Страница:
— Поесть он всегда успеет, — ответил отец. — Садись, сын, потолкуем. Ну как? Доволен?
— Нет, — буркнул Иван.
— Почему? Ведь вся область тебя видела и слышала. Вот, думали все, вот это парень! Не только сам хорошо учится, но и других по телевидению учит!
Кстати, отец Ивана учился хорошо — в вечернем техникуме, а днём работал (тоже хорошо) на машиностроительном заводе токарем.
И мама Ивана тоже училась — в библиотечном техникуме и тоже вечером, а днем работала в библиотеке.
— Все учатся, — сказала однажды бабушка, — я только неучёная. Но ничего — тоже вот на курсы какие-нибудь поступлю.
И поступила — на курсы кройки и шитья.
Хуже всех в семье учился Иван.
— Маленький ещё, — объясняла бабушка, — подрастёт, поумнеет и начнёт учиться.
Вот и сегодня отец отчитывал Ивана, а бабушка стояла в коридоре и громко вздыхала.
«Замучают они ведь так несчастного ребёнка, — думала она, — искалечат. И ничем ведь на них не угодишь! Только одно и знают — воспитывать да перевоспитывать! А ребёнка жалеть надо, кормить его надо!»
— Когда в следующий раз выступать будешь? — спросил отец.
— Не буду я больше, — пробормотал Иван, — не имею права.
— Теперь можешь есть. Заслужил.
Бабушка кормила внука вкусно и долго.
БАБУШКА НА ПОСТУ
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
АДЕЛАИДА ВЫЯСНЯЕТ ОБСТАНОВКУ
УО
ОЧЕНЬ ГРУСТНОЕ ЗАНЯТИЕ
ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОСТУПОК
БАБУШКА ВЗБУНТОВАЛАСЬ
ИВАН ВЗБУНТОВАЛСЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
ИВАН ДЕЛАЕТ ВАЖНОЕ ОТКРЫТИЕ
НЕУДАЧА
БАБУШКА ОПЯТЬ БУНТУЕТ
— Нет, — буркнул Иван.
— Почему? Ведь вся область тебя видела и слышала. Вот, думали все, вот это парень! Не только сам хорошо учится, но и других по телевидению учит!
Кстати, отец Ивана учился хорошо — в вечернем техникуме, а днём работал (тоже хорошо) на машиностроительном заводе токарем.
И мама Ивана тоже училась — в библиотечном техникуме и тоже вечером, а днем работала в библиотеке.
— Все учатся, — сказала однажды бабушка, — я только неучёная. Но ничего — тоже вот на курсы какие-нибудь поступлю.
И поступила — на курсы кройки и шитья.
Хуже всех в семье учился Иван.
— Маленький ещё, — объясняла бабушка, — подрастёт, поумнеет и начнёт учиться.
Вот и сегодня отец отчитывал Ивана, а бабушка стояла в коридоре и громко вздыхала.
«Замучают они ведь так несчастного ребёнка, — думала она, — искалечат. И ничем ведь на них не угодишь! Только одно и знают — воспитывать да перевоспитывать! А ребёнка жалеть надо, кормить его надо!»
— Когда в следующий раз выступать будешь? — спросил отец.
— Не буду я больше, — пробормотал Иван, — не имею права.
— Теперь можешь есть. Заслужил.
Бабушка кормила внука вкусно и долго.
БАБУШКА НА ПОСТУ
Иван сидел на окне и со страхом ждал прихода Аделаиды: ведь она обещала поговорить с его родителями и обо всём им рассказать.
А это значит, что опять начнутся разговоры-переговоры, и никому в голову не придёт, что человека не воспитывать, а жалеть надо. Трудно ведь жить человеку, почти невозможно! А его, видите ли, ещё и на буксир.
Но если вы решили, что Иван растерялся и не знал, что делать, то ошибаетесь. Ему в голову пришла замечательная мысль… Он бегом к бабушке и пожаловался ей.
— Буксир? — возмутилась бабушка. — Я ей покажу буксир! Иди, внучек мой ненаглядный, спокойно отдыхай. А если она сюда заявится, я ей… кое-что скажу. Иди, иди, родименький, отдыхай.
То, что бабушка называла отдыхом, а ребята называли бегать, на самом деле было тяжёлой работой. После такого отдыха домой ребята возвращались, высунув языки. Рукой пошевелить не могли.
Однако на этот раз Иван не бегал. Он всё время поглядывал, не появилась ли во дворе Аделаида. То и дело приходили ребята из других домов и расспрашивали его о выступлении по телевидению.
Как Ивану хотелось похвастаться и приврать! Рты бы разинули от зависти и удивления! Ахнули бы!
Но, кажется, впервые в жизни Иван не врал, и ребята уходили немного разочарованными.
«Все люди как люди живут, — горестно размышлял Иван, — один я несчастный. Заболеть бы, что ли, по-настоящему! Чтоб ни руки, ни ноги не двигались. Нет, чтоб одна рука работала бы — есть-то всё равно надо. Лежал бы себе как суслик раненый и радио бы целыми днями слушал. Благодать!»
На крыльце с вязаньем в руках сидела бабушка. Иван знал, что если бы даже сам директор школы захотел сейчас пожаловаться на него родителям, бабушка бы его не пустила. Больше всего на свете она любила внука и за него была готова идти в бой.
И когда во дворе появилась Аделаида, Иван нисколько не испугался, спрятался за поленницу и издали наблюдал.
Бабушка встала. Вид у неё был воинственный.
«Сейчас она тебе! — торжествующе подумал Иван. — Крокодиловская ты дочь!»
Но что произошло дальше, этого никто не ожидал — ни Иван, ни бабушка.
А это значит, что опять начнутся разговоры-переговоры, и никому в голову не придёт, что человека не воспитывать, а жалеть надо. Трудно ведь жить человеку, почти невозможно! А его, видите ли, ещё и на буксир.
Но если вы решили, что Иван растерялся и не знал, что делать, то ошибаетесь. Ему в голову пришла замечательная мысль… Он бегом к бабушке и пожаловался ей.
— Буксир? — возмутилась бабушка. — Я ей покажу буксир! Иди, внучек мой ненаглядный, спокойно отдыхай. А если она сюда заявится, я ей… кое-что скажу. Иди, иди, родименький, отдыхай.
То, что бабушка называла отдыхом, а ребята называли бегать, на самом деле было тяжёлой работой. После такого отдыха домой ребята возвращались, высунув языки. Рукой пошевелить не могли.
Однако на этот раз Иван не бегал. Он всё время поглядывал, не появилась ли во дворе Аделаида. То и дело приходили ребята из других домов и расспрашивали его о выступлении по телевидению.
Как Ивану хотелось похвастаться и приврать! Рты бы разинули от зависти и удивления! Ахнули бы!
