Зоя Петровна. Не рай.
— Странную работу вы себе выбрали... — я слышу голос Анхеля.
— Да, странную, — соглашается Зоя Петровна. — Словно в закрытую дверь ломишься. С ними, как с детьми малыми...
— Тяжело вам? — спрашивает Данила.
— Мой учитель, — отвечает Зоя Петровна, — любил повторять слова Екклесиаста: «Если Бог хочет покарать человека, Он лишает его разума». И добавлял: «Поэтому мы помогаем самым обездоленным, от которых даже Бог отказался». Звучит, конечно, не без пафоса. Да и не сказать, чтобы я в Бога верила. Так... Но это правда.
— Вы говорите об этом с обреченностью, — сказал Данила.
С обреченностью... — повторила Зоя Петровна. — Ну, видите как... Мы, с одной стороны, все понимаем — психическое расстройство, химические нарушения в нервной ткани и так далее. Но с другой стороны, иногда смотришь на них и думаешь — почему они лучше, чем нормальные люди?
— Лучше... — уточнил Анхель.
— Честнее что ли? Или добрее? — Зоя Петровна пыталась подобрать нужно слово. — Вот Дима, например. Он у нас уже три раза лежал. Все время хочет мир уничтожить — то так, то эдак. А сам очень светлый. Внутри. Понимаете? И каждый раз он что-нибудь хорошее делает. Для людей. Для других больных или для персонала. После этого ему всегда лучше становится. И мы его выписываем. До следующего раза...
— Вам не кажется это странным? — спросил Анхель. — Эта закономерность? Вы не думали об этом?
— Трудно о них думать. Голову можно сломать. Вдруг мне все это только кажется, а на самом деле просто болезнь. Сейчас плохо, пролечим — станет получше. Не знаю... Я сегодня попросила нашего консультанта прийти. Очень хороший психолог. Пусть поговорит... Ну ладно, оставлю вас. Сумасшедшая неделя, что ни день, то какое-нибудь ЧП на отделении. А я еще сегодня дежурю сутки...
— Спасибо, — поблагодарил Данила. Повисла тишина.
— Это вам спасибо, — сказала вдруг Зоя Петровна, и дверь за ней закрылась.
Я поднял веки. Анхель и Данила. Стоят, смотрят. Я понимаю — у них для меня новость. Но это совсем не новость, скорее ее отсутствие.
— Вот, — Данила вынул из кармана пиджака дверную ручку и протянул ее мне. — Та самая.
Я взял ее. Тяжелая. С виду обычная. Старая, правда. Но обычная. Дверная ручка, как дверная ручка. Ничего особенного.
Я почувствовал нестерпимую боль в груди. Этот «ключ мира» — ничто. Неплохой улов для искателя металлолома — и все. В больничном ключе больше проку.
Я пытаюсь вспомнить свою формулу и не могу. Почему я ее не записал?! Я боялся, что ее прочтут. Я ее запомнил. Крепко. Но сейчас не могу вспомнить...
У меня ее выкрали? Выкрали?! Обезоружили? Зазомбировали? Или нет, просто забыл? А была ли она вообще? В голове крутится: «Е = mс2». И все...
— Не подходит? — спрашивает меня Анхель, хотя уже и сам знает ответ.
Я плачу. Дышать нечем. Мышцы на моем лице превратились в гримасу. Посмертная маска. Сейчас кожа не выдержит напряжения и порвется.
Это конец. Это абсолютный конец. Я — сумасшедший...
Зачем они пришли? Чего им от меня надо? Я просто болен. Я тяжело болен. Мой разум болен. «Если Господь хочет покарать человека, Он лишает его разума». За что?!
— Митя, ты все еще думаешь, что хочешь разрушить мир? — спрашивает Данила и подсаживается ко мне на кровать.
— Если Господь хочет покарать человека, Он лишает его разума, — повторяю я. — Покарать...
— Митя, я знаю, что ты не хочешь разрушать мир. Это неправда. А в чем правда? — Данила смотрит на меня внимательно и по-доброму.
— Нужно понять, понять... — мучаюсь я.
— Понять что? — продолжает Данила.
— Понять, что я должен сделать... — я напрягаюсь.
Я не знаю, что я должен сделать. Но я что-то должен сделать. Но что?!
— Митя, ты знаешь такое чувство... — Данила просит меня подключить свое воображение. — Ты кого-то очень любишь, а он все делает не так? Знаешь?
— Да, — отвечаю я, мне кажется, что я знаю это чувство.
— И какой у тебя первый порыв?
— Хочется его убить, — говорю я.
— Из любви... — продолжает Данила.
— Да, из любви, — я соглашаюсь.
Это так. Если ты кого-то любишь, а он все делает не так, то хочется его убить. Непонятно, почему. Ты же его любишь! Он должен делать так, как нужно, как правильно. Чтобы у него в жизни все было хорошо, чтобы он был счастлив, чтобы он радовался тому, что живет.
— И вот поэтому тебе кажется, что ты хочешь мир разрушить. А на самом деле, ты его любишь, — Данила говорит проникновенно, от самого сердца, — Просто тебе невыносимо видеть, что все в нем не так. Что люди несчастны, что души их неприкаянны, что близости между ними нет. Все одиноки.
— Как Дмитрий, — добавляет вдруг Анхель.
И я снова начинаю плакать. Мне жалко Дмитрия. Он, конечно, дурак. Но он одинокий, и ему плохо. Он ни с кем не разговаривает, и о нем никто не знает. А как его любить, если его никто не знает? И я его ненавижу, потому что он все делает не так. Я убил бы его! Почему он все делает не так?! Почему?!!
— Митя, не плачь, — говорит Данила. — Все наладится. Вот увидишь. Только надо верить, что все будет так.
— Хорошо.
— Митя, мы придем к тебе завтра. А сейчас спи. Тебе нужны силы. Ты очень устал.
Они уходят и я остаюсь один, с Дмитрием.
*******
Обещанный психолог пришел во второй половине дня. Он разговаривал с Зоей Петровной и Ивановной за дверьми моего изолятора, в коридоре.
