«А я бы на твоём месте, — подумал Иван, — оставил бы хорошего человека в покое».
— Шла бы ты домой, — сказал он, — я и без тебя уроки сделаю. Как вчера.
— Не верится что-то.
Навстречу шёл Егорушкин, приложив руку к козырьку, сказал:
— Привет лунатикам!
— А он вчера уроки выучил! — радостно сообщила Аделаида.
— Какое важное событие, — насмешливо проговорил Егорушкин, — А то я у телевизора со стыда чуть не сгорел. — И серьёзно добавил: — Желаю успехов! — Откозырял и пошёл дальше.
— Событие, событие, — пробормотал Иван. — А чего смеяться?
— Забудем этот печальный случай, — предложила Аделаида. — Главное, что, кажется, ты не УО.
— Есть забыть этот печальный случай! — весело согласился Иван.
К его удивлению, дверь в квартиру оказалась незапертой. Они вошли, заглянули на кухню — никого, заглянули в комнату.
Бабушка лежала в постели. Увидев внука, она громко застонала.
— Что с тобой? — испуганно спросил Иван. — Всё ещё болеешь?
— Врача позвать? — спросила Аделаида.
— Не надо, — еле слышно ответила бабушка, — врачи тут не помогут. Обидели меня.
— Кто? — спросил Иван.
— Все. Вся наша семья. Никому я, видите ли, не нужна. Вот и сидите без обеда. Узнаете, как без меня-то.
— Значит, я голодным буду? — голос у Ивана дрогнул. — За что?
— За то, что против бабушки пошёл — И она закрыла глаза.
Иван с Аделаидой постояли, постояли и ушли на кухню.
Сели. Помолчали.
— Да-а, — протянул Иван, — дела. А всё из-за того, что один раз человек проснулся утром сам. — И он рассказал об утренней истории.
— Есть выход из положения, — подумав, решительно заявила Аделаида. — Надо приготовить обед.
— А что будет с бабушкой?
— С бабушкой будет плохо. Но иначе нельзя. Её тоже надо воспитывать. Иначе она тебя избалует до безобразия.
ОКАЗЫВАЕТСЯ, НЕ ТАК-ТО ПРОСТО
БАБУШКА СДАЛАСЬ
ИВАН НЕ СДАЕТСЯ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КАК ИВАН «ВОСЬМЁРКУ» ПОЛУЧИЛ
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ
КАК СОХ КОЛЬКА
ЕЩЕ ВОПРОС — КОГО НА БУКСИР БРАТЬ?
ИВАН НАХОДИТ ЗОЛОТОЙ САМОРОДОК
ЗАКОННЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ ЗОЛОТЫХ ЗУБОВ НАЙДЕНЫ
— Шла бы ты домой, — сказал он, — я и без тебя уроки сделаю. Как вчера.
— Не верится что-то.
Навстречу шёл Егорушкин, приложив руку к козырьку, сказал:
— Привет лунатикам!
— А он вчера уроки выучил! — радостно сообщила Аделаида.
— Какое важное событие, — насмешливо проговорил Егорушкин, — А то я у телевизора со стыда чуть не сгорел. — И серьёзно добавил: — Желаю успехов! — Откозырял и пошёл дальше.
— Событие, событие, — пробормотал Иван. — А чего смеяться?
— Забудем этот печальный случай, — предложила Аделаида. — Главное, что, кажется, ты не УО.
— Есть забыть этот печальный случай! — весело согласился Иван.
К его удивлению, дверь в квартиру оказалась незапертой. Они вошли, заглянули на кухню — никого, заглянули в комнату.
Бабушка лежала в постели. Увидев внука, она громко застонала.
— Что с тобой? — испуганно спросил Иван. — Всё ещё болеешь?
— Врача позвать? — спросила Аделаида.
— Не надо, — еле слышно ответила бабушка, — врачи тут не помогут. Обидели меня.
— Кто? — спросил Иван.
— Все. Вся наша семья. Никому я, видите ли, не нужна. Вот и сидите без обеда. Узнаете, как без меня-то.
— Значит, я голодным буду? — голос у Ивана дрогнул. — За что?
— За то, что против бабушки пошёл — И она закрыла глаза.
Иван с Аделаидой постояли, постояли и ушли на кухню.
Сели. Помолчали.
— Да-а, — протянул Иван, — дела. А всё из-за того, что один раз человек проснулся утром сам. — И он рассказал об утренней истории.
— Есть выход из положения, — подумав, решительно заявила Аделаида. — Надо приготовить обед.
— А что будет с бабушкой?
— С бабушкой будет плохо. Но иначе нельзя. Её тоже надо воспитывать. Иначе она тебя избалует до безобразия.
ОКАЗЫВАЕТСЯ, НЕ ТАК-ТО ПРОСТО
— Во-первых, — сказала Аделаида, — тихо. Во-вторых, не хныкать. Представь себе, что мы на необитаемом острове. Если не сумеем быстро, без шума приготовить пищу, то погибнем.
Велика ли важность — начистить картошки?
Оказалось — велика.
Картошка-то круглая, и так ей хочется выскользнуть из ваших рук и укатиться под стол! Вы за ней прыг, а на плечах-то у вас голова, и вот эта голова старается обо что-нибудь стукнуться.
Нож не режет картофелину, но с удовольствием режет ваши пальцы. Еле-еле успеваешь их отдёрнуть.
— Молодец, — сказала Аделаида, когда Иван расправился со второй картофелиной. — Осталось ещё штук десять.
А у Ивана от обиды и злости руки тряслись. Он решил: если картофелина выскользнет, ползать он за ней не будет — возьмёт другую.
Но картошка была его хитрее.
Она выскальзывала только тогда, когда кожуры на ней почти не оставалось. Сами понимаете, что бросать такую было жалко.
И до того Иван разозлился, что твёрдо решил: «Все пальцы себе отрежу, а ни одну картошку больше не выпущу!»
Испугалась картошка, больше из его рук не выскальзывала.
— Ванечка, — позвала из комнаты бабушка.
— Ничего ей не говори, — прошептала Аделаида.
— Посиди со мной, — попросила бабушка, — скучно мне. Есть-то хочешь?
— Очень.
— А есть-то нечего, — весело сказала бабушка. — А я ещё пять дней болеть буду.
Велика ли важность — начистить картошки?
Оказалось — велика.
Картошка-то круглая, и так ей хочется выскользнуть из ваших рук и укатиться под стол! Вы за ней прыг, а на плечах-то у вас голова, и вот эта голова старается обо что-нибудь стукнуться.
Нож не режет картофелину, но с удовольствием режет ваши пальцы. Еле-еле успеваешь их отдёрнуть.