Но, кажется, впервые в жизни Иван не врал, и ребята уходили немного разочарованными.
«Все люди как люди живут, — горестно размышлял Иван, — один я несчастный. Заболеть бы, что ли, по-настоящему! Чтоб ни руки, ни ноги не двигались. Нет, чтоб одна рука работала бы — есть-то всё равно надо. Лежал бы себе как суслик раненый и радио бы целыми днями слушал. Благодать!»
На крыльце с вязаньем в руках сидела бабушка. Иван знал, что если бы даже сам директор школы захотел сейчас пожаловаться на него родителям, бабушка бы его не пустила. Больше всего на свете она любила внука и за него была готова идти в бой.
И когда во дворе появилась Аделаида, Иван нисколько не испугался, спрятался за поленницу и издали наблюдал.
Бабушка встала. Вид у неё был воинственный.
«Сейчас она тебе! — торжествующе подумал Иван. — Крокодиловская ты дочь!»
Но что произошло дальше, этого никто не ожидал — ни Иван, ни бабушка.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой бабушка неожиданно становится одним из главных действующих лиц, а Иван Семёнов совершает героический поступок
АДЕЛАИДА ВЫЯСНЯЕТ ОБСТАНОВКУ
— Добрый вечер, — сказала Аделаида и улыбнулась.
— Добрый вечер, — сквозь зубы проговорила бабушка, — не знаю, как тебя звать-величать.
— Меня зовут Аделаидой.
— Бывает.
Помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— А где ваш внук? Бегает?
— Не твоё дело.
Опять помолчали, внимательно разглядывая друг друга, словно собираясь бороться.
— А уроки он сделал? — спросила Аделаида.
— А ты кто такая? — спросила бабушка. — Чего тебе тут надо? Зачем пришла? Думаешь, он без тебя с учёбой не справится? Я у него буксир, а не ты. Видала, как он по телевизору выступал?
— Видела! Видела! — радостно воскликнула Аделаида. — Замечательно выступил!
— Как настоящий артист, — бабушка посмотрела на неё с подозрением. — Просто удивительно.
— Ничего удивительного нет, — осторожно возразила Аделаида, — ведь он очень способный. У него только один недостаток…
— Нет у него недостатков! — грозно перебила бабушка.
— Один маленький недостаток.
— Нет.
— Малюсенький недостаточен. Совсем малюсенький.
— Может быть, — нахмурившись, согласилась бабушка, — поспать он любит.
— Не в том беда. Пусть себе спит сколько ему угодно. Плохо то, что очень уж он добрый.
— Это как понимать? — насторожилась бабушка.
— А вот мы решили помочь ему учиться, — стала объяснять Аделаида. — Другой бы на его месте сразу бы согласился: помогайте, пожалуйста, тратьте на меня силы и время! Правда? А он не такой. Ему неудобно беспокоить людей. Он добрый. Вот он от меня и бегает.
— Золотце ты моё! — бабушка всплеснула руками. — Ненаглядная ты моя! Идём, я тебя, милая, вареньем накормлю. Оно у меня восьми сортов: клубничное, земляничное, малиновое, брусника с яблоками, крыжовник…
Бабушка и Аделаида скрылись в подъезде.
«Что делать? — испуганно подумал Иван. — Враг проник в мой дом. Что делать?»
В голове проносилось решение за решением. А если убежать в другой город? Поступить на работу, стать в вечерней школе отличником, потом — знаменитым человеком?
«Пусть без меня живут, — думал Иван, — пусть скучают, пусть слёзки льют».
Он так живо представил себе эту грустную картину, что сам чуть не разревелся.
«Нет, нельзя уезжать, — решил он, — жалко всех.
Да и поймают. Сядет Егорушкин на свой мотоцикл и догонит».
Иван пошёл домой.
На кухне бабушка и Аделаида пили чай. Весь стол был уставлен банками с вареньем.
— А мы уже по третьему стаканчику! — весело сообщила бабушка. — Налить тебе?
Сидел Иван, без всякого удовольствия пил чай стакан за стаканом, ждал, когда Аделаида заговорит о буксире и прочем, ёрзал на табуретке.
А они разговаривали о варенье.
«Нарочно это она! — думал Иван. — Любит людей мучить. Но я сбегу! Пусть только заикнётся!»
Допили чай, унесли в кладовку банки.
— Можно ему проводить меня? — спросила Аделаида.
— Конечно, конечно, — согласилась бабушка. — Он у меня такой вежливый, такой вежливый! Иди, иди, Ванечка…
— Добрый вечер, — сквозь зубы проговорила бабушка, — не знаю, как тебя звать-величать.
— Меня зовут Аделаидой.
— Бывает.
Помолчали, внимательно разглядывая друг друга.
— А где ваш внук? Бегает?
— Не твоё дело.
Опять помолчали, внимательно разглядывая друг друга, словно собираясь бороться.
— А уроки он сделал? — спросила Аделаида.
— А ты кто такая? — спросила бабушка. — Чего тебе тут надо? Зачем пришла? Думаешь, он без тебя с учёбой не справится? Я у него буксир, а не ты. Видала, как он по телевизору выступал?
— Видела! Видела! — радостно воскликнула Аделаида. — Замечательно выступил!
— Как настоящий артист, — бабушка посмотрела на неё с подозрением. — Просто удивительно.
— Ничего удивительного нет, — осторожно возразила Аделаида, — ведь он очень способный. У него только один недостаток…
— Нет у него недостатков! — грозно перебила бабушка.
— Один маленький недостаток.
— Нет.
— Малюсенький недостаточен. Совсем малюсенький.
— Может быть, — нахмурившись, согласилась бабушка, — поспать он любит.
— Не в том беда. Пусть себе спит сколько ему угодно. Плохо то, что очень уж он добрый.
— Это как понимать? — насторожилась бабушка.
— А вот мы решили помочь ему учиться, — стала объяснять Аделаида. — Другой бы на его месте сразу бы согласился: помогайте, пожалуйста, тратьте на меня силы и время! Правда? А он не такой. Ему неудобно беспокоить людей. Он добрый. Вот он от меня и бегает.
— Золотце ты моё! — бабушка всплеснула руками. — Ненаглядная ты моя! Идём, я тебя, милая, вареньем накормлю. Оно у меня восьми сортов: клубничное, земляничное, малиновое, брусника с яблоками, крыжовник…
Бабушка и Аделаида скрылись в подъезде.
«Что делать? — испуганно подумал Иван. — Враг проник в мой дом. Что делать?»
В голове проносилось решение за решением. А если убежать в другой город? Поступить на работу, стать в вечерней школе отличником, потом — знаменитым человеком?
«Пусть без меня живут, — думал Иван, — пусть скучают, пусть слёзки льют».
Он так живо представил себе эту грустную картину, что сам чуть не разревелся.