— Это же не первая госпитализация? — осведомился психолог.
— Дмитрий уже три раза у нас лежал, — ответила Зоя Петровна. — Содержание бреда всегда разное. Только некоторые детали повторяются. Меня он всегда включает в свой бред. И со мной не разговаривает. Только с персоналом. И то не со всеми. Не знаю, будет с вами или нет? Но мне бы, конечно, хотелось...
— Вы только не подумайте, Митя — он добрый, — засуетилась Ивановна, открывая дверь.
— А почему я должен думать иначе? — рассмеялся мужчина.
— Потому что он хочет мир разрушить, — объяснила она.
— Ну, Екатерина Ивановна, это, знаете ли, сейчас повальное явление! — мужчина шутил. — Ладно, хорошо! Оставляйте нас.
Он вошел, кивнул мне. Дверь за ним закрылась.
— Тебя как лучше называть — Митей или Дмитрием?
— Меня?! — странный вопрос. — Митей, конечно.
— А Дмитрия — Дмитрием... — психолог внимательно посмотрел на меня и загадочно улыбнулся.
— Толку-то? — буркнул я. — Он все равно ни с кем не разговаривает.
— А чего? Не хочет?
— Он ничего не хочет. Ему все хорошо. Как есть — так и хорошо. Дурак.
Психолог подошел к окну и долго смотрел куда-то в небо. Лицо у него доброе и спокойное, словно он все знает.
— Богоискатель, — сказал он наконец.
— Чего? — не понял я. — Кто?
— Ты, Митя, ты, — спокойно ответил мужчина.
— Я? Почему?
— Хочется все разрушить, — сказал он и задумался. — Если все разрушить, ничего не останется или что-то будет? Есть надежда, что что-то останется. Ведь так? Наносное уйдет, вечное да пребудет вовеки. Верно? И это что-то — Бог. Ты увидишь Его и скажешь: «Вот он я, Господи!»
Странные слова. Но, наверное, так и есть. Я вспомнил, что три дня назад говорил мне Ваня: «Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо». Уничтожить мир, чтобы увидеть Бога...
— Глупо, да? — спросил я.
— Нет, — улыбнулся он. — Даже логично. Просто странно...
Мужчина отошел от окна и сел ко мне на кровать.
— Мить, я думаю, тебе нужно с кем-нибудь поговорить. Предлагаю себя, потому что другой кандидатуры у меня нет. Представь, что я все знаю. Просто вообрази себе это. И задай мне свои самые важные вопросы. Я думаю, тогда тебе самому будет легче во всем разобраться. Как тебе мой план?
— Все знаете?.. — усмехнулся я. Он улыбнулся мне в ответ:
— Представим.
Я подумал: а почему нет? У меня много вопросов. Я столько всего передумал за последние дни. Еще недавно мне казалось, что все ясно. Что я знаю все — про мир, про других людей, про самого себя, про свою жизнь. Но теперь все перепуталось, смешалось, превратилось в кашу. У меня нет ответов. Я хочу их получить.
Конечно, все неслучайно. Все мои встречи неслучайны. Но как разобраться, где знаки — то, что действительно имеет значение, а где одна иллюзия и все надуманно? Вот, например, я встретил Стаса. И мне показалось, что у него есть ключ к зданию мира. Теперь у меня в руках его дверная ручка. Пустышка. Бред. Он меня надул. Я сам себя надул.
Но вот ко мне приходят Анхель и Данила. Я их не знаю. Они говорят мне, что я Избранный. Должен ли я этому верить? Может быть, они меня обманывают? Данила подозревает, что я вовсе даже не хотел разрушить мир. Что у меня на самом деле другое желание. И я склонен ему верить, мне тоже так кажется. Но не обманываюсь ли я?
Или Диоген... Он ходит со своим платком: «Ищу человека! Ищу человека!» Нужно ли мне думать над этой фразой? А над вопросом, которым он остановил меня этой ночью: «От кого ты бежишь?» Причем, не «от чего», не «куда», не «откуда», а именно — «от кого». Я должен над этим думать или нет? Диоген ведь тоже сумасшедший...
*******
Хорошо, представим, — .сказал я. — У меня есть диагноз — шизофрения. Правильно?
— Есть, — согласился мой собеседник и едва качнул головой.
— Шизофрения — это раздвоение личности. Но разве «здоровые» люди не раздвоены?
— Хороший вопрос, — улыбнулся он. — Попробую ответить. Люди раздвоены. Это правда. В каком-то смысле мы все шизофреники. Ты представь — вот сидит человек на диване и разговаривает сам с собой: «Надо встать, приготовить ужин». И тут же сам себе отвечает: «Нет, не к спеху это, можно и попозже. Я пока не голоден». С кем он только что разговаривал? Очевидно, что он раздвоен.
— Ну и что в этом плохого? ДАО. Черное и белое? Ведь все на этом стоит...
— Борьба противоположностей... — протянул мой собеседник и задумался. — ДАО... Суть Дао не в том, что две силы борются друг с другом. Тут сложнее все. Суть Дао в том, что в черном есть толика белого, а в белом — толика черного. Белое может стать черным, а черное — белым. И в этом правда.
Бороться с самим собой — дело бессмысленное. Такая борьба — только иллюзия внутреннего роста. Если ты борешься с самим со бой, значит, ты где-то себе врешь. Что-то себе самому о себе самом не договариваешь. Как можно с самим собой бороться, если ты знаешь о себе правду и живешь в соответствии с ней?
— А если это ужасная правда? — я прерываю его.
— Ну что значит ужасная правда? Правда — она правда. От нее не уйдешь. Если ты, например, кого-то любишь — то любишь. Если не любишь — то не любишь. Если себя обманывать и жить с тем, кого не любишь, — будет мука. Вот что ужасно. А так, что в человеке может быть ужасного? Все, что в нем есть, — это факт. Нужно только правильно с ним обойтись...
— Правильно обойтись?
