де Куатьэ Анхель. Убить шамана

   — Запомни, что ты сказал сейчас…
   Но секундочку… К чему весь этот разговор? На что намекает говорящий со мной голос?.. Я сам хорошо это знаю, я прекрасно понимаю, что мысль и дух не переходят друг в друга и мостов между ними нет. Я хорошо это понимаю. Абсолютно! Зачем мне это говорить? Зачем мне задавать такие вопросы?..
   И тут с каким-то странным звуком, который трудно описать, поскольку такой звук может быть только в сновидении, свет, лившийся до того из дальнего конца тоннеля, исчез. Его словно втянула в себя какая-то безумная сила, словно гигантская космическая черная дыра. В одно мгновение! Стало абсолютно темно. Будто я незаметно для самого себя моргнул, а когда веки поднялись, света уже не было. Непроглядная тьма.
 
   —  Ау! — закричал я… — Обернись, — попросил Хенаро.
   Я обернулся. Он стоял сзади — помолодевший, как будто слегка искусственный, словно сделанный из воска, в странном люминесцирующем свечении. Все его тело словно было обернуто в световую матрицу искристого синевато-красного света — будто огонь газовой горелки, а вокруг все та же непроглядная тьма.
   — Не похоже на сновидение… — недоверчиво сказал я, глядя в пустые, будто пластиковые глаза Хенаро. — По правде сказать, мне показалось, что я умер. Когда вы положили меня на жертвенник… Эти лезвия…
   — По крайней мере теперь ты знаешь, что это не так страшно, — Хенаро как-то странно, двусмысленно улыбнулся, хотя, может быть, мне это только показалось. — Ты в искусственном сновидении. Оно почти такое же, как и обычное, только плоское.
   — Плоское? — не понял я.
   — Да, только плоское, — подтвердил Хенаро. — Все здесь происходит не в массе объема, как в обычном сновидении, а в пустом пространстве, которое кажется от этого плоским. Нет перспективы, нет деталей. Речь искажена, словно просеяна через сито. Слышишь это эхо?
   — Слышу ли я эхо? — переспросил я и автоматически прислушался.
   Да, действительно, мой голос давал странное эхо: «Слышу ли я эхо?.. Слышу ли я эхо?.. Слышу ли я эхо?..»
   Словно мы заперты в огромной, просто гигантской комнате. Но я не видел ничего, кроме Хенаро — здесь, совсем рядом. Предположить, что мы находимся в таком большом помещении, можно было только теоретически. Кроме эха, не было никаких оснований так думать.
   — Да, слышу… — подтвердил я через мгновение.
   — Это искусственное сновидение, — спокойным комментирующим тоном сказал Хенаро.
   — Понятно… Я задумался.
   И что мне теперь делать? Куда идти? Как «работают» эти искусственные, «грибные» сновидения? В обычном сне ты всегда получаешь какую-то подсказку, которая указывает тебе правильную дорогу. Сон сам ведет человека. Нужно только знать, какова твоя цель, остальное происходит само собой. Но этот намек всегда в деталях. А здесь их нет?
   — Хенаро, а с кем я разговаривал сейчас?.. — спросил я. — С тобой?
   — Ты говорил с Источником Света, — невозмутимо ответил Хенаро.
   — С Источником Света… — проговорил я почти по слогам и рассмеялся, настолько, по моим ощущениям, это звучало глупо, нелепо, неправдоподобно. — Хенаро, я говорил с Источником Света?! Да?!
   — Да, — так же невозмутимо ответил дед.
   — Нет, — я продолжал натужно смеяться, но что-то во мне уже дрогнуло. — Ты меня разыгрываешь… Ведь так? Разыгрываешь?..
   — Нет, — как робот ответил Хенаро.
   — Не может быть… — прошептал я.
