный совхоз возить навоз!
При слове милиция бандиты бросились врассыпную, а тот, который побывал в объятиях Вовика и лежал на земле, быстро пополз. Дыне Вовик сделал подножку, уселся на него и через некоторое время услышал громкий стон:
– Раааааздааавииииишь…
– Отпусти его, – сказал Лапа, ощупывая своё лицо, – здорово они меня, понимаешь ли… горит все…
– А где же милиция? – раздражённо спросила воспитанная девочка Вероника [10].
– Никакой милиции и не предвидится, – насмешливо ответил Лапа. – Просто я воспользовался старой уловкой, которая безотказно действует на трусов.
– Но вы-то какой герой! И даже вы, Вовик! Я восхищена вами, мальчики! Вы действовали, как в кино! Я любовалась вами!
Тут Лапа вдруг стал суровым, медленно подошёл к ней и сквозь зубы процедил:
– Ты, голубушка, тоже получишь по заслугам! – Он повернул её за руку к себе спиной и вдарил ей по месту, где спина теряет своё приличное название.
Воспитанная девочка Вероника вздрогнула, взвизгнула, остолбенела на некоторое время, повернулась к мальчишкам искаженным ужасом лицом и растерянно забормотала:
– Да как ты, не… не… годяй… посмел ме… ме… меня… по… по… по…
И деревенский мальчик Лапа громко и отчетливо назвал место, по которому она получила заслуженный, справедливый и здоровенный шлепок, самым точным в данном случае словом.
На этом, уважаемые читатели, нам пора расстаться до следующей главы, предварительно немножечко передохнув.
Глава под номером ДЕВЯТЬ и под названием
Собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт вот уже несколько ночей спал под кроватью. Делал он это от страха и глупости. Ему казалось, что если придут его забирать, то никому и в голову не взбредет, что он притаился под кроватью.
Известно, уважаемые читатели, что глупость человеческая безгранична, точно так же как безграничен и ум человеческий.
Стариннейшая пословица гласит: если бог решит наказать человека, то лишает его разума. Все люди воспринимают это стариннейшее изречение по-разному. Одни полагают, что человек в данном случае становится дураком, другие – сумасшедшим. Я придерживаюсь первого толкования, хотя отлично знаю, что дуракам жить и легче и удобнее, но зато и совершенно неинтересно.
Опасность глупости заключается ещё и в том, что нет четких границ между нею и другими, не менее опасными качествами дурака. Иногда, например, просто невозможно определить, глупость вынудила дурака сделать подлость или подлость заставила его совершать наиглупейшие поступки.
Именно так и было со странным существом, которое решило спать под кроватью, считая, что никто его там не обнаружит. То есть нормальному человеку никогда не придёт в голову, что можно спать под кроватью в такой огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.
Кого же и чего же начал так патологически бояться собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт?
Чтобы ответить на данный вопрос, нам потребуется, уважаемые читатели, хотя бы коротко, в общих чертах, проследить путь его морального падения, выяснить, как он докатился до того, что вынужден был спать под кроватью в своей огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.
Родители дали ему красивое имя Эммануил, а он ещё в молодости и до сих пор требовал, чтобы его называли Эдиком (у каждого свои представления о красоте имени!), и фамилию Шпунтиков он переменил на, как ему показалось, более звучную и солидную – Шпунт.
С юношеских лет, если не раньше, Эдик стремился лишь к одному: иметь как можно больше денег. Заметьте, уважаемые читатели, не заработать, а просто иметь любой ценой. И всю свою жизнь, каждый свой поступок, каждый свой шаг Эдик посвятил этому жалкому, но найстрастнейшему стремлению. Он и жульничал, и спекулировал, и обманывал, и воровал, и мошенничал, и чего он только ни вытворял, чтобы хапать деньги и покупать на них дорогостоящие вещи.
Теперь у Эдика была незаконно, конечно, добытая огромная квартира, напоминавшая универмаг почти со всеми отделами. Вы спросите; для чего одному человеку столько много вещей? Например, у него хранилось семнадцать столовых сервизов на двенадцать персон каждый. Умножим семнадцать на двенадцать, получим двести четыре. Но ведь у Эдика никогда не собиралось и не могло собраться столько гостей! И вообще к сервизам прикасались лишь только для того, чтобы стереть с них пыль.