— Молодец, — сказала Аделаида, когда Иван расправился со второй картофелиной. — Осталось ещё штук десять.
А у Ивана от обиды и злости руки тряслись. Он решил: если картофелина выскользнет, ползать он за ней не будет — возьмёт другую.
Но картошка была его хитрее.
Она выскальзывала только тогда, когда кожуры на ней почти не оставалось. Сами понимаете, что бросать такую было жалко.
И до того Иван разозлился, что твёрдо решил: «Все пальцы себе отрежу, а ни одну картошку больше не выпущу!»
Испугалась картошка, больше из его рук не выскальзывала.
— Ванечка, — позвала из комнаты бабушка.
— Ничего ей не говори, — прошептала Аделаида.
— Посиди со мной, — попросила бабушка, — скучно мне. Есть-то хочешь?
— Очень.
— А есть-то нечего, — весело сказала бабушка. — А я ещё пять дней болеть буду.
БАБУШКА СДАЛАСЬ
Когда Иван вернулся из комнаты, на кухне уже вкусно пахло борщом.
— Ох, и попадёт… — испуганно прошептал Иван.
— Если ты очень труслив, — сказала Аделаида, — свали всё на меня.
— Нетушки! — горячо отказался Иван. — А кто картошку чистил? — И с гордостью понюхал воздух.
— А что, если нам сейчас и уроки сделать? — спросила Аделаида. — Понимаешь, как будет здорово?
— Понимать-то я понимаю, — с кислой миной ответил Иван и честно признался: — Да уж больно мне неохота.
— А ты думаешь, мне хочется за уроки браться? Как бы не так. Я иногда даже реву. До того не хочется. Зато когда я уроки сделала, я — свободный человек.
— Свободным-то человеком я быть люблю, — сказал Иван.
— Вот для этого и надо уроки учить. И ещё учти: если ты во втором классе к урокам не привыкнешь, то потом тебе будет просто беда. Привыкай сейчас.
— Я привыкаю, — Иван тяжко вздохнул и опять понюхал воздух: очень уж вкусно пах борщ.
— Это ещё что такое?! — на пороге стояла бабушка. — Это что ещё за безобразие?! Это как называется?!
— Борщ, — ответили Иван и Аделаида.
— Борщ? — переспросила бабушка, открыла крышку и ударила ею о кастрюлю, как барабанщик медными тарелками. — Кто варит?
— Я, — ответили Иван и Аделаида.
— Та-ак, — грозно протянула бабушка, — понятно. Издеваетесь?
— Наоборот, — сказала Аделаида. — Как раз наоборот. Не о том он беспокоился, чтобы самому поесть, а о том, чтобы вас, больную, накормить.
— Да ну?! — удивилась бабушка. — Золотце ты моё бесценное!
Она хотела обнять внука, но он вырвался и сказал:
— Я, между прочим, картошку чистить научился.
Бабушка всплеснула руками, укоризненно покачала головой и проговорила:
— Так, так… Значит, зря я болела? Значит, мне и поболеть нельзя? В другой раз я заболею, а он и бельё стирать научится, и пельмени стряпать, и варенье варить?! Кому я тогда нужна буду?
— А помощника вам разве не надо? — спросила Аделаида. — Разве вы не хотите, чтобы он вам помогал?
— Может, и хочу, — бабушка улыбнулась, понюхав, как пахнет борщ. — Но раньше-то я была незаменимая?.. Да мало ли, что было раньше. Давайте-ка лучше борщ есть. Проголодалась я, пока болела.
Иван съел три тарелки.
— Ох, и попадёт… — испуганно прошептал Иван.
— Если ты очень труслив, — сказала Аделаида, — свали всё на меня.
— Нетушки! — горячо отказался Иван. — А кто картошку чистил? — И с гордостью понюхал воздух.
— А что, если нам сейчас и уроки сделать? — спросила Аделаида. — Понимаешь, как будет здорово?
— Понимать-то я понимаю, — с кислой миной ответил Иван и честно признался: — Да уж больно мне неохота.
— А ты думаешь, мне хочется за уроки браться? Как бы не так. Я иногда даже реву. До того не хочется. Зато когда я уроки сделала, я — свободный человек.
— Свободным-то человеком я быть люблю, — сказал Иван.
— Вот для этого и надо уроки учить. И ещё учти: если ты во втором классе к урокам не привыкнешь, то потом тебе будет просто беда. Привыкай сейчас.
— Я привыкаю, — Иван тяжко вздохнул и опять понюхал воздух: очень уж вкусно пах борщ.
— Это ещё что такое?! — на пороге стояла бабушка. — Это что ещё за безобразие?! Это как называется?!
— Борщ, — ответили Иван и Аделаида.
— Борщ? — переспросила бабушка, открыла крышку и ударила ею о кастрюлю, как барабанщик медными тарелками. — Кто варит?
— Я, — ответили Иван и Аделаида.
— Та-ак, — грозно протянула бабушка, — понятно. Издеваетесь?
— Наоборот, — сказала Аделаида. — Как раз наоборот. Не о том он беспокоился, чтобы самому поесть, а о том, чтобы вас, больную, накормить.
— Да ну?! — удивилась бабушка. — Золотце ты моё бесценное!
Она хотела обнять внука, но он вырвался и сказал:
— Я, между прочим, картошку чистить научился.
Бабушка всплеснула руками, укоризненно покачала головой и проговорила:
— Так, так… Значит, зря я болела? Значит, мне и поболеть нельзя? В другой раз я заболею, а он и бельё стирать научится, и пельмени стряпать, и варенье варить?! Кому я тогда нужна буду?
— А помощника вам разве не надо? — спросила Аделаида. — Разве вы не хотите, чтобы он вам помогал?
— Может, и хочу, — бабушка улыбнулась, понюхав, как пахнет борщ. — Но раньше-то я была незаменимая?.. Да мало ли, что было раньше. Давайте-ка лучше борщ есть. Проголодалась я, пока болела.
Иван съел три тарелки.
ИВАН НЕ СДАЕТСЯ
Аделаида ушла домой, взяв с Ивана честное слово, что он и сегодня сам приготовит домашние задания.
Злой сидел Иван.
Эх, придумать бы такую специальную ручку, чтобы сама уроки делала! Колпачок бы с неё снял, положил бы её на тетрадь — и поехала! Вжик-вжик, чик-чирик — готово домашнее задание!
Или бы специальную машину изобрели: сунул бы в неё тетрадь — тр-тр-тр-тр-тр! — готово домашнее задание.
Или бы ещё такой прибор сделали: трахнул бы им по голове, и она что угодно запомнила бы. Трах — правило запомнил, трах — стихотворение запомнил, трах, трах, трах — вот это учёба!