   У меня началась паника. Не знаю, правда, что смущало меня больше. Может быть, мне было трудно представить себе, что это в принципе возможно — мой разговор с Источником Света. А может быть…
   Разве возможно, чтобы мой разговор с Источником Света был таким? Странный разговор, оставивший у меня неприятный осадок и смешанные чувства. Источник Света не должен был так со мной говорить. Со мной Он говорил бы по-другому. Нет, этот голос не мог Ему принадлежать. Он ловил меня на словах, словно специально выискивал в моем мировоззрении ошибки и огрехи. Он словно обвинял меня в чем-то…
   Нет-нет! Исключено! Голос, с которым я разговаривал, не мог быть голосом Источника Света! Просто не мог! Конечно!
   Если бы я действительно общался с Источником Света, разве Он стал бы задавать этот дурацкий вопрос об отношениях мысли и сферы духа? Нет, не стал бы. Он бы знал, что я хорошо понимаю это и не нуждаюсь в разъяснениях. Он бы не стал меня подлавливать, экзаменовать и говорить: «Запомни, что ты сказал». Я не давал Ему поводов так со мной разговаривать. Я этого не заслужил. Это неправильно…
   — Хенаро, нет, — я поднял глаза и посмотрел на деда, который за эти несколько мгновений существенно уменьшился в размерах и превратился в свою собственную маленькую восковую копию, окруженную все разрастающимся синим пламенем. — Это неправда. Ты мне лжешь… Ты все это специально подстроил! Ты хочешь меня пристыдить и запутать! Ты боишься, что я вернусь к своему отцу и узнаю правду! Скажи — так?! Это так?! Так?!
   — Ты говорил с Источником Света, — повторил Хенаро, на глазах обращаясь в крошечную фигурку, исчезающую в никуда, как испаряющаяся капля воды на раскаленной поверхности.
 
    Яостался в кромешной темноте.
   — Ау! Есть здесь кто-нибудь?! Ау!!!
   Никого.
   Я сделал несколько шагов вперед — неуверенно, боясь наткнуться на какое-нибудь препятствие. Но нет, никаких препятствий. Я развернулся и пошел назад. Метнулся вправо, влево. Еще и еще… Побежал. Я все так же боялся наткнуться на какую-нибудь неразличимую в темноте стену. Никаких стен или препятствий. Ничего и главное — никого. Абсолютная пустота и абсолютное одиночество. И тут страх сменился отчаянием. Совсем один. Совсем. Ни одной живой души. Бесконечное пространство и непроглядная тьма. Меня объял ужас. Нет, все-таки я умер. Это смерть.
   Данила как-то говорил, что в детстве он пытался представить себе — как это, когда ты умрешь. Ты умираешь, и тебя больше нет. Просто нет, и все. Совсем.
   Нет, он ошибся. Он был не прав. Смерть страшнее: ты есть, а вот вокруг тебя — никого, абсолютная пустота. Ты есть, а ничего нет. Это смерть…
   Мне стало так жутко, так больно, так невыносимо тяжело на душе… Впрочем, даже не на душе. Я вдруг почувствовал, что моей души не стало. Остался только крик, только застрявший где-то глубоко внутри крик…
   Неужели это действительно все? Конец?.. Или нет, это только начало?.. Ужасающее начало вечного ужаса. Сколько это будет продолжаться? Вечность?..
   Перед моим отъездом Андрей говорил про одиночество: человек не может быть один и он нуждается в одиночестве.
   Я сбежал, потому что нуждался в одиночестве. Но теперь я ощущаю его и понимаю, что просто не могу быть один. Не могу! Он был прав. Прав! Почему я не послушал его?!
   Абсолютное Ничто. Это не-вы-но-си-мо!!! Смерть…
 
   —  Все чего-то ходит… Все ищет чего-то… — недовольный, ворчливый старушечий голос прозвучал для меня как величайшее обретение, как голос самого Господа Бога.
   Я обернулся и, потрясенный, застыл в полной растерянности.
   Старуха, та самая, с автобусной остановки, в которой я узнал свою смерть… Она ходила в нескольких метрах от меня, слегка ссутулившись, и разбрасывала вокруг странно поблескивающий в темноте порошок.
   — Не спится? — ехидно пошутила она, продолжая деловито «сеять» в моем искусственном сне свой магический порошок. — Все бы уже закончил, да и делу конец. А то все играется, играется…
   — О чем вы говорите? — прошептал я. — Что закончил?..