Большое количество дорогостоящих вещей приобретается тогда, когда сам их владелец как человек ничегошеньки из себя не представляет, а вещи, самоуверенно и глупо полагает он, придают ему очень большое значение в глазах людей. То есть чем больше у него дорогостоящих вещей, тем он будто бы значительнее как личность.
Машинально сняв трубку зазвонившего телефона и услышав голос Гордея Васильевича, он натужно кашлянул и услышал торопливый рассказ:
– Я вчера, Иллариоша, своего обормота остриг наголо, велел сегодня ему из дому не выходить. У меня важное совещание, и быть у гаража я никак не смогу. Но раз там не будет моего гологолового шефчика, никаких похищений не состоится. А завтра я этого Робика-Пробика отправляю в подшефный совхоз возить навоз! Неплохое начало трудовой деятельности, я полагаю. А вечером мы с тобой созвонимся… Алло?.. Алло? – с тяжелым сердцем Илларион Венедиктович слушал в трубке сердитые гудочки отбоя и не сразу положил её на место.
«Этакого-то красавца остриг наголо! – внезапно развеселился Илларион Венедиктович. – Узнаю Гордеюшку! Терпел, терпел, да и не утерпел!.. А я к гаражу обязан пойти. Обещал Вовику. Лапа слов на ветер не бросает!»
Потом звонил Иван, наАЛЛОкался вдоволь… Пожалуй, да не пожалуй, а обязательно, надо сегодня же поставить его в известность о чудесном превращении. А то он там с мышами и морскими свинками возится, а тут… Лапа может стать открытием мирового значения… Подожди, подожди… Нет, не Ивану следует об этом рассказать в первую очередь, а Гордеюшке! Он ведь предсказывает, что врагам нашим не зверюшки-игрушки нужны, а скорей всего то, что случилось с генерал-лейтенантом в отставке Самойловым!.. Но если открыться, то ведь ради чего он мечтал вернуться в детство, то и не получится! Его просто возьмут под научное наблюдение, и будет он в принципе чем-то вроде мыши или морской свинки… Юмор, конечно, здесь не к месту, тем более, что Гордеюшка вполне может быть прав в своих подозрениях насчёт импортного сына Ивана – Сержа там или Серёженьки… Но ведь редчайший биолого-психолого-педагогический эксперимент в основном-то удался!.. А если это изобретение попадёт в руки врагов? Если за ним, как полагает Гордеюшка, могут уже охотиться иностранные разведки? Может, они своими подлыми умами сразу увидели в опытах со зверюшками-игрушками именно то, что случилось с Илларионом Венедиктовичем? Надо, надо сообщить Гордеюшке…
Вот тут-то ему впервые пришла в голову мысль о том, а стоило ли в приципе мечтать о возвращении в детство. Неужели его можно повторить? Впервые он усомнился в подлинной ценности своего биолого-психолого-педагогического эксперимента, хотя всё пока шло замечательно.
Необычайная грусть вдруг охватила Иллариона Венедиктовича. Ему почудилось, что в нём борются два человека – мальчик и старик, попеременно одерживая верх.
Илларион Венедиктович опять подошёл к зеркалу, опять долго разглядывал в нём Лапу и говорил ему:
– Держись, друг. Раз заварил кашу, хотя в некоторой степени и случайно, изволь её честно расхлебывать. Захотел помочь обормотикам стать настоящими людьми? Помогай! Но кто их, так рано испортившихся, поймёт? Может быть, постепенно по всем законам развития общества и природы или сама по себе вывелась новая порода детей – не воспитуемых никакими доселе известными способами? Иначе ведь ничем не объяснишь, почему их, обормотиков и обормоточек, развелось так много. Хорошо ещё, что появился «Чадомер»! Он поможет хотя бы предупреждать родителей, ЧТО может вырасти из их любимых чадиков! Нет, нет, Лапа! – воскликнул Илларион Венедиктович своему отображению в зеркале. – Мы ещё ответим этой Смерти-фашистке! Она ещё попрыгает у нас от бессильной злобы! Во всех войнах мы побеждали, победим и впредь.
И всё-таки через некоторое время радостное возбуждение покинуло его. Впервые Илларион Венедиктович был в наиполнейшем одиночестве. Даже поговорить по телефону ему было нельзя. А телефон как назло трезвонил и трезвонил…
Время до открытия «Детского мира» не тянулось, а ползло всё медленнее и медленнее.