— Да. Испугаться можно. Бывает — куда деваться? Но нельзя потворствовать своему страху, слушаться его. В какой-то момент человек проявляет слабость или малодушие — кто без греха? Но нужно искать и находить в себе силу.
Тут он замолкает и словно бы ждет чего-то. Проходит минута, и он говорит всего несколько слов, но тихо и вдумчиво:
— Мы должны научиться хранить, беречь свое «белое». И еще, видеть «белое» в «черном». Что будет с «белым», станет ли «черное» «белым», зависит от человека. От его поступков.
От человека?.. — мне кажется, я начинаю нащупывать решение, выход из своего тупика.
«Ищу человека!» «От кого ты бежишь?» — звучит у меня в голове голос Диогена.
— ДАО — сложная штука. Загадка для разума. Логикой не осилишь. Представь, — говорит он мне, — в тебе борются темные и светлые силы. Хорошо. Но известно, что черное может стать белым, а белое — черным. Это ДАО. И получается, что белое, по сути, борется с белым, а черное — с черным. Безумие, правда?
Поэтому, просто воевать с тьмой — это действительно бред. Побеждая тьму, ты уничтожаешь и скрытый в ней свет. Уничтожая свет, ты побеждаешь и тьму, которую он в себе несет.
Поэтому я не удивляюсь, что тебе казалось благом уничтожение мира. Но я не думаю, что это хорошее решение. Что это вообще — «решение». Всякая борьба — иллюзия. И в этом Бог. Бог — не борьба, Бог — это доверие и поступки.
И когда он говорил это, словно бы какой-то свет ударил меня изнутри. Все мое сознание вдруг стало проясняться. Необыкновенный прилив свежести, чистоты. А он — мой собеседник — словно ничего не заметил:
— Знаешь, ты мне как сказал про ДАО, я сразу вспомнил одну древнюю китайскую историю. Рассказывают, что однажды мудрецу Чжу-ан Чжоу приснилось, что он бабочка. Он весело порхал с цветка на цветок и был счастлив. Он не знал, что он — Чжоу. Но потом он проснулся и удивился тому, что он — Чжоу. «Странное дело, — подумал он, — то ли Чжоу снилось, что он — бабочка, то ли бабочке снится сейчас, что она — Чжоу?»
Человек, пытающийся разгадать тайну мира, решает именно такую задачку. И, конечно, он путается. Здесь логика не поможет. Здесь нужно сердцем. Поэтому я и говорю: Бог — не борьба, Бог — это доверие и поступки. Не знаю, поможет ли тебе это. Но мне бы очень хотелось, чтобы помогло. Я привык доверять человеку, даже если у него «есть диагноз». Мой поступок.
Свет продолжал литься у меня изнутри. Доверие и поступок.
— Спасибо, — сказал я, испытывая к этому совсем не знакомому мне человеку чувство огромной благодарности. — Можно вас попросить?
— Почему нет? — он улыбнулся, и я увидел, что он все про меня понял.
— Вы не попросите Зою Петровну, чтобы она пришла ко мне...
А мы к ней сами пойдем, — ответил он. — Будет уставшую женщину гонять...
*******
Мы покинули изолятор и пошли по длинному коридору к кабинету врача.
— Митька, как ты?! — услышал я, когда мы проходили мимо моей палаты. — Все, выписывают уже?
Я заглянул внутрь и увидел Ваньку. Он весело выскочил в коридор и принялся трясти меня за плечи.
— Ваня, ты? — удивился я.
— Да, я! А кто же еще?
— Ты же помирать собирался...
— Этот наш Екклесиаст то не жрет ничего, то жрет как помело, — послышалось откуда-то сбоку.
— Диоген, ты? Привет! — я почему-то был сейчас очень рад этому внешне столь неприветливому старику.
— А кому еще быть? — бурчал Диоген. — Привет-привет... Нашелся.
— Я тебе должен сказать, — деловито объяснял мне Ваня, пока мы шли к кабинету Зои Петровны, — что электрошок — лучшее средство от депрессии. Поэтому, когда у тебя возникнет депрессия, ты, пожалуйста, не медли и сразу проси, чтобы тебе сделали электрошок...
Ну, будет! — улыбнулся сопровождавший меня психолог. — У Мити депрессия не планируется.
Мы зашли в кабинет Зои Петровны.
— Зоя Петровна, молодой человек хочет с вами пообщаться! — сообщил психолог.
Зоя Петровна, кажется, потеряла дар речи.
— Дмитрий? — прошептала она через пару секунд и надела очки.
— Да, сегодня Дмитрию наконец дадут слово. Так, Митя? — спросил он меня.
— Да, — уверено ответил я.
— Ну ладно. Тогда я вас оставлю, — и психолог стал раскланиваться. — Зоя Петровна, теперь только через пару недель смогу зайти. Раньше просто времени нет. Хорошо?
— Да... — оторопевшая Зоя Петровна закачала головой. — Конечно. Спасибо вам огромное. Спасибо!
Митя, бабочка — это загадка. Но какая разница, как она летает и почему она такая красивая? Достаточно того, что это так, — сказал он мне на прощание и подмигнул так, словно бы только мы с ним знаем, что это значит. — Пока!
*******
Дмитрий? — Зоя Петровна смотрела на меня, как на сумасшедшего. Это смешно, потому что на больных она обычно смотрит, как на нормальных.
— Зоя Петровна, я хочу вам сказать, что я не бил Дутова.
— Я знаю, Дмитрий, — смутилась она. — Я тебя просто... Как бы это сказать?.. Ну, спрятала что ли. От греха подальше. Я знаю, кто Дутова ударил.
— И еще, — я решил сказать все, как есть. — Петру опасность угрожает. Он нехороший человек. Но какая разница, если ему угрожает опасность? Вы же врач. Вы же давали клятву Гиппократа.
Зоя Петровна напряглась. Видимо, она решила, что это часть моего бреда.
— Один человек боится, что ему влетит от Дутова за то, что он Петра не сдал. Я не хочу больше говорить. Получится, что я стучу. А стучать я не буду. Просто переведите Петра в изолятор, и все.