«Нет, нельзя уезжать, — решил он, — жалко всех.
Да и поймают. Сядет Егорушкин на свой мотоцикл и догонит».
Иван пошёл домой.
На кухне бабушка и Аделаида пили чай. Весь стол был уставлен банками с вареньем.
— А мы уже по третьему стаканчику! — весело сообщила бабушка. — Налить тебе?
Сидел Иван, без всякого удовольствия пил чай стакан за стаканом, ждал, когда Аделаида заговорит о буксире и прочем, ёрзал на табуретке.
А они разговаривали о варенье.
«Нарочно это она! — думал Иван. — Любит людей мучить. Но я сбегу! Пусть только заикнётся!»
Допили чай, унесли в кладовку банки.
— Можно ему проводить меня? — спросила Аделаида.
— Конечно, конечно, — согласилась бабушка. — Он у меня такой вежливый, такой вежливый! Иди, иди, Ванечка…
УО
Иван был согласен на любой позор, даже на то, чтобы его дразнили женихом, лишь бы увести Аделаиду из дома.
Они вышли на улицу. Бабушка долго махала им вслед рукой. Аделаида оборачивалась и махала ей в ответ.
— Хорошая у тебя бабушка, — сказала она, — только балует тебя очень.
— Зачем приходила?
— Выяснить обстановку.
— Какую обстановку?
— Узнать, в каких условиях ты живёшь, — объяснила Аделаида, — как тебя воспитывают.
— Ну и что выяснила?
— Всё. Теперь я знаю, что ты бабушкин сынок. Нянчится она с тобой. Придётся тебе её с собой в армию брать. Ты ведь даже просыпаться сам не умеешь.
— Врёшь! — неуверенным голосом крикнул Иван.
— Не вру. Это я бабушке немного наврала. Из-за тебя. По телевизору ты выступил ужасно. Я краснела. Стыдно было. Очень стыдно.
— Без тебя знаю, — буркнул Иван.
Краешком глаза поглядывал по сторонам: не видит ли кто-нибудь из ребят, что он гуляет с девочкой?
— В результате, — продолжала она, — я сделала важное открытие. Я поняла, что ты, может быть, УО.
— УО? — переспросил Иван. — А это что такое?
— УО — значит умственно отсталый.
— Чего, чего? — почти крикнул Иван.
— Ты умственно отсталый ребёнок. Тебя надо перевести в специальную школу.
Иван остановился, вытаращив глаза, и долго с его губ срывались не слова, а какие-то непонятные звуки. Еле-еле овладев собой, он спросил:
— В специальную школу?
— Конечно, — спокойно отозвалась Аделаида. — Тебе же будет лучше. Всё будет в порядке. Ведь почему с тобой мучаются? Потому что считают тебя нормальным. А ты УО. Умственно отсталый.
— Неправда! — жалобно крикнул Иван. — Я умный! Я умственно умный!
— Не кричи. Подумай обо всём спокойно. Вот тебе задание: или ты выучишь сегодня уроки, или я завтра сообщаю всем, что ты УО. До свиданья.
И ушла.
Они вышли на улицу. Бабушка долго махала им вслед рукой. Аделаида оборачивалась и махала ей в ответ.
— Хорошая у тебя бабушка, — сказала она, — только балует тебя очень.
— Зачем приходила?
— Выяснить обстановку.
— Какую обстановку?
— Узнать, в каких условиях ты живёшь, — объяснила Аделаида, — как тебя воспитывают.
— Ну и что выяснила?
— Всё. Теперь я знаю, что ты бабушкин сынок. Нянчится она с тобой. Придётся тебе её с собой в армию брать. Ты ведь даже просыпаться сам не умеешь.
— Врёшь! — неуверенным голосом крикнул Иван.
— Не вру. Это я бабушке немного наврала. Из-за тебя. По телевизору ты выступил ужасно. Я краснела. Стыдно было. Очень стыдно.
— Без тебя знаю, — буркнул Иван.
Краешком глаза поглядывал по сторонам: не видит ли кто-нибудь из ребят, что он гуляет с девочкой?
— В результате, — продолжала она, — я сделала важное открытие. Я поняла, что ты, может быть, УО.
— УО? — переспросил Иван. — А это что такое?
— УО — значит умственно отсталый.
— Чего, чего? — почти крикнул Иван.
— Ты умственно отсталый ребёнок. Тебя надо перевести в специальную школу.
Иван остановился, вытаращив глаза, и долго с его губ срывались не слова, а какие-то непонятные звуки. Еле-еле овладев собой, он спросил:
— В специальную школу?
— Конечно, — спокойно отозвалась Аделаида. — Тебе же будет лучше. Всё будет в порядке. Ведь почему с тобой мучаются? Потому что считают тебя нормальным. А ты УО. Умственно отсталый.
— Неправда! — жалобно крикнул Иван. — Я умный! Я умственно умный!
— Не кричи. Подумай обо всём спокойно. Вот тебе задание: или ты выучишь сегодня уроки, или я завтра сообщаю всем, что ты УО. До свиданья.
И ушла.
ОЧЕНЬ ГРУСТНОЕ ЗАНЯТИЕ
— Крокодиловская ты дочь! — вслед ей прошептал Иван. — В зоопарк тебя посадить надо! В клетку! За решётку! Тухлой капустой тебя кормить надо!
Аделаида обернулась и помахала ему рукой.
— Сама ты УО, — шептал Иван, — это тебя в крокодильскую школу посадить надо!
Долго он стоял на одном месте. Было ему до того грустно, что хоть плачь. Он даже кулаками помахал немного.
И побрёл домой, опустив большую голову.
Кажется, впервые он призадумался над своей жизнью. А когда ты совершил немало проступков, занятие это — думать о своей жизни — очень грустное.
Вместо того чтобы по привычке всех ругать, а себя жалеть, он прошептал:
— Бабушкин сынок… УО… умственно отсталый… специальная школа… А почему? Потому что не люблю учиться? Ну и что? Если я таким родился? Вот если бы я не мог учиться, тогда другое дело. А я могу, но не люблю. Ведь мне ничего не стоит быть отличником. Стоит только захотеть.
Эх, обидно-то как! Дураком бы обозвала, лодырем, двоечником, балбесом, ещё как-нибудь, а то — УО, умственно отсталый.
Эти слова звенели у него в ушах. Он даже головой потряс, чтобы они вылетели, — не помогло.
Очень грустное это занятие — думать о своей жизни.
Дома Иван сел на кухне и молчал.
— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивала бабушка. — Заболел? Намыкался? Ложись-ка спать, ненаглядненький.
А Иван представил себе, что придёт он завтра в школу, уроки опять не приготовлены, опять его ругать будут, явится Аделаида, крикнет своим крокодильским голосом:
— УО!