Опять вернувшись к зеркалу, Илларион Венедиктович сказал Лапе:
– Мы обязательно пойдем к гаражу. Меня просто тянет туда! Любопытно, знаешь ли, и в драке поучаствовать, если в этом будет необходимость, если она действительно неминуема. Интересно на остриженного Робика Посмотреть, и как к этому факту банда отнесётся, интересно увидеть… Ну, Лапа, марш в «Детский мир» и веди себя, пожалуйста, по-детски. Тогда мы быстренько…
Зажав деньги в одном кулаке, а ключ от квартиры в другом, он отправился в магазин, по дороге размышляя о том, что ему и как сказать продавцам, если они спросят, почему он явился в одних трусиках и босиком. Разве дома нет больше никакой одежды и обуви? А почему об этом вовремя не позаботились родители?
Всё оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Поднявшись на второй этаж в отдел одежды, Илларион Венедиктович вежливо обратился к молоденькой продавщице:
– Милая девушка, будьте настолько любезны…
От удивления и возмущения глаза у милой девушки стали абсолютно сверхкруглыми, а Лапа невозмутимо и с легкой иронией продолжал:
– Такой вот, представьте себе, со мной приключился казус. Остался, так сказать, извините, в нижнем белье! – И для поддержания собственной храбрости, которой ему сейчас явно не хватало, он громко рассмеялся. – Мне необходимо приодеться. Надеюсь на вашу, милая девушка, скорую, как говорится, помощь. Я со своей стороны…
– Да какая я тебе милая девушка, хулиганишка ты этакий?! – В гневе продавщица подняла руку словно для удара, но тут же опустила её, а рядом уже оказались и другие любопытствующие и негодующие, судя по их лицам, милые девушки. – Кто научил тебя так со взрослыми разговаривать?
– А деньги-то у тебя есть? – спросила другая продавщица. – И кто тебе их дал, милый мальчик?
Илларион Венедиктович мысленно обругал себя всеми подходящими для данной ситуации словами (отнюдь не детскими!), а вслух проговорил как можно вежливее (как выражаются, по его мнению, воспитанные мальчики):
– Деньги, естественно, у меня есть. Вот. И покорнейше прошу извинить меня. Я вовсе не намеревался обидеть вас обращением, которое против моей воли прозвучало фамильярно или даже фривольно. Просто я часто слышал, что именно так обращаются к продавщицам взрослые дяденьки, а вам должно быть известно, что каждый ребенок старается выглядеть старше своих лет, ещё раз прошу прощения.
– Пойдем-ка в комнату милиции, – строго предложила продавщица, – там во всём разберутся.
– Извольте, я к вашим услугам, – уныло согласился Илларион Венедиктович, суматошно раздумывая над тем, как ему выкрутиться из этой истории. – Только зачем? Что в моей просьбе предосудительного! Мне, ребёнку, нужно одеться в магазине под названием «Детский мир», у меня есть деньги. То есть я полноправный покупатель, а вы… Понимаете, – с отчаянием продолжал, он, вспомнив, что в двенадцать ему нужно быть у гаража, – наши все уехали на дачу, закрыли все шкафы и шифоньеры…
– А деньги, деньги у тебя откуда?
– Мне их дал дедушка. Я рано утром сбегал к нему. Прошу вас, обслужите меня, пожалуйста!
Продавщицы о чём-то пошушукались между собой, бросая на Иллариона Венедиктовича подозрительные и даже возмущенные взгляды, и милая девушка твёрдо произнесла:
– Всё-таки пройдем в комнату милиции. Мы тебе не верим.
– Жаль, – серьёзно испугался Илларион Венедиктович. – Но я готов подчиниться вам. Только сначала попрошу предоставить мне возможность сделать запись в книге жалоб, что вы отказались обслужить меня без всяких объективных причин.
Тут уж все милые девушки не округлили, а выпучили от изумления глаза, а Илларион Венедиктович продолжал с достоинством:
– Не проще ли помочь мне сделать необходимые покупки, а милиционера отправить со мной на квартиру? Вот ключ. Здесь не так далеко. Вы понимаете, что у меня уже ноги оледенели?
И через некоторое время он был одет, милая девушка сходила с ним в обувной отдел, там он купил кеды и сказал ей:
– Сердечное вам спасибо. Вы даже и не предполагаете, какой важности услугу вы мне оказали. Извините, что доставил вам столько беспокойств. Всего вам самого наилучшего… тётенька!