Иван ойкнул, потому что, размечтавшись, стукнул себя кулаком по голове.
— Гвардии рядовой Иван Семёнов! — скомандовал он. — На упражнение по русскому языку вперёд — марш!
Если бы кто-нибудь в это время подставил ухо к дверям, то подумал бы, что Иван с кем-то борется — так громко он пыхтел. Он врезался грудью в стол и высунутым языком чуть-чуть не касался страницы. Нагни он голову ещё на полмиллиметра ниже, и лизнул бы строчку.
А лень-матушка стояла рядом и нашёптывала:
«Бедненький, несчастненький! Пожалеть тебя, кроме меня, некому. Иди-ка лучше побегай. Или спать ложись. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
«Уйди ты от меня, — отвечал Иван, — и без тебя тошно».
«Никуда я от тебя не уйду, — говорила лень-матушка, — друзья мы с тобой на всю жизнь».
Каждая буква давалась Ивану с трудом, и когда он поставил последнюю точку, рук поднять не мог.
«Не мучь ты сам себя, — шептала лень-матушка, — заболеть ведь можешь. Умереть ведь можешь».
— Гвардии рядовой Семёнов! — скомандовал Иван. — В атаку на примеры — марш!
И лень-матушка исчезла: видеть она не могла тех, кто добрым делом занят. (Между нами говоря, ушла она не так уж и далеко, всё ещё надеясь, что уговорит Ивана.)
А он побеждал пример за примером.
И хотя они сдавались не сразу, но — сдавались.
А когда сдался последний пример, Иван вскочил и заплясал. Он прыгал по комнате и что-то кричал, а что — и сам не мог понять.
Вот как радовался!
Злой сидел Иван.
Или бы специальную машину изобрели: сунул бы в неё тетрадь — тр-тр-тр-тр-тр! — готово домашнее задание.
Или бы ещё такой прибор сделали: трахнул бы им по голове, и она что угодно запомнила бы. Трах — правило запомнил, трах — стихотворение запомнил, трах, трах, трах — вот это учёба!
Иван ойкнул, потому что, размечтавшись, стукнул себя кулаком по голове.
— Гвардии рядовой Иван Семёнов! — скомандовал он. — На упражнение по русскому языку вперёд — марш!
Если бы кто-нибудь в это время подставил ухо к дверям, то подумал бы, что Иван с кем-то борется — так громко он пыхтел. Он врезался грудью в стол и высунутым языком чуть-чуть не касался страницы. Нагни он голову ещё на полмиллиметра ниже, и лизнул бы строчку.
А лень-матушка стояла рядом и нашёптывала:
«Бедненький, несчастненький! Пожалеть тебя, кроме меня, некому. Иди-ка лучше побегай. Или спать ложись. Я тебе песенку спою, сказку расскажу».
«Уйди ты от меня, — отвечал Иван, — и без тебя тошно».
«Никуда я от тебя не уйду, — говорила лень-матушка, — друзья мы с тобой на всю жизнь».
Каждая буква давалась Ивану с трудом, и когда он поставил последнюю точку, рук поднять не мог.
«Не мучь ты сам себя, — шептала лень-матушка, — заболеть ведь можешь. Умереть ведь можешь».
— Гвардии рядовой Семёнов! — скомандовал Иван. — В атаку на примеры — марш!
И лень-матушка исчезла: видеть она не могла тех, кто добрым делом занят. (Между нами говоря, ушла она не так уж и далеко, всё ещё надеясь, что уговорит Ивана.)
А он побеждал пример за примером.
И хотя они сдавались не сразу, но — сдавались.
А когда сдался последний пример, Иван вскочил и заплясал. Он прыгал по комнате и что-то кричал, а что — и сам не мог понять.
Вот как радовался!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
последняя, в которой читателя уже не ждет почти никаких неожиданностей
КАК ИВАН «ВОСЬМЁРКУ» ПОЛУЧИЛ
Ужас!
Иван проспал!
ИВАН ПРОСПАЛ!!!
ПРОСПАЛ ИВАН!!!
Он выскочил на кухню и увидел улыбающуюся бабушку.
— Здравствуй, внучек, — сказала она. — Побоялась тебя будить. Уж извини. Опоздал ты. Десять с половиной минут осталось до начала уроков.
Иван быстрёхонько оделся и — на улицу.
Из-за угла выехал мотоцикл. А на нём Егорушкин.
— Беда! — не своим голосом крикнул Иван. — Опаздываю! Спасите!
— Садись, — коротко приказал Егорушкин. Хотел ветер Ивана с седла сдуть, но Иван удержался.
Тогда ветер рассердился и сдул с его головы фуражку.
Фуражка шлёпнулась в лужу.
Иван промолчал — после уроков её можно выловить.
Егорушкин подвёз Ивана к самому входу в школу. Иван слез с мотоцикла, сказал:
— Вот спасибо от всей моей души.
— В первый и последний раз, — сказал Егорушкин, — просто не люблю, когда опаздывают.
На радостях Иван успел до звонка побороться с Пашей, поругаться с Колькой, отобрать у одной девочки портфель, забросить его на шкаф и достать обратно.
Когда в класс вошла Анна Антоновна, Иван сказал:
— А я опять уроки сделал!
— Я знаю, — сказала Анна Антоновна. — Сейчас раздам тетради со вчерашними заданиями.
— У кого пятёрки? — спросил Колька.
— Семёнов! — позвала Анна Антоновна.
— Не может быть! — крикнул Колька.
— За обе работы я поставила тебе три, — сказала Анна Антоновна Ивану. — Очень грязно и некрасиво. Но за старание ты получаешь две пятёрки.
— Три да пять, — сказал Паша, — будет восемь. Ни разу в жизни «восьмёрки» не получал.
— Маленький ещё, — гордо сказал Иван.
— Вот это отметка, я понимаю! — жалобно, с завистью крикнул Колька.
Иван проспал!
ИВАН ПРОСПАЛ!!!
ПРОСПАЛ ИВАН!!!
Он выскочил на кухню и увидел улыбающуюся бабушку.
— Здравствуй, внучек, — сказала она. — Побоялась тебя будить. Уж извини. Опоздал ты. Десять с половиной минут осталось до начала уроков.
Иван быстрёхонько оделся и — на улицу.
Из-за угла выехал мотоцикл. А на нём Егорушкин.
— Беда! — не своим голосом крикнул Иван. — Опаздываю! Спасите!
— Садись, — коротко приказал Егорушкин. Хотел ветер Ивана с седла сдуть, но Иван удержался.
Тогда ветер рассердился и сдул с его головы фуражку.