   — У всякого есть свое дело, — равнодушно заметила старуха. — Вот свое и закончи.
   Мне почему-то показалось, что старуха намекает на мою смерть.
   — Умереть? — спросил я. — Я должен умереть?
   Старуха уставилась на меня как на душевнобольного.
   — Умереть? — повторила она и презрительно скривилась. — А ты знаешь, что такое смерть?
   Мне стало дурно. Казалось, хуже уже быть не может. Не может… А стало хуже. Господи, сколько же я могу это выдержать?.. Мысли, мысли… Слова… Слова…
   Прежде я был уверен, что запутался, но теперь даже это определение не отвечало моему состоянию. Я не просто запутался или растерялся. Я потерял всякие ориентиры.
   Я разрушен, погребен под руинами своих собственных мыслей, чувств, своего мировоззрения, психологии. Я превращен в толченую крошку.
   Слова в моем мозгу утратили всякий смысл. Старуха спрашивает: знаю ли я, что такое смерть? Но я уже не знаю даже, что такое жизнь…
   Лечь и умереть — вот единственное, что бы мне хотелось сейчас. Просто лечь и умереть, прекратить это. Этот ужасный, этот чудовищный кошмар! Но как?!
   — Не знаешь, так спроси у него, — встав на цыпочки, старуха прошептала мне это в самое ухо.
   Я опустил глаза и увидел, что она протягивает мне открытую морщинистую ладонь. А на ней, на этой страшной старушечьей ладони, лежат восковая фигурка, пучок волос, стянутых красной шерстяной нитью, свечной огарок и круглый амулет из темного камня, с отверстием и каким-то непонятным витиеватым рисунком.
   У меня тут же возникло странное чувство — захотелось прикоснуться к этим предметам, прижать их к себе, но я не хотел брать их в руки. В памяти всплыли слова этой старухи, сказанные ею еще при первой нашей встрече на той злополучной остановке: «своим умом».
   Но сейчас, как и тогда, я не мог понять, что это значит — «своим умом». Эти слова словно бы просто повисли передо мной в воздухе и ничего не говорили — будто набор неизвестных мне иероглифов. Просто буквы, просто слова, и всякое отсутствие мысли…
   И я отмахнулся от них как от какого-то нелепого наваждения, потянул руку вперед, чтобы прикоснуться к предметам, которые лежали передо мной на старушечьей ладони. Протянул и даже не успел заметить, как они сами собой оказались в моей руке. Но я не хотел их брать… Я поднял глаза и увидел, что старуха снова стоит на значительном удалении от меня, продолжая раскидывать вокруг блестящий порошок. — А что вы делаете? — спросил я.
   — Рассыпаю каменную крошку, — безучастно ответила она, не отрываясь от своего занятия.
   — А зачем?
   — Отпугиваю мертвецов, — тем же тоном сказала она.
   — Много их здесь?
   Старуха подняла на меня удивленные глаза, досадливо хмыкнула и показала взглядом куда-то в сторону. Я машинально посмотрел в том же направлении…
 
    Вдали, наверное, метрах в двадцати-тридцати от меня в бледно-желтом световом пятне виднелась фигура сидящего на крошечной подставке человека. Он сидел ко мне боком или даже почти спиной, так что лица его я не видел. А перед ним возвышалась Тень — огромная, холодная, тяжелая.
   — Теперь ты понимаешь, что сила не внутри, а вокруг? — спросила страшная черная Тень.
   — Да, — монотонно сказал человек, глядя прямо перед собой на эту страшную неподвижную тень. — Сила не внутри, сила вокруг.
   — Папа! — закричал я и бросился к этому человеку.
   Это был мой отец! Наконец-то! Я нашел его! Он в моем сновидении, а значит, он жив! Господи, какое счастье! Какое счастье!
   — Папа!
   Но Поль не слышал меня. Я подбежал к нему, но он не увидел меня. Дрожа всем телом, я провел рукой перед его лицом, но он не заметил этого…
   — Папа, — прошептал я, и слезы покатились из моих глаз. — Это же я, твой сын — Анхель… Слышишь меня, папа? Я так скучал, так скучал… Мне тебя так не хватало, папа. Я пришел к тебе, слышишь?