Но прежде чем посмотреть, уважаемые читатели, что случилось на сборище банды у гаража, нам придётся заглянуть в квартиру Гордея Васильевича.
Сам он и родители Робика ушли на работу, а он получил от деда сверхнаистрожайший приказ сидеть дома и ждать телефонного звонка.
На Робика, Робку-Пробку, Робертину смотреть было не жалко, ибо жалко выглядевшего человека всё-таки можно пожалеть. Смотреть на него было смешно! И, словно для того, чтобы сильнее растравить себя, разозлить, он, не вставая, сидел перед зеркалом и не сводил глаз со своего, ужасного для него, отражения. А из зеркала не сводила с него глаз дыня с глазами!
Сверх всякой меры охваченный злобой, растерянностью, бессилием от непонимания того, что с ним случилось, Робик жаждал доказать, что и с головой в виде дыни он способен на кое-что! Он ещё докажет, что никому не собирается подчиняться!
Он вспомнил случившееся и ничего не понимал. Дед был добродушнейший человек, добрейший, доверчивый, обмануть его или выпросить что-нибудь не стоило никакого труда.
Например, сказал как-то Робик:
– Дед, дай-ка ключ от гаража, мы там поиграем. – И Гордей Васильевич тут же протянул ключ, ни о чём не спрашивая.
И вдруг!.. И пусть Робик не отличался даже средними умственными способностями, он вполне сообразил, что ничего у него, как у человека, не было ценного, кроме замечательной шевелюры. Из-за неё-то он и вёл себя нагло, зная, что большинство людей, даже мальчишки, завидуют ему и считают прекрасные волосы чуть ли не личной заслугой Робика.
А как же теперь быть?
Тут он снова стал размышлять о поступке деда (но не о своем поведении!), совершенно забыв, например, о том, что давно берёт без разрешения у деда деньги из карманов. Такие неблаговидные действия Робик расценивал как невиннейшие, а точнее, никак не расценивал, просто брал деньги и тратил, не зная, что это называется воровством.
Короче говоря, Робик посчитал поведение деда своего рода капризом, последствий у которого больше не будет, и стал прикидывать, как сейчас быть.
То, что происходило у него в похожей на дыню голове, никак, конечно, нельзя было считать работой мыслей. Просто в ней мелькали желаньица вроде того, как бы всё-таки удрать из дому, где у него никогда не было других занятий, кроме сидения у телевизора. И совсем было бы неплохо остаться шефом банды и будто бы похитить воспитанную девочку Веронику и толстяка Вовика (кстати, по её совету). Цель этого похищения – вдоволь поиздеваться над толстяком и заставить его сделать что-нибудь уж совсем глупое и похохотать до упаду, когда ему попадёт.
Но – нужно удрать из квартиры и кого-нибудь в ней оставить вместо себя, чтобы ответил на телефонный звонок деда… Что? Ну, это мы придумаем! А можно вообще ничего не придумывать! Пусть кто-нибудь сидит дома… Зачем? Неважно. Просто Робик так решил, так оно и будет! Робик быстренько набрал номер телефона воспитанной девочки Вероники и приказал:
– Старуха, моментально разыщи мне Федьку, и чтоб он мигом был у меня дома. Если потребуется, напугай его так, чтобы он в «мы» захотел! Действуй! Иначе операция срывается! – И, не дожидаясь ответа, он бросил трубку на рычаг, считая, что шефы банд должны отдавать приказания безоговорочным тоном, и тут же забыл о своем внешнем виде.
Вскоре насмерть перепуганный Федька стоял перед ним в прихожей, но недолго Федька был насмерть перепуганным. Увидев голову-дыню, он захихикал, потом захохотал, потом его стало корчить от смеха. Держась руками за живот, он согнулся, как от удара в него, а попой, чтобы не упасть, уперся в стену.
Робертина стукнул Федьку по затылку, мальчишка распрямился и сквозь захвативший всё его существо смех выкрикнул:
– Дыня получилася!
И Федька опять захохотал, схватившись за живот и согнувшись, а Робертина втолковывал ему:
– Приказываю тебе, балда ты такая, сидеть здесь и ждать меня! Телефон зазвонит – приподними трубку и опусти обратно! Двери не открывай! Жди меня! Понял?