Фуражка шлёпнулась в лужу.
Иван промолчал — после уроков её можно выловить.
Егорушкин подвёз Ивана к самому входу в школу. Иван слез с мотоцикла, сказал:
— Вот спасибо от всей моей души.
— В первый и последний раз, — сказал Егорушкин, — просто не люблю, когда опаздывают.
На радостях Иван успел до звонка побороться с Пашей, поругаться с Колькой, отобрать у одной девочки портфель, забросить его на шкаф и достать обратно.
Когда в класс вошла Анна Антоновна, Иван сказал:
— А я опять уроки сделал!
— Я знаю, — сказала Анна Антоновна. — Сейчас раздам тетради со вчерашними заданиями.
— У кого пятёрки? — спросил Колька.
— Семёнов! — позвала Анна Антоновна.
— Не может быть! — крикнул Колька.
— За обе работы я поставила тебе три, — сказала Анна Антоновна Ивану. — Очень грязно и некрасиво. Но за старание ты получаешь две пятёрки.
— Три да пять, — сказал Паша, — будет восемь. Ни разу в жизни «восьмёрки» не получал.
— Маленький ещё, — гордо сказал Иван.
— Вот это отметка, я понимаю! — жалобно, с завистью крикнул Колька.
К ЧЕМУ ПРИВОДИТ ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ
В перемену Иван искал Аделаиду, но не нашёл, только узнал, что в школу она не приходила.
«Заболела», — мельком подумал он и тут же забыл об этом.
Хорошее у него было настроение!
И вот к чему оно привело.
После уроков Иван вприпрыжку бежал по коридору. И, можно сказать, не сам Иван, а его левая нога сама дёрнулась в сторону. О неё споткнулся Паша, полетел, головой ударил в живот Кольку, а Колька опрокинулся назад и сел в ведро с водой.
Сел в воду и заорал со страха:
— Тону!
Со всех сторон сбежались ребята — ничего понять не могут. Видят, что сидит в углу человек на корточках и орёт. А ведра не видят.
Тут Иван сообразил и приподнял Кольку за шиворот. А ведро будто приклеилось — не падает. А Колька разогнуться не может.
Разогнули ребята Кольку — воду разлили.
Вдруг — дежурный по школе. Ребята врассыпную.
Иван тоже — бежать, да на ведро налетел и в луже растянулся, да ещё проехался немного.
Лежит и чуть не плачет: ведь из него получилось что-то вроде промокашки — всю лужу его одежда в себя впитала.
— Скажи, кто тебя обидел, мальчик? — спросил дежурный, помогая ему встать.
Иван вопроса не расслышал и ответил:
— Семёнов.
— Из какого класса?
— Второй «А».
— Хорошо, — сказал дежурный, — так и запишем. Не беспокойся, мальчик, хулиган будет наказан.
Побрёл Иван — мокрый весь спереди.
На улице его ждал Колька — спереди сухой, зато сзади мокрый.
— Доигрался? — спросил он. — Как теперь домой идти? Попадёт ведь.
— Пойдём сушиться, — предложил Иван. — С часик погуляем — и всё в порядке. Фуражку мою из лужи выудим.
«Заболела», — мельком подумал он и тут же забыл об этом.
Хорошее у него было настроение!
И вот к чему оно привело.
После уроков Иван вприпрыжку бежал по коридору. И, можно сказать, не сам Иван, а его левая нога сама дёрнулась в сторону. О неё споткнулся Паша, полетел, головой ударил в живот Кольку, а Колька опрокинулся назад и сел в ведро с водой.
Сел в воду и заорал со страха:
— Тону!
Со всех сторон сбежались ребята — ничего понять не могут. Видят, что сидит в углу человек на корточках и орёт. А ведра не видят.
Тут Иван сообразил и приподнял Кольку за шиворот. А ведро будто приклеилось — не падает. А Колька разогнуться не может.
Разогнули ребята Кольку — воду разлили.
Вдруг — дежурный по школе. Ребята врассыпную.
Иван тоже — бежать, да на ведро налетел и в луже растянулся, да ещё проехался немного.
Лежит и чуть не плачет: ведь из него получилось что-то вроде промокашки — всю лужу его одежда в себя впитала.
— Скажи, кто тебя обидел, мальчик? — спросил дежурный, помогая ему встать.
Иван вопроса не расслышал и ответил:
— Семёнов.
— Из какого класса?
— Второй «А».
— Хорошо, — сказал дежурный, — так и запишем. Не беспокойся, мальчик, хулиган будет наказан.
Побрёл Иван — мокрый весь спереди.
На улице его ждал Колька — спереди сухой, зато сзади мокрый.
— Доигрался? — спросил он. — Как теперь домой идти? Попадёт ведь.
— Пойдём сушиться, — предложил Иван. — С часик погуляем — и всё в порядке. Фуражку мою из лужи выудим.
КАК СОХ КОЛЬКА
Фуражка намокла, утонула, и из лужи виднелся лишь кончик козырька. Иван сказал:
— Ведро бы достать и вычерпать бы всю лужу.
— Палку бы достать, — сказал Колька, — или разуться и босиком топ-топ.
— Так любой дурак достанет, — задумчиво сказал Иван. — А ты попробуй метод примени. А не палку.
— Нет уж. Ты давай метод применяй. А то знаю я твои методы.
— Пожалуйста. Ты держи меня за ноги в воздухе, а я руками топ-топ и дотянусь до этой утопленницы.
— За ноги?! — поразился Колька. — Тебя?! Ты тяжёлый. Мне тебя не удержать. Уж лучше ты меня за ноги держи, а я руками топ-топ. Я лёгкий. Я быстренько.
— Всегда вот у тебя так, — проворчал Иван, — я придумаю, а слава тебе.
— Слава?! — опять поразился Колька. — Где я её видал, славу-то? Вечно мне из-за тебя достаётся!
— Тогда держи меня за ноги.
— Не удержать мне тебя. А ты меня запросто. Я ловкий. — Колька, повизгивая от нетерпения, закатал рукава, встал на четвереньки и крикнул: — Пошли! Пошли! Полный вперёд!
— Сначала на суше потренируемся, — предложил Иван.
Тренировка удалась: Колька руками ходил по земле, а Иван держал его ноги в воздухе.
— Поворачиваю! — восторженно крикнул Колька и заработал руками по направлению к луже.
Он вошёл в неё, погрузившись почти по локти, и, осторожно переставляя руки, приближался к фуражке.
До фуражки оставалось не более полуметра, как Иван скомандовал:
— Полный назад!
Дело в том, что Иван оказался уже на самом краю лужи. Ему и в лужу заходить не хотелось, и Колькины ноги нельзя было отпускать.