Зоя Петровна встала со своего места и нервно прохаживалась по кабинету. Несколько раз она останавливалась и внимательно смотрела на меня. Наконец, открыла дверь и выглянула в коридор.
Екатериночка Ивановна, подойдите ко мне!
Вошла Ивановна.
— Екатериночка Ивановна, я не знаю... — Зоя Петровна с трудом подбирала слова. — Петя уже лучше себя чувствует...
— Да, спасибо, Зоя Петровна. Спасибо! — запричитала Ивановна.
— Может, вы его уже заберете домой? Я не знаю...
— Уже? — Ивановна огорчилась и обеспокоилась.
— Ну вот Дима говорит, что он себе врагов нажил, — Зоя Петровна смотрела то на Ивановну, то на меня. — Заберите от греха подальше.
— Мить, правда? — спросила Ивановна. Я не мог понять, что происходит.
— Правда...
— Ну, коли так... Заберу, Зоя Петровна. Конечно, заберу. Спасибо, — Ивановна смахнула слезу и вышла из кабинета.
Зоя Петровна тяжело вздохнула и села за свой стол.
— Тяжело ей. Сынок такой уродился. Бывает, что не везет.
— Петр — сын Екатерины Ивановны? — я все еще не мог в это поверить.
Да, Дим. И больной, и злой. Но Ивановну жалко. Вот и берем его время от времени, чуть-чуть в чувства приводим и выписываем. Хотя он, конечно, устраивает тут. Впрочем, тут и без него. Не он, так другой. Всегда найдется, кому силу показать...
Зоя Петровна говорила и говорила. Она жаловалась на свою судьбу. Рассказывала, что устала от этой работы. Но я ее уже не слушал. Я думал. Сам того не понимая, я спас сейчас сына хорошей женщины. Сын плохой, но для матери он все равно — сын. Что было бы с Ивановной, если бы его сегодня ночью убили?
И в Тьме есть Свет, и в Свете — Тьма.
День седьмой
Мы не даем себе шанса быть цельными. Мы раздвоены. Это потому, что мы не доверяем себе. Не многие, я думаю, с этим согласятся. Но если они захотят быть честными сами с собой, то подумают и не станут с этим спорить.
Нам кажется, что у нас есть «темная половина» — недостойная, порочная, слабая, глупая. Каждый думает о ней по-своему, но все мы ее ненавидим. Мы ненавидим что-то в себе и скрываем его от других, а часто — и от самих себя.
Но от кого ты бежишь, ищущий человека? Ты бежишь от самого себя.
Убегая от самих себя, не доверяя себе, мы неспособны на поступки. Мы находим тысячу объяснений, которые «освобождают» нас от необходимости совершать их и менять свою жизнь. А поэтому наша жизнь не меняется.
У нас иногда возникает иллюзия изменений. Нам кажется, что мы растем. Но подлинных изменений не происходит. Потому что двигаться вперед можно, лишь опираясь на правду. А эту правду в себе еще нужно найти...
Кто мы — Чжоу, которым снится, что они бабочки, или бабочки, которым снится, что они Чжоу? И то ли это превращение, которого мы ждем? Вряд ли. Истинное превращение происходит иначе.
Ищете человека? Так от кого же вы бежите?...
ЭПИЛОГ
— Странную работу вы себе выбрали... — я слышу голос Анхеля.
— Да, странную, — соглашается Зоя Петровна. — Словно в закрытую дверь ломишься. С ними, как с детьми малыми...
— Тяжело вам? — спрашивает Данила.
— Мой учитель, — отвечает Зоя Петровна, — любил повторять слова Екклесиаста: «Если Бог хочет покарать человека, Он лишает его разума». И добавлял: «Поэтому мы помогаем самым обездоленным, от которых даже Бог отказался». Звучит, конечно, не без пафоса. Да и не сказать, чтобы я в Бога верила. Так... Но это правда.
— Вы говорите об этом с обреченностью, — сказал Данила.
С обреченностью... — повторила Зоя Петровна. — Ну, видите как... Мы, с одной стороны, все понимаем — психическое расстройство, химические нарушения в нервной ткани и так далее. Но с другой стороны, иногда смотришь на них и думаешь — почему они лучше, чем нормальные люди?
— Лучше... — уточнил Анхель.
— Честнее что ли? Или добрее? — Зоя Петровна пыталась подобрать нужно слово. — Вот Дима, например. Он у нас уже три раза лежал. Все время хочет мир уничтожить — то так, то эдак. А сам очень светлый. Внутри. Понимаете? И каждый раз он что-нибудь хорошее делает. Для людей. Для других больных или для персонала. После этого ему всегда лучше становится. И мы его выписываем. До следующего раза...
— Вам не кажется это странным? — спросил Анхель. — Эта закономерность? Вы не думали об этом?
— Трудно о них думать. Голову можно сломать. Вдруг мне все это только кажется, а на самом деле просто болезнь. Сейчас плохо, пролечим — станет получше. Не знаю... Я сегодня попросила нашего консультанта прийти. Очень хороший психолог. Пусть поговорит... Ну ладно, оставлю вас. Сумасшедшая неделя, что ни день, то какое-нибудь ЧП на отделении. А я еще сегодня дежурю сутки...
— Спасибо, — поблагодарил Данила. Повисла тишина.
— Это вам спасибо, — сказала вдруг Зоя Петровна, и дверь за ней закрылась.
Я поднял веки. Анхель и Данила. Стоят, смотрят. Я понимаю — у них для меня новость. Но это совсем не новость, скорее ее отсутствие.
— Вот, — Данила вынул из кармана пиджака дверную ручку и протянул ее мне. — Та самая.
Я взял ее. Тяжелая. С виду обычная. Старая, правда. Но обычная. Дверная ручка, как дверная ручка. Ничего особенного.
Я почувствовал нестерпимую боль в груди. Этот «ключ мира» — ничто. Неплохой улов для искателя металлолома — и все. В больничном ключе больше проку.