Федька просто ничего не расслышал, захваченный безудержным хохотанием, но почему-то мотнул головой, видимо для того, чтобы ему не мешали хохотать, то есть наслаждаться. Понять ведь Федьку-то надо: до сих пор он всегда был предметом насмешек и смеха, а тут впервые ему выпало редчайшее удовольствие самому хохотать, да над кем?! Над Робертиной! Над шефом! Над тем, который только то и знал, что стукать Федьку по затылку!
Робертина самоуверенно счёл, что его приказания поняты, и ушёл, тщательно натянув перед зеркалом английский беретик.
Оставшись в огромной квартире один, отхохотавшись, Федька долго соображал, но так и не сообразил, для чего он здесь оказался. Попав случайно на кухню, он выпил три бутылочки вкусного-вкусного сока, подумал-подумал и съел все (четыре) пирожные в вазе, ещё подумал-подумал и сгрыз три больших яблока.
Немного отдохнув, он отправился бродить по квартире. Никогда таких жилищ он не видел и заблудился.
Бродил Федька, бродил по комнатам и коридорам, но никак не мог снова выйти на кухню, зато обнаружил телефон. Он важно снял трубку и стал набирать: сначала – ноль, затем – один и только хотел набрать два, как из трубки раздалось:
– Дежурный слушает. Ваш адрес!
Федька назвал адрес, да опомнился, испуганно пискнул. бросил трубку на рычаг и отбежал от телефона. Он метался по комнатам и коридорам, а в это время по адресу Гордея Васильевича мчались две пожарные машины, воя сиренами. Словно слыша их и понимая, что он натворил, Федька наконец-то выскочил в прихожую, увидел дверь и – стрелой по лестнице!
Нам, уважаемые читатели, можно и оставить его, а отправиться к воспитанной девочке Веронике, которую с унылым, даже обреченным видом сопровождал Вовик; а вела она его к гаражу. Там её и его должны были похитить бандиты.
– Вообще жизнь неоднозначна, – рассуждала воспитанная девочка Вероника, и все разноцветные бантики на её голове замерли в глубокой задумчивости. – Вот я часто вынуждена размышлять над тем, почему ко мне так несправедлива судьба. Казалось бы, я по мере своих сил и возможностей всё делаю для того, чтобы доставить окружающим меня людям, в том числе и вам, Вовик, радость, помочь, а получается…
– Какую же ты мне радость доставить можешь? – сердито спросил Вовик, а мысленно добавил: «Если всё время врешь?»
– Вы не рады, к примеру, знакомству со мной?! – поразилась воспитанная девочка Вероника. – Вы сомневаетесь, что я оставлю в вашей жизни заметный след? Значит, вы просто невосприимчивы к незаурядным натурам. Но я многое вам прощаю, потому что всё-таки в вас кроется нечто загадочное.
– Ничего во мне не кроется, – польщенный, нарочито небрежным тоном ответил Вовик. – А сколько мне тебя ещё сопровождать? По-моему, мы только время зря тратим.
– Быть со мной, иметь возможность общаться со мной – зря тратить время, – иронически произнесла воспитанная девочка Вероника, озабоченная тем, что у гаража, который она видела, уже давно собрались бандиты, а похищать её и Вовика будто бы и не собирались. Чтобы выиграть время, она продолжала рассуждать, всячески стараясь ублаготворить Вовика, чтобы он не вздумал уйти. – Я бы ни за что не стала общаться с человеком, который мне неинтересен. – От гаража донесся дружный хохото-гогот. – Вообще я мечтаю о людях умных, красивых, сильных… А какой тип женщин вы предпочитаете?
– Тип? – недоуменно спросил Вовик и обернулся в сторону нового взрыва хохото-гогота у гаража. – При чём тут женщины? Вот про девчонок я ещё могу сказать.
– Слушаю очень внимательно.
– Девчонок я вообще не предпочитаю.
– Вы что, собираетесь прожить без семьи? Холостяком? Неужели вы даже не подозреваете, что девочки, особенно воспитанные, вас мальчиков, облагораживают? И неужели вам неведомо, что ради женщин, то есть бывших девочек, идут на подвиги, создают выдающиеся творения литературы и искусства?
Вовик и слушал и не слушал её. Встреча с бандитами теперь не очень его пугала, раз Илларион Венедиктович обещал в неё вмешаться, но он только сейчас осознал, что всё это произойдет вон там, у гаража. А пока бандиты хохотали и гоготали во всё горло.