   Я встретил его — родного человека, а он не слышит и не воспринимает меня, словно бы меня и нет вовсе. Внутри с пронзающей болью что-то натянулось, какая-то последняя жила…
   — Ты хочешь получить власть над этой силой, которая вокруг тебя? — спросила Тень.
   — Да, — ответил Поль и едва заметно кивнул головой. — Я хочу.
   — Ты хочешь изменить мир? — сказала Тень, словно бы удостоверяясь в том, что она и так уже знала. — Тебе нужно чудо?
   — Да, — подтвердил Поль. — Я хочу изменить мир. Я хочу, чтобы произошло чудо. Мне нужна эта сила.
   — Но знаешь ли ты, что не так сложно завладеть силой, как удержать ее?.. — прогремела Тень.
   — Я смогу, у меня получится, — ответил Поль.
   — Но у тебя ничего нет для этого, — усомнилась Тень. — Ничего, кроме твоего желания, а этого мало. Желания — ветер. Они есть всегда, но они не ходят в том направлении, куда им указывают. Они идут лишь туда, где есть недостаток…
   — Я чувствую этот недостаток, — сказал Поль, перебивая своего невидимого собеседника. — Поэтому я и пришел к тебе, чтобы ты дал мне то, что мне нужно, — силу изменить мир.
   — Но когда я дам тебе эту силу, этот недостаток исчезнет и твои желания переменятся. Говорю тебе, одного желания — мало! — рассердилась Тень.
   — Но ты же говоришь и другое — что желания будут всегда, — возразил на это Поль. — А если есть сила и есть желание, то ничего страшного не случится…
   — Да, ничего страшного не случится, — тихо рассмеялась Тень. — Все страшное уже произошло.
   — О чем ты? — спросил Поль.
   — Ты ведь готов отказаться от всего ради своей цели, так? — понизив голос, заговорщицки спросила Тень.
   — Да, я готов. Я уже говорил тебе, — уверенно ответил Поль. — Я готов отказаться от всего.
   — Даже от Бога… — низкий, пульсирующий в пространстве голос Тени перешел в зловещий шепот.
   — Если сила не внутри, а снаружи, то Бога нет, — спокойно ответил Поль. — Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Я готов отдать тебе все — Бога, мою душу, мой ум. Назови свою цену…
   — Мне не нужны ни твоя душа, ни твой ум, — безразлично оборвала его Тень. — Ума своего у тебя нет. Душа твоя тебе и так не принадлежит. У меня есть твоя жизнь. Этого вполне достаточно.
   — Так чего же ты хочешь еще?
   — Я хочу… — Тень замолчала, словно раздумывала над чем-то. — Я хочу, чтобы ты заложил жизнь своего сына.
   — Жизнь моего сына? — удивился Поль. — Но у меня нет сына…
   — Пока нет, — рассмеялась Тень. — Пока…
   Что же это такое?! Я, до того стоявший как вкопанный перед своим отцом, отпрянул назад. Это прошлое?.. Я вижу то, что случилось с моим отцом много лет назад? Это как запись во времени?..
   И тут я услышал в своей голове испуганный плач маленького Анхеля. Того мальчика, что я напугал в самолете. И встревоженный голос его отца: «Господи! Зачем вы его напугали?! Он же совсем маленький! Зачем вы это сделали?!» Я вспомнил, как отец защищал сына. Он делал это, хотя маленький Анхель и не нуждался в помощи, я ничем не угрожал ему. Но отец… Отец защищал сына.
   — Я собираюсь изменить мир, — резко ответил Поль. — Мир! И мне нужна сила, понимаешь?! Мне нужна сила умерших. Теперь я знаю, что она есть. Я ее чувствую! И мне нужно только одно — получить доступ к этой силе! А ты меня спрашиваешь про какого-то моего сына, которого еще нет в природе!
   — Уже есть… — с каким-то странным самодовольством сказала Тень. — Уже есть.