Я пытаюсь вспомнить свою формулу и не могу. Почему я ее не записал?! Я боялся, что ее прочтут. Я ее запомнил. Крепко. Но сейчас не могу вспомнить...
У меня ее выкрали? Выкрали?! Обезоружили? Зазомбировали? Или нет, просто забыл? А была ли она вообще? В голове крутится: «Е = mс2». И все...
— Не подходит? — спрашивает меня Анхель, хотя уже и сам знает ответ.
Я плачу. Дышать нечем. Мышцы на моем лице превратились в гримасу. Посмертная маска. Сейчас кожа не выдержит напряжения и порвется.
Это конец. Это абсолютный конец. Я — сумасшедший...
Зачем они пришли? Чего им от меня надо? Я просто болен. Я тяжело болен. Мой разум болен. «Если Господь хочет покарать человека, Он лишает его разума». За что?!
— Митя, ты все еще думаешь, что хочешь разрушить мир? — спрашивает Данила и подсаживается ко мне на кровать.
— Если Господь хочет покарать человека, Он лишает его разума, — повторяю я. — Покарать...
— Митя, я знаю, что ты не хочешь разрушать мир. Это неправда. А в чем правда? — Данила смотрит на меня внимательно и по-доброму.
— Нужно понять, понять... — мучаюсь я.
— Понять что? — продолжает Данила.
— Понять, что я должен сделать... — я напрягаюсь.
Я не знаю, что я должен сделать. Но я что-то должен сделать. Но что?!
— Митя, ты знаешь такое чувство... — Данила просит меня подключить свое воображение. — Ты кого-то очень любишь, а он все делает не так? Знаешь?
— Да, — отвечаю я, мне кажется, что я знаю это чувство.
— И какой у тебя первый порыв?
— Хочется его убить, — говорю я.
— Из любви... — продолжает Данила.
— Да, из любви, — я соглашаюсь.
Это так. Если ты кого-то любишь, а он все делает не так, то хочется его убить. Непонятно, почему. Ты же его любишь! Он должен делать так, как нужно, как правильно. Чтобы у него в жизни все было хорошо, чтобы он был счастлив, чтобы он радовался тому, что живет.
— И вот поэтому тебе кажется, что ты хочешь мир разрушить. А на самом деле, ты его любишь, — Данила говорит проникновенно, от самого сердца, — Просто тебе невыносимо видеть, что все в нем не так. Что люди несчастны, что души их неприкаянны, что близости между ними нет. Все одиноки.
— Как Дмитрий, — добавляет вдруг Анхель.
И я снова начинаю плакать. Мне жалко Дмитрия. Он, конечно, дурак. Но он одинокий, и ему плохо. Он ни с кем не разговаривает, и о нем никто не знает. А как его любить, если его никто не знает? И я его ненавижу, потому что он все делает не так. Я убил бы его! Почему он все делает не так?! Почему?!!
— Митя, не плачь, — говорит Данила. — Все наладится. Вот увидишь. Только надо верить, что все будет так.
— Хорошо.
— Митя, мы придем к тебе завтра. А сейчас спи. Тебе нужны силы. Ты очень устал.
Они уходят и я остаюсь один, с Дмитрием.
*******
Обещанный психолог пришел во второй половине дня. Он разговаривал с Зоей Петровной и Ивановной за дверьми моего изолятора, в коридоре.
— Это же не первая госпитализация? — осведомился психолог.
— Дмитрий уже три раза у нас лежал, — ответила Зоя Петровна. — Содержание бреда всегда разное. Только некоторые детали повторяются. Меня он всегда включает в свой бред. И со мной не разговаривает. Только с персоналом. И то не со всеми. Не знаю, будет с вами или нет? Но мне бы, конечно, хотелось...
— Вы только не подумайте, Митя — он добрый, — засуетилась Ивановна, открывая дверь.
— А почему я должен думать иначе? — рассмеялся мужчина.
— Потому что он хочет мир разрушить, — объяснила она.
— Ну, Екатерина Ивановна, это, знаете ли, сейчас повальное явление! — мужчина шутил. — Ладно, хорошо! Оставляйте нас.
Он вошел, кивнул мне. Дверь за ним закрылась.
— Тебя как лучше называть — Митей или Дмитрием?
— Меня?! — странный вопрос. — Митей, конечно.
— А Дмитрия — Дмитрием... — психолог внимательно посмотрел на меня и загадочно улыбнулся.
— Толку-то? — буркнул я. — Он все равно ни с кем не разговаривает.
— А чего? Не хочет?
— Он ничего не хочет. Ему все хорошо. Как есть — так и хорошо. Дурак.
Психолог подошел к окну и долго смотрел куда-то в небо. Лицо у него доброе и спокойное, словно он все знает.
— Богоискатель, — сказал он наконец.
— Чего? — не понял я. — Кто?
— Ты, Митя, ты, — спокойно ответил мужчина.
— Я? Почему?
— Хочется все разрушить, — сказал он и задумался. — Если все разрушить, ничего не останется или что-то будет? Есть надежда, что что-то останется. Ведь так? Наносное уйдет, вечное да пребудет вовеки. Верно? И это что-то — Бог. Ты увидишь Его и скажешь: «Вот он я, Господи!»
Странные слова. Но, наверное, так и есть. Я вспомнил, что три дня назад говорил мне Ваня: «Самоубийца, думаешь, о чем мечтает? Понять, что он еще жив. Только перед самой смертью и почувствует. А в жизни не может, так ему плохо». Уничтожить мир, чтобы увидеть Бога...
— Глупо, да? — спросил я.
— Нет, — улыбнулся он. — Даже логично. Просто странно...
Мужчина отошел от окна и сел ко мне на кровать.
— Мить, я думаю, тебе нужно с кем-нибудь поговорить. Предлагаю себя, потому что другой кандидатуры у меня нет. Представь, что я все знаю. Просто вообрази себе это. И задай мне свои самые важные вопросы. Я думаю, тогда тебе самому будет легче во всем разобраться. Как тебе мой план?
— Все знаете?.. — усмехнулся я. Он улыбнулся мне в ответ:
— Представим.