Соберётся общешкольная линейка, и все хором крикнут:
— УО! УО! УО!
Анна Антоновна скомандует:
— Семёнов, в специальную школу вон отсюда! А у подъезда стоит машина скорой помощи. Посадят в неё Ивана и увезут…
— Я, бабушка, уроки делать буду, — почти со слезами прошептал Иван. — Пожалей меня, бабушка!
— Жалею, золотце ты моё, жалею! Была бы моя воля, я бы вовсе уроки запретила в младших классах. Пусть старшие мучаются. Хочешь курочки?
— Нет, — со вздохом отказался Иван. — Буду уроки учить. Потом уж поем. — «Если, конечно, жив останусь», — мысленно добавил он.
Ну что ж… Сел Иван, достал из портфеля тетрадки, учебники, ручку.
Вздохнул.
Притопала лень-матушка, зашептала на ухо:
«Устал ведь ты, миленький. Приляг, отдохни. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
«Ладно, — ответил ей Иван, — лягу. С удовольствием. А завтра? Опять всё сначала? Да ещё в специальную школу отправят? Нетушки! Совершу-ка я сегодня героический поступок — сделаю-ка я уроки!»
И лень-матушка обратно утопала.
Аделаида обернулась и помахала ему рукой.
— Сама ты УО, — шептал Иван, — это тебя в крокодильскую школу посадить надо!
Долго он стоял на одном месте. Было ему до того грустно, что хоть плачь. Он даже кулаками помахал немного.
И побрёл домой, опустив большую голову.
Кажется, впервые он призадумался над своей жизнью. А когда ты совершил немало проступков, занятие это — думать о своей жизни — очень грустное.
Вместо того чтобы по привычке всех ругать, а себя жалеть, он прошептал:
— Бабушкин сынок… УО… умственно отсталый… специальная школа… А почему? Потому что не люблю учиться? Ну и что? Если я таким родился? Вот если бы я не мог учиться, тогда другое дело. А я могу, но не люблю. Ведь мне ничего не стоит быть отличником. Стоит только захотеть.
Эх, обидно-то как! Дураком бы обозвала, лодырем, двоечником, балбесом, ещё как-нибудь, а то — УО, умственно отсталый.
Эти слова звенели у него в ушах. Он даже головой потряс, чтобы они вылетели, — не помогло.
Очень грустное это занятие — думать о своей жизни.
Дома Иван сел на кухне и молчал.
— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивала бабушка. — Заболел? Намыкался? Ложись-ка спать, ненаглядненький.
А Иван представил себе, что придёт он завтра в школу, уроки опять не приготовлены, опять его ругать будут, явится Аделаида, крикнет своим крокодильским голосом:
— УО!
Соберётся общешкольная линейка, и все хором крикнут:
— УО! УО! УО!
Анна Антоновна скомандует:
— Семёнов, в специальную школу вон отсюда! А у подъезда стоит машина скорой помощи. Посадят в неё Ивана и увезут…
— Я, бабушка, уроки делать буду, — почти со слезами прошептал Иван. — Пожалей меня, бабушка!
— Жалею, золотце ты моё, жалею! Была бы моя воля, я бы вовсе уроки запретила в младших классах. Пусть старшие мучаются. Хочешь курочки?
— Нет, — со вздохом отказался Иван. — Буду уроки учить. Потом уж поем. — «Если, конечно, жив останусь», — мысленно добавил он.
Ну что ж… Сел Иван, достал из портфеля тетрадки, учебники, ручку.
Вздохнул.
Притопала лень-матушка, зашептала на ухо:
«Устал ведь ты, миленький. Приляг, отдохни. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
«Ладно, — ответил ей Иван, — лягу. С удовольствием. А завтра? Опять всё сначала? Да ещё в специальную школу отправят? Нетушки! Совершу-ка я сегодня героический поступок — сделаю-ка я уроки!»
И лень-матушка обратно утопала.
ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОСТУПОК
Иван трудился, высунув язык; исписал половину страницы — ни одной ошибки не сделал, не поставил ни одной кляксы. И только хотел крикнуть «ура», как…
…с носа упала капелька пота.
Упала прямо в центр буквы «О». Хорошо, что Иван не поленился и написал её вроде колеса — большую и круглую.
Иван осторожно поднёс к ней кончик промокашки, и промокашка выпила каплю.
«Я тебе покажу, какой я умственно отсталый! — подумал Иван, вспомнив Аделаиду. — Как бы тебя в специальную школу не отправили!»
Разделавшись с упражнением по русскому языку, он принялся за арифметику.
Тут у него начался с цифрами самый настоящий бой.
Цифры прыгали у Ивана перед глазами, как лягушки. Не было никакой возможности отличить их друг от друга.
Тогда он представил, что цифры — его враги, и стал внимательно их выслеживать,
«Понятно, понятно, — решил он, глядя на ненавистные цифры, — вы тоже считаете, что я умственно отсталый. Сейчас разберёмся».
И поднатужился — и решил первый пример.
Ещё поднатужился, крякнул пять раз — и ещё решил один пример.
Ручку кусал, пыхтел от злости, один раз даже порычал Иван, но трудился.
Всё было против него.
Особенно — чернила. Они так и старались собраться на кончике пера в каплю и — хлоп на тетрадный лист.
Однако Иван следил за этим так внимательно, что ухитрился одну каплю схватить в воздухе левой рукой.
Вот тут-то упрямство впервые помогло ему.
И вдруг несчастье!
Глупая муха залезла в чернильницу. Иван проткнул муху пером, не заметил и написал мухой цифру «3». Представляете, что получилось?!
Чуть не заревел Иван! Трахнул муху кулаком — брызги во все стороны.
«Не обращай внимания на умственно отсталых мух, — прошептала ему на ухо лень-матушка, — иди спать».
«Вырви страницу, — прошептало упрямство, — и всё перепиши заново».
«Устал ведь я, — жалобно ответил Иван, — сил моих больше нету ведь!»
«Правильно, правильно, — прошептала лень-матушка, — иди бай-бай. Я тебе песенку спою, сказку расскажу»,
«Неужели ты сдашься из-за какой-то дохлой мухи?!» — удивилось упрямство.
Иван осторожно вырвал забрызганный лист и начал переписывать примеры.
До того он увлёкся, что не слышал, как подошла бабушка, стояла рядом и громко вздыхала — будто внуку уколы делали.
…с носа упала капелька пота.
Упала прямо в центр буквы «О». Хорошо, что Иван не поленился и написал её вроде колеса — большую и круглую.
Иван осторожно поднёс к ней кончик промокашки, и промокашка выпила каплю.
«Я тебе покажу, какой я умственно отсталый! — подумал Иван, вспомнив Аделаиду. — Как бы тебя в специальную школу не отправили!»