   — Есть? — лицо Поля как-то странно дернулось.
   Господи, да он же из воска!
   Я только сейчас это понял, что сидящий передо мной Поль сделан из воска! Он — как фигура мадам Тюссо! Я машинально открыл свою ладонь и уставился на предметы старухи — восковая фигурка, пучок волос с красной нитью, свечной огарок и амулет из темного камня.
   — Ну так что?.. — развеселилась Тень. — Может, передумаешь?
   Поль молчал. У него есть сын. Он только что узнал обо мне. О том, что Лихо беременна мною. Его сын. Он понял это!
   — Нет, — тихо, с напряжением в голосе сказал Поль. — Не передумаю.
   Но Тень, говорившую с моим отцом, этот ответ почему-то не устроил. Ей не нравилось, что он заколебался.
   — А если я тебе скажу, что твой сын — Избранник? — промолвила Тень. — Если я тебе скажу, что на него будет возложена миссия изменить этот мир…
   — Нет, — прошептал Поль. — Сколько на это понадобится лет? Неизвестно. Но если я могу сделать это уже сейчас, зачем ждать? Нет, я не передумаю.
   — А если я скажу тебе, что только он один сможет спасти тебя, когда настанет время? — Тень, казалось, предприняла последнюю попытку переубедить Поля. — Но он узнает, что ты его предал… Может, все-таки передумаешь?..
   Поль молчал. Потом поднял глаза и посмотрел в темноту. Он смотрел так, словно лицо Тени не было от него скрыто, — он присматривался, щурился, отводил взгляд, потом снова смотрел. Кто эта Тень — я не знал. Но он знал, он видел.
   — Если у тебя есть цель, ты не должен бояться жертвы, — отчетливо проговорил Поль. — Если у тебя есть цель, нужно быть готовым заплатить самую высокую цену. Ты требуешь у меня самое дорогое — мою жизнь, жизнь моего сына и, быть может, главное — расстаться со всякой надеждой на спасение, если моя цель не будет достигнута. Из этого я заключаю, что у тебя есть то, о чем я прошу тебя. А если оно у тебя есть, бери у меня все, что пожелаешь. Бери без разговоров. И закончим на этом…
   — Ну что ж… — как-то опечаленно сказала Тень. — Ты обо всем предупрежден, со всем согласен. Значит — по рукам?
   Я вздрогнул. Это же было много лет назад. Полю так и не удалось изменить мир. Он превратился в зомби. Его обманули!
   — Нет, папа! Нет! — закричал я.
   Но он меня не слышал.
   — По рукам… — прошептал Поль.
 
   —  Вот такая история, сынок, — сказала старуха, посыпая пространство вокруг себя блестящей каменной крошкой. — Вот такая история…
   Она подошла, разжала мою окостеневшую руку, высыпала себе в ладонь магические предметы — фигурку, волосы, свечу, амулет — и пошла прочь.
   А я все так и стоял на месте как соляной столп. Вокруг снова была одна непроглядная пустота. Ни моего отца, ни этой страшной Тени, только удаляющаяся куда-то старуха…
   — Постой! — тихо позвал я.
   — Чего тебе еще? — рассерженно шикнула она и повернулась вполоборота.
   — Так я могу его спасти, да?
   — Кого?!
   Старуха сделала вид, что не поняла, о чем я. Но она поняла, я видел это.
   — Моего отца, Поля. Того, что был здесь, разговаривал с Тенью…
   — С какой Тенью? — на сей раз она сделала вид, что удивилась. — Он говорил с шаманом, а не с Тенью. С чего ты взял?..
   Мне показалось, что я ослышался.
   — С шаманом? — переспросил я. — Ты его видела?
   — Видела, не видела… — заворчала старуха и снова повернулась, чтобы идти. — Вечно ты задаешь дурацкие вопросы… У тебя одни глупости на уме! Одни глупости!