Я подумал: а почему нет? У меня много вопросов. Я столько всего передумал за последние дни. Еще недавно мне казалось, что все ясно. Что я знаю все — про мир, про других людей, про самого себя, про свою жизнь. Но теперь все перепуталось, смешалось, превратилось в кашу. У меня нет ответов. Я хочу их получить.
Конечно, все неслучайно. Все мои встречи неслучайны. Но как разобраться, где знаки — то, что действительно имеет значение, а где одна иллюзия и все надуманно? Вот, например, я встретил Стаса. И мне показалось, что у него есть ключ к зданию мира. Теперь у меня в руках его дверная ручка. Пустышка. Бред. Он меня надул. Я сам себя надул.
Но вот ко мне приходят Анхель и Данила. Я их не знаю. Они говорят мне, что я Избранный. Должен ли я этому верить? Может быть, они меня обманывают? Данила подозревает, что я вовсе даже не хотел разрушить мир. Что у меня на самом деле другое желание. И я склонен ему верить, мне тоже так кажется. Но не обманываюсь ли я?
Или Диоген... Он ходит со своим платком: «Ищу человека! Ищу человека!» Нужно ли мне думать над этой фразой? А над вопросом, которым он остановил меня этой ночью: «От кого ты бежишь?» Причем, не «от чего», не «куда», не «откуда», а именно — «от кого». Я должен над этим думать или нет? Диоген ведь тоже сумасшедший...
*******
Хорошо, представим, — .сказал я. — У меня есть диагноз — шизофрения. Правильно?
— Есть, — согласился мой собеседник и едва качнул головой.
— Шизофрения — это раздвоение личности. Но разве «здоровые» люди не раздвоены?
— Хороший вопрос, — улыбнулся он. — Попробую ответить. Люди раздвоены. Это правда. В каком-то смысле мы все шизофреники. Ты представь — вот сидит человек на диване и разговаривает сам с собой: «Надо встать, приготовить ужин». И тут же сам себе отвечает: «Нет, не к спеху это, можно и попозже. Я пока не голоден». С кем он только что разговаривал? Очевидно, что он раздвоен.
— Ну и что в этом плохого? ДАО. Черное и белое? Ведь все на этом стоит...
— Борьба противоположностей... — протянул мой собеседник и задумался. — ДАО... Суть Дао не в том, что две силы борются друг с другом. Тут сложнее все. Суть Дао в том, что в черном есть толика белого, а в белом — толика черного. Белое может стать черным, а черное — белым. И в этом правда.
Бороться с самим собой — дело бессмысленное. Такая борьба — только иллюзия внутреннего роста. Если ты борешься с самим со бой, значит, ты где-то себе врешь. Что-то себе самому о себе самом не договариваешь. Как можно с самим собой бороться, если ты знаешь о себе правду и живешь в соответствии с ней?
— А если это ужасная правда? — я прерываю его.
— Ну что значит ужасная правда? Правда — она правда. От нее не уйдешь. Если ты, например, кого-то любишь — то любишь. Если не любишь — то не любишь. Если себя обманывать и жить с тем, кого не любишь, — будет мука. Вот что ужасно. А так, что в человеке может быть ужасного? Все, что в нем есть, — это факт. Нужно только правильно с ним обойтись...
— Правильно обойтись?
— Да. Испугаться можно. Бывает — куда деваться? Но нельзя потворствовать своему страху, слушаться его. В какой-то момент человек проявляет слабость или малодушие — кто без греха? Но нужно искать и находить в себе силу.
Тут он замолкает и словно бы ждет чего-то. Проходит минута, и он говорит всего несколько слов, но тихо и вдумчиво:
— Мы должны научиться хранить, беречь свое «белое». И еще, видеть «белое» в «черном». Что будет с «белым», станет ли «черное» «белым», зависит от человека. От его поступков.
От человека?.. — мне кажется, я начинаю нащупывать решение, выход из своего тупика.
«Ищу человека!» «От кого ты бежишь?» — звучит у меня в голове голос Диогена.
— ДАО — сложная штука. Загадка для разума. Логикой не осилишь. Представь, — говорит он мне, — в тебе борются темные и светлые силы. Хорошо. Но известно, что черное может стать белым, а белое — черным. Это ДАО. И получается, что белое, по сути, борется с белым, а черное — с черным. Безумие, правда?
Поэтому, просто воевать с тьмой — это действительно бред. Побеждая тьму, ты уничтожаешь и скрытый в ней свет. Уничтожая свет, ты побеждаешь и тьму, которую он в себе несет.
Поэтому я не удивляюсь, что тебе казалось благом уничтожение мира. Но я не думаю, что это хорошее решение. Что это вообще — «решение». Всякая борьба — иллюзия. И в этом Бог. Бог — не борьба, Бог — это доверие и поступки.
И когда он говорил это, словно бы какой-то свет ударил меня изнутри. Все мое сознание вдруг стало проясняться. Необыкновенный прилив свежести, чистоты. А он — мой собеседник — словно ничего не заметил:
— Знаешь, ты мне как сказал про ДАО, я сразу вспомнил одну древнюю китайскую историю. Рассказывают, что однажды мудрецу Чжу-ан Чжоу приснилось, что он бабочка. Он весело порхал с цветка на цветок и был счастлив. Он не знал, что он — Чжоу. Но потом он проснулся и удивился тому, что он — Чжоу. «Странное дело, — подумал он, — то ли Чжоу снилось, что он — бабочка, то ли бабочке снится сейчас, что она — Чжоу?»
Человек, пытающийся разгадать тайну мира, решает именно такую задачку. И, конечно, он путается. Здесь логика не поможет. Здесь нужно сердцем. Поэтому я и говорю: Бог — не борьба, Бог — это доверие и поступки. Не знаю, поможет ли тебе это. Но мне бы очень хотелось, чтобы помогло. Я привык доверять человеку, даже если у него «есть диагноз». Мой поступок.
Свет продолжал литься у меня изнутри. Доверие и поступок.