Разделавшись с упражнением по русскому языку, он принялся за арифметику.
Тут у него начался с цифрами самый настоящий бой.
Цифры прыгали у Ивана перед глазами, как лягушки. Не было никакой возможности отличить их друг от друга.
Тогда он представил, что цифры — его враги, и стал внимательно их выслеживать,
«Понятно, понятно, — решил он, глядя на ненавистные цифры, — вы тоже считаете, что я умственно отсталый. Сейчас разберёмся».
И поднатужился — и решил первый пример.
Ещё поднатужился, крякнул пять раз — и ещё решил один пример.
Ручку кусал, пыхтел от злости, один раз даже порычал Иван, но трудился.
Всё было против него.
Особенно — чернила. Они так и старались собраться на кончике пера в каплю и — хлоп на тетрадный лист.
Однако Иван следил за этим так внимательно, что ухитрился одну каплю схватить в воздухе левой рукой.
Вот тут-то упрямство впервые помогло ему.
И вдруг несчастье!
Глупая муха залезла в чернильницу. Иван проткнул муху пером, не заметил и написал мухой цифру «3». Представляете, что получилось?!
Чуть не заревел Иван! Трахнул муху кулаком — брызги во все стороны.
«Не обращай внимания на умственно отсталых мух, — прошептала ему на ухо лень-матушка, — иди спать».
«Вырви страницу, — прошептало упрямство, — и всё перепиши заново».
«Устал ведь я, — жалобно ответил Иван, — сил моих больше нету ведь!»
«Правильно, правильно, — прошептала лень-матушка, — иди бай-бай. Я тебе песенку спою, сказку расскажу»,
«Неужели ты сдашься из-за какой-то дохлой мухи?!» — удивилось упрямство.
Иван осторожно вырвал забрызганный лист и начал переписывать примеры.
До того он увлёкся, что не слышал, как подошла бабушка, стояла рядом и громко вздыхала — будто внуку уколы делали.
БАБУШКА ВЗБУНТОВАЛАСЬ
Утром Ивана будила бабушка.
А сегодня он проснулся сам. Честное слово! Сам открыл глаза, сам потянулся, сам зевнул и сам сел.
Настроение у него было замечательное, будто ему не в школу надо было отправляться, а на новогоднюю ёлку.
Раз! — встал на голову, подрыгал в воздухе ногами и грохнулся с кровати на пол — словно самая большая кастрюля упала с самой верхней полки.
Лежал на полу и хохотал.
Лежал, пока не замёрз.
Пошёл Иван на кухню, включил электрическую плитку, поставил на неё чайник, быстренько умылся, принёс из кладовки варенье и решил разбудить бабушку.
Открыв глаза и увидев внука, она испуганно вскрикнула. Если бы она верила в бога, то перекрестилась бы!
— Это ты?! — еле выговорила она.
— Я. А что?
— Да как же… кто тебя разбудил?
— Никто. Сам.
— Сам?!
— А что особенного? — обиделся Иван. — Что особенного?
Бабушка не ответила.
Потом она вышла на кухню и в ужасе спросила:
— И чайник сам поставил?! И варенье сам принёс?! — Она села, бессильно опустив руки, словно убитая большим горем. — Да что же это такое происходит?! Совсем от рук отбился. Против бабушки пошёл. Получается, что я тебе не нужна? Не выйдет! — она стукнула кулаком по столу. — Бабушка я тебе или не бабушка?
— Бабушка, — ответил ошеломлённый Иван.
— Обязан ты меня слушаться или нет?
— Обязан.
— Так вот, — бабушка встала и грозно посмотрела на него. — Я должна просыпаться и будить тебя, а не ты меня. Я должна завтрак готовить, а не ты. Понятно? Я здесь командир.
— Кем же ты командуешь? — удивился Иван.
— Всей семьёй.
— А кто же тебя слушается?
— А вся семья.
— Бабушка! — воскликнул Иван. — Но ведь я-то тебя не слушаюсь!
— Как — не слушаешься? — удивилась бабушка.
— Да так. Я потому и люблю тебя, что тебя можно не слушаться.
— А не врёшь?
— Нисколечко. Ты меня слушаешься, а не я тебя. Поэтому мы и живём дружно.
— Ну и пусть, — помолчав, сказала бабушка. — Не важно, кто кем командует, важно, что дружба есть. Но дружбе нашей скоро придёт конец, если ты будешь вести себя как сегодня. Нехорошо, Ваня, стыдно!
А сегодня он проснулся сам. Честное слово! Сам открыл глаза, сам потянулся, сам зевнул и сам сел.
Настроение у него было замечательное, будто ему не в школу надо было отправляться, а на новогоднюю ёлку.
Раз! — встал на голову, подрыгал в воздухе ногами и грохнулся с кровати на пол — словно самая большая кастрюля упала с самой верхней полки.
Лежал на полу и хохотал.
Лежал, пока не замёрз.
Пошёл Иван на кухню, включил электрическую плитку, поставил на неё чайник, быстренько умылся, принёс из кладовки варенье и решил разбудить бабушку.
Открыв глаза и увидев внука, она испуганно вскрикнула. Если бы она верила в бога, то перекрестилась бы!
— Это ты?! — еле выговорила она.
— Я. А что?
— Да как же… кто тебя разбудил?
— Никто. Сам.
— Сам?!
— А что особенного? — обиделся Иван. — Что особенного?
Бабушка не ответила.
Потом она вышла на кухню и в ужасе спросила:
— И чайник сам поставил?! И варенье сам принёс?! — Она села, бессильно опустив руки, словно убитая большим горем. — Да что же это такое происходит?! Совсем от рук отбился. Против бабушки пошёл. Получается, что я тебе не нужна? Не выйдет! — она стукнула кулаком по столу. — Бабушка я тебе или не бабушка?
— Бабушка, — ответил ошеломлённый Иван.
— Обязан ты меня слушаться или нет?
— Обязан.
— Так вот, — бабушка встала и грозно посмотрела на него. — Я должна просыпаться и будить тебя, а не ты меня. Я должна завтрак готовить, а не ты. Понятно? Я здесь командир.
— Кем же ты командуешь? — удивился Иван.
— Всей семьёй.
— А кто же тебя слушается?
— А вся семья.
— Бабушка! — воскликнул Иван. — Но ведь я-то тебя не слушаюсь!
— Как — не слушаешься? — удивилась бабушка.
— Да так. Я потому и люблю тебя, что тебя можно не слушаться.
— А не врёшь?
— Нисколечко. Ты меня слушаешься, а не я тебя. Поэтому мы и живём дружно.
— Ну и пусть, — помолчав, сказала бабушка. — Не важно, кто кем командует, важно, что дружба есть. Но дружбе нашей скоро придёт конец, если ты будешь вести себя как сегодня. Нехорошо, Ваня, стыдно!