— Полный назад! — снова скомандовал он.
А Колька увлёкся, ничего не слышал и изо всех сил тянулся к фуражке. А Иван изо всех сил тянул его к себе. Колька почувствовал, что сейчас его тело разорвётся на две части.
— Отпускай! — испуганно крикнул он.
Иван разжал пальцы.
И Колька шлёпнулся в лужу. Не крикнул. Не пикнул. Стоял на четвереньках, будто не знал, что ему делать.
— Вылезай, — прошептал Иван, — а то простудишься.
Колька на четвереньках добрёл до фуражки, взял её и вернулся на сушу; постоял ещё немного на четвереньках и поднялся на ноги.
— Подсох! — жалобно воскликнул он. — Высох! — Жизни мне из-за тебя нет! Вечно ты меня в какую-нибудь историю втянешь!
— Никто тебя не тянул. Сам в лужу полез.
— А кто меня на части хотел разорвать?
— Это что такое?! — услышали они испуганный голос Анны Антоновны. — Что с вами?!
— В лужу спикировал, — объяснил Колька. — Вот из-за этого головного убора! — он бросил фуражку обратно в лужу. — Сам доставай. Каким-нибудь методом! Свинство это, а не метод.
— Сейчас же идите по домам, — сказала Анна Антоновна. — Ну просто беда мне с вами. Вот кого ты сегодня, Семёнов, в школе в лужу какую-то толкнул?
— Не в лужу, а в ведро, — сказал Колька. Он повернулся к Анне Антоновне спиной — сзади он тоже был мокрый. — Видали? — торжествующе спросил он. — Красота! А вы ему «восьмёрки» ставите! Учтите, Анна Антоновна, что я зря страдал. И тут, в луже, зря страдал, и там, в ведре, зря страдал. Всю жизнь я из-за него страдаю.
— Хныкала ты, вот ты кто, — презрительно проговорил Иван. — Нытик и паникёр.
Тут Колька сжал кулаки и подпрыгнул к нему.
— Идите по домам, — сказала Анна Антоновна, вставая между ними. — Увидят вас люди, испугаются.
— Мне домой нельзя, — грустно сообщил Колька, — мне здорово попадёт.
— Тогда идёмте ко мне, — предложила Анна Антоновна. — Я тут неподалёку живу.
— Ведро бы достать и вычерпать бы всю лужу.
— Палку бы достать, — сказал Колька, — или разуться и босиком топ-топ.
— Так любой дурак достанет, — задумчиво сказал Иван. — А ты попробуй метод примени. А не палку.
— Нет уж. Ты давай метод применяй. А то знаю я твои методы.
— Пожалуйста. Ты держи меня за ноги в воздухе, а я руками топ-топ и дотянусь до этой утопленницы.
— За ноги?! — поразился Колька. — Тебя?! Ты тяжёлый. Мне тебя не удержать. Уж лучше ты меня за ноги держи, а я руками топ-топ. Я лёгкий. Я быстренько.
— Всегда вот у тебя так, — проворчал Иван, — я придумаю, а слава тебе.
— Слава?! — опять поразился Колька. — Где я её видал, славу-то? Вечно мне из-за тебя достаётся!
— Тогда держи меня за ноги.
— Не удержать мне тебя. А ты меня запросто. Я ловкий. — Колька, повизгивая от нетерпения, закатал рукава, встал на четвереньки и крикнул: — Пошли! Пошли! Полный вперёд!
— Сначала на суше потренируемся, — предложил Иван.
Тренировка удалась: Колька руками ходил по земле, а Иван держал его ноги в воздухе.
— Поворачиваю! — восторженно крикнул Колька и заработал руками по направлению к луже.
До фуражки оставалось не более полуметра, как Иван скомандовал:
— Полный назад!
Дело в том, что Иван оказался уже на самом краю лужи. Ему и в лужу заходить не хотелось, и Колькины ноги нельзя было отпускать.
— Полный назад! — снова скомандовал он.
А Колька увлёкся, ничего не слышал и изо всех сил тянулся к фуражке. А Иван изо всех сил тянул его к себе. Колька почувствовал, что сейчас его тело разорвётся на две части.
— Отпускай! — испуганно крикнул он.
Иван разжал пальцы.
И Колька шлёпнулся в лужу. Не крикнул. Не пикнул. Стоял на четвереньках, будто не знал, что ему делать.
— Вылезай, — прошептал Иван, — а то простудишься.
Колька на четвереньках добрёл до фуражки, взял её и вернулся на сушу; постоял ещё немного на четвереньках и поднялся на ноги.
— Подсох! — жалобно воскликнул он. — Высох! — Жизни мне из-за тебя нет! Вечно ты меня в какую-нибудь историю втянешь!
— Никто тебя не тянул. Сам в лужу полез.
— А кто меня на части хотел разорвать?
— Это что такое?! — услышали они испуганный голос Анны Антоновны. — Что с вами?!
— В лужу спикировал, — объяснил Колька. — Вот из-за этого головного убора! — он бросил фуражку обратно в лужу. — Сам доставай. Каким-нибудь методом! Свинство это, а не метод.
— Сейчас же идите по домам, — сказала Анна Антоновна. — Ну просто беда мне с вами. Вот кого ты сегодня, Семёнов, в школе в лужу какую-то толкнул?
— Не в лужу, а в ведро, — сказал Колька. Он повернулся к Анне Антоновне спиной — сзади он тоже был мокрый. — Видали? — торжествующе спросил он. — Красота! А вы ему «восьмёрки» ставите! Учтите, Анна Антоновна, что я зря страдал. И тут, в луже, зря страдал, и там, в ведре, зря страдал. Всю жизнь я из-за него страдаю.
— Хныкала ты, вот ты кто, — презрительно проговорил Иван. — Нытик и паникёр.
Тут Колька сжал кулаки и подпрыгнул к нему.
— Идите по домам, — сказала Анна Антоновна, вставая между ними. — Увидят вас люди, испугаются.
— Мне домой нельзя, — грустно сообщил Колька, — мне здорово попадёт.
— Тогда идёмте ко мне, — предложила Анна Антоновна. — Я тут неподалёку живу.
ЕЩЕ ВОПРОС — КОГО НА БУКСИР БРАТЬ?
Мальчишки остались в трусах и майках. Иванову одежду повесили на балконе сушиться, а Колькину Анна Антоновна решила выстирать.
— А вы пока займитесь обедом, — сказала она.
— Хорошо! — ответил Колька. — А какой у вас суп?
— Супа у меня нет никакого. Его приготовить надо. Что ты умеешь делать?