— Спасибо, — сказал я, испытывая к этому совсем не знакомому мне человеку чувство огромной благодарности. — Можно вас попросить?
— Почему нет? — он улыбнулся, и я увидел, что он все про меня понял.
— Вы не попросите Зою Петровну, чтобы она пришла ко мне...
А мы к ней сами пойдем, — ответил он. — Будет уставшую женщину гонять...
*******
Мы покинули изолятор и пошли по длинному коридору к кабинету врача.
— Митька, как ты?! — услышал я, когда мы проходили мимо моей палаты. — Все, выписывают уже?
Я заглянул внутрь и увидел Ваньку. Он весело выскочил в коридор и принялся трясти меня за плечи.
— Ваня, ты? — удивился я.
— Да, я! А кто же еще?
— Ты же помирать собирался...
— Этот наш Екклесиаст то не жрет ничего, то жрет как помело, — послышалось откуда-то сбоку.
— Диоген, ты? Привет! — я почему-то был сейчас очень рад этому внешне столь неприветливому старику.
— А кому еще быть? — бурчал Диоген. — Привет-привет... Нашелся.
— Я тебе должен сказать, — деловито объяснял мне Ваня, пока мы шли к кабинету Зои Петровны, — что электрошок — лучшее средство от депрессии. Поэтому, когда у тебя возникнет депрессия, ты, пожалуйста, не медли и сразу проси, чтобы тебе сделали электрошок...
Ну, будет! — улыбнулся сопровождавший меня психолог. — У Мити депрессия не планируется.
Мы зашли в кабинет Зои Петровны.
— Зоя Петровна, молодой человек хочет с вами пообщаться! — сообщил психолог.
Зоя Петровна, кажется, потеряла дар речи.
— Дмитрий? — прошептала она через пару секунд и надела очки.
— Да, сегодня Дмитрию наконец дадут слово. Так, Митя? — спросил он меня.
— Да, — уверено ответил я.
— Ну ладно. Тогда я вас оставлю, — и психолог стал раскланиваться. — Зоя Петровна, теперь только через пару недель смогу зайти. Раньше просто времени нет. Хорошо?
— Да... — оторопевшая Зоя Петровна закачала головой. — Конечно. Спасибо вам огромное. Спасибо!
Митя, бабочка — это загадка. Но какая разница, как она летает и почему она такая красивая? Достаточно того, что это так, — сказал он мне на прощание и подмигнул так, словно бы только мы с ним знаем, что это значит. — Пока!
*******
Дмитрий? — Зоя Петровна смотрела на меня, как на сумасшедшего. Это смешно, потому что на больных она обычно смотрит, как на нормальных.
— Зоя Петровна, я хочу вам сказать, что я не бил Дутова.
— Я знаю, Дмитрий, — смутилась она. — Я тебя просто... Как бы это сказать?.. Ну, спрятала что ли. От греха подальше. Я знаю, кто Дутова ударил.
— И еще, — я решил сказать все, как есть. — Петру опасность угрожает. Он нехороший человек. Но какая разница, если ему угрожает опасность? Вы же врач. Вы же давали клятву Гиппократа.
Зоя Петровна напряглась. Видимо, она решила, что это часть моего бреда.
— Один человек боится, что ему влетит от Дутова за то, что он Петра не сдал. Я не хочу больше говорить. Получится, что я стучу. А стучать я не буду. Просто переведите Петра в изолятор, и все.
Зоя Петровна встала со своего места и нервно прохаживалась по кабинету. Несколько раз она останавливалась и внимательно смотрела на меня. Наконец, открыла дверь и выглянула в коридор.
Екатериночка Ивановна, подойдите ко мне!
Вошла Ивановна.
— Екатериночка Ивановна, я не знаю... — Зоя Петровна с трудом подбирала слова. — Петя уже лучше себя чувствует...
— Да, спасибо, Зоя Петровна. Спасибо! — запричитала Ивановна.
— Может, вы его уже заберете домой? Я не знаю...
— Уже? — Ивановна огорчилась и обеспокоилась.
— Ну вот Дима говорит, что он себе врагов нажил, — Зоя Петровна смотрела то на Ивановну, то на меня. — Заберите от греха подальше.
— Мить, правда? — спросила Ивановна. Я не мог понять, что происходит.
— Правда...
— Ну, коли так... Заберу, Зоя Петровна. Конечно, заберу. Спасибо, — Ивановна смахнула слезу и вышла из кабинета.
Зоя Петровна тяжело вздохнула и села за свой стол.
— Тяжело ей. Сынок такой уродился. Бывает, что не везет.
— Петр — сын Екатерины Ивановны? — я все еще не мог в это поверить.
Да, Дим. И больной, и злой. Но Ивановну жалко. Вот и берем его время от времени, чуть-чуть в чувства приводим и выписываем. Хотя он, конечно, устраивает тут. Впрочем, тут и без него. Не он, так другой. Всегда найдется, кому силу показать...
Зоя Петровна говорила и говорила. Она жаловалась на свою судьбу. Рассказывала, что устала от этой работы. Но я ее уже не слушал. Я думал. Сам того не понимая, я спас сейчас сына хорошей женщины. Сын плохой, но для матери он все равно — сын. Что было бы с Ивановной, если бы его сегодня ночью убили?
И в Тьме есть Свет, и в Свете — Тьма.
День седьмой
Мы не даем себе шанса быть цельными. Мы раздвоены. Это потому, что мы не доверяем себе. Не многие, я думаю, с этим согласятся. Но если они захотят быть честными сами с собой, то подумают и не станут с этим спорить.
Нам кажется, что у нас есть «темная половина» — недостойная, порочная, слабая, глупая. Каждый думает о ней по-своему, но все мы ее ненавидим. Мы ненавидим что-то в себе и скрываем его от других, а часто — и от самих себя.
Но от кого ты бежишь, ищущий человека? Ты бежишь от самого себя.
Убегая от самих себя, не доверяя себе, мы неспособны на поступки. Мы находим тысячу объяснений, которые «освобождают» нас от необходимости совершать их и менять свою жизнь. А поэтому наша жизнь не меняется.