   — Ну ладно-ладно, хорошо, — я уже был готов со всем согласиться, не возражать и не спорить, нужно было, чтобы она мне ответила. — Так я могу спасти его? Скажи…
   — Он тебя предал, — нарочито грубым тоном, каким читают нотации, сказала старуха. — Он тебя предал, понимаешь?! Предал и продал! А ты что меня спрашиваешь? Как его спасти?! Ты еще больший дурак, чем я себе думала! Тьфу!
   Старуха сплюнула и пошла прочь.
   Я смотрел ей в спину. Меня словно парализовало. И в то же время все внутри меня переворачивалось, словно цемент в бетономешалке. Мне было так плохо, так плохо… Это не передать никакими словами. Ужасно! Меня буквально выворачивало наизнанку — от злобы, от боли, от бессилия, от отчаяния, от нестерпимой муки.
   Я ненавидел своего отца. Ненавидел! Всем сердцем. Я задыхался от ненависти к нему. Я ненавидел его так, как только можно ненавидеть. К самому лютому врагу у меня не могло бы возникнуть такой ненависти, такой злобы, такого призрения, как в эту минуту возникло у меня к отцу.
   Почему мой отец совершил такую глупость? Мой отец… Как он мог?! Почему?!
   — Постой! — закричал я вслед старухе, но она и не думала останавливаться, и я побежал за ней следом. — Постой! Подожди!
   — Ну что ж ты за навязчивый червяк такой! — обозлилась старуха. — Не видишь, что ли, я — старая женщина! Что тебе от меня надо?! Вот прицепился глупый молокосос на мою голову! Чтоб у тебя язык отсох так мучить старую женщину! Тьфу!
   — Постой… — бормотал я, не слушая ее проклятий и ругательств. — Я ведь могу спасти его, так? Могу?!
   — Да зачем тебе спасать его?! — злилась старуха и гневно махала руками. — Какого черта?! Сволочь он! Бросил мать с новорожденным на руках! Ребенка продал своего! Куда ж это годится-то?! Ты сам-то подумай! Идиот!
   — Ты не понимаешь, — продолжал я упрашивать старуху, приседая, пытаясь заглянуть ей в глаза и хватая за руки, чтобы она не отворачивалась. — Просто… Он же не для себя этого хотел… Не для себя, понимаешь? Мир он хотел изменить… Это для людей.
   — Мир он хотел изменить, — огрызнулась старуха. — Ничего я не понимаю, что ты говоришь, — она и не собиралась сдаваться, но ее раздражение стало меньше. — Мать с ребенком бросил — это я понимаю. Сына своего продал — это я понимаю. А мир изменить для людей — этого, убей бог, понять не могу!
   — Нет, правда… — умолял я.
   — Не понимаю, — буркнула старуха. — Не надо тебе его спасать. Не надо.
   — Ну подожди же… Как тебе это объяснить?.. Я ведь тоже мог так… У него цель была. Она ему глаза затмила, поглотила его. И со мной может быть так. Понимаешь? Но разве бы я себя не стал спасать, если бы мог? Стал бы. Так, значит, я и его спасти должен… Понимаешь теперь?!
   — Вот себя и спасай, — все так же ворчливо отнекивалась старуха. — Себя и спасай. Все.
   — Нет, не все… — настаивал я.
   — А я говорю — спасай! — заорала она, уставившись мне в глаза как разъяренный бык на тореадора. — Можно подумать, у тебя взор чистый! Себя спасай! Понял?! Цель, видите ли, отцу его глаза затмила… А твои что, чистые?!
   — Мои — чистые, — уверенно сказал я. — Я должен его спасти! Понимаешь — должен!
   — Ну и спасай, дурак такой! — старуха вырвала у меня из рук морщинистые пальцы и быстро зашагала прочь, раскачиваясь из стороны в сторону как утка.
   — Но как?! — заорал я сквозь накатившие слезы.
   Она не отвечала.
   — Как?!!
   — Как-как! — заорала она. — Убей этого шамана ко всем чертям. И все!
   Я остолбенел. Неужели так просто?.. Просто…
   — Убить этого шамана?.. — прошептал я.
   — Я же говорила тебе! Как только увидела тебя, так и сказала! — кричала старуха, исчезая в темноте. — Сразу сказала!