– Пойдем, взглянем, что там происходит, – как бы между прочим предложила воспитанная девочка Вероника, которая находилась не только в недоумении, но уже и в раздражении: давно пора похищать, а они хохочут и гогочут!
– Пойдем, посмотрим, – точно таким же тоном согласился Вовик, решивший, что лучше идти навстречу опасности, чем изнывать в ожидании её.
Они приблизились к бандитам незамеченными. У дверей гаража стоял незнакомый мальчик в Робки-Пробкиной одежде, с его лицом, но…
– Это ещё что такое? – очень брезгливо спросила воспитанная девочка Вероника, показывая на него.
– Да Робертина это! – с диким хохото-гоготом ответили бандиты. – Теперь мы его будем Дыней звать!
– Неужели это ты… Робик? – ещё очень брезгливее спросила она. – Действительно, череп совершенно неправильной формы, напоминающий обыкновеннейшую дыню. Где твои великолепные волосы?
– Дед обрезал, а мама собрала их в вазу и поставила у себя на туалетном столике, – безнадёжным, почти плаксивым голосом отозвался, можно считать, уже бывший Робертина, а бандиты опять схохотали и сгоготали. – Среди нас оказался предатель! Он выдал все наши планы! Вот из-за него, идиота, меня и остригли! – Он наконец-то догадался поднять с земли английский беретик, натянул его на дынеобразный череп, и бандиты, теперь уже вместе с воспитанной девочкой Вероникой, разразились диким и долгим гогото-хохотом, переходившим в хохото-гогот.
– Слушать мою команду! Шеф я вам или не шеф?
– Дыня! – закричали бандиты. – Дыня обыкновенная!
– Какой же ты можешь быть шеф? – совсем ещё очень брезгливее произнесла воспитанная девочка Вероника, и все разноцветные бантики на её голове закачались предельно насмешливо. – С такой отвратительной наружностью даже на улице показываться нельзя. Люди будут шарахаться от тебя. Отныне не смей мне показываться на глаза!
– Значит… значит… значит… – от несусветной обиды голос у Робика-Робки-Пробки-Робертины-Дыни стал писклявым. – Значит, только волосы…
– А ты как думал? – от безграничного презрения голос воспитанной девочки Вероники стал хриплым. – Можешь гулять с вазой в руках, в которой хранятся твои прекрасные волосы! – и она вызывающие громко расхохоталась одна.
И даже бандиты примолкли от такого издевательства.
– Ты! – вырвалось у Вовика. – Прекрати! – И он передразнил сердито: – Воспитанные девочки так не поступают!
Она успела только с неприкрытой злобой взглянуть на него, как среди бандитов появился Лапа и насмешливо спросил:
– Позвольте поинтересоваться, что здесь происходит? Робик! – радостно воскликнул он. – Что с тобой сделали? На кого ты похож?
– На дыню! – завопили бандиты. – Дыня он, дыня обыкновенная!
– Что за шум, а драки нет? – весело перекричал всех Лапа.
И в наступившей тишине раздался напряженный голос бывшего шефа:
– Драки нет? Бу-у-удет драка! Ребята, вот предатель! Вали его! Без пощады! – и первый кулаком ударил Лапу в лицо, и тот не успел увернуться.
Семь штук бандитов с восторгом принялись лупить Лапу смертным боем.
– Ну, а вы за кого, Вовик? – с интересом наблюдая за побоищем, ехиднейше спросила воспитанная девочка Вероника. – Так и будете стоять столбом, трус? Присоединяйтесь! Восемь на одного – это же просто и безопасно! Ну, трусишка!
Драться, как вы помните, уважаемые читатели, Вовик не умел. Но сейчас его охватила такая, я бы сказал, благородная ненависть к бандитам и ЭТОЙ особе, что никакого умения и не потребовалось. Одного бандита он просто-напросто хорошенько пнул, да так хорошенько, что тот куда-то отлетел и больше не возвращался. Другого бандита Вовик почему-то решил крепко обнять и обнял так крепко, что тот почему-то упал на землю и не вставал.
– Молодец, Вовик! – крикнул Лапа. – Хватай Дыню! Вон уже милиция едет! Милиция едет! Ура! Сейчас она их всех в подшефный совхоз возить навоз!