У нас иногда возникает иллюзия изменений. Нам кажется, что мы растем. Но подлинных изменений не происходит. Потому что двигаться вперед можно, лишь опираясь на правду. А эту правду в себе еще нужно найти...
Кто мы — Чжоу, которым снится, что они бабочки, или бабочки, которым снится, что они Чжоу? И то ли это превращение, которого мы ждем? Вряд ли. Истинное превращение происходит иначе.
Ищете человека? Так от кого же вы бежите?...
ЭПИЛОГ
Мы с Данилой пришли в больницу на следующий день. В седьмой день Митиного «плана». Зоя Петровна встретила нас на выходе с отделения. Обычно усталая и понурая, она была в приподнятом настроении и словно светилась изнутри.
— Как вы хорошо выглядите! — поразился я. Она засмеялась:
— Не знаю, что с ним такое случилось, но он здоров. Вот вам крест! Честное слово! Только что выписку оформила. Нечего ему тут делать.
— Удивлены? — улыбнулся Данила.
— Удивлена — не то слово! — она продолжала смеяться, весело, задорно. — Просто чудо какое-то! Не знаю, может, это временное, конечно. Но я с ним два часа разговаривала. Абсолютно здоров.
— Прав был ваш учитель, Зоя Петровна, — сказал я.
— Прав, — подтвердила она.
— Ну, мы тогда к Мите? — спросил Данила.
— К Дмитрию? — удивилась Зоя Петровна.
— Ну да...
Так все уже... — растерялась Зоя Петровна. — Уехал он.
— Как уехал? — я забеспокоился.
— Так, уехал. А вы, что, переговорить с ним хотели? — она почувствовала какую-то неловкость.
— Ну ничего, — поспешил успокоить ее Данила. — Мы его найдем. Спасибо вам за все. Удачи!
— Счастливо! — добавил я, и мы стали спускаться по лестнице.
— Подождите! — позвала Зоя Петровна.
— Что? — спросил Данила.
— Если вы все равно с ним встретитесь, передайте ему кое-что. Подождите, я сейчас вынесу.
Она исчезла за дверью отделения и вернулась через пару минут.
— Вот, — она протянула нам потертую тетрадку в 96 листов. — Это его. Он ее у меня в кабинете забыл. Передадите, ладно?
— Да, конечно, — сказал Данила.
— Ну, теперь до свидания! — Зоя Петровна улыбнулась, глядя нам вслед.
Мы с Данилой вышли на улицу.
— Надо же было у нее его домашний адрес узнать! — я хлопнул себя по лбу.
— Анхель, ты уверен? — спросил у меня Данила.
— В каком смысле? — не понял я.
В ответ Данила просто открыл Митину тетрадь на последней странице и, даже не поглядев в нее, протянул мне.
Текст заканчивался словами:
«Я знаю, что вы придете, и догадываюсь, что получите эту тетрадь. Зоя Петровна — милая, добрая и сердобольная женщина. Уверен, что она об этом позаботится. Моя личность теперь в полном порядке, так что эти записи мне не понадобятся. Восстанавливать ее не придется. А вам, насколько я понимаю, пригодится то, что здесь написано. Спасибо за все!»
Дальше — текст четвертой Скрижали Завета.
— Ты знал? — спросил я у Данилы, тыча в нее пальцем.
Он в ответ рассмеялся:
— А ты — нет?
— Как вы хорошо выглядите! — поразился я. Она засмеялась:
— Не знаю, что с ним такое случилось, но он здоров. Вот вам крест! Честное слово! Только что выписку оформила. Нечего ему тут делать.
— Удивлены? — улыбнулся Данила.
— Удивлена — не то слово! — она продолжала смеяться, весело, задорно. — Просто чудо какое-то! Не знаю, может, это временное, конечно. Но я с ним два часа разговаривала. Абсолютно здоров.
— Прав был ваш учитель, Зоя Петровна, — сказал я.
— Прав, — подтвердила она.
— Ну, мы тогда к Мите? — спросил Данила.
— К Дмитрию? — удивилась Зоя Петровна.
— Ну да...
Так все уже... — растерялась Зоя Петровна. — Уехал он.
— Как уехал? — я забеспокоился.
— Так, уехал. А вы, что, переговорить с ним хотели? — она почувствовала какую-то неловкость.
— Ну ничего, — поспешил успокоить ее Данила. — Мы его найдем. Спасибо вам за все. Удачи!
— Счастливо! — добавил я, и мы стали спускаться по лестнице.
— Подождите! — позвала Зоя Петровна.
— Что? — спросил Данила.
— Если вы все равно с ним встретитесь, передайте ему кое-что. Подождите, я сейчас вынесу.
Она исчезла за дверью отделения и вернулась через пару минут.
— Вот, — она протянула нам потертую тетрадку в 96 листов. — Это его. Он ее у меня в кабинете забыл. Передадите, ладно?
— Да, конечно, — сказал Данила.
— Ну, теперь до свидания! — Зоя Петровна улыбнулась, глядя нам вслед.
Мы с Данилой вышли на улицу.
— Надо же было у нее его домашний адрес узнать! — я хлопнул себя по лбу.
— Анхель, ты уверен? — спросил у меня Данила.
— В каком смысле? — не понял я.
В ответ Данила просто открыл Митину тетрадь на последней странице и, даже не поглядев в нее, протянул мне.
Текст заканчивался словами:
«Я знаю, что вы придете, и догадываюсь, что получите эту тетрадь. Зоя Петровна — милая, добрая и сердобольная женщина. Уверен, что она об этом позаботится. Моя личность теперь в полном порядке, так что эти записи мне не понадобятся. Восстанавливать ее не придется. А вам, насколько я понимаю, пригодится то, что здесь написано. Спасибо за все!»
Дальше — текст четвертой Скрижали Завета.
— Ты знал? — спросил я у Данилы, тыча в нее пальцем.
Он в ответ рассмеялся:
— А ты — нет?