   «Куда едешь, сынок? — вспомнились ее слова. — Убить кого-нибудь задумал?» Черт!!!
 

 
Я лежал с закрытыми глазами,
очнувшись от острой боли.
Она была разлита по всей поверхности тела,
словно меня положили в мешок с битым
стеклом и взбалтывали на протяжении нескольких часов.
Боль и запах гари. Отвратительный запах паленой кожи.
 

 
    Нужно открыть глаза. Но мне страшно. Что я увижу? Снова непроглядный мрак потустороннего мира? Я все еще сплю?.. Или купол неба, проткнутый миллионами звезд? Последнее мгновение перед смертью…
   — Он приходит в себя! — воскликнула Лихо. — Хенаро, он приходит в себя!
   — Мама… — я открыл глаза и увидел перед собой мать.
   Она склонилась надо мной и зашептала сквозь слезы:
   — Анхель, любимый мой мальчик… Как ты? Как?..
   — Все нормально, мама, — просипел я пересохшим ртом. — Все нормально…
   — Тебе надо попить, — засуетилась Лихо и отошла в сторону, чтобы налить мне воды. — Тебе надо попить, ты потерял много крови.
   — Много крови?..
   Я наклонил голову, чтобы увидеть свое тело. Оно все было сплошь покрыто продольными разрезами и обожжено. Неприятное зрелище…
   Тут мой взгляд скользнул дальше, и я внезапно столкнулся глазами с Хенаро. Он полусидел-полулежал в массивном кресле в углу комнаты и внимательно наблюдал за моими движениями.
   Мы смотрели друг на друга — несколько секунд. Пять, от силы — десять. И не просто смотрели. Мы разговаривали, причем достаточно эмоционально и красноречиво.
   Я понял, что он уже знает о моем решении. Как и обещал, он был со мной рядом в моем «грибном» сновидении. И решение, которое я принял, его не обрадовало. Но он принял его. Так я понял по его глазам. И еще я понял: он не хочет, чтобы Лихо что-либо знала.
   — На, выпей, — Лихо подошла ко мне с кружкой, в которой плескалась красноватая жидкость. — Это поможет тебе вернуть силы.
   Хенаро продолжал смотреть на меня — напряженно, сосредоточенно, задумчиво. Он словно бы изучал меня. Пытался понять, как я поступлю дальше, что буду делать, зная то, что знаю. По правде сказать, я бы тоже хотел это понять…
   Я медленно глотал слегка горьковатое на вкус лекарство и искоса поглядывал на него.
   — Ну как ты? — с нежностью спросила Лихо, присаживаясь на край моего топчана и заботливо убирая с моего лба волосы. — Знаешь, я верю, что тебе стало лучше. У тебя взгляд изменился. Совсем другой стал.
   — Да, мама. Все нормально. Нормально. Я многое понял. Я узнал про отца… — тут я дернул глазами, чтобы увидеть деда, но на сей раз взглядами мы не встретились, он напряженно смотрел в окно. — Я понял, что все правильно. Я зря думал про вас плохо. Я понял, что отец… Что он поступил неправильно. Да. Вот что я понял.
   — Мы пытались помочь ему, — Лихо склонила голову и уставилась в пол. — Но он сделал то, что сделал. Я не верю в Вуду.
   — Не веришь? — переспросил я, оторвавшись от кружки.
   — Не верю в том смысле, что они способны как-то повлиять на человека, — Лихо отрицательно покачала головой. — Я думаю, что сила Вуду — в человеческой слабости. Когда человек умирает по приговору колдуна Вуду, это происходит из-за страха. Человек боится наказания и сам убивает себя своим страхом. Это так.
   Я посмотрел на деда. Но Хенаро оставался безучастным к нашему разговору, словно и не слышал, о чем мы говорим. Нет, он знает, что Вуду — это не плод воображения, и не фантазия, и не самогипноз. Что бы Лихо ни говорила, духи умерших — это духи умерших. В них есть сила. Но наверное, Хенаро считает, что пусть лучше Лихо думает именно таким образом. Он не собирался ее переубеждать.