ИВАН ВЗБУНТОВАЛСЯ
— Почему стыдно? — спросил Иван. — Что я такого сделал?
— Как — что?! — вспылила бабушка. — Да я же тебе объяснила. Не имеешь ты права выполнять мои обязанности! Бабушка я тебе или не бабушка?
— А я внук тебе или не внук?
— Ты внук. А я бабушка. И не лезь в мои дела. Будь любезен спать до тех пор, пока я тебя не разбужу.
— А если я сам проснусь?
— Не имеешь права!
— А если проснулся?
— Всё равно спи. Или просто лежи, пока я не приду. Если ты сам просыпаться будешь, зачем я тогда нужна? Если ты сам завтрак готовить будешь, мне что делать?
— Отдыхать.
— Отдыхать?! — возмутилась бабушка. — За кого ты меня принимаешь? Чтобы я да на старости лет бездельничала?
— А ты меня за кого принимаешь? — возмутился Иван. — Чтобы я да на молодости лет тунеядничал?! Ты знаешь, как интересно самому просыпаться? Замечательно! Ты что, собираешься со мной в армию идти? И там меня станешь будить? А? Может, по-твоему, каждый солдат со своей бабушкой в армию придёт?
Тут бабушка горько расплакалась.
— Ни в какую я армию не собираюсь, — сквозь слезы сказала она. — Но учти: пользы от нас в армии было бы много!
А Иван расхохотался.
— Бабушки! — скомандовал он. — По порядку номеров рассчитайтесь. Бабушки, вперёд шагом марш! Песню!.. Да ты хоть одну строевую песню знаешь?
— Знать не знаю и знать не желаю! — отрезала бабушка. — А только в армии без меня ты пропадёшь! Ты ведь даже ботинки зашнуровывать толком не умеешь.
— А в армии сапоги носят! У них шнуровки нет.
— Пожалеешь, — бабушка снова горько расплакалась. — Я ли тебя не любила! Я ли за тобой не ухаживала! Я ли тебя не баловала! А ты?
— Эх ты, рёва, — сказал Иван ласково, — а ещё в армию собираешься.
— Я не рёва, — сквозь слезы ответила бабушка, — просто я тебя люблю, а ты меня нет.
— И я тебя люблю. Только я с тобой не согласен.
— Когда любят, соглашаются!
— Не могу я с тобой согласиться, — твёрдо сказал Иван. — Ты что, хочешь, чтобы меня бабушкиным сынком дразнили?
— Хочу! — горячо призналась бабушка. — Очень!
— Значит, тебе меня нисколько не жалко.
— А ты меня жалеешь? Ты меня и за бабушку не считаешь.
— Считаю. Ты замечательная бабушка. Только есть у тебя один недостаток.
— Нет у меня недостатков!
Иван чмокнул её в щёку, шепнул:
— Один, маленький.
— Может быть, — подумав, нерешительно согласилась бабушка, — но я не знаю, какой. Не замечала.
— Ты не даёшь мне нормально жить.
— Я?!
— Ты, бабушка. Только ты не сердись и не плачь. Держи себя в руках. Надо мне просыпаться самому.
— А давай по очереди? — обрадованно предложила бабушка. — Один раз я тебя разбужу, а один раз ты, может, сам проснёшься?
— Нет, — отказался Иван. — Не хочу я быть умственно отсталым.
— Не понимаю, — испуганно прошептала бабушка, — кто от кого отстал?
— А я понимаю. Если бы я вчера не выучил уроки, то сегодня меня бы как миленького в специальную школу отправили.
— Вот! — радостно воскликнула бабушка. — Вот что значит — просыпаться самому! Соображать плохо стал! Ещё будешь с бабушкой спорить?
— Буду, — тихо, но решительно ответил Иван. — Приходится. Я ещё, может быть, отличником сделаюсь. Ненадолго, конечно. Чтобы всем доказать, что я не умственно отсталый.
— А зачем это тебе, миленький? — ласково спросила бабушка. — Для меня-то ты всегда самый умный! Вот подрастёшь, сил наберёшься, тогда и станешь отличником. Сейчас-то зачем тебе надсажаться? Вспомни-ка, до чего мы с тобой замечательно жили!
— Жили-то мы с тобой замечательно, — согласился Иван, — но, может быть, как раз из-за этого я и чуть-чуть в УО не превратился. Чуть-чуть в специальную школу не попал. На радость дочке крокодильской. Она у меня ещё попляшет! Сто пятьдесят пять с половиной раз пожалеет, что издевалась над гвардии рядовым Иваном Семёновым! Назло ей отличником стану! Да ещё и круглым! Сам просыпаться буду! — со слезами в голосе крикнул Иван. — Сам одеваться буду!
Бабушка легла на кровать и сказала:
— Спасибо. Можешь вызывать скорую помощь.
— Как — что?! — вспылила бабушка. — Да я же тебе объяснила. Не имеешь ты права выполнять мои обязанности! Бабушка я тебе или не бабушка?
— А я внук тебе или не внук?
— Ты внук. А я бабушка. И не лезь в мои дела. Будь любезен спать до тех пор, пока я тебя не разбужу.
— А если я сам проснусь?
— Не имеешь права!
— А если проснулся?
— Всё равно спи. Или просто лежи, пока я не приду. Если ты сам просыпаться будешь, зачем я тогда нужна? Если ты сам завтрак готовить будешь, мне что делать?
— Отдыхать.
— Отдыхать?! — возмутилась бабушка. — За кого ты меня принимаешь? Чтобы я да на старости лет бездельничала?
— А ты меня за кого принимаешь? — возмутился Иван. — Чтобы я да на молодости лет тунеядничал?! Ты знаешь, как интересно самому просыпаться? Замечательно! Ты что, собираешься со мной в армию идти? И там меня станешь будить? А? Может, по-твоему, каждый солдат со своей бабушкой в армию придёт?
Тут бабушка горько расплакалась.
— Ни в какую я армию не собираюсь, — сквозь слезы сказала она. — Но учти: пользы от нас в армии было бы много!
А Иван расхохотался.
— Бабушки! — скомандовал он. — По порядку номеров рассчитайтесь. Бабушки, вперёд шагом марш! Песню!.. Да ты хоть одну строевую песню знаешь?
— Знать не знаю и знать не желаю! — отрезала бабушка. — А только в армии без меня ты пропадёшь! Ты ведь даже ботинки зашнуровывать толком не умеешь.
— А в армии сапоги носят! У них шнуровки нет.
— Пожалеешь, — бабушка снова горько расплакалась. — Я ли тебя не любила! Я ли за тобой не ухаживала! Я ли тебя не баловала! А ты?
— Эх ты, рёва, — сказал Иван ласково, — а ещё в армию собираешься.