— Я? — Колька ненадолго задумался. — Например, суп мешать умею. Пробовать умею. Посолить могу.
— А ты, Семёнов?
— Я картошку чистить умею.
— Смехота! — Колька хихикнул. — У меня сестёр две штуки. Зачем мне с картошкой возиться? — И он опять хихикнул.
Анна Антоновна поставила на газовую горелку кастрюлю с водой, положила туда мяса и ушла стирать Колькину одежду.
— И не стыдно тебе? — спросил Колька. — Хочешь, всем ребятам расскажу? Ведь задразнят тогда тебя. Где это слыхано, где это видано, чтобы наш брат картошку чистил?
— А в армии?
— Там специальные повара есть. Солдаты воюют, а повара картошку чистят и прочее. Ты поваром хочешь быть или смелым солдатом?
— А если убьют повара?
— Запасной всегда бывает.
— А если запасного убьют?
— Тогда сухой паёк едят. Концентраты разные.
— Сам ты концентрат, — сказал Иван. — Сам ты сухой паёк, а не смелый солдат.
— А тебя на буксир взяли.
— По ошибке. Зря взяли. Тебя надо было на буксире тащить.
— А за что?! — поразился Колька. — Я средний. У меня всё в порядке. У меня всего понемножку. Всё в меру.
— А вот я тебя на буксир возьму, — пообещал Иван. — Не сейчас, конечно, а потом.
Вернулась Анна Антоновна, развесила на балконе Колькину одежду, сказала:
— Часа через два высохнет.
— Красота! — воскликнул Колька. — Домой приду сухой, чистый. А суп скоро будет готов?
— Сухим пайком получишь, — ответил Иван. — По-моему, теперь его очередь к буксиру прицепляться.
— Не смеши ты меня, — чуть не плача сказал Колька. — Чего ты ко мне привязался? Иди ты своей дорогой, вон у тебя всё высохло.
— И пойду, — сказал Иван. — У меня дел много, не то что у тебя.
— Какие же у меня могут быть дела, когда я в таком виде? — возмутился Колька.
— Довольно ссориться, — сказала Анна Антоновна. — А буксир никому не вреден. Не знаете, почему Аделаида сегодня в школе не была?
— Наверно, мороженым объелась, — ответил Колька. — Говорят, она в день по килограмму съедает.
— Не по килограмму, а по четыре, — сказал Иван.
— Да ну? — поразился Колька.
— У них дома только мороженое едят. Кошка ничего, кроме эскимо, в рот не берёт. А собака только сливочный пломбир.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька. — Мне бы так денька три пожить!
Иван не сдержался и захохотал. И Анна Антоновна рассмеялась.
— Обманул… — разочарованно протянул Колька. — А я сначала поверил. Вот всегда он так, Анна Антоновна.
— Спорить мне некогда, — сказал Иван. — Вот возьму я тебя на буксир, тогда…
— Ты пока ещё сам на буксире, — перебила Анна Антоновна. — Не забывай.
— Я не забываю, — пробормотал Иван. — Только я бы на вашем месте вот этого Николая Веткина обязательно бы на буксир взял.
Лицо у Кольки было такое испуганное и обиженное, что Иван добавил дружелюбно:
— Тебе же лучше будет.
— А вы пока займитесь обедом, — сказала она.
— Хорошо! — ответил Колька. — А какой у вас суп?
— Супа у меня нет никакого. Его приготовить надо. Что ты умеешь делать?
— Я? — Колька ненадолго задумался. — Например, суп мешать умею. Пробовать умею. Посолить могу.
— А ты, Семёнов?
— Я картошку чистить умею.
— Смехота! — Колька хихикнул. — У меня сестёр две штуки. Зачем мне с картошкой возиться? — И он опять хихикнул.
Анна Антоновна поставила на газовую горелку кастрюлю с водой, положила туда мяса и ушла стирать Колькину одежду.
— И не стыдно тебе? — спросил Колька. — Хочешь, всем ребятам расскажу? Ведь задразнят тогда тебя. Где это слыхано, где это видано, чтобы наш брат картошку чистил?
— А в армии?
— Там специальные повара есть. Солдаты воюют, а повара картошку чистят и прочее. Ты поваром хочешь быть или смелым солдатом?
— А если убьют повара?
— Запасной всегда бывает.
— А если запасного убьют?
— Тогда сухой паёк едят. Концентраты разные.
— Сам ты концентрат, — сказал Иван. — Сам ты сухой паёк, а не смелый солдат.
— А тебя на буксир взяли.
— По ошибке. Зря взяли. Тебя надо было на буксире тащить.
— А за что?! — поразился Колька. — Я средний. У меня всё в порядке. У меня всего понемножку. Всё в меру.
— А вот я тебя на буксир возьму, — пообещал Иван. — Не сейчас, конечно, а потом.
Вернулась Анна Антоновна, развесила на балконе Колькину одежду, сказала:
— Часа через два высохнет.
— Красота! — воскликнул Колька. — Домой приду сухой, чистый. А суп скоро будет готов?
— Сухим пайком получишь, — ответил Иван. — По-моему, теперь его очередь к буксиру прицепляться.
— Не смеши ты меня, — чуть не плача сказал Колька. — Чего ты ко мне привязался? Иди ты своей дорогой, вон у тебя всё высохло.
— И пойду, — сказал Иван. — У меня дел много, не то что у тебя.
— Какие же у меня могут быть дела, когда я в таком виде? — возмутился Колька.
— Довольно ссориться, — сказала Анна Антоновна. — А буксир никому не вреден. Не знаете, почему Аделаида сегодня в школе не была?
— Наверно, мороженым объелась, — ответил Колька. — Говорят, она в день по килограмму съедает.
— Не по килограмму, а по четыре, — сказал Иван.
— Да ну? — поразился Колька.
— У них дома только мороженое едят. Кошка ничего, кроме эскимо, в рот не берёт. А собака только сливочный пломбир.
— Вот это я понимаю! — воскликнул Колька. — Мне бы так денька три пожить!
Иван не сдержался и захохотал. И Анна Антоновна рассмеялась.
— Обманул… — разочарованно протянул Колька. — А я сначала поверил. Вот всегда он так, Анна Антоновна.
— Спорить мне некогда, — сказал Иван. — Вот возьму я тебя на буксир, тогда…
— Ты пока ещё сам на буксире, — перебила Анна Антоновна. — Не забывай.
— Я не забываю, — пробормотал Иван. — Только я бы на вашем месте вот этого Николая Веткина обязательно бы на буксир взял.
Лицо у Кольки было такое испуганное и обиженное, что Иван добавил дружелюбно:
— Тебе же лучше будет.