При слове милиция бандиты бросились врассыпную, а тот, который побывал в объятиях Вовика и лежал на земле, быстро пополз. Дыне Вовик сделал подножку, уселся на него и через некоторое время услышал громкий стон:
– Раааааздааавииииишь…
– Отпусти его, – сказал Лапа, ощупывая своё лицо, – здорово они меня, понимаешь ли… горит все…
– А где же милиция? – раздражённо спросила воспитанная девочка Вероника [10].
– Никакой милиции и не предвидится, – насмешливо ответил Лапа. – Просто я воспользовался старой уловкой, которая безотказно действует на трусов.
– Но вы-то какой герой! И даже вы, Вовик! Я восхищена вами, мальчики! Вы действовали, как в кино! Я любовалась вами!
Тут Лапа вдруг стал суровым, медленно подошёл к ней и сквозь зубы процедил:
– Ты, голубушка, тоже получишь по заслугам! – Он повернул её за руку к себе спиной и вдарил ей по месту, где спина теряет своё приличное название.
Воспитанная девочка Вероника вздрогнула, взвизгнула, остолбенела на некоторое время, повернулась к мальчишкам искаженным ужасом лицом и растерянно забормотала:
– Да как ты, не… не… годяй… посмел ме… ме… меня… по… по… по…
И деревенский мальчик Лапа громко и отчетливо назвал место, по которому она получила заслуженный, справедливый и здоровенный шлепок, самым точным в данном случае словом.
На этом, уважаемые читатели, нам пора расстаться до следующей главы, предварительно немножечко передохнув.
Глава под номером ДЕВЯТЬ и под названием
«Судьба эликсира грандиозус наоборотус в опасности,
или
Почему иногда шпионы спят под кроватью»
Известно, уважаемые читатели, что глупость человеческая безгранична, точно так же как безграничен и ум человеческий.
Стариннейшая пословица гласит: если бог решит наказать человека, то лишает его разума. Все люди воспринимают это стариннейшее изречение по-разному. Одни полагают, что человек в данном случае становится дураком, другие – сумасшедшим. Я придерживаюсь первого толкования, хотя отлично знаю, что дуракам жить и легче и удобнее, но зато и совершенно неинтересно.
Опасность глупости заключается ещё и в том, что нет четких границ между нею и другими, не менее опасными качествами дурака. Иногда, например, просто невозможно определить, глупость вынудила дурака сделать подлость или подлость заставила его совершать наиглупейшие поступки.
Именно так и было со странным существом, которое решило спать под кроватью, считая, что никто его там не обнаружит. То есть нормальному человеку никогда не придёт в голову, что можно спать под кроватью в такой огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.
Кого же и чего же начал так патологически бояться собачий гипнотизёр по фамилии Шпунт?
Чтобы ответить на данный вопрос, нам потребуется, уважаемые читатели, хотя бы коротко, в общих чертах, проследить путь его морального падения, выяснить, как он докатился до того, что вынужден был спать под кроватью в своей огромной, похожей на универмаг почти со всеми отделами квартире.
С юношеских лет, если не раньше, Эдик стремился лишь к одному: иметь как можно больше денег. Заметьте, уважаемые читатели, не заработать, а просто иметь любой ценой. И всю свою жизнь, каждый свой поступок, каждый свой шаг Эдик посвятил этому жалкому, но найстрастнейшему стремлению. Он и жульничал, и спекулировал, и обманывал, и воровал, и мошенничал, и чего он только ни вытворял, чтобы хапать деньги и покупать на них дорогостоящие вещи.
Теперь у Эдика была незаконно, конечно, добытая огромная квартира, напоминавшая универмаг почти со всеми отделами. Вы спросите; для чего одному человеку столько много вещей? Например, у него хранилось семнадцать столовых сервизов на двенадцать персон каждый. Умножим семнадцать на двенадцать, получим двести четыре. Но ведь у Эдика никогда не собиралось и не могло собраться столько гостей! И вообще к сервизам прикасались лишь только для того, чтобы стереть с них пыль.
Большое количество дорогостоящих вещей приобретается тогда, когда сам их владелец как человек ничегошеньки из себя не представляет, а вещи, самоуверенно и глупо полагает он, придают ему очень большое значение в глазах людей. То есть чем больше у него дорогостоящих вещей, тем он будто бы значительнее как личность.