— Я не рёва, — сквозь слезы ответила бабушка, — просто я тебя люблю, а ты меня нет.
— И я тебя люблю. Только я с тобой не согласен.
— Когда любят, соглашаются!
— Не могу я с тобой согласиться, — твёрдо сказал Иван. — Ты что, хочешь, чтобы меня бабушкиным сынком дразнили?
— Хочу! — горячо призналась бабушка. — Очень!
— Значит, тебе меня нисколько не жалко.
— А ты меня жалеешь? Ты меня и за бабушку не считаешь.
— Считаю. Ты замечательная бабушка. Только есть у тебя один недостаток.
— Нет у меня недостатков!
Иван чмокнул её в щёку, шепнул:
— Один, маленький.
— Может быть, — подумав, нерешительно согласилась бабушка, — но я не знаю, какой. Не замечала.
— Ты не даёшь мне нормально жить.
— Я?!
— Ты, бабушка. Только ты не сердись и не плачь. Держи себя в руках. Надо мне просыпаться самому.
— А давай по очереди? — обрадованно предложила бабушка. — Один раз я тебя разбужу, а один раз ты, может, сам проснёшься?
— Нет, — отказался Иван. — Не хочу я быть умственно отсталым.
— Не понимаю, — испуганно прошептала бабушка, — кто от кого отстал?
— А я понимаю. Если бы я вчера не выучил уроки, то сегодня меня бы как миленького в специальную школу отправили.
— Вот! — радостно воскликнула бабушка. — Вот что значит — просыпаться самому! Соображать плохо стал! Ещё будешь с бабушкой спорить?
— Буду, — тихо, но решительно ответил Иван. — Приходится. Я ещё, может быть, отличником сделаюсь. Ненадолго, конечно. Чтобы всем доказать, что я не умственно отсталый.
— А зачем это тебе, миленький? — ласково спросила бабушка. — Для меня-то ты всегда самый умный! Вот подрастёшь, сил наберёшься, тогда и станешь отличником. Сейчас-то зачем тебе надсажаться? Вспомни-ка, до чего мы с тобой замечательно жили!
— Жили-то мы с тобой замечательно, — согласился Иван, — но, может быть, как раз из-за этого я и чуть-чуть в УО не превратился. Чуть-чуть в специальную школу не попал. На радость дочке крокодильской. Она у меня ещё попляшет! Сто пятьдесят пять с половиной раз пожалеет, что издевалась над гвардии рядовым Иваном Семёновым! Назло ей отличником стану! Да ещё и круглым! Сам просыпаться буду! — со слезами в голосе крикнул Иван. — Сам одеваться буду!
Бабушка легла на кровать и сказала:
— Спасибо. Можешь вызывать скорую помощь.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ,
в которой бабушка снова пытается быть одним из главных действующих лиц, а Иван Семёнов совершает несколько выдающихся поступков
ИВАН ДЕЛАЕТ ВАЖНОЕ ОТКРЫТИЕ
Вызывать скорую помощь не пришлось. Дали бабушке валерьянки, уложили в постель. Сказала бабушка:
— Никому я, значит, не нужна. Пустое я, значит, место. Или вроде старой сковородки. Выбрасывайте.
Тут все стали её утешать, уговаривать, успокаивать. А она твердит своё:
— Надоела я всем. Мешаю я всем. Только и думаете, как бы от меня избавиться.
Тут её опять стали утешать, уговаривать, успокаивать. Бабушка лежала с закрытыми глазами и тихонько постанывала.
— Я в школу, — сказал Иван, но она даже не посмотрела на него.
Утро было серое и дождливое. Иван весело прыгал через лужи. Правда, редкую лужу ему удавалось перепрыгнуть, чаще обеими ногами он попадал прямо в воду.
Устал прыгать, пошёл по тротуару.
Кошку на окошке увидел — отвернулся.
Собака мимо бежала — не обратил на неё внимания.
Вывески не читал.
В зеркале около парикмахерской состроил себе всего одну рожицу.
В школу торопился Иван — ещё как торопился!
А почему?
Да потому, что никого сегодня не боялся.
Ребят не боялся.
Анны Антоновны не боялся.
Даже Аделаиды не боялся.
Да почему?
Да потому, что уроки-то он выучил! Пожалуйста, проверяйте! Сколько угодно! Вопросы задавайте, спрашивайте!
Идёт Иван, подпрыгивает. До чего, оказывается, приятно в школу шагать, когда уроки приготовлены!
— Никому я, значит, не нужна. Пустое я, значит, место. Или вроде старой сковородки. Выбрасывайте.
Тут все стали её утешать, уговаривать, успокаивать. А она твердит своё:
— Надоела я всем. Мешаю я всем. Только и думаете, как бы от меня избавиться.
Тут её опять стали утешать, уговаривать, успокаивать. Бабушка лежала с закрытыми глазами и тихонько постанывала.
— Я в школу, — сказал Иван, но она даже не посмотрела на него.
Утро было серое и дождливое. Иван весело прыгал через лужи. Правда, редкую лужу ему удавалось перепрыгнуть, чаще обеими ногами он попадал прямо в воду.
Устал прыгать, пошёл по тротуару.
Кошку на окошке увидел — отвернулся.
Собака мимо бежала — не обратил на неё внимания.
Вывески не читал.
В зеркале около парикмахерской состроил себе всего одну рожицу.
В школу торопился Иван — ещё как торопился!
А почему?
Да потому, что никого сегодня не боялся.
Ребят не боялся.
Анны Антоновны не боялся.
Даже Аделаиды не боялся.
Да почему?
Да потому, что уроки-то он выучил! Пожалуйста, проверяйте! Сколько угодно! Вопросы задавайте, спрашивайте!
Идёт Иван, подпрыгивает. До чего, оказывается, приятно в школу шагать, когда уроки приготовлены!
НЕУДАЧА
Когда Иван подходил к школе, настроение у него немного испортилось. Он вспомнил, что предстоит разговор с Аделаидой. «Но ничего, — подумал он, — выкрутимся!»
И опять ему стало весело.
— Доброе утро! — услышал он за спиной голос Аделаиды.
Иван обернулся, сказал:
— Между прочим, у меня уроки сделаны.
— Да ну? Сам?
— Своими собственными руками и своей собственной головой, — гордо ответил Иван. — Даже стихотворение выучил. Теперь никто не скажет, что я УО.
— Посмотрим. Кто тебя знает? Может, ты сегодня опять примешься за старое?
— Наверно, нет, — со вздохом, негромко проговорил Иван. — Но ведь трудно.
— Конечно трудно. А ты как думал? Это по телевизору чужие слова легко говорить. И за лунатика себя выдавать легко. Драться легко. И по лужам топать легко. А учиться трудно.
«Тебе-то хорошо, — мрачно подумал Иван, когда она ушла, — ты с детства привыкла уроки делать. А я?»