ИВАН НАХОДИТ ЗОЛОТОЙ САМОРОДОК
Грустный, брёл Иван по улице. Как домой без фуражки явиться?
Где сил найти, чтобы сесть за уроки?
Вдруг Иван увидел, что в траве — будто осколочек солнца блестит. Он полюбовался сверканием, нагнулся, поднял… зуб!
«Пусть зуб, — подумал Иван, — все равно золотой самородок!»
Чей же это зуб?
Аделаиды, ее мамаши или ещё чей-нибудь?
Что должен делать честный человек, если найдёт драгоценность?
Отнести в милицию!
Но Егорушкин, взглянув на зуб, сказал:
— Можешь взять это дело себе. Заявления о пропаже золотого зуба не поступало.
— Не могу я его себе взять, — сказал Иван. — Чужая вещь. Может, ищет кто, а найти не может.
— Да у нас в посёлке всего два золотых зуба в наличии, — сказал Егорушкин, — у гражданки из мороженого киоска и у её дочери. Иди и отдай.
Идти к Аделаиде Ивану не хотелось. И её он побаивался, и её мамаши.
— Как живём, лунатик? — окликнул его дед Голова Моя Персона. — А я своего друга вылечил. Теперь ему никакая луна не страшна. Оказалось, что ему еды не хватало. Ночью-то он есть захочет и спросонья идёт куда-нибудь на запах. Стал я его с вечера сытнее кормить, и вылечился пёс. Одна беда: больно уж крепко спит! Разбудить его иной раз нет моих возможностей. И вообще, совсем дурной стал. Ничего не соображает, — жаловался дед. — Нашёл я сегодня утром золотой зуб. Возле киоска. Обрадовался. А зуб-то у меня из пальцев возьми да и выскользни. А пёс его хап! — проглотил. Как говорится, съел за милую душу.
Иван, вздохнув, разжал ладонь.
— Он самый! — воскликнул дед. — А откуда он у тебя?
— Нашёл. Недалеко от киоска.
— Выходит, что друг мой и не виноват. А я его… Придётся прощения у Былхвоста просить.
— Берите, дедушка. Вы первый нашли.
— Я нашёл, я и потерял. Теперь он твой. Можешь вставить, — с завистью сказал дед. — Красиво будет.
— А если Былхвосту вставить?
— Сторожевому-то псу?! — возмутился дед. — Да ведь зуб-то сверкает! Его в темноте за тысячу вёрст будет видно! Отдай зуб законному владельцу — и точка.
— А чего это я его искать буду? — с тоской спросил Иван. — Он, может, сейчас сидит, компот ест, а я ищи, мучайся?
— Не знаю, — дед вздохнул, — может, компот употребляет, может, слезы горькие льёт. Не знаю. У меня, голова моя персона, ни разу в жизни ни одного золотого зуба не было.
— У меня тоже.
— Вот и отнеси.
Иван потоптался на месте и побрёл. Очень ему не хотелось идти к законному владельцу золотого зуба.
Боялся Иван.
«А чего бояться? — спросил он самого себя. — Не искусают же они тебя? А если и будут драться, то удрать можно».
Эх, поесть бы сейчас и лечь спать!
И сон бы увидеть хороший!
Например, как прошло много-МНОГО ЛЕТ, и в школе, в которой Иван учился, на стенах в каждом классе ВИСЯТ ЕГО ПОРТРЕТЫ. А на здании прибита каменная доска, а на ней золотыми буквами написано:
Однако плакать было некогда. Он стоял перед высоким забором.
Где сил найти, чтобы сесть за уроки?
Вдруг Иван увидел, что в траве — будто осколочек солнца блестит. Он полюбовался сверканием, нагнулся, поднял… зуб!
«Пусть зуб, — подумал Иван, — все равно золотой самородок!»
Чей же это зуб?
Аделаиды, ее мамаши или ещё чей-нибудь?
Что должен делать честный человек, если найдёт драгоценность?
Отнести в милицию!
Но Егорушкин, взглянув на зуб, сказал:
— Можешь взять это дело себе. Заявления о пропаже золотого зуба не поступало.
— Не могу я его себе взять, — сказал Иван. — Чужая вещь. Может, ищет кто, а найти не может.
— Да у нас в посёлке всего два золотых зуба в наличии, — сказал Егорушкин, — у гражданки из мороженого киоска и у её дочери. Иди и отдай.
Идти к Аделаиде Ивану не хотелось. И её он побаивался, и её мамаши.
— Как живём, лунатик? — окликнул его дед Голова Моя Персона. — А я своего друга вылечил. Теперь ему никакая луна не страшна. Оказалось, что ему еды не хватало. Ночью-то он есть захочет и спросонья идёт куда-нибудь на запах. Стал я его с вечера сытнее кормить, и вылечился пёс. Одна беда: больно уж крепко спит! Разбудить его иной раз нет моих возможностей. И вообще, совсем дурной стал. Ничего не соображает, — жаловался дед. — Нашёл я сегодня утром золотой зуб. Возле киоска. Обрадовался. А зуб-то у меня из пальцев возьми да и выскользни. А пёс его хап! — проглотил. Как говорится, съел за милую душу.
Иван, вздохнув, разжал ладонь.
— Он самый! — воскликнул дед. — А откуда он у тебя?
— Нашёл. Недалеко от киоска.
— Выходит, что друг мой и не виноват. А я его… Придётся прощения у Былхвоста просить.
— Берите, дедушка. Вы первый нашли.
— Я нашёл, я и потерял. Теперь он твой. Можешь вставить, — с завистью сказал дед. — Красиво будет.
— А если Былхвосту вставить?
— Сторожевому-то псу?! — возмутился дед. — Да ведь зуб-то сверкает! Его в темноте за тысячу вёрст будет видно! Отдай зуб законному владельцу — и точка.
— А чего это я его искать буду? — с тоской спросил Иван. — Он, может, сейчас сидит, компот ест, а я ищи, мучайся?
— Не знаю, — дед вздохнул, — может, компот употребляет, может, слезы горькие льёт. Не знаю. У меня, голова моя персона, ни разу в жизни ни одного золотого зуба не было.
— У меня тоже.
— Вот и отнеси.
Иван потоптался на месте и побрёл. Очень ему не хотелось идти к законному владельцу золотого зуба.
Боялся Иван.
«А чего бояться? — спросил он самого себя. — Не искусают же они тебя? А если и будут драться, то удрать можно».
Эх, поесть бы сейчас и лечь спать!
И сон бы увидеть хороший!