Войдя в класс, он не закричал, как обычно, не запрыгал, а сел на своё место, сидел и помалкивал.
— Как жизнь? — спросил Колька.
— Нормально, — ответил Иван, — устал только. Всю ночь уроки делал. Не выспался.
— Всю? Ночь?! — поразился Колька. — За час можно сделать.
Звонок.
«Сейчас вы все ахнете, — торжествующе подумал Иван, — сейчас меня вызовут и…»
Но сколько ни тянул он руку вверх, Анна Антоновна не замечала. Иван до того обиделся, что руки под парту спрятал.
В перемену он не двинулся с места, сидел, опустив свою большую голову, и грустно размышлял: «Вот, пожалуйста! Только выучил человек уроки, так на него ноль внимания. А если бы он не выучил, то, будьте уверены, — вызвали бы! А зачем уроки учить, если тебя не спрашивают?»
— Я уроки выучил! — крикнул он.
Весь класс окружил Ивана.
— Молодец Аделаида! — сказал Паша.
— Вот это буксир, я понимаю! — сказал Колька.
— А она-то при чём? — удивился Иван. — Я сам.
— Сам! Сам! — передразнил Колька. — Пока она тебя хорошенько не стукнула, ты и не собирался уроки учить.
В класс вошла Анна Антоновна. «Сейчас все закричат, что я уроки выучил, — подумал Иван, — и она меня вызовет».
Но ребята молчали. Урок шёл своим чередом. Иван чуть руку не вывихнул, до того старательно тянул её вверх. Никакого впечатления!
«Нарочно, нарочно, — пронеслось у него в голове, — нарочно! Чтобы помучить меня. Чтоб поиздеваться надо мной!»
Взял да и поднял обе руки.
— Семёнов, не хулигань, — сказала Анна Антоновна.
«Если и по чтению не спросят, — решил он, — больше я вам уроков делать не буду. Ни разу в жизни».
Не спросили его и по чтению.
После уроков, когда Анна Антоновна ушла, ребята бросились из класса, устроили в дверях такую давёжку, что Иван с трудом сдержался, чтобы не принять в ней участие.
Все убежали.
«Сговорились, — подумал он, — бросили меня одного, чтоб я погиб со скуки».
В дверях Иван столкнулся с Аделаидой.
— Куда? — грозно спросила она. — А домашние задания? Кто учить будет?
— Я, — ответил Иван неуверенно, — домашние задания дома делают. Оттого они и называются домашними. Понятно?
— Понятно, — сквозь зубы сказала Аделаида. — Не возражаю. Пошли домой. Тем более, что бабушка приглашала меня заходить к вам почаще.
И опять ему стало весело.
— Доброе утро! — услышал он за спиной голос Аделаиды.
Иван обернулся, сказал:
— Между прочим, у меня уроки сделаны.
— Да ну? Сам?
— Своими собственными руками и своей собственной головой, — гордо ответил Иван. — Даже стихотворение выучил. Теперь никто не скажет, что я УО.
— Посмотрим. Кто тебя знает? Может, ты сегодня опять примешься за старое?
— Наверно, нет, — со вздохом, негромко проговорил Иван. — Но ведь трудно.
— Конечно трудно. А ты как думал? Это по телевизору чужие слова легко говорить. И за лунатика себя выдавать легко. Драться легко. И по лужам топать легко. А учиться трудно.
«Тебе-то хорошо, — мрачно подумал Иван, когда она ушла, — ты с детства привыкла уроки делать. А я?»
Войдя в класс, он не закричал, как обычно, не запрыгал, а сел на своё место, сидел и помалкивал.
— Как жизнь? — спросил Колька.
— Нормально, — ответил Иван, — устал только. Всю ночь уроки делал. Не выспался.
— Всю? Ночь?! — поразился Колька. — За час можно сделать.
Звонок.
«Сейчас вы все ахнете, — торжествующе подумал Иван, — сейчас меня вызовут и…»
Но сколько ни тянул он руку вверх, Анна Антоновна не замечала. Иван до того обиделся, что руки под парту спрятал.
В перемену он не двинулся с места, сидел, опустив свою большую голову, и грустно размышлял: «Вот, пожалуйста! Только выучил человек уроки, так на него ноль внимания. А если бы он не выучил, то, будьте уверены, — вызвали бы! А зачем уроки учить, если тебя не спрашивают?»
— Я уроки выучил! — крикнул он.
Весь класс окружил Ивана.
— Молодец Аделаида! — сказал Паша.
— Вот это буксир, я понимаю! — сказал Колька.
— А она-то при чём? — удивился Иван. — Я сам.
— Сам! Сам! — передразнил Колька. — Пока она тебя хорошенько не стукнула, ты и не собирался уроки учить.
В класс вошла Анна Антоновна. «Сейчас все закричат, что я уроки выучил, — подумал Иван, — и она меня вызовет».
Но ребята молчали. Урок шёл своим чередом. Иван чуть руку не вывихнул, до того старательно тянул её вверх. Никакого впечатления!
«Нарочно, нарочно, — пронеслось у него в голове, — нарочно! Чтобы помучить меня. Чтоб поиздеваться надо мной!»
Взял да и поднял обе руки.
— Семёнов, не хулигань, — сказала Анна Антоновна.
«Если и по чтению не спросят, — решил он, — больше я вам уроков делать не буду. Ни разу в жизни».
Не спросили его и по чтению.
После уроков, когда Анна Антоновна ушла, ребята бросились из класса, устроили в дверях такую давёжку, что Иван с трудом сдержался, чтобы не принять в ней участие.
Все убежали.
«Сговорились, — подумал он, — бросили меня одного, чтоб я погиб со скуки».
В дверях Иван столкнулся с Аделаидой.
— Куда? — грозно спросила она. — А домашние задания? Кто учить будет?
— Я, — ответил Иван неуверенно, — домашние задания дома делают. Оттого они и называются домашними. Понятно?
— Понятно, — сквозь зубы сказала Аделаида. — Не возражаю. Пошли домой. Тем более, что бабушка приглашала меня заходить к вам почаще.
БАБУШКА ОПЯТЬ БУНТУЕТ
— Напрасно ты со мной ссоришься, — сказала Аделаида по дороге. — Ну никак не могу понять, для чего тебе со мной ссориться?
— Дружить мне с тобой прикажешь?
— А что?
— Может, мне ещё зуб золотой вставить прикажешь? — Иван хмыкнул. — Нетушки. Не бывать этому!
— Дело твоё. Но я бы на твоём месте со мной подружилась.
— Дружить мне с тобой прикажешь?
— А что?
— Может, мне ещё зуб золотой вставить прикажешь? — Иван хмыкнул. — Нетушки. Не бывать этому!
— Дело твоё. Но я бы на твоём месте со мной подружилась.