Например, как прошло много-МНОГО ЛЕТ, и в школе, в которой Иван учился, на стенах в каждом классе ВИСЯТ ЕГО ПОРТРЕТЫ. А на здании прибита каменная доска, а на ней золотыми буквами написано:
В ЭТОЙ ШКОЛЕ СТРАДАЛ И МУЧИЛСЯ,
НО
С ОТЛИЧИЕМ ЕЕ ЗАКОНЧИЛ
ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ,
НО
САМЫЙ НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ВСЁМ СВЕТЕ
ИВАН СЕМЁНОВ
Иван от умиления шмыгнул носом. Даже поплакать захотелось.Однако плакать было некогда. Он стоял перед высоким забором.
ЗАКОННЫЕ ВЛАДЕЛЬЦЫ ЗОЛОТЫХ ЗУБОВ НАЙДЕНЫ
Калитка была закрыта. Иван постучал.
В ответ раздался страшенный собачий лай и звон цепи.
«Только бы сама Аделаида вышла, а не её мамаша», — испуганно подумал Иван.
Но из дома вышла мамаша. Иван ждал её еле живой от страха.
— Чего надо? — грозно спросила она, подойдя к калитке.
— Аделаиду.
— Болеет она! И я болею! Все болеем!
— А чем? — поинтересовался Иван и вдруг увидел, что на месте золотого зуба у неё — дырка. — Вот! — крикнул он радостно и протянул в щель между досками руку.
Мамаша схватила зуб левой рукой, а правой — руку Ивана, спросила:
— Второй где? Второй зуб где?
— Не знаю, — ответил Иван, пытаясь освободить руку.
— В милиции скажешь!
— Да был я в милиции! — чуть не плача крикнул Иван. — Отпустите меня! Больно мне! Вместе в милицию сходим, если хотите! Отпустите только!
— Не могу, — призналась мамаша, — боюсь, убежишь.
— Не убегу! Честное слово!
Она выпустила руку, сказала:
— Жалко. Хороший был зуб. Нет у меня времени по милициям ходить! — вдруг закричала она. — Мне мороженым торговать надо! Мне план выполнять надо! А кто второй зуб нашёл, пусть им подавится! А если ты найдёшь, принеси.
— Не найти, — грустно сказал Иван. — По-моему, его собака съела. Былхвост её зовут. Теперь её Былзуб звать можно.
— Заходи, — тоже грустно сказала мамаша, а когда Иван закрыл за собой калитку, позвала: — Аделаида! Дочь! Иди сюда!
На крыльце появилась Аделаида. Глаза у неё были заплаканные, щека завязана платком.
— Здравствуй, — сказала она, и Иван заметил, что на месте золотого зуба у неё дырка.
— Один зуб принёс — мой, а твой — нет. Говорит: собака съела. Кто поверит? Нет, нет, отдавай зуб! — жалобно кричала мамаша.
— Нате! — сказал Иван. — Берите любой! Хоть все! — И оскалил свои зубы.
— Дразнишься?
— Нет. Не дразнюсь, а жалею вас. Почему вы всех жуликами считаете?
— Не всех, а почти всех, — ответила мамаша. — Я торговать пошла. Может, по дороге в милицию зайду. Несдобровать тогда тебе.
Когда мамаша свернула за угол, Аделаида сказала:
— Посидим на крылечке. Сели.
— Чего это у вас зубы выпали у обеих? — спросил Иван.
— Не выпали, а вырвали их. Заболели они. Вчера ночью. И у меня и у мамы сразу. Мы утром в больницу. Нам их вырвали. А я их потеряла.
— Ну, я пойду, — озабоченно проговорил Иван. — Дел у меня много. Просто ни минутки свободной нет. Даже спать некогда. — Он встал. — Гвардии рядовой Иван Семёнов отправляется выполнять домашние задания. Привет!
Выйдя за калитку, Иван помахал Аделаиде рукой и зашагал, напевая весёлую песенку.
В ответ раздался страшенный собачий лай и звон цепи.
«Только бы сама Аделаида вышла, а не её мамаша», — испуганно подумал Иван.
Но из дома вышла мамаша. Иван ждал её еле живой от страха.
— Чего надо? — грозно спросила она, подойдя к калитке.
— Аделаиду.
— Болеет она! И я болею! Все болеем!
— А чем? — поинтересовался Иван и вдруг увидел, что на месте золотого зуба у неё — дырка. — Вот! — крикнул он радостно и протянул в щель между досками руку.
— Второй где? Второй зуб где?
— Не знаю, — ответил Иван, пытаясь освободить руку.
— В милиции скажешь!
— Да был я в милиции! — чуть не плача крикнул Иван. — Отпустите меня! Больно мне! Вместе в милицию сходим, если хотите! Отпустите только!
— Не могу, — призналась мамаша, — боюсь, убежишь.
— Не убегу! Честное слово!
Она выпустила руку, сказала:
— Жалко. Хороший был зуб. Нет у меня времени по милициям ходить! — вдруг закричала она. — Мне мороженым торговать надо! Мне план выполнять надо! А кто второй зуб нашёл, пусть им подавится! А если ты найдёшь, принеси.
— Не найти, — грустно сказал Иван. — По-моему, его собака съела. Былхвост её зовут. Теперь её Былзуб звать можно.
— Заходи, — тоже грустно сказала мамаша, а когда Иван закрыл за собой калитку, позвала: — Аделаида! Дочь! Иди сюда!
На крыльце появилась Аделаида. Глаза у неё были заплаканные, щека завязана платком.
— Здравствуй, — сказала она, и Иван заметил, что на месте золотого зуба у неё дырка.
— Один зуб принёс — мой, а твой — нет. Говорит: собака съела. Кто поверит? Нет, нет, отдавай зуб! — жалобно кричала мамаша.
— Нате! — сказал Иван. — Берите любой! Хоть все! — И оскалил свои зубы.
— Дразнишься?
— Нет. Не дразнюсь, а жалею вас. Почему вы всех жуликами считаете?
— Не всех, а почти всех, — ответила мамаша. — Я торговать пошла. Может, по дороге в милицию зайду. Несдобровать тогда тебе.
Когда мамаша свернула за угол, Аделаида сказала:
— Посидим на крылечке. Сели.
— Чего это у вас зубы выпали у обеих? — спросил Иван.
— Не выпали, а вырвали их. Заболели они. Вчера ночью. И у меня и у мамы сразу. Мы утром в больницу. Нам их вырвали. А я их потеряла.
— Ну, я пойду, — озабоченно проговорил Иван. — Дел у меня много. Просто ни минутки свободной нет. Даже спать некогда. — Он встал. — Гвардии рядовой Иван Семёнов отправляется выполнять домашние задания. Привет!
Выйдя за калитку, Иван помахал Аделаиде рукой и зашагал, напевая весёлую песенку.
